3 И з и. Не презирайте меня, я вовсе не та, за ко­торую вы принимаете меня. Взгляните на меня.

У Чарткова.

Квартальный. Хе! Xel (Ткнул пальцем, в холст, где изображена нагая женщина.) Предмет того… игри­вый… хе! Хрисанфий Степанович, коли у господина жи­вописца нет денег, так, может быть, вы согласитесь взять картинками?

Домохозяин. Нет, батюшка, за картины спа­сибо. Добро, были бы картины с благородным содер­жанием, чтобы можно было на стену повесить, а то вон мужика нарисовал, слугу своего, что краски трет. Еще с него, свиньи, портрет рисовать… (Чарткову.) Извольте сейчас же заплатить, да и съезжайте во«!

У Нилова.

Н и л о в. Куда же вы уходите?.. Отчего?.. Это Мав­ра опять не прибрала… Не уходите, постойте… Где она? (Приподнимается на кровати.) Так это я спал?

Чартков (бежит к портрету старика). Проклятый старик!.. Неужели это был»только сон?!

Конец первой части.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

Тряпички н. Ведь это все равно, что сверх шубы да надеть шинель…

Все. Шинель! Шинель!

Акакий Акакиевич. Она была бы того…’ без износу…

Все. Без износа! Без износа!

Н и л о в. Она могла бы составить все его богатство!

Все. Богатство! Богатство!

Чартков. Деньги у меня есть на содержание, на квартиру! •    Все. Квартира! Квартира!

Домохозяин. Вот, не платит за квартиру!

Чартков. Какую квартиру?

3 и з и. Я вовсе не та, за которую вы меня принима­ли!

Домохозяин. Извольте   заплатить и сейчас же съезжайте вон!

76

 

^  Н и л о в. Куда же вы?

Ч а р т к о в. Так это я спал?

Н и л о в. Так это был сон?

Губомазов. Это был ужас! Столпотворение вави­лонское! Вы себе представить не можете, почтеннейший Александр…

Тряпички н. Фадеевич..Г Александр Фадеевич…

Губомазов. Вы себе представить не можете, по­чтеннейший, сколько трудов мне стоило привести это в порядок! Посмотрели бы вы, в каком виде принял я ны­нешнее место! Вообразите, что ни один канцелярский не умел порядочно буквы написать: иной в одной стро­ке пишет «Си», а в другой — «ятельству». А теперь?! Вот возьмите бумагу… Хорошо? Порядок?

Тряпички н. Вот именно — «порядок»!

Губомазов. Душа радуется, потому дух порядка торжествует!

Квартальный. Господин живописец. Та картин­ка у- вас… Женщина красавица в натуральном виде… Вы не подумайте, что для глупостев каких, а так 6ojjee для отдохновения души… Что, ежели ее, к примеру, ку­пить?

Чартков (в зал). Да что я, в самом деле?.. За­чем мучусь? Разве я хуже какого-нибудь модного живо­писца?

Ковалев. Андрей Петрович, нельзя ли на книге, которая в моей руке покоится, чтоб на ней четкими сло­вами было написано: «Всегда стоял за правду»?..-

Чартков. Хорошо. Напишу.

Тряпички н. Вот, вот — я как раз об их сиятель­стве господине министре собрался сочинить, так я* уж там и об вас напишу: что у Ивана Павловича Губома-зова-де в департаменте такой порядок, какой вы редко где встречали, или что-нибудь подобное…

Губомазов (в зал.) Мозгляк! Тля, что ни есть самая ничтожнейшая, а не выгонишь — необходимый человек… Вот ведь что такое орден!.. (Садится в кресло в комнате Чарткова.) Нет, не из честолюбия меня это занимает или из еще каких-нибудь соображений — упа­си бог!

Ч а р т к о^в. Иван Павлович, чуть выше подбородо­чек, пожалуйста…

77

 

Губомазов. Да, да… Но единственно, чтобы ви­дели внимание ко мне начальства!..

Губомазов уходит, в кресло садится Тряпичкин.- Чартков продол­жает писать и его.

Тряпичкин. Это наш долг, долг русских литера­торов — выставлять на вид все доблестные народные на­ши качества к свойства… Только таким образом дейст­вуя, искусство исполнит свое назначение! Я завтра же… нет — теперь же отправлюсь к министру!..

