1.3. Малый эпос с.А.Есенина предреволюционных лет: традиции

соборности и эпического православия.

Обращение к жанру поэмы («Микола», «Русь», «Марфа Посадница», «Ус», «Песнь о Евпатии Коловрате») явилось выражением важной тенденции в развитии творческой индивидуальности С.А.Есенина - постепенной, все углубляющейся эпизации его художественного мышления. На этот факт в свое время проница­тельно указал С.М.Городецкий, отмечавший, что Есенин от лирики и «циклового построения лиро-эпических стихотворений (...) шел к большому эпосу».⁸⁷

Принципиальное значение на этом пути имела «маленькая поэма» «Русь» (1914). Это произведение - важный этап в формировании поэтической концепции Родины, в определении основной нравственно-эстетической и эмоциональной до­минанты есенинского творчества — лирико-патриотического пафоса. Вместе с тем — это и важная ступень в становлении есенинского лирического эпоса. Эпическое начало масштабно проявляется здесь и в значительности осмысливаемой пробле­мы («русская деревня и мировая война»), и в рельефности «коллективного», соби­рательного героя поэмы - многоликого деревенского люда, и в ощущении единст­ва и взаимосвязи природного и исторического в судьбах родной страны, и в «со­борном» чувствовании общности национальной судьбы.

«Русь», может быть, самое «соборное» стихотворение Есенина, никогда, по­жалуй, больше он не растворял столь полно свое «я» в стихии народной жизни, как в этой маленькой поэме», - справедливо подчеркивают Ст. и С.Куняевы.⁸⁸

Поэма, как известно, создавалась в разгар первой мировой войны. Большая Исто­рия неумолимо вторгалась в патриархальный быт, потрясая прежде всего его естествен­ные, природные основы. Это определило своеобразие художественно-исторической кон­цепции Есенина, в основе которой — идея единства Природы и Истории.

В есенинском понимании природный и социальный миры взаимно обуслов­ливают друг друга, образуя единый, целостный «космос» национальной жизни:

Понакаркали черные вороны: Грозным бедам широкий простор. Крутит вихорь леса во все стороны, Машет саваном пена с озер.

Война осмыслена здесь как результат действия демонических стихий, на­правленных против божественной гармонии и целостности мироздания, как вызов Хаоса - Космосу (ср. есенинскую оценку той же войны в стихотворении 1914 года «Бельгия»: «Кровавый пир в дыму пожара // Устроил грозный сатана...»).

Вместе с тем этот второй, глубинный смысл происходяшего скрыт за суровой реальностью первых военных буден русской деревни, потрясенной в своих, каза­лось, незыблемых основах трагическим известием о начале войны:

Повестили под окнами сотские Ополченцам идти на войну. Загыгыкали бабы слободские, Плач прорезал кругом тишину.

Есенину удается проникнуть в сердцевинные слои народного бытия и жиз­неощущения, передать чувство соборности, общинности, усилившееся в нацио­нальном самосознании в годину военных бедствий. Война словно бы взрывает упорядоченную цикличность крестьянской жизни, ломает ее привычный лад и уклад. Общие страдания сближают людей, выявляют ценность родственных и дружественных уз, обостряют ощушение общности национальной судьбы.

Русская деревня предстает в поэме Есенина в близком православному созна­нию образе скорбящей женственности — «затомившейся» невесты, плачущей же­ны, заждавшейся матери. «Ярославны плачут» - этими словами, послужившими заглавием антивоенной есенинской статьи 1915 года, мог бы сказать поэт и о горе русских деревень, запечатленном в поэме.

