Глава 5. Разрушение кукольного дома во имя человека (по пьесе г. Ибсена «Кукольный дом»)

Генрик Ибсен в каждый момент действия своей драмы «Кукольный дом» удивляет читателя (зрителя). Читатель готовится к одному и ждет одного развития событий, а действие внезапно развивается, вопреки его ожиданиям, по совсем другому сценарию.

В первой сцене Нора кажется инфантильной, наивной, по-детски доверчивой, ребячливой – не от мира сего, одним словом. Вот почему разговор с подругой ее детства фру Линне читатель может посчитать опасным для Норы. Зачем Нора выдает ей тайну? Не воспользуется ли этой тайной фру Линне в своих корыстных интересах? И вообще что это за тайна у Норы? Каким способом Нора достала деньги? Изменила мужу? И такой вариант тоже читатель проигрывает в сознании, знакомясь с Норой. Впрочем, все эти возможные варианты развития событий Ибсен, как настоящий непредсказуемый художник, разом опровергает.

Завязка интриги, таким образом, деньги. Муж Норы адвокат Торвальд Хельмер тяжело болел, был при смерти. Спасти его могла только Италия с ее целительным климатом. Но денег не было на эту поездку. Взять было неоткуда. Врачи одной Норе сказали о смертельном исходе болезни мужа в случае, если тот немедленно не поменяет климат. Следовательно, сам муж, не подозревая, что ему грозит, не стал бы искать денег на поездку, поскольку и не чувствовал опасности. Нора занимает деньги у Крогстада, хищного, жадного и подлого дельца. Гарантию по заемному письму должен подписать поручитель, уважаемый человек, – в случае с Норой таким человеком стал отец Норы. Но он тоже смертельно болен, и такая подпись убьет старика, ведь ему надо все объяснить, в том числе рассказать о смертельной болезни мужа Норы. Это его окончательно добьет.

Все эти обстоятельства заставляют Нору совершить подлог, то есть поставить вместо отца-поручителя фальшивую подпись, подделанную самой Норой. Такая подделка могла бы и «не всплыть», если бы Крогстад, интриган и мерзавец, не выяснил дату смерти отца Норы. Заемное письмо было подписано от его имени через три дня после его смерти.

Вот и еще материал для, так сказать, мысленного соревнования в силе фантазии между читателем и автором. Автор не дает ни малейшего шанса читателю. Крогстад в сцене с Норой представляется обыкновенным шантажистом, типичным отрицательным героем, отпетым злодеем, который уж если ступил на дорогу зла, то с нее не сойдет никогда. И снова Ибсен опровергает предположения читателя.

Несмотря на то, что Крогстад в полном отчаянии: муж Норы Хельмер, ставший новым директором банка, увольняет его; несмотря на то, что Крогстад решил бороться до конца, чтобы его дети, дети вдовца, не умерли с голоду, – и он ставит Норе новые условия: он будет шантажировать ее мужа до тех пор, пока тот не введет специально для него, Крогстада, новую должность, благодаря которой Крогстад будет фактически единолично управлять делами банка, в противном случае под суд они пойдут вместе с Норой, подделавшей подпись под финансовым документом, – несмотря на этот грубый шантаж, Крогстад оказывается очень неплохим человеком и возвращает заемное письмо Норе и Хельмеру без всяких условий.

Почему Крогстад вдруг так резко изменился? Да потому что он любит фру Линне, подругу Норы. И та тоже в конце концов оказывается глубоко порядочной женщиной и, по существу, спасает Нору. Она, когда-то отказавшая Крогстаду в любви и вышедшая замуж за нелюбимого, но богатого, чтобы обеспечить будущее своим младшим братьям, теперь предлагает Крогстаду взять на себя попечение о его детях, оставшихся без матери, и начать новую, честную жизнь вместе с Крогстадом. Он в восторге от ее предложения, немедленно соглашается и бросает все свои злобные притязания в отношении Норы и Хельмера.

Есть в пьесе и еще два героя, которые, в свою очередь, льют воду на мельницу – главную идею драмы. Это – доктор Ранк и няня детей Анна-Мария, бывшая кормилица Норы. Доктор Ранк – друг семьи. Без него ни дня не может прожить хозяин дома Торвальд Хельмер. Но и Нора также считает его своим другом. Мало того, она отлично знает, что он давно и безнадежно влюблен в нее. В первом разговоре с фру Линне Нора выдвигает как невозможное, чудесное предположение смерть некоего богатого покровителя и ее поклонника, который все деньги завещает Норе, и она наконец-то избавится от тяжкого времени долга. Ибо она выплачивает его уже много лет: на всем экономит, переписывает по ночам разные бумаги, мелкие подачки мужа на женские обновки отправляет в счет долга. Это притом что муж окончательно излечился от своей смертельной болезни в результате ее самоотверженности.

