Глава 2. Язык науки как когнитивносемиотическое пространство

Наука и знаки – неотъемлемы друг от друга, поскольку наука даёт в распоряжение людей все более надежные знаки и представляет свои результаты в форме знаковых систем. Человеческая цивилизация невозможна без знаков и знаковых систем, человеческий разум неотделим от функционирования знаков – а возможно, и вообще интеллект следует отождествить именно с функционированием знаков.

Ч.У. Моррис

2.1. О моделировании концепции языка науки

Разработка и презентация лингвистических основ проблемы терминологической деривации языка современной научной прозы (функциональный и метаязыковой аспекты) требуют также адекватной интерпретации и системного параметрирования феномена – и понятия – язык науки, или язык научного стиля изложения. Ретроспективный подход позволяет отметить в этой связи в истории вопроса значительный разброс мнений, вплоть до диаметрально противоположных концепций, в отношении правомерности, механизма и принципов выделения, статусирования конституирующих признаков и системной организации языка науки как целостного лингвистического объекта (например, работы В. Уэвелля, Дж. Ст. Милля, А. Пуанкаре, А.Я. Климовицкого, В.П. Петушкова, Л.B. Успенского, В.М. Жирмунского, Л. Ольшки, Г.В. Степанова, Ю.С. Степанова, Р.А. Будагова, Н.Д. Андреева, П.Н. Денисова, К. Гаузенбласа, О.Б. Сиротининой, Л.Л. Кутиной, В.М. Лейчика, В.А. Звягинцева, О.Д. Митрофановой, В.П. Даниленко, А.В. Суперанской, Н.Б. Гвишиани, Л. Дрозд, С.В. Гринева, А.И. Комаровой и др.).

В начале XXI в. усиливается интерес к проблеме языка науки в философии (см. Чепкасова 2006; Иванеско 2007 и др.). Так, Е.В. Чепкасова при рассмотрении языка науки как предмета философского анализа отмечает, что цельный философский анализ языка науки включает в себя философско‑лингвистический, философско‑логический и философско‑семиотический подходы. «Философско‑логический подход подразумевает понимание языка науки как понятийного состава науки, то есть выражает логико‑понятийный аспект семантики языка науки, причём считается, что семантико‑синтаксические свойства логической системы не зависят от конкретной языковой формы выражения. Язык науки рассматривается с точки зрения его возможностей прояснения содержания научных теорий, анализируется природа и гносеологический статус языка науки как предмета логического исследования, гносеологический статус принципов и методов, используемых при анализе и реконструкции языка науки. Философско‑лингвистический подход включает в себя генетическое рассмотрение языка науки, то есть объяснение необходимости возникновения последнего; анализ особенностей языка науки, то есть того, каким образом свойства, структура и функции естественного языка преобразовались в рамках языка науки; исследование взаимоотношений естественного и искусственного уровней, взаимосвязь с естественной языковой основой, причины выделения в языке науки особого формализованного языкового фрагмента; гносеологические и мировоззренческие основания взаимовлияния и взаимопроникновения обыденного, художественного и научного сознаний, так как помимо терминов в языке науки всегда присутствуют эмоциональные и оценочные компоненты» (Чепкасова 2006: 4) (выделено нами. – Л.Б.). Исследователь констатирует далее, что философско‑семиотический подход включает в себя объяснение природы знака и знаковой деятельности, их гносеологическое и социальное обоснование; рассмотрение естественных и искусственных знаков, каждый из которых имеет определённое значение и выполняет специфические функции; анализ соотношения означающего и означаемого внутри естественных и искусственных знаков в языке науки (там же). Е.В. Чепкасова интерпретирует языка науки как «постоянно изменяющееся явление»; представляя его как «систему естественного и искусственного языков, которая отличается по своей структуре, функциям, служит для выражения научных понятий, законов и явлений» (Чепкасова 2006: 5). Релевантен вывод о том, что конкретные проявления языка науки преобразуются в зависимости от конкретных научных целей и позволяют описать конкретные типы языков науки, их особенности и взаимосвязь (там же).

В целом в терминоведении различным аспектам проблематики языка науки посвящена обширная научная литература, детальный анализ которой мы оставляем за рамками нашего исследования¹.