Чартков. Александр Фадеевич, портрет будет го­тов в среду.

Тряпичкин. Хорошо. (Уходит.)

Квартальный (садится в кресло). А что, ежели и меня — рядом с этой красавицей?..

Чартков. Хорошо. Приходите в четверг.

Квартальный. Слушаюсь! (Уходит.)

Ковалева начинает опять трясти в конвульсии, после чего следует •    его… «чих». Ковалев бежит и садится в кресло.

Ковалев. Андрей Петрович… Я вот только хотел еще… если можно… чтоб нос… этак немножко… Он у меня не всегда так… Он только сегодня’ как-то… опус­тился, а то ведь иной раз, особливо по утрам, точно да­же, что-то значительное в лице… говорят, я даже не­множко на князя Багратиона…

Чартков. Я понял. Вы теперь помолчите немного, а то я никак не схвачу вашу контуру…

Ковалев. Вы не подумайте чего, но будучи во многих домах знаком с дамами… Губомазова Мария Александровна… Сестры Чабловы, младшая очень не дурна…

Чартков. В пятницу все будет готово.

Ковалев. Вы гений, Андрей Петрович, недаром об вас столько пишут в газетах! Натурально — гений! (Уходит.)

Софи и Надин (вбегают, сразу обе садятся в кресло, хором). Ах, Андрей Петрович! Нельзя ли нас вместе? Обязательно вместе!

Чартков (продолжая работать у мольберта). В субботу будет все готово.

Софи и Надин. Вы гений! Натурально гений! (Уходят.)

Ни лов (садясь в кресло, в зал). Я искал веселый

78

 

сюжет… Но возможен ли он в нашем Петербурге, в нашей петербургской существенности?..

Чартков. В понедельник прошу зайти…

Нилов кланяется  и уходит.

Вбегает поручик Пирогов. Он снимает кивер и садится в кресло.

Но в это время появляется Немка, и поручик тотчас снова вска­кивает и бежит к Немке.

(В зал.) Ведь в каждом оригинале есть что-то особен­ное, едва уловимое. И только оно-то и сообщает высо­кое достоинство портрету. А когда ж тут «улавливать»? Все торопятся, все бегут… омерзительный народ! Нетер­пеливый до крайности!.. (Уходит.)

Пирогов. Доброе утро… Гут морген.

Блондинка. Морген.

Пирогов. Вы меня не узнали? Плутовочка, какие хорошенькие глазки!

блондинка. Что фам угодно?

Пирогов. Вас видеть, больше ничего мне не угод­но.

Блондинка. Я сейчас будет зфать муж.„

Пирогов. Не надо тцк^Nторопиться, миленькая. Я, пришел заказать шпоры!.. Хотя для того, чтобы любить вас, вовсе не нужно шпор, а скорее   бы уздечку!.. Ха! Ха! Ха! А что ваш муж     каждый день бывает дома?

Блондинка. Мой музк не есть лошадь — каждый день работай… Мой муж воскресенье никогда не быва­ет дома.

Пирогов (в сторону). Господи, как глупа! Тем лучше… Ах, какие у вас миленькие ручки!..

Появляется Шиллер. Пирогов не видит его и вдруг целует Блондинку,

Шиллер. Майне фрау! ‘ Блондинка. Вас волен зи дох? Шиллер. Гейн зи на кухня!

Блондинка уходит.

Пирогов. Ах, господин мастер… Я пришел зака­зать шпоры… Это ваша работа? Ах, какая отличная ра­бота! У нашего генерала нет ничего подобного. Сколько же стоят такие шпоры? .

Ш и л л е р. Я не могу брать меньше… десять рублей…

Пирог о«. Сколько?.. Десять?.. Зачем же так до­рого?

Шиллер. Немецкая работа. Русский будет делать

79

 

за дфа рупля (В зал.) Я есть шестный немец. Десять рублей есть цена унзакбар,— колосаль… Я только хо-шу его отклонять от заказыфанья. Зашем он целовать мой жена? Я сам целовать жена один раз неделя, в суб­бота, а этот официр…

Пирогов. Ну, извольте, чтобы доказать, что я на вас не сержусь и желаю с вами познакомиться, я плачу десять рублей.

Шиллер. Нет. Я не могу прать фам заказ.   <

Пирогов. Отчего же?

