Характеристики структуры личности пограничного уровня.

Используют примитивные защиты: отрицание, проективная идентификация и расщепление и т. п. Важное различие между пограничными и психотическими пациентами в том, что, когда терапевт дает первым интерпретацию примитивной формы ощущений, те обнаруживают некую временную способность реагировать. В аналогичной ситуации вторые становятся еще более беспокойными.

Пограничные пациенты и похожи, и отличаются от психотиков в сфере интеграции идентичности. Их ощущение собственного «Я», вероятнее всего, полно противоречий и разрывов. Когда их просят описать собственную личность, они, подобно психотикам, испытывают затруднения. Аналогичным образом, когда их просят описать важные фигуры в их жизни, они отвечают чем угодно, но не трехмерным, оживляющим описанием узнаваемых человеческих существ. Типичный ответ: «Моя мать? Мне кажется, она просто обычная мать». Они часто дают глобальные и минималистские описания, например: «Алкоголик. И все». В отличие от психотиков они никогда не отвечают конкретно или до эксцентричности поверхностно, но всегда стремятся отвести интерес терапевта от сложной природы их личности. Имея дело со своими ограничениями в области интеграции идентичности, склонны к враждебной защите. Отношение пограничников к собственной идентичности отличается от отношения психотиков, несмотря на их подобие в отсутствии ИИ, в двух аспектах: 1. Ощущение непоследовательности и прерывности, от которого они страдаюст, не сопровождается экзистенциальным ужасом в такой степени, как у шизофреников. Пограничники могут иметь проблемы с идентичностью, но они знают, что таковая существует. 2. Для психотиков менее вероятно (сравнительно с пограничниками) проявление враждебности к вопросам о собственной идентичности и идентичности других людей. Они слишком обеспокоены потерей чувства общности, согласующегося или нет, чтобы обижаться на то, что терапевт фокусируется на данной проблеме.

Тестирование реальности: пограничники, когда с ними правильно беседуют, демонстрируют понимание реальности, сколь бы сумасшедшими или кричащими не казались их симптомы. Чтобы отличить пограничника от психотика, в области исследования человеком оценки признанной реальности, Кернберг советует выбирать некоторые необычные черты, делая комментарии на этот счет и спрашивая пациента, осознает ли он, что другие люди тоже могут найти эту черту странной. Однако способность пограничников наблюдать аспекты своей патологии сильно ограничена.

В терапию часто приходят со следующими специфическими жалобами: панические атаки, депрессия или болезни, которые, по убеждению пациента, связаны со «стрессом». Или же нои являются на прием по настоянию знакомых или членов семьи, но не с намерением изменить свою личность в направлении, которое кажется благоприятным для окружающих. У них отсутствует эмоциональное представление о том, что значит иметь ИИ, обладать зрелыми защитами, способностью откладывать удовольствие, терпимостью к противоречивости и неопределенности и т. д. Они просто хотят перестать получать травмы или избавиться от некоторой критики. Иногда, в нерегрессивном состоянии, бывает сложно сразу определить пограничную структуру у пациента. Обычно первым знаком является следующее: интервенции, которые, как считает терапевт, были бы полезными, встречаются как атаки. Терапевт пытается найти доступ к наблюдающему Эго, а пациент его не имеет. Он знает только, что некоторые аспекты его собственного «Я» подвергаются критике. В итоге, терапевт понимает, что первой задачей терапии будет простое усмирение штормов, которые продолжают бушевать в этом человеке. Он попытается вести себя таким образом, чтобы пациент воспринимал его как человека, отличного от влияний, создавших и поддерживающих личность – такую проблематичную и отвергающую помощь. Только после того, как терапия приведет к некоторым существенным структурным изменениям, что, по опыту Мак-Вильямс, потребует приблизительно два года, - пациент изменится достаточно, чтобы понимать: терапевт пытался работать с ним на уровне характера. Тем временем, многие симптомы эмоционального стресса могут исчезать, но работа, как правило, будет беспорядочной и фрустрирующей для обеих сторон. Мастерсон (1976) отмечал, что пограничные клиенты кажутся попавшими в дилемму-ловушку: когда они чувствуют близость с другой личностью, то паникуют из страха поглощения и тотального контроля; чувствуя себя отделенными, ощущают травмирующую брошенность. Это центральный конфликт их эмоционального опыта. Ни близость, ни отдаленность их не удовлетворяют. Жизнь с таким базовым конфликтом изматывает самих пациентов, их семьи, друзей и терапевтов.

Мастерсон рассматривает П как фиксированных на подфазе воссоединения в процессе сепарации-индивидуации (1972), когда ребенок уже обрел некую степень автономии, но все еще нуждается в заверении, что родитель существует и всемогущ (в возрасте около 2х лет). Матери пограничников либо препятствовали их отделению, либо отказывались прийти на выручку, когда те нуждались в регрессии после достижения некоторой самостоятельности.

Переносы пограничников сильны, неамбивалентны и не поддаются интерпретациям обычного типа. Терапевт может восприниматься либо как полностью хороший, либо полностью плохой. Контрпереносы бывают сильными и выводящими из равновесия. Для терапевта не является необычным, если он чувствует себя подобно вымотанной матери 2хлетнего ребенка, который не хочет принимать помощи, но впадает в раздражение, если не получает ее.