О том, что Есенин очень точно почувствовал настроения народа, его отно­шение к этой войне и передал их с достоверностью живого документа, убедительно свидетельствует найденная нами весьма характерная для того времени корреспон­денция под названием «Война и рязанская деревня», появившаяся в губернской газете «Рязанская жизнь» 23 октября 1914 года:

«Деревня получила сейчас как бы одну душу и одно сердце, которые не могут не биться в унисон со сражающимися на поле брани. И наша рязанская деревня являет собой немало примеров подобного настроения. Характерно, что, по сообщению неко­торых наших корреспондентов, во многих деревнях обычные для осени посиделки, где раньше деревенская молодежь весело проводила время, совершенно отменены как бы по молчаливому соглашению оставшейся молодежи. Не слышно дразнящих звуков гармошки, не раздаются звуки песен и плясок. Царит особенная тишина. Мно­гие девушки ушли из сел в качестве сиделок в близ находящиеся лазареты и там уха­живают за больными и ранеными воинами. В некоторых деревнях даже осенние свадьбы переносятся до более благоприятного времени, когда кончится война. Наша деревня вся поглощена заботами, связанными с войной».⁸⁹

О соборном характере всесословного противостояния войне свидетельствует и другая обнаруженная нами заметка из газеты «Рязанская жизнь» за 11 января 1915 г., характеризующая патриотическую и благотворительную деятельность кон- стантиновской помещицы Л.И.Кашиной, послужившей впоследствии прообразом Анны Снегиной, - период первой мировой войны был временем наиболее частых

ее контактов с Есениным:

«С. Константинова Рязанского уезда:

Со дня объявления мобилизации и по сие время землевладельцы на­шего села - Б.И.Кулаков к Л.И.Кашина - оказывают семьям призванных на войну крестьян, жителей нашего села и прилегающих к нему деревень, ши­рокую материальную помощь.

Так, зсем отправляющимся жителям нашего села на войну, г. Кулаков (брат Лидии Ивановны, в девичестве Кулаковой - О.В.) и Кашина раздают подарки, состоящие из теплой одежды, белья, табаку, спичек и пр., а семьям их они оказывают широкую помощь деньгами и предметами, необходимыми в домашнем обиходе.

Особенно широкую помощь оказывают землевладельцы крестьянам топливом.

В настоящее время более ста семейств получают от них бесплатно дро­ва. А в настоящее время эти землевладельцы проектируют открыть в нашем селе небольшой лазарет, приблизительно на 5-7 кроватей.»⁹⁰

В поэме «Русь» Есенину удается передать характерное для русских людей чувство сопричастности общей беде, то общинное, «соборное» мироощущение, которое так свойственно русскому духу. Крестьяне в есенинской поэме сообща пе­реживают трудное время: вместе провожают «родимых» ополченцев на войну, вместе ждут «весточек», сопереживая друг другу, вместе слушают чтение писем с фронта, вместе отвечают («с потом вывели всем по письму»).

«Русь православная» (так вполне могло бы быть названо это произведение) встает со страниц этой небольшой поэмы во весь рост: и в своей безропотной го­товности принять любой удел («Собиралися мирные пахари // Без печали, без жа­лоб, без слез»), и в своей тихой, но упорной вере («Я хочу верить в лучшее с баба­ми, // Тепля свечку вечерней звезды»), и в извечном труде «за сохою», и в своей «короткой» радости «с громкой песней весной на лугу».

Простота, безыскусность, отзывчивость на радость и горе ближнего и свет­лая, неистребимая вера в добро — вот основные скрепы, на которых, по мысли Есе­нина, держится русский народный характер:

Разгадал я их думы несметные, Не спугнет их ни гром и ни тьма. За сохою под песни заветные Не причудится смерть и тюрьма.

Вряд ли кто еще, кроме Есенина, так написал в те годы об этой войне, обой­дя и искусы громкого v ура -патриотизма», и тихого пацифизма, и желания пора­жения собственному правительству во имя скорейшей мировой революции. В рус­ских национально-героических традициях Есенин показал отношение русского народа к войне как общему горю и тяжкой страде.

Преклонение перед терпением и духовной стойкостью своего народа, право­славное мироприятие и мироблагословление делают эту поэму важным фактом ду­ховной биографии автора, точкой отсчета в его последующей духовной эволюции: «Припаду к лапоточкам берестяным, // Мир вам, грабли, коса и соха!»