Шиллер. У меня есть много рапота.

Пирогов. Так я подожду.

Оба уходят.

Чарткоз. Ну их всех к чертям! Хватит! Порабо­таю не на продажу… Деньги у меня уже есть… Хватит с меня. Никита, где твой портрет?

Никита (появляясь с подносом для визитных кар­точек.) Виноват, сударь, энто в каком смысле пони­мать?

Чартков. В том смысле, болван, что куда ты по­ставил портрет, который я ‘с тебя писал еще там… на Васильевском острове?..

Никита. Ах, энтот, сударь… Не знаю. Весь старый-то хлам вы сами велели вон туды сложить…

Чартков. Болван! «Хлам»! Много ты понимаешь! (Роется в углу.) Ступай!

Никита. Там, сударь, энти… ученики ваши-с…

Чартков. Недосуг, недосуг. Скажи, чтоб завтра пришли.

Никита. Вот, сударь, ишо из энтого… литератур­ного камитету… (Подает письмо.)

Чартков (читает.) «…Заслуженный наш, Андрей Петрович… очень просим… гм… состоится в среду…» Гм… (Никите.) Ну, чего тебе еще?

Никита. Чего? Мне — ничего. Из Академии, вон, спрашивают… мол, на экзамен пожалуете или как…

Чартков. Не знаю… Не знаю.

Никита. Дык они, сударь, уж который раз пря-езжают…

Чартков. Ступай!

Н и к и т а. А ежели?..

Ч а р т к о в» Никого! Сегодня меня нет… Ступай!

Никита уходит. 80

 

Смотрите-ка, отыскалась моя «Психея». Конечно, она наброшена эскизно… По-ученически… Личико идеаль­ное, холодное… Но, если здесь вот тронуть желтенькой… И еще вот тут немного… Так… Вот тут кармином тро­нем… А, что? Уже появляется какое-то своеобразное выражение… Ежели посидеть над ней как следует… Она может стать истинно оригинальным произведени­ем… Что ни говори, а в-юности мы иногда делаем что-то такое, что потом уже… Вот теперь еще желтеньким…

Входит Никита.

Никита. Сударь, их превосходительство Марья Александровна Губомазова с дочерью…

Чартков. Я же тебе сказал — меня нет!

Никита. Да, я им тоже так сказал…

Чартков. А они что?

Никита. Я не знаю… Они говорят, вы им сами на­значили.

Чартков. Вот же болван, редкостный болван! Так ты что, пустил их?

Никита. Я не знаю… Они уж шубы поскидали…

Чартков. У-у! Чтоб вас всех!.. Проси!

Никита. Ваши превосходительства, пожалуйста!

Входят вместе Мария Александровна в Лиза.

Мария Александровна. Ах, мсье Чартков, кес ке се ке са? Вы прячетесь от нас?                                 *

Лиза. Маман, регарде зиси! (Показывает на Пси­хею.)

Мария Александровна. Лиз, Лиз! Ах, как похоже! Сюпэрб, сюпэрб! Как хорошо вы вздумали, что одели ее в греческий костюм. Ах, какой сюрприз!

Лиза. Ах, Андрей Петрович, вы гений!

Чартков. Это Психея… Я…

Мария Александров на. В виде Психеи? Сэ шарман. Не правда ли, Лиз, тебе всего больше идет быть изображенной в виде Психеи? Кэль иде делисьез. Это Корредж. Нет, вы непременно должны написать и с меня портрет. Андрей Петрович, я так думаю, что пор­трет можно будет снести в карету…

Чартков. Какой портрет?

Мария Александровна. Ах, Андрей Петро­вич; вы в рассеянности, как все великие гении… Я хо­чу тотчас забрать Лиз — нашу «Психею». Я уж и при-

81

 

готовила все заранее… (Кладет на столик огромную пач­ку ассигнаций.)

Чартков (в сторону). Что мне с ними делать? Ежели они сами того хотят?

Шиллер (в сторону.) Как мне исбафляться эттот официр?

Пирогов. Вот извольте, я деньги вперед плачу..,

Шиллер (в сторону). Конешьно, теперь цена кар­тофель унд безондерс тапак тоже… унзакбар, коло-саль… протиф обикновенный… на один мой нос выходит три фунта тапак в месяц.

