3.3 Любила ли Кармен Хосе и почему он ее убил?

На тему этой работы меня натолкнуло недавнее телевизионное интервью Елены Образцовой журналисту Андрею Максимову. Оперная прима, между прочим, рассказывала о своей работе над оперой «Кармен» и особенно об эпизоде, когда она пела Кармен вместе с Пласидо Доминго, который играл роль Хосе. На конкурсе, посвященной как раз этой опере, где состязались 4 пары Кармен и Хосе, пара Елены Образцовой и Пласидо Доминго одержала бесспорную победу.

Все это было бы не столь интересно, если бы не рассказ Образцовой о ее неожиданной импровизации (а импровизация всегда неожиданна!) в финальной сцене оперы. И эта импровизация, поддержанная Пласидо Доминго – Хосе, кардинальным образом пересматривала смысл образа Кармен и вообще так интересно и необычно высвечивала всю новеллу Проспера Мериме, что я решила проверить по тексту трактовку образа Кармен, высказанную Образцовой.

Суть ее импровизации заключалась в том, что она внезапно поняла, в чем гвоздь борьбы Кармен и Хосе в заключительной сцене оперы. Кармен, как представилось Образцовой в момент этого блестящего озарения, по-настоящему любит Хосе, но он не отвечает ее идеалу мужчины – мачо, по словам Елены Образцовой. Настоящий мужчина должен быть сильным и грубым, смелым и решительным, а Хосе – деревенский дурень, простоватый мужик, в сердце которого нет ни капли воинственности, тем более он не рожден покорителем женщин. И она дразнит его все время для того, чтобы добиться превращения мирного крестьянина в беспощадного и жестокого мужчину, воля которого сокрушает все на свете. А в финале она разыгрывает любовь к пикадору Лукасу, с тем чтобы принудить Хосе ревновать до такой степени, чтобы убить ее и тем самым наконец-то добиться превращения своего возлюбленного в воображаемый ею мужской идеал. Смерть, получается, тот единственный способ достижения этой цели – способ бескомпромиссный и трагический, в сущности жертвоприношение Кармен во имя возлюбленного. Другими словами, по мысли Образцовой, Кармен вынуждает Хосе на убийство в порыве страстной и вечной любви к нему.

Меня восхитила такая трактовка образа, но все-таки я засомневалась, можно ли что-нибудь подобное извлечь из подлинного текста новеллы Мериме. И поняла, вчитавшись в новеллу, что импровизация Образцовой, при всей ее гениальности, все-таки не отвечает замыслу Мериме.

История любви Кармен и Хосе подается глазами мужчины – Хосе, то есть уже не столь объективно. Нет второй стороны – нет рассказа Кармен. Она в новелле Мериме как бы лишена своего голоса. Ее реплики звучат только в пересказе Хосе. К тому же Хосе, страстно влюбленный мужчина, глаза которого застит ревность, что заставляет еще меньше доверять его рассказу. Образ Кармен остается загадкой для Хосе, а соответственно и для читателя. Влюбленный мужчина и не в силах разгадать загадку женщины, в которую он влюблен.

