Спрут. Российская версия – 2011

Коррупция (от лат. corruptio – порча, подкуп), преступление, заключающееся в прямом использовании должностным лицом прав, предоставленных ему по должности, в целях личного обогащения. К. известна всем видам эксплуататорских государств; она характерна для буржуазного государственного аппарата и парламента, где государственные и политические деятели устраивают личные дела, пользуясь своим официальным положением. […] К. как состав преступления предусмотрена в уголовных кодексах многих буржуазных стран, однако, как правило, эти преступления остаются без наказания.

Большая советская энциклопедия, 1969‑1978

Коррупция (от лат. сorrumpere – «растлевать») – термин, обозначающий использование должностным лицом своих властных полномочий и доверенных ему прав в целях личной выгоды, противоречащее законодательству и моральным установкам […]. Многие виды коррупции аналогичны мошенничеству, совершаемому должностным лицом, и относятся к категории преступлений против государственной власти […]. Согласно макроэкономическим и политэкономическим исследованиям, коррупция является крупнейшим препятствием к экономическому росту и развитию, способным поставить под угрозу любые преобразования.

Википедия, 2011

Преступление без наказания?

Как видно из приведенного выше определения БСЭ, в СССР коррупции (как и секса) вроде бы не было. А значит, для нашей молодой государственности вроде бы простительно, что в борьбе с этим «уродливым явлением буржуазного общества» пока не достигнуто сколько‑нибудь заметных результатов. Об этом красноречиво свидетельствуют как многочисленные серьезные исследования, так и сухие цифры.

Основной, хотя и не универсальный, показатель уровня коррупции в различных странах мира – индекс восприятия коррупции (CPI). Это ежегодный рейтинг, составляемый компанией Transparency International на основе мнения авторитетных мировых экспертов по 10‑балльной шкале (где 10 – отсутствие коррупции, а 0 – ее максимальный уровень). Согласно этому рейтингу, Россия в последние 15 лет традиционно занимает места в хвосте списка: например, показатель 1998 года – 78‑е место из 85 стран, 2010‑го – 154‑е из 178. Наши соседи по рейтингу – Лаос, Папуа Новая Гвинея, Таджикистан и Конго.

Интересно, что индекс восприятия коррупции в России значительно улучшился в годы первого президентства В. Путина, но за последние 2‑3 года вновь скатился к худшим показателям 90‑х.

По мнению целого ряда аналитиков, термин «коррупция», особенно в российских масс‑медиа, превратился в «ярлык двойного назначения». С одной стороны, его можно навесить практически на любого политика или бизнесмена. Подключение к делу правоохранительных органов, как правило, демонстрирует торжество законности. И все же эти меры производят впечатление не системной борьбы с коррупцией, а желание удовлетворить общественный голод по справедливости, по бессмертному жегловскому: «вор должен сидеть в тюрьме».

С другой стороны, на борьбе с коррупцией – особенно накануне выборов – стремятся сделать политический капитал даже те, кто, мягко говоря, не прославился честностью и неподкупностью в свободное от предвыборной кампании время. Дабы не задевать никого из действующих политиков и представителей элиты, приведем лишь один яркий пример из недавнего прошлого. Михаил Касьянов, в 2008 году грезивший о кресле Президента России, одним из основных тезисов предвыборного пиара избрал борьбу с коррупцией, хотя одиозная кличка «Миша‑два процента» за годы его пребывания в высших эшелонах власти стала притчей во языцех.

В конце того же 2008 года широкий общественный резонанс вызвала организованная Общественной палатой РФ пресс‑конференция на тему «Антикоррупция – часть криминального бизнеса или реальная борьба?» На ней – пожалуй, впервые на столь высоком уровне – было открыто заявлено, что большинство организаций, декларирующих борьбу с коррупцией (а их в России несколько тысяч), преследуют исключительно коммерческие цели. По жесткому выражению ныне покойного Виктора Илюхина, «борьбу с коррупцией норовят возглавить сами коррупционеры», а в регионах высокие чиновники обсуждают, «кого сдать сегодня, кого принести в жертву, дабы отчитаться перед федеральным центром об активной борьбе с коррупцией».

