Мялешка іван

ПРАМОВА ІВАНА МЯЛЕШКІ

Найяснѣй (шій) милостивый король, и на меня ласкавыя паны братія! Выѣхавши зъ дому Богумъ ся помолилъ, чтобы къ вамъ здоровъ пріѣхаль да вашу милость здоровыхъ огляделъ, и привиталь. Пришло менъ зъ вами радыты, а я не гетакихъ зъѣздахъ няколи не бывалъ и зъ королемъ его милостію николи не засѣдалъ; только за покойниковъ князевъ нашихъ, которые королевали, что воеводами бывали, сентенцій гетакихъ не бывало, попросту правымъ сердцемъ говорили; политики не знали, а правдою въ ротъ, яко солію въ глаза, кидывали. Скоро жъ короли больше Нѣмцевъ якъ насъ улюбили, заразъ што нашіе старшіе собрали, то все Нѣмцомъ роздали нашіе господары. Пручъ Зыгмунта короля (того ничего въ люды личыть, бо той Подлясье и Волынь вынищылъ, Ляхомъ мянуючися), але Зыгмунда Первого, солодкая памѣтъ іего, бо бой Нѣмцевъ якъ собакъ не любилъ, и Ляховъ зъ ихъ хитростьми велмѣ не любилъ, але Литву и нашу Русь любительно миловалъ, и гораздо лучей за іего мѣвалися, хотя въ такъ дорогихъ свитахъ не ходывали: другіе безъ ногавицъ какъ Бернардыны гуляли, а сорочки ажъ до костокъ, а шапки ажъ до самого пояса нашивали. Дай Боже и зновъ такой годыны прыждаты и теперъ. Я самъ коли по домовому уберусь, то еи мосць пани Мстиславска малжонка моя натѣшыться и посмотрѣть на меня не можеть.

Надто уже насмотрыуся на всего гето, милостивые паны братія, и на тые нудные Нѣмецкіе штуки, щто на врады; а колижъ то у нихъ бывало: въ сукняхъ перѣстыхъ ходять, то нигити! Да уже у насъ змѣешалися, и попольску такъ умѣють говорыты, и все лихое короліомъ паномъ Рѣчи Посполитой какъ могуть было баламутять. А коли самъ Нѣмчина иде, или жонка его поступае, то черезъ скурку скрыпить, шелестить и дорогимъ пижмомъ воняеть. Коли жъ до тебе паничыкъ прыѣде, частуй же іего достаткомъ, да и жонку свою подлѣ іего посады; а онъ сыдыть какъ бѣсъ надувшыся, махаеть шапкою или капелюшемъ, и зъ жонкою нашептываетъ, да и в лодонь скребеть! Да коли жъ бы я гетого чорта кулакомъ в морду, или по лицамъ, по хриптѣ, такъ кобы король іего милость не слыхалъ? Нехай бы морды такой поганой не надымалъ.

Помню я короля Генрыха, которій зъ заморской стороны Нѣмецкой былъ, да зрозумъвъ, што мы іему не много давали шыбинковаты, а Нѣмцы іего не вельми перекрывали, такъ и онъ, познавши, што то не штука, да и самъ, никому не оказавшися прочъ поѣхаль ажъ у свою сторону, ажъ за море скикнулъ.

Кажучы правду, не такъ виноватъ король, якъ гетые радные баломуты, што пры нимъ сидятъ да крутятъ. Много тута гетакихъ есть, што хоть наша костка, однако собачымъ мясомъ обросла и воняетъ; тыето насъ деруть и за ихъ баламутнями нашые не пожывятся, Ръчу Посполитую губятъ, и Волынь съ Подлясемъ пропалъ! Знаю, намъ приступило, што ходимъ какъ подваренные, бо ся ихъ боимо. А коли бъ гетакого бѣса кулакомъ въ морду, забывъ бы другый мутыты!

