Константинополь. Церковь Георгия в Манганах. 1040-е годы. План

Церковь Георгия в Манганах была любимым детищем императора Константина IX Мономаха (1024-1055). Рассказывает нам о ней Пселл, и рассказывает с той же примерно интонацией, что и о церкви Перивлепты. Построили новый храм, но он оказался слишком малым. «Прошло немного времени, и царя стало мучить желание соорудить храм, который бы не только не уступал, но и намного превосходил все когда-либо существовавшие здания, и вот уже большая ограда окружила церковь, одни из опор выросли и поднялись вверх, другие еще глубже вросли в землю, а возле - колонны, больше и красивее прежних, и все выполненные самым искусным образом. Крыша золоченая, камешки зеленеющие, один в пол, другие в стены вделанные, один подле другого сверкающие, по подобию или чередованию цветов подобранные. Золото же, как из неиссякаемого источника, бурным потоком потекло из казны.

Храм еще не был закончен, как снова принялись все менять и переиначивать: разрушили совершенную гармонию камней, сломали стены и сравняли с землей всю постройку. Причиной же послужило то, что в соперничестве с другими зданиями этот храм не одержал полной победы, но уступил первенство одной церкви. И вот опять возвели новые стены, и проведенный, как из центра, идеальный круг еще искусней, если можно так сказать, описал третью по счету церковь, высокую и величественную. Подобно небу, весь храм был украшен золотыми звездами, но если парящий свод только местами покрыт золотистыми крапинками, то здесь хлынувший из центра обильный золотой поток сплошь затопил собой все видимое пространство. А вокруг - здания с галереями, с двух или трех сторон опоясывающими, все широкие, как ристалище, для взора необхватные и вдали едва различимые,- одни других больше. А рядом луга, цветами покрытые, одни по кругу, другие посредине разбитые. И струи вод, и бассейны, ими наполняемые, рощи дерев, высоких и к долу клонящихся, и купания прелесть невыразимая. Всякий, кто бранит храм за размеры, замолкает ослепленный его красотой, а ее-то уж хватает на все части этой громады, так что хочется соорудить его еще обширнее, чтобы придать очарование и остальному» (Пселл Михаил. Указ. соч., с. 125-126.).

Нас должны, очевидно, поразить размеры здания. Все замечания Пселла по этому поводу тем более интересны, что мы можем их сопоставить с остатками реально существовавшего здания. Это действительно самая большая византийская церковь XI - XII вв., но в сравнении с более ранними постройками ее размеры весьма умеренны. Сторона подкупольного квадрата равна 10 м, общий квадрат стен внутри (без апсид) - 20X20 м, максимальная длина и ширина здания (с пристройками) - 33 и 30 м. Напомним, что диаметр куполов св. Ирины, Сергия и Вакха - около 16 м. Очевидно, не больше был и «необъятный» храм Перивлепты. Отношение Пселла к размерам характерно для эпохи, вкус которой воспитывался на замечательных, но небольших, а подчас и просто маленьких постройках.

Что же касается композиции здания, то она является вариантом крестово-купольного типа, восходящего к церкви Успения в Никее или к Софии в Салониках. Но под влиянием уже полностью сложившейся структуры храма на четырех колоннах все стало значительно более цельным, ясным и объединенным. Композиция, не считая апсид, центрична - вероятно, именно с этим связан упоминаемый Пселлом идеальный круг. Апсиды нерасторжимо слиты с основным объемом, алтарь занимает три восточные доли основной девятидольной структуры. Аркады в рукавах креста, несомненно, говорят о наличии хор в храме, обходивших центральное пространство с трех сторон; можно думать, что хоры ограждались лишь парапетом и рукава креста вверху были открыты.

Ряд необычных элементов планировки заставляет задуматься об особенностях объемной структуры. Углы основного квадрата округлены, аркады рукавов креста имеют ширину всего лишь 5 м. Это вызвало предположение К. Манго о необычном, не через паруса переходе к куполу; как возможный вариант он приводит угловые ниши храма св. Креста на острове Ахтамар. Не высказываясь прямо, Манго все же рассматривает памятник в ряду храмов XI в. с восемью опорами и переходом к барабану через тромпы (Mango С. Byzantine Architecture..., p. 231. ).

