Лето на Адриатике

Но несчастья римлян еще не кончились. Спустя несколько дней после битвы на озере Магарбал со своей конницей отправился по приказу главнокомандующего на перехват четырех тысяч римских всадников, посланных Сервилием из Римини на подмогу Фламинию, но опоздавших к сражению. Магарбал блестяще справился с задачей. Оставшиеся после короткой схватки в живых римские солдаты пополнили ряды пленников Ганнибала.

…Рим пребывал в оцепенении. Претору по делам иноземцев М. Помпонию Матону выпала печальная честь объявить с высоты ростр о поражении потрясенному народу, который толпился на форуме и осаждал курию ⁶². Растерянность горожан, успевших за долгие годы отвыкнуть от военных неудач своей армии, усугублялась неопределенностью политического положения: один из двух консулов погиб, а второй, хоть и сохранил – за вычетом конницы – свои легионы, однако оказался заперт в Римини и не имел никакой связи с Римом. Такой расклад требовал чрезвычайных мер, и очень скоро мы узнаем, каких именно.

Посещала ли Ганнибала в эти дни мысль двинуться на Рим? Тит Ливий обходит этот вопрос молчанием, а Полибий (III, 86, 8) утверждает, что карфагенский полководец считал наступивший момент неподходящим для подобного предприятия. По всей видимости, греческий историк в данном случае совершенно прав. Город окружала прочная крепостная стена – стена Сервия, – возведенная в середине VI века, но существенно расширенная и дополнительно укрепленная после 390 года, когда галлы нагнали на римлян страху, преодолев эту преграду и заняв нижний город. Еще позже, в 378 году, по приказу цензоров стену снова перестроили, использовав для кладки глыбы туфа, вывезенного из этрусского местечка Гротто Оскура. В описываемое время стена, снабженная угловыми башнями, тянулась на 11 километров, охватывая территорию площадью в 400 гектаров и представляя собой единственное укрепление подобной протяженности и мощи на всем Италийском полуострове. В самых слабых местах стены, то есть на ее востоке, между Коллинскими (Квиринальскими) и Целиевыми воротами, с обеих сторон от нее были возведены дополнительные оборонительные сооружения: с внутренней стороны насыпан земляной вал, полого спускавшийся с вершины стены так, что по нему могли свободно передвигаться защитники города; с внешней стороны вырыт ров 10‑метровой глубины. Одним словом, никто не рискнул бы сказать, что осада Рима была пустяковой задачей. Для ее решения прежде всего требовалось иметь соответствующую технику, которую следовало где‑то достать или скорее сделать. Вздумай Ганнибал пуститься на это предприятие, ему пришлось бы на долгие месяцы, если не годы, бросить на его подготовку все свои силы, тем самым отказываясь от наступательной стратегии, в которой наиболее полно раскрывались его личный талант и изобретательность, в пользу позиционной войны, что наверняка позволило бы Риму в полной мере мобилизовать свой военный потенциал, пока что далеко не исчерпанный. Кроме того, Ганнибал рисковал лишиться поддержки «латинов», поскольку за это время их мятежный порыв успел бы перебродить и заглохнуть ⁶³.

Вряд ли Ганнибал забыл сон, виденный им в Онуссе накануне отбытия из Испании, хотя с тех пор миновал год с лишним. Устрашающая змея пунийской армии уже начала обвиваться кольцами вокруг италийских селений, неся гибель и разрушение их жителям, – зачем же было ей мешать? Пусть лучше Рим поспешит на помощь своим союзникам и даст карфагенянам возможность одержать еще немало блистательных побед, в противном случае ему придется признать свою неспособность защитить тех кого он взял под свое покровительство. Кроме того, армия Ганнибала нуждалась в отдыхе. Зимовка близ Болоньи мало способствовала восстановлению сил после перенесенных суровых испытаний. И люди, и животные страдали от недоедания, многих из них поразила болезнь, которую Полибий называет «голодной паршой» (limopsoros: III, 87, 2). После битвы при Тразименском озере карфагенский полководец двинулся через Умбрию, миновав Перузий и Фолиньо, и пересек Фламиниеву дорогу. Но отсюда, вопреки утверждению Тита Ливия (XXII, 9, 1–2), он направился вовсе не к Сполетию, от которого он якобы намеревался идти к Риму, а резко свернул на восток, спустился в долину Кьянти и вышел на плодородные равнины Пицена. Десятью днями позже он уже вступил на Адриатическое побережье, захватив по пути такое количество добычи, что ее с трудом удавалось тащить (Полибий, III, 86, 9‑10).

С той поры как карфагенская армия покинула берега испанского Леванта, ее воины впервые вновь увидели море. Постоянно меняя места стоянок, Ганнибал оставался на побережье, в районе между Пиценом и Апулией. Особенную пользу пребывание в этом благодатном краю принесло лошадям, которых лечили от чесотки, купая в выдержанном вине (Полибий, III, 88, 1). Правда, Тит Ливий об этой подробности не упоминает, возможно, считая подобную «терапию» непростительным расточительством. Раненые поправлялись, здоровые набирались сил. Ганнибал отправил в Карфаген нескольких гонцов с отчетом о последних событиях и занялся перевооружением «на римский манер» своих африканских воинов. В частности, он заставил их сменить маленькие круглые кетры на большие щиты в форме вогнутого прямоугольника, на латыни именуемые scutum, которые в бою защищали гораздо надежнее. Тит Ливий (XXII, 46, 4) утверждает, что из‑за этих щитов в ходе сражения при Каннах африканскую тяжелую пехоту нелегко было отличить от римской. С хорошо отдохнувшим войском, с запасом фуража для животных Ганнибал возобновил свой марш вперед, опустошив по пути латинскую колонию Адрию, земли марруцинов и френтанов, и, не встретив сопротивления, дошел до Луцерии, еще одной латинской колонии, и апулийского города Арпы. Рим продолжал бездействовать…