Здесь мы видим разницу между взглядом автора, ученого, этнографа, путешественника, любителя рискованных приключений, который соглашается, чтобы Кармен ему погадала, и взглядом Хосе. Автор не влюблен. Он объективный наблюдатель, и Кармен для него не кто иная, как злая и безжалостная цыганка, которая своей маленькой ручкой проводит по горлу, заставляя Хосе перерезать автору горло для того, чтобы забрать у него дорогой и прекрасный перстень, приглянувшийся Кармен. Кармен в восприятии автора просто уголовница и проститутка, промышляющая разбоем: ««В волосах у нее был большой букет жасмина, лепестки которого издают вечером одуряющий запах. Одета была она просто, пожалуй, даже бедно, во все черное, как большинство гризеток по вечерам»^[30]. «Ее глаза наливались кровью и становились страшны, лицо перекашивалось, она топала ногой. Мне казалось, что она настойчиво убеждает его что-то сделать, но что он не решается. Что это было, мне представлялось совершенно ясным при виде того, как она быстро водила своей маленькой ручкой взад и вперед под подбородком. Я склонен был думать, что речь идет о том, чтобы перерезать горло, и имел основание подозревать, что горло это – мое» (С. 480–481). Автор выделяет у Кармен жестокий цыганский глаз – волчий глаз. Злоба и коварство – вот восприятие образа Кармен у автора. Даже цветовая гамма, которую дает автор, во всем противоположна образу Кармен в передаче Хосе Наварро: черный цвет одежды гризетки, сумерки и ночь вокруг Кармен как воплощения зла; и красная юбка и белые чулки, хоть и дырявые, у Хосе, впервые увидевшего Кармен при свете яркого солнечного дня, сулящего счастье и утехи бурной, страстной любви.

Даже цветы и запахи у этих двух – влюбленного и невлюбленного – мужчин разные: жасмин держит Кармен, желая убийства автора, и букет акации, когда она впервые видит Хосе, который в финале убьет ее. Цветок акации же Кармен швыряет резким щелчком Хосе между глаз, явно издеваясь над простодушным деревенским парнем. Причем портрет Кармен в воспоминаниях Хосе отличается динамизмом и энергией, и в Кармен чувствуется дух вызова, провокации, неуемное желание подразнить и шокировать окружающих. А дырявые белые чулки и цветок акации в зубах, конечно, провоцирующие мужчин сексуальные приманки. Кармен точно охотница, добыча которой – мужчины. Не даром автор сравнивает ее с купающейся Дианой – жестокосердной древнеримской богиней охоты, намекая на миф об Актеоне, который подсмотрел купание Дианы (Артемиды) и в отместку был превращен ею в оленя и растерзан собственными собаками^[31]. К тому же Диана отождествлялась с богиней Луны, а Луна – самое капризное ночное светило, с точки зрения мужчин изменчивое и ненадежное, как женщина.

Впрочем, с первого взгляда Кармен не понравилась Хосе: «На ней была очень короткая красная юбка, позволявшая видеть белые шелковые чулки, довольно дырявые, и хорошенькие туфельки красного сафьяна, привязанные лентами огненного цвета. Она откинула мантилью, чтобы видны были плечи и большой букет акации, заткнутый за вырез сорочки. В зубах у нее тоже был цветок акации, и она шла, поводя бедрами, как молодая кобылица кордовского завода. У меня на родине при виде женщины в таком наряде люди бы крестились. В Севилье же всякий отпускал ей какой-нибудь бойкий комплимент по поводу ее внешности; она каждому отвечала, строя глазки и подбочась, бесстыдная, как только может быть цыганка» (С. 485). Хосе смотрит сначала на Кармен глазами богобоязненного деревенского парня, для которого женщина должна быть синонимом верной супруги, скромной, работящей, тихой, целомудренной, во всем помогающей мужу в крестьянском труде:«…я все вспоминал родину и считал, что не может быть красивой девушки без синей юбки и спадающих на плечи кос» (С. 484).

В отношении Кармен, увиденных глазами двух мужчин, действуют также и христианские представления о женщине. Хосе Наварро поначалу еще не испорчен и мерит Кармен христианским идеалом. Для мужчины-христианина это, конечно, Мадонна, Пресвятая Дева. Важно, что Хосе начинает свой рассказ о Кармен словами: «я баск и древний христианин». Когда, под влиянием женских чар Кармен, Хосе ее отпускает из-под стражи и помогает бежать, он молится за нее Божьей Матери горной (с.488), а Кармен, после того как миновала короткая ночь любви и она отблагодарила Хосе за услугу, как бы отдала, по обычаю цыган, свой долг, с насмешкой говорит Хосе: «Ты повстречался с чёртом, да, с чёртом; не всегда он черен, и шею он тебе не сломал. Я ношу шерсть, но я не овечка. Поставь свечу своей махари (Святой Деве), она это заслужила. Ну, прощай еще раз. Не думай больше о Карменсите, не то она женит тебя на вдове с деревянными ногами» (что означает виселицу, вдову последнего повешенного) (С. 494).