В то же время необходимо представить методологически значимые, фундаментальные позиции в этом вопросе для аргументации избираемого ракурса проблемной ситуации в лингвистической теории, так как «само исследование языка науки (как, впрочем, и функциональная стилистика в целом) не имеет еще четкого определения в аспекте лингвистического статуса этого направления. Пока ясно то, что диапазон подходов к исследованию этой проблемы в XX в. был довольно широким. От отрицания профессиональных языков (в том числе языка науки) через признание, как минимум, стилистических особенностей научной литературы до утверждения или научного стиля изложения, или его расчленения на отдельные подъязыки» (Татаринов 1995: 50).

Как показывает материал и логика исследования, целесообразно рассматривать лингвистическую модель развития концепции языка науки (и формирование понятия) через соотношение с моделью вертикальной спирали, состоящей, по нашему мнению, из трех витков (этапов).

Развитие как гносеологический процесс осуществляется по принципу «от простого – к сложному», для него характерна спиралевидная форма.

Всякий отдельный процесс (виток, этап) развития концепции имеет начальную и конечную стадии, а завершение каждого его цикла (этапа) кладет начало новому, в котором неизбежно повторяются – уже на более высоком когнитивно‑гносеологическом основании – некоторые особенности предыдущего цикла, содержащего имманентные тенденции, реализующиеся на новом витке спирали развития научного знания.

Формирование понятия «язык науки» в ракурсе рассматриваемой концепции является результатом (продуктом) развивающегося познания соответствующего лингвистического феномена. Это познание, «поднимаясь с низшей ступени на высшую, резюмирует на основе практики добытые результаты во все более глубоких понятиях, совершенствует, уточняет старые и формирует новые понятия» (ФС 1972: 321). В силу этого формирующееся понятие «язык науки» параметрируется как не статичное, не окончательное, не абсолютное, а находящееся в состоянии развития, изменения, прогрессируя в сторону адекватного отражения лингвистической экзистенции, действительности, составляя сущностно концентрированную основу ее качественной специфики.

При анализе формирования понятия «язык науки» в контексте развития концепции языка науки следует исходить из положения о том, что любое понятие имеет содержание и объем, которые коррелируют друг с другом. Адекватность и достаточность логиколингвистического параметрирования феномена и понятия «язык науки» детерминируется в этом аспекте уровнем исследования и познания его содержания и объема, его связей с другими понятиями терминоведения и шире – лингвистики – с учетом их гибкости, корреляции, взаимосвязи, а также отношений между смежными и дистанцированными понятиями и точности их дефиниций, определений.

Эти позиции, в свою очередь, обусловливают и предполагают коррекцию, конкретизацию, формирование и презентацию адекватного понятийного аппарата данной сферы (зоны) лингвистического континуума, что релевантно в аспекте «общей тенденции совершенствования понятийного аппарата. Здесь имеется в виду стремление к эволюционному изменению аппарата, то есть к переходу некоторых гипотез в ранг законов науки» (Лихин 1974: 41).

Логико‑лингвистический подход к понятию как важнейшей форме мышления, отражающей объекты (предметы) в существенных свойствах и признаках, дает основания трактовать его как систему знаний – совокупность как основных, так и производных признаков, мыслимых в концепте, а также как специфический «способ связи частей содержания мысли, ее строение, благодаря которому содержание существует и отражает действительность» (Кириллов, Старченко 1982: 9).

Как система, репрезентирующая множество элементов, находящихся в отношениях и связях между собой, понятие может в то же время входить в качестве элемента (компонента) в систему других понятий или включать последние в свое понятийное пространство.

Отмеченные аспекты позволяют объективно определить содержание и место каждого понятия, имеющего методологическую и когнитивно‑концептуальную значимость, в понятийной системе функциональной терминологической дериватологии как самостоятельной области знания. Логическая системность детерминируется понятийной взаимосвязью, отражающейся в классификации, и определяет статус отдельного понятия в соответствующей системе. Лингвистическая системность реализуется в деривационном, метаязыковом и семантическом аспектах и является «отражением» отношений, существующих между терминами как единицами терминологической системы данной области знания (науки).

