Часть 2. Методологическая лабораториясовременного историка

2.1. Исторический факт

С давних пор не утихают дебаты относительно того, является ли история наукой вообще, и точной наукой  в частности. В наше время ответ на первую часть вопроса для образованных людей представляется однозначно положительным. Для сведущего человека очевидным является то обстоятельство, что уже начиная с XIX в. историческая область знания трансформировалась в отдельную науку с конкретным предметом изучения и со своими методологическими атрибутами. Ставить под сомнение этот факт сегодня нелогично и просто глупо. Вопрос же о том, является ли история наукой, предполагает неоднозначный ответ. Следует, очевидно, признать, что широком смысле историческая наука может быть условно отнесена к категории точных наук. Основанием для подобного утверждения является то, что историческое научное познание основано на фактах прошлой исторической реальности. Однако специфика истории как науки в том, что, в отличие от естественных наук, имеющих дело с конкретными фактами, воспроизводимых экспериментальным способом, факты, с которыми имеет дело историк, относятся к уже несуществующей исторической действительности и представлены преимущественно в виде материальных реликтов прошлого. Факты истории без преувеличения следует считать основой, своего рода строительным субстратом, механизмом доказательности той или иной теории, для воссоздания и реконструкции того или иного исторического события. Следовательно, чем больше известно о фактах, относящихся к историческому событию (и насколько достоверны эти факты), тем с большей долей объективности и адекватности историк способен описать и интерпретировать историческое событие, дав ему историческую оценку.

Но являются ли понятия «факт истории» и «исторический факт» тождественными понятиями? Для того чтобы ответить на этот вопрос и внести должное уточнение, необходимо, прежде всего, начать с рассмотрения основных общепринятых определений термина «факт», а затем проследить, как меняется отношение к смысловому содержанию этих двух понятий, начиная с момента появления исторического знания как такового.

Дефиниция слова «факт» в его общепринятом смысле в «Словаре русского языка» С.И. Ожегова следующая «Действительное, вполне реальное событие, явление; то, что действительно произошло». Другое, более узкое, научное значение слову «факт» в словарях иностранных слов определено как «твердо установленное основание, на котором строится теория; то, что не требует объяснения, даваемого наукой; обозначает всегда нечто единичное». Сам же термин «факт» происходит от латинского слова factum (сделанное).

С момента возникновения исторического знания в Древнем Мире и вплоть до конца XVIII века историки усматривали свое основное предназначение в преимущественном сборе фактов истории и их хронологической упорядоченности. Проблема выявления органичной сути факта истории, а тем более его анализа и интерпретации вообще не ставилась, как правило, древними и средневековыми историками. Это и понятно. Ведь до XIX века история традиционно воспринималась как преимущественно специфическая разновидность литературного жанра и даже искусства. Поэтому историки того периода предпочитали заниматься лишь нарративным (описательным) творчеством, выстраивая факты истории в последовательно-хронологическую цепочку и подвергая хронологическую канву фактов определенной литературной обработке. Следует при этом учесть и то, что для таких историков категория «факт истории» являлась чем-то априорным (лат. Apriori – независимый от опыта, предшествующий ему) и независимым от познающего субъекта, а, следовательно, не нуждающимся в анализе и интерпретации. Факты истории ошибочно отождествляли тогда с конкретными историческими событиями и, соответственно, рассматривали их в полном отрыве от субъекта, изучающего их, и его психологии. Таким образом, устанавливалась полная аналогия между фактом истории и исторической действительностью, к которой этот факт относится. Факт истории был возведен в статус «святая святых», фетиша, и категорически не подлежал аналитической проверке и, тем более, критике. Поэтому такое отношение к фактам истории предопределяло необходимость для историков оставаться лишь хроникерами и летописцами, не выходившими за предметные границы литературы.

Отношение к фактам истории начинает меняться с середины XIX века. Это было связано с появлением системы общественных наук и более или менее четким их размежеванием. Спецификой указанного процесса на тот момент было то, что довольно долго (до конца XIX в.) общий тон в развитии сообщества общественных наук и их методологии задавала социология. Начиная с ее основоположника Огюста Конта, исторической науке, являвшейся тогда еще лишь «бедной родственницей» в пространстве общественных наук, социология навязывала свои позитивные и эмпирические установки относительно фактов. По существу, социологи навязчиво требовали от историков практиковать методы и приемы естествознания. Как известно, позитивисты видели прогресс науки вообще в непрекращающемся процессе расширения эмпирической базы за счет накопления новых и строго выявленных и квалифицированных фактов. Эмпиризм, таким образом, провозглашался методологической основой науки, а это требовало от историков лишь немногого, а именно – сконцентрировать свое творчество на основном (и, пожалуй, единственном) направлении: выявить лишь строгие (твердо установленные) факты истории и, без всякой их интерпретации и теоретизирования подводить их, в общем-то, к простому и четкому логическому выводу. Такой подход к делу, по мнению социологов, был гарантией объективности в освещении истории. Б.Г. Могильницкий отмечает в этой связи, что в XIX в. «господствовали позитивистские представления об исторических фактах как «твердых кирпичиках», в готовом виде находящихся в источниках и извлекаемых оттуда историками, строящими на них свои теории и концепции, что являлось выражением убеждения в безусловной способности исторической науки давать объективное знание о своем предмете…»