Пирогов. Я вижу, вы в сомнениях, господин ма­стер. Ну, хорошо. Извольте, я плачу вам не десять, а пятнадцать рублей.

Шиллер. Пятнадцать?!

Пирогов. Ну, хорошо, хорошо — двадцать!

Оба уходят.

Акакий Акакиевич. Господи! Да что же это! Шестьдесят рублей! Не сорок и даже не пятьдесят, а целых шестьдесят!.. Шестьдесят наградных! Господи! Благодетель-то наш, их превосходительство… Как же это такое? Уж не того ли… Может, этак, случаем, пред-чувствами их превосходительство Иван Павлович, по доброте душевной, что мне того… шинель… Или само собой так случилось?.. Шестьдесят! Боже ты мой! Да ведь теперь… сегодня же… сей же час… можно и сукно того… самое хорошее… аглицкое… А что?.. Капюшон то­же того™ на шелковой подкладке… А на воротник… А что в самом деле?.. Не положить ли этак… того… куни­цу… А? У-ух! (Уходит.)

Ча р т к о в. Еще поутру было только сто пятьдесят тысяч, а к вечеру уже двести. А? Ведь это для иного век службы, трудов, цена вечных сидений, лишений, здоровья. А тут в лесколько часов — владетельный принц!.. Шутка — двести тысяч! Да, где теперь найдешь двести тысяч? Какое имение, какая фабрика, какой де­партамент даст двести тысяч? Воображаю, хорош бы я был, если бы по-прежнему корпел у себя на Васильев-ском… Никита!

Никита. Что прикажете, сударь?

82

 

Чартков. Что наша комната… та, что на Васи-яьевеком острове, уже занята кем?

Никита. Я не знаю…

Чартков. Э-э… Пусть Психея пойдет за то, qTO им хочется. (Лизе.) Потрудитесь еще немного присесть, я кое-что немножко трону.

Мария Александровна. Ах, я боюсь, чтобы вы как-нибудь не… Она так теперь похожа!.. Прелесть! Прелесть! И нос, и рот, и брови! Как все мило! (Ники­те.) Снеси, голубчик, в карету… Андрей Петрович, кес ке се ке са? Иван Павлович ждал вас it нам в пятницу на вист, а вы…

Чартков. Так, я помнил, но…

Мария Александровна. Никаких «но», Анд­рей Петрович. Не то мы, женщины, на вас войною пой­дем! Что это вы, в самом деле, у себя не принимаете, никому визитов не платите? Зачем вы не пришли в пят­ницу? (Заплакала и убежала.)

Чартков. Мария Александровна, голубушка… (Бе­жит следом.)

Аннушку   преследует  лакей   Губомазовых   Григорий.

Аннушка. Ну я буду… непременно буду» Григо­рий Псоич.., только боюсь насчет обчества…

Григорий. Нет, Анна Гавриловна, у нас будет об­щество хорошее. К примеру, дворецкий живописца Ча-рткова. Не могу сказать наверно, но слышал, что будет камердир Александра Фадеича Тряпичкина. Буфетчик и кучера графа Строгана… Я думаю, тоже чиновники не­которые будут.

Уходят.

Лиза   продолжает   позировать. Выбегает Пирогов, танцующий с Блондинкой,

Пирогов.

Левой ножкой… Нох айн маль…

Правой ножкой… Нох айн маль…

Там, там, дарам, пам, пам.

Там, там, дарам, пам, пам… (В сторону.) Ну, что эта немочка против моей Лиз? Ничто! Нуль! Натуральная глупость, да еще немножко пороку в глаз­ках. А какое объедение получается! У-ух! Магнетизм! Мои дье!

Левой ножкой… Нох айн маль.,.-

63

 

Мария Александровна (на ходу). В среду я буду с визитом к Надин Чабловой. Вы, кажется, то­же собирались?

Ч а р т к о в. Разве собирался?

Мария Александровна. Ах, Андрей Петро­вич, вы меня, право, рассердить окончательно желаете..,

Ч а р т к о в. Но, Мария Александровна, голубушка…

Уходят.

