1.6. Август Шлейхер (1821–1868)

Деятельность этого немецкого лингвиста «в течение некоторого времени означает высшую точку и в то же время завершение первого периода истории нового сравнительного языкознания» [Томсен 1938: 80–81].

Первой работой, ставшей программной для всей его короткой, но исключительно интенсивной исследовательской жизни, было «Исследование языков с точки зрения сравнительного языкознания» (1848). В её первой части («О зетатизме») рассматривается воздействие j на согласные (в 13 разных языках: родственных – греческом, древнеперсидском, латинском, готском, литовском и др. и неродственных – манчжурском, китайском, венгерском, тибетском и др.), а во второй части («Языки Европы») дано обозначение древних и новых языков Европы и их распространения по другим континентам с точки зрения организации их грамматического строя. Накопив знания по славянским («Морфология церковно‑славянского языка», 1856–1857) и балтийским языкам («Руководство по изучении литовского языка»), в 1861–1862 гг. он публикует свое главное произведение «Компендиум сравнительной грамматики индоевропейских языков», которое за 15 лет выдержало четыре издания (4‑е вышло в 1877 г.). Книга содержала оригинальное описание всей совокупности индоевропейских языков и вызвала «целый переворот в языкознании» [Томсен 1938: 81]. Затем была издана «Хрестоматия индоевропейских языков» (1868) с краткими описаниями всех языков, рассмотренных в «Компендиуме». Всё внимание Шлейхера как исследователя было направлено на сравнение языков с целью реконструкции исходного источника – праформы и праязыка. Процедура сравнения и углубления в историю была отточена до мельчайших деталей как в фонетике (ею мало занимались Бопп и другие старшие индоевропеисты), так и в морфологии. Например, сравнив название пашни в четырёх языках, Шлейхер допускает праформу *agras. Поиск «пра‑» (первоначальной системы индоевропейских гласных, первоначальной системы согласных, первоначального вида корня, первоначального значения «первобытных» корней и, наконец, первоначального праязыка как коммуникативной системы) так захватил Шлейхера, отточили изощрил его исследовательский метод, что сделался образцом при изучении родственных языков и их истории. Конструируемый таким методом праязык для самого Шлейхера казался такой реальностью, хотя и предполагаемой, гипотетической, что он даже не отказал себе в удовольствии сочинить небольшую басенку на индоевропейском праязыке (см.: [Звегинцев 1964: 110]).

Методологической основой праязыковых увлечений и других общелингвистических взглядов Шлейхера явилось понимание языка как природного, почти биологического организма. Увлекшись ещё в студенческие годы естествознанием (он родился в семье берлинского врача), Шлейхер переносит в науку о языке и терминологию естествознания (грамматический термин морфология введён им вместо прежнего этимология), но – что ещё существеннее – и… ошибочные истолкования строения и жизни языка, будто бы сходного с жизнью и функционированием живого организма.

Восприятие языка как живого организма у Шлейхера ещё более усиливается и расширяется, переносится на новые предметы анализа после знакомства с книгой Ч. Дарвина «Происхождение видов». Одну за другой Шлейхер пишет книги «Теория Дарвина и наука о языке» (1863) и «Значение языка для естественной истории человека» (1865). Сравнив язык с естественным организмом, он старается найти в языке и его развитии подтверждение этому. «Природная» концепция языка дополняется у Шлейхера некритическим восприятием философской триады Гегеля (тезиса, антитезиса и синтеза), якобы свойственной всеобщему духу и, в частности, духу языка.

В результате одновременного воздействия материалистического, дарвиновского естествознания и идеалистической схемы‑триады, которая, по Гегелю, присутствует во всём объективном мире и в сознании человека, у Шлейхера формируется установка повсюду видеть модель из трёх составляющих. Так, в фонетике он находит звук, форму и функцию, для индоевропейского праязыка допускает три гласных a, i, и (поскольку в санскрите, считавшемся если не праязыком, то ближайшим к праязыковому состоянию, налицо только эти краткие гласные). Наидревнейшими корнями, по Шлейхеру, были односложные (однослоговые) комплексы, не имевшие морфологических показателей и дифференцирующие свою семантику (именную, глагольную и др.) в зависимости от места в речи, а также от прибавления к ним других слов‑корней – глагольных или местоименных (например, в латинском перфекте amavi (я любил) основной корень ата‑, а дополнительный – форма перфект от глагола esse (быть) fui; ama+fui > amavi). «В этом наидревнейшем периоде жизни языков, – допускает автор, – в звуковом отношении нет ни глаголов, ни имён, ни спряжений, ни склонений и т. д.» (см.: [Звегинцев 1964: 119]). Подтверждением такого представления о первичных корнях для Шлейхера стали разные типы слов в языках мира. Кстати, вслед за Фр. Шлегелем и В. Гумбольдтом типы слов становятся основанием для классификации и у А. Шлейхера, тоже трёхчленной, в которой выделены языки: 1) изолирующие (слова‑корни без аффиксов; китайский язык); 2) склеивающие, в которых к неизменяющимся корням прибавляются другие корни (языки тюркские, финно‑угорские – татарский, финский); 3) флектирующие (индоевропейские, семитские), в которых соединяющиеся элементы подвергаются более значительным изменениям (особенно конечный – в индоевропейских языках).