И вот в канун Рождества муж получает высокооплачиваемую должность директора банка. Теперь уже можно не экономить, даже можно побаловать себя миндальным печеньем. В этом любимом лакомстве она отказывает себе много лет. И вдруг Крогстад принялся ее шантажировать именно тогда, когда все могут быть счастливы: дети – от новой елки со сверкающими дорогими игрушками (не как в прошлом году, когда Нора сама вырезала из бумаги и раскрашивала украшения, которые все равно уничтожил кот); Нора и Хельмер – от изобилия в доме и здоровья в семье, фру Линне – от того, что получила от Хельмера работу конторщицы; доктор Ранк – от того, что перед смертью может выполнить просьбу Норы, какую, она пока не говорит.

Одним словом, доктор Ранк – тот самый волшебник-благодетель, какой может легко оплатить Норе оставшуюся часть долга и лишить шантажиста почвы. Но опять Ибсен умнее своего читателя: он как будто дразнит его элементарными сюжетными ходами, а в драме происходит все не так, непредсказуемо, точно в жизни. Доктор Ранк тоже смертельно болен. Это уже третий персонаж смертельно больного. Первым был отец Норы, вторым – ее муж и третьим – безответно в нее влюбленный доктор Ранк. Он, пожалуй, единственный из всех персонажей, кто относится к Норе серьезно, не как к певчей птичке, жаворонку, ласковой белочке (все это эпитеты Хельмера, мужа Норы), а как к человеку, мыслящему и чувствующему, отнюдь не только ублажающего мужа в перерывах между работой в кабинете и на службе.

Оба они – и доктор Ранк, и Нора – в эти трагические дни Рождества на пороге смерти. Нора решается покончить самоубийством, чтобы избавить мужа от позора, на который она его невольно обрекла. Доктор Ранк проводит на себе медицинское обследование и узнает наверняка, что ему осталось жить считанные дни, что он скоро начнет разлагаться, поэтому он хочет затвориться в своем кабинете, чтобы никому не докучать. Казалось бы, почему в этих обстоятельствах Норе не исповедаться доктору, покаяться в своей ошибке и не попросить спасти ее, заплатив оставшийся долг, тем более что доктор с восторгом обещал исполнить любую ее просьбу. Нора даже обнажает для доктора свою красивую ногу в чулке телесного цвета. Тем не менее, когда доктор Ранк признается Норе в любви открыто, его помощь для нее немыслима, и она отказывается от этого, казалось бы, спасительного плана.

Няня Норы и ее кормилица в детстве Анна-Мария отдала свою дочь, только что рожденную, на воспитание чужим людям, чтобы получать хорошее жалованье в семействе Норы и кормить чужого ребенка. Нора никак не может понять, как Анна-Мария могла бросить свою девочку, для Анны-Марии этот поступок представляется самым обыденным и нормальным:

Торвальд Хельмер, мнящий себя нравственно безупречным джентльменом, назидательно внушает Норе: «Ты представь себе только, как человеку с таким пятном на совести приходится лгать, изворачиваться, притворяться перед всеми, носить маску, даже перед своими близкими, даже перед женой и собственными детьми. (…) Потому что отравленная ложью атмосфера заражает, разлагает всю домашнюю жизнь. Дети с каждым глотком воздуха воспринимают зародыши зла. (…) Почти все рано сбившиеся с пути люди имели лживых матерей»^[33].

Нора принимает все сказанное мужем близко к сердцу, потому что, как ей думается, речь идет о ней. Она лживая мать, она отравляет жизнь своих трех детей. На самом деле – и это в конце пьесы понимает читатель (зритель) – Хельмер говорит о лживости своего собственного «кукольного» дома. Он сам делает из жены и детей кукол, а если куклы выйдут из-под контроля, то он перестанет ощущать себя кукловодом, творцом спектакля, богом-демиургом. Это слишком опасно для его амбиций, поэтому он старается весь кукольный домик держать под контролем, и до некоторого времени ему это удавалось.

Слова Хельмера глубоко задевают Нору, и она говорит няне, что теперь не сможет заниматься с детьми, имея в виду, что она нравственно испорченная мать и эту порчу способна передать собственным детям. Она изолирует себя от детей под влиянием морального, а на деле псевдоморального, рассуждения мужа.

Тот же мотив «отцов и детей» возникает в истории доктора Ранка. Он умирает по причине развратного образа жизни своего отца, который сполна насладился жизнью с женщинами и шампанским. А его сын, доктор Ранк, неизвестно почему, в результате всего получает сухотку мозга, от которой медленно умирает, не вкусив от жизни ни малейшего удовольствия:

Ранк. (…) И так расплачиваться за чужие грехи?! Где тут справедливость? И в каждой семье так или иначе сказывается подобное же неумолимое возмездие. (…) Моему бедному неповинному спинному мозгу приходится расплачиваться за веселые деньки офицерской жизни моего отца!