Перспективность и результативность комплексного исследования проблем терминологической деривации языка науки с позиций когнитивного, философского, логического, гносеологического, лингвистического подходов обусловлены и тем, что «большой интерес к структурам представления знаний и специфике такого представления в сфере языка связан с распространением в современной науке когнитивного подхода, диктующего необходимость объединить данные разных научных дисциплин. Исследования в этой области, осуществляемые совместными усилиями философов, логиков, лингвистов, психологов, специалистов по информатике… способствуют углублению теоретических представлений о скрытых механизмах языковой коммуникации, общих закономерностях интеллектуальной деятельности людей» (Панкрац 1995: 403). Приходится признать, что, «как мы видим, проблема „языков науки“ – проблема сложная и многоаспектная. Она одинаково интересна и лингвистам, и представителям всех других наук, которые сознательно или бессознательно имеют с ней дело» (Будагов 1976: 252).

Избираемый многоаспектный подход, методы и принципы исследования развития концепции языка науки имеют в данной работе универсальный характер и экстраполируются в основном на все изучаемые объекты.

На первом, начальном, витке развития лингвистическая концепция языка науки традиционно формировалась, как правило, в одномерном классификационном пространстве, с позиций терминологического, терминоведческого подхода: «рассмотрение термина может быть начато и от анализа его соотношения с системой терминов, его места в терминологии… или даже несколько шире – от языка науки (языка для специальных целей)» (Гринев 19936: 26). При таком осмыслении иногда наблюдается определенный изоморфизм, сближение понятий «язык науки» и «терминология», которая в этом аспекте квалифицируется как «общая совокупность специальных наименований разных областей науки и техники, функционирующих в сфере профессионального общения» (Даниленко 1977а: 3), а язык науки выступает «средством профессионального общения специалистов разных областей знания…» (там же: 13).

В контексте данного подхода релевантна и трехчленная корреляция концептов: термин – терминология – язык науки, где термин трактуется как единица, «имеющая специальное значение, выражающее и формирующее профессиональное понятие, и применяемая в процессе познания и освоения научных и профессионально‑технических объектов и отношений между ними», а терминология определяется как «соотнесенная с профессиональной сферой деятельности (областью знания, техники, управления, культуры) совокупность терминов, связанных друг с другом на понятийном, лексико‑семантическом, словообразовательном и грамматическом уровнях» (Головин, Кобрин 1987: 5). Язык науки в этой триаде «обеспечивает общение… в специально‑профессиональной… сфере человеческой деятельности» (там же: 4).

В литературе вопроса, особенно в хронологических рамках вплоть до 70‑80‑х годов XX в., при всем естественном разнообразии и широком диапазоне формулировок и определений указанных аспектов и позиций в целом все же сохраняется их концептуальнопонятийное единство (тождество): «… терминология – это основа языка науки, и ее изучение не может быть обособлено от изучения языка науки» (Головин 1972: 57), а «когда мы говорим о том, что язык (науки) является средством фиксирования и сохранения накопленных знаний и передачи их… то имеем в виду в первую очередь терминологию» (Гринев 19936: 218).

Приоритетность данного аспекта на первом этапе развития концепции языка науки констатируется и в исследованиях конца 90‑х годов прошлого века: «… с опубликованием книги Р.А. Будагова „Литературные языки и языковые стили“ стал очевидным факт закрепления в языкознании категории „терминология и научный стиль/язык науки“. Автор… говорит о недостаточности внимания со стороны исследователей к научному языку» (Татаринов 1995: 48).

Адекватность описания и интерпретации структурно‑семантических и функциональных характеристик терминосистем, формирование ключевых положений в активно эволюционирующей общей теории терминоведения требовали в качестве своей предпосылки освещения фундаментальной методологической проблемы соотношения блока понятий более сложного яруса: язык науки и общелитературный язык; язык науки и научный стиль речи (изложения); язык науки и подъязык; язык науки – язык(и) для специальных целей, а также ряда смежных понятий.

В связи с этим второй виток (этап) эволюции концепции языка науки детерминируется уже потребностью его многоаспектного, многомерного изучения – с точки зрения филологического (условно противополагаемого терминоведческому), функционального и текстологического подходов как доминирующих в их единстве и взаимокорреляции, с учетом позиций предыдущего витка развития.