Аннушка. Одно только мне очень не нравятся, что будут кучера. Они все такие необразованные, неве­жи… От них всегда запах…

Григорий. Позвольте вам доложить, Анна Гаври­ловна, что кучера по обыкновению своему больше нахо­дятся неотлучно при лошадях, с позволения сказать, подчищают кал, так оно натурально, что от них иногда, примерно сказать, воняет навозом или водкою, какую большей частью простой народ употребляет по недоста­точности больше. Конечно, все это так, да, однако ж, согласитесь сами, Анна Гавриловна, что есть и такие кучера, коих должность, или, так выразиться, дирек­ция, состоит только в том, чтобы отпустить овес, так от них, примерно сказать, уж ничем и не воняет вовсе.

Аннушка. Как вы хорошо говорите, Григорий Псоич! Я всегда вас заслушиваюсь.

Григорий. Не стоит благодарности, сударыня. Не угодно ли вам пожаловать в мою комнату?

Аннушка. Ох, как можно… Убегает.

Григорий бежит вслед за ней.

Надин. Ах, мсье Ковалев, как же это врзможно, однако ж? Вы в некотором роде холостой, молодой че­ловек, и притом же…

С о ф и. И притом же мы адреса не знаем…

Ковалев. Квартира моя в Садовой. Это, извольте видеть, у любого дворника или торговки: «Здесь ли жи­вет майор Ковалев?» И вам всякий скажет. (В зал.) Вот, а вы говорили, что нос у меня не того… Вот, из­вольте,— бабы, куриный народ!.. Ежели случится капи­талу двести тысяч, тогда пожалуй… а так просто, пур ля мур — извольте! Вот так! Ха! Ха! (К дамам.) Мило­сти прошу — дом мой всегда для вас открыт.

Надин. Мы с удовольствием, однако ж, неприлич­но молодым девушкам…

84

 

*       Софи. Отчего же неприлично?.. „ •-                                            Уходят.

Лиза (встает с кресла). Маман! Где Мишель?

Пирогов танцует с Блондинкой. Появляются остальные персонажи, занятые   своими   беседами.

Маман! Где Мишель?.. Маман! Где Мишель?!. Где Ми­шель?!. (Убегает.)

Мило в (в зал). Сюжет будет такой. Молодой ти­тулярный советник встречает на Невском проспекте красавицу и… так… из капризу, губит ее. Девушка, ко­нечно, ищет защиты у правосудия, но вся родня этого

• титулярного при вспомоществовании знакомств и, разу­меется, денег… Одним словом, этому делу ходу не да­ют… К концу девушка попадает в один из… определен­ных домов, а титулярный советник попадает… в надвор­ные. Ну, что вы скажете? Какой сюжетец?

Пирогов (продолжая    танцевать   с Блондинкой). Забавно… Очень… И что же, это скоро будут давать на _   театре?

Н и л о в. Скоро, очень скоро. Мне теперь так пишет-.

–* ся! Если бы еще день-другой с такими свежими минута­ми!..

Пирогов. Серж, но на сей раз ты должен поста-„_} вить свое имя. К черту, к дьяволу твоего Дмитриевско­го! Хватит маскироваться!

_f *    Н*илов. Да, пожалуй, эта вещь   должна вынести | мое имя. Ведь весь Петербург является в ней.   Какая разнообразная куча! И сколько соли, смеху… Пирогов. Наш генерал просто лопнет… ^;*        Н и л о в. Во всяком случае, мне бы хотелось, чтобы £та вещь произвела доброе влияние на общество…

«~ Все исчезают.

Поприщин   (вбегает). Вздор!   Все вздор!  Шить Надо только самому, потому как ни один портной в Ис-Вании не   сможет сшить вам приличествующего   коро­левского костюма или какую-нибудь мантию… Это со-4-*~^8еР^шен‘^ные ослы,    притом же    они совсем    не брегут Щ своею работою, ударились в аферу и большею частию ₄j4* мостят камни на улице. А все из чего? Из климата. Вот Ж 1* советую всем нарочно написать на    бумаге   «Испа-авя»… Написали? Что вышло? Выходит   «Китай»! Да, я уже давно открыл, что Китай и Испания   совер-

85

 

шенно одна и та же земля и только по невежеству счи­тают их за разные государства… Народные обычаи, этикеты, костюмировка совершенно необыкновенны, ин­квизиция — натуральная инквизиция! Но ведь это глу­по, господа, бессмысленно — то, что, может, приличест­вует китайцу, вовсе не пристало Испании. Для меня не­постижима безрассудность испанских королей, которые до сих пор не уничтожат всю эту ералаш?! Ведь эдак все может верх тормашками в тартарары полететь!