XI век был временем творческим и продуктивным в византийской архитектуре. Очевидно, церковь Георгия обладала какой-то особенностью перекрытия угловых зон центрального квадрата, и кажется, что ее структура отлична от храмов с восемью опорами. Во-первых, почти во всех подобных храмах (исключение - Кристиану) подкупольное пространство соответствует трехчастно-му алтарю (как и в храме на Ахтамаре). Отсюда второе и главное - центральная апсида, занимающая в храме Георгия весь восточный рукав, не дает возможность устройства одинаковых тромпов в восточных и западных углах, разница в размерах всех подкупольных арок (их обычно бывает восемь) получилась бы слишком резкой. Можно заметить, хотя ввиду разницы размеров этот факт и не имеет решающего смысла, что скругленные углы подкупольных опор известны в церкви 907 г. в Патлейне (Болгария), несомненно связанной с константинопольскими традициями (Мавродинов Н. Старобългарското изкуство. София, 1959. с. 167; Бояд-жиев Ст. Църквата в Патлеина.- Археология, 1960, кн. 4, с. 23-33; Krauthei-mer R. Op. cit., p. 394. Краутхаймер, как нам кажется, убедительно рассматривает церковь в русле традиций константинопольской архитектуры начала IX в.).

Церковь Георгия нуждалась бы в дальнейшем археологическом изучении, ибо она являлась, возможно, одним из лучших памятников всей византийской архитектуры. Ею восторгались русские паломники, не удержался от восхищения и скептический Пселл: «Глаз нельзя оторвать не только от несказанной красоты целого, из прекрасных частей сплетенного, но и от каждой части в отдельности, и хотя прелестями храма можно наслаждаться сколько угодно, ни одной из них нельзя налюбоваться вдоволь, ибо взоры к себе приковывает каждая, и что замечательно, если даже ты любуешься в храме самым красивым, то взор твой начинают манить своей новизной другие вещи, пусть и не столько прекрасные, и тут уже нельзя разобрать, что по красоте первое, что второе, что третье. Раз все части храма так прекрасны, то даже наименее красивая способна доставить высшее наслаждение. Все в храме вызывало восторг и восхищение, красота пропорций, соответствие частей, сочетание и смешение прелестей ... и каждому казалось, что движение остановилось и в мире нет ничего, кроме представшего перед его глазами зрелища» (Пселл Михаил. Указ. соч., с. 126.).

Посетил Манганы и Клавихо, сообщающий об украшении церкви: «Перед дверью церкви с внешней стороны есть купель для крещения, очень большая и красивая, и над нею сень, поддерживаемая восемью белыми колоннами с высеченными на них многими фигурами. А здание церкви очень высоко и все покрыто мозаичной работой; там изображено, как вознесся на небо господь наш Иисус Христос» (Клавихо. Жизнь и деяния..., с. 73).

Крещальня открыта раскопками с западной стороны здания, в атриуме. Поэтому живопись, о которой пишет Клавихо, относится, вероятно, к западному фасаду храма. Далее Клавихо продолжает: «Пол этой церкви удивительной работы, потому что он покрыт кусочками порфира и яшмы разных цветов и на нем сделаны прекрасные узоры, такой же работы и стены. Посредине свода этой церкви изображен бог-отец мозаикой. Над входной дверью изображен животворящий крест, который из середины облаков с неба ангел показывает апостолам в то время, когда на них нисходит св. дух в виде огня, что удивительно исполнено мозаичной работой» (Там же, с. 73-74. ). Судя по аналогичным описаниям изображений в сводах и других храмов, Клавихо упоминает выше фигуру Христа Вседержителя.

К. Манго находит в памятнике еще одну деталь, связанную, по его мнению, с армянской архитектурой. Речь идет о декорации стены, ограждающей атриум. Простенки между идущими ритмично, чередующимися плоскими и вогнутыми нишами превращены в своеобразные пучковые лопатки, образованные полукруглыми и остроугольными, лежащими в одной плоскости профилями. Манго - надо сказать, очень точно - возводит эту форму к каменной резьбе и указывает аналогию деталям собора в храме Ани (988-1000 гг.) (Mango С. Byzantine Architecture..., p. 231. ). Очень близка им и резьба пилястры дворцовой церкви в Ани (X в.). Еще Н. И. Врунов связывал форму этих пилястр с восточным влиянием и приводил еще один пример ее использования в Константинополе - в закладке X в. одной из арок Золотых ворот (Брунов Н. И. К вопросу о восточных элементах византийского зодчества. - Труды секции истории искусства Института археологии и искусства РАНИОН. М, 1930, т. IV, с. 21-29.