Автор, согласившийся на цыганское гадание Кармен, осуждает себя с христианской точки зрения: «В те времена (…) я был таким нехристем, что не отшатнулся в ужасе, увидев рядом с собой ведьму» (С. 478), он добавляет, что изучал тайные науки и вызывал духа тьмы.

Действительно, для Кармен вовсе не существует христианских заповедей: «не убий», «не укради», «не прелюбодействуй», она убежденная язычница. Призрак смерти как будто все время сопутствует Кармен: она чуть не убила товарку на табачной фабрике, располосовав ей щеки, как шахматную доску – на квадраты, острым ножичком для срезания сигарных кончиков. Любопытно, что их спор вышел тоже на христианской почве: работница хвасталась, будто у нее столько денег, что она сможет купить осла. Кармен, со свойственной ей злым остроумием, поинтересовалась у той, не мало ли ей метлы? Кармен явно намекала на колдовскую ворожбу и шабаш ведьм, не говоря уже о непристойных намеках в язвительном вопросе Кармен. Товарка, желая отомстить, «задетая за живое, быть может потому, что чувствовала себя небезвинной по этой части, ответила, что в метлах она мало что смыслит, не имея чести быть цыганкой и крестницей сатаны, но что сеньора Карменсита скоро познакомится с ее ослом, когда господин коррехидор повезет ее на прогулку, приставив к ней сзади двух лакеев, чтобы отгонять от нее мух» (С. 486). В ответ Кармен пообещала устроить ей «мушиный водопой на щеках» (С. 486). Мухи, как известно, любят кровь и летят на кровь.

Красный цвет огня, крови, пожара, разрушения, гибели сопутствует и сопровождает Кармен, как и шлейф смерти. Кармен воплощает для Мериме, вероятно, женщину-вамп. В ней слишком много опасного, страстного, не поддающегося разуму, больше того, этот разум отвергающей. Для Кармен нет греха и искупления за грех. Для нее существует только жизнь, и жизнь особая – рискованная, опасная, на грани между жизнью и смертью, веселая своей катастрофичностью. Любовь для Кармен, скорее всего, очень небольшая часть жизни, потому что она занимается «цыганскими делами». А любовь только передышка, короткий отпуск между этими самыми «цыганскими делами».

Что же это за дела? Это вроде разведки. Кармен едет, скажем, на Гибралтар, находит там богатого дворянина, живет с ним, получая от него подарки, одежду, еду. Она вынюхивает, сколько у него денег, узнает, какой дорогой он едет, захватив с собой свои богатства, и наводит на него шайку разбойников, которые должны его не только ограбить, но и убить, чтобы замести следы. Кармен – наводчица, террористка, а риск, будь то контрабанда, воровство, грабеж, убийство, – ее стихия. Поэтому, когда Хосе становится ее любовником, а потом и мужем, цыганским «ромом», и несколько раз нарушает планы Кармен, выдергивая ее из шпионской паучьей сети, которую она уже раскинула для очередной жертвы, она начинает злиться, сопротивляться, негодовать, ведь Хосе силой, пользуясь властью «мужа», лишает ее свободы, свободы жить так, как она хочет, он «лезет» в ее «цыганские дела», а этого уж она никак не может ему простить.

Единственный раз Кармен совершает необычайное самопожертвование: она две недели выхаживает раненого Хосе. Значит, в ней действительно живет чувство любви, однако, едва лишь он выздоравливает, Кармен снова ищет воли и убегает от Хосе прочь. Она не может стать верной подругой Хосе Наварро, как, например, в случае с другим Хосе – Хосе-Марии, о котором Хосе Наварро рассказывает автору, завидуя его подруге, андалузке, преданной мерзавцу Хосе-Марии, как бы он ее ни унижал: «красивая девушка, тихая, скромная, милая в обращении», в то время как Хосе-Мария «вечно волочился за девицами, обходился с нею дурно (…) ударил ее ножом», а она «гордилась своим шрамом на руке и показывала его как лучшее украшение на свете» (С. 501–502).