Слуги за столом.

Зизи. Эх, люблю петербургскую жизнь! Тут,тебе и театра, и монетный двор, пройтиться опять же по Аг-лицкой набережной али мимо дворца какого…

Никита. Да, жизнь в Петербурге споспешествует к образованности.

Григорий. Именно-с, Никита Палыч, ежели в рассуждении одеться по-столичному образцу: испол­нить, примерно сказать, долг-с просвещенного челове-ка-с.

Чиновники за столом.

АкакийАкакиевич. Оно того-с… шинель: мож­но и в рукава-с, и того-с, в нараспашку-с…

Бурдюков. В честь обновки Акакия Акакиевича по бокалу шампанского!

Акакий Акакиевич. Да, ведь оно того… две­надцатый час… как бы не того…

Львов. За такую шинель и не выпить? Это уж совсем неучтиво…

Собачки н. Просто стыд и срам!

Ковалев. Бурдюков, разлей-ка, батенька, по фор­ме!

Все пьют, кричат: «Ура! Ура! Ура!»

Тряпичкин. Благодарю, господа! Благодарю! Да, вы правы: газету «Пчела» надо спасать! Я обязан, право, обязан п-ринать пост редактора — обязан!

Все..Браво! Браво! Виват! Виват!

Ч а р т к о в. Господа! Неправда велика и много опо­зорила наше искусство. Надобны будут геркулесовы усилия, чтоб направить все наши искусства и художест­ва на путь гармоний и истины! Кому, господа, как не Александру Фадеичу, свершить сей подвиг?! Александр Фадеич, мы ждем его от вас, мы верим в вас!!!

 

Все. Браво! Браво! Виват! Ура!

Мария Александровна. Ах, как Чартков говорил!

Н а д и н, У него так глаза блестят!..

Мария Александровна. Илья, кэль шоз дэк-страординер дан тут са фигюр.

Тряпички н. Спасибо! Спасибо! Дорогой Андрей Петрович! Но без вас, Андрей Петрович, без вашей по­мощи я сей подвиг никак не свершу…

Все. Ах, браво! Прелестно! Кэль иде делисьез!

Все начинают пить, есть.

Тряпички н. Кстати, Андрей Петрович, вы уж были на выставке Петрушина?

Софи. Ах, Андрей Петрович, правда, что он карти­ну эту десять лет писал в Италии?

Н а д и н. По общему суждению, этот Петрушин… Вы какого об нем мнения, Андрей Петрович?

Чартков. Тот, кто копается по нескольку лет над одною картиной, господа, по мне — труженик, а не ху­дожник. Мне- и смотреть ни к чему. Я и так не поверю, чтоб в нем был талант. Нет, гений творит смело, быст­ро.

Все. Ах, Андрей Петрович! Великолепно сказано! Да, наш Андрей Петрович умеет!..

Н н л о в. Андрей Петрович, а я так был на выстав­ке Петрушина. По моему мнению, это какая-то новая, невдданная досел? кисть. Тут все соединилось вместе: и изучение Рафаэля, и Корреджия… Но властительнее всего душа самого художника — во всем постиг­нут закон природы и внутренняя сила… Это необыкно­венно!.. Вы обязательно посмотрите, Андрей Петро­вич!

Чартков. Я, конечно, схожу, погляжу, что там Петрушин написал. Может, натурально, Италия при­несла ему много пользы… Но Ваню я знаю давно… Нельзя отнять у него кое-чего… Но ежели рассудить по правде, господа, то я не знаю, почему нашим молодым ~ людям не развернуться в полноте сил и в нашей в рус­ской земле?!

Все. Браво! Браво! Виват! За Россию — ура! Ура!

Поприщин (в зал). Сегодняшний день — есть день величайшего торжества! В Испании есть король!

