3. Особенности творчества одного из отечественных поэтов второй половины хх века (по выбору экзаменуемого).

Поэзия Александра Кушнера - явление в современной поэзии достаточно интересное. Лирика для поэта - область чувств, наме¬ков, ощущений, мыслей о вечном, а если о сегодняшнем, то в сопо¬ставлении с вечным. Лирические стихотворения - это ряд останов¬ленных мгновений, данных человеку в чувственном восприятии, пережитых и осмысленных. Любая подробность дорога и сама по себе, и как лазейка в святая святых души поэта и читателя. Кушнер необыкновенно последователен. Ни поэма, ни драма в стихах, ника¬кие жанры, кроме небольшого лирического стихотворения, для него как для автора не существуют.

Он создал необыкновенно цельный поэтический мир. В этом мире путь человека лежит по едва заметной черте между бытием и небытием, жизнью и смертью. В смягченном виде переключается в бытовой план, и тогда путь пролегает между счастьем и бедой, благополучием и неблагополучием.

Вот счастье - с тобой говорить, говорить, говорить!

Вот радость - весь вечер, и вкрадчивой ночью, и ночью.

О, как она тянется, звездная тонкая нить,

Прошив эту тьму, эту яму волшебную, волчью!

Радость соседствует с тьмой. Тьму прошивает звездная нить, нить эта удерживает человека над темной ямой. Яма волчья, она же вол¬шебная. Мечется го стороны в сторону маятник счастья - беды. Обна¬жаются противоречия бытия, в их столкновениях возникает острое переживание. Стихотворение можно понимать как страстное любов¬ное объяснение, можно - как напряжение размышления «о жизни. О смерти. О том, что могли разминуться. Могли зазеваться. Подума¬ешь, век или два!». Учитывается и «дожизненный опыт, пока нас держали во мраке». Если посчастливилось преодолеть бесчисленные препятствия, жизнь осуществляется и оборачивается невиданным чудом. Заставленная комната с креслом и круглым столом, цветочки на скатерти становятся бесконечно важны: в них овеществляется жизнь, в них поэт нащупывает признаки пограничных, экзистенци¬альных ситуаций:

Мне совестно сказать, но, мнится, есть в году

Непрочных два-три дня, опаснейших, в июне.

Мерцают и сквозят... мы с жизнью, не в ладу:

Пробел какой-то в ней... в провале мы, в лакуне.

Нужно усилие, понимание поэтики Кушнера, чтобы осознать, что начинается стихотворение о Великой Отечественной войне. Для поколений, её переживших, петербургские белые ночи не могут оста¬ваться столь же безмятежными, как для Пушкина.

Белой ночью 1941 г. началась война, которая принесла блокаду Ленинграда, гибель миллионов и навсегда изменила поэтическое зрение. Боль современников Кушнер выражает тихими, доверитель¬ными словами, не напрягая голоса. Начинает стихотворение:

И если спишь на чистой простыне,

И если свеж и тверд пододеяльник...

Дальше появляются новые детали. Обыкновенная жизнь, ниче¬го в ней особенного, но описана она как необыкновенное и неоце¬нимое благо, как чей-то щедрый подарок: тихо, темно, входная дверь заперта на ключ, не слышно чужой речи, музыки. Ну и что? Ради чего все это говорится? Но вот продолжение:

И не срывает с криком одеяло...

И вновь милые подробности: спишь себе, припав щекой к по¬лотну с подтеками крахмала, и любимая женщина рядом... Но вот снова:

И не трясут за теплое плечо,

Не подступают с окриком и лаем...

Одним словом, если ты спишь у себя дома, а не концлагере...

И если спишь, чего тебе ещё?

Чего ещё? Мы большего не знаем.

Такая драматическая картина времени, в которое приходится жить, изображена Кушнером. Из ощущения непрочности, неустой¬чивости мироздания и человеческой жизни поэт извлекает и красоту, и счастье. Красоту хрупкую, счастье ненадежное, щемяще дорогое:

С самой жаркой, кровной стороны,

Уязвимо-близкой, дорогой -

Как мы жалки, не защищены,

Что за счастье, вечный страх какой!

Чтобы читатель ни на минуту не забыл, что его подстерегает, если он выпустит из рук тонкую звездную нить, поэт постоянно на¬поминает о той волшебной, темной волчьей яме, о небытии, из кото¬рого человек пришел и в которое уйдет. У Кушнера это могут быть не обязательно мифологические образы и темы. Это могут быть об¬разы повседневного быта, даже не оттененные конкретной и реаль¬ной угрозой концлагеря, и все-таки зловещие, как, например, в сле¬дующем стихотворении:

Низкорослой рюмочки пузатой

Помнят пальцы тяжесть и объем

И вдали от скатерти измятой,

Синеватым залитой вином.

У нее такое утолщенье,

Центр стеклянной тяжести внизу.

Как люблю я пристальное зренье

С ощущеньем точности в глазу!

И ещё тот призвук истеричный,

Если палец съедет по стеклу!

И еще тот хаос пограничный,

Абажур подтянутый к столу.

Боже мой, какие там химеры

За спиной склубились в темноте!

И какие дивные примеры

Нам молва приносит на хвосте!

И нельзя сказать, что я любитель,

Проводящий время в столбняке,

А скорее слушатель и зритель

И вращатель рюмочки в руке.

Убыстритель рюмочки, качатель,

Рассмотритель блещущей - на свет.

Замедлитель гибели, пытатель,

Упредитель, сдерживатель бед.

Как подробно описана эта рюмочка! Даже на ощупь. Если в опре¬деленном смысле справедливо, что искусство слова - это искусство детали, то для поэзии XX века это справедливо вдвойне.

Перед читателем в стихотворении автор создает мир зыбкой идиллии. Снова граница, отделяющая её от распада, необыкновен¬но хрупка, почти условна, снова бытие - над пропастью. И только рюмочка, столь подробно описанная - единственная надежда, толь¬ко за неё и можно уцепиться, чтобы попытаться укрыться от хаоса с его химерами. Теперь понятно, почему рюмочка столь подробно описа¬на: ведь в ней не что иное, как единственная слабая надежда.

Вот за эту зыбкость, символичность, детализированность, рит¬мичность, многозначность не могут не нравится стихи современно¬го поэта Александра Кушнера.