Образ «кроткой редины», нарисованной в этой поэме, на самом деле таит в себе огромную внутреннюю силу. Уже в эти годы Есенин понимал, что кротость — лишь один из ликов такой разноликой Руси. Об этой особенности национального характера он удивительно метко скажет спустя год в повести «Яр»: «В безмолвной кротости есть зачатки бури, которая загорается слабым пламенем и свивается в огненное половодье» (V. - С. 34.),.

Именно такие - мощные, свободолюбивые русские характеры, рожденные в «огненном половодье» национальной стихии, окажутся в центре ранних историче­ских поэм Есенина — «Марфа Посадница», «Ус», «Песнь о Евпатии Коловрате», также послуживших откликом на события первой мировой войны. О поэме «Марфа Посадница», получившей высокую оценку у многих современников Есе­нина от А.М.Горького до М.Цветаевой, видный теоретик «скифства» Р.В.Иванов- Разумник писал: «На войну он (Есенин - О.В.) отозвался первой революционной поэмой о внутренней силе народной (курсив мой - О.В.), написанной им еще в те дни (сентябрь 1914 года), когда почти все наши большие поэты - исключений ма­ло! — восторженно воспевали внешнюю силу государственную».⁹¹

Ранний исторический «триптих» Есенина основан на синтезе фольклорно- эпической и духовно-религиозной традиций и является попыткой создания свое­образного христианизированного эпоса, навеянного тремя значительными собы­тиями национальной истории (нашествие Батыя, борьба новгородской вольницы с произволом московского царя, разинское восстание). Наряду с традициями рус­ской былины и исторической песни, на идейно-образную структуру и стилистику этих поэм активно повлиял религиозный фольклор, обусловив оригинальность их поэтики, глубину духовного смысла и особенности авторского идеала.

Духовный смысл русской истории открывается молодому поэту в противо­борстве божественных и сатанинских сил, Христова православного воинства и сил ада. Идейно-образный доминантой поэм является традиция «эпического православия», воспринятая Есениным вместе с этико-философским комплексом древнерусской книжности. «В древнерусских летописях и воинских повестях, — отмечают современ­ные исследователи, - находим .сложное взаимодействие (иногда сплав) различных историософских концепций: героико-эпические принципы осмысления истории соче­таются с провиденциалистской идеей «казней Божиих», нравственно- поведенческим идеалом мученичества и т.д.».⁹² Есенин осмысливает эпизоды исторического прошло­го, основываясь в значительной мере на этих традициях.

Пафос «эпического православия», под которым в современной науке пони­мается «комплекс христианских представлений, связанный с эпическим конфлик­том, т.е. героическим противостоянием «своего» и «чужого» миров»,⁹³ особенно органичен для поэмы «Песнь о Евпатии Коловрате». И прежде всего - для ее пер­вой редакции, имеющей иное название, в котором в гораздо большей степени под­черкнута ориентация автора на духовно-религиозную традицию: «Сказание о Ев­патии Коловрате, о Хане Батые, цвете Троеручице, о черном идолище и Спасе на­шем, Исусе Христе». В параллель сражению Евпатия с Батыем изображается здесь спор «господа» с «идолищем».

Оппозиция «своего» - «чужого» пространства,четко обозначенная в есенин­ской поэме, в полной мере соответствует хронотопу героического мифа. Как отме­чает Е.М.Мелетинский, «в архаической эпике обычно выступает некая, достаточно мифологическая, дуальная система враждующих племен - своего, человеческого, и чужого, демонского, имеющего хтоническую окраску».¹

Именно так изображаются у Есенина «злы татарове», «сыть поганая», кото­рым покровительствует «идолище черное»; демонизирован и облик хана Батыя: у него «совиный ух», «волчья пасть», «говорит он псиным голосом» и «жует, слю­нявя бороду, // Кус подохлой кобылятины».