И то, милостивые панове, не мала шкода, слуги ховаемъ Ляхи: давай же іему сукню хвалендышовую, корми жъ іего тлусто; а зъ нихъ службы не пытай, — и только убравшися, на высокихъ подковкахъ до дѣвокъ дыбле и ходыть, а зъ великого кубка трубить: ты пане за столъ, а слуга собъ за столъ; ты борщикъ, а слуга за пукатую штуку мяса; ты за фляшку, а онъ за другую, а коли слабо держышъ, то онъ и ту зъ рукъ вырветь! Только пильнуеть: скоро зъ дому ты, то онъ моучкомъ прыласкается до жонки. И такого чортополоха зъ Нѣмцами выгнаты, што до насъ влѣзли противъ праву нашему.

Але зарадно поговорылисмы о разныхъ нашихъ интересахъ. И гетая не малая штука — кони дрыганты на стайни держати: давай же имъ въ лѣто и въ зимѣ овесь и съено, подстелай же што ночъ, ховай же для нихъ слугу Ляха, конюшню и маштелѣра; а з нихъ жадной службы не пытай. А коли жъ еще Ляхъ какъ жеребецъ ржеть коло дѣвокъ какъ дрыгантъ коло кобылъ, прыйми жъ къ нему двоихъ Литвиновъ на стражъ; бо и самъ дѣдко не упильнуетъ!

И гетая на свѣтѣ дурнина: годынникъ мнѣ притрафилося на тандетѣ въ Кіевѣ купиты; далисьмы за іего тры копы грошы, а якосьмы послали до Вильна на направу, ажъ онъ на пятую копу крутылъ злодѣй заморщыкъ! Добрыто нашъ годынникъ пѣтухъ, што нехыбне о полночи какарѣкаеть.

И то вельми страшная шкода — гологузые куры ховать: ихъ достаткомъ варыты. А за моей памети прысмаковъ гетыхъ не бывало; добра было: гуска съ грыбками, кашка зъ перчыкомъ, печонка зъ цыбулькою или зъ чосныкомъ, а коли на перепышные достатки — каша рыжовая зъ шафраномъ. Вина венгерского не зажывали передъ тымъ — малмазыю скромно піяли, медокъ и горѣлочку дзюбали. А грошы подостаткомъ мѣвали, муры муровали и войну славную крѣпко и лучей держали, какъ теперь.

И то не доречы: въ богатыхъ сукняхъ нашые панъ ходять: не знали передъ тымъ португале или фортугале, а подолокъ рухается, а около подолка чепляется; а дворанинъ въ ножку, как соколъ, загледаеть, штобъ гдѣ щипнуты солодкого мяса. Я тоже радиль бы, нехай бы бѣложонки нашые въ запинаные давные убералися козакинки, шнурованные назадѣ носили распорки, а къ тому штобы зъ нѣмецка заживали плюндрыки: не такъ бы скоро любительну скрадывали бредню. А теперъ хотя зъ рогатыною на вартѣ стой, въ жывые очи такого бѣса не упильнуешъ.

Ды бы о чомъ радыты, не знаю; то только вашей милости припоминаю, штобы завсегда, сколько сенаторовъ и поновъ Литовскихъ, при коронѣ іего милосты было, былъ бы и я. Только кролевщизны не маю, бо передъ другими не схопылъ.

А штожъ есмо сказали, то всіе правда. И Аннульку, королевну еи милость, миленко, въ ручку поциловали, какъ другые младшие сенаторщыки. Давно о томъ радилъ весь повѣть не только въ Смоленску, але въ Мозыру, кого бъ мудрого до васъ на тотъ зъѣздъ выбраты и сентенцыи выправиты; мене вядомого до вашей милосты, штобъ Господь Богъ... умѣты передъ королемъ іего милостью и вами, панове братіа, одкрыты нашые врады. Сказалъ би кто зъ васъ лутше, только не баламутячы; то я на томъ перестану.

Друкуецца па кн.: Хрэстаматыя па гісторыі беларускай мовы. Мн., 1961. Ч. I. С. 316—319.