Нора. Он был очень падок на спаржу и страсбургские паштеты? Да?

Ранк. Да, и на трюфели.

Нора. Да, да, и на трюфели. И на устрицы, кажется?

Ранк, Да, и на устрицы, устрицы, само собой.

Нора. И на всякие там портвейны да шампанское. Обидно, что все эти вкусные вещи непременно отзываются на спинном хребте.

Ранк. И в особенности обидно, что они отзываются на злополучном хребте того, кто не вкусил ни капельки от этих благ (С. 416).

Так в пьесе возникает тема нравственной ответственности родителей за детей. И опять Ибсен как бы дает читателю решить проблему, так сказать, в первом приближении: безнравственные родители, дескать (например лживая мать) портят детей, и они тоже становятся порочными, попадают под суд, о чем свидетельствует адвокатский опыт мужа Норы Хельмера. Другими словами, Нора думает только об одном – о самоубийстве. Этот акт воли решит все проблемы разом: муж останется навсегда во мнении общества беспорочным и неподкупным, а ее детей будут воспитывать чужие нравственные люди, на совести которых нет никаких пятен. Нора считает, что теперь она не вправе их воспитывать.

Однако финал драмы ставит все на свои места. Хельмер оказывается подлецом, тряпкой и эгоистом. Письмо Крогстада приводит Хельмера в ужас. Он готов немедленно выполнить все требования шантажиста. Если Нора пожертвовала собой ради любви к нему и к семье, то он готов без раздумий пожертвовать Норой, лишь бы сохранить свою репутацию:

Хельмер. О, какое ужасное пробуждение! Все эти восемь лет… она, моя радость, моя гордость… была лицемеркой, лгуньей… хуже, хуже… преступницей! О, какая бездонная пропасть грязи, безобразия! (…) Ни религии, ни морали, ни чувства долга… (Теперь ты разрушила все мое счастье! (…) Я в руках бессовестного человека. Он может сделать со мной, что хочет, требовать от меня, чего угодно, приказывать мне, помыкать мной, как вздумается (…) Придется как-нибудь ублажить его. Дело надо замять во что бы то ни стало. А что касается нас с тобой, то нельзя и виду подавать: надо держаться, как будто все у нас идет по-старому. Но это, разумеется, только для людей. Ты, значит, останешься в доме, это само собой. Но детей ты не будешь воспитывать. Я не смею доверить их тебе… (С. 443–444)

Хельмер так же легко, как и Норой, жертвует своим умирающим другом доктором Ранком: чем быстрее тот помрет, тем проще будет избавиться от некрасивости смерти, от ее безобразного лика, от болезненного лица друга, которое Хельмеру, как видно, давно уже приелось.

Образец нравственности и религиозной морали на поверку оказывается нравственным чудовищем, предавшим жену, друга, детей во имя публично провозглашаемых общественных химер.

Нора, сплясавшая тарантеллу на маскараде (это для нее своего рода пляска смерти или прощание с жизнью), сбрасывает с себя маскарадный костюм, а вместе с ним и маску куколки, жаворонка, белочки. Она перестала сюсюкать и играть роль куклы, которую сначала в родительском доме ей навязал отец, а потом, когда она переселилась к мужу, муж. Она человек! И должна сама решить, соответствуют ли нормы общественной и религиозной морали реальной жизни, в которой она вынуждена жить.

Нора разрушает кукольный дом, чтобы понять себя и найти настоящие, не кем-то провозглашенные, но настоящие, подлинные ценности. Ее муж, восемь лет игравшей с ней, как с куклой, вовсе не достоин ее любви. Забота об умирающем отце и муже в глазах общества, оказывается, наказуема в судебном порядке. Религия – это не что иное, как навязанные ей извне прописные истины, провозглашенные с церковной кафедры местным христианским проповедником. Что же такое на самом деле религия, ей предстоит решить в одиночку, на свой страх и риск.

Нору не устраивает с виду благопристойная буржуазная мораль, когда няня бросает свою дочь, чтобы воспитывать чужих детей в чужом доме. Власть денег над человеком, которая уничтожает все иные связи: любовь, семью, дружбу, верность, – неприемлема для Норы. Она не желает жить в таком кукольном домике. Она достаточно сильна, чтобы бросить и мужа, и детей, разрушить эту кукольную жизнь ради себя самой, своей собственной индивидуальности, которая отнюдь не является химерой; ее индивидуальность – это и не общественное заблуждение, и не ханжеская религиозная мораль.

Здесь речь идет о ее личности, и ценность личности выше всяких самых нравственных, а по сути лицемерных общественных деклараций. Жизнь не кукольный домик, а человек не кукла, не белочка, не птичка. И ради этой ценности человека и его личности написана эта талантливая пьеса Ибсена, где женщина бросает вызов лицемерному, ханжескому обществу, тем самым побеждая его прогнившие, выморочные ценности.