Образцова, сыгравшая Кармен, желавшую принудить Хосе стать ее идеалом – грубым мачо, повелевающим женщиной и принуждающим их следовать его воле, сыграла не Кармен Проспера Мериме. Таким грубым мужем, ее первым «ромом», был Гарсия Кривой. Но любила ли его Кармен? Вряд ли! Она предложила Хосе подставить Гарсию Кривого под саблю англичанина, на которого тот должен был напасть первым и погибнуть, а Хосе, по замыслу Кармен, должен был воспользоваться гибелью Кривого и стать мужем Кармен, а заодно легко, руками прежнего мужа убить и ограбить англичанина.

Правда, Кармен вызволила Гарсию Кривого из тюрьмы, соблазнив тюремного врача, но это опять-таки «цыганские дела», шпионская миссия Кармен, первой в истории Мата Хари, для которой чем сложнее и рискованнее было предприятие, тем слаще результат и почетней победа над препятствиями.

Любовь Кармен и Хосе, по существу, это тоже одно из пустячных «цыганских дел» в ряду других, более важных. Как видно, Кармен занимает трудность задачи – превратить деревенского парня в мачо (здесь Образцова права, и на первом этапе их любовной связи эта цель перед Кармен стоит). Каковы средства такой борьбы над волей Хосе? Издевательства и провокации. Вот неполный их набор:

1) Встреча на глазах у публики и спектакль унижения Хосе:

«…она, следуя обычаю женщин и кошек, которые не идут, когда их зовут, и приходят, когда их не звали, остановилась передо мной и заговорила.

– Кум, обратилась она ко мне на андалузский лад, – подари мне твою цепочку, чтобы я могла носить ключи от моего денежного сундука.

– Это для моей булавки, – отвечал я ей.

– Для твоей булавки! – воскликнула она смеясь. – Видно, сеньор сплетает кружева, раз он нуждается в булавках.

Все кругом засмеялись, а я почувствовал, что краснею, и не нашелся, что ответить» (С. 485).

2) Ложь и обращение к патриотическим чувствам Хосе. Желая убежать из-под стражи, она сулит Хосе кусочек «бар лачи» (колдовская магнитная руда, привораживающая к ее обладателю всех женщин), она заговаривает с Хосе по-баскски, на языке его гордого народа, говоря, что она из Этчалара (в четырех часах пути от Элисондо, родины Хосе): «Она лгала, сеньор, она всегда лгала. Я не знаю, сказала ли эта женщина хоть раз в жизни слово правды; но, когда она говорила, я ей верил, что она наваррка; уже одни ее глаза, и рот, и цвет кожи говорили, что она цыганка. Я сошел с ума, я ничего уже не видел» (С. 488).

3) Ласковость и нежность, веселость и шалости как пряники после кнута:

«– Земляк, кто любит хорошо поджаренную рыбу, тот идет в Триану, к Лильясу Пастиа (…)

«Как только мы остались одни, она принялась танцевать и хохотать, как сумасшедшая, напевая: «Ты мой ром, я твоя роми» (…) Она бросила все на пол и кинулась мне на шею, говоря: «Я плачу свои долги, я плачу свои долги! Таков закон у калес» (цыган). (…)Наевшись конфет, как шестилетний ребенок, она стала пихать их пригорошнями в старухин кувшин с водой. «Это ей будет шербет», – говорила она. Она давила «йемас» (род нуги), кидая их об стены. «Это чтобы нам не надоедали мухи», – говорила она. Каких только шалостей и глупостей она не придумывала! (…) С этой женщиной нельзя было соскучиться…» (с.493–494).