Любопытно, что и в народе к тотальному мздоимству за эти годы как‑то приспособились. Согласно опросу ВЦИОМ, проведенному в 2006 году, отношение общества к нечистым на руку дельцам смягчилось, а значительная доля населения даже не считала коррупцию преступлением.

Кризис как источник развития

Экспертные оценки объемов российской коррупции и сегодня далеки от оптимистичных. Данные на этот счет, по понятным причинам, разные. Но средневзвешенная цифра по‑прежнему сопоставима с официальным бюджетом страны.

Однако нам еще предстоит оценить серьезный поворот в умах правящей элиты России – да, пожалуй, и всей наиболее «продвинутой» части российского общества, который произошел примерно за последние три года и по времени (видимо, не случайно) совпал с мировым кризисом.

Отправной точкой этих инициатив можно считать принятие в конце 2008 года Федерального Закона «О противодействии коррупции», который был внесен в Госдуму в ноябре 2001(!) года, принят в первом чтении в 2002‑м и с тех пор лежал «под сукном». Закон, который много и справедливо критиковали, все‑таки вступил в силу (выдержав перед этим несколько редакций). Один из наиболее авторитетных оппозиционных парламентариев, известный своими жесткими высказываниями о коррупции в России, заместитель председателя комитета ГД по безопасности Геннадий Гудков признал: «Даже такая редакция закона лучше, чем ничего, поскольку мы боремся с самым мощным, сплоченным, не брезгующим никакими средствами противником».

В 2010 году Указом Президента были утверждены Национальная стратегия и Национальный план на 2011 год по борьбе с коррупцией. Весной 2011 года принят новый пакет антикоррупционных законов, в частности, предусматривающий наказание за взяточничество в виде штрафа, размер которого может достигать 100 крат от суммы самой взятки. Тогда же вступил в силу новый Федеральный закон «О полиции», который перед этим широко обсуждался в СМИ и поначалу вызвал немало поводов для шуток – а впоследствии, во время проведения всеобщей аттестации работников МВД, показал себя как достаточно эффективный инструмент «чистки рядов» правоохранительных органов. По мнению Геннадия Гудкова, «те, кто брал взятки, и те, кто нарушал права граждан, попрятались, стали вести себя покорректнее… Люди ощутили, что в этот момент вдруг наша милиция‑полиция стала работать современнее, цивилизованнее. Даже вот эта несовершенная переаттестация все равно к какому‑то результату привела».

Представители правящей элиты, оппозиционные политики и международное сообщество сегодня сходятся в одном – для того, чтобы борьба с коррупцией в России стала, наконец, приносить реальные плоды, необходима воля власти. Дмитрий Медведев серьезность своих намерений действовать в этом направлении подтверждает постоянно. В мае нынешнего года Президент внес в нижнюю палату парламента законопроект «О внесении изменений в отдельные законодательные акты РФ в связи с совершенствованием государственного управления в области противодействия коррупции», который предполагает корректировку сразу 17 федеральных законов с целью создать единую систему борьбы с мздоимством в рядах чиновников различного уровня.

В недавнем выступлении на открытии Санкт‑Петербургского экономического форума глава государства вновь уделил внимание усилению мер по борьбе с коррупцией. По его словам, госорганы «нужно очищать от коррупционеров быстрее и решительнее. Существующая уголовная процедура слишком громоздка и медлительна. Мы ее сохраним, но я считаю, что основанием для увольнения могут быть и данные оперативно‑розыскных мероприятий, даже если они не могут быть основанием для уголовного и судебного преследования». Такой сигнал от верховной власти звучит вполне внятно для всех заинтересованных лиц.

Демократия – «управляемая» или «сетевая»?

В возможность «антикоррупционной революции сверху», разумеется, верят далеко не все. Однако решительные шаги власти сегодня могут быть подкреплены серьезными изменениями в массовом сознании, обусловленными, в первую очередь, «тотальной информатизацией» общества.