На современном этапе также актуально положение о том, что «в употреблении и квалификации понятия „язык науки“, к сожалению, нет желательной терминологической строгости. Создается впечатление, что термин „язык науки“ не обрел еще самостоятельного содержания, поэтому он легко применяется в лингвистической литературе то как синоним языка научной литературы, то как аналог научного стиля…» (Даниленко 1977а: 8). Этот синонимический ряд активно пополняется новыми единицами: язык научной прозы (Глушко 1982); общенаучный язык (Глушко 1974; Гвишиани 1986); язык научно‑технической литературы; стиль научно‑технической литературы (Митрофанова 1975); язык научного изложения; язык научного общения (Гвишиани 1986); научный язык (Гринев 19936); язык для специальных целей, язык научных произведений (Суперанская, Подольская, Васильева 1989) и т. д., что отражает сохраняющуюся концептуально‑онтологическую дифференцированность и неадекватность репрезентируемого содержания аналогичных понятий у разных исследователей. В один понятийный «узел» при такой широкой интерпретации стянуты в основном разноплановые явления (объекты): язык (науки, прозы, изложения, общения), стиль (изложения, текстов; научный), речь (научная; научный стиль речи).

По проблеме соотношения понятий «язык» и «речь» в лингвистике (как в отечественной, так и зарубежной) выявляются разные точки зрения. Впервые на их взаимосвязь и взаимодействие указал Ф. де Соссюр: «Без сомнения, оба эти предмета тесно между собою связаны и друг друга взаимно предполагают: язык необходим, чтобы речь была понята и производила свое действие; речь же в свою очередь необходима для того, чтобы установился язык; исторически факт речи всегда предшествует языку… Наконец, явлениями речи обусловлена эволюция языка… Таким образом, устанавливается взаимозависимость между языком и речью: язык одновременно и орудие и продукт речи» (Соссюр Ф. де 1993: 42).

Многие исследователи (О.С. Ахманова, А. Гардинер, Л.P. Зиндер, Т.П. Ломтев, А.И. Смирницкий и др.), опираясь на тезис Ф. де Соссюра о том, что «это две вещи, совершенно различные» (там же), разграничивают эти понятия по общеметодологическим и лингвистическим основаниям: система средств общения – реализация этой системы; совокупность элементов в парадигматическом пространстве – их совокупность в синтагматическом пространстве; сущность – явление; системное – несистемное; узуальность – окказиональность; средство – цель; код – обмен сообщениями и т. д. Отрицание различия между языком и речью, вплоть до отождествления и взаимной подмены этих понятий, постулируется в работах ученых иного направления (В.М. Жирмунский, Г.В. Колшанский, А.С. Чикобава и др.).

Представители третьего направления в подходе к данной корреляции понятий (В.Н. Ярцева, В.А. Звягинцев, Е.М. Галкина‑Федорук, А.М. Моисеев и др.) жестко не противопоставляют и не отождествляют язык и речь, квалифицируя их как две стороны одного явления, характеризующиеся взаимодополняющими и взаимосвязанными свойствами: «язык – зависимая от речи система… В силу взаимообусловленности… не представляется возможным дать исчерпывающее и адекватное описание единиц языка или единиц речи без обращения к взаимной помощи… Язык тем и отличается от всех прочих… систем, что неразрывно связан с речью. Именно в силу наличия этой связи он наряду с семантикой и синтагматикой обладает еще и прагматикой» (Звягинцев 1967: 120).

Имеющее место в литературе вопроса представление отношений «язык» – «речь» как лингвистическая дихотомия (гр. trichaотдельно, врозь; на две части + tomé сечение) – «последовательное деление целого на две части…» (СИС: 176) – не является дихотомией в классическом смысле, когда происходит деление объема делимого понятия на два противоречащих понятия; к тому же не совсем ясно, объем какого концепта представляют в совокупности понятия «язык» и «речь».

Разные подходы к данной проблеме отнюдь не опровергают и не исключают друг друга, а взаимно дополняют и корректируют. Само существование явлений языка возможно постольку, поскольку существуют соответствующие явления речи, «ведь система языка, какой бы она абстрактной, постоянной и вневременной ни была, доступна нам лишь в своем речевом выражении, т. е. в определенной материальной реализации…» (Звягинцев 1967: 109).

