Глава 23

К утру Арлисс насквозь провонял падалью. Смердели воздух, земля, вода, трава, даже цветы. Запах

не вытравливался ничем, к нему невозможно было притерпеться, принюхаться. Еда потеряла всякую

прелесть; ели, только чтобы унять слабость в ногах и рези в желудке.

Отлично понимая, чем может обернуться каждая секунда промедления, люди и вампиры устроили

экстренный военный совет, разбились на смешанные группы по десять – двадцать бойцов и

отправились прочесывать лес. У Келлы в сумке нашлась настойка жгучеяда, ее разлили по

пузырькам и проверяли каждого встречного, будь то дряхлый старик или шестилетняя девчушка с

трогательными голубыми глазами.

Прежде всего обрубили мост, но, скорее всего, большая часть ложняков уже успела по нему

покинуть Арлисс. Остальным деваться было некуда.

Злые, измотанные, отупевшие от беспрерывной резни, мы с Орсаной, Роларом и Лёном шли по

долине как три демона смерти с карающими мечами и один – с карающей магией. Нам жгучеяд не

понадобился – Повелитель вел под уздцы Вольта. Конь настороженно зыркал по сторонам, и

ложнякам ни разу не удалось застать нас врасплох. Да они и не пытались, больше озабоченные

спасением своей шкуры; один только раз из кустов выпрыгнули сразу девять вооруженных

ложняков-вампиров, но к тому времени я успела пополнить резерв из встреченного по пути

источника, да и друзья не сплоховали. Спустя десять часов в нашем активе значились семнадцать

«вампиров», четыре волка, олень и дикий кабан. На наше счастье, метаморфы выбирали для

трансформации объекты средней величины. Гоняться за мышами и воробьями не пришлось, а

медведи, тьфу-тьфу-тьфу, не попадались.

С вампирами управились мечи, но животные, не принимая боя, пускались наутек. Догнать их могли

только пульсары, мгновенно превращавшие беглецов в обугленные тушки. Аппетитный запах

жареного мяса быстро сменялся зловонием, подтверждая, что Вольт не ошибся. Орсана угрюмо

обмолвилась, что, пожалуй, с этого дня станет убежденной вегетарианкой, и никто не стал ее

отговаривать. Беспрерывные обращения к магии не прошли даром. Я свалилась первой – в обморок. Никогда в

жизни мне не приходилось так долго и монотонно колдовать, это истощало сильнее беготни по лесу.

Я провела без сознания не больше пяти минут и, очнувшись, уверяла, что превосходно отдохнула и

могу идти дальше, но друзья мне почему-то не поверили. Ролар утверждал, что мой цвет лица

напоминает ему некое прыгучее земноводное, причем на последнем издыхании. Большинством

голосов (при одной воздержавшейся) решили повернуть обратно.

Едва добравшись до дома – первого попавшегося, – мы с Орсаной завалились спать. Лён отстал по

дороге, повстречав Келлу, а Ролар наскоро прожевал кусок хлеба с сыром и снова убежал,

присоединившись к другой бригаде. На помощь пришли свежие отряды арлисских вампиров, на сей

раз – настоящих. Прослышав о нависшей над долиной угрозе, они бросали все свои дела, отнимали у

жен завалявшиеся без дела гворды, которыми изобретательные супруги приловчились крошить

капусту в кадках, и спешили в город. Там их наскоро инструктировали, разбивали на группы и

посылали в лес. На отдаленных хуторках сыскалось-таки несколько к'яардов, теперь их использовали

вместо ищеек.

Когда окончательно рассвело, стало ясно, что своими силами нам не управиться. Метаморфы

расползлись по Арлиссу как раковая опухоль. Погибли около тысячи вампиров, и число жертв

продолжало расти – к счастью, уже гораздо медленнее. Если городских жителей-метаморфов

пришлось вырезать всех до единого, то ближе к границе – лишь каждого десятого – двадцатого.

Население долины уменьшилось примерно на четверть.

И не было никакой гарантии, что метаморфы не вышли за ее пределы задолго до вчерашнего дня.

Немедленно связаться с Ковеном Магов не удалось: телепатофон, как и следовало ожидать, оказался

сломан. На починку (вернее, почти безрезультатные ее попытки) ушло больше суток. С грехом

пополам установили контакт со Старминской Школой, но устройство так шипело и плевалось

бессвязными обрывками мыслей, что маги поняли только одно: в Арлиссе творится что-то неладное.

Спустя два часа возле заметно покосившегося храма материализовался Учитель, задействовавший

ради такого случая главный портал Башни Телепортации. На моей памяти им пользовались впервые;

для его активации понадобились объединенные усилия двух десятков архимагов, спешно созванных

со всего Стармина.

Мы коротко, как равные, поздоровались. Учителю, похоже, уже доводилось сталкиваться с

подобными тварями. Осмотревшись по сторонам, а пуще того – принюхавшись, он помрачнел, сник,

пробормотал: «Эх, как же мы недоглядели-то…» – и забросал меня вопросами. Интересовало его

только текущее положение дел, предысторию он знал лучше нас.

Камнедержский маг не открыл мне всей правды, умолчав, что из активированного в Гребенчатых

горах Круга вырвались не только жмыри. Прибывшие на место происшествия маги-практики

прочесали окрестные леса и селения, помимо прочей нежити обнаружив и убив с десяток

метаморфоз. На этом Ковен посчитал проблему решенной и не стал предавать дело широкой огласке.

«По политическим и экономическим соображениям», – смущенно пояснил Учитель, не выдержав

пристального, презрительного взгляда Лёна. Ковен просто-напросто опасался за свою репутацию и

посему тихо замял оплошность молодого мага, сдуру сунувшегося в неизвестный Ведьмин Круг.

Иначе пришлось бы вводить чрезвычайное положение, просить у короля денег на усиление охраны

городов и проверку жителей, лесные облавы, а также на закупку и бесплатную раздачу амулетов по

всем белорским селениям. Наум, мягко сказать, был бы весьма недоволен – к тайной радости

Всерадетеля, спящего и видящего, как бы подсидеть Ковен.

Но вслух Лён не произнес ни слова. Молча смотрел, как Учитель суетится вокруг телепатофона,

легкими касаниями налаживая невидимые связи между кристаллами. Потом так же безмолвно надел

на голову обруч устройства и передал в Ковен подробную информацию о враге. Старминские

телепаты распространят ее по всем городам и даже соседним странам, включая Волию и Ясневый

Град. Прежде всего, разумеется, следовало очистить от ложняков Арлисс, и к вечеру сюда должны

были прибыть еще несколько магов, телепортируясь самостоятельно.

Мы вздохнули поспокойнее. Но пока что на смертельно опасную охоту снова пришлось идти мне с

друзьями… На следующее утро Ролар отправился на переговоры с русалками, категорически отказавшись от

вооруженного сопровождения, а из оружия взяв только гворд. Я увязалась за ним, пообещав, что не

брошусь его спасать, даже если он начнет вопить во всю глотку – мне просто нужно в ту же сторону,

поискать свою лошадку. Впрочем, если Ролар так уж решительно возражает против моей компании,

я могу пойти и одна, но тогда мой растерзанный ложняками труп будет на его совести.

Вампир содрогнулся и сдался.

Искать Смолку не пришлось. Стоило нам выйти на опушку, как я увидела эту поганку, безмятежно

щиплющую траву на том берегу реки. Как она туда перебралась, осталось загадкой, потому что

кракен по-прежнему безобразничал в мутной воде и немедленно вынырнул нам навстречу, оскалив

зубы и растопырив щупальца.

– Данавиэль! – сложив ладони рупором, что есть мочи заорал Ролар, перекрывая шипение

разъяренного змея: – Dewieni ast, karitessa!

Ответа не последовало, но спустя пару минут змей захлопнул пасть, со свистом выдохнул из ноздрей

две струи белесого пара, развернулся к нам боком и встопорщил спинной плавник, словно поручень.

Ролар без колебаний вскочил на искристую чешую. Я, в душе обмирая от страха, последовала его

примеру. Кракен рванул с места, как арбалетный болт. Я судорожно уцепилась за плавник, Ролар же едва

пошатнулся, ловко спружинив полусогнутыми ногами – видно, не первый раз катался. До плотины,

напоминавшей бобровую хатку из беспорядочно набросанных бревен и камней, мы домчались в

считанные секунды. Возле нее кракен резко развернулся и, едва мы успели спрыгнуть на берег, ушел

на глубину.

По ту сторону плотины медленно катила волны широкая река, почти неотличимая от озера. Денек

выдался туманный, дальний берег терялся в сизой дымке. Стоило нам подойти к кромке воды, как

неподалеку вынырнула русалка. Вернее, вынырнул. Откинул за плечи длинные, светлые с

зеленоватым оттенком волосы, сложил руки на мускулистой груди и выжидательно уставился на нас

прозрачно-серебристыми глазами с ромбиками зрачков.

Вампир опустился на одно колено, словно давал присягу, и заговорил первым. Данавиэль серьезно

выслушал его до конца, потом коротко ответил, махнув рукой в сторону плотины. Ролар покачал

головой и начал что-то объяснять, попутно указав на меня. Разговор шел на одном из диалектов

эльфийского, я понимала только отдельные слова, а угадать общий смысл по интонациям и

выражению лиц было невозможно, они так ни разу и не поменялись.

Наконец Данавиэль сделал странный жест, словно отгоняя пролетавшую мимо лица муху и, вильнув

длинным узким хвостом, исчез под водой.

Ролар остался стоять, отрешенно глядя на расходящиеся круги.

– Ну? – жадно поинтересовалась я, заглядывая ему в лицо.

– Все нормально. Мир. Я сказал, что маги помогут очистить реку от яда, после чего плотина будет

разрушена. А Данавиэль пообещал, что русалки и кракены нас больше не тронут. Прежний договор о

торговле и пользовании рекой остается в силе. Словно ничего и не было.

– Что ж ты такой мрачный?

Вампир горько прикрыл глаза и с трудом выговорил:

– Я спросил: «Много ваших погибло?» – а он пристально поглядел на меня и ответил: «Я не вправе

тебя упрекать. Твоя скорбь больше».

– Все будет нормально, Ролар. Вместе мы справимся с этой напастью.

– Знаю. Но мне от этого не легче…

Нам пришлось задержаться в Арлиссе еще на неделю – моя помощь требовалась раненым людям,

Ролар и Орсана, одолжив у меня Смолку (кобыла прониклась важностью возложенной на нее миссии

и согласилась поработать розыскной собачкой – при условии, что вампир и наемница не станут

карабкаться ей на спину), прочесывали долину в поисках уцелевших метаморфов, Лён и Лереена

целыми днями пропадали в наспех расчищенном храме. Камни временно закрепили на деревянных

подставках. В битве и последующих стычках погибли пятьдесят восемь догевских вампиров и

двадцать шесть арлисских, но треть из них еще можно было оживить.

У людей, к сожалению, второго шанса не было. Орсанин отец лишился большей части своего

отряда… На пятый день из Винессы прибыл гонец с медалью для Орсаны. Тамошние маги выловили около

сотни метаморфов, причем один из ложняков успел принять облик королевы и следующим заходом

собирался захватить тело самого короля. Скоропостижно овдовевший король выражал Орсане свою

безграничную благодарность за своевременное предупреждение – к медали прилагалась дарственная

на замок и сотню акров земли, не облагаемой налогом в течение десяти лет. Наш король ограничился

похвальной грамотой «За заслуги перед Отечеством», помпезно врученной мне Учителем, и

повышением по службе для Ролара. Ни то, ни другое не стоило нашему экономному монарху ни

гроша. Ковен Магов поспешил исправить этот недочет – Учитель туманно намекнул на некий

гномий банк, куда нам следовало зайти по возвращении в Стармин. О размере премии маг не

распространялся; скорее всего, ее провели через казну неофициально.

Больше всех награде обрадовался Орсанин отец. Он светился, как ясно солнышко, любой разговор

сводя на дифирамбы своей красивой, умной и отважной дочери. Не шло и речи о скором замужестве

Орсаны: ей предстояло делать карьеру, дабы неустанно прославлять свой род. Недостаток обернулся

достоинством: теперь Орсанины потомки могли с гордостью утверждать, что ВСЕ в их роду – и

мужчины, и женщины – славно потрудились мечами в защиту отчизны. Сама Орсана приняла медаль

с напускным равнодушием и, только оставшись наедине с нами, с ликующим визгом и криком:

«Ура!!! Какая же я все-таки молодчина!» – повисла у Ролара на шее. Вампир ничего не имел против

и с энтузиазмом обнял ее чуть пониже талии.

Увы, к огромной бочке меда прилагалась стандартная ложка дегтя, и досталась она мне. Мы с Лёном

по-прежнему не разговаривали. Не то чтобы в случае крайней необходимости писали друг другу

лаконичные записки и молча тыкали в них пальцами, но общение протекало исключительно на

деловом уровне. А это было еще хуже, отнимая последнюю надежду на примирение. Ну как тут

можно завязать беседу по душам, если в ответ на подчеркнуто-вежливое: «Приветствую Вас,

Повелитель», – звучит столь же прохладное: «Доброе утро, госпожа ведьма. У Вас ко мне какие-то

вопросы?» – и наоборот.

Орсана, правда, хихикала и утверждала: «Хто розумнийшый, той першым в дурости и признается», –

но мне в это что-то не верилось. Я не чувствовала себя виноватой, Лён, видимо, тоже, и признаваться

непонятно в чем мы не собирались.

Перед нашим отъездом Лереена распорядилась устроить торжественный ужин в честь гостей и

спасителей Арлисса. Первый кубок выпили стоя и молча, потом застолье потихоньку начало

оживляться, посыпались шутки и зазвучал смех, заиграла тихая музыка. Молоденькие арлисские

вампирши, разносившие блюда и напитки, небезуспешно строили глазки винечанам, очарованные

буйными кудрями и длинными вислыми усами бравых вояк. Догевцы, впрочем, тоже не страдали от

отсутствия внимания, а возле Лёна девицам так и вовсе словно медом было намазано, они постоянно

сталкивались друг с дружкой и злобно буравили конкуренток взглядами.

За стол гости садились вперемежку, как придется. Я оказалась между Орсаниным отцом и Келлой, а:

Лён и Орсана – напротив. Догевская Травница глядела на меня с неподдельным восхищением и

уважением. Даже с легким благоговением, пожалуй. Не знаю, кто и что ей рассказал, но мою роль в

этой истории он вряд ли преуменьшил.

Я же только сейчас узнала, кому мы обязаны так кстати подоспевшей подмогой. Привязанный

неподалеку «виновник» покосился в нашу сторону и негромко заржал, словно догадавшись, что речь

зашла о нем. Облепившая Вольта ребятня наперебой потчевала его всяческими лакомствами, и

черный жеребец с удовольствием пожинал плоды заслуженной славы.

– Представляешь, что мы подумали, когда спустя три дня после твоего отъезда на догевскую

площадь ворвался окровавленный конь Повелителя! – рассказывала Келла, изменившись в лице от

одних воспоминаний. – Вольт никогда бы не бросил хозяина, даже раненого. Выходит, случилось

что-то ужасное и непоправимое, а мы были уверены, что Хранителя у Лёна нет. Догева взбурлила,

Старейшины начали собирать войско, а я с десятью дюжинами добровольцев поскакала на разведку,

если понадобится – боем.

Травница отхлебнула глоток вина и, немного успокоившись, продолжила:

– Конечно, мы точно не знали, что, где и по чьей вине произошло, и устремились по следам

отбывшего посольства. Они вели в Арлисс, а спустя несколько часов, в лесном овраге, мы

обнаружили забросанные лапником трупы и окончательно убедились, что дело плохо. Отправив

гонца в Догеву, я с отрядом поскакала дальше, уже не останавливаясь до самого Арлисса. У

подвесного моста какие-то типы, – теперь-то я знаю, что это ложняки, но тогда жутко возмутилась

подобной наглости – попытались нас задержать, но мы смели их конями.

– А почему вы приехали на обычных лошадях, а не к'яардах? – удивилась я. – Ведь они намного

резвее! – На лошадей мы пересели только в Куряках, чуть не загнав к'яардов. Бедняги еле держались на

ногах, мы оставили их в залог за свежих коней. Кроме Вольта, он перескочил через ограду и

помчался вслед за нами. Как чуял – в лесу моя лошадь подвернула ногу и лишний конь пришелся

весьма кстати. Ну, а дальше ты сама все знаешь. Нам безумно повезло с союзниками-людьми – в

одиночку мы не выстояли бы против ложняков и получаса. Вот только никак не могу понять: почему

за сбежавшей дочуркой гнались целым войском, да еще пограничным, по чужой стране?!

Орсанин отец допил свой кубок, заел ломтиком жуткого на вид сыра, с черно-красной плесенью, и

охотно включился в разговор:

– То оно якось само выйшло. Была у нас замена гарнизону, хлопцы в отпуск пазбиралыся, а тут

прыйшов ад короля загад: йихаты з абозам до Стармина, якись дужэ цэнны груз супроводиты –

видаць, слитки золотыя. А адтуль вже и в отпуск. Ну, прыйихали мы до столицы, сдали той груз у

казну и думаем: раз мы вжэ в Белорыи, то чаго ж нам на той замак знатный, ийльфийский, не

подывитыся? За день туды-сюды поспеем.

На нас с Орсаной напал приступ безудержного смеха, мы скорчились над тарелками, представив, во

что превратились стены после двухсотенного отряда винечан со смачным армейским лексиконом.

Любитель расписной старины удивленно сдвинул брови, но, поскольку его слушали не только мы,

продолжил рассказ:

– А на обратну дарогу, вядома, зайшли мы до карчмы, глотку потешиты. А там мужыки балакают:

мол, приходыли днем якись дивчины дурноватые, про вомпэрау пытали, то всяка людына та

гномына з пераляку у вокны поскоквала, аж пляцень при корчме з разгону снесла. Я перш пасмяявсь,

да тилько ж потым воны кажуць: адна дивчина рыжая, а другая свитла, обое з мячыма, пры конях, а у

свитлой ще ножы та кольчужка. Наемница, мае буты, з виннеским говорком. Я за тых мужыкоу, што

да як… матэр родная! Па всим видать – то Орсанка мая в карчме шуму наробила! Я-то думав, што

вона дома пид замком сидить, бо крэпка полайилися мы перед моим адъездам, я ей у Вицяге и

падаруначак купив, каб не злувалася… А тут хтось бачыв, шо вона, пра вампирау поспытаушы,

разам з той рыжухай ды якимсть мужыком чэрнявым да Озернага Краю падалася, а там вжэ и до

Орлиса недалече! Хлопцы, кажу, ратуйте! Трэба дочку маю вызваляты, поки вомпэры яе зусим не

засмокталы! Ну, мы по коням – уси разам, нихто не адмовивсь! – и до Орлису того!

Громкий голос и колоритная манера изложения привлекли к рассказчику всеобщее внимание. Его

дочь сидела красная как мак, а я рыдала от смеха уже под столом.

– Как же вы перебрались через реку? – поинтересовалась Келла. – Я так поняла, что мост один, но

мы вас там не видели. Да и на площадь вы въехали с противоположной стороны.

Винечанин пренебрежительно махнул рукой:

– Та нашто нам той мост, мы вплавку, па ихней сажалке смэрдючей!

«Сажалка», кстати, уже не смердела. Прибывшие из Стармина и Ясневого Града маги очистили воду

и разобрали плотину. Большинство стоящих на столе блюд были приготовлены из свежей рыбы,

выменянной на сыры у русалок. Об отсутствии мяса никто не жалел.

– А как же кракен? – не удержавшись, спросила Лереена, сидевшая во главе стола неподалеку от нас.

Лёну, кстати, предлагали роскошное кресло рядом с ней, но он сделал вид, что не расслышал, и это

место занял Ролар. Мантию советника он так и не надел, но, с общего молчаливого согласия,

считался «временно исполняющим обязанности» оного.

– Та вылазила якась змяюка, – безмятежно откликнулся Орсанин отец, привставая и накладывая себе

на тарелку здоровенный кусок фаршированной щуки. – Мы ей шмат сала кинули, вона и

видчапилася. – И с неподдельным интересом добавил: – А вось шо-то такэ в небе летало та

вэрэшчало, бы свиння у кума в садочку?

Лереена поморщилась, кое-кто захихикал, а Лён подмигнул вконец смутившейся Орсане и

невозмутимо ответил:

– То одна з наших жинок на подмогу кинулася, а вишчала, шоб самой не так боязно було.

– От такой жинки и вомпэр повтикае, – искренне посочувствовал винечанин, и под столом оказалась

не только я…

На следующий день гости начали потихоньку разъезжаться, расходиться и разлетаться. Учитель как-

то уломал Гереду, и она согласилась отнести его с прочими магами в Стармин (перед отлетом

дракониха так долго и кокетливо полировала огнем чешую, что я заподозрила – ей просто

понадобился благовидный предлог для внезапного появления на школьном дворе).

Чуть попозже долину покинуло винесское войско. После команды «Запе-е-евай!» грянула такая

лихая и скабрезная песенка, что провожающие облегченно вздохнули, когда отряд наконец скрылся в

лесу. Орсана заупрямилась и с отцом не поехала. Нахально заявила, что столь великой воительнице

родительская воля не указ и в Винессу она вернется не раньше, чем проводит меня. Куда – я и сама

толком не знала. В Стармин не тянуло совершенно, а Догева… ох… боюсь, испытательный срок в

должности Верховной Ведьмы закончился еще одной записью «нареканий не имела»… Спросить

Повелителя в лоб я не решалась, а сам он эту тему не поднимал. Может, считал, что тут и так все

ясно? Определиться с выбором помог Ролар. Видимо, он в очередной раз поругался с Лерееной и,

выскочив из Дома Совещаний, раздраженно объявил, что уезжает обратно в Витяг. Это меня вполне

устраивало. Город большой, шумный, для ведьмы там наверняка найдется работа.

О чем договорились Повелители, мы так и не узнали, но в дорогу Лён начал собираться вместе с

нами. Именно с нами, догевцы отбывали ближе к полудню, а оседланный Вольт уже утром стоял у

крыльца рядом с нашими лошадьми. Что Лёну взбрело в голову, непонятно. Накануне он долго

беседовал с Келлой, отозвав ее в сторонку; Травница сначала недовольно кривилась, но потом

сменила гнев на милость и материнским жестом провела ладонью по его щеке, словно благословляя.

Лён, против обыкновения, не уклонился…

Смолка, предательница, успела сдружиться с Вольтом и упрямо держалась возле него. Ролар и

Орсана ехали по другую сторону от черного жеребца.

– Объясни наконец, кой леший понес тебя в Арлисс? – Ролар, прежде обращавшийся к Повелителю с

положенным уважением, неожиданно сменил «вы» на «ты». Панибратский тон резанул уши, но Лён

только усмехнулся и досадливо покачал головой:

– Я не думал, что все так далеко зашло. Послы сообщили мне, что в долине творится что-то

неладное, Повелительница, мягко говоря, чудит, а советник год назад исчез в неизвестном

направлении. Ребята были так обеспокоены, что даже не заикнулись об официальной цели визита.

Они слезно умоляли меня съездить в Арлисс, разобраться в происходящем и поговорить с Лерееной.

Ну, я сдуру и согласился…

– Вы давно знакомы? – запоздало догадалась Орсана.

– Конечно, – одновременно кивнули вампиры. Ролар почтительно замолчал, уступая слово

Повелителю. – Мы познакомились на официальной церемонии представления жениха невесте, еще в Догеве, –

сообщил Лён, поправляя золотой обруч. В сокровищнице, кстати, он очутился благодаря

лжесоветнику. Лереена туда почти не заглядывала, и ушлый ложняк распоряжался финансами в свое

удовольствие. – Арлисский советник уже тогда произвел на меня впечатление умного и

проницательного вампира, а вскоре мне представился случай убедиться в этом на практике.

Ролар смущенно кашлянул и пояснил:

– История с похищением сразу показалась шитой белыми нитками. Я не стал шпионить за троллем, а

прямо попросил отвести меня к «похитителю», в противном случае пообещав рассказать все его

«безутешной» невесте. У него просто не было выбора!

– Так вот кто способствовал разрыву помолвки! – Орсана шутливо ткнула Ролара кулаком в бок.

– Ничего подобного, – запротестовал Ролар, пытаясь вернуть тычок, но девушка вовремя отвела коня

в сторону, – я просто не противился неизбежному. И вообще, Лён может подтвердить: я был против

этого дурацкого розыгрыша!

– Ага, – поддакнул Лён. – Я несколько минут подбирал слова и когда наконец выдавил: «Вы знаете,

ваша сестра мне… не очень нравится», – он махнул рукой и заявил: «А, мне тоже! Ну и леший с ней,

давайте лучше согласуем таможенные пошлины». После чего мы ошалело посмотрели друг на друга,

расхохотались, и начало дружбе было положено!

Ролар терпеливо переждал взрыв смеха и попытался оправдаться:

– Роль оскорбленного брата мне изначально не удалась, дай, думаю, хоть экономику подтяну! Я же

советник, мне прежде всего положено думать о благополучии долины, а сердечные дела

Повелителей меня не касаются!

– Я не удивлюсь, если они еще и выкуп поделили, – вздохнула Орсана.

– Пропили! – торжественно поправил Ролар. – В «Серебряной подкове», вместе с троллем, как бишь

его там? Вал?

– Но как тебе удалось скрыть это от Лереены?

– Она не может читать мои мысли. Пожалуй, это единственная способность, унаследованная мною

от матери-Повелительницы. – Вампир чуть погрустнел, но тут же тряхнул головой и приподнялся на

стременах, пытаясь разглядеть за Лёном меня: – Вольха, а ты-то чего молчишь? Заснула?

– Умерла, – угрюмо буркнула я, даже не поворачиваясь к друзьям, чтобы случайно не столкнуться

взглядом с Повелителем Догевы.

– Н-да, тяжелый случай… – вздохнул Ролар, явно имея в виду не мою скоропостижную кончину.

– Может, помиритесь наконец? – не вытерпела Орсана.

– Мы не ссорились, – равнодушно возразил Лен.

Я согласно кивнула, хотя с куда большим удовольствием пихнула бы его кулаком в бок, да так,

чтобы аж с коня свалился.

Подруга возвела глаза к небу и укоризненно покачала головой, но оставила нас в покое.

Мы пару раз пускались наперегонки, но, в общем, никуда не спешили, так что за день едва успели

добраться до Браса и проехать еще с десяток верст. На ночлег мы остановились в чистом поле, возле

узкой безымянной речушки. Далеко на юге темнел лес; его холодное дыхание долетало даже сюда,

принося терпкий запах хвои и туманом разливаясь по лугам.

Я помогла развести костер и, отойдя в сторонку, села на травянистом берегу реки, обхватив руками

колени. Распряженные кони в охотку бродили по воде, вычервленной заходящим солнцем.

Никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой и растерянной. Ну и что же мне теперь

делать? Леший с ней, с Верховной Ведьмой, но как помириться с Лёном? За что он так на меня

ополчился? О боги, неужели из-за…

Подошел Ролар и устроился рядышком, тоже делая вид, что любуется закатом.

– Ролар, вопрос жизни и смерти! – торопливо прошептала я, оглядываясь на Лёна. – Он помнит, я

ему сказала? Там, по ту сторону Круга?

Вампир заметно удивился:

– А что ты такого наговорила?

– Какая разница? Жуткого дурака сваляла.

– Да нет, вряд ли, – сжалившись, успокоил меня Ролар. – Я, например, вообще ничего не помню с

момента смерти до пробуждения на алтаре.

– Что?!

Вампир немедленно пожалел, что так успешно отвлек меня от душевных терзаний. Случайно

обмолвившись, он вынужден был идти до конца, иначе я бы не отвязалась.