Характер изображения татарского нашествия как кровавого гульбища и пи­ра («Разыгрались злы татаровья, //Кровь полониками черпают») соответствует то­му, как изображает «нечестивых ворогов» один из типов «старшего», «былевого» или классического духовного стиха, связанного с событиями русской истории (Ф.М.Селиванов выделял среди этой группы стихов такие, как «Александр Невс­кий», «Михаил и Федор Черниговские», «Феодор, Давид и Константин Ярослав­ские», «Дмитрий Донской» и др.).²

Как отмечает В.А.Бахтина, «то обстоятельство, что врагами во всех духовных стихах, так или иначе связанных с событиями русской истории, являются татары, самим стихом объясняется, помимо реальных картин их деятельности на Руси («сжигали-разбивали», «пустошкли-полонили», «разоряют храмы Божьи, ругают­ся святыне») тем, что они иноверцы, и это обстоятельство, как основная их харак­теристика, присутствует во всех сюжетах и вариантах».³

В полном соответствии с духом народного стиха Есенин рисует эпическими красками трагические картины Батыева нашествия: «Ой, текут кровя сугорами, // Стонут пасишные пажити»; «в хомутах и наколодниках повели мужей татаровья»; «по пыжну путю-дороженьке // Ставят вехами головушки».

Для традиции «эпического православия», свойственной древнерусской ли­тературе и религиозному фольклору, характерна идея «Божьей помощи», «логика Божьего промысла», «надежда на небесное заступничество».⁴

Мотив активного вмешательства Божественной силы (Богоматери-Троеру-

чицы и Спаса) в ход событий присутствуют и в есенинской поэме:

Выходила Троеручица На крылечко с горней стражею: «Ой ты, сыне мой возлюбленный, Помути ты силу вражию, Соблюди Урусь кондовую...»

Своеобразно интерпретируется Есениным и мотив христианского воздаяния праведникам и мученикам, сложившим головы за Отечество. «Белы душеньки» погибших русских воинов переходят под Божественное покровительство, удостаи­ваясь права оказаться в «саде райском», татары же обречены на муки «во смоле, котлах кипучиих». Этот мотив, как отмечал Н.И.Прокофьев, «восходит к древне­русским воинским повестям, где гибель во имя общерусских интересов поэтически символизировалась в мотиве «священных венцов», который впоследствии станет традиционным в литературе и искусстве XVI-XVII веков».⁹⁴

И после смерти, по логике духовного стиха, павшие православные и иноверцы легко различимы, и загробная участь их совершенно различна: «Христиане-то как свечки теплются, //А татары, как смола черна» (духовный стих «Дмитрий Донской»).

Характерным проявлением традиции «эпического православия» в древне­русских воинских повестях и в народных духовных стихах является сакрализация топонима «Святая Русь». На «святую Русь крещеную» с тревогой взирает небесное воинство и в есенинской поэме, и горько печалуется о ее судьбе сам Христос: «Ходит Спасе, Спас-угодниче со опущенной головушкой».

Если художественный мир, хронотоп и слог поэмы прямо ориентированы на традиции русского героического эпоса, «былевого» духовного стиха и ранней во­инской повести, то сюжет произведения строится на неканонической версии гибе­ли Коловратовой дружины, существенно отличающей эту поэму от древнерусской «Повести о разорении Рязани Батыем» и заимствованной, по всей видимости, из неизвестных нам народных преданий.

«Белый батырь» Евпатий Коловрат предстает в ней не только героем, но и христианским подвижником, как и положено русскому богатырю: «Налетала рать Евпатия, // Сокрушала сыть поганую». И все же не сумел «свет Евпатий» добиться полной победы, в решающий момент «выручить Русь от лихости». Не послушав­шись его предупреждения «не пить зелена вина», «не губить сметку русскую», па­ли рязанские воины жертвой своей беспечности, были застигнуты врагом врасплох и погибли: «Полегли соколья-дружинники // Под татарскими насечками».

В этой поэме для Есенина важно извлечь из драматического эпизода исто­рический урок. Поэтому финальные слова торжествующего Батыя, преисполнен­ные насмешливой издевки, оборачиваются горестным упреком автора, укором- предупреждением: «А всего ты, сила русская, // На тыновье загодилася...».

Поэмой о «силе» и «слабости» русской Есенин начинает сквозную для себя тему противоречивых стихий русской души, во многом автобиографическую. Из всех исследователей поэмы о Евпатии Коловрате именно этот ее потайной смысл открыл, пожалуй, лишь критик русского зарубежья Вен.Левин, предложивший следующую любопытную, трактовку поэмы: «Его сказ о Евпатии Коловрате, Рязан- це, проспавшем нашествие Батыя, - в каком-то смысле провиденциален и напо­минает издалека трагедию его собственной жизни».¹

Концепция русской истории как арены противостояния христианских и ан­тихристианских начал, созвучная историософским концепциям литературы «се­ребряного века», развивается и в других исторических поэмах Есенина. Однако, если в поэме о Коловрате носителями злой силы были «злы татаровья», то в «Марфе Посаднице»протагонистом Сатаны выступает московский царь Иван III, заключающий кровавый договор с Антихристом с целью подавить новгородскую вольницу, а в поэме «Ус» - все то же «лихо» - «пята Москвы», посягающая на права вольного донского воинства. Сами же герои - и Марфа Посадница, и Васи­лий Ус - находятся под Божьим покровительством и поэтически канонизируются автором, убедительно свидетельствуя о его стихийном демократизме.

Таким образом, поэмы «Песнь о Евпатии Коловрате», «Марфа Посадница» и «Ус» можно рассматривать как некое художественное триединство, образующее своеобразный «триптих» как по образно-концептуальным, так и по жанрово- стилевым особенностям. По своему художественному заданию он представляет собой попытку создания национально-героического христианского эпоса, цель ко­торого - подчеркнуть, что история складывается из противоборства сил добра с силами зла, что стихийные народные выступления, вдохновляемые идеей воль­ности, приравниваются к благородным историческим деяниям и напутствуются Христом. Поэтому главные герои есенинских поэм - носители народного идеала и ярко выраженного православного сознания, воплощающие в себе тип героя - Бо­гоносца, духовного подвижника; это активные носители православных начал, утверждающие в своем историческом деянии свет и смысл христианской истины в ее вольном есенинском понимании.

Итак, как было показано в настоящей главе нашего исследования, духовный генезис раннего творчества С.А.Есенина отличается сложностью и многослойнос- тью своей структуры. Основу его мировоззренческого дуализма составляет вза­имопроникновение христианских и языческих начал, восходящее к традиции на­родного христиано-языческого двоеверия и обогащенное православным этиче­ским сознанием.

Системообразующей архетипической моделью мира в творчестве Есенина ран­него периода является ритуализованный крестьянский «космос», все звенья которого органично связаны с народной обрядовой культурой. Культовую специфику есенин­ской веры этих лет можно определить как «религию земли», обусловленную свой­ственным поэту «крестьянским уклоном». Народная религия Богоматеринства, вы­ступающая в форме материнской триады «Богоматерь - Мать Сыра Земля - мать че­ловеческая», проникнутая идеей Покрова Богородицы, определяет стержень есенин­ской поэтической космологии. Культ Матери-Земли, одухотворение природных сти­хий, имеющие языческое происхождение, дополняются традицией христи­анизированного землепоклонства, восходящего к ранним народным ересям.

Христианская сторона русской народной веры предстает в творчестве Есени­на в неортодоксальном выражении, точнее - в форме «бытового» («народного») православия, адаптирующего христианские догматы к потребностям крестьянской трудовой практики и повседневного обихода, главным образом, через обусловлен­ную природно-аграрньш циклом систему ритуалов и обрядовых комплексов. При этом отношение поэта к церковной догматике и христианской аскезе, равно как и к священнослужителям, резко критично.

Художественное мышление раннего С.А. Есенина по своей природе полиге- нетично. Его образная система несет на себе отпечаток не только народного рели­гиозного синкретизма, но и позднейших культурных модификаций неоязычества и неохристианства поэзии «серебряного века», пронизанных софийной и пан­теистической духовностью.

Соборные начала есенинского поэтического «космоса» с наибольшей от­четливостью проявились в поэмах «Микола» и «Русь», а пафос эпического право­славия - в малом историческом эпосе.