Историки с интересом и с наивной доверчивостью отнеслись к навязчивым сентенциям социологов относительно работы с фактами истории, ибо, согласившись с мыслью о подчиненном положении исторической науки в отношении социологии (что, конечно, вовсе не делало им чести), они без колебаний уверовали в основополагающую цель историографии – признать факты истории основой научно-исторического творчества и, соответственно, сосредоточить свое основное внимание на кропотливой методической работе с выявлением из исторических источников и фактов и тщательным их анализом и критикой. Однако, как и раньше, историки XIX века рассматривали факты вне всякой взаимосвязи от существа – исследователя, а также независимо от других фактов истории. Следствием такой пертурбации в отношении работы с фактами стали новые комплексные методики критического анализа, прежде всего т.н. лингвистический метод. Теперь историческое исследование стало походить на нескончаемую череду фактов истории, которые теперь почти исключительно рассматривались независимо друг от друга, что противоречило, к примеру, диалектическому подходу, основанному на принципе историзма. Таким образом, назидание социологов было усвоено историками второй половины XIX века в ограниченном диапазоне: рекомендации сторонников О. Конта о необходимости установления причинно-следственной обусловленности между различными фактами и выявлением закономерностей не нашли должного отклика у европейских историков.

Современный специалист в области философии Г.И. Рузавин этот характерный момент поясняет так: «Историки неохотно реагировали на призыв родоначальника позитивизма О. Конта заняться открытием исторических законов и по-прежнему продолжали заниматься изучением фактов. Более того, они отвергали какое-либо значение гипотез и теорий для осмысления и оценки фактов. Однако такой подход к исследованию фактов ничем не отличался от позитивистского взгляда на них, ибо он не учитывал принципиального отличия исторических фактов от фактов естественнонаучных».

Господство позитивизма над методологией и традициями западноевропейской историографии стало резко ослабевать в конце XIX века. Новые модные философские концепции того времени объективно разоблачали ограниченность позитивистского отношения к фактам, с одной стороны; с другой же – нацеливали историков на более комплексный подход, основанный на необходимости глубокого осмысления и, главное, интерпретации фактов истории. Новоявленными защитниками истинных историков и реформаторами исторической методологии стали неокантианцы, выступавшие как против спекулятивного немецкого идеализма (метафизики), так и против некоторых методологических установок позитивистов, в частности, их ограниченного понимания фактов истории. В. Виндельбанд и некоторые другие неокантианцы справедливо указывали на разницу между фактами истории и фактами естествознания, ибо если последние могут исследоваться и воспроизводиться эмпирическим путем, то факты исторического процесса, т.е. прошлого, историки не в состоянии их непосредственно наблюдать и ощущать. Следовательно, рассуждали неокантианцы, историкам необходимо разрабатывать новую методологию по работе с фактами.

Неокантианцы справедливо указывали и на то важное обстоятельство, что, коли историки теперь призваны не только подвергнуть факт истории скрупулезному анализу, но и дать собственную интерпретацию и критику, то в этом случае историк volens nolens осуществляет процесс осмысления, что называется, «через себя», через субъективную призму собственного мировоззрения. Следовательно, субъект и объект исследования утрачивают взаимную независимость друг от друга, а это означает, что при такой методике работы с фактом суждения последователя так или иначе субъективны и, соответственно, произвольны. Этот важный момент поздние неокантианцы, к сожалению, чрезмерно гипертрофировали, что в итоге послужило основанием для утверждения об отрицании какой-либо достоверности фактов истории и его исключительной субъективной сути. «Утвердилось представление о субъективной природе исторических фактов, – отмечает Б.Г. Могильницкий, – являющихся якобы продуктом творчества самого историка, создающего свои факты в соответствии с общими запросами современности».

В начале ХХ века методологические традиции неокантианства развил дореволюционный академик А.С. Лаппо-Данилевский. В своей известной монографии «Методология истории» (1910 г.) автор трактовал исторический факт как воздействие данной индивидуальности на общественную среду.