Анализ, сопоставление и систематизация определений лексем «язык» и «речь», зафиксированных в нормативных академических изданиях («Русская грамматика», «Словарь‑справочник лингвистических терминов» (CCЛT), «Учебный словарь сочетаемости слов русского языка» (УССС РЯ), «Лингвистический энциклопедический словарь» (ЛЭС), «Советский энциклопедический словарь» (СЭС), «Словарь русского языка» – в 4‑х томах (СРЯ), «Учебный словарь синонимов русского языка» (УССРЯ), «Краткий словарь по философии» (КСФ), «Философский словарь» (ФС) и др.), а также извлеченных из фундаментальных монографических исследований (работы В.А. Богородицкого, В.В. Виноградова, Ф. де Соссюра, Р.А. Будагова, В.П. Даниленко, В.А. Звягинцева, П.Н. Денисова, А.И. Моисеева, А. Мартине, А.В. Суперанской и др.), показывает наличие в некоторых дефинициях корреляционных терминов разных дополнительных семантических компонентов, обусловливающих возможность употребления этих терминов и производных от них – как элементов соответствующих микросистем «язык» и «речь» – для обозначения нескольких дифференцированных понятий. Системно организованы как язык и речь в целом, так и их компоненты; характер и специфика связей и отношений между образующими эти системы (и субсистемы) элементами (конституентами) детерминируются взаимоотношениями как друг с другом, так и со средой (языковым контекстом, языковой действительностью, языковым пространством, коммуникативной реальностью). С другой стороны, исчерпывающе репрезентировать системные связи этих понятий ни одна дефиниция не может; функционально‑эволюционная и прагматическая система координат этой целостности в единстве и корреляции элементов предопределяет условия ее перехода в качественно (онтологически, гносеологически) иную парадигму, в связи с чем даже максимально точное обозначение понятия (например, «язык», «речь», «стиль», «метаязык», «деривация» и др.) со временем становится не совсем адекватным, перестает вполне ему соответствовать (плюс пульсации явлений синонимии, полисемии, омонимии, дефиниционной синонимии, гипонимии, вариативности, субституции, паронимии, или, по определению Ш. Балли, «квазиомонимии», «псевдоомонимии» и т. п.).

С учётом этого следует признать, что «современные оценки научного познания и научности познания окружающей действительности все более активно выходят за рамки общепринятых в каждой области исследования анахронизмов и традиционно сложившихся методологий, а также методов и методик, порожденных архаичностью путей поиска. Особое место в ряду наук, подверженных коррекции возможностями человеческих достижений в системе эмпирически накопленных закономерностей, занимает дихотомия „язык – речь“. Каждый приближающийся к аксиоматическому блок (или компонент) реализации теснейшим образом связан с целым рядом традиций, зафиксированных в лингвистической литературе как процесс фразеологизаций» (Немец 1993: 7).

Задачи и рамки настоящего исследования не позволяют привести обширную лингвистическую «партитуру» и подчеркнуть нюансировку позиций по проблеме статуса и соотношения понятий языка и речи для иллюстрации всего вышеизложенного (автором проанализировано около 100 определений), однако есть необходимость выделить узловые, гносеологически значимые аспекты данного вопроса для обоснования собственного подхода, органично связанного с параметрированием концептуально обусловленного понятия «язык науки» и смежных с ним объектов, включенных в сферу исследования терминологической деривации.