87

 

Он отыскался. Этот король — я. Именно только сего­дня об этом узнал я. Признаюсь, меня вдруг как будто молнией осветило. Я не понимаю, как я мог думать и воображать себе, что я титулярный советник! Как мог­ла взойти мне в голову эта сумасбродная мысль? Хо­рошо, что еще не догадался никто посадить меня тогда в сумасшедший дом. Теперь передо мною все открыто. Теперь -я вижу все как на ладони. А прежде, я не по­нимаю, прежде все было передо мною в каком-то ту­мане. И это все происходит, думаю, оттого, что люди воображают, будто человеческий мозг находится в го­лове. Совсем нет, он приносится ветром с Луны! (Идет на сцену.)

Тряпички н. Эта звезда, дорогой Иван Павлович, да именно звезда, которая вскорости украсит грудь вашу, затмит своим блеском свет небесных светил! Ее сиянье проникнет в сердца всех, кому дорого отечест­во наше, кто чувствует себя патриотом. Нашему беспо­добному Ивану Павловичу — ура! •

Все. Ура! Виват! Ура!

Поприщин. А-а! Отцы чиновные! Какую ералаш подняли, заюлили во все стороны! Патриоты и то, и се… Мать, отца, бога продадите за деньги, патриоты! Често­любцы, христопродавцы! Все это честолюбие! Честолю­бие, господа! А мне не нужно никаких знаков поддан-ничества… Я здесь только пур ля мур и никаких госу­дарственных дел! (Подходит к Лизе.) Счастье вас ожи* дает такое, какого вы и вообразить себе не можете… Скажу только, что, несмотря на козни неприятелей, мы будем вместе! ,

Лиза шарахается от Поприщина. Пауза. Все оцепенели в недоумении.

(Ко всем.) О, это коварное существо — женщина! Я те­перь только постигнул, что такое женщина. До сих пор никто из вас не знает, в кого она влюблена. Я первый открою вам это. Женщина влюблена в черта!

Ч а р т к о в. Это в каком же смысле?

Тряпички н. Позвольте…

Поприщин. Не позволю! Да, физики пишут глу­пости, что она то и се— она любит только одного чер­та? Вон видите, из ложи первого яруса она наводит лорнет. Вы думаете, что она глядит на этого толстяка со звездою? Совсем нет, она глядит на черта, что у не­го стоит за спиною. Вон он спрятался к нему во фрак.

88

 

•Вон он кивает оттуда к ней пальцем! И она выйдет за него. Выйдет! (К. Лизе.) Выходи, выходи за черта!

Н а д и н. Мои дье! Ки эс, ке сэ!

Софи. Кэль мове жанр!

Мария Александровна. Господа, что же это такое? Иван Павлович, да куды же ты глядишь?

Лиза. Папенька! Папенька! Как он смеет! Где Ми­шель, маменька!

Ч а р т к о в. Иван Палыч, да как же он об звезде… и об вас?!

Губомазов. Да вы… Поприщин! Вы с кем гово­рите? Вы куда пришли? Вы отдаете себе отчет?..

Поприщин. Молчать, пробка канцелярская! Ты что думаешь, ты директор? Ты пробка! Пробка обыкно­венная, вон… которою закупоривают эти бутылки!

Губомазов. Что же это такое, господа? Это бунт!

Мария Александровна. Григорий! Степка! Где вы все??

Тряпички н. Кто он таков?!

Ч а р т к о в. Взашей! Взашей его!!!

Поприщин. Не сметь прикасаться ко мне, холоп­ская сволочь! Да знаете ли вы, кто сейчас меж вами?!

Ч а р т к о в. Вязать его! Что смотрите? Вязать!

Все. Вязать! Бунт! Полицию!

На помощь слугам выбегают два санитара.

Поприщин. Что это? Инквизиция? Я не могу подвергнуться инквизиции. Я Фердинанд… Я король ис­панской Луны! Где мои лунные придворные! Я прика­зываю…

Поприщина связывают и волокут через всю сцену.

(Кричит.) Все! До Луны добрались! Все! По всей земле вонь страшная такая, что нужно затыкать нос… Так они и в Луну!..

Санитар. Я вот тебе — палкою раза,— увидишь Луну!..

Поприщин. Луна нежный шар, люди там никак не могут жить… там теперь живут только одни носы! И потому Земля хочет сесть на Луну…

С а н и т а р. А ну, помолчи…

Поприщин. Не разрешайте, господа! Не разре­шайте! Земля вещество тяжелое, и, насевши на Луну, она может размолоть в муку носы наши! Спасайте но­сы! Носы спасайте!