С 2008 года число россиян, пользующихся Интернетом, возросло более чем вдвое и, по данным ИТАР‑ТАСС, составляет около 57 млн. человек. Рунет, при всем разнообразии ресурсов и агентов информационного влияния, пока что – та самая «свободная трибуна», где наиболее современная и образованная часть наших соотечественников черпает информацию. Причем эта информация чем дальше, тем больше проникает в остальные СМИ, заслон ей уже не поставишь, не отгородишься… Как не удалось отгородиться сотрудникам ГИБДД в марте 2009‑го «живым щитом» из машин простых граждан. Сообщение об этом, как многие помнят, разместил в сети обычный москвич Сергей Сутягин, ставший позже «героем дня», потому что отказался принять грамоту МВД и пожать руку милицейскому генералу (что, отметим, показали федеральные телеканалы).

Не удалось тому же ведомству, несмотря на все усилия, замять и историю с видеообращением майора Алексея Дымовского (ноябрь 2009), содержащего, в том числе, информацию о вопиющей коррупции в правоохранительных органах. Дымовский своим выступлением буквально «взорвал» Рунет, а затем и остальные СМИ. О нем высказывались ведущие политики страны, его сделала своим знаменем оппозиция, ему посвящали песни… Общественное мнение о ситуации весьма образно выразил актер Гоша Куценко, который признался, что ему даже не важно, подтвердились ли конкретные факты, указанные в видеообращении: «Я уважаю интернет‑высказывание, которое сделал майор… Я бы сыграл Дымовского».

Не менее громкий и куда более серьезный интернет‑проект – деятельность адвоката Алексея Навального, который уже не первый год с цифрами в руках обличает коррупционные схемы в высших эшелонах российской власти и бизнеса. Можно спорить о том, чей политический заказ исполняет Навальный, но нельзя не согласиться с высказыванием социолога Игоря Эйдмана: «Навальному поверили те, кто многие годы не верил никому. Его личный вызов системе уже получил поддержку тысяч людей».

Недовольство российских граждан российской властью – это прежде всего недовольство коррупцией, прямое порождение которой – вопиющая социальная несправедливость. И возможности Интернета позволяют выражать протест против этой несправедливости не только виртуально, но и вполне реально, что показали события декабря 2010‑го на Манежной площади. Позже их изрядно затмила «арабская весна», недавние волнения во Франции и Англии… Но вывод из всех этих событий один – в информационном обществе власть не может удержаться у власти, если не будет обновляться и очищаться. В первую очередь, от коррупции.

Внятный сигнал руководством страны, повторимся, дан. Его правильно поняли и восприняли федеральные СМИ. Сегодня в ток‑шоу на центральных каналах активно обсуждаются не только семейные дрязги звезд, но и острые проблемы ЖКХ, злоупотребления с ЕГЭ, поборы в системе здравоохранения и образования. В новостных программах чуть ли не каждый день появляются новые разоблачения взяточников и казнокрадов. И, если власть хочет быть последовательной, вряд ли она на этом остановится.

Трудно не согласиться с мнением эксперта Национального института системных исследований проблем предпринимательства Николая Смирнова, которое приводит и комментирует интернет‑ресурс «Новая политика»: ««Наша коррупция – это не то, что публикуют в своих сводках правоохранительные органы: сколько они провели проверок и сколько возбудили дел, сколько дел дошло до суда, и сколько обвинительных приговоров было вынесено… Коррупция позволяет украсть и злоупотребить, оставаясь формально чистым перед законом. Это – управленческая структура, позволяющая безнаказанно и с минимальными рисками заниматься распределением очень больших государственных средств в интересах узкой группы лиц».

Как повлияет новое законодательство на такую коррупцию – большой вопрос. Во всяком случае, Медведев уже сделал следующий шаг: предложил обнародовать все случаи, когда чиновники просят руководителей судов взять под контроль рассмотрение того или иного дела.

Может быть, именно так – шаг за шагом, преодолевая отчаянное сопротивление заинтересованных лиц, мы построим когда‑нибудь свободное от тотальной коррупции государство».

2011