Указанные три типа языков истолковываются им как три ступени развития. Так, в рубрике «Место в общем развитии языка» напротив «Строя языка» указывается: 1) изолирующий, а рубрика «Формулы строения слова и выражения его отношений в предложении» получает формулу: А – чистый корень, А + AN – корневое слово + служебное слово (напр.: китайский (древний поэтический), намаква, бирманский), даётся определение «Архаические виды». Против пункта 2 – агглютинирующего строя (в языках «тюркско‑татарских», монгольском, венгерском), а также против несколько иных по формуле строения (тушского и тибетского) значится «Переходные виды». Флективный тип (с внутренней, как в семитских языках, и внешней, как в индоевропейских, флексией) квалифицируется как наиболее развитый вид. Отдельно дан «аналитический строй» (новые индоевропейские языки), он снабжён характеристикой «Выветривания и стирания форм в период упадка». Надо ли говорить о том, что классификация Шлейхера – это шаг назад по сравнению с Гумбольдтом?!

Ещё больше биологизма и отхода от реальной истории языка в его схеме «Родословного древа», в котором иллюстрируется деление на языковые семьи (или ветви), группы, языки и т. д. Так, индоевропейский праязык (его нахождение, или прародина, Шлейхером предполагается на Балканском полуострове) сначала членится на две ветви: 1) славяно‑балто‑германскую, 2) индо‑ирано‑греко‑албано‑италийскую: затем первая (возьмём её как наиболее близкую к нам географически. – В.Б.) распадается на славяно‑литовскую (балтийскую) и германскую.

Популярность Шлейхера объяснялась чёткостью и наглядностью его изложения (доходчивые таблицы и схемы, удачная диакритика: им введены знаки > и < (направления развития), астериск – знак * («звёздочка») для обозначения гипотетической формы.

Исключительная чёткость и схематизация концепций доходила до крайности, что делало уязвимыми едва ли не все положения его теории и сам метод работы. Против Шлейхера независимо друг от друга и с разных позиций выступали датчанин Мадвиг (1842), немцы Макс Мюллер (1861) и Курциус (1964), русско‑украинский учёный А.А. Потебня (1962), русско‑польский лингвист А.И. Бодуэн де Куртенэ, Ф.Ф. Фортунатов и многие др. Особенно неприемлемым было приравнивание языка к живому организму, схематизм типологической классификации (в одной «флективной» группе оказались очень разные языки – индоевропейские и семитские), сведение богатого индоевропейского вокализма к трём «основным» гласным, неучёт слогообразующей функции r и l и др.

* * *

Мы остановились на вершинных достижениях первого периода в области сравнительно‑исторического и общего языкознания. Конечно, здесь было немало и менее значительных фигур и научных находок и даже направлений (в частности, языковед‑теоретик Гейман Штейнталь и А.А. Потебня – основоположники психологического направления, Макс Мюллер – отличный систематизатор, призывавший к изучению живых языков и диалектов). Но подчеркнём главное – к концу этого периода, а точнее, к моменту появления младограм‑матизма, знаменовавшего собой начало второго периода в истории языкознания, новым методом анализа были охвачены все ветви индоевропейской семьи: индийская (Т. Бенфей, М. Мюллер), славянская (И. Добровский, А.Х. Востоков, П. Шафарик, Ф. Миклошич, А. Лескин), балтийская (Р. Раек), германская (Я. Гримм, Р. Раек, И. Цейсс), романская (Ф. Диц, И. Асколи), кельтская (Ф. Бопп, Р. Раек), а также языки финно‑угорские, тюркские и ряд иносистемных.

Первый период обнаружил во взаимной борьбе мнений и явные недостатки. О части из них мы сказали попутно с показом достижений. Подробнее будет сказано при характеристике второго периода, наступившего в ходе преодоления ошибок и упущений первого (1816–1870 гг.) и учёта его общих достижений. В общей теории языка еще предстояло изучить язык как общественное явление (социология языка), как явление психики и как явление культуры.