Как отмечалось выше, на втором витке развития концепция языка науки формируется в условиях уже трехмерного классификационного пространства с учетом собственно филологического, функционального и текстологического аспектов как приоритетных. Этим трем аспектам, по нашим наблюдениям, соответствует трихотомия (гр. tricha – на три части + tomé сечение; ср. дихотомия) «язык – речь – стиль», имплицитно «сменяющая» традиционную конъюнкцию (язык и речь) – дизъюнкцию (язык или речь) языка и речи. Понятийное расщепление (деление) затрагивает в основном концептуальное пространство речи, увеличив его объем на основе семантического сближения признаков понятий речи и стиля и даже речи и текста, что условно можно рассматривать как проявление частного случая их конвергенции: например, интерпретация речи (дискурса) как «текста, взятого в событийном аспекте», или «связного текста в совокупности с экстралингвистическими… факторами» (Арутюнова 1990: 136); констатация факта, что «язык как деятельность находит свое воплощение в тексте, ставшем в настоящее время полноправным объектом лингвистического анализа…» (Яркина 1995: 4); признание, что «стилевая, т. е. по существу, речевая характеристика прилагается к системе языка» (Звягинцев 1967: 101) и т. д. Апелляция к текстам как уровням речи, репрезентантам гетерогенных функционально‑речевых сфер, как речевым произведениям, «решающим единую коммуникативную задачу», имеющим «ярко выраженную функциональностилистическую однородность» (Денисов 1993: 190) и т. п. обнаруживает латентную тенденцию квалифицировать речь и текст в коммуникативнофункциональном осмыслении как понятийные корреляты, обладающие свойствами взаимной дополнительности, субституции и реляции (см. также: теория речевых актов; общая теория текста; подход к стилистике научных текстов как к самостоятельной дисциплине «речевой» ориентации; разработка классификации (типологии) текстов как речевых произведений, «принадлежащих к тому или иному функциональностилистическому регистру» в прикладных целях в исследованиях Г.А. Битехтиной и Л.П. Клобуковой и др.). При таком подходе релевантно определение слова как «основной единицы речи (текстов)… В системе „язык – речь“ слово едино, будучи диалектически противоречивым»; сама система – «лингвистическая абстракция»: «понятия максимальной лексической системы языка и генеральной совокупности текстов являются абстракциями, двумя основными формами лингвистической бесконечности, прямыми свидетелями того, что понятия языка и текста, языка и речи, как понятия научные, изучаемые в лингвистике языка и лингвистике текстов (речи), являются понятиями отвлеченными… Во всей конкретности эти вопросы должны изучаться при анализе речевой деятельности в связи с прочими видами человеческой деятельности…» (Денисов 1993: 13; 33). С учетом этого трихотомия «язык – речь – стиль» может быть скорректирована как «язык – речь/текст – стиль», – под эгидой языка как уникальной лингвосферы, что отражает (и детерминирует) возможность разносторонних подходов к определению языка науки через функционально‑коммуникативную призму.

Примечательна следующая версия: «Если взять не только терминологию, а всю специальную речь в какой‑либо области науки или техники, то в первом рассмотрении (место терминологии в лексике языка…

место специальной речи в общей массе речи) можно говорить о научно‑техническом стиле, во втором (терминология как самодовлеющая система) – о языке науки» (Денисов 1974: 161). Аналогичная акцентуация в литературе вопроса характерна в целом для второго этапа развития данной концепции: «при текстовом анализе терминов решается ряд проблем функционирования текста и в первую очередь проблема соотношения терминов языка и терминов речи… Предполагается, что термины речи, в отличие от терминов языка, свободно производятся в речи для выражения новых понятий…» (Гринев 19936: 213) (деривационно‑метаязыковой аспект языка науки).

Диалектическое триединство языка, речи и текста отмечается при семиотическом и функциональном осмыслении феномена языка: «Принципиально важно различать язык как средство общения, речь как процесс использования этого средства и текст как результат процесса использования этого средства (ср. у Л.В. Щербы)» (Кретов 1995: 268). Существенны эти корреляции при логико‑математических подходах к анализу языка науки: «… речь (текст) нельзя рассматривать как простую реализацию языковых структур… речевая, или текстопроизводящая, деятельность рассматривается как рассуждение, вопрошание и отвечание, оперирование некоторой совокупностью знаний» (Попович 1987: 25–26).

Ряд позиций, характеризующих состояние научной разработки вопроса, позволяет отметить как недостаточную дискредитацию объекта в целом, так и невыявленность координационных отношений между характеристиками, доминирование терминов, используемых параллельно в широком и в узком смысле, чем также обусловлен значительный разброс мнений о понятии языка науки на втором этапе развития его концепции.

Анализ дефиниций терминов «язык», «речь», «стиль», извлеченных из сферы фиксации (словари, энциклопедии) и сферы функционирования (монографии, статьи, учебники и т. д.: см. выше), показывает, при общей гетерогенности их уточнителей (квалификаторов), сохранение традиции определять данные термины через «близкородственные», отражающие двустороннюю сущность языкового феномена (о многообразии подходов и аспектов отношений феноменов «язык» и «речь» см.: Серебренников 1970: 85–91 и др.).

В таблице 2 зафиксированы наиболее частотные детерминанты‑квалификаторы рассматриваемых терминов.

Таблица 2