– Во время войны с людьми я был немногим старше Лёна, а Лереене только-только сравнялось

двенадцать лет. Но она замкнула для меня Круг. Впервые в жизни, тайком от Старейшин и наперекор

им, без страховки. Если бы она потеряла сознание прежде, чем выдернула стилет, ей было бы некому

помочь. – Ролар помолчал, рассеянно изучая бегущие по небу облака, потом усмехнулся и перевел

взгляд на меня. – Поэтому я провожу вас до Витяга, подам в отставку, заберу вещи и вернусь в

Арлисс. Не сердись на нее, Вольха. Она хорошая девочка, добрая, отзывчивая, просто… бестолковая.

И ей без меня очень плохо, что бы она там ни говорила.

– Я ни на кого не сержусь, Ролар. Не обращай внимания на мою неизменно кислую физиономию, вы

тут совершенно ни при чем. Я просто очень устала и запуталась.

– Не ты одна, – лукаво подмигнул вампир и, не давая мне открыть рот, встал, протягивая руку: –

Пойдем-ка к костру, а то эти двое нам сейчас накашеварят – только что морковку нечищеную

пытались в кулеш покрошить, еле отобрал!

Я проснулась посреди ночи. Осмотрелась, приподнявшись на локте. Лён сидел у костра, задумчиво

помешивая палкой угли, остальные крепко спали. Помедлив, я откинула одеяло, подошла и

опустилась на корточки по другую сторону костра. Мы посидели, помолчали, разделенные

пламенем. Лён бросил палку в костер, из угольков выпорхнуло и растаяло в воздухе облачко

хвостатых искр.

– Поговори со мной, – тихо попросила я. – Или прямо скажи, чтобы паршивая ведьма раз и навсегда

оставила тебя в покое.

Он поднял голову и изумленно поглядел на меня, словно не веря своим ушам. Я почувствовала, как

заливаюсь краской. Еще мгновение – и я, развернувшись, сломя голову бросилась бы прочь, но серые

глаза неожиданно потеплели, Лён усмехнулся:

– Не скажу. – И протянул ко мне руки: – Иди сюда!

Я на всякий случай оглянулась, но других кандидаток на примирение не обнаружила. Робко шагнула

вперед, а потом как-то сразу очутилась у Лёна на коленях; обняла за шею, прижавшись всем телом,

как маленькая испуганная девочка. Вампир с шелестом развернул крылья, окутывая меня поверх

своих рук, сомкнувшихся вокруг моей талии. Сразу стало тепло и уютно, мы словно слились в

единое целое, некогда разделенное на две вечно стремящиеся друг к другу половинки.

Лён тихонько прикоснулся губами к моему затылку. Я всхлипнула:

– Я очень за тебя волновалась.

– Знаю.

– Тогда почему ты на меня накричал?

– Сам удивляюсь. Наверное, от растерянности.

– Ты – и растерялся? – не поверила я.

– Ну да. – Лён мягко отстранился, чтобы заглянуть мне в глаза. Вампир улыбался, тепло и чуть

иронично. Как прежде, и мне снова захотелось расплакаться – теперь уже от счастья. – Ты представь

мое состояние – я прихожу в себя в совершенно незнакомом месте, рядом стоит Лереена и жадно

разглядывает меня в упор. Я на нее тоже посмотрел, украдкой, и подумал, что, пожалуй, не стоит

торопиться со сменой ипостаси. Как оказалось, не зря… Пока вы беседовали, я наскоро просмотрел

твою память, и у меня шерсть встала дыбом. Придумать что-нибудь с ходу не удалось, пришлось

затаиться и ожидать более подходящего момента. То есть менее неподходящего, потому что

обстановка все накалялась и накалялась. Когда Орсана заупрямилась, я понял, что дольше медлить

нельзя, перевоплотился, выхватил у ближайшего ложняка меч и снес ему голову. Вы, к счастью, не

растерялись, и началась такая заваруха, что, ей-ей, знал бы – гхыр воскрес! А тут еще ты начинаешь

ни за что ни про что на меня кричать, в чем-то обвинять, я и не сдержался… А потом, каюсь, вел

себя как мальчишка. Ты сердилась, скрывала мысли, и я не знал, что думать и как себя с тобой вести.

– А я – с тобой, – смущенно призналась я. – Я же растерялась, Лён…

– Ты – и растерялась? – передразнил он. – Вольха, мы идиоты! А еще хвастались, что знаем друг

друга, как облупленных…

– Да уж, – хмыкнула я, украдкой вытирая нос. – Я даже о себе, оказывается, многого не знала.

Например, откуда у меня такие красивые глазки.

Вампир разом посерьезнел. Тяжело вздохнул, потупился, и между нами снова пробежал легкий

холодок отчуждения.

– Что ж… рано или поздно мне пришлось бы тебе все рассказать. Вот уж не думал, что это

произойдет таким образом… что буду чувствовать себя виноватым и оправдываться, но… Вольха, я

не назначал тебя Хранительницей. И, будь моя воля, на требушетный выстрел не подпустил бы к

Кругу. – Что?! – опешила я.

Лён торопливо поправился:

– Я доверяю тебе, как никому другому, но дело вовсе не в этом. Ролар рассказывал тебе, как

становятся Хранителями?

– Обмениваются кровью с Повелителем?

– Верно, – Лён помолчал и веско добавил: – а сначала позволяют ему убить себя. Ну, или почти

убить, обмен происходит на грани жизни и смерти, и жизнь далеко не всегда перевешивает. Я обязан

был предупредить об этом будущего Хранителя и заручиться его согласием на обряд.

– Почему же ты этого не сделал?

– Потому что ты и так умирала. На затопленной мостовой, у фонтана, смертельно раненая каменным

мечом. Помнишь?

Я хотела отрицательно, недоуменно помотать головой, но перед глазами сама собой всплыла

пригрезившаяся некогда картина – ночь, вычерненная кровью вода, распластанное на камнях тело…

и Лён, стоящий на коленях, с приложенным к запястью ножом.

«– Arrless, genna! Tredd… Geriin ore guell…

– Держись, девочка! Сейчас… Я не позволю тебе умереть…»

Выходит, не пригрезившаяся…

– У меня не было выбора, – продолжал Лён. – Моя кровь – единственное, что могло тебя спасти, и в

тот момент я меньше всего думал о назначении Хранителя. Да и Ведьминого Круга тогда в Догеве не

было. Ты выжила и даже не заподозрила, что легкая рана на боку – след от ножа, а нанес ее тебе я,

пока ты лежала в забытьи.

– Но ты же отдал мне свой реар! – Я машинально схватилась за гроздь амулетов, хотя еще неделю

назад сорвала шнурок с шеи и со злостью зашвырнула подальше в кусты.

– Это вышло случайно. Мы прощались – возможно навсегда, – и я подумал: почему бы и нет? –

пожал плечами Лён. – Для другого Хранителя этот реар уже не годился, зато подарок из него вышел

прекрасный. Ведь ты не раз жаловалась, что ненавидишь нахальных телепатов, а постоянно

поддерживать магическую защиту невозможно. Куда проще носить на шее безотказный амулет. Но у

меня и в мыслях не было, что он на тебя подействует! В письме, которое ты увезла в Стармин, я

признался твоему Учителю, насколько ты была близка к смерти, и попросил его на всякий случай

понаблюдать за тобой, первое время.

– Это еще зачем?

– Помнишь Арлисский храм?

– Такое забудешь!

– Один из предков Лереены подобным образом спас жизнь тогдашнему правителю Ясневого Града,

не поладившему с бешеной рысью, и благодарные эльфы выстроили вампирам новое святилище для

Круга. Раньше Арлисские Повелители проводили обряд в пещере наподобие догевской, и во время

паводков ее частенько затапливало. Но эльф не стал Хранителем. Его раны благополучно зажили,

однако трансформация не началась, и я был твердо уверен, что все остальные расы невосприимчивы

к нашей крови. Она действует всего несколько минут, потом разрушается, и я хотел убедиться, что

рана успела полностью зажить и со временем ее края не начнут расходиться. Ты бы видела себя со

стороны, монстр разворотил тебе половину грудной клетки! Келла и Старейшины знали, что на

самом деле произошло той ночью. Они видели – мой реар исчез, но были уверены, что я его просто

выбросил. Всё заставляли меня обзавестись новым… Представь, как я изумился и растерялся, когда

приехал в Стармин на стрельбища и с порога увидел у тебя несомненные признаки Хранительницы!

Я по-прежнему мог читать твои мысли, хотя реару полагалось бы их скрывать – не будь между нами

невидимой связи. Но тогда мне было не до откровений, потом все как-то не подворачивалось случая,

а в этом году у тебя начались выпускные экзамены, и я решил – потерплю еще пару месяцев, пусть

Вольха получит свой диплом с отличием, она его заслужила. У Повелителя не может быть двух

Хранителей одновременно; как только я завел бы себе новый реар, ты постепенно снова стала бы

обычным человеком. И обычной ведьмой, ведь твои магические способности тоже пошли бы на спад.

Не исчезли, разумеется, а вернулись в норму.

– Выходит, я сжульничала на экзамене? – огорчилась я, до сих пор слушавшая рассказ Лёна с

крытым ртом.

– Вовсе нет. Ты знаешь все заклинания и умеешь их применять, а каким источником силы при этом

пользуешься, особой роли не играет. Ты же сама рассказывала, что даже архимаги обвешиваются

артефактами-накопителями, ибо для некоторых заклятий, как ни крути, собственных сил не хватает.

– М-м-м-м… – Я, сгорая от стыда, уткнулась лицом в ладони. – Лён, ты прав – я паршивая,

неблагодарная ведьма… Ты спас мне жизнь, а я леший знает что себе надумала, набросилась на тебя,

толком не разобравшись…

– Брось. Мы уже квиты. – Лён осторожно развел мои руки. – Кстати, Верховная Догевская Ведьма,

чем ты в первую очередь займешься на своей новой должности?

– Ну… – Я неопределенно кашлянула, пытаясь выровнять дыхание и не шмыгнуть носом. –

Пожалуй, подам заявление о переводе на полставки.

– Это еще зачем? – опешил Лён.

– А мне понравилось быть просто ведьмой. Полагаю, ты не станешь возражать, если несколько

месяцев в году я буду поднабираться опыта на трактах?

– И долгими зимними вечерами писать мемуары о своих подвигах? – рассмеялся вампир.

– Почему бы и нет? Не совершу, так придумаю! На менестрелей и летописцев полагаться нельзя –

либо забудут, либо так ославят, что лучше бы забыли. Пусти-ка… – Я высвободилась из его объятий

и пошла к реке, вернее, к темнеющим поодаль лознякам.

– Что, отправляешься на поиски подвигов прямо сейчас? – иронично поинтересовался Лён, слишком

хорошо зная меня, а значит, и ответ.

– Нет… в кустики схожу, раз уж проснулась, – смущенно призналась я.

– Погоди, я с тобой!

Вампир догнал меня, и мы вместе вышли на берег. Возле самых лозняков Лён ехидно скомандовал:

«Вампиры налево, ведьмы направо!» Я повернулась было к нему спиной, собираясь скромненько

отбыть в указанном направлении, но не выдержала. Остановилась, зажмурила глаза и отважилась

наконец задать вопрос, мучивший меня всю неделю:

– Лён?

– Что? – преувеличенно бодро откликнулся он.

– Ты сказал, что не выбрал бы меня Хранительницей… правильно, она из меня вышла

никудышная… даже двух слов связать не смогла… но ты все-таки вернулся. Почему?

Тишина затянулась надолго. Он не отвечал и не уходил, словно боялся ответа больше, чем я –

вопроса.

– Вольха?

– Д-да? – чуть слышно выдавила я.

– Потому что я тоже тебя люблю.

И мы разошлись в разные стороны, одинаково ошеломленные и не знающие, что говорить и делать

дальше. Но уверенные, что как-нибудь разберемся.

…И нас ничуть не огорчало, что наша история не войдет в легенды…

Верховная Ведьма

Черная кобыла с подозрительно невинным видом стоит у крыльца, лениво помахивая роскошным

хвостом. Рановато ее заседлали и привели; вернее, это они припозднились с проводами. Зная эту

неугомонную нахалку – час она на одном месте не простоит… значит, успела где-то погулять и

вернуться. Только-только рассвело, долина еще спит, укутанная одеялом тумана, не по-весеннему

густого и холодного. Если кобыла где-то нашкодила, обнаружат это не скоро, так что отдуваться

придется ему – хозяйка лошади решительно встряхивает головой, отбрасывая волосы за плечи, и

примеряется к стремени.

– Не уезжай.

Она опускает занесенную было ногу, оборачивается. Укоризненно и вместе с тем понимающе

смотрит на него. Глаза в глаза, не пытаясь укрыться за ресницами или сторонними мыслями. Мало

кто на это осмеливается. Ветер встрепывает ее длинные, золотисто-рыжие волосы – единственное

светлое пятно посреди этого серого, зябкого утра.

– Почему?

– У меня нехорошее предчувствие.

– Брось! – Она беспечно усмехается, похлопывая лошадь по холке. – Мы же всё давным-давно

обсудили. Мне нужно собрать практический материал для диссертации и получить звание Магистра

-й степени, для такой ответственной должности это просто необходимо. Я же твоя Верховная

Ведьма, забыл?

– Нет, как и то, что ты еще и моя невеста, – невесело шутит он.

– Я вернусь, ты же знаешь.

Он нежно проводит кончиками пальцев от ее виска к подбородку, попутно заправляя за ухо

выбившуюся прядку. Она шутливо уворачивается, нашаривает стремя и вспархивает в седло.

– Знаю.

Черная лошадь охотно трогается с места. Слишком охотно, а значит, вскоре жди незваных гостей,

весьма недовольных столь же неожиданным визитом черной лошади в их только что засеянный

огород, сад, а то и на чердак с опрометчиво приставленной к нему лестницей…

Если он окликнет ее, шагнет вперед или хотя бы опустит голову, выдавая, как тяжело у него на

сердце, она тут же вернется.

Он знает и это. И молчит.

Часть первая

Житие святого Фендюлия

Каков дайн, таков и храм.

Весной даже дремучий бор, кишмя кишащий диким зверьем и упырями, язык не поворачивается

назвать темным и зловещим. Мрачный скрип обомшелых стволов утонул в птичьем щебете, а земля

– в цветущих пролесках, придавших старому лесу непривычно радостный, чарующий и

таинственный вид. Так и ждешь, что во-о-он из-за той кучи бурелома сейчас появится прекрасная

дриада верхом на белоснежном единороге (можно по отдельности) или добрая волшебница,

разомлевшая на солнышке и посему готовая безвозмездно осчастливить первого встречного

исполнением трех его заветных желаний (ну хотя бы одного, самого-самого!).

Впрочем, на худой конец сойдет и злобная ведьма на черной кобыле.

– Итак, Смолка, что мы имеем?

Кобыла прижала уши и неопределенно позвенела уздой. На данный момент ее хозяйка и впрямь

отличалась редкостной злобностью – пару минут назад у нее в довершение ко всем бедам отвалилась

подметка на совсем казалось бы новом сапоге. Стремя неприятно холодило босую ногу; отпустив

поводья, я крутила в руках провинившуюся обувку, размышляя, то ли плюнуть на все и подклеить ее

с помощью магии, то ли вернуться в село и устроить разнос жуликоватому сапожнику с гнилой

дратвой. Возвращаться, хоть и не слишком далеко, не хотелось. Трех кладней

[2]тоже было жалко, а заклинание придется подновлять ежедневно. Ладно, заеду к этому

халтурщику попозже, на обратной дороге. Помнится, он с пеной у рта заверял: дескать, «сто лет

износу не будет!», так что до конца гарантийного срока еще далеко.

С отвращением пошептав на сапог, я натянула его на ногу. Вроде держится и даже удобнее стал, в

носке не жмет. Слегка подобрев, я наконец-то соизволила оглядеться по сторонам, но любоваться

оживающей природой было поздно – лес закончился, а трава на опушке только-только пустилась в

рост, робко выглядывая из-под сухих прошлогодних гривок.

– А имеем мы вот что, – задумчиво сказала я, так и не дождавшись ответа от кобылы.

В пяти саженях от опушки, прямо к стволу стоящей на отшибе березки была приколочена

растрескавшаяся шильда с отломанным носом. Мне так и не удалось толком разобрать полустертые

дождями и временем руны – то ли «Малинники», то ли «Малые Липки». Ни малины, ни липок я с

ходу не заметила и на карте ничего похожего не отыскала. Странно, вряд ли моя карта древнее этой

шильды… Надо будет расспросить кого-нибудь из местных, куда это меня занесло – вчера вечером я

для разнообразия доверилась незнакомой дороге, логично рассудив, что в чистом поле она вряд ли

оборвется, а работа для ведьмы найдется везде. Ну или почти везде.

Под первой доской висела вторая, новехонькая, с витиеватой надписью:

– Не больно-то и хотелось, – вполголоса проворчала я.

Вероятно, где-то поблизости обретался крупный храм, таким нехитрым способом отваживающий

конкурентов. И это несмотря на королевский указ, уравнивающий в правах магию и религию! Увы, только на

бумаге. Если в столице и городах маги с елейными улыбочками раскланивались с дайнами,

[3]то в более отдаленных местах власть Ковена Магов заметно ослабевала, переходя к

священнослужителям. Неудивительно – ведь стать дайном мог практически любой, а должность эта

легкая и хлебная, так что желающих хватало на все села, даже самые глухие. Магические же

способности проявлялись далеко не у каждого, а единственная на всю Белорию Школа Чародеев

Пифий и Травниц находилась в столице, где и оставалась работать большая часть выпускников.

Денег у меня пока хватало, а по опыту я знала: стоит проехать пару-тройку негостеприимных

селений – и в четвертом ведьме окажут самый теплый прием, причем туда тайком сбегутся жители из

трех предыдущих. Запретить-то магию можно, но заклинания молитвами не заменишь, и слова

«значит, так было угодно богам» служат слабым утешением для молодого вдовца, чья жена

приглянулась упырю или скончалась от родильной горячки.

Я огляделась, привстав на стременах. Так, вот и Липки-Малинки – довольно большое село, даже с

ярмарочной площадью, в настоящий момент пустующей. Храма что-то не заметно. Левее, за

березовой рощицей, небольшое озерцо в низинке, правее – пересеченная речушкой пустошь, по

которой маленькими группками бродят коровы и овцы, печально изучая бурую землю с редким

вкраплением зелени. А дальше, за селом, на лесистой горочке… ого!

Замок был огромен. До него оставалось не меньше пяти верст, а макушки всех восьми башен уже

горделиво возвышались над лесом, притягивая взгляд яркой кирпичной кладкой. На шпилях

трепетали заостренные язычки флагов. Не верилось, что все башни обнесены одной стеной – места

между ними хватило бы на восемь замков, – но кому придет в голову ставить их рядком?!

Я мигом сообразила, где нахожусь. Не Малинки, а Маел-ине-киррен, по-гномьи – Вороньи Когти,

название крупнейшего в Белории рыцарского замка. А село, вероятно, называется «Перекрестье» –

вон на столбе у околицы виднеется еще одна шильда.

Подъехав поближе, я убедилась в своей правоте. Перекрестье было одним из тех селений, что взяли

начало от постоялого двора на скрещении дорог. Одной дорогой – той, по которой я приехала, –

сейчас уже почти не пользовались, и она превратилась в обычную сельскую улочку, зато вторая с

годами расширилась почти до размеров тракта и вела в гору, к замку.

Селяне глядели на меня неприязненно, не выходя за калитки, но и не отлипая от оных. Многие

демонстративно крестились и плевали через плечо, кто-то даже показал шиш, якобы отводящий

порчу (я не осталась в долгу, продемонстрировав другой, не менее символичный палец). Скрывать

свою профессию я и не подумала, напротив – откинула капюшон куртки и гордо выпрямилась в

седле, чтобы всем хорошо были видны трепещущие на ветру рыжие волосы и рукоять висящего за

спиной меча. Проезжать-то через село мне никто не запрещал, как и рекламировать «бесовской

промысел». Я подметила парочку заинтересованных взглядов и довольно усмехнулась. Может,

выехать за околицу и остановиться в ближайшей рощице, поджидая клиентов?

Но тут я заметила корчму и мигом изменила планы. Тряское седло и черствые бутерброды уже

сидели у меня в печенках – неплохо бы в кои-то веки побаловать и желудок, а заодно размять ноги и

местечко повыше.

Ни чистотой, ни обилием посетителей корчма похвастаться не могла. При моем появлении она

обезлюдела окончательно, а корчмарь, даже не поинтересовавшись, чего я изволю, брякнул передо

мной наполненную едой тарелку.

Картошка оказалась пересоленной, огурцы дряблыми, а отбивная подозрительно напоминала мою

отлетевшую подметку. Кое-как насадив сей кулинарный шедевр на вилку, снять его я уже не смогла.

Укусить тоже не рискнула, красочно представив два ряда зубов по соседству с вилкой. И потом, с

одного края ее, кажется, уже грызли, но тоже не преуспели… Я в последний раз тряхнула вилкой, и

отбивная неожиданно поддалась. Со зловещим свистом рассекая воздух, она на бреющем полете

пронеслась через корчму и шлепнулась в ведро с помоями, где и затонула. Корчмарь тоскливо

скривился – видимо, уникальное кушанье кочевало со стола на стол с самого утра и входило в меню

не только обеда, но и ужина.

Вилка освободилась, и я занялась печальным размазыванием картошки по тарелке. Есть захотелось

еще больше, но, увы, не настолько, чтобы заставить себя проглотить хотя бы кусочек этого месива,

порочащего доброе имя еды.

Отложив вилку, я посмотрела в окно. Возле корчмы уныло слонялись какие-то мужички, то и дело

поглядывая на дверь и перебрасываясь парой слов. Кажется, они были совсем не прочь пропустить

по кружечке пива, но привязанная у дверей кобыла одними своими желтыми глазами отпугивала

страждущих, не говоря уж о засевшей в корчме ведьме.

Корчмарь уже несколько раз прошелся мимо моего стола, в последний раз так и оставшись стоять

рядом, выразительно сопя над моим ухом. Я, откинувшись на спинку стула, делала вид, что ничего

не замечаю. Да и вообще, похоже, собралась малость вздремнуть…

– Эй, уважаемая! – Не выдержав, мужик выдвинулся на передний план. Уважения в его голосе я что-

то не заметила, только досаду, несколько сдерживаемую страхом перед ведьмой. – Вы

расплачиваться собираетесь али как?

– Собираюсь, – охотно подтвердила я, для наглядности прокручивая в пальцах серебряную монетку.

Корчмарь протянул было руку, но денежка исчезла так же внезапно, как и появилась. – Но разве это

надлежит делать не перед самым уходом?

Мужик неохотно, но утвердительно кивнул.

– Ну так идите, любезный, занимайтесь своими делами, я никуда не тороплюсь, – благодушно

заверила я, поуютнее устраиваясь на стуле. – У вас такое милое заведение и так вкусно кормят, что

хочется растянуть это удовольствие подольше. Скажем, до вечера. А может, и заночевать? Вы ведь

ничего не имеете против, верно?

Корчмарь засопел, как дракон, похитивший принцессу, а в логове обнаруживший, что перепутал ее с

девяностолетней служанкой. Причем выпроводить польщенную бабку оказалось не легче, чем

наглую ведьму, мешающую травить более покладистых клиентов. Не знаю, как там выкручивался

дракон, а передо мной уже через пятнадцать минут стояла тарелка с эксклюзивной куриной грудкой

в густом соусе, свеженькая, еще дымящаяся.

– Надеюсь, этим госпожа ведьма насытится быстрее, – мрачно буркнул мужик.

Нежная курятина и впрямь таяла во рту. Я хотела из вредности растянуть удовольствие еще на

полчасика, но, позорно проиграв здоровому аппетиту, проглотила все за несколько минут и с

сожалением бросила в опустевшую тарелку искомую монету.

Отвязав кобылу, я с некоторым трудом взгромоздила на седло свое сытое тело и выехала за ворота,

собираясь действовать по ранее намеченному плану, но не тут-то было.

Как оказалось, алчущие пива мужички не теряли времени даром. Пока я сидела в корчме, они

сподобились послать гонца и хуже того – он успел вернуться с подкреплением.

На меня надвигалось по меньшей мере пять пудов железа – два скрывали под собой рыцаря, еще три

– его верного коня, медленно и величаво переставляющего ноги. Из-под длинного серебристо-серого

чепрака виднелись только мохнатые бабки с массивными копытами. Верхняя часть боевого скакуна

была надежно упакована в шлем с прорезями для глаз, ушей и ноздрей, от которого до самой луки

седла спускался воротник из начищенных до блеска пластин. Круп прикрывал крупноячеистый

каркас из стальных полос, так что единственным уязвимым местом остался раздраженно

помахивающий хвост.

Всадник экипировался еще основательнее – его проще было сплющить, чем ранить. Кольчужные

элементы чередовались с литыми, у седла висел огромный двуручный меч, едва не царапавший

землю. Все это весело дребезжало и лязгало при малейшем движении, распугивая кур и приводя в

ярость собак.

За рыцарем, почтительно приотстав на полкорпуса, на низкорослом мышастом коньке трусил

оруженосец – темноволосый паренек лет пятнадцати со смешливым, еще безусым лицом. Никакого

оружия, правда, он не нес и не вез, да и из доспехов на нем была только легкая кольчужка до

середины бедра, перехваченная в поясе простым кожаным ремнем. Замыкали процессию два десятка

деревенских шавок, тщетно пытавшихся перелаять издаваемое рыцарем бряцанье.

Я уважительно хмыкнула, заметив золотой орден на серебряной цепи, удобно лежащий в выемке

нагрудника. Как и у магов, высшие чины рыцарского ордена именовались магистрами. Впрочем, не

стоило обольщаться – рыцари были беззаветно преданы храму и называли магию не иначе как

«мерзким колдовством» или «гнусной волшбой». К ведьмам они относились соответственно.

Я посторонилась было к обочине, но оба коня вильнули мне навстречу и остановились,

недвусмысленно перегораживая дорогу. Магистр, явно рисуясь, заставил своего «горячего»

тяжеловоза привстать на дыбы и вяло помахать передними копытами. О землю они лязгнули с таким

грохотом, что я всерьез испугалась, как бы всадник с конем не рассыпались на отдельные сегменты.

Стоит ли добавлять – мы со Смолкой даже не шелохнулись, взирая на рыцаря с таким искренним

изумлением, что оруженосец смущенно потупился.

– Уа веваю веваить с вованой вевой! – гулко, с подвыванием донеслось из-под шлема.

Изумление перешло в не менее искреннее недоумение, кобыла даже по-собачьи повернула голову

набок, вслушиваясь в гуляющее по доспехам эхо.

– Вероятно, господин магистр имел в виду, что желает говорить с ведьмой, – пришел на помощь

парнишка. – Вованой? – подозрительно уточнила я.

– Истинно так! – Рыцарь наконец сообразил откинуть забрало. – Ибо ведьма суть порождение тьмы,

рассадник зла и средоточие мракобесьей силы на сей грешной земле, а посему иначе чем поганой

называть ее недопустимо!

– Польщена, – пробормотала я. – И что с того? Вы решили разнообразить унылую жизнь этого

добропорядочного села моим образцово-показательным сожжением?

– Увы, нет, – с искренним огорчением признался магистр. – Мы, то есть орден Белого Ворона в моем

лице, желаем тебя нанять.

Я повнимательнее пригляделась к золотому ордену. Честно говоря, птичка больше смахивала на

курицу, причем далеко не в лучшей форме. Создавалось впечатление, что несчастная покончила

жизнь самоубийством, удавившись на серебряной цепи, где и болталась поныне с развернутыми

крыльями, вытянутыми лапами и неестественно искривленной шеей.

Основной смысл сказанного дошел до меня чуть позже.

– Нанять? Меня?! Вы что, шутите?

