Глава 7. Современные аспекты интерпретации духовного содер­жания творчества с.А.Есенина. Поэма «черный человек» в

системе различных «контекстов понимания».

7.1. Новые тенденции в методологии есениноведческих исследо­ваний.

Активизация есениноведческих исследований, произошедшая в последние годы при содействии Есенинского сектора Института мировой литературы, выяви­ла насущную потребность в обновлении не только содержания научных поисков, но и самой их методологии, в том числе принципов интерпретации творчества С. А.Есенина. Это было вызвано отчасти и тем, что в рамках традиционных подходов оказалось затруднительным решить целый ряд герменевтических проблем на уровне современного гуманитарного знания, мировой филологической науки.

В 90-е годы серьезный импульс к развитию получило изучение есенинского творчества на основе расширения его историко-культурного контекста и выявле­ния многообразной системы художественных «кодов»: ритуально-мифологичес­кого, библейского, иконографического, орнаментального, хронотопного, диалоги­ческого и т.п.

Более глубоким стало представление и о философских началах лирики Есе­нина, в том числе благодаря включению в арсенал современных исследователей элементов экзистенциального анализа художественных явлений, ранее использо­вавшегося лишь западным литературоведением.

И это вполне закономерная тенденция. Ведь Есенин, возможно, более остро, чем многие другие поэты, сумел почувствовать такие новые симптомы духовного бытия человека, которые в итоге и составили основное содержание экзистенци­альной философии и литературы ХХв.: ощущение «богооставленности» и «обез- боживания» мира; отчуждение и самоотчуждение личности; угрозу тотальной «стандартизации», способной нивелировать уникальность каждого человеческого индивидуума; утрату «интимного» состояния духа (К.Ясперс) под натиском техно­кратических и иных глобальных макротенденций.

Экзистенциальная проблематика в творчестве Есенина связана прежде всего с отражением кризисного сознания современного человека, переживающего драму утраты корней, единства с природой, миром, людьми, отрыв от «почвы» и «веры», других традиционных ценностей.⁴⁹⁰

Ситуация духовного «промежутка» между родной почвенной стихией и но­вой урбанизированной реальностью надолго определила трагическую экзистенци­альную остроту мироощущения поэта, почувствовавшего себя в какой-то момент «посторонним», «чужим», «лишним» в родном отечестве, подобно героям А. Камю, Ж.-П. Сартра и других писателей-экзистенциалистов:

Нет любви ни к деревне, ни к городу...

(«Не ругайтесь! Такое дело...»)

Я очутился в узком промежутке...

(«Русь уходящая»)

Язык сограждан стал мне как чужой, В своей стране я словно иностранец...

(«Русь Советская») Грустно стою я, как странник гонимый, Старый хозяин своей избы...

( «Синий туман. Снеговое раздолье...»)

«Вся экзистенциалистская литература, как философская, так и художествен­ная, пишет современный философ Г.М.Тавризян, - сосредоточена вокруг дилем­мы: «естественный индивид - завершенная цивилизация».⁴⁹¹

Та же коллизия, по существу, воссоздана и в поэзии Есенина, причем с абсо­лютно экзистенциальным ракурсом восприятия - сквозь призму противоречий индивидуального сознания и частной судьбы, за которой скрыта трагедия многих.

Тенденция «отвержения цивилизации», поиск «изначальной» человечности, путь припоминания истоков — характерные мошвы многих экзистенциалистских произведений, находящие свою параллель в духовно-творческих исканиях Есенина, в частности — в стержневой для его лирики теме «ухода» и «возвращения».

Как показал еще Г.Адамович, эта тема соотносится в своих истоках с библей­скими мифосюжетами о «потерянном рае» и «возвращении блудного сына».⁴⁹²

Однако необходимо подчеркнуть, что она имеет и вполне определенные фило­софские «созвучия» - например, в гегелевской «идее развития как самообогащения духа через добровольный уход от себя в чужую стихию и возвращение с победой».⁴⁹³

С точки зрения экзистенциалистской философии, «уход» — также «необходимый момент развития: только покинув родной свой дом, а затем, пре­терпев все необходимые испытания, дух становится тем, чем он должен быть поис­тине, по-настоящему обретает себя. В конце концов получается, что развитие есть возвращение к началу, соединение с собой через временную утрату, добровольную разлуку и преодолимую боль».⁴⁹⁴

