Глава 3. Личная память, коллективная память

щееся отношения между припоминанием, запоминанием и поминанием, было проведено под знаком отвлечения от атрибуции. В этом плане память является одновременно и особенным и единичным случаем. Особенным случаем в той мере, в какой мнемонические явления суть психические явления наряду с другими: о них говорят как о чувствах и действиях; именно на этом основании они атрибутируются кому-то, каждому, и их смысл может постигаться вне какой бы то ни было явной атрибуции. Именно в этой форме они возвращаются в thesaurus (сокровищницу) психических значений, которые используются литературой - либо в романе в третьем лице (он/она), либо в автобиографии в первом лице («давно уж я привык укладываться рано...») и даже во втором лице в обращении или в молитве («Господи, вспомни о нас»). Такая же отсрочка атрибуции является условием атрибуции психических явлений вымышленным персонажам. Это свойство психических предикатов быть понятными сами по себе при откладывании любого явного атрибутирования образует то, что можно было бы назвать «психическим», о чем англичанин говорит «Mind»: психическое, Mind - это реестр психических предикатов, находящихся в распоряжении данной культуры36. Это означает, что мнемонический феномен является единичным в нескольких смыслах. Во-первых, атрибуция так тесно смыкается с конститутивным чувством присутствия воспоминания и с деятельностью разума, что откладывание приписывания кажется в высшей мере абстрактным. Возвратная форма глаголов, относящихся к памяти, свидетельствует об этом смыкании, в силу которого вспоминать о чем-либо означает вспоминать о себе. Вот почему внутреннее дистанцирование, отмеченное различием между глаголом «вспоминать» (se souvenir) и существительным «воспоминание» (un souvenir, des souvenirs), может остаться незамеченным. Это смыкание атрибуции с идентификацией и именованием мнемонических феноменов, несомненно, объясняет ту легкость, с какой сторонники традиции «внутреннего усмотрения» смогли непосредственно приписать память сфере «я»37. В этом плане о школе «внут-

36 Я опробовал эту теорию атрибуции в дискуссии с Жаном-Пьером Шан-жё. См.: Ce qui nous fait penser. La nature et la r?gle. Paris, Odil Jacob, 1998, P- 141-150.

37 Предложенная здесь концепция атрибутирования самому себе актов памяти находит несомненное подкрепление в анализе речевого акта, состоящего в самообозначении свидетеля, который удостоверяет собственную включенность в акт свидетельствования (см. ниже, часть вторая, глава 1).

177

Часть первая. О памяти и припоминании

реннего усмотрения» можно сказать, что для нее характерно отрицание дистанции, благодаря которой мы - если говорить на языке Гуссерля - способны отличить ноэму, «что» воспоминания, от но-эзиса, акта вспоминания, получившего отражение в «кто». Именно таким образом «мойность» могла быть обозначена как первая отличительная черта личной памяти. Это стойкое смыкание «кто» со «что» делает особенно трудным перенесение воспоминания от одного сознания к другому38. Однако именно откладывание атрибуции делает возможным феномен множественного атрибутирования, представляющего собой второе допущение, сделанное П.Ф. Стро-соном: если феномен есть self-ascribable, он должен быть также other- |

ascribable. Именно таким образом мы выражаемся и в обыденном языке, и на более высоком рефлексивном уровне. Следовательно, атрибуция другому оказывается не добавленной к атрибуции «я», а сосуществующей с ней. Нельзя делать одно, не делая другого. То, что Гуссерль называл Paarung, «образованием пары», происходящим в восприятии «другого», является безмолвной операцией, которая в допредикативном плане делает возможным то, что в лингвистической семантике называется other-ascribable, «атрибугаруемость другому». То, что в иных контекстах носит название Einflihlung, это своего рода аффективное воображение, благодаря которому мы переносимся в жизнь другого, является операцией, которая не отличается ни от Paarung в перцептивном плане, ни от атрибуции другому в языковом плане.

Остается третье предположение: асимметрия между атрибуцией себе и атрибуцией другому внутри множественной атрибуции. Эта асимметрия относится к модальности «выполнения» - или подтверждения - атрибуции. В случае с другим подтверждение - таково его название - остается предположительным; оно основано на понимании и толковании словесных и несловесных выражений в плане поведения другого. Эти косвенные операции относятся к тому, что Карло Гинзбург в дальнейшем будет называть «m?thode indiciaire»39 (метод признаков); этот

38 Этим богатством атрибутирования в случае памяти объясняется изменение у Гуссерля словаря интенциональности, которая из интенциональности ad extra, имеющей место в восприятии, превращается в интенциональность ad intra, продольную интенциональность, свойственную движению памяти по оси временности. Эта продольная интенциональность и есть само внутреннее сознание времени.

39 Ginzburg С. «Traces. Racines d'un paradigme indiciaire» // Mythes, Embl?mes, Traces. Morphologie et histoire. Trad. fr. Paris, Flammarion, coll. «Nouvelle Biblioth?que scientifique», 1989, p. 139-180 (оригинальное издание: Miti, Emblemi, Spie. Torino, Einaudi, 1986).

178