По мрачной физиономии магистра было видно, что он тоже хотел бы так думать, но, к сожалению, не

может.

– Очень не хочется вас огорчать, – вкрадчиво начала я, – но на выезде из леса висит весьма

многообещающая табличка…

– Знаю, – отмахнулся рыцарь. – Я сам ее там приколотил.

– Оригинальный же у вас способ оповещать проезжих магов о свободной вакансии, – фыркнула я.

Кобыла с готовностью поддержала меня аналогичным, но куда более ехидным и раскатистым

звуком. – Избави нас боги от вашего бесовского племени! – раздраженно повысил голос магистр. – Нам

нужна ОДНА ведьма для выполнения ОДНОГО задания. Потом, хоть это и претит нашим

убеждениям, мы ее отпустим…

Рыцарь и оруженосец растерянно переглянулись, не понимая, что меня так насмешило. Согнувшись

от хохота над лукой седла, я с трудом выдавила:

– То есть вы хотите сказать… что вы меня… поймали?! Ой, не могу…

– Ну почти поймали, – поправился оруженосец, сникая под тяжелым взглядом старшего по званию. –

Так сказать, в процессе…

– Ага. – Я легонько похлопала себя по груди, изгоняя остатки клокочущего там смеха. – Но, если я не

ослышалась, изначально речь шла о найме, а это слово вроде бы предполагает оплату моей бурной

деятельности, не так ли?

– Верно, – высокомерно подтвердил магистр, – ты оказываешь нам кой-какую услугу, а мы дарим

тебе жизнь и свободу. По-моему, это вполне достойная цена за твои богомерзкие деяния.

– То есть вы хотите расплатиться со мной из отобранного у меня же кошелька? Нет, не пойдет.

Попробуйте его сначала отобрать.

У рыцаря нервно дернулась щека. Видимо, до сих пор он сталкивался только с деревенскими

знахарками, не способными сотворить даже простенький пульсар. Проверять, на что способен

боевой маг с высшим образованием, ему очень не хотелось. Но отступать было поздно.

Магистр опустил забрало и пафосно бухнул шпорами по стальным конским бокам. Верный скакун,

отреагировав скорее на привычный звук, с нарастающей скоростью двинулся вперед.

– Трепещи, нечисть, ибо в оголовье моего меча заключен ноготь с левой ноги святого Фендюлия и

одно прикосновение к нему обратит тебя в прах!

– Трепещу, – честно призналась я. – Пакость какая, вот уж к чему мне совершенно не хочется

прикасаться! Рыцарь возмущенно взревел и бросился в атаку.

В моем мече никаких Фендюлиев не содержалось, да и обнажать его я не собиралась. Во-первых,

честный бой (в моем понимании) проводился на самом удобном для каждого противника оружии,

отнести к каковым меч я, увы, не могла. А во-вторых, из ножен торчала всего лишь рукоять с

обломком клинка, которому я никак не могла подыскать замену. За полтора года работы на трактах я

сменила по меньшей мере дюжину всевозможных мечей – от гномьих до эльфийских. Зловредные

клинки категорически отказывались работать со мной в паре: они терялись, ломались, гнулись или

оплавлялись в ядовитой крови нежити; их крали, нечаянно путали на постоялых дворах, одалживали

и забывали вернуть, а то и забирали с собой в могилу, оставляя меня «безутешно» скрипеть зубами и

снова развязывать кошелек.

Так что я просто-напросто щелкнула пальцами, и рыцарь с Фендюлием пронеслись мимо, вхолостую

махнув мечом над моей макушкой. Отвести глаза человеку – простейший трюк, мы освоили его еще

на пятом курсе, таская яблоки у скаредных торговок. Проскакав до конца улицы, магистр натянул

поводья, озадаченно потряс головой и, нацелив меч, как копье, зашел на второй круг… третий…

четвертый… Пыль вдоль улицы стояла столбом. Селяне, разбившись на две группы поддержки, восторженными и

разочарованными воплями встречали каждый забег. Мы со Смолкой только заинтригованно

поворачивали головы туда-сюда, не двигаясь с места.

Наконец магистр решил сменить тактику и пошел на нас с грозной медлительностью тяжелой

баллисты, заряженной двухаршинным мечом. Выглядело это весьма эффектно, я даже слегка

забеспокоилась, но тут Смолка кокетливо изогнула шею и тоненько, вопросительно заржала.

В охоте на ведьму произошла небольшая заминка – конь действительно оказался конем и проявил к

Смолке немалый интерес, загарцевав так, что рыцарь зазвенел всеми суставами. Магистр сердито

рванул поводья, но жеребец решил проявить норов и начал крутиться на одном месте, порываясь

встать на дыбы уже по собственной инициативе.

Мне было очень любопытно, как же они все-таки собираются меня ловить, поэтому я не спешила

отговариваться срочными делами, требующими моего немедленного бегства с поля ловли.

Оруженосец подъехал поближе, и мы синхронными охами-ахами встречали каждый взбрык жеребца.

Магистр уже отчаялся его обуздать, бросил поводья, меч и, припав к конской шее, судорожно

цеплялся за нее обеими руками.

– Э-э-э-э… госпожа ведьма, – неуверенно начал парень, не отрывая взгляда от увлекательного

зрелища. – А может, вы добровольно сдадитесь?

– Ни за что, – рассеянно отозвалась я, одобрительно наблюдая, как рыцарь начинает потихоньку

сползать влево. – Буду бороться до последнего…

– А если мы назначим за вашу поимку некоторую сумму и вы первая захотите ее получить?

Я поглядела на оруженосца с куда большим интересом и вниманием, чем вначале. Простоватое,

добродушное и открытое лицо, но с волевым подбородком. Карие глаза, слишком серьезные для

столь юного возраста. Из таких мальчишек со временем вырастают верные соратники или грозные

враги. Впрочем, пока что он даже не удостоился права носить собственный меч, а мышастый конек

привык скорее к водовозной тележке, нежели к седлу.

– Это зависит от размера суммы, – осторожно сказала я.

Парень с готовностью отцепил от пояса кошель и перебросил мне. Мешочек неожиданно приятно

оттянул руку. Я развязала, заглянула. Ого! Навскидку не меньше пятидесяти кладней золотом.

Посмотрим, конечно, что за работенку они мне подсунут, но в случае чего всегда можно потребовать

надбавку за риск. Ибо ловить ведьму, как оказалось, весьма опасное, сложное и неблагодарное

занятие… Грохот! Магистр распластался на земле, впечатавшись в нее на добрых полпяди. Конь тут

же перестал выписывать кренделя и застыл как вкопанный, любуясь результатом.

– Ладно, – коротко сказала я, запихнув кошель в сумку к снадобьям. – Ничего не обещаю, но

попробую изловить эту мерзавку.

Бросив на меня благодарный и извиняющийся взгляд, парень соскочил с коня, торопливо подбежал к

распростертому рыцарю и, присев на корточки, почтительно поднял ему забрало:

– Вы победили, господин, она сдается!

– Очень хорошо, – пробормотал магистр, барахтаясь на спине, как перевернутый жук. – Помоги мне

подняться, Тивалий!

Парень с готовностью подхватил рыцаря под мышки и, покраснев от натуги, с грехом пополам

установил в вертикальном положении. Даже не глянув на столь успешно изловленную ведьму,

магистр с пыхтением полез на смиренно замершего коня. Самым сложным оказалось задрать ногу до

стремени, а вдевать ее туда пришлось оруженосцу, благо железный носок был предусмотрительно

заострен. Немножко попрыгав на одной ноге, магистр угнездился-таки в седле и лишь тогда

соизволил обратить на меня внимание.

Я одарила его обворожительнейшей улыбкой. Рыцарь покраснел, но на провокацию не поддался.

– И еще, – сухо бросил он. – Если уж мы, помолясь и скрепя сердце, решили прибегнуть к помощи

нечистых сил, то это должны быть силы высшего качества, а не жалкие потуги бродячих

шарлатанов! Я пожала плечами. Вполне закономерное требование, хоть я и предпочитала, чтобы его высказывали

иным тоном. Порывшись в чересседельной сумке, я достала изрядно потрепанный свиток с жирными

пятнами и налипшими крошками – свидетельство об окончании Школы Магов с последующим

послужным списком – и протянула его магистру.

Рыцарь брезгливо, двумя пальцами цапнул свиток за уголок, встряхнул, чтобы тот развернулся, и

начал читать. После первой же строчки его глаза изумленно полезли на лоб, после второй пергамент

выскользнул из ослабевших пальцев и, на лету свернувшись, скакнул в мою подставленную ладонь.

– Ну так что, господин магистр, мои рекомендации вас устраивают? – самым невинным тоном

поинтересовалась я.

– Д-да, поган… госпожа ведьма, более чем.

– Отлично. – Я тронула повод, и потрясенный магистр безропотно позволил мне возглавить

«ловчий» отряд.

Вблизи замок не просто впечатлял – ошеломлял своими размерами, возвышаясь надо мной, как

скала. Разумеется, неприступная. Вдоль крепостной стены тянулся широкий ров, заполненный водой

с врытыми в дно кольями. Поскольку врагов в ближайшее время не предвиделось, ров находился на

реконструкции и воды в нем было курице по колено. Согнанные из Перекрестья мужички споро

орудовали широкими лопатами, вычерпывая скопившуюся за годы тину. У края рва стояла телега с

обтесанными кольями на замену подгнившим. По горкам выброшенного на берег ила возмущенно

скакали крупные лягушки. Ржавых доспехов, черепов и прочих свидетельств славных битв я что-то

не заметила. Враги (обычно степные орки, хотя, бывало, на Белорию зарились и ее ближайшие

соседи – Винесса с Волменией) подходили к замку, задирали, как и я, головы, присвистывали,

говорили: «Нашли дураков!» – и, даже не пытаясь начать осаду, шли воевать в другое место.

Рыцарям, ругаясь, приходилось вылезать из-за крепостных стен и догонять недобросовестного

противника в чистом поле или прямиком маршировать на соединение с регулярной армией.

Строили замок гномы, неспешно и капитально. Целых сто тридцать лет, пока очередной король не

сообразил заменить повременную плату на сдельную, и не прошло трех месяцев, как Вороньи Когти

были торжественно сданы в эксплуатацию. Но, поскольку враги не оценили проделанную ради них

работу, оборонительный бастион переквалифицировался в рыцарскую школу, исправно

поставлявшую Белорскому легиону бравых вояк.

Попасть на тот берег можно было по одному-единственному подъемному мосту (не считая,

разумеется, тайных ходов, которыми изобиловала любая уважающая себя крепость). Помимо

массивной, укрепленной стальными полосами двери, вход в крепость защищала решетка с

торчащими наружу шипами длиной в ладонь. Это еще не все – за решеткой начинался длинный

узкий коридор, в котором тоже виднелись распахнутые створки. Под потолком чернели

прямоугольные окошки бойниц, из которых стоя́щие во дворе лучники могли без помех

расстреливать опрометчиво сунувшихся в коридор захватчиков. Держать здесь оборону было одно

удовольствие; жаль, что враги ни разу его не доставили…

Сейчас мост был опущен, все двери открыты, а решетка поднята. Возле нее, прислонившись к стенам

и вяло беседуя, бдели на страже двое рыцарей. При виде нас они торопливо выпрямились, зазвенев

доспехами. Я неожиданно спохватилась, что больше не слышу топота и лязганья за спиной. Осадила лошадь,

обернулась. Рыцарь и оруженосец стояли в пяти шагах от моста, наблюдая за мной с каким-то

подозрительным, жадным любопытством.

– В чем дело? – недоверчиво поинтересовалась я. – Только не говорите, что вы подпилили его

специально ради моей скромной особы!

– Нет, что вы, госпожа ведьма! – поспешил заверить парень и, объехав Смолку, первым пересек

мост. Остановился у дверей, развернул коня и снова уставился на меня.

Что любопытно: на лицах стражников застыло то же самое выжидательное выражение. Они даже

коротко перешепнулись и ударили по рукам, заключая какое-то пари.

Мимо меня, демонстративно не торопясь и не оглядываясь, проехал магистр.

Упираться дальше было глупо. Обычный мост, широкий, надежный, на двух толстенных цепях. По

нему свободно могли промаршировать четыре ряда конных всадников в увесистой броне, а он бы

даже не шелохнулся. Пожав плечами, я повелительно причмокнула и тряхнула поводьями. Работа

есть работа, причуды клиентов меня волновать не должны.

Стоило кобыле ступить на тот берег, как все облегченно вздохнули, перебросились

многозначительными взглядами, и магистр, дав знак следовать за ним, направил коня под

островерхий свод длинной темной галереи.

– Может, все-таки объяснишь? – шепотом попросила я у приотставшего, поравнявшегося со мной

оруженосца. Парень покосился на магистра и тоже вполголоса ответил:

– Считается, что на этом мосту лежит проклятие, которое приносит ступившим на него женщинам

мгновенную смерть.

– Что?! – От возмущения я даже остановилась, и рыцари вслед за мной. – А раньше нельзя было

сказать? – Ну вы же ведьма, – смущенно пробормотал парень.

– Вот именно! Ведьма, а не колдун! Или «средоточия зла» для вас на одно лицо?

– Да нет, – поспешил исправиться Тивалий, – вы, разумеется, еще и очаровательная женщина, но

разве ведьме может навредить какое-то там проклятие?

«Еще как может!» – чуть не вырвалось у меня, но я вовремя прикусила язык. Не стоит подрывать

собственную репутацию, тем более что проклятие не сработало и никакой магии у моста я не

почувствовала. Вероятно, этот слушок пустили сами магистры, чтобы помочь остальным рыцарям

соблюдать священный обет целомудрия – хотя бы в пределах замка.

– А вдруг я бы от неожиданности отразила проклятие на кого-нибудь из вас? – нашлась я.

Эта заманчивая перспектива рыцарям почему-то не понравилась. Парень поспешно отступил к стене,

магистр так вообще на всякий случай опустил забрало.

Коридор кончился, замок так и не начался. Крепостная стена соединяла восемь сторожевых башен –

Когтей, а в промежутке между ней и собственно замком без труда умещались кузница, конюшни,

огороженное ристалище и приземистая пекарня с двумя трубами, от которой вкусно веяло свежим

хлебом. Подъехав к замковым воротам, ничем не уступающим крепостным, мы спешились. От конюшни уже

бежали двое пареньков, принявших у нас лошадей. Еще один длинный коридор (на сей раз без

бойниц, но с тремя решетчатыми дверями), и я очутилась в самом сердце Вороньих Когтей –

внутреннем дворе.

Здесь было тихо и прохладно, сверху доносилось нежное воркование горлиц. Пышные вечнозеленые

плющи забрасывали плети до самого карниза. В центре двора стояла небольшая шестиугольная

беседка с черепитчатой крышей, увенчанной деревянным изображением ворона. Приглядевшись, я

сообразила, что это колодец с высоким срубом посредине.

Центральный двор четырьмя арками открывался в дворики поменьше. В замок вели шестнадцать

одинаковых дверей с крылечками в три ступеньки (у меня тут же возникло подозрение, что половина

из них фальшивая и заложена кирпичом, чтобы сбить с толку штурмующего противника). К одной из

них магистр и направился.

Казалось бы, в таком огромном замке и коридоры должны быть широченные – ничего подобного!

Высокие – да, в три моих роста, но идти по ним пришлось цепочкой. Правда, они частенько

расширялись в такие же небольшие комнатки со сводчатыми потолками и дверями в боковых стенах.

Некоторые из них были открыты, давая начало точно таким же коридорам, отличавшимся только

способом освещения – настенными факелами или солнечными лучами сквозь зарешеченные окошки.

В одиночку я заблудилась бы тут уже через несколько минут, и кто знает – не постигла ли эта

печальная участь десяток-другой рыцарей и не наткнемся ли мы за поворотом на их истлевшие

останки… – А где все? – поинтересовалась я, удивленная царившей в коридорах тишиной.

– Обеденное время, – пояснил паренек. – Братья пребывают в трапезной, куда мы и направляемся.

Направляться предлагалось по винтовой лестнице, штопором закручивающейся в каменный мешок.

То ли гномы, забывшись, построили ее по себе, то ли в планах она значилась как ловушка для

упитанных врагов, но уже после первого витка я испытала на себе все прелести клаустрофобии.

Левой стены я касалась слегка отставленным локтем, а центрального столба – боком, инстинктивно

пригибаясь, чтобы не стукнуться головой о низкий потолок. Магистр, видимо, забывал это делать,

ибо спереди периодически доносился немелодичный звон и такая же неблагозвучная ругань.

– Это что, единственный путь наверх? – пропыхтела я, когда десятая дюжина ступенек наконец-то

увенчалась дверью и мы остановились, чтобы перевести дух.

– Нет, госпожа ведьма. Это потайной ход, им пользуются только магистры либо почетные гости.

Прочие поднимаются на второй этаж по четырем обычным лестницам. А вот на третий, где живут

магистры, ведут только винтовые.

– А четвертый есть?

– Да, башня. Там мы вас и поселим… в смысле, заключим, – торопливо поправился паренек, глянув

на магистра.

Я мысленно застонала, представив три лестницы подряд. Мы снова тронулись в путь, оруженосец

вдохновенно продолжал:

– У нас есть предание о славном рыцаре, коий первым заметил вражеское войско, аки тать в ночи

крадущееся по лесу в обход замка. Дабы поскорее принести молящимся в башне магистрам эту

важную весть, сей доблестный муж без остановки пробежал все триста восемьдесят семь ступеней и

пал бездыханным!

– А у вас нет комнаты… то есть темницы… где-нибудь в подвале? – жалобно спросила я. – Застенок

там какой-нибудь пыточный, а?

– Есть, но умертвие бродит только по верхним этажам, так что вам все равно придется… – Парень

осекся, сообразив, что сболтнул лишнее.

– Какое уме… – начала я, но тут магистр, не сбавляя хода, раздраженно толкнул двустворчатые

двери. Те неожиданно легко распахнулись, звучно грохнув о стены, отскочили от них и понеслись обратно.

Прошмыгнуть вслед за рыцарем я не успевала и вскинула руки, привычно заменяя обычный толчок

магическим. Чуточку не рассчитала или створки оказались с гнильцой, но в результате они

неожиданно для меня самой с треском разлетелись в крупную щепу, усыпавшую пол на двадцать

локтей вперед.

Разумеется, столь эффектное появление не прошло незамеченным. На меня уставились по меньшей

мере четыре сотни глаз, причем два десятка – из-под ближайшего стола. Обладатели последних,

видимо, сидели в засаде, ибо рыцарь и трусость – вещи несовместимые, хотя бы по рыцарскому

уставу, имеющему ту же силу, что и королевский приказ о магах и дайнах.

– Извините, – кашлянув, пробормотала я в наступившей тишине. – Я нечаянно…

Вытянувшиеся лица окружающих выражали глубочайшее сомнение на этот счет.

– Это ведьма. – Магистр брезгливо ткнул в меня пальцем.

Я так задумчиво покосилась на вышеозначенный орган, что магистр поспешил его отдернуть и,

стянув железную перчатку, украдкой проверить на предмет ущерба.

Особого удивления эта новость не вызвала. Видимо, все прекрасно знали, куда и зачем поехал

магистр. Молодежь разглядывала меня с боязливым интересом, рыцари постарше безуспешно

пытались скрыть это же чувство за высокомерным презрением. Впрочем, было и несколько прямых,

спокойных, оценивающих взглядов. Эти даже слегка поклонились, приветствуя даму.

Зал был огромен, даже больше королевского. За ближайшими к стене столами сидели оруженосцы,

во втором ряду – молодые рыцари, в третьем – матерые воины, вальяжно развалившиеся на стульях.

В центре столовались магистры. Пять стульев из девяти пустовали, один выделялся более высокой и

массивной спинкой, инкрустированной драгоценными камнями. «Мой» магистр, не останавливаясь,

прошествовал к стулу поскромнее, оруженосец почтительно выдвинул мне соседний и встал за его

спинкой. Гул голосов неожиданно утих. Даже магистры вскочили с мест и вытянулись по струнке, провожая

глазами седовласого мужчину лет шестидесяти, неторопливо шествующего к центральному столу.

Ни оружия, ни доспехов на нем не было – только белая длинная ряса с золотистой вышивкой на

груди. Ворон, разумеется.

Я недоуменно глянула на Тивалия.

– Это глава ордена, Верховный магистр, – благоговейно прошептал парень. – Последние две недели

он усердно умерщвляет плоть голодом и самобичеванием, моля святого Фендюлия избавить нас от

напасти! Плоти в Верховном магистре и впрямь было многовато, хватило бы еще на полгодика умерщвления.

Эдакий добродушный толстячок, давным-давно отмахавший свое мечом и заслуженно почивающий

на лаврах. Пересекая зал, он мимоходом потрепал по голове смущенного подростка, перекинулся

парой слов с мгновенно зардевшимся рыцарем и, как ни странно, довольно приветливо кивнул мне.

Нахально сидящей, разумеется.

Прежде чем занять свое место, Верховный сложил руки на груди и склонил голову.

– Помолимся, братья, и возблагодарим святого Фендюлия за ниспосланную нам пищу!

Я обвела взглядом стол. Похоже, святой состоял в близком родстве с корчмарем из Перекрестья: на

большинстве блюд лежали четвертушки лука, крупно нарезанный хлеб и сыр сомнительной

свежести, а в расставленных между ними кувшинах плескалась обычная вода (я без зазрения совести

наклонила один и понюхала).

Кое-где сиротливо чахли жареные куры, наводившие на мысль о птичьем море, когда первыми

издыхают цыплята и почетные пенсионеры. Одинокая щука в ужасе взирала на ораву голодных

рыцарей, которые уже собирались устроить турнир за обладание ее хладным телом.

Рыцари, видя такое дело, тоже не затянули с благодарностями. Но только они опустили руки и

нацелились на ближайших цыплят, как Верховный магистр еще более торжественным голосом

объявил: – Братья мои! Когда я гляжу на это изобилие, я одновременно радуюсь и скорблю, ибо мы пребываем

во грехе чревоугодия…

Я на всякий случай еще раз осмотрела стол, тщетно пытаясь обнаружить пропущенное изобилие.

– …коий тяжким камнем ложится в и без того переполненную чашу грехов наших, давая

угнездившемуся в замке злу дополнительные силы. А посему предлагаю объявить трехдневный

внеплановый пост во славу святого Фендюлия и на погибель умертвию. Конечно, сие дело сугубо

добровольное и мы ни в коем разе не станем осуждать малодушных…

Малодушных не нашлось, хотя одобрительная улыбка магистра была слабой заменой уплывшим из-

под носа калориям. Прислуживающие в зале мальчишки быстро собрали и унесли на кухню

злокозненных кур, уличенных в пособничестве умертвию. Рыцари мрачно хрустели луком, стараясь

не глядеть и не дышать друг на друга. Я еще не успела проголодаться, Верховный магистр усердно

самоистязался, так что ничто не мешало нам начать деловой разговор. После витиеватого вступления

на тему моей мерзопакостной профессии, разумеется. Помня, что клиент всегда прав, я выслушала

его с превеликим вниманием, но переучиваться на дайншу вежливо отказалась. Впрочем, магистр не

слишком и настаивал, ибо ведьма ему сейчас была куда нужнее.

Как выяснилось, пресловутое умертвие бродило по замку отнюдь не с прогулочной или

развлекательной целью. То есть оно, возможно, и развлекалось, но весьма своеобразно. За три месяца

орден лишился семи человек! Особенно не везло магистрам и рыцарям, оруженосец умертвию

подвернулся только один, да и то за компанию с господином.

– А вы точно уверены, что это умертвие, а не, скажем упырь? – уточнила я.

– Упырь, умертвие, призрак – сие нам неведомо, – вздохнул Верховный магистр. – Но оно

появляется по ночам, в ржавых доспехах, верхом на полуистлевшем коне, проникая даже в замковые

башни, после чего бесследно исчезает, проходя сквозь стены.

Я задумалась надолго. С одной стороны, сквозь стены… с другой – полуистлевшее… Да еще на коне,

поднять которого из могилы можно только с помощью магии, ибо лошади не имеют дурной

привычки являться с того света ради охоты на рыцарей. Нет, надо самой посмотреть на это чудо

природы. Желательно из-за угла, а там подумаю, не потребовать ли молочка за вредность.

– Оно их ест? – деловито поинтересовалась я. – Ну, хотя бы надкусывает?

Половина рыцарей отложили ложки, возблагодарив святого Фендюлия, что не позарились на более

сытную пишу, которая с удвоенным энтузиазмом рванулась бы обратно.

Верховный магистр медленно покачал головой:

– Только убивает. Отравленным клинком, прямо в сердце, но удар наносит со спины.

«Похоже, все-таки умертвие. То есть ходячий труп, почему-то покинувший уютную могилку. Упырь

не удержался бы, хоть немного, да поглодал, а призраки не пользуются материальным оружием».

– А прежде чем нанять… то есть поймать меня, вы сами не пытались отыскать на него управу?

– Разумеется, мы испытали все мыслимые и немыслимые способы: трижды тридцать раз прочитали

очистительные молитвы, окропили замок святой водой и окурили бесогонными благовониями, а

также дали множество славных обетов, но тщетно…

– А капканы у дверей ставить не пробовали?

Магистры возмущенно загалдели, но глава ордена остановил их одним движением ладони и

неожиданно усмехнулся:

– Признаюсь, меня посещали подобные мысли. Но, поскольку умертвие в замке одно, а живых

братьев в тысячу раз больше, сработавшим капканом я подверг бы их искусу сквернословия, и,

полагаю, мало кто сумел бы устоять перед оным…

По залу прокатилась волна смеха, подтверждавшая, что глава ордена полагает правильно.

– Хорошо, а если просто запереться изнутри?

– Запоры умертвию не помеха. Оно может явиться прямо посреди комнаты, пару раз нам доводилось

выбивать запертые изнутри двери. А иногда, несмотря на строжайший запрет, братья открывали ему

сами! Сие мне совершенно непонятно…

Мне, честно говоря, тоже. Все умертвия, с которыми мне доводилось сталкиваться, совершенно не

располагали к близкому знакомству и дружеским объятиям. Хорошего в них было только одно –

непроходимая тупость, позволявшая без особого труда упаковать их обратно в могилу. Пройти

сквозь стену они тем более не способны, если, конечно, там нет магического портала или банального

потайного хода. Я больше склонялась ко второму варианту – судя по доспехам, при жизни умертвие

сиживало за одним из этих столов, а значит, знало Вороньи Когти как свои две сотни костей.

– Вы дадите мне карту замка?

Верховный магистр сокрушенно развел руками:

– Увы, у нас ее нет. Гномы передали нам один-единственный экземпляр, но во время ложной тревоги

он вместе с планом местности был доблестно съеден одним из наших братьев, дабы эти секретные

документы не достались врагам. Восстановить его так и не удалось, ибо замок огромен и коридоры

его неисповедимы…

– Заметила.

Я мрачно подумала, что после здешней кормежки карта вполне могла сойти за деликатес. Значит,

идея с потайным ходом отпадает. Зная гномов, я поняла, что искать его можно до посинения –

вернее, пока заинтригованное умертвие не похлопает меня сзади по плечу. Проверить зáмок на следы

магии куда проще – с этого и начну. В любом случае отсыпаться придется днем, чтобы у

вездесущего скелета не было шанса отравить мне ночной отдых. Большинство рыцарей так и

поступали, сейчас украдкой позевывая в кулаки.

– Но мы дадим вам кое-что получше, – торжественно пообещал глава ордена, сияя отработанной на

«братьях» улыбкой. – Тивалий! Пока госпожа ведьма пребывает в замке, ты будешь повсюду ее

сопровождать. У нас с оруженосцем одинаково отвисли челюсти:

– Он?! Зачем?!

– Я?! За что?!

– Для безопасности, – туманно пояснил Верховный магистр.

