Американский структурализм (дескриптивная лингвистика)

Название «дескриптивный» дано по методу (описательному!), которым работали американские языковеды и этнографы, находясь в окружении множества бесписьменных языков индейцев Америки. Патриархом дескриптивизма является выдающийся этнограф и лингвист США Франц Боас (1858–1942). К открытию нового метода, принципиально синхронного и объективного, Ф. Боаса и его последователей подтолкнули два обстоятельства: 1) большие структурные отличия языков Северной Америки от языков Европы и отсутствие письменности на них (все подлежавшие изучению языки аборигенов Америки существуют в устной форме), 2) полное отсутствие традиции их научного описания. Дело Ф. Боаса продолжили двое выдаюихся ученых – Эдуард Сепир (1884–1939) и Леонард Блумфилд (1887–1949). Если Э. Сепир соединил изучение языка с культурой народа и заложил основы этнолингвистики (о ней см. далее), то Л. Блумфилд, попробовав воспользоваться методами сравнительно‑исторического языкознания, вынужден был искать новые методы. «При полевом исследовании незнакомых языков, когда значения языковых форм лингвисту не известны, для установления и различения единиц языка был необходим формальный критерий – сочетаемость единиц, их место в речи относительно других единиц, получивший название дистрибуции (распределение)» [АЭС 1990: 130].

В своем основном труде «Язык» (1933) Л. Блумфилд критикует младограмматизм с его психологизмом и «ментализмом» и считает, что для превращения лингвистики в точную науку необходим формальный критерий. Намечались уровни языка и уровни его «дистрибутивного анализа» (морфем, фонем, синтаксических конструкций). Приоритетной единицей признается морфема, а не слово. Основные этапы анализа фонем, морфем и более протяженных единиц‑сегметов языка у дескриптивистов схожи, следовательно, наблюдается изоморфизм метода рассмотрения языка – от его мельчайших единиц до построения общей модели.

В опыте дескриптивной лингвистики ценны: 1) предложенный объективный, последовательный и обычно непротиворечивый метод описания языка, 2) описание разных типов дистрибуций, особенно «контрастирующей – неконтрастирующей», 3) разработка методов анализа фонем и суперсегментных явлений – ударения, тона и др. – в трудах Ю. Найды, 3. Харриса, Дж. Гринберга, Ч. Хоккета и др., 4) предложен метод непосредственно составляющих.

Из литературы, переведенной на русский язык важно упомянуть следующие книги: Глисон Г. Введение в дескриптивную лингвистику. – М, 1959; Хэррис З.С. Метод в структуральной лингвистике // Звегинцев В.А. История языкознания XIX–XX вв. в очерках и извлечениях. – Т. 2. – 1965; Арутюнова Н.Д., Климов Г.А., Кубрякова Е.С. Американский структурализм // Основные направления структурализма. – М., 1964.

Копенгагенский структурализм (глоссематика)

Зародившись почти одновременно с пражской, копенгагенская разновидность структурализма была представлена такими учеными, как Луи Ельмслев, В. Брёндаль, X. Ульдалль; эта школа и самим названием, и терминологией порывала связи с традиционным языкознанием. Ее принципы изложены в книге Ельмслева «Основы лингвистической теории» (1943). Главное для этих лингвистов – отношения между знаками языка, а не сами знаки: структура – это «чистые отношения чистых форм» (по учению логического позитивизма Р. Карнапа). Глоссематиков не интересует ни жизнь и история естественных языков, ни разница между естественными и искусственными языками, далеки они и от решения прикладных задач. Кажется, что в этом направлении нет ничего хорошего, но это не совсем так: «Положительное в глоссематике: 1) ведущая роль теории; 2) обобщение конкретных языковых структур; 3) глоссематика впервые указала путь синтеза языкознания с символической логикой и семиотикой» [Лоя 1968: 195].

Структурализм входил в научный обиход быстро и решительно, хотя не все принимали его безоговорочно (см., напр., критику в адрес Соссюра и структуралистов в брошюре Р.А. Будагова «Из истории языкознания. Соссюр и сосюрианство». Изд‑во МГУ, 1954. с. 25–32). Совсем не принят Соссюр и структурализм японской традицией. До сих пор нет единого мнения о том, что способствовало его выдвижению в число «главных» [Лоя 1968: 178] направлений языкознания XX в. и чем объяснить его скорый закат, спустя всего полстолетия. Так, В.А. Виноградов, автор аналитической статьи о «Структурной лингвистике» в «Лингвистическом энциклопедическом словаре» пишет: «Структурная лингвистика сложилась в 20–30‑х гг. 20 в. как особое направление, отличное от господствовавшего в конце 19 в. младограмматического направления». В своем развитии она прошла два этапа: первый – с момента ее возникновения и примерно до начала 50‑х гг., который характеризовался преимущественным вниманием к «структуре плана выражения как более доступной строгому описанию»; второй – с 50‑х до 70‑х гг. (для которого характерен «поворот к изучению плана содержания и к динамическим моделям языка, в частности, развивается трансформационный анализ в грамматике»). Но с 70‑х гг. она «перестает существовать как обособленное направление, противостоящее «традиционному» языкознанию» [ЛЭС: 497].