).

На основании двух разобранных памятников можно сделать, хотя бы и предположительно, вывод о преобладании в императорском строительстве XI в. структур, более сочетающихся со стремлением к большому масштабу построек, нежели четырех-колонные храмы. Последние, вероятно, продолжали строиться, они стали образцами - в разной мере - храмов Салоник и остальной Греции, под их влиянием переосмысливались все остальные типы церковных построек. Но уникальными и наиболее новаторскими созданиями эпохи стали иные сооружения. Показательно, что в них использовались, перерабатываясь, старые, традиционные архитектурные решения. Если в случае церкви Георгия в Манганах это очевидно, то существуют постройки настолько новые по приемам, что их глубинные истоки не сразу обнаруживаются. Речь идет о храмах на восьми опорах - самом творческом явлении византийского зодчества XI в.

Как уже упоминалось, К. Манго связывает этот тип храма с влиянием армянских памятников, начавшимся со времени Иоанна Цимисхия (969-976). Иоанн Цимисхий выстроил только одну церковь Спасителя у ворот Халке; армянин по происхождению, он сам принимал участие в проектировании церкви. К. Манго реконструирует церковь как двухэтажную (типа Мирелейона) постройку, верхняя, основная часть которой имела вместо сводов рукавов креста четыре конхи, т. е. принципиально следовала схеме памятников типа Рипсиме в Эчмиадзине или св. Креста на Ахтамаре (Mango С. Byzantine Architecture.... p. 224, 231. ).

Реконструкция кажется весьма правдоподобной. Если же учесть, что на одном из Принцевых островов в Мраморном море, Хайбелиаде (Халки), т. е. в зоне пригородной для Константинополя и всегда с ним связанной, сохранился храм XI в., почти воспроизводящий план и основные конструкции церкви св. Креста (Mathews T. F. Observations on the Church of Panagia Kamariotissa on Heybelida.- DOP, 1973, 27, p. 117-132; Mango C. A note on Panagia Kamariotissa and some imperial foundations of the tenth and eleventh centuries at Constantinople. - Ibid., p. 128-132. См. раннюю публикацию: Brunov N. Die Panagiakirche auf der Insel Chalki in der Umgebung von Konstantinopel. - Byzantinisch-Neugriechische Jahrbiicher, 1926-1928, VI, S. 509-520.), то гипотеза К.Манго о влиянии Армении становится достаточно основательной. Подобная мысль была высказана еще в 1910-е годы (Шмит Ф. И. Памятники византийского искусства в Греции. - Журнал Министерства народного просвещения, 1912, Н. С, XV, с. 49; см. также Krautheimer R. Op. cit., p. 357 - 359. ).

Но существует и другая точка зрения. О храмах на восьми опорах пишет Ш. Дельвуа: «В некоторых храмах, обязанных своей постройкой щедрости императоров или богатых частных лиц, желание воскресить ощущение монументального размаха, сравнимого с впечатлением, производимым постройками Юстиниана, вызвало такое построение купольной части, когда купол опирается на тромпы» (Delvoye Ch. L'art byzantin. Paris, 1967, p. 232. ). Наиболее проницательными кажутся слова О. Вульфа: «Происхождение этих храмов, относящихся к самым выдающимся и прекрасным памятникам средневизантий-ского искусства, нам почти неизвестно, но они могли возникнуть только в самой столице. Ведь их система, несомненно, произошла от непосредственного сопряжения с одним из типов старовизантийской архитектуры, а именно - с октогоном с венком внутренних опор церкви Сергия и Вакха и родственных ей построек. Но возвращается ли система к этой конструкции или же ее создание было актом гениальным и творчески абсолютно свободным, цель остается той же самой, к которой стремилось общее развитие, - объединение наоса в некоторое пространственное целое. Наивысший подъем этих намерений должен был привести к замыслу перекрыть наос куполом во всю его ширину, и так как нерасчлененное пространство предшествовало трехчастной виме, то перед зодчим встала конструктивная задача перенести опору купола на окружающие стены» (Wulff О. Altchristliche und byzantinische Kunst. Berlin-Neubabelsberg. 1914, т. II, S. 460-461.).