4) Снова кнут и вызов мужскому самолюбию Хосе: она называет Хосе «канарейкой» по цвету его желтого мундира, в то же время если она сравнивается с кошкой, с волчицей, то эту канарейку она с успехом и сожрет, даже не подавившись. «– В казарму? – промолвила она презрительно. – Или ты негр, чтобы тебя водили на веревочке? Ты настоящая канарейка одеждой и нравом. И сердце у тебя цыплячье» (С. 494). Она издевается над христианскими чувствами Хосе, готовя план убийства богатого англичанина: «Я прошу его съездить со мною в Ронду, где у меня сестра в монастыре… (Здесь опять хохот.) (…) Вы на него нападаете (…) Надо, чтобы Кривой выскочил первым. Вы держитесь немного позади, рак (англичанин) бесстрашен и ловок; у него отличные пистолеты… Понимаешь?

– Нет, – сказал я ей, – я ненавижу Гарсию, но он мой товарищ (…) мы сведем счеты по обычаю моей страны (…) я всегда останусь, как говорится, честным наваррцем» (с.506).

5) Наконец, самое главное: Кармен толкает Хосе на серию убийств: сначала он убивает офицера в пароксизме ревности, после он делается контрабандистом и убивает Гарсию Кривого и англичанина (а возможно, и еще множество неназванных людей, погибших на большой дороге с легкой руки Кармен). Кровь связывает Кармен и Хосе. Они убийцы-подельники, их связывает то самое общее «цыганское дело», в которое Хосе ввязался не по своей воле, а по воле Кармен.

Любовь, замешанная на крови, не может существовать, потому что это противоречит самой природе любви. Она неминуемо будет разрушена. Трагедия в том, что Кармен как раз удалось превратить Хосе в мачо, и она столкнулась с тем, чего сама хотела: Хосе принялся принуждать Кармен любить, ведь он пожертвовал для нее всем, ради нее он ввязался в жизнь, которую, как добрый христианин, ненавидел, и поэтому она должна любить его вечно. Но слово «долг» для Кармен как красная тряпка для быка. Она готова любить «на минуточку» кого угодно, даже пикадора Лукаса с его раскрашенным кафтаном и деньгами, которые путем очередного убийства и разбоя опять можно будет прикарманить, лишь бы не поддаться принуждению Хосе. Здесь вступили в игру и в смертельное противоборство две воли: мужская и женская. Чья пересилит? Женщина Кармен сделала из Хосе мужчину, но не мужчине переломить ее женскую волю. Лучше смерть. Она победит или погибнет: «Смотри, не выводи меня из терпения. Если ты мне надоешь, я сыщу какого-нибудь молодчика, который поступит с тобой так же, как ты поступил с Кривым» (С. 509).

И Кармен знает, отчего умрет. Она гадала и верит в гадания, а перед смертью гадание на воске говорит ей, что от судьбы не уйти. Ее смерть сродни ее жизни. Мирная, честная жизнь в Америке, куда предлагает бежать ей Хосе, не по ней. Она швыряет в кусты кольцо, подаренное ей Хосе, кольцо «рома» – «роми», и Хосе убивает ее ножом Кривого, взятого Хосе в момент убийства, когда он сломал свой нож. Смерть порождает смерть. Любви нет места, когда вокруг свирепствует кровь – цвет Кармен. Ее жизнь, яркая и молниеносная, не что иное, как поиск смерти и вызов ей. Жизнь как вызов, как провокация, как смертельный риск – вот идеал Кармен. Разве может здесь оставаться место любви? Любовь, наверное, по ее представлению, нечто овечье-баранье, удел слабых сердец. Сильные же сердца, вроде нее, живут в браке с «вдовой с деревянными ногами», то есть виселицей, и Кармен как будто завещает Хосе этот брак: его повесят, так что смерть восторжествует над любовью, в полном согласии с представлениями о жизни Кармен.