Лирический субъект есенинской поэзии ощущает свой внутренний конфликт с новой реальностью во многом так же, как герой экзистенциального типа, для ко­торого характерна не столько «критическая позиция современника, осознающего свое антагонистическое отношение к общественному целому», сколько «стихийное изумление человека, свидетеля, случайно... заброшенного в «готовый современ­ный мир». При этом «экзистенциальное чувство заброшенности, как поясняет со­временный исследователь, возникает в связи с обнаружением «наивным» челове­ком (т.е. человеком совершенно иного душевного измерения) своего... абсолютно­го внутреннего несоответствия» современной цивилизации. «И вот он, беспомощ­ный, противостоит этой завершенной цивилизации как изначальная человеческая непосредственность, как безоружная душевная чистота».⁴⁹⁵

Лирическое «Я» Есенина во многом соответствует этому смоделированному экзистенциальной философией типу «наивного», «непосредственного» сознания, «не готового» принять сомнительные «дары» все ускоряющегося технического прогресса. Он оказывается в весьма сходном положении «изумленного свидетеля», нечаянно «заброшенного» в прежде родной, а ныне чужой для него мир из каких- то иных пределов:

Соглядатай праздный, я ль не странен Дорогим мне пашням и лесам...

(«Каждый труд благослови, удача!»)

Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый Бог весть с какой далекой стороны...

(«Русь Советская»)

Моя поэзия здесь больше не нужна,

Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен...

(«Русь Советская»)

«Экзистенциальность» есенинской поэзии проявляется и в других мотивах.

Так, лирико-философская концепция пути в поэзии Есенина вызывает пара­доксальные и вместе с тем вполне органические ассоциации с известной философ­ской метафорой судьбы человечества как «земного проселка», принадлежащей М.Хайдеггеру. Идея природообразной цикличности человеческой жизни, пропи­тывающая «органическую» философию Есенина, напоминает ключевой фрагмент из известного эссе выдающегося немецкого мыслителя: «На пути, каким бежит проселок, встречаются зимняя буря и день урожая, соседствуют будоражащее про­явление весны и невозмутимое умирание осени и видны друг другу игры детства и умудренная старость».⁴⁹⁶

В результате есенинское воплощение темы ухода и возвращения оказывает­ся глубоко созвучным хайдеггеровскому представлению о жизненном странствии человека, связанном с «выходом в мир и вбиранием его в себя» с тем, чтобы в ито­ге, подобно евангельскому блудному сыну, вновь вернуться на свои дороги, к От­чему дому, в свой «земной проселок».

Как видим, творчество Есенина созвучно широкому комплексу идей, разра­батывавшихся европейским экзистенциализмом. Однако в наибольшей степени проблематика есенинской поэзии соприкасается с этически ориентированной фи­лософией «русских экзистенциалистов» - Н.Бердяева, Л.Шестова, Л.Франка и др. Характеризуя своеобразие русского экзистенциализма, современные исследовате­ли особо подчеркивают его нацеленность на постановку нравственных вопросов: «Экзистенциализм русской литературы, породивший экзистенциализм философ­ский, связан в большей степени с проблемами вины и совести», восходящими к «христианской традиции».²

Тема вины и совести образует неотъемлемый нравственно-философский подтекст есенинского творчества, особенно в поздний период. Не случайно Н.Оцуп подчеркивал в свое время, что «музой Есенина была совесть»,⁴⁹⁷ а Марина Цветаева утверждала, что поэт погиб «из-за чувства очень близкого к совести».⁴⁹⁸ Возможно, поэтому покаянные мотивы поздней лирики Есенина во многом созвучны нрав­ственной проблематике христианского экзистенциализма, обращающегося к осмыслению таких категорий, как «тревога существования», «религиозно- этическое беспокойство», разрыв между «сущностью» и «существованием», между «подлинным» и «неподлинным» бытием.

Говоря об экзистенциальных началах в творчестве Есенина, следует иметь в виду, конечно же, не систему взглядов, а особый способ мировосприятия, основан­ный на способности поэта раскрывать общебытийные духовные универсалии сквозь призму индивидуального сознания.

Истоки есенинской «экзистенциальности» следует искать, на наш взгляд, в органических связях поэта с духовными традициями русской литературы, для ко­торой характерны особая глубина и постоянство в осмыслении проблемы челове­ка. Исходя из этого, Н.Бердяев сделал вполне убедительный вывод об «изначаль­ной русской экзистенциальности мышления»,⁴⁹⁹ яркие проявления которой он об­наружил, как известно, в творчестве Ф.М.Достоевского.

Вслед за своим великим предшественником к «русским экзистенциалистам» в широком культурном контексте этого понятия может быть отнесен и Сергей Есе­нин, искавший свой, исполненный драматизма путь к высотам «подлинного» бы­тия.