Чья безопасность имелась в виду, он так и не уточнил, но явно не моя. Возражать было бесполезно, я

и так диву давалась, как они решились пустить лису в курятник, то есть ведьму в замок. Тивалий с

самым разнесчастным видом кивнул, подтверждая готовность следовать приказу. Ладно, в случае

чего помешать он мне все равно не сможет, а если будет ежечасно бегать к магистрам с докладом –

на здоровье, я не против. Особенно если вспомнить о…

– …двести девяносто одна… двести девяносто две…

Оруженосец покорно плелся следом, позвякивая кольчугой и сопя мне в спину.

– Вот леший! – Я споткнулась и сбилась. – Сколько там было?

– Триста семь, госпожа ведьма.

– Уверен?

– Желаете вернуться и пересчитать заново?

Я так выдохлась, что спустила ему эту колкость. На четвертый этаж я выползла буквально на

четвереньках. Чем нарезать круги вокруг столба, неужели нельзя было построить нормальную

лестницу? Она получилась бы в пять, а то и в десять раз короче! На втором и третьем этаже потолки

были ниже, чем на первом, в два человеческих роста с подскоком, но, по ощущениям, я поднялась на

добрых сто саженей. Не столько ноги устали, сколько голова закружилась.

На последнем этаже, плавно переходящем в собственно башню («до смотровой площадки осталось

всего-навсего четыре дюжины ступеней, а оттуда открывается прекрасный вид на окрестности!» –

заикнулся было парень, но мой собственный вид понравился ему куда меньше), находилось всего

пять комнат, точнее, келий размером полторы на две сажени. Мне предложили любую на выбор,

причем разница между ними была примерно такая же, как между пресловутыми хреном и редькой. Я

уныло оглядела более чем скудное убранство в виде единственной деревянной лавки с березовым

поленом на краю, в которых я запоздало опознала кровать с подушкой.

– Вы бы еще доску вместо одеяла положили! – не на шутку возмутилась я. – И это гостевая

комната?! Специально, чтобы гости не засиживались, то есть не залеживались?

– Что вы, госпожа ведьма, магистры оказали вам великую честь! В эти кельи братья поднимаются,

когда желают уединиться от суетного мира, помолиться и подумать о вечном.

– А если у меня несколько иная культурная программа?

– Хорошо, я сейчас принесу вам подушку и тюфяк, – обреченно вздохнул парень, поворачиваясь к

трехсотступенчатой дыре.

Я методом тыка выбрала одну из келий и, подняв с пола сумки (в одной вещи, в другой снадобья,

парочка книг и разрозненные клочки путевых заметок, в перспективе долженствующих стать

диссертацией), затащила их внутрь. Из единственного окна открывался довольно-таки унылый вид

на внутренние дворики, ристалище и крепостную стену с кусочком неба. Странно, если до макушки

башни осталось всего полсотни ступенек, неужели оттуда можно разглядеть что-нибудь

поинтереснее? Может, там ступеньки в мой рост?!

Первым делом я простучала стены – не все, разумеется, а пяток наиболее подозрительных камешков;

досадливо подула на отбитые костяшки и, решив не тратить – попусту время и пальцы, наложила на

стены цементирующее заклинание. Пусть умертвие теперь попотеет в своем потайном ходе, пытаясь

открыть «заклинившую» дверь!

Парень вернулся подозрительно быстро, как будто вниз он скатился кубарем, а наверх его

сопровождав скачущее по пятам умертвие. Застелив постель, я щедрым жестом предложила ему

полено («подложишь под голову сразу два, будет помягче!»), но оруженосец смущенно признался,

что мысли о вечном его пока что-то не посещают, а посему он принес одеяло и для себя.

– Госпожа ведьма, а чем мы сейчас займемся? – не выдержал парень, видя отсутствие какой-либо

деятельности по подготовке к отлову умертвия.

Я, сбросив сапоги, успела растянуться на кровати поверх одеяла и теперь лишь недовольно

приоткрыла ближайший к Тивалию глаз:

– Лично я собираюсь вздремнуть. Так что будь добр – выйди и закрой за собой дверь.

– А как же умертвие? – опешил парень.

– Если встретишь, скажи, чтобы зашло ко мне попозже.

– Но…

– Послушай, – с максимальным терпением начала я, – вчера у меня выдался очень тяжелый день в

охваченной коровьим мором деревне, ночью я чем-то не понравилась стае лесных расквыр, а до

обеда протряслась в седле и сейчас совершенно не расположена гоняться за вашим обнаглевшим

скелетом. Так что до утра ты свободен.

– До утра?! Но еще даже не смеркается!

– Вот и отлично, как раз успею отоспаться за обе ночи, эту и предыдущую.

Оруженосец помялся возле кровати, укоризненно повздыхал, но настаивать не решился.

Где-то около полуночи я тихонько приоткрыла дверь. Осмотрелась. Ага, поверил! Ишь как храпит в

соседней келье, даже сквозь стену слышно. Брать парня на охоту не входило в мои планы – больше

сил потрачу на его защиту, да еще завопит в самый неподходящий момент.

С собой я прихватила только пару амулетов. Хорошо бы, конечно, и меч… но чего нет, того нет.

Впрочем, против призрака он бы все равно не помог.

Умертвие, разумеется, и не подумало ошиваться возле моей двери в ожидании конца тихого часа.

Убедившись в этом прискорбном факте, я спустилась на третий этаж. Бесконечный коридор уходил

вправо и влево, черные проемы боковых ответвлений чередовались с пятнами света вокруг

настенных факелов. Шелест пламени придавал и без того гнетущей ночной тишине особенно

зловещий оттенок.

Для начала я решила просто пройтись по коридору взад-вперед, никуда не сворачивая. Если он

тянется по периметру всего замка, замыкаясь в кольцо, – тем лучше. Где-то по этажу должны были

бродить два рыцарских патруля из пяти человек, но, учитывая размеры Вороньих Когтей, за ночь они

могли ни разу не встретиться ни мне, ни друг другу. Умертвию они тоже совершенно не мешали.

Сапоги на кожаной подошве позволяли мне ступать по каменному полу практически бесшумно и

чутко улавливать малейший посторонний шорох. В полосах теней возились и попискивали

невидимые крысы, подвывал залетающий в окошки ветер. Один раз мне почудились такие же

осторожные шаги где-то за стеной, я даже остановилась и прислушалась, но, видимо, померещилось.

Зато слева от себя я заметила дверь с незатейливой руной, понятной даже неграмотным. Под ней

знакомым каллиграфическим почерком было выведено: «Только для магистров».

«Как кстати», – с ехидцей подумала я. Звание Магистра 4-й степени по боевой магии я получила

недавно, этой зимой, и еще не успела до конца прочувствовать все полагающиеся ему льготы. В

частности, такие, как пользование внутренней уборной рыцарского замка. Впрочем, кто сказал, что я

не воспользовалась бы ею и любом случае?! Поиски умертвия (особенно увенчавшиеся успехом) –

дело нервное и хлопотное, на дорожку не помешает…

Приоткрыв дверь и оглядевшись, я убедилась, что комната поступает в мое полное распоряжение, –

видимо, умертвие заставило магистров в спешном порядке обзавестись ночными горшками. Внутри

я увидела четыре дощатые кабинки вдоль дальней стены, умывальник с подставленным внизу

ведром и два наполовину прогоревших факела в кольцах на подставках. Растроганная таким

неслыханным комфортом, я направилась к крайней кабинке, но не успела сделать и десяти шагов,

как с изумлением обнаружила, что уже не иду, а лечу, причем куда-то вниз и со все

увеличивающейся скоростью.

Заклятие левитации вырвалось у меня совершенно машинально, как выверт у соскользнувшей с

крыши кошки. Беда в том, что ночью оно работало только у некромантов, стихийные маги вроде

меня… додумать я не успела.

Сработало. Зависнув в воздухе в полулежачем положении, с задранными вверх ногами, я с замиранием сердца

опустила руку вниз и пощупала холодные макушки булыжников. До земли оставалось не больше

полутора локтей. Ба-тюшки-светы… Судорожно сглотнув, я потеряла концентрацию и

чувствительно приложилась лопатками о камни. Что ж, могла и куда чувствительнее…

Воздух медленно возвращался в легкие, глаза постепенно привыкали к сумраку. Похоже, я свалилась

в один из внутренних замковых двориков – маленький закуток со стенами в два моих роста и

единственной дверью, крест-накрест укрепленной полосами железа. Посреди дворика пышно и

ароматно цвела багряная эльфийская слива, журчал маленький фонтанчик и стояла лавочка для

отдыха. Замковую стену оплетал неизменный плющ.

Надо мной – саженях в пяти, не меньше, – живописно чернела прямоугольная дыра два на три

аршина. Я любовалась ею около минуты, не в силах собраться с мыслями и хотя бы сесть, не говоря

уж о более достойном положении. Надо признать: к кабинке я шла довольно беспечно – да и кто

может ожидать подвоха в таком месте? – но не настолько, чтобы при свете факелов не заметить

огромной дырищи в полу. Может, я наступила на какую-то скрытую пружину?

И тут сверху донесся непонятный, но от того не менее противный скрежет. Дыра начала медленно

затягиваться, словно ее с немалыми усилиями задвигали тяжеленной крышкой. Пружина пружиной,

но на место ее возвращали вручную, не торопясь выражать соболезнования распростертому внизу

телу. Напротив, вверху что-то подозрительно загрохотало, глухо и зловеще, словно к дыре катили

здоровенный камень. Эта мысль мигом поставила меня на ноги, вернее, на четвереньки. Не

претендуя на большее, я резво уползла в центр дворика. Вовремя – на то место, где я только что

лежала, упал… нет, не камень, а горящий факел, ярко высветив землю под дырой.

Я затаила дыхание, но таинственный метатель оставил эмоции при себе. Крышка со щелчком встала

на место, и все стихло.

Поколебавшись пару минут, я вернулась и подобрала факел. Просмоленная ветошь на его конце не

успела даже почернеть, и пламя радостно обволокло ее со всех сторон. Видимо, его зажгли об один

из настенных факелов и тут же сбросили вниз. Интересно, кому взбрело в голову бродить по замку с

запасным факелом, если они здесь на каждом углу?

Я покосилась вверх и пробормотала заклинание левитации еще раз. Безуспешно. Страх – страшная

сила, другого объяснения я не видела. В любом случае назад меня все равно не пустят. Хотя совсем

не помешало бы с возмущенным «эй, что за дурацкие шуточки?!» помолотить по плите кулаком, а

утром послушать, кто из рыцарей заикается…

Опустив факел, я пошла к калитке, но там меня ожидало очередное разочарование. Дверь оказалась

заперта. Я дернула за кольцо, и снаружи неподкупно брякнул железный засов. С крюком, замком или

легкой щеколдой я бы еще справилась, но отодвинуть эту тяжеленную орясину магией вряд ли

удастся, проще саму дверь выбить.

Решать проблему выхода столь радикально мне не хотелось, как и объяснять сбежавшимся на шум

рыцарям, как я сюда попала. Можно, конечно, открыть телепорт и пройти сквозь дверь, но кто может

поручиться, что там нет второго такого же дворика? Это тоже больше дневное заклинание, ночью его

хватит только на два-три раза. Я досадливо поглядела вверх, где призывно покачивало ставнями

окошко на четвертом этаже. А что, не так уж и высоко – саженей восемь. И уж точно ближе, чем по

лестнице. Я подергала за плющ обеими руками. Вроде крепкий. Узловатый комель был не тоньше древесного,

правда, состоял из нескольких сросшихся стеблей, которые расходились в стороны на высоте около

аршина. Зажав в зубах конец факела, я с опаской начала восхождение. Лезть оказалось удобно, хоть и

страшновато. Плющ намертво врос в кирпичную кладку, гибкие веточки так прочно и часто

переплелись, что я с трудом засаживала в них носок сапога. Зато потом нога стояла как влитая.

Главное – вниз не смотреть.

До второго этажа я долезла быстро и без приключений. Остался третий, самый короткий, то есть

низкий. Я перебралась ближе к столбцу окон, удобно пристроила ногу на краю подоконника третьего

этажа и только собралась чуть передохнуть, как вдруг в глубине комнаты мелькнул слабый огонек –

свеча или лучина. Раздавшийся вслед за тем визг чуть не отправил меня в повторный полет.

Покрепче уцепившись руками за ветки, я заглянула в окно и увидела толстую бабу в белой ночной

сорочке, застывшую посреди комнаты с надкушенной бараньей ляжкой в волосатой руке. Баба,

кажется, увидела меня немного раньше…

Не успела я удивиться, что делает в замке еще одна женщина, как опознала в ней Верховного

магистра, пример святости, аскетизма и верности обетам, ревностно умерщвляющего, как оказалось,

не только свою плоть, но и баранью.

Не придумав ничего умнее, я приветственно помахала ему рукой и полезла дальше.

Визг грянул с новой силой, по коридору загромыхали шаги, но я уже перевалилась животом через

край подоконника и тяжело рухнула на пол своей комнаты. Выплюнув факел и отдышавшись, я с

размаху зашвырнула потухшую палку подальше в темноту и тихонько прикрыла ставни. Вот гхыр

собачий, лучше бы я действительно не вылезала из постели!

…Паника не стихала еще добрых два часа, да и потом во всем замке до самого утра хлопали двери.

Естественно, умертвие категорически отказалось являться в такой нервной обстановке. На всякий

случай дождавшись рассвета, я с чистой совестью улеглась и попыталась предаться мыслям о

вечном, но возмутительно быстро уснула.

На завтрак хлебосольный Фендюлий ниспослал собственно хлеб и соль, причем у ломтей был такой

вид, словно святой кромсал их собственноручно еще в молодости. Зато духовная пища оказалась на

высоте! Верховный магистр, стоя посреди трапезной с воздетыми к потолку руками, вдохновенно

вещал: – Братья мои, внемлите и содрогнитесь, ибо ночью меня посетило умертвие! Оно парило перед

окном, но было бессильно переступить через стоящий на подоконнике ларец с зубом святого

Фендюлия и лишь оставило на нем отпечаток своего копыта!

Рыцари с изумленными оханьями передавали пресловутый ларец по рукам. Хм, а я-то в темноте

приняла его за ящик для цветов…

– Госпожа ведьма, – Тивалий с заметным усилием разжевал и проглотил кусок хлеба, поскорее запив

водой, – неужели вы ничего не слышали?

Я неопределенно пожала плечами, заворачивая свою порцию в платок и запихивая в карман.

Надеюсь, Смолке удастся подзакусить щедрым фендюлинским даром с меньшим ущербом для зубов

и желудка.

– И никуда не выходили? – насторожился парень, не спускавший глаз с моего лица.

– Только в уборную, – невозмутимо призналась я. – А что?

– Но если бы вы пошли куда-нибудь еще, вы бы меня позвали, верно? – продолжал настырно

допытываться Тивалий.

– Всенепременно. – Я поднялась с места. – Предупреждаю: сейчас я иду на кладбище.

– Зачем?! – поперхнулся оруженосец.

– Хоронить свои мечты о завтраке, – съязвила я, направляясь к двери. – Так что забирай его

скорбные останки и замыкай процессию!

– Да-да, вы не ошиблись – это я, ваша постоянная и самая любимая клиентка! – жизнерадостно

воскликнула я, успев сунуть носок сапога в щель между косяком и дверью, которую не иначе как по

недоразумению попытались захлопнуть у меня перед носом.

Корчмарь не настолько преуспел в искусстве фальшивых улыбок. С такой гримасой ему была прямая

дорога к цирюльнику.

– Как приятно, что вы меня подождали! – Я, продолжая лучиться не хуже королевской лысины на

солнышке, небрежно перевернула висящую на двери табличку «Закрыто».

Корчмарь неохотно выпустил бесполезный засов, пропуская нас в заведение. Я прямиком

направилась к облюбованному столику у окна, сев вполоборота к пустому залу. Тивалий робко

пристроился на краешке стула, сложив руки на коленях.

– Ну-с, уважаемый, чем вы меня сегодня побалуете?

По мрачному сопению можно было предположить, что крысиной отравой, но на поданном блюде

золотистой горкой возвышалась жареная рыба.

– Угощайся. – Я передвинула блюдо на середину стола.

Парень сглотнул набежавшую слюну:

– Но Верховный магистр сказал…

– Не переживай, для тебя он сделал исключение. За вредность работы.

– Правда?! – оживился Тивалий.

– Правда-правда, можешь сам у него спросить. Только сначала передай ему, что я очень

интересовалась, распространяется ли пост на баранину в темное время суток.

Следующие десять минут за столом царили торопливое чавканье и жадное причмокивание. За пять

часов я успела осмотреть целых два кладбища – рыцарское и сельское, а также найденный в леске

лошадиный череп, – но умертвием и его верным скакуном там и не пахло. Зато мы с оруженосцем

так зверски проголодались, что, выскочи из кустов какой-нибудь опрометчивый гуль или мроед, еще

неизвестно, кто бы кем поживился.

– А почему именно ворон? – Утолив первый голод, я бесцеремонно ткнула пальцем в чеканный

орденский знак, приколотый к кольчуге Тивалия. – Мне кажется, название «Орден святого

Фендюлия» подошло бы вам куда больше.

– Но, госпожа ведьма, Фендюлий сам основал этот орден! Не мог же он назвать его своим именем.

– Ну, увековечил бы верного коня или даму сердца. Розу какую-нибудь на худой конец. А при чем

тут этот прихлопнутый щитом альбинос?

– Ворон символизирует мудрость, а белый цвет – добро. – Парень честно попытался воспроизвести

одухотворенный взгляд и голос магистра, преподававшего ему устав ордена. С набитым рыбой ртом

это оказалось не так-то просто. – Фендюлий был первым Верховным магистром, коий голова для

всего ордена, а магистры – когти, то бишь его опора и грозное оружие.

– А крылья? – заинтересованно уточнила я.

– Как перья в крыльях, большие и малые, так и простые рыцари с оруженосцами несут Белого

Ворона к священной победе над врагами.

– Гениально. Про хвост и прочие органы, полагаю, спрашивать не стоит. Фендюлий наверняка

предусмотрел какое-нибудь высокопарное определение и для них.

Я откинулась на спинку стула, поглаживая сытый живот. Несмотря на все старания и неподдельный

энтузиазм, съесть всю рыбу мы не смогли. На этот раз корчмарь действовал по принципу «чтоб тебе

подавиться, проклятой!», не преминув стребовать с меня полную стоимость добрых шести фунтов

рыбы. Расплатившись, я выставила полупустое блюдо на подоконник, где им тут же заинтересовалась

черная лошадиная морда со всеядной ориентацией. Корчмарь скорчил такую рожу, словно я лишила

ужина не пару-тройку поросят, а по крайней мере его дорогую матушку.

– Куда теперь? – Тивалий, видя, что я встаю, чуть не опрокинул стул, торопясь распахнуть передо

мной дверь.

– В замок. Раз мы не обнаружили физических следов умертвия, значит, нужно искать магические. –

На пороге я обернулась. – До свидания, уважаемый! Было очень приятно иметь с вами дело.

Отчетливый зубной скрежет дал понять, что корчмарь не разделяет моего восторга ни по поводу

нашего знакомства, ни следующей встречи.

За оставшиеся полдня я едва успела осмотреть первый этаж. Зато очень добросовестно: коридоры так

петляли, ветвились и сходились, что по некоторым из них я проходила дважды, а то и трижды, не

замечая разницы. В один здоровенный зал с ведущими наверх лестницами я вообще попадала раз

десять, из чего заключила, что он находится в центре этажа.

Тивалий, думая, что так и надо, молча топал за мной. Правда, в некотором отдалении, чтобы никто

не заподозрил его в причастности колдовским жестам и словам, изредка срывавшимся с моих губ

вперемежку с более понятными и сочными.

Магические следы я действительно нашла, причем во многих местах. Во-первых, на треклятых

винтовых лестницах. Гномы, вынужденные в конце концов сдать замок под ключ (и это после того,

как несколько их поколений благополучно кормились с долгостроя!), мстительно наложили на

лестничные столбы заклятие утроения. Реально на каждом этаже оказалось по тридцать – сорок

ступеней. Зато башенная лестница за счет этого ужалась почти впятеро – не зря я удивлялась

несоответствию между ее высотой и количеством ступенек. Но, поскольку межэтажными

лестницами пользовались куда чаще, гномам этой нехитрой перестановкой удалось-таки здорово

напакостить жильцам. Снятие заклятия отняло бы у меня слишком много сил и времени (возможно,

потом, за дополнительную плату…), так что я ограничилась индивидуальным порталом.

Во-вторых, магией так и разило от проходивших мимо рыцарей. «На Фендюлия надейся, а сам не

плошай», – благоразумно рассуждали они и на всякий случай заговаривали мечи от иззубривания, а

доспехи от ржавчины и скользящих ударов (с прямыми дела обстояли хуже, ибо «против лома нет

приема»). Естественно, о своих визитах в «обитель зла», то бишь в лавку мага, рыцари скромно

умалчивали. А в-третьих – и это уже куда интереснее! – по всему замку, кое-где едва заметно, а местами довольно

отчетливо, ощущались магические возмущения совершенно непонятного мне происхождения и

назначения. Похоже на чистую стихийную магию, но словно уже кем-то отработанную и для другого

мага непригодную.

Я в раздумье остановилась напротив высоченной дубовой двери в обрамлении косяка с затейливой

резьбой. Сосредоточенно прикусив губу, пробежалась по створкам чуткими кончиками пальцев.

– Госпожа ведьма, вам сюда нельзя! – неуверенно попытался протестовать парень.

– Почему?

– Ну… здесь находятся святые мощи отцов-основателей ордена, в том числе самого Фендюлия!

– И что? – равнодушно отозвалась я, обеими руками дергая за литое кольцо в виде ворона с

сомкнутыми над головой крыльями. Дверь со скрипом поддалась, пахнуло могильным холодом. –

Они будут против моего визита?

– Они – не знаю, а вот магистрам это точно не понравится! Они решат, что вы оскорбляете святыни!

– Что же это за святыни, если их можно оскорбить одним взглядом? – хмыкнула я, скептически

изучая ряд из пяти саркофагов.

Над каждым висело полотно в позолоченной раме, запечатлевшее святого в наиболее ответственный

момент его жизни. Кто-то старательно исцелял целую толпу безногих и безруких нищих, кто-то с

укоризненным лицом и добрыми-предобрыми глазами насквозь пронзал дракона светящимся копьем,

кто-то вдохновенно читал прослезившемуся упырю молитвенник…

– А вы что, смотреть на них собрались?! – пришел в еще больший ужас паренек. Закрыть за собой

дверь, кстати, не забыл, молодец.

– А как иначе мы узнаем, не сдвигает кто-нибудь из них по ночам крышечку? – Я бестрепетно

постучала костяшками пальцев по мраморной плите. Святой Фендюлий хранился в центральном

саркофаге, запертом на огромный замок амбарного типа (видимо, чтобы рыцари не растащили его на

амулеты подчистую). Картина над ним принадлежала кисти другого художника, более раннего и

реалистичного: Фендюлий, в виде исключения, просто ему позировал, сложив руки на оголовье

вертикально установленного меча. Никаких нимбов, белых крылышек и общественно полезных

деяний – темноволосый мужчина в простой кольчуге устало улыбался с портрета, при этом так

лукаво прищурившись, словно видел меня насквозь.

Я не могла поклясться, что странная магическая сила исходит именно от него, но возле гробницы ее

следы были намного отчетливее.

– Что вы, госпожа ведьма! – ужаснулся оруженосец. – Святые оберегают покой жителей замка, а не

разъезжают по нему в непотребном полуистлевшем виде!

– Вот сейчас и проверим, – непререкаемым тоном объявила я, снимая с саркофага серебряную

вазочку с пролесками.

Поставив ее на пол, я наклонилась и внимательно осмотрела замок. Скважина-то в нем была, но

залитая оранжевым воском с оттиском орденской печати. Я аккуратно покрутила замок, подергала за

петли, прикидывая, каким бы заклинанием воспользоваться. Проще всего, наверное… что за ерунда?

Нижняя петля как-то подозрительно болталась из стороны в сторону. Я усилила нажим и с

изумлением обнаружила, что ее то ли забыли прикрепить, то ли отвинтили позже.

– Отойди-ка. – Я засучила рукава и пошире расставила ноги, словно собиралась открывать саркофаг

голыми руками.

– Ой, госпожа ведьма, а может, все-таки не надо? – обреченно пискнул оруженосец. – Вдруг святой

Фендюлий возмутится, что вы без спросу потревожили его покой?

– Извинюсь и совру, что ошиблась крышкой. Выйди в коридор, если боишься.

Тивалий зажмурился и отвернулся. После парочки пассов крышка беззвучно сдвинулась в сторону, и

я, подсвечивая себе факелом, с интересом склонилась над щелью шириной в две с половиной ладони.

– Неудивительно, что в замке нечисто, – пробормотала я, изучая внутренность глубокого

мраморного ящика. – Фендюлий-то тю-тю…

Оруженосец подскочил как ужаленный. Впился в саркофаг такими вытаращенными глазами, что я

всерьез обеспокоилась, как бы он их туда не уронил.

– Как?! А где же он?

Я пожала плечами:

– Полагаю, выехал на прогулку. У вас здесь нет случайно саркофага со святым конем?

Но Тивалий был не в том состоянии, чтобы воспринимать мои шутки:

– Какой ужас! Надо немедленно сообщить Верховному магистру!

– И признаться, что мы без приглашения вломились к Фендюлию в опочивальню? Не советую. – Я

для верности еще раз заглянула в саркофаг. Святой, разумеется, не появился.

– Мы?! Это вы туда полезли!

– А почему ты меня не остановил?

От такого вероломства у парня отвисла челюсть. Возможно, через пару минут он и сумел бы дать

мне достойную отповедь, но тут из коридора послышались чьи-то оживленные голоса. Лицо

оруженосца, и без того не пышущее румянцем, приобрело нежный зеленоватый оттенок.

– О боги, это магистр Терен! Утром он обмолвился, что приведет в святилище нескольких

паломников, нижайше испросивших разрешения помолиться в святом месте! Если он обнаружит вас

здесь, он меня убьет!

Я вздохнула. Ведьму-то магистр не тронет – побоится, а вот парнишке действительно может влететь.

Второго выхода из святилища не было, расставленные повсюду свечи освещали каждый уголок. Как

на грех, в этом месте коридор не удосужился сделать ни одного изгиба, и, выйди я тем же путем,

магистр меня сразу увидит. Плести заклятие невидимости было некогда, но кое-что я все-таки

успевала. Приняв решение, я не любила медлить и смело закинула ногу на бортик саркофага.

Оруженосец издал трепещущий стон, по тональности схожий с предсмертным. Оборачиваться и

проверять, не хватил ли его удар от такого кощунства, времени не было. За правой ногой

последовала левая, а с ней и все мои три с половиной пуда, плюхнувшиеся на живот. Крышка со

щелчком встала на место.

В саркофаге, к моему огромному удивлению, оказалось весьма комфортно. Мраморные прожилки,

снаружи угольно-черные, пропускали в гробницу тусклый голубоватый свет. Воздух и звуки

проникали сквозь аккуратно высверленные в изголовье дырочки. Я перевернулась на бок и

прислушалась. Как раз в этот момент алчущие фендюлинских мощей паломники шумной гурьбой ввалились в

святилище. – Что ты здесь делаешь, Тивалий? – несколько удивленно, но без раздражения поинтересовался

Терен. Я вспомнила его по голосу – высокий костлявый мужчина лет сорока, с черными вислыми

усами, придававшими лицу унылый вид.

– А… я… принес святому Фендюлию свежие цветы! – нашелся паренек, ставивший на место

вазочку. – Весьма, весьма похвально. – Магистр благосклонно потрепал Тивалия по макушке. – Из этого

отрока выйдет достойный муж, отважный и великодушный!