Главным в учении Соссюра и в структурализме, начавшем свое шествие в 20‑е гг. и, как сказано выше, прекратившем существование в 70‑е гг., было положение о системности языка. Конечно, системная организация языка замечалась и ранее. Нельзя отказать в таком подходе к описанию языка авторам «Всеобщей и рациональной грамматики» 1660 г. А. Арно и К. Лансло и даже Панини, создателю древнеиндийского «Восьмикнижия» (V в. до н. э.). И если как‑то фиксировать вполне сознательный учет системного строения языка и его отдельных звеньев (подсистем), то надо вспомнить И.А. Бодуэна де Куртенэ, который за полстолетия до организационно оформившегося структурализма, в 1870 г., в вступительной лекции Петербургского университета говорил о системе и о фонеме как функциональной единице языка, а восемь лет спустя Ф. де Соссюр в своем «Мемуаре…», т. е. «Исследовании о первоначальной системы гласных в индоевропейских языках» подчеркивал: «…в поле нашего зрения оказывается система гласных в целом и что она‑то и должна быть обозначена на заглавной странице нашего труда» (выделено мною. – В.Б. [Соссюр 1977: 303]). Скромно обозначив свою проблему «индоевропейским а», он подчеркнул, что «вопрос об а связан с рядом проблем фонетики и морфологии, одни из которых всё ещё ждут своего разрешения, а другие даже не поставлены» (с. 303). Речь идет о том, что решение одного вопроса связано с множеством других – как фонетических, так и морфологических, т. е. исследование всегда системно. Напомним, что именно в этой работе 21‑летний Соссюр (1878) сделал открытие, ставшее эпохальным (оно подтвердилось в 1916 г. при прочтении тохарских текстов).

Почему бы не появиться структурному (структуральному) языкознанию в 70‑е гг. XIX в.? Не подошло время. Гении опередили его. Симптоматично, что в 1911 г., за пять лет до выхода «Курса общей лингвистики» Соссюра, В. Матезиус, устраняя фактор времени и связанные с ним изменения, выходил на синхронное изучение языка, т. е. на системно‑структурную лингвистику. Но его начинание не было подхвачено: «массовая» лингвистика еще не созрела.

Потребовался толчок и вспышка такой силы и яркости, какой мог получиться лишь от соединения «системности» и «синхронности» с включением третьего компонента – «функции». Всё это соединилось в небольшом по объему «Курсе» Соссюра, написанном просто, образно, захватывающе. Книга стала бестселлером: ее издают в 1922 г., затем в 1931‑м, 1942‑м, 1954‑м и (в шестой раз!) в 1962 г. В 1928 г. ее переводят на японский язык и к 1950 г. издают четырежды, в 1931 г. переводят на немецкий и издают дважды. В 1933 г. появляется русский перевод (A.M. Сухотина), в 1945 г. – курс выходит в Аргентине на испанском, где его переиздают пять раз, в США – на английском (1959), в 1961 г. в Варшаве на польском (перевод Кр. Каспшик, предисловие Витольда Дорошевского), в 1967 г. – на итальянском (в переводе и с комментариями Туллио де Мауро) и на венгерском, в 1969 г. на сербохорватском, в 1970 г. на шведском (с предисловием Б. Мальмберга).

В Советской России идеи «Курса общей лингвистики» стали известны уже в 1918 г. через С. Карцевского, сделавшего в Москве доклад на диалектологической комиссии Академии Наук, и С.И. Бернштейна, выступившего в Петрограде в декабре 1923 г. на лингвистической секции Института литератур и языков Запада и Востока [Соссюр 1977: 28–29]. В последующие сорок лет единственным источником суждений о взглядах Ф. де Соссюра для большинства отечественных лингвистов был первый перевод его «Курса» на русский язык, сделанный в 1933 г.

У структурализма, как и у сосюрианства, во всех странах были сторонники и противники. Чаще всего их критиковали за методологию, за отказ от исторического подхода к языку (см. упомянутую выше работу Р.А Будагова, а также книгу А. А. Ветрова «Методологические проблемы современной лингвистики. Критический анализ основных направлений структурализма», М., 1973). Но и позже было немало публикаций как «за», так и «против» структурализма в целом и отдельных его школ. Одним из последних было выступление В. Живова и А. Тимберлейк «с тезисами для дискуссии» – «Расставаясь со структурализмом» [Вопросы языкознания 1997: № 3: 3–14].

Конечно, логически стройного и концептуально четкого, хотя и одностороннего, структурализма, каким он был в первые пять‑шесть десятилетий, не стало. Но сохранился и усовершенствовался его метод, используемый ныне в теории оппозиций (оппозитивный метод – Ю.С. Степанов), в генеративной грамматике, в функциональной лингвистике, в компонентном анализе. Чтобы обозначить новый период, а, по существу, новое содержание системно‑структурных исследований, стали употреблять термин структурная лингвистика, а ее метод стал использоваться не только в сравнительно‑историческом языкознании, социолингвистике, психолингвистике, но и в литературоведении (ср. «французский структурализм» Леви‑Строса, Барта и пр.) и других гуманитарных науках – в истории, социологии, этнологии.