Принципиально иное отношение к фактам истории было у марксистов. У советских историков исходным пунктом в подходе к отношению к факту были ленинские высказывания относительно материалистически-диалектического понимания истории и необходимости рассмотрения фактов в их взаимосвязи и их причинно-следственной взаимообусловленности. Советские специалисты любили в этом отношении цитировать раннего В.И. Ленина: «Необходимо брать не отдельные факты, а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения, ибо иначе возникает подозрение, и вполне законное подозрение, в том, что факты выбраны или подобраны произвольно, что вместо объективной связи и взаимозависимости исторических явлений в их целом преподносится «субъективная» стряпня…»

В соответствии с марксистско-ленинской философией, объективная реальность существует независимо от познающего ее субъекта – исследователя, а человеческое сознание способно объективно отражать эту реальность. Таким образом, марксисты-историки однозначно признавали объективную природу фактов истории, которую марксизм (самонадеянно претендовавший на знание истинных законов истории), был способен будто бы объективно объяснять. По убеждению советского академика Е.М. Жукова, «материалистическое понимание истории исходит из того, что «факт» как объект исследования существует вне сознания историка и от него не зависит». В этом отношении марксизм и позитивизм были, в общем-то, единодушны: и тот и другой признавали объективную историческую реальность, т.е. независимость объекта от субъекта, хотя, конечно, марксистское понимание объективности мира и фактов (как его фрагментов) характеризуется большей научной глубизной. Б.Г.Могильницкий с законным правом мог утверждать, что «отношение между историком и его фактами в действительности является гораздо сложнее, чем это представлялось позитивистами». С высоты нашего времени нельзя не признать правоту этого справедливого сравнения в пользу марксизма.

В советской общенаучной методологии логично утвердилось два понятия объективного и научного факта. Под объективным фактом обычно принято было понимать какое-либо событие, явление или фрагмент исторической реальности, которые составляли объект человеческой деятельности или познания. Под научным же фактом в общенаучном смысле вообще подразумевалось отражение объективного факта в человеческом сознании при помощи языка и соответствующей методологической терминологии. Конкретно в историографии советскими специалистами четко выделялись две разновидности факта, которые, правда, по-разному именовались, хотя при этом суть этих двух понятий не менялась. Принято считать, что наиболее удачную дифференцированную трактовку исторического факта обосновал известный советский методолог М.А. Барг. В своей работе «Категории и методы исторической науки» М.А. Барг термин «исторический факт» расчленил на два понятия. «Фактом истории», по мнению ученого, следует признать всю объективную реальность, не зависимую от познающего субъекта, историка. Исторический факт после его соответствующей интерпретации историком-краеведом превращается в «научно-исторический факт», который является уже не фиксацией того или иного исторического события, а его переработанным отражением в сознании субъекта. «Научно-исторический факт» вторичен, ибо является результатом научного осмысления того или иного познающего субъекта. При этом М.А. Барг уточняет, что «определяющее свойство научно-исторического факта заключено в его познавательной незавершенности, в содержательной изменчивости, кумулятивности, способности к бесконечному обогащению и развитию вместе с расширением методической перспективы и прогрессом исторической науки».

Дихотомическое понимание феномена факта истории характерно и для современной историографии и ее методологии. По-прежнему традиционно методологи из категории «факт» выделяют два понятия, придавая им новое терминологическое обозначение, хотя, конечно, суть такой дифференциации остается прежней. В коллективной работе екатеринбургских специалистов «Многоконцептуальная история России» выделяются две категории исторических фактов: «простые» и «сложные». Если «простые» исторические факты сводятся к историческим событиям и являются общепризнанными истинами, то «сложные» исторические факты предполагают интерпретацию и оценку «простых» фактов. В указанной работе сказано, что к «к числу сложных исторических фактов можно отнести такие, которые описывают процессы и исторические структуры (войны, революции, крепостничество, абсолютизм)».

Современные специалисты-методологи стремятся избавиться от крайностей вышеперечисленных подходов и найти оптимальный вариант решения проблемы о должном соотношении объективного и субъективного в верном понимании исторического факта. В частности, подвергается определенной ревизии традиционное убеждение советских теоретиков и их современных последователей о безусловной способности марксистски-ориентированной историографии объективно трактовать исторический процесс. Нынешние историки в своей массе признают безусловное наличие субъективного момента в научно-историческом осмыслении минувшей реальности, хотя признается также и то, что современная историческая наука со своей модернизированной и усложненной методологией все же способна обеспечить относительно объективное и верное понимание и объяснение истории и ее загадок.