* * *

Изучение творчества С. А. Есенина в свете поэтики архетипа также сулит впечатляющие перспективы. Поэзия Есенина как этнокультурный, этнопоэти- ческий феномен изучена пока еще недостаточно. Анализ архетипической структу­ры его произведений позволит глубже уяснить ментальные основы художествен­ного мировидения поэта как глубокого и органического выразителя русского на­ционального духа.

Природа есенинской гениальности во многом определяется, с нашей точки зрения, сквозной многоуровневой архетипичностъю его художественного мышле­ния. Есенин мыслит не столько образами, сколько архетипами и тем самым дости­гает глубинных, подпочвенных слоев национального сознания и подсознания, па­мяти и прапамяти.

Феномен популярности поэзии Есенина, давно ставшего поистине всенарод­ным поэтом, невозможно объяснить, не прибегнув к такой сфере психологии творчества, как область коллективного бессознательного.

Ключ к пониманию механизма художественной трансформации «коллек­тивного бессознательного» нации в опыте творца может дать аналитическая пси­хология К.Г.Юнга - «глубинная», «архетипическая» психология, как определили разрабатывавшуюся им область знаний последователи философа.

В статье «Об отношении аналитической психологии к поэтико-художест- венному творчеству» К.Г Юнг раскрыл природу опосредованного воздействия ар­хетипа через художественные символы на эмоциональную сферу читателя или слушателя. Согласно Юнгу, любое отношение к архетипу задевает нас, пробуждает в нас голос более громкий, чем наш собственный, ибо архетип в конечном итоге - это память и голос рода (и шире - народа, нации, человечества), итог огромного типического опыта бесчисленного ряда предков, это «почва», в которой содержат­ся «духи предков», готовая снова и снова «репродуцировать» те или иные исход­ные представления о мире.¹

Именно здесь и следует, на наш взгляд, искать первопричину гениальности того или иного художника, ибо в минуты вдохновения языком гения говорит народ; гений и есть род, голос нации или человечества, просыпающийся в художнике.

Согласно К. Г. Юнгу, объясняющийся архетипическими образами художник говорит как бы тысячами голосов,⁵⁰⁰ он пленяет и покоряет, поднимает описы­ваемое им из однократности и временности в сферу вечного, возвышает личную судьбу до судьбы человечества и таким образом высвобождает спасительные силы в человеке (добавим - народе, нации), помогая избавиться от любых страхов и опасностей, преодолеть даже самую долгую и черную ночь. Такова природа гения. Такова тайна воздействия подлинного искусства.

Если взглянуть сквозь призму сказанного Юнгом на творчество С. А.Есенина, то мы увидим убедительное подтверждение концепции выдающегося философа.

Поэзия Есенина архетипична на разных уровнях художественного целого, что с особой очевидностью проявляется на примере таких базовых ментальных структур, как национальный образ мира, национальный характер, национальный идеал. Это свойство есенинского таланта проявляется и в органической адаптации универсальных моделей «мира-семьи», «мира-древа», «мира-храма» к особенно­стям «русского духа и глаза», и в национальных метаобразах «сокровенного гра­да», «иного царства», «избяного космоса», и в архетипах национального характера («инок», «босяк», «странник»), в сфере пейзажно-предметной изобразительности, в ритмомелодическом строе и образных ресурсах поэтического языка.

Сложность для исследователя в выявлении архетипических начал художе­ственного мышления любого поэта, и Есенина в том числе, состоит в том, что сам архетип никогда не может достичь сознания непосредственно, но только опосре­дованно, с помощью символов, ибо архетипы - это лишь первообразы, предсу- ществующие формы, первичные идеи-модели, «матрицы».

Есть и другая трудность. Выделенное Юнгом ограниченное число архетипов коллективного бессознательного (Младенец — Дева - Великая Мать - Дух - Воз­рождение - Самость и некоторые другие) дают жизнь множеству «отпочковавших­ся» от них архетипических образов, мотивов, сюжетов, генезис которых установить непросто. Исследователю под силу «реконструировать изначальную подоснову об­раза лишь путем обратного заключения от законченного произведения искусства к его истокам».¹

Эту важную цель мы пытались осуществить на протяжении всей нашей рабо­ты, стремясь выявить архетипические лраоснсвы национального образа мира, на­ционального характера, национального идеала в творчестве Есенина. Этой задаче мы посвящаем следующие разделы настоящей главы, в которых предлагается опыт архетипической «реконструкции» вершинного творчества С. А.Есенина - по­эмы «Черный человек», а также опыт ее экзистенциального анализа.