Паломники одобрительно загалдели. Судя по голосам, у саркофага их столпилось не меньше

дюжины. Парень, не дожидаясь, пока магистр вспомнит о вверенной его заботам ведьме, поклонился

и выскочил из святилища, прикрыв за собой дверь.

Паломники приблизились и обступили саркофаг со всех сторон. Магистр, заняв почетное место у

меня, то есть у Фендюлия, в ногах, скромно кашлянул, привлекая общее внимание, и начал

прочувственную речь:

– Братья мои! Вы видите перед собой величайшую реликвию и святыню – в этой скромной гробнице

черного мрамора покоится основатель ордена Белого Ворона святой Фендюлий…

На несколько мгновений его голос потонул в восхищенных вздохах и шепотках. Меня так и

подмывало поправить, что в данный момент тут покоюсь я, ничем не хуже, к тому же молодая и

красивая собой. Кстати, черный мрамор в Стармине шел на вес серебра, святому грех было

жаловаться. – …образец благочестия, целомудрия, кротости и смирения, – входя во вкус, со все большим

упоением вещал магистр, – а также прочих добродетелей, неисчислимых и неизмеримых, коих с

избытком хватило бы на всех наших братьев! И даже когда я просто стою рядом с местом его

последнего упокоения, я чувствую, как на меня снисходит благодать, а душа переполняется

неземной радостью!

– Да, да, брат, мы тоже это чувствуем! – благоговейно подхватил нестройный хор.

– Иногда мне даже кажется, – с надрывом продолжал магистр, выжимая слезу, – что я слышу его

дыхание… Семь ушей одновременно приложились к крышке. Я инстинктивно замерла на вдохе, хотя отлично

понимала, что сквозь увесистую мраморную плиту можно услышать разве что храп.

– Да! Я слышу его!!! – по прошествии напряженной минуты раздался чей-то экзальтированный

вопль, заставивший меня вздрогнуть.

– И я! И я тоже! – загомонили паломники. Кто-то, возрыдав от счастья, пал на колени и начал биться

лбом о боковину саркофага. Братья бросились его оттаскивать (больше радея о священной гробнице,

нежели о лбе) и, воспользовавшись оказией, тоже стукнулись по разочку…

– Ну а теперь, – деловито прозвучал голос магистра, – пожертвуйте святому Фендюлию кто сколько

может, и его благодать навсегда останется с вами!

Паломники охотно зазвенели кошелями. Деньги для передачи святому собирал магистр, и что-то

подсказывало мне, что процент за посредничество мало отличается от общей суммы пожертвований.

Восторженный обмен впечатлениями потихоньку переместился в коридор. Магистр одобрительно

похлопал Фендюлия по крышке, благодаря за сотрудничество, и вышел следом.

Выждав для верности пару минут, я вылезла из саркофага.

– А был ли Фендюлий? – задумчиво вопросила я портрет.

Кого-то он мне напоминал, но вот кого именно… Леший его знает, может, и был, но не здесь. Запаха

тлена я в саркофаге не учуяла и, судя по идеальной чистоте стенок, оказалась его первым

постояльцем. Похоже, святые фендюлинские мощи были всего-навсего приманкой для легковерных

паломников с тугими кошелями. И знали об этом лишь единичные посвященные, скорее всего,

магистры. Кто-то же изредка полеживал в «запертом» саркофаге, старательно сопя, вещая или просто

подглядывая в щелочку…

Тивалий околачивался возле двери, изнывая от волнения:

– Ну что, госпожа ведьма?!

– Если ты о Фендюлии, то я его так и не дождалась. Может, записку стоило оставить? – задумчиво

прикинула я.

– Это не он!!!

– Не поверю, пока лично с ним не побеседую.

Парень обиженно насупился. Открыл было рот, но, раздумав, так ничего и не сказал.

– Брось дуться, – примирительно сказала я, легонько толкая его локтем в бок. – Давай сначала

найдем вашего святого и убедим его вернуться на место, а потом уже расскажем обо всем

Верховному магистру. Пока что, думаю, у него и без Фендюлия головной боли хватает.

Оруженосец еще немного помолчал, рассеянно теребя свой вороний знак, но потом все-таки кивнул

и попытался улыбнуться.

Эльфийская слива зацветала на пару недель раньше обычной, помня о теплой весне своей родины,

Ясневого Града. Невысокие раскидистые деревья, сплошь усыпанные багряными цветами размером с

кулак, традиционно украшали дворцовые и храмовые парки, но, прихваченные коварными

белорскими заморозками, плодов не давали. А жаль – эльфы гнали из багряных слив отменную

наливку, которую потребляли на каком-то ритуальном празднике, собственно ради потребления и

затеваемом. Стоя у широкого окна галереи, я задумчиво любовалась пламенеющим деревом. Закатные лучи,

расплесканные по камням мостовой, создавали для него изумительный фон из оттенков алого и

оранжевого, словно вокруг огромного костра.

Осмотр второго и третьего этажа мы отложили на завтра. Тивалий, выклянчив у меня честное

рыцарское слово (ха-ха!), что через десять минут застанет меня на том же месте, куда-то умчался.

Впрочем, я никуда и не торопилась. Постою немного, уложу в голове сегодняшние впечатления и

поднимусь в свою комнату. Авось удастся вздремнуть часок-другой перед второй попыткой свести

знакомство с загадочным умертвием.

Оруженосец что-то запаздывал. Посчитав себя свободной от обещания, я оторвалась от окна и пошла

к лестнице.

– Госпожа ведьма, погодите! – окликнул меня чей-то голос. Я удивленно покрутила головой и

заметила пристроившегося в уголке живописца, полускрытого мольбертом. Видимо, он стоял здесь

давно, еще до моего прихода, в порыве вдохновения успев перепачкать красками не только руки, но

и лицо. – Не могли бы вы еще немножко постоять в этой позе? Да, и голову влево поверните, чтобы

свет на лицо падал! Вот так, чудненько!

Рыцарь с удвоенным энтузиазмом зашуровал кистью. Польщенная, я послушно замерла еще на пару

минут. К сожалению, уделить процедуре запечатления моего милого облика больше времени я не

могла и, обойдя мольберт, с любопытством заглянула художнику через плечо.

Великая сила искусства заставила меня оцепенеть с открытым ртом.

Вверху, как пришпиленный булавками, распластался белый ворон. По бокам порхала парочка

окрыленных святых, вдохновенно тренькающих на гуслях. Посреди пестроцветного поля кружком

расположились коленопреклоненные магистры, умиленно взирающие на разгоравшийся костер. На

лице привязанной к столбу ведьмы застыло жесткое, ехидное и вместе с тем мечтательное

выражение, которого я от себя никак не ожидала.

– Вы не волнуйтесь, это только набросок! – торопливо начал оправдываться живописец. – И вообще,

всего лишь художественный образ!

– Ах, набросок? – От моего задумчивого тона творческая личность как-то погрустнела и сникла, не

мешая мне отдирать полотно от мольберта. – Ах, образ?!

Рыцарь понял, что я безнадежно далека от искусства, и, подхватив кисти, дал деру, пока я не порвала

его вместе с полотном, которое, кстати, я аккуратно скатала в трубку и сунула за пояс. Подарю

Школе Чародеев – то-то смеху будет! Особенно если я наконец соглашусь прочитать там курс

лекций по практической магии и лично поведу студентов на экскурсию в музей…

Судя по догорающей свече, проснулась я около полуночи. Бесшумно оделась, распихала по

карманам заранее выставленные на стол флаконы и амулеты, волосы скрутила и заколола на затылке.

По привычке потянулась к мечу, но, уже коснувшись ножен, досадливо отдернула руку.

Стоило мне вроде бы осторожно потянуть на себя дверь, как с той стороны что-то зазвенело,

загромыхало, и я с возмущением обнаружила рухнувшую конструкцию из стального рыцарского

сапога, насаженного на прислоненную к двери палку. Тивалий выскочил из соседней кельи, как

камень из орочьей пращи.

– Ага, так я и знал! Нет уж, госпожа ведьма, дважды вы меня не проведете, сегодня я пойду с вами!

– Пошли, – охотно согласилась я, – А ты спать не хочешь?

– Нет, ни в одном гла… – Под моим пристальным взглядом оруженосец поскучнел, зевнул и, шагнув

назад, медленно осел на кровать.

– А по-моему, все-таки хочешь, – с усмешкой заключила я, накрывая его одеялом. – Тоже мне герой

выискался! Как будто без тебя не разберусь…

…С умертвием, может, и разобралась бы, но здешние коридоры оказались мне не по зубам.

Спустившись на третий этаж, я опрометчиво свернула в боковой коридор и, разумеется, уже через

десять минут окончательно и безнадежно заблудилась. Поплутав еще с полчасика, я сдалась и

присела на краешек одной из стенных ниш, под горящим факелом. Разумеется, смерть от голода и

жажды мне не грозила, но стучаться в двери и долго доказывать, что это не коварное умертвие, я

постеснялась. В конце концов какая разница, где устраивать засаду? Вдруг нежить решит выгулять

свою бесплотную животинку как раз в этом коридоре?

Погасив факел, чтобы избавиться от предательской тени, я забралась в нишу целиком, с ногами.

Скошенные боковые стенки хоть и закрывали от меня большую часть коридора, зато не менее

надежно защищали от чужого взгляда, давая возможность увидеть его владельца на секунду раньше.

Пользоваться маскирующими заклинаниями я не рискнула – иная нежить чует магию еще лучше,

чем запах живых существ.

Только я успела смириться с мыслью о долгом нудном ожидании, как ближайший факел сердито

фыркнул, чихнул дымком и угас. Я торопливо выставила вперед ладонь. Так и есть! Следы

простенького, но эффективного заклинания, растаявшие прежде, чем я успела определить уровень

мастерства и основную стихию мага. Оно пришло откуда-то издалека, слева, за считаные секунды

погрузив коридор во тьму.

Я замерла, как мышь под веником, вся обратившись в слух. И почти сразу различила неспешный

цокот копыт. Странный, очень непривычный и в то же время знакомый звук. Слишком громкий для

призрака, слишком тихий и потусторонний для настоящего рыцаря. Лошадь как будто шла на

цыпочках, причем неподкованных, а тихое позвякивание, изредка вплетающееся в постукивание,

никак не могло принадлежать рыцарскому броненосному коню. И больше ничего! Ни храпа, ни

сопения, ни скрипа седла… ни какой-либо магии.

Не удержавшись, я выглянула из-за краешка ниши. За шиворот скользнул мерзкий холодок,

пупырышками разбежавшийся по спине. Что-либо разглядеть в царившей снаружи темноте не

смогла бы и кошка. Я дрожащей рукой сотворила поисковый импульс, пустила вдоль коридора… и

тут-то мне стало по-настоящему жутко!

В коридоре никого не было. Да что же это за дрянь, если не порождение магии и не живое

существо?! Стук копыт участился, как будто я свистнула, выдавая свое местонахождение. Лошадь

целеустремленно рысила ко мне, уже не отвлекаясь на обнюхивание пола!

До источника звука оставалось не больше сажени, когда мои нервы не выдержали. Факелы

полыхнули чуть ли не до потолка, ярко высветив коридор, по которому неспешно топала… Смолка.

Видимо, она шла по моим следам, а почуяв знакомое заклинание, уже без колебаний поскакала

навстречу. И я же сама на днях заплела ей в хвост заговоренную ленточку, чтобы эту паршивку

нельзя было засечь с помощью колдовства!

Выбравшись из ниши, я изловила кобылу под уздцы. Растерянно почесала ее за ухом:

– Ты-то как сюда попала, подруга?

Смолка загадочно прищурила желтые глаза. С ременного недоуздка свисал обрывок цепи, на конце

словно расплющенный молотом. Он-то и звякал в такт шагам. Поскольку рыцари пользовались

исключительно жеребцами, в общую конюшню кобылу не пустили, привязав в закутке возле

кузницы. Оборвать цепь и отправиться на ночную прогулку вполне в ее духе, как и взобраться по

ступенькам. Но кто открыл ей ворота? Решетки? Входную дверь? И как она умудрилась

протиснуться по винтовой лестнице?!

По крайней мере теперь я хотя бы приблизительно знала, в какой стороне эта самая лестница

находится. Снова лезть в нишу не было смысла. Неведомый маг больше не покушался на факелы –

видимо, я его спугнула, а для полного успеха засады на умертвие мне не хватало только

ошивающейся рядом кобылы! Надо поскорее выгнать эту поганку из замка, но как?

Мы со Смолкой прошли не меньше сорока саженей, а коридор все не кончался. Лестница

соответственно не начиналась. Наконец, к моей величайшей досаде, мы очутились в галерее с

окнами, выходящими во внутренний двор. Я точно помнила, что лестниц возле нее нет. Лучше бы я

помнила, где они есть…

Пока я пыталась сориентироваться, кобыла отошла в сторонку и, беззвучно взвившись на дыбы,

потянулась к еловому веночку, приколоченному над одной из дверей. Я торопливо шикнула на

бандитку, и Смолка, разочарованно фыркнув, опустилась на все четыре ноги, успев-таки подцепить

венок клыками.

Мы немножко поперетягивали ее добычу. Не сказать чтобы мой авторитет победил… скорее веночек

проиграл, разделившись на две неравные части. Меньшая немедленно исчезла у кобылы в желудке, а

большую я с четвертой попытки забросила обратно, и она криво повисла на гвоздике.

Кстати, а куда ведет эта дверь? На жилую комнату не похоже, да и засов снаружи. А внутри… я

поспешно, но совершенно напрасно отскочила назад. В просторной келье стояли всего лишь пустые

доспехи, надетые на сколоченные из палок каркасы.

Я на всякий случай приподняла рыцарю забрало, но умертвия под ним не обнаружила.

– «Сие есть броня и оружие святого Фендюлия и его благословенного коня», – прочитала я, поднеся

потрескивающий факел к стоящей рядом табличке. – Надо же, даже конь у него сумел отличиться.

Смолка, не хочешь взять пример?

Кобыла скептически фыркнула, давая понять, что с такой хозяйкой в «благословенные» ее все равно

не возьмут.

– Ну примерь хотя бы. – Я сняла с подставки железную конскую морду с аршинным рогом во лбу и

нахлобучила ее на Смолку. – Знаешь, а тебе идет!

Лошадь мрачно покосилась на меня сквозь треугольные прорези. Я, увлекшись, заодно переложила

на нее кольчужную накидку и седло с широкими стременами на цепях. К задней луке была

приварена изогнутая стальная полоса с гребнем вроде драконьего, доходящая до трети хвоста.

Возмущенно махнув оставшейся частью, кобыла развернулась и, неуклюже поднимая ноги, потопала

к двери.

Мое внимание переключилось на еще один уникальный экспонат. Возле рыцаря, на подушке с

кистями, лежал здоровенный меч. Судя по нему, у Фендюлия было как минимум три оруженосца –

двое надорвались бы при переноске этой орясины, а один бы ее попросту не поднял. Как и доспехи,

меч выглядел совсем новехоньким, словно только что из кузницы. Или из ювелирной мастерской –

драгоценных камней на нем было не меньше фунта, плюс золотая рукоять. Враги небось становились

в очередь, чтобы сразиться именно с Фендюлием и захапать этот заманчивый трофей. Постойте-ка…

а что это за клеймо на ее торце? Свернувшийся клубком василиск, метка известного гномьего

оружейника, здравствующего и поныне, если не ошибаюсь. По крайней мере, три месяца назад он

был очень даже жив и втридорога содрал с меня за якобы «вечный» меч из «особого» сплава. Я

нарочно не выбрасывала рукоять, чтобы при следующем визите в кузницу сунуть ему под нос как

бирочку на скидку. Фендюлию повезло больше: он не дожил до гномьего клиента каких-то ста лет.

Иначе, возможно, геройски пал бы в бою куда раньше…

– Похоже, Смолка, это такая же фальшивка, как и саркофаг. Еще одна приманка для доверчивых

паломников. – Я задумчиво повертела в руках шлем с двумя серебряными крылышками по бокам. Не

удержавшись, нацепила на голову и попыталась рассмотреть себя в начищенный до блеска щит. – М-

да… с другой стороны, просто бесценная вещь для психической атаки… да и о прическе можно не

беспокоиться. А ты как считаешь, Смолка? Смолка! Эй!

Кобыла исчезла. Я торопливо выглянула в коридор. Никого! Неуверенно посвистела. Тишина! Как,

куда она могла бесшумно ускакать в такой куче железа? А что, если она попадется кому-нибудь на

глаза?! – Смолка!!! – завопила я, забыв о конспирации. – Иди сюда сию же секунду, а то хуже будет!

Коридоры еще не успели переварить раздробившееся в них эхо, как в противоположной стороне

зародился и начал быстро нарастать знакомый лязгающий грохот.

– А, вот ты гд… – Я обернулась, и слова застряли у меня в горле. На макушку что-то мягко

шмякнулось, но сегодняшний лимит удивления был исчерпан, и я даже не потянулась проверить, кто

и чем меня осчастливил.

Это была не Смолка! На меня, потрясая огромным мечом, на здоровенном коне в шипастых доспехах

мчалось долгожданное умертвие, тускло светясь всеми костями, в том числе лошадиными. Глаза

всадника горели алым огнем, коня – зеленым. Звон доспехов смешивался с сухим стуком костей.

Мне бы подпустить сладкую парочку поближе и бить наверняка, но им удалось произвести на меня

такое неизгладимое впечатление, что я пальнула в них, не задумываясь и даже почти не целясь.

Пульсары срикошетили от доспехов и пошли зигзагами скакать вдоль коридора, от стены к стене,

высекая из камней искры. Умертвие торжествующе, но, увы, напрасно взревело – и без того

перепуганный конь с истошным ржанием взвился на дыбы, после чего развернулся и поскакал в

обратную сторону. К явному неудовольствию всадника, который выразил свой протест, свалившись

на пол.

Пару минут мы ошеломленно пялились друг на друга, затем умертвие (видимо тоже составившее обо

мне не лучшее представление) ловко вскочило на ноги, подхватило меч и бросилось наутек, точнее,

наупрыг из окна.

Остановить его я все равно не успевала и, метнувшись к ближайшему проему, опасно перевесилась

через подоконник.

Как раз в этот момент умертвие без раздумий сигануло вниз.

Прицелилось-то оно хорошо, профессионально, вот только не учло, что под окном стоит не его

костлявая скотина и даже не флегматичный рыцарский тяжеловоз.

Подозрительно знакомая лошадь в рогатом шлеме в последний момент коварно шагнула вперед, и

мертвец приземлился чуть подальше задней луки, на гребне.

Скелет скелетом, латы латами, а от последовавшего за прыжком вопля на впечатлительной

эльфийской сливе осталось не больше половины цветков. Смолка, в первую секунду присевшая на

задние ноги, резко их распрямила, заодно от души поддав задом. Умертвие, описав красивую дугу,

вместе с отломившимся гребнем головой вперед улетело под арку, где, судя по звуку, раскатилось на

отдельные кости. Запустить в него пульсаром я не успела. Ругаясь последними словами, втянулась

обратно в коридор и со всех ног побежала в ту сторону, где, по моему мнению, должна была

находиться лестница. Как ни странно, там она и оказалась. Прыгая через три ступеньки, а в одном

месте оступившись и пролетев целых семь (спасли перила, взамен чуть не вывихнув уцепившуюся за

них руку), я за каких-то пять секунд преодолела оба пролета. На первом этаже я худо-бедно

ориентировалась и без колебаний свернула налево, а потом направо и в среднюю дверь.

Естественно, умертвия в бессознательном или любом другом состоянии я под аркой уже не застала.

У стены валялся только гнутый кусок ржавого железа, в котором я после долгих размышлений

опознала налокотник с оторванной дужкой. Чуть подальше мертвым сном почивали в обнимку два

стражника и одна пустая бутылка. Связка с ключами от трех коридорных дверей-решеток торчала в

скважине последней. Разумеется, все они были открыты. Призывно свистнув Смолке, я вскочила в

седло и, заранее пригнувшись, ударом пяток послала ее в галоп. С ветерком пролетев коридор, я

притормозила, повертела головой. Никого! Наружный двор тонул в темноте, на фоне крепостных

стен светилась лишь прореха наружных, ворот, тоже распахнутых настежь. Полёгшие возле моста

стражники не менее успешно провели дегустацию загадочного алкогольного напитка. Успокоенная

разноголосым храпом, я не стала возле них задерживаться, но по ту сторону рва снова натянула

поводья. Разгоряченная кобыла приплясывала на месте, ей не терпелось мчаться дальше. Вот только

куда? И тут вдалеке мелькнул силуэт всадника, скачущего прочь от замка. Правда, откуда-то со стороны

леса, но возможно, там он разживался запасным конским скелетом. Я помотала головой, прогоняя

дурацкую картинку: запыхавшееся умертвие торопливо отрывает своего верного скакуна ржавой

лопатой, загодя припрятанной в кустах.

Кобыла его тоже заметила и, стоило поводьям провиснуть, сорвалась в карьер. Доспехи подняли

невообразимый грохот, я мгновенно оглохла. Железное седло, рассчитанное на бронированный

рыцарский зад, нещадно пинало мой собственный. В довершение всех бед я, не знакомая с

устройством конских доспехов, не закрепила как положено кольчужную накидку на лошадином

крупе, и теперь она летала вверх-вниз, хлопая то меня по спине, то кобылу по заду.

Впрочем, Смолку это только подгоняло. Обычного коня мы бы уже давным-давно настигли, а этот

словно бы не слишком и торопился, однако расстояние между нами почти не сокращалось.

Несколько минут назад я могла поклясться, что это такой же призрак или умертвие, как и я, но

теперь снова засомневалась. Уж больно плавно и бесшумно он двигался, хотя судить о последнем

под окружающую меня какофонию было весьма затруднительно.

Впереди замаячило давешнее озеро. Прекрасно, справа лес, слева – дорога на село, деваться ему

некуда! Лесная нежить пришлую не жаловала, а сельские собаки с удовольствием подключатся к

погоне за бродячими костями.

Умертвие это тоже отлично понимало, а посему на полном скаку въехало в озеро и… исчезло. Без

малейшего плеска, словно мгновенно растворившись.

Натягивать поводья не было нужды – кобыла сама почуяла что-то неладное и перешла на шаг,

осторожный и бесшумный. Подкравшись почти к самому берегу, Смолка всхрапнула и отпрянула

назад. Не слишком испуганно, но давая понять: пусть хозяйка сначала разведает обстановку, а верная

кобыла в случае чего отнесет скорбную весть друзьям и близким.

Поняв намек, я спешилась, шагнула вперед… и точно так же шарахнулась от неожиданности.

Это было не озеро, а… туман. Белый и плотный, словно молоко, он плескался вровень с краями

лощины, изредка ощупывая их короткими язычками волн. Над ним, как и над водой, клубилась

легкая дымка, веяло теплом. И магией. Той же самой, что и в замке, у фендюлинской гробницы.

Только здесь ее было много – так много, что у меня заныло под ложечкой от сконцентрированной в

лощине мощи.

Я попыталась зачерпнуть ее и впитать, однако туман неожиданно сгустился еще больше, став почти

осязаемым, и вежливо, но непреклонно увильнул от моей руки. Не для тебя. Извини.

А для кого? Умертвия? Нет, эта магия не имела ничего общего с некромантией. На природный

источник тоже не похоже. Она существовала словно сама по себе, как живое существо,

снисходительно поглядывая на озадаченную ведьму.

Похоже, умертвие в нем попросту спряталось, как в обычном тумане. Заехало поглубже и

остановилось, ехидно хихикая себе под нос или что там у него осталось.

Намотав на запястье шнурок амулета, я решительно шагнула в туман. Но, когда он заклубился

вровень с моей макушкой, поняла, какое это гиблое дело. В нем не то что умертвие – собственных

коленей нельзя было разглядеть.

«Ладно, голубчик, – мрачно подумала я, давая задний ход. – Ложбина небольшая, все края

просматриваются. Посмотрим, сколько ты там высидишь. Лично я никуда не тороплюсь, а вот у тебя

с рассветом будут ба-а-альшие проблемы!»

Утро выдалось ясное и безветренное. После ночного заморозка, добросовестно выбелившего траву,

прорезавшееся на горизонте солнышко выглядело откровенной насмешкой над окоченевшей в зюзю

ведьмой. Стоит ли добавлять, что умертвие и не подумало явиться пред мои светлые очи?!

Дальше торчать у озера не было смысла. Если умертвие не вылезло из него ночью, то днем тем более

не посмеет. Прямых солнечных лучей ни живые мертвецы, ни призраки не любят, а тенькá, которым

оно могло бы пробраться к замку, рядом не было. Скоро в Вороньих Когтях протрубят побудку, нас

хватятся и вряд ли погладят по головке за самовольный прокат фендюлинских доспехов.

Спохватившись, я стащила с головы шлем и сунула его под мышку. На одном из крылышек висел

пожеванный веночек – видимо, он-то и свалился на меня в момент появления нежити.

Размахнувшись, я со злостью зашвырнула его в туман, надеясь попасть умертвию по черепушке.

Ладно, вернусь вечером, никуда ты от меня не денешься!

Я вскочила на лошадь, и мы потрюхали обратно, громыхая, как целая вереница каторжников в

ножных кандалах.

Вот леший! У рощицы на полпути к замку маячила одинокая фигурка, что-то напряженно

высматривающая в чистом поле. Что именно, долго гадать не пришлось.

– Госпожа ведьма, так нечестно! – издалека завопил Тивалий и, спотыкаясь на кочках, побежал мне

навстречу. – Вы опять меня обманули!

– Заколдовала, – невозмутимо поправила я, подъезжая поближе. – В замке все в порядке? Стражники

оклемались? – А что с ними было? – опешил парень, временно забыв о своих претензиях.

– Если бы знала, не спрашивала.

– Полчаса назад они бдели как должно! А вот вы… – Тивалий наконец-то обратил внимание на

Смолкину экипировку и снова сбился с мысли. – Но это же…

– Да, – резко оборвала я. – Ты можешь сгонять в деревню и раздобыть какой-нибудь мешок?

– Зачем?

– Чтобы запихнуть туда этот хлам и отнести его на место.

– Это не хлам! Это…

– Я знаю, что это такое, – перебила я. – И тоже не испытываю никакой радости от соприкосновения с

их благодатью! Да, и попроси мешок погрязнее, из-под картошки, чтобы стража у ворот не вздумала

его проверять.

– Какое неслыханное святотатство! И они все равно туда не влезут!

– Я могу уменьшить их раз в пять, но легче они от этого не станут. Так что поторопись, пока кто-

нибудь из рыцарей не вздумал спозаранку помолиться этому крылатому ведру.

– Это не ведро!!!

– Ладно, убедил. – Я небрежно бросила шлем ему в руки и спешилась. – Садись на мое место и

поезжай в замок как есть. Не сомневаюсь, магистры будут в восторге!

Тивалий тоже не питал иллюзий на этот счет.

– Госпожа ведьма, куда же вы? – растерянно завопил он мне вслед.

– Куплю мешок и заодно позавтракаю. Если ты соблаговолишь меня дождаться, принесу тебе пару

бутербродов. Оруженосец дал мне отойти саженей на тридцать и заорал еще истошней:

– С колбасой!!!

Я только усмехнулась, ускоряя шаг.

– Чего изволите, госпожа ведьма?

Я изумленно уставилась на корчмаря, подобострастно переминающегося с ноги на ногу возле моего

столика. Даже полотенце на локоть накинул, надо же! Правда, оно больше смахивало на половую

тряпку, но какой неслыханный сервис… Мужик явно нервничал, глаза бегали, как тараканы по

пустой тарелке.

– Странно, – вслух подумала я, не спуская с корчмаря испытующего взгляда, – утром я проезжала

через лес, но не заметила, чтобы там сдохло что-то настолько крупное…

Тот натянуто захихикал. Может, видел наши ночные гонки и наконец-то проникся уважением? Грех

не воспользоваться.

– Ну… тогда, пожалуй, утку с яблоками.

– Один момент! – Корчмаря как ветром сдуло. И с той же скоростью принесло обратно.

Я заглянула в миску и с еще большим удивлением обнаружила там здоровенный кус утятины в

обрамлении рассыпчатых ломтиков. Так быстро?! Он ее на драконьем пламени жарил, что ли? Или

опять у кого-нибудь из клиентов отобрал, чтобы поскорее от меня отвязаться? Впрочем, блюдо

выглядело нетронутым и пахло весьма аппетитно.

Поколебавшись, я принялась за еду. Корчмарь продолжал торчать возле моего стола, как вбитая в

пол оглобля, провожая взглядом каждый кусок.

– В чем дело, уважаемый? – не вытерпела я. – Если вам так уж невтерпеж, берите вторую вилку и

присоединяйтесь! Мужик затряс головой, как немой в ответ на грозный вопрос стражника: «А это не тебя ли я видел

ночью с окровавленным топором над трупом усекновенного купца?!»

– Тогда идите мне лучше бутерброд с колбасой на дорогу сделайте, – вспомнила я.

Заказ, выполненный в столь же рекордные сроки, выглядел не менее впечатляюще: целое кольцо

колбасы в располовиненной ковриге белого хлеба, даже веревочка сбоку болтается.

– 3-за с-счет з-заведения! – с кривой улыбкой выдавил корчмарь.

Я окончательно перестала что-либо понимать и, поскорее употребив утку, поспешила покинуть

излишне гостеприимное заведение. Ну его к лешему, куплю мешок у кого-нибудь из селян, а то этот

ненормальный мне двухсаженный чехол от веялки принесет! Но интересно, что же его так

напугало?! Даже на крыльцо проводить вышел, только что полотенцем вслед не помахал…

Подбросить доспехи на место удалось на удивление легко. К побудке мы все-таки опоздали, но на

время завтрака замок словно вымер. Стражники у ворот, правда, попытались сострить: мол, госпожа

ведьма работу с кладбища на дом взяла? Я изобразила удивление такой прозорливостью, и у них

мигом пропало желание шутить.

Ухватив тяжеленный мешок за углы, мы потащили его по винтовой лестнице, периодически

застревая на поворотах и поминая святого Фендюлия отнюдь не в молитвах (то есть я поминала в

полный голос, а парень мрачно пыхтел, выражая мне свою солидарность).

У самой двери Тивалий неожиданно уперся, до глубины души оскорбленный моим очередным

распоряжением: – Нет, госпожа ведьма, и не просите! Стояние на стреме недостойно истинного рыцаря!

– А ты представь, что стоишь в почетном карауле, – подмигнула я, волоком затаскивая мешок в

комнату. Развесив доспехи (в последний момент я спохватилась – кажется, что-то не то, и поменяла

рыцарский и конский шлем местами), я поскорее выскочила обратно и захлопнула дверь. Мы с

Тивалием одинаково привалились к стене по обе стороны косяка и облегченно вздохнули.

Переглянулись, рассмеялись и поспешили в трапезную, пока магистры не заметили нашего

отсутствия на очередном диетическом проставлении Фендюлия.

Но там и без нас не скучали. На сей раз в центре внимания оказался прыщавый рыцаренок лет

девятнадцати. – Братья мои! – пронзительно верещал он, для лучшего распространения звука взобравшись на

скамью. – Сегодня ночью мне не спалось – меня обуревали мысли о несовершенстве этого мира, и я,

бесплодно проворочавшись до полуночи, вышел из замка погулять, надеясь, что ночной воздух

окажет на меня должное умиротворяющее действие…

На щеке у парня отчетливо виднелся отпечаток самодельной свекольной помады, из чего я

заключила, что в процессе умиротворения принимал участие не только воздух, да и обуревало его

кое-что другое.

– И вот, лежа в кустах возле рощи, мы увидели – то есть я и мой верный конь, которому тоже

почему-то не спалось! – как из замковых ворот выехал святой Фендюлий, преследующий умертвие!

Рыцари внимали ему с восторгом ребятишек в ярмарочном балагане. Даже Тивалий приоткрыл рот

от восхищения, но потом покосился на меня и обиженно его захлопнул.

– Они пересекли поле, – вдохновенно вещала жертва юношеской бессонницы. – И скрылись в

лощине! Я подумала, что, пожалуй, стоит занести в мой трудовой свиток очередную запись: «Маел-ине-

Киррен. И. о. св. Фендюлия!!».

– А возвращаясь в замок, я подобрал вот это! – Рыцарь торжествующе потряс злосчастным гребнем.

Он тут же пошел по рукам, как давешний ларец. Потрясенные рыцари благоговейно, а кто и истово,

по всей длине, лобызали священную реликвию, сыпя обетами, как сушеным горохом из худого

мешка. Приобщиться к оной благодати не пожелал только Верховный, да и остальные магистры

отнеслись к этому развлекательному мероприятию без особого энтузиазма, звучно чмокнув воздух в

полувершке над железякой.

С явным облегчением избавившись от улики очередного фендюлинского чуда, Верховный магистр

поманил меня пальцем:

– Госпожа ведьма, вы покидали ночью пределы замка?

– Да. – Все равно караульные расскажут.

– Мальчик был с вами?

– Да. – Я и бровью не повела, зато Тивалий залился жарким румянцем по самый воротник.

Глава ордена продолжал буравить меня взглядом:

– Странно, стража у ворот вас не заметила.

– Разумеется, она была не в том состоянии, чтобы вообще кого-либо заметить.

– Наглый поклеп! – вскочил из-за соседнего стола рыцарь, только что сменившийся с караула. – Мы

с товарищами всю ночь не смыкали глаз! Да, каюсь, мы распили бутылочку легкого красного вина,

но исключительно в целебных целях, для повышения бдительности! Клянусь святым Фендюлием!

Меня так и подмывало брякнуть, что святой, увы, не может засвидетельствовать его клятву по

причине отсутствия на рабочем месте, но я сдержалась. В самом деле, не такие же они дураки, чтобы

напиваться на посту. Да и маловато для этого одной бутылки, пусть даже чистейшей винесской

горилки. Видимо, в нее что-то подмешали.

Я ограничилась пренебрежительным движением плеч, не собираясь что-либо доказывать или

оправдываться. Рыцарь, еще немного поворчав, но тоже не горя желанием связываться с ведьмой, сел

на место.

– Так, выходит, святой Фендюлий уже избавил нас от умертвия? – сообразил кто-то из его коллег. –

На кой тогда нам эта…

«Эта» обернулась и одарила нахала таким выразительным взглядом, что он решил не торопиться со

своим частным мнением.

Увы, зерно упало в благодатную почву и буйно заколосилось сразу в нескольких местах, так что я

узнала-таки о себе много нового и интересного. Не привыкать, конечно, но удовольствие маленькое.

– Давайте дождемся ночи и проверим. – Верховный магистр сказал это мягко и негромко, но

нарастающий ропот сразу утих. – Госпожа ведьма, не могли бы вы зайти ко мне сразу после

завтрака? Я угрюмо кивнула и, резко развернувшись, вышла из трапезной. Ради богов, мне же меньше

проблем. Пусть сами ловят свое умертвие, только потом не жалуются, что оно возражает против

поимки еще решительнее, чем оплеванная ведьма!

– Проходи. – Глава ордена сам открыл мне дверь. – Тивалий, иди пока потренируйся с мечом. Мы с

госпожой ведьмой немного побеседуем.

Я уже собиралась присесть на колченогую табуретку, единственную напарницу неизменной лавки с

поленом, но Верховный магистр, отдернув висящий на стене гобелен с еще одной вариацией на тему

великих деяний здешних святых, жестом пригласил меня во вторую комнату.

– Уютненько тут у вас, – хмыкнула я, переступая порог.

На полу лежал ковер, в углу стояла огромная кровать под балдахином, а на стене висела картина с

пышнотелой русалкой, игриво прикрывшей грудь хвостом. Впрочем, хвост отставал от груди по

меньшей мере на два размера, так что особо не мешал.

Глава ордена благодушно развалился в кресле, вытащил из-под стола бутылку с вином и щедро

плеснул из нее в серебряный кубок. Отпил, одобрительно посмаковал, глядя на меня, и неожиданно

спросил: – Надеюсь, ты вернула доспехи на место?

– Вернула… – ошеломленно подтвердила я. – Как вы догадались?!

– Дорогая моя! – Верховный магистр откровенно веселился. – Мы оба прекрасно знаем, что

Фендюлий не имеет к этим доспехам никакого отношения. Так с чего бы его духу в них облачаться?

Наши братья не осмелятся на такое святотатство, у умертвия есть свои, значит, остаешься только ты!

– И что? – с вызовом поинтересовалась я. – Мне начинать собирать хворост или сами подсуетитесь?

– Сколько тебе лет, ведьмочка? – вместо ответа спросил глава ордена. – Двадцать, двадцать пять?

– Двадцать два, – привычно округлила я.

– Что ж, в твоем возрасте я тоже был уверен, что мир делится только на черное и белое. Но с годами

понимаешь, что излишняя святость, увы, ближе к первому. – Наместник владений святого Фендюлия

задумчиво покрутил кубок в пальцах. – А посему идея пригласить тебя в замок исходила именно от

меня, причем я прекрасно представлял себе последствия этого решения. И сейчас я хочу всего лишь

попросить тебя вести себя более… э-э-э… осмотрительно. То есть не попадаться никому на глаза ни

под видом Фендюлия, ни… умертвия. Ибо далеко не все магистры разделяют мою точку зрения, а

регулярные ночные переполохи мало способствуют моему авторитету…

Я почувствовала, что краснею. Смущенно кашлянула:

– Постараюсь. Но не могли бы вы рассказать мне поподробнее об этом прокля… то есть святом

Фендюлий? Верховный магистр вздохнул и, недолго поколебавшись, подлил себе вина:

– Я бы и сам не отказался побольше о нем узнать. Увы, наши сведения запутанны и противоречивы,

ибо подлинных рукописей тех лет почти не сохранилось, а описанные в них деяния столь

приукрашены, что вызывают сомнение. Кто пишет, что Фендюлий мог уложить дракона одним

ударом кулака, кто – что он брал верх умом и ловкостью, умел предсказывать будущее, а также

обожал всевозможные шутки и розыгрыши. Есть даже легенда, что его дух до сих пор бродит по

коридорам замка в облике одного из братьев и на того, кто его узнает, снизойдет неописуемая

благодать. Кхм… помнится, в юности я и сам приставал к встречным рыцарям с вопросом, не

Фендюлий ли он… Летописцы сходятся лишь в одном: он был достойным человеком, отважным

воином и основал орден Белого Ворона, призванный защищать простых жителей Белории от зла и

несправедливости. Но мы даже не знаем, где его могила, ибо однажды он вышел из замка на

ежевечернюю прогулку и не вернулся. Вероятно, он наткнулся на передовой отряд орков и пал в

неравной битве – спустя несколько часов рыцарям пришлось спешно собираться в поход против

целой армии этих тварей, без предупреждения пересекшей границы Белории. Израненное тело

Фендюлия могло выдать их раньше времени, поэтому, скорее всего, его где-то прикопали. В

воцарившейся суматохе искать его не было времени, потом выпал снег, а по весне выросла новая

трава и окончательно скрыла все следы.

– Но это не помешало вам установить в замке копилочку из черного мрамора, – не удержавшись,

ввернула я.

– Что поделать?! – усмехнулся Верховный. – Рыцарям тоже иногда хочется кушать. На какие только

ухищрения не приходится идти, чтобы накормить целую ораву здоровых парней хотя бы черным

хлебом! Замок нуждается в ремонте, да и гномы не желают отпускать нам сталь для кузниц

бесплатно. И потом, нам нужен был символ, реликвия, которая сплотила бы братьев ордена.

Фендюлий прекрасно подошел для этой цели. Управлять таким огромным замком не так-то просто,

девочка… Конечно, магистры по мере сил помогают мне, но с недавних пор даже среди них

наметился раскол. Увы, на всех, как ни старайся, не угодишь – и тебе это должно быть известно

лучше, чем кому-либо! – а на таком высоком посту даже мелкий промах оборачивается

катастрофой… Так что не разочаруй меня, ведьмочка.

– Постараюсь, – повторила я уже куда искреннее.

– Тогда не смею больше тебя задерживать. Иди, чадо мое, и да пребудет с тобой святой Фендюлий! –

машинально добавил и тут же рассмеялся Верховный магистр.

– Ты должен был поторговаться с ней, Тивалий! – доносившийся из-за двери голос показался мне

смутно знакомым. Ага, отважный охотник на ведьм из комитета по встрече! – Ведьмы алчны, и сразу

предлагать ей всю выделенную орденом сумму ни в коем случае не следовало. А теперь она, похоже,

решила, что может вить из нас веревки! За это ты…

Я поскорее распахнула дверь. Магистр с явным сожалением закрыл рот, не успев огласить

задуманную гадость.

– У вас тут мой охранник не завалялся? – нахально поинтересовалась я. Тивалий поскорее

прошмыгнул в дверь, ко мне за спину. – Вот хорошо, а то я как раз побег собиралась организовать, а

пресечь это безобразие некому.

Магистр злобно сверкнул глазами, но возражать не стал. Я, посчитав разговор оконченным, вежливо

прикрыла дверь.

– Вы меня правда искали? – с надеждой поинтересовался Тивалий.

– Нет, случайно мимо проходила. Тебе же вроде тренироваться велели?

Парень снова начал краснеть, как недозрелый помидор на окошке. Все ясно, улучил свободную

минутку и понес господину вести с полей. Сокращенный вариант, разумеется, иначе магистра

вообще бы удар хватил.

– Ладно, – сжалилась я, не настаивая на ответе. – У тебя еще будет время, я с ног валюсь и до обеда

из комнаты не выйду.

– Честное рыцарское? – недоверчиво уточнил паренек.

– Честное ведьминское! – с усмешкой поправила я.

Пролистав книгу до конца, я разочарованно хмыкнула и, повертев ее в руках, бросила на кровать к

уже просмотренным. Как развеять обычный туман, я и сама знала. Про магический там ни слова не

говорилось. Один маг в замке есть – это точно. Но его заклинание не имело ничего общего с туманом. На кой ему

понадобилось гасить факелы? Просто развлекался, хотел попугать стражу? Или выбрал укромное

место и ночное время для оттачивания навыков? Магия-то в замке под запретом.

Да еще это разваливающееся на куски умертвие… Я внимательно изучила налокотник – ему было

лет триста, не меньше, но ржавчина покрывала его только снаружи. Внутри сталь блестела, словно

отполированная курткой или рубашкой. Оно что, перед нападением специально разделось до костей

и черепа?

А если это был человек со столь оригинальным чувством юмора, как он умудрился сигануть вниз с

высоты пятнадцати саженей, не располовинившись о гребень? И потом скакать быстрее Смолки, а не

с оханьем семенить в раскорячку на своих двоих? Коня-то во дворе не было, а до леса пара верст…

О своей собственной кобыле я вообще молчу. Либо Смолка взяла у умертвия дурную привычку

проходить сквозь стены, либо план замка съели не так добросовестно, как меня уверяли. И кто-то им

нахально пользовался.

Я устало потерла лоб. Мозги объявили забастовку, требуя компенсации за бессонную ночь. Леший с

ними, вечер утра мудренее. Я поставила на колени сумку и начала запихивать книжки обратно,

освобождая кровать.

Это меня и спасло. Иначе я просто не успела бы ее развязать. Боль в животе скрутила так внезапно и

жутко, что я даже не успела охнуть – горло словно перехватило тугой петлей, не пропуская ни

воздуха, ни крика.

Глупая надежда на несварение или внеплановые женские дни промелькнула и тут же исчезла. Вместо

нее перед глазами всплыл параграф «Яды» из учебника по травоведению.

«Главное – не паниковать», – поучал магистр Горальт, у нас на глазах отпивая из украшенного

скрещенными костями флакона и так же неторопливо вытаскивая пробку из второго, с зеленым

трилистником на этикетке. (На перемене, когда преподаватель вышел, я на спор повторила опасную

дегустацию и с возмущением обнаружила в обеих бутылочках чистую воду; правда, шутки ради

изобразила такие достоверные конвульсии, что магистр, прибежавший на испуганные вопли моей

компании, навсегда зарекся разыгрывать адептов.)

Но на этот раз с первой бутылочкой не обманули, значит, и со второй ошибиться нельзя.

Думай, ведьма, думай… яд подействовал как минимум через три часа – после возвращения из

корчмы я ничего не ела и не пила… без вкуса, без запаха, иначе я бы его заметила… режущая боль

почти непрерывными приступами… Настойка нетопыриных когтей или «Эликсир Кратколетия», как

иронично называли эльфы вытяжку из бутонов рыжелепесгной мандрагоры, растущей только в

чащобах Ясневого Града?..

В сумке у меня лежали противоядия к обоим ядам, но смешивать их нельзя было ни в коем случае.

Смерть от «Эликсира» наступала спустя полторы минуты после появления симптомов, от настойки –

через пять-шесть. Что ж, скоро узнаю наверняка… или не узнаю. Если кто-то решился отравить

ведьму, он должен был действовать быстро, чтобы она не успела даже пикнуть. Точнее, прочитать

заклинание или добраться до сумки с зельями.

Значит, «Эликсир». Где же у меня это треклягое противоядие?! Я негнущимися пальцами

поворошила содержимое сумки; она выскользнула у меня из рук, шлепнулась на пол и флаконы

раскатились в разные стороны.

Всхлипнув от обиды, я наклонилась и криво, боком сползла с кровати. Из последних сил протянула

руку к вертящейся в каком-то локте от меня бутылочке, но, уже коснувшись холодного стекла,

поняла, что не успею…

Я очнулась от холода. Возле протянутой руки валялась пустая бутылочка. Потеков возле нее не

было, видимо, потекло все-таки в меня. Угадала. Но убей не помню, как я сумела ее открыть и

выпить! Каменный пол нравился моему боку все меньше и меньше. Я со стоном перевернулась на живот и

конечность за конечностью попыталась перевести себя хотя бы в сидячее положение. Мышцы кое-

как подчинились, но так вяло и бесчувственно, что я было заподозрила, не стало ли в замке одним

умертвием больше. Впрочем, судя по нарастающей в них боли, тело просто затекло от

неподвижности. В дверь постучали. Я недобрым словом помянула свое заклятие, не дающее умертвию без лишних

церемоний пройти сквозь стену и избавить меня от страданий самым радикальным способом.

Пришлось лично добираться к двери по стеночке.

– Чего тебе, юный фендюлинец?

– Госпожа ведьма, уже смеркается. – затараторил Тивалий. – Вы не вышли к вечерней трапезе, и я

забеспокоился, как бы…

– Мне утренней хватило, – поморщилась я, пропуская его в келью. – Помолчи минутку, ладно?

Оруженосец послушно присел на краешек кровати, глядя, как я смешиваю в стакане четко

отмеренные капли из различных бутылочек. От снадобья свело скулы, зато результат наступил почти

мгновенно – я снова почувствовала себя живой, хотя мертвым завидовать мне было рановато.

– Вы себя хорошо чувствуете? – запоздало спохватился парень, как-то странно разглядывая мое

лицо. Ну, бледная. Возможно, даже белая как полотно, с расширенными зрачками и отпечатком

камня на щеке. Самый подходящий видок, чтобы в полночь поскрестись в окошко корчмы и,

обнажив накладные клыки, вкрадчиво поинтересоваться у хозяина, где он раздобыл такие дивные

специи. Все как на духу выложит!

– Нет, – отрезала я, убирая склянки обратно в сумку. К корчмарю я еще успею, а сейчас надо

спешить к туманному озеру. При дневном свете умертвие не осмелится и носа оттуда показать;

значит, будет сидеть в нем до сумерек.

Мага и вездесущую кобылу я тоже отложила на потом. У этого узла слишком много кончиков;

возможно, если упрямо тянуть за один, он и распутается.

Парень словно прочитал мои мысли:

– Госпожа ведьма, а куда мы сейчас пойдем?

– Мы? – саркастически уточнила я, поворачиваясь к нему.

Тивалий на всякий случай зажмурился. Наивный! Ведьме совсем не обязательно смотреть своей

жертве в глаза, усыпить я могу и на расстоянии. Но не в своей же комнате! Потом тащи его в

соседнюю келью… Надо придумать какой-нибудь предлог, чтобы он сам туда убрался.

Усмехнувшись, я отвела глаза и подобрала с пола флакон из-под противоядия. Да так и застыла,

стиснув его в кулаке. Магия… опять эта туманная магия! Она обволакивала флакон, как отпечаток

чьей-то ладони, легонько пульсируя под моими пальцами. Я торопливо сделала пасс свободной

рукой. Других следов чужого колдовства я не обнаружила, но поручиться, что их совсем нет, тоже не

могла. Что-то смутное и ускользающее висело в воздухе, как аромат листвяных дриадских духов.

Спокойно вдохнешь – почувствуешь, а начнешь принюхиваться – исчезает.

Я задумчиво заткнула флакон и бросила в сумку. Тивалий, не дождавшись усыпления, робко

приоткрыл один глаз:

– Но Верховный магистр велел мне…

– Ничего подобного, – фыркнула я, резко затягивая горловину сумки. – Если я не ошибаюсь, ты

отвечаешь за то, чтобы я не нашкодила в замке?

Парень смущенно промолчал. Я безжалостно закончила мысль:

– Значит, можешь с чистой совестью подождать меня у ворот. Только раздобудь мне нормальный

меч, а то сам видишь… – Я вытряхнула бутафорскую рукоять из ножен.

Тивалий замялся:

– Я сомневаюсь, что кто-нибудь из рыцарей согласится доверить вам свой клинок, а в оружейной

хранятся только тренировочные мечи и боевые двуручники. Но…

– Но?

– У меня есть меч, доставшийся мне по наследству. Правда, до посвящения в рыцари я не имею

права к нему прикасаться, но, если вы возьмете меня с собой, я могу вам его одолжить!

– Покажи, – заинтересованно велела я.

Тивалий метнулся туда-обратно и приволок длинный сверток, обмотанный куском пожелтевшей

холстины. Бережно распеленал, протянул мне на вытянутых руках, как свадебный каравай на

рушнике. – Надеюсь, без ногтей? – пробормотала я, разглядывая оголовье.

Осторожно подняла, второй рукой придерживая за середину лезвия. Странно, сделан явно по заказу

мужчины – простая крестовина, оплетенная узкими кожаными ремешками, лезвие без гравировки,

только с серебряным клеймом у самого основания. Но предназначен скорее для дамской руки –

легкий, тонкий, прекрасно сбалансированный.

Парень покачал головой:

– Оберегом ему должна служить рука, его держащая!

– На сей раз тебе не повезло, – мрачно сообщила я мечу, делая пробный взмах.

Серебристый росчерк беззвучно мелькнул в воздухе. Клинок нравился мне все больше и больше.

Пожалуй, встреть я его на торжище – купила бы без размышлений. Да и в ножны ко мне за спину он

скользнул, как к себе домой. Я повернулась к Тивалию и милостиво объявила:

– Ладно, уговорил. Но чтобы не смел даже чихнуть без моей команды!

Парень просиял, благополучно пропустив последние слова мимо ушей.

– Госпожа ведьма, а какой у вас план?

– Подберемся к озеру, заляжем в кустах и будем ждать. – Я проверила шнуровку на сапогах и,

подхватив с кровати куртку, на ходу набросила ее на плечи. – Беги седлай свою клячу. Тебя, в

отличие от умертвия, я ждать не намерена.

«А в случае чего вздремнешь и в засадных кустиках».

Отыскать подходящие для залегания место оказалось не так-то просто. Лозняков на краю ложбины

хватало – но в виде жалких, едва припорошенных зеленью прутиков, прятаться за которыми было

откровенным неуважением к врагу.

– Эх, жаль, до леса далеко… – размечтался парень, алчно поглядывая на еловый подрост вдоль

опушки. – Уж в нем-то могло укрыться целое войско, даже конное.

– А почему бы и нет? – оживилась я, вытаскивая меч.

Спустя полчаса в лозняке выросли три пушистые елочки, тесно прижавшиеся друг к другу.

Смотрелись они очень мило, хоть и несколько диковато.

– Госпожа ведьма, а вы уверены, что это сработает? – вслух выразил парень наши общие сомнения.

– Ну, по крайней мере, он увидит елки, а не нас, – резонно возразила я. – Возможно, захочет

посмотреть на них поближе, подъедет, тут-то мы его и прищучим!

– А вдруг он догадается, что за ними кто-то прячется?

– А тебе бы пришло в голову, что кто-то станет прятаться за вкопанными посреди поля елками?

– Нет, – честно признался парень. – Я бы ни за что не поверил, что боги ниспослали мне настолько

глупого противника!

– Вот и прекрасно, – усмехнулась я. – Будем надеяться, у всех выпускников здешнего ордена мозги

работают в одном направлении. Даже если от этих мозгов остался только череп под рогатым

шлемом! За два часа мною успели поужинать все окрестные комары. К счастью, поздней весной их было

немного, но качество оголодавших за зиму тварей успешно переходило в количество, а плотоядный

писк то над одним, то над другим ухом периодически отвлекал меня от цели ночного бдения,

заставляя остервенело хлопать себя по открытым частям тела (за закрытые тоже кусали, но чуть

реже). – Госпожа ведьма, – робко нарушил тишину парень, – пока у нас есть немного времени, давайте я

прочитаю молитву, и, возможно, ваше сердце смягчится, а душа повернется к свету! Ибо по вашим

глазам я вижу, что тьма еще не успела поглотить вас без остатка, а путь искреннего покаяния

способен привести на небеса самого отъявленного грешника…

– Давай лучше я прочитаю заклинание и буду поджидать призрака в одиночестве, как и

планировала, – раздраженно перебила я, давя очередного комара.

Оруженосец смиренно вздохнул, возвел глаза к небу и беззвучно зашевелил губами. Видимо, решил

пообщаться с богами без моего участия, но при случае замолвить за меня словечко. В далеком селе

чувственно заорали коты, присоединяясь к воззванию.

Я обреченно подперла щеку рукой, угрюмо вглядываясь в колышущийся над лощиной туман.

Сегодня было немного теплее, да и Тивалий грел мне левый бок, но симпатии к задерживающемуся

умертвию это не прибавляло. А если оно и сегодня не вылезет? Закопалось там до лучших времен от

греха подальше… Может, пойти на ощупь поискать? Хотя если действительно нащупаю, мало не

покажется… Я так усиленно высматривала умертвие, что первым его заметил Тивалий:

– Госпожа ведьма! – пропищал он на пределе ультразвука. – Гляньте туда!

Я глянула и почувствовала, что начинаю тихо сходить с ума. В указанном направлении умертвие

действительно наличествовало, только ехало оно… в туман! И скрылось в оном при полном моем

попустительстве. – Ни гхыра себе! – вырвалось у меня.

– Ворра та кындык, – машинально поддакнул Тивалий и, ойкнув, обеими руками зажал себе рот.

Я тоже – чтобы не расхохотаться. Все не так уж безнадежно, из парня еще может выйти толк!

Нам ничего не оставалось, как продолжить наблюдение из-за елок. Правда, скучать уже не

пришлось. Слышно было, как умертвие бродит по лощине, звеня доспехами. То ближе, то дальше.

Над ним, как спинной плавник кружащей под водой акулы, двигался горбик тумана.

Можно было рискнуть, стрельнуть пульсаром вслепую, но неизвестно, что произойдет при

столкновении двух магий. Ничего, терпением я запасалась на всю ночь, хватит и еще на полчасика.

Подождем. Горбик замер и медленно опал, как хлеб в не вовремя открытой печи. Зловещий всадник выехал из

лощины прямо перед нами и остановился на ее краю, медленно поворачивая голову из стороны в

сторону. Тивалий так вжался в землю, словно надеялся в нее врасти, но отважно молчал. Мне лицезрение

умертвия тоже не доставляло особого удовольствия. На фоне луны оно казалось черным и огромным,

лишь глаза светились двумя раскаленными углями. Конь с утробным хрипом грыз удила, мотая

тяжелой башкой.

Зато целиться в него было очень удобно. Чем я и занялась, сцепив пальцы обеих рук «арбалетом» –

мизинцы и безымянные в общем кулаке, средние отставлены в стороны «дугой», большие и

указательные выпрямлены, как прицел и ложе для стрелы. После нужного заклинания из этой

конструкции можно выпустить до двенадцати скоростных пульсаров подряд, и гхыр уклонишься!

Парень дернулся словно ошпаренный. Толкнул меня в плечо:

– Госпожа ведьма, что вы такое бормочете?

Я сбилась, беззвучно выругалась и сквозь зубы, чтобы не вырвалось чего лишнего, прошипела:

– Колдую, разве не понятно? И не смей больше меня перебивать, иначе я не ручаюсь за результат!

– Ой, погодите, я отползу в сторонку, дабы не осквернять свой слух звучанием бесовских словес!

– Так заткни уши! – огрызнулась я.

Парень и в самом деле прижал ладони к голове, зажмурившись для пущей надежности. Впрочем,

хватило его ненадолго. Только я собралась с мыслями и приготовилась повторить «словеса», как

Тивалий снова встрепенулся:

– А что вы хотите с ним сделать?

– Отправить на небеса несколько иным путем, – съязвила я. – Сомневаюсь, конечно, что его туда

пустят, но до тамошних ворот подкину…

– Но сие несовместимо с рыцарской честью! – растерянно пропищал парень, порываясь вскочить на

ноги. – Нам надлежит вызвать его на поединок и одолеть в честном бою, после чего облегчить душу

молитвой и обеспечить ему достойное погребение….

Я в последний момент успела изловить парня за рукав и что есть силы дернула вниз, заставив снова

лечь. – А нападать на безоружных женщин верхом на лошадином скелете – совместимо? И один раз его

уже хоронили – не помогло!

Как раз в этот момент скелет задрал хвост и навалил кучу. Судя по звуку и запаху – очень

качественную и здоровенную.

Мы мигом прекратили перепалку, ошеломленно внимая вышеозначенному процессу.

– Госпожа ведьма, а вы уверены, что это наше умертвие?

– Да уж явно не случайный прохожий, – шепнула я в ответ, пытаясь разглядеть, откуда в конском

скелете могло взяться столько ценного удобрения. Кости костями, но за ними темнела какая-то

плотная масса, как будто их… нацепили сверху. – А наше или не наше – умертвим до нужной

кондиции и разберемся!

С этими словами я нахально выпрямилась во весь рост, походя концентрируя между ладонями

боевой пульсар, и издевательски поинтересовалась:

– Что, не спится? Убаюкать?!

Но умертвие не пожелало меряться со мной молодецкой силушкой. Круто развернув попятившегося

коня, оно без лишних слов (но не совсем уж молча, ибо «гхыр» лишним никогда не бывает)

помчалось прочь, обогнув елки так близко от меня, что я уловила даже терпкий запах мужского пота,

не говоря о лошадином.

Обернувшись и хищно оскалившись, я резко развела руки, разделяя и одновременно швыряя вслед

умертвию светящиеся сгустки пламени.

Пульсары слаженно стукнулись в бронированный лошадиный круп и снова отвильнули. Похоже,

дело было не в рикошете, а в наложенном на доспехи заклятии. Из «арбалета» с близкого расстояния

я бы его почти наверняка пробила, а так не стоило и пытаться. Конь задрал тлеющий хвост и с

удвоенным энтузиазмом помчался к замку, оставляя за собой черную струю дыма, как подбитый

дракон. Я торопливо повернулась к роще и что есть мочи свистнула в два пальца. Черная стремительная тень

скользнула по полю и замерла возле меня, нетерпеливо перебирая ногами. Я вскочила в седло, не

тратя времени на поиск второго стремени и подбор поводьев, обеими руками вцепилась в переднюю

луку и с ходу скомандовала:

– Давай, Смолка!

Кобыла по-волчьи взвизгнула и рванулась вперед.

Умертвие успело ускакать довольно далеко, едва виднеясь на полпути к замку. Мы нагоняли его, и

очень быстро, но в ворота оно шмыгнуло в десяти саженях перед моим носом, и решетка тут же

начала опускаться. Смолка едва успела затормозить, чтобы не наездиться на торчащие из нее шипы.

– Зараза! – Я спешилась и досадливо пнула толстый стальной прут. Покричать, что ли? Может,

любители свежего воздуха, спящие с открытыми окнами, и услышат. Вот только выйдут ли? Решат,

что какой-то пьяный тролль у ворот безобразничает, да и караульные на что?

Той же ногой, но уже поделикатнее, я пошевелила храпящих возле решетки стражников. Бесполезно.

Нет тут не в вине дело – ребят усыпили заклинанием. Пожалуй, покопошившись четверть часа с

подбором нужного заклятия, я бы сумела их разбудить, но толку? Барабан с цепью все равно по тут

сторону решетки. Разве что кричать втрое громче будем. Умертвие сто раз успеет скрыться в замке, а

то и безнаказанно выедет на охоту, злобно хехекая над оставшейся с носом ведьмой.

Я рыкнула так, что какая-то мелкая собачонка, истошно брешущая по ту сторону стены, резко

умолкла, словно околев на месте. Если этот гхыровый замок не сумели взять за столько сотен лет,

какие у меня шансы управиться за несколько секунд?!

И тут Смолка развернулась и неторопливо потрусила по краешку рва вдоль замковой стены. Я

отрешенно наблюдала за кобылой, пока та не уперлась в каменный выступ, преграждающий дорогу.

Ничуть не огорчившись, Смолка повернулась мордой к стене и… вошла прямо в кладку.

Я бросилась за лошадью и успела заметить только быстро смыкающуюся щель. Не раздумывая, я

ткнула в нее выхваченным на бегу мечом. Каменные створки с лязганьем сомкнулись на лезвии, за

стеной что-то хрустнуло и с клекотом оборвалось, но меч, кажется, выдержал. Я налегла на рукоять,

пытаясь отжать потайную дверь. Под пальцами потеплело, стена начала медленно раздвигаться. Я

ногой подпихнула в щель парочку валявшихся поблизости булыжников и, резко выхватив меч,

шмыгнула внутрь. Камни потайную дверь надолго не удержали – створки звучно сошлись прямо за

моей спиной, брызнув по ногам гранитными осколками.

Затаив дыхание, я немного постояла на месте, привыкая к темноте. От медленно проступавших из

мрака стен веяло холодом и плесенью. Откуда-то спереди доносился далекий стук копыт,

двигавшихся как будто слева направо. Но Смолка стояла возле меня, посвечивая желтыми глазами,

как кошка. Нас окружал узкий, но довольно высокий коридор, как раз по размеру лошади с

всадником. Со стен свисали пустые кольца для факелов.

Стук затих. Скрипнула и тут же хлопнула дверь, вдоль стены прошмыгнула вспугнутая крыса.

Решившись, я показала кобыле прижатый к губам палец и крадучись двинулась вперед по коридору.

Похоже, он тянулся под всем замком, и вскоре я поняла, почему никто до сих пор не смог заново

составить точный план Вороньих Когтей.

Замков было фактически два. В толще стен первого находился второй. Такие же коридоры, лестницы

и кельи (большей частью – без дверей или с гнилыми, распахнутыми настежь створками), только

сырые, неосвещенные и неоштукатуренные. Зато со скелетами, живописно прикорнувшими вдоль

стен, как сторожевые псы на цепях.

Мне стало жутковато. Как будто на минутку отлучилась из замка, а, вернувшись, застала его

внезапно обезлюдевшим и постаревшим на несколько сотен лет. Правда, дверей здесь было

поменьше, да и комнатушки совсем маленькие. Видимо, это была последняя линия обороны

Вороньих Когтей – зная потайные входы-выходы, рыцари могли партизанить в толще замка еще

долгие годы после его захвата, но за ненадобностью забросили эти коридоры и напрочь о них

забыли. А может, секрет изначально был известен только строителям да Фендюлию,

приберегавшему его на черный день да так и унесшему с собой в могилу…

И тут из-за одной из дверей до меня донеслись приглушенные голоса:

– Ты же уверял меня, что ведьма умерла!

– Да, господин. Я слышал, как она застонала и упала на пол, а потом из комнаты целый час не

доносилось ни звука. Дольше подслушивать было опасно – там крутился этот проклятый мальчишка.

– Тогда кто, по-твоему, подпалил моему коню хвост?! Умертвие?

– Может, Фендюлий? – робко предположил голос.

Презрительное фырканье дало понять, что я не одинока в своем мнении насчет святого. Помолчав и

чем-то позвякав, «господин» продолжал:

– И дернул меня леший соваться в этот туман! Но уж больно хотелось поглядеть, какого гхыра

ведьма торчала там всю ночь, как нанятая.

– И что, господин?

– А ничего! Поплутал на ощупь, трава за ноги цепляется, кочки какие-то, на одной чуть ногу не

сломал… Еле выбрался, не видать ни зги! А эта проклятая баба тут как тут, и щенок с ней. Если бы

он ее не отвлек, прибила бы, как пить дать! Все, хватит с меня. Пусть наш колдун сам за ней

гоняется, я уже сыт по горло этой рыжей дрянью!

– Сам ты колдун, – лениво отозвался третий голос. – А я наделен божественным даром, дабы творить

чудеса во славу и процветание ордена. Лучше бы спасибо за амулеты сказал, без них гхыр бы ты

вчера из замка выбрался!

– Я что, виноват, что она из окна на меня таращилась? Не мог же я у нее на глазах потайную дверь

открывать, пришлось за замковую стену мчаться, к запасному входу. Только в коридор нырнуть

успел – она мимо пролетела, к туману этому. Даже яд ее, хвыбу рыжую, не взял… а может, корчмарь

напортачил? Денежки хапнул, а в последний момент струсил?

– Божился, что всыпал все до последней крупинки. Но, видимо, от его стряпни ее стошнило раньше,

чем яд успел всосаться…

– Но она могла что-то заподозрить. Он не проболтается?

– Разве что некроманту, – гнусно хихикнул «божественный» колдун. – Ладно, заканчивай и будем

расходиться. Скоро она растолкает стражников и снова перебудит весь замок.

– А что со стариком?

– Я займусь им ближе к рассвету, когда паника поутихнет и все разбредутся по кельям. Как обычно –

постучусь, скажу, что у меня важное сообщение, подсуну какой-нибудь свиток, а когда он

повернется к факелу, чтобы прочесть, – ткну кинжалом и уйду через потайной ход. Умертвие снова в

замке, ведьма подтвердит. Хорошо бы, конечно, чтобы сегодня его увидел кто-нибудь еще, но не

будем рисковать.

Заскрипели стулья, и я решила, что дольше тянуть не стоит. Сейчас они разбредутся – потом лови их

поодиночке и доказывай, что не обозналась! Вряд ли у мага-самоучки достаточно высокий уровень,

чтобы со мной тягаться. А с тремя противниками я как-нибудь управлюсь, хоть и придется попотеть.

Ухватившись за дверное кольцо, что есть силы дернула его на себя. Как я и ожидала, дверь оказалась

заперта изнутри, но засов прошел сквозь ветхие доски, как нож сквозь масло. Я эффектно распахнула

ее на всю ширину и замерла на пороге, подавившись вступительной речью в духе: «Что, не ждали?!»

В комнате находились не трое рыцарей, а добрая дюжина! Один как раз стаскивал с себя доспехи с

намалеванными светящейся краской костями, давешний живописец поспешно отмывал от них же

коня со все еще дымящимся хвостом. Смуглый длинноволосый брюнет, мельком виденный мною в

столовой, лениво перекидывал из руки в руку боевой пульсар мертвенно-зеленого цвета. Был среди

них и магистр, «изловивший» меня в Перекрестье.

Онемевшие от такой наглости рыцари и пораженная их количеством я некоторое время не

предпринимали никаких действий, даже конь перестал брыкаться и удивленно насторожил уши.

Смущенно кашлянув – мол, извините, если помешала, зайду в другой раз! – я захлопнула дверь и

двинула наружный засов в пазы. После короткой удивленной паузы за ней вскипела такая бурная

деятельность, что ее живо можно было представить по звукам! Рыцари одновременно вскочили с

мест и всей своей возмущенной массой штурмовали дверь, выбив ее с первого удара, но тут же

закупорив спрессованными телами. Когда они, побарахтавшись, вывалились в коридор, я уже успела

добежать до винтовой лестницы. Несущиеся вслед крики мало походили на приветственные.

«Голыми руками на части порву заразу!» – было из них самым приличным и гуманным.

Лестница потайного замка закручивалась вокруг обычной (а я-то думала: на кой гномы заключили ее

в такой массивный корпус?!). Витки получились в два раза шире, соответственно прибавилось и

ступенек. Гномьи заклинания действовали и здесь, как и мои порталы, так что мне удалось немного

оторваться от погони.

Гхыр его знает: то ли я не заметила двери на второй этаж, то ли лестница непрерывно тянулась до

третьего, но я очутилась сразу на нем. Покрутила головой, высматривая, нельзя ли чем подпереть

дверь, но задерживаться и более тщательно искать не стала, продолжив забег уже по прямой.

Оказалось, что винтовой лестницей воспользовалась только часть рыцарей. Остальные бросились к

обычной, покороче, и разъяренным скопом вывалились в коридор в десяти саженях передо мной.

Не мешкая, я развернулась и помчалась в обратную сторону, мимо двери на винтовую лестницу,

откуда как раз с оханьем, на четвереньках выползали жертвы гномьего зодчества. Балансируя мечом

в отставленной руке, я с гулом пробежалась по их бронированным спинам, окончательно разложив

бедолаг по полу. Над головой с мерзким, въедливым шелестом пронесся пульсар, расплескавшись о

стену. Камни беззвучно вскипели, вниз от выемки потянулось несколько мгновенно застывших

потеков. Не заставляя повторять дважды, я поспешно свернула в ближайший боковой коридор, такой же

темный и заплесневелый, как предыдущий. Впрочем, о кромешной тьме речи не шло – свет

просачивался в потайной зáмок сквозь щели между камнями, с той стороны казавшиеся простыми

трещинками в рассохшейся замазке. Натянутую у пола веревку не разглядишь, но и в стену с разгона

не врежешься.

Но только я, приноровившись, помчалась во всю прыть, как поперек коридора скользнула огромная

белая птица, вылетев прямо из каменной кладки и в ней же исчезнув.

Я резко затормозила. В ту же секунду перед моим носом слаженно свистнуло и ударилось в

противоположную с гену около дюжины длинных арбалетных болтов. Несколько штук засело в

щелях между камнями, остальные отскочили, с дребезгом усыпав пол.

Стряхнув секундное оцепенение, я кинулась дальше. Эта ловушка уже разряжена, и вряд ли за ней

меня поджидает вторая, куда вероятнее нарваться на нее в соседнем коридоре. Если бы не птичка…

стоп, откуда здесь взяться птице? Еще одно умертвие с навыками стенопролетания? Или просто

магическая ловушка, сработавшая чуть раньше арбалетов? Тут, как тролли говорят, «и на привале

без сушеного мухомора не разберешься», а уж на бегу…

На время выбросив птицу из головы, я продолжила свое триумфальное убегание. Кой леший дернул

меня соваться в это осиное гнездо?! «Старик» – это, скорее всего, Верховный магистр, чем-то не

угодивший заговорщикам. Ох, дурья моя башка, куда проще было поймать их с поличным, устроив

засаду в комнате с русалкой! А теперь изображай зайца, которого попросили поработать загонщиком

в облаве на волков…

Как вскоре оказалось, не одна я совершенно не ориентировалась в здешних коридорах.

Преследователи раздробились на автономно бегающие по этажу группы по пять-шесть человек,

периодически сталкивающиеся друг с другом и со мной. В обоих случаях встреча вызывала

искреннее недоумение, а дальше по ситуации. Пока что удавалось отделываться моральным

ущербом и парочкой простых пассов, валящих рыцарей с ног и дающих мне небольшую отсрочку.

Но все хорошее в конце концов кончается. Я в том числе. Когда на меня выскочила тройка лидеров

колдун – магистр – умертвие, мои запасы оптимизма, как и магии, несколько поубавились. Читать

заклинания наперегонки с конкурентом помешали его спутники, с радостным ревом бросившиеся на

вожделенную мерзавку. Еще один пасс, не слишком удачный, но отправивший более резвое

умертвие под ноги магистру. Колдун резко выбросил вперед правую руку, разжимая кулак. Я

приняла пульсар на середину меча, готовая откинуть рукоять, как только лезвие начнет плавиться, но

оно выдержало и, завибрировав, отшвырнуло сердито искрящийся шарик обратно. Колдун метнулся

за угол, пульсар пропахал борозду в камне и, отклонившись, прыснул дальше по коридору,

взорвавшись уже где-то в его конце.

Второй конец был в двух шагах от меня, прорезанный одной-единственной дверью, за которой

виднелись уходящие во тьму ступени. Впервые в жизни я пожалела, что их так мало – каких-то

двести штук, а на закуску – сплошная стена, о которую я больно стукнулась коленом.

Я лихорадочно ощупала влажные камни, нашарила какой-то рычаг, дернула, и часть стены бесшумно

отъехала в сторону. Холодный ветер с такой радостью ринулся в проем, что чуть не сдул меня вниз

по ступенькам. Упрямо наклонив голову, я переступила порог и очутилась в центральной башне

Вороньих Когтей. Стен как таковых здесь не было – восьмиугольная смотровая площадка

напоминала огромную беседку: массивная крыша, восемь колонн и соединяющий их бортик высотой

не больше полутора аршин. Да лестничный столб в центре. Рядом с потайной дверью находилась

обычная, ведущая в жилой замок и, увы, запертая с той стороны.

Я отступила к бортику, глянула вниз и судорожно сглотнула. Саженей тридцать, не меньше. На

такой высоте не поможет даже левитация, в лучшем случае – внизу окажется живописно

распластанный труп, а не мокрое пятно на булыжнике.

К ветру добавились редкие косые капли. С юга на замок наползала первая в этом году гроза, устелив

все небо клубящимися облаками и жадно раззявив алую пасть горизонта с клыками-молниями.

– Прыгай, ведьма, – ласково посоветовал колдун за моей спиной. – Уверяю тебя, существуют куда

более неприятные способы расставания с жизнью!

Помедлив, я убрала меч в ножны и легко вскочила на бортик. Побалансировала, выровнялась и, не

торопясь изображать «ласточку», повернулась лицом к преследователям, как раз столпившимся в

башне в полном, хоть и несколько потрепанном, составе.

– Но попрощаться-то с ней хоть можно?

– Чего? – опешил колдун.

– Перед своей мученической смертью я желаю помолиться святому Фендюлию, – пояснила я,

смиренно складывая ладони и возводя глаза к небу. – Надеюсь, вы не посмеете отказать мне в этой

просьбе? – Посмеем! – в один голос рявкнули магистр и колдун, но их заглушило одобрительное бормотание

остальных рыцарей.

– Молись, ведьма! – велел один из них, опуская меч. – Ибо наш священный долг – не умертвить

плоть врага, а спасти его душу!

– О святой Фендюлий! – проникновенным речитативом завела я, подражая Тереку, так блестяще

выступившему перед паломниками. – Услышь свою недостойную дщерь, вспомнившую о тебе

только в час тягот и испытаний! Прости меня! Я была плохой ведьмой! То есть хорошей, и посему

принесла много горя и страданий ни в чем не повинным людям, искушая их богомерзким

колдовством и творя с его помощью всевозможные пакости! Я провела свою жизнь в гнусных

злодеяниях и греховных утехах, но сейчас, перед лицом неминуемой кончины, я оглядываюсь на нее,

и мое сердце разрывается от стыда и скорби! О, если бы я только могла исправить совершенное

мною зло! Я молилась бы сутки напролет, ходила в рубище из крапивы, питалась одной лебедой и

бичевала все доступные места по утрам и вечерам, а по праздникам – и после обеда!

Рыцари откровенно заслушались. Кое-кто даже опустился на одно колено, крестясь в такт моим

прочувственным завываниям. Один особо впечатлительный паренек зажал меч между коленями,

вытащил из рукава кольчуги огромный клетчатый платок и начал громко в него рыдать и сморкаться.

– Идиоты, она же издевается над вами! – не выдержав, заорал магистр, выбегая вперед и заслоняя

мою одухотворенную фигуру. Я, не растерявшись, патетически воздела руки к небу. – Никакого

Фендюлия нет и не было, и она это прекрасно знает!

– Как это нет?! – возопила я, охваченная праведным гневом. – Братья мои, вы слышите, что говорит

этот человек?! Он посмел усомниться в нашем святом! В нашей духовной надеже и опоре!

Рыцари недовольно заурчали, поворачиваясь к магистру.

– Кого вы слушаете?! – Тот резко охрип, осознав, что ребята не шутят. – Нет, вы не так меня поняли!

Я имел в виду, что Фендюлия никогда не было для этой ведьмы, ибо она недостойна даже осквернять

его светлое имя своими лживыми устами! Убейте ее!

Рыцари снова повернулись ко мне.

– О святой Фендюлий, ты видишь этот произвол? Мне, слабой женщине, не дают облегчить душу

чистосердечным покаянием!

Парни окончательно смутились и, плюнув на нас обоих, отступили к двери и сбились в

шушукающуюся кучку, предоставив нам самим разбираться друг с другом и со злосчастным святым.

– Кончай ломать комедию, ведьма, – прошипел магистр сквозь зубы.

С другой стороны надвигался колдун, выразительно разминая пальцы. Н-да, недооценила я его

«божественность». Стихийный маг вроде меня, только специализируется по воздуху. На

профессионала, правда, не тянет, один на один я бы с ним живо расправилась, но вряд ли эти хмурые

ребята станут философски наблюдать за нашим поединком. А магистр вообще успел подобраться на

длину меча…

Я еще раз посмотрела за бортик. Ниже не стало.

– Магистр, неужели вы приволокли меня в этот замок, только чтобы посмотреть, как я летаю?

– Я выполнял приказ главы ордена. – Рыцарь скривился, но тут же снова просветлел лицом: – Зато

это – моя личная инициатива!

– Ну ладно, я вам не нравлюсь, а остальных-то за что?

– А за то же самое. Они лезли не в свое дело и не слушались добрых советов… пока не становилось

слишком поздно.

– А вам, как я погляжу, нравится давать советы? И куда приятнее делать это в белой рясе с золотым

вороном, заблаговременно позаботившись об устранении других желающих ее примерить?

– Видишь ли, ведьма… – Магистр неторопливо, со вкусом вытащил из-за спины свой двуручник.

Пошире расставил ноги, поудобнее перехватил рукоять. – Ты не только слишком назойливая, но и

слишком догадливая. А такие, увы, долго не живут…

– Полагаю, мы и впрямь увидели уже достаточно. – Спокойный, мягкий голос прозвучал не хуже

удара грома. – Слезай с подоконника, ведьмочка, простудишься!

Заговорщики торопливо оглянулись, пятясь и расступаясь перед густым частоколом ощеренных

мечей. Я поскорее воспользовалась любезным предложением Верховного магистра и, спрыгнув на

пол, прислонилась к колонне, переводя дух. Тивалий, бесцеремонно растолкав заполонивших

площадку рыцарей, бросился ко мне.

– Госпожа ведьма, вы в порядке? Мой Василек не угнался за вашей кобылой, я потерял вас из виду и

побежал прямиком к Верховному магистру!

– Мальчик сообщил, что вы выследили логово умертвия, – подтвердил тот, поворачиваясь ко мне и

так добродушно улыбаясь, словно мы по-прежнему разговаривали в его благоустроенной келье, а не

в продуваемой ветром и все обильнее заливаемой дождем башне. – И я подумал, что небольшая

помощь вам не повредит. Правда, я и предположить не мог, что умертвий здесь так много… Как ты

мог, Гес? Я же сам рекомендовал тебя ордену пять лет назад…

Один из рыцарей опустил глаза, а затем и меч.

– А ты, Торак? Неужели годовая отсрочка посвящения в рыцари стоила… этого?

Клетчатый платок снова подвергся нещадной эксплуатации. Верховный магистр молча переводил

взгляд с одного лица на другое – испуганное, растерянное, ненавидящее… бесстрастное, как у

колдуна. – Если вы и впрямь были так уж недовольны моим правлением, почему бы вам не высказать свои

претензии лично мне, на совете, куда помимо магистров свободно допускается любой из братьев?

Если они были бы справедливы, я и сам ни на минуту не задержался бы на этом высоком, но, увы, и

весьма ответственном посту. Вы же предпочли ударить в спину – подло, тайно, недостойно

истинных рыцарей… и вот что я вам на это скажу: пока я жив, умертвие этим орденом править не

будет! Взять их!

Сопровождавшие его рыцари угрюмо шагнули вперед, и тут колдун не выдержал, одним длинным

звериным прыжком метнувшись к краю площадки. Слаженно вскинулись прихваченные пятью-

шестью парнями арбалеты, три болта с глухим чавкающим звуком поразили цель, но остановить ее

не успели.

Раскинув руки, маг покачнулся, перегнулся через бортик и медленно рухнул вниз. Я дернулась было

поглядеть, но в ту же секунду припустил такой ливень, что у площадки словно выросли белесые

стены, а раскатисто рявкнувший гром мог заглушить даже падение самой башни.

Зато звон летящих на пол мечей я услышала очень четко. Только магистр-отступник,

размахнувшись, со злостью швырнул свой двуручник через бортик и, надменно скрестив руки на

груди, не трогался с места, пока двое угрюмых рыцарей не подхватили его под локотки и без лишних

церемоний не потащили к выходу…

– Госпожа ведьма!

Я оглянулась и придержала лошадь. Мышастый конек рысил за нами во всю прыть своих коротких

толстых ножек.

– Погодите, я провожу вас хотя бы до развилки! – Паренек поравнялся со мной. – До захода солнца

осталось меньше часа, почему вы не согласились переночевать в замке?

– А что, меня кто-то упрашивал?

– Ну…

Я скептически хмыкнула, трогая поводья. Да, благодарственная речь Верховного магистра была на

высоте, рыцари вежливо преклонили колени, но богомерзкой ведьмой я от этого быть не перестала.

Слова словами, – а мысли мыслями. Впрочем, а оно мне надо?

«…тебе это должно быть известно лучше, чем кому-либо…»

– Ничего, я за день выспалась, теперь прокачусь ночным трактом. А вы чем занимались?

Оруженосец только того и ждал, аж ерзая в седле от распирающих его новостей:

– Заговорщики во всем признались, Верховный магистр с подручными сейчас исследуют второй

замок… вернее, их жалобные крики уже битый час доносятся сквозь стену третьего этажа, так что

туда отправился второй отряд, на сей раз снабженный мотком шнура и куском мела для отметок на

развилках. Представляете, потайной ход у стены открывался только под весом лошади, которая

наступала на присыпанную песком плиту! А стражники ежедневно ходили взад-вперед и ничего не

замечали! – Его так и не нашли, – невпопад сказала я, думая о своем. – Тридцать саженей, ровнехонькая,

отвесная стена и мощеный двор у подножия… Куда же он мог исчезнуть?! Он не левитировал и не

трансгрессировал – я проверила. Не ветром же его в лес отнесло…

Паренек виновато замолчал, как будто был главным материально ответственным лицом замка и

пропавший труп проходил у него по ведомостям.

– Да, чуть не забыла. Спасибо. – Я вытащила меч и, перевернув в броске, рукоятью вперед протянула

Тивалию. – Прекрасный клинок. Пожалуй, лучший из всех, что я держала. Вот только объясни мне, с

чего ты взял, что я побегу именно в башню? Тоже мне нашелся святой Фендюлий!

Оруженосец чуть заметно вздрогнул. Помедлив, иронично хмыкнул, поднимая на меня глаза:

– Угадали.

Черты лица укрупнились, волосы вытянулись до раздавшихся плеч и чуть посветлели, не утратив

сочного каштанового оттенка. И только взгляд остался тем же – слишком серьезным для подростка,

слишком прямым и открытым для стоящего передо мной мужчины.

И я наконец-то сообразила, кого мне напомнил висящий в святилище портрет.

– Вам спасибо, госпожа ведьма. – Рыцарь торжественно и вместе с тем непринужденно, словно делал

это сотни раз, опустился на одно колено и легонько коснулся губами моей безвольно обвисшей руки.

Я почувствовала только легкое тепло и знакомый укол магии.

– Ой… вы что, этот… как вас там… э-э-э… святой умертвий, ой, то есть Фендюлий? – ошеломленно

пролепетала я.

– Я далеко не святой. – Губы рыцаря тронула легкая улыбка. – Как, впрочем, и вы. Но это не мешает

нам добросовестно выполнять свою работу, во что бы мы ни верили.

– Я – да. – Нарастающее возмущение помогло мне взять себя в руки и перейти в атаку: – А вот вы

что-то халтурите! Замок – ваш, орден – ваш, значит, и умертвие тоже было ваше! Меня-то вы зачем в

это дело втравили? Поиздеваться над глупой ведьмой?!

– Увы, я все-таки… – Рыцарь прикусил губу, сдерживая горьковатый смешок. – …Святой, а не

умертвие. И не могу вмешиваться в события столь радикально. В моей власти лишь слегка повлиять

на них, придав нужное направление.

– Предложив ведьме столько золота, чтобы она не смогла отказаться от подвернувшейся халтуры?

Заманив ее к озеру и заставив проторчать там битую ночь? Постоянно путаясь под ногами и мешая

колдовать? А эта ваша дурацкая магия, следы которой я находила только там, где вы этого хотели? –

Я запнулась, вспомнив, что ощутила ее и на флаконе с противоядием. Эх, жаль, уборную не

догадалась проверить… – А может, вы и моей кобыле потайной ход показали? Да нет, какое «может»

– точно!

Рыцарь положил руку на холку мышастого конька… нет, серого в яблоках боевого жеребца, ласково

ткнувшегося храпом в хозяйское плечо.

– Каюсь, я несколько переиграл. Но с «озером» вы погорячились – я изредка должен возвращаться в

него, чтобы восстановить силы. С вашей погоней за умертвием это совпало совершенно случайно. А

если бы я не остановил вашу руку и умертвие пало на месте, остальные заговорщики остались бы

безнаказанными и продолжали творить зло.

– В этом мире даже святым нельзя верить, – проворчала я. – Так и норовят загрести жар чужими

руками! – Безобразие! – поддакнул рыцарь. – В этом мире ведьмы не желают поспособствовать торжеству

добра даже за шестьдесят кладней!

Я машинально коснулась сыто звякнувшего кошеля. Все верно, все честно, но… меня, как сопливую

адептку, обвел вокруг пальца какой-то Фендюлий… еще и бутерброд на халяву схарчил! Я

насупилась, так и не смирившись с этим фактом, но исчерпав все возражения.

– Увы, молока за вредность я вам налить не могу, – продолжал нахальный святой, словно читая мои

мысли. – Но, надеюсь, этот скромный подарок хоть немного искупит мою вину?

Не успела я поинтересоваться, какой именно, как рыцарь легко вскочил на коня. Отсалютовал мне

поднятой рукой, едва заметным движением коленей посылая жеребца в лощину, и тот беззвучно

потрусил вниз по пологому склону. Туман быстро поглотил всадника, и уже оттуда до меня донесся

дрожащий от смеха голос:

– А молитесь вы куда лучше, чем колдуете! Может, все-таки подумаете о карьере проповедницы?

Я мрачно показала туману шиш, и в тот же миг белесая дымка начала таять, оседая и просветляясь на

глазах. Спустя пару минут от нее не осталось и следа, как не осталось следов от копыт призрачного

жеребца. Посреди лощины возвышался травянистый холмик – почти неприметный, если бы не торчавший из

него меч.

Я медленно подошла, пробежалась пальцами по ремешкам рукояти, еще хранившим легкое тепло.

Потом решилась, сжала ладонь, и меч словно живой пополз вверх. Под крестовиной лезвие

потускнело, но погруженная в землю часть ярко блестела в лунном свете, как будто только что

отполированная. Серебряная паутина клейма мигнула и переплелась заново. Ворона сменил шестиконечный пульсар,

две руны поменялись местами.

Я усмехнулась и с опасной небрежностью перекинула меч за спину, с первого раза попав в ножны.

«Да будет он оберегом руке, его держащей!»

Часть вторая

Отпускные СКИТания

Дракон – это не только ценная шкура, но и два-три пуда высококачественных клыков!

Утопленник плавно покачивался на меленьких волнах, прибившись к плавниковой отмели в десяти

саженях от берега.

– Вытаскивать надыть, – в который раз неуверенно повторил Гдынь, почесывая белобрысую

макушку. В кольчуге было жарковато, но отставной сотник упрямо носил ее даже в изнуряющий летний

полдень, дабы односельчане не забывали, кто в их деревне главный вояка. Те и не забывали, но

втихомолку подсмеивались.

– Надыть, – эхом откликнулся староста, высокий костлявый мужик с угольно-черными, несмотря на

солидный возраст, волосами и бородой. Гдыня он привычно слушал вполуха, бросая редкие реплики,

только чтобы тот отвязался.

– Да поскорее, – гнул свое Гдынь, переступая с ноги на ногу – вернее, на обтесанную деревяшку,

заменявшую левую голень. – Ветер подымается, щас волной его от берега отгонит, и тю-тю!

– Ну и пущай тю-тю, – цинично пробасил плечистый детина в красной рубахе и выпачканных

навозом штанах. – Ему-то уже без разницы, нам он тоже ни на что не сгодится, куда-нибудь да

прибьет, а там местные прикопают.

– А ты почем знаешь, что не сгодится? – так и подскочил сотник, выискивая глазами нахала. – Про

себя что хошь думай, а за всех не говори!

– Так вон она, лодочка, на берегу, – ехидно заметил детина. – Садись да греби, я тебя и подпихнуть

могу, чтобы шибче плылось!

Гдынь неохотно замолчал, опасаясь, как бы ему действительно не поручили это общественно

полезное дело.

Девять пар глаз продолжали мрачно любоваться недоступной отмелью.

– Не-а, не отгонит, – авторитетно заявил кузнец, опуская обслюнявленный палец и вытирая его о

подол рубахи. – Наоборот, еще дальше на плавник затянет. А денек-то жаркий, к вечеру душок

пойдет… и ветер на деревню…

По правде говоря, некоторое подозрительное благоухание имело место уже сейчас. К сожалению,

извлечение утопленников из природных водоемов не входило в число любимых занятий ни одного

из присутствующих. Тем более из этого конкретного водоема – широкой реки с прозаическим

названием Пеструшка. На пологих берегах, плавно переходящих в заливные луга, колыхалась

выбеленная солнцем трава, кое-где зеленели низкие камыши, по мелководью стайками шныряли

мальки, а вверху вилась мошкара. Но ни одного купальщика, прачки, рыболова или хотя бы

плещущихся у берега гусей.

Увы, девять алчущих взглядов не могли заменить один хороший толчок. Труп продолжал

безмятежно загорать на отмели, и не думая грести к комитету по встрече, весьма опечаленному этим

обстоятельством. – А вона ведьма трактом едет, – заметил кто-то. – Может, ее попросить?

Идея загрести труп чужими руками пришлась всем по душе. Пошептавшись, на переговоры отрядили

старосту на пару с Гдынем. Первого – собственно для беседы, второго – чтобы хоть ненадолго от

него избавиться (по официальной версии – для моральной поддержки).

Черная кобыла плелась нога за ногу, и селяне успели выскочить на тракт перед самой ее мордой.

Взаимной радости от встречи не последовало: возмущенная лошадь лязгнула клыками не хуже волка,

чуть не оттяпав старосте нос. Дремлющая в седле ведьма тут же встрепенулась, недоуменно обвела

мужиков серыми заспанными глазами.

«Совсем молоденькая, – удивленно отметил Гдынь. – Поди, и третью дюжину не разменяла. Хотя кто

их, ведьм, разберет – может, снадобий своих наглоталась и враз на полвека помолодела. Одета

неброско, по-дорожному, меч, судя по рукояти, совсем простецкий. Длинные рыжие волосы

небрежно рассыпались по плечам, челка заплетена в две тонкие косички, заправленные за уши».

– Экий денек нынче славный выдался, госпожа ведьма, – заискивающе начал староста. – Прям

благодать, чего и вам от всей души желаю. Вы нам с утопленничком не подсобите?

– Кого топить? – невозмутимо поинтересовалась девушка.

Гдынь на всякий случай попятился, но староста разглядел, как легонько подрагивают в улыбке

уголки губ, подкрашенных серебристой эльфийской помадой, и уже смелее продолжал:

– Да у нас один уже имеется, может, соблаговолите к берегу подогнать?

Ведьмочка прищурилась, разглядывая столпившихся у реки людей и объект их общего интереса.

Недоуменно, но согласно пожала плечами и молча тронула поводья.

Лошадь не спеша потрусила к берегу. В отличие от деревенских кляч необычное оформление отмели

ее ничуть не смутило – напротив, она принюхалась, облизнулась и, наклонив голову, жадно припала

к воде.

Хозяйка потрепала ее по холке и спешилась.

– А на кой он вам, уважаемые?

– Сгодится, – упрямо повторил Гдынь, по-прежнему держась в отдалении как от ведьмы, так и от

воды. В дриадских сапогах можно смело зайти в воду по колено, но я не без оснований опасалась, что,

сделав еще один шаг, провалюсь туда вместе с головой. Пеструшка – мелкая, но подлая река,

изобилующая омутами. Один из них как раз примыкал к самому берегу, черное размытое пятно

резко выделялось на фоне общей прозрачной голубизны с там-сям просвечивающими сквозь воду

корягами. Поудобнее утвердившись ногами на самом краю берега, я вытянула руку и сделала круговое

движение кистью, словно наматывая на нее веревку. Труп шевельнулся и начал медленно сползать с

отмели. Толпа восторженно засопела. Интересно, что они с ним будут делать?! Столкнули бы на

стремнину – и вся недолга. Или боятся, что соседи ниже по реке воспримут спущенный на них труп

как личное оскорбление?

Вышеупомянутый тем временем величаво дрейфовал к берегу. Я опустила руку, присела на корточки

и со второй попытки подцепила голову за краешек левого рога. Подтянула поближе, ухватилась за

правый и приготовилась к заключительному рывку, но тут вода взбурлила и утопленник почти

целиком – за вычетом башки – исчез в зубастой пасти, плавно перетекающей в черное скользкое

туловище. Маленькие, красные, глубоко посаженные глазки буравили меня далеко не ласковым

взглядом. Как оказалось, от неожиданности люди не только цепенеют, но и наглеют. Тем более что пасть у

чудовища была занята, а лап или щупальцев не наблюдалось вовсе.

– Пшла вон, гадина! – злобно рыкнула я, упираясь каблуками в песок.

Чудовище возмущенно засопело и покрепче стиснуло челюсти, перекусив тонкую шею добычи.

После чего, довольное, исчезло под водой, а я в обнимку с головой кубарем покатилась по земле.

Плеснувший хвост мстительно окатил меня водой, на макушку шлепнулась и живописно обвисла

прядь черных спутанных водорослей.

– Что это было?! – ошеломленно выдохнула я, глядя на расходящиеся круги.

Селяне, как ни странно, и не думали предаваться панике. При виде твари они всего лишь отступили

на несколько шагов от воды, чтобы не искупаться вместе со мной, и теперь корчились от смеха,

разглядывая промокшую насквозь ведьму и ее боевой трофей.

– Да так, водится в этой заводи чевой-то, – философски заметил староста. Подумал и добавил: – Не

шибко злобное, только нервное чуток и ведьмовства не любит. Нарочно небось слопало, чтобы вам

не досталось. Так-то оно падаль не жрет, да и вообще больше птицу промышляет…

Я задохнулась от возмущения:

– Что, предупредить трудно было?!

– А чего там предупреждать? – запоздало расхрабрился белобрысый мужик в кольчуге. – Днем-то

оно в омуте у берега сидит, никого не трогает, однако ж лодок не любит, а вплавь – раздеваться

неохота, пиявок тут тьма-тьмущая. А козел знатный был, здоровущий, бросать жалко. Глядишь, на

что-нить и сгодился бы…

– Сгодился, говоришь? – Кое-как поднявшись, я раздраженно сунула ему в охапку черную рогатую

башку. – Так забирай себе на запасную! Ничем не хуже будет!

Развернувшись, я зло рванула за повод ехидно скалящуюся кобылу и поволокла ее к зарослям

ивняка. Вслед полетели сдавленные смешки.

– Не уехала она, – таинственно сообщил Гдынь, без спроса цапая за ручку вторую кружку, обильно

обтекающую пеной. – В кусты пошла платье отжимать, а кобыла, гадость такая, как встала поперек

дороги – ни пройти, ни проехать!

– Это которая дорога – к Пади или на Крюковичи? – наивно уточнил корчмарь, не забывая, впрочем,

щелкнуть костяшками счетов.

– К кустам! – Гдынь зачерпнул из миски горсть подсоленных сухариков и начал по одному кидать в

рот, как семечки. Бдительный корчмарь щелкнул еще раз. – Сказывают, у всякой ведьмы сзади

хвостик ма-а-ахонь-кий имеется, вот бы поглядеть!

– Токо кобыла его самого за зад цапнула, – хохотнув, добавил староста, припадая к своей кружке.

Корчмарь только вздохнул – старосту в селе уважали и побаивались. Впрочем, тот не злоупотреблял

своим положением и, хоть заходил ежедневно, на вторую кружку никогда не покушался. – Не

укусила, а так, придержала чуток. Кабы сам с воплем не рванулся, может, и уцелели бы штаны-то…

– А потом вышла – мы так и сели! – продолжал слегка смущенный Гдынь, стараясь держаться

спиной к стойке. – Платье сухое, будто час на солнце провисело, волосы длиннющие дыбом, сама

мрачная, как теща в три часа ночи, что со сковородником чугунным зятя любимого на пороге

поджидает. «Где тут, – спрашивает, – постоялый двор у вас?» Ну мы ей на «Драконью берлогу» и

кивнули. Еще и про твою корчму словечко замолвили… хоть и не следовало, – насупившись,

добавил бывший сотник, по неумолимому щелчку отдергивая руку от третьей кружки.

Корчмарь флегматично двинул костяшку обратно. В «Рыбаке и Пивке» дела неплохо шли и без

ведьмы. Правда, удушливая колосеньская

[4]жара несколько умерила аппетит завсегдатаев, зато подстегнула жажду. А чтобы драгоценная

влага не испарялась из кружек еще по пути к столам, две недели назад корчмарь находчиво перенес

свое заведение вниз, в просторный подвал. И хотя там здорово пахло огуречным рассолом, зато

царила вожделенная прохлада, а пиво можно было разливать прямо из огромной бочки, в которой

оно выдерживалось с весны. Так что благодарные клиенты пили и сразу занюхивали, прекрасно

обходясь без закуси.

По крутым ступеням уверенно зачастили дриадские сапоги. Местные модницы нарочно ставили на

них гулкие стальные подковки, но хозяйка этой пары предпочитала не привлекать к себе излишнего

внимания. Она и так от его отсутствия не страдала.

– Легка на помине, – вполголоса констатировал прежде молчавший детина в красной рубахе,

утыкаясь в свою кружку.

– Тоже мне ведьма! – разочарованно хмыкнул корчмарь, разглядывая хрупкую женскую фигурку,

вдоль стенки проскользнувшую к дальнему столику. Гдынь, воспользовавшись моментом, ухватил

еще парочку сухариков и торопливо сунул за щеку. – Снимает сглаз, вешает на уши! Ладно, пойду

обслужу. Корчмарь, к величайшему неудовольствию Гдыня, смахнул на поднос все наполненные кружки, в

центре водрузил сухари и неторопливо пошел к новой клиентке, по пути обнося старых.

Ну почему у меня не может быть отпуска, как у всех нормальных людей и нелюдей?! Конечно, никто

не заставляет меня трудиться от темна и до темна, но стоит мне взбунтоваться и, облюбовав какое-

нибудь симпатичное местечко, с воодушевлением приступить к отдыху, как начинается: «Ой,

госпожа ведьма, раз уж вы в наши края завернули, не посидите ли ночку во-он в том буераке? Ей-ей,

до того там воздух целебный – лучше, чем на Окменских Грязях оздоровитесь, заодно и упырей

тамошних по крапиве погоняете, а то уже трех человек вусмерть загрызли, безобразники!»

И я, безотказная идиотка, оздоровляюсь то крапивой, то болотной тиной, то наисвежайшей могилой

посреди жальника…

Я мрачно подперла щеку ладонью, ожидая заказанную окрошку на квасý – по такой жаре ничего

существеннее в горло не лезло. В скит податься, что ли? Только и там, уверена, до меня доберется

какой-нибудь ушлый селянин, льстиво уговаривая «с вурдалаком чуток подсобить, тута совсем

рядышком, и двадцати верст не будет»… А стоит мне смириться с мыслью, что недосягаемость

моего отпуска соперничает только с невидимостью ушей и неукусимостью локтя, и снова выехать на

тракт, как работодателей словно ветром сдувает! Еще и подсмеиваются из-за заборчиков: и не лень

ведьме дорожную пыль месить в такую-то жарищу?

Подавая на стол, корчмарь не удержался и, наклонившись ко мне, шепнул, давясь от смеха:

– Сказывают, вы сегодня порыбачили знатно?

Я только презрительно фыркнула. Запомните: бескорыстно творить добрые дела вредно для

здоровья! И утверждаю я это вовсе не потому, что такая алчная и злая, а просто по опыту знаю –

бесплатных услуг люди не ценят. Вот если бы я потребовала за этого гхырового козла хотя бы одну

серебряную монету, они бы трижды подумали, нужен он им или нет!

– Да, – медленно ответила я и, с многозначительным прищуром глядя на мужика, добавила: – Мне

сегодня просто удивительно везет на козлов!

Тот мигом стер с лица ехидную улыбку и, смущенно кашлянув, поспешил вернуться за стойку.

Но спокойно поесть мне не дали. Не успела я размешать островок сметаны, одиноко дрейфующий

среди зеленого лука, петрушки и отчаянно барахтающейся мухи, как краем глаза уловила в

полупустой корчме некое оживление и подняла голову.

К моему столу целеустремленно двигалась знакомая троица из общества любителей дохлых козлов:

невозмутимый староста – вразвалочку, руки в карманы, кудрявый детина типа «сажень косая,

стоеросовая» и одноногий белобрысый тип в кольчуге сотника, но без легионерской бляхи. Дошли,

выстроились в рядочек и, потолкав друг друга локтями, предоставили слово старосте.

– Госпожа ведьма! – Мужик подумал и стянул шапку. – Мы того… спасибо вам хотели сказать. Не

всякий свояк нам бы так-то охотно и бескорыстно подсобил, а вы, человек пришлый, не

погнушались. И это при том, что сами до того бледная, худая да устамшая, что прям сердце от

жалости разрывается!

Выловленная было муха снова шлепнулась в миску вместе с ложкой. Я уставилась на старосту, не

веря своим ушам. Насчет бледной и худой, конечно, можно было поспорить, ибо не унимавшееся с

траворода

[5]солнце добросовестно закрасило все подставленные ему места, а моя фигура меня очень даже

устраивала. Но спорить я ни в коем случае не собиралась, польщенная льстивым сочувствием в

голосе собеседника.

– Вот мы и хотели вам предложить, – староста, воодушевленный моим одобрительным хмыканьем,

снова нахлобучил шапку и присел на соседний стул, – пожили бы вы у нас в селе с недельку,

развеялись: в лес там за ягодами сходили, позагорали, на рыбалку сплавали – я как раз лодочку

наново законопатил, пользуйтесь когда хотите, мне не жалко. А столоваться здесь можете, я

корчмарю словечко замолвлю, чтобы вам как завсегдатаю считал.

«А почему бы и нет? – подумала я, воспрянув духом. Места здесь живописные, погода отличная, а

рыбалку я с детства люблю. И люди такие милые, отзывчивые – надо же, как о совершенно

незнакомой женщине, да еще ведьме, заботятся!»

– У нас тута и остров посередке реки имеется, – продолжал соблазнять староста, – а на ем скит

разрушенный. Сказывают, там раньше дайны жили, которые от мирских сует в отшельники

подались. Кто навсегда, а кто так, на недельку передохнуть и с новыми силами в те суеты окунуться.

Молились помаленьку, рыбку ловили, огородик свой вели, боевые искусства изучали, шоб, значится,

не только кадилом на бесовское отродье помахать, но и руками-ногами для верности добавить. Ну и

людишек местных, ежели что, отпевали там, венчали али исповедовали. От болезней возложением

рук лечили, а с глазу на глаз – и от бесплодия… Все бы хорошо, да завелся на Мариной Пади –

пустошь овражистая, в пяти верстах к северу – дракон, а к острову на водопой летать повадился.

Рыжий, здоровущий, целый двор тенью накрывал, ну и вел себя как положено: выпил – закуси! То в

одном селе овцу заглотнет, то в другом корове крылья приделает. Мужики уж и дубье на него

заготовили, да все никак на ту Падь выбраться не могли: то посевная, то уборочная, то боязно.

Мялись-мялись, покуда дракон дайновскую козу не схарчил и на храмину ихнюю, пролетая, сверху

не нагадил. Тут уж отшельники за него взялись; жаль только, с нами посоветоваться не удосужились,

мы бы им живо разъяснили, отчего именно на пустошь топать надобно, а не ждать, покуда он к ним

явиться соизволит. Ну спервоначалу помолились они на дракона, пожелали ему хворей разных,

нутряных и наружных, но гад из всего списка токо чихнуть на них удосужился. Увидели дайны, что

не берет дракона святое слово, и давай его из луков совестить! Тот сначала во грехе упорствовал, над

островом кружил да огнем плевался, а потом раскаялся-таки: издох и прямо на скит рухнул. Что

раньше не спалил, то поломал и тушей своей отъевшейся придавил намертво. Ну отшельники и

решили, что им легче новый скит отстроить, чем этот из-под дракона добывать. Тем паче оный

поболе козла будет, за полчаса не закопаешь, а то лето не в пример жарче было. Сгребли, значит,

дайны пожитки свои немудреные, расселись по лодочкам, благословили всех наспех с того берега да

на весла скорее налегли, потому как наши парни, такое дело видя, тоже уключинами заскрипели. До

Русалочьего Плеса проводили, словами всяческими напутствуя, да так и не догнали. Не зря, видать,

отшельнички по утрам трусцой вокруг скита бегали и по камню десятифунтовому каждой рукой

выжимали… Ну а дракон, знамо дело, на свежем воздухе долго храниться не пожелал и давай в знак

протеста энтот самый воздух портить. Долго, с месяц… с тех пор наше село Духовищами и кличут,

раньше-то оно Удилищем прозывалось… Ну да то дело прошлое, а нынче там благодать

неописуемая! Тишина, никто не беспокоит, птички поют, клев у берега просто бешеный, заодно и

клыков драконьих на зелья свои надергать сможете. Ну дык как? Остаетесь?

Я сделала вид, что размышляю, хотя больше всего мне хотелось с радостным визгом кинуться

старосте на шею и смачно расцеловать его в обе щеки. Бывает же такое везение! Вожделенный скит,

да еще на острове, с достопримечательностью в виде дракона!

С трудом выдержав приличествующую паузу, я улыбнулась и кивнула:

– Что ж, спасибо за предложение – принимаю с благодарностью!

– Отлично! – просиял староста. – Заодно и проверите, чаво там по ночам так воет и бухает, что аж

спасу честным людям нет!

Я застонала и уронила голову на руки.

– Струсила, поди, ведьма, – после долгого молчания пробасил детина, с опаской ощупывая макушку.

Чуб уже не дымился, но паленым еще попахивало.

– А молоньями-то швыряться зачем было? – Староста подобрал с земли запоздало вылетевшую из

корчмы шапку. Неспешно и тщательно оббил пыль о локоть. – Ну сказал я ей, что, коль такое дело,

не ведьма она, а одно слово… дык показывать же, чаво она еще окромя козлов умеет, не просил!

– Баба, что с нее возьмешь… – уныло поддакнул Гдынь, облокачиваясь на плетень. На всякий случай

– с противоположной от корчмы стороны, чтобы при виде разгневанной ведьмы быстренько за ним

укрыться. Друзья постояли еще немного, посудачили, опасливо косясь на распахнутую дверь, но вернуться в

корчму так и не решились. Как, впрочем, и разойтись по домам…

Перекусив и остынув в холодном полумраке погреба, я успокоилась и даже похихикала над

незадачливыми «жалельщиками». Вот халявщики! Нет бы честно сказать: мол, так и так, посреди

близлежащего озера имеет место некая звуковая аномалия, от коей мы хотели бы избавиться путем

найма магистра практической магии с последующей выплатой оному оговоренной суммы. Ибо я не

имею дурной привычки «заодно» обшаривать воющие по ночам острова. А помня плачевный опыт

по добыванию козлов – тем более. Может, там кто-нибудь по ночам бражку варит, а староста шутки

ради решил меня на местную пьянь натравить, чтобы зареклись злоупотреблять?

А природа здесь действительно замечательная – напротив села Пеструшка разливается до размеров

небольшого озера, правда, мелкого и илистого, но довольно внушительного. На том берегу темнеет

еловый бор, им же сплошь зарос пресловутый остров. В селе есть пара лавок, и, если я остановлюсь в

Духовищах на три-четыре денька, местный портной вполне успеет сшить мне новую куртку. По

такой жаре, правда, о ней даже думать противно, но надо. На днях я рассмотрела старую куртку на

свет и, обильно этот самый свет сквозь нее увидав, обратно уже не надела, пожертвовав выгребной

яме (нищие расценили бы подобное подаяние как издевательство). Лето же в Белории очень

коварное – сейчас зной, а через полчаса дождь, так что без куртки никак.

Да и снадобья у меня подходили к концу, надо поспрашивать, нет ли в округе травника, и

закупиться. Некоторые эликсиры долго не хранятся, а стоят довольно дорого, поэтому делают их

только на заказ, и порой это отнимает не меньше времени, чем пошив куртки. Конечно, кое-какие

зелья я могу сварить и сама, но за результат, честно признаюсь, не ручаюсь. Как и травник не

поручится за исход схватки с упырем, хотя оба мы гордо именуемся дипломированными магами.

Пока что мои вещи лежали в одной из клетушек «Драконьей берлоги», а лошадь целеустремленно

уминала овес в конюшне при этом сомнительном заведении, и впрямь больше напоминавшем

берлогу, чем постоялый двор – причем медвежью, ибо за постой там драли три шкуры. Хорошо бы

подыскать местечко подешевле, почище и потише – скажем, хатку какой-нибудь одинокой бабки,

желательно на отшибе и возле самой реки, чтобы без помех загорать и купаться, а то и лодку у кого

снять. Но на остров назло не поплыву! Нашли дурочку…

Расплатившись с корчмарем (он сочувственно мне подмигнул: видимо, жуликоватая компания и у

него стояла поперек горла), я с неохотой окунулась в еще усилившуюся жару. Солнце стояло в самом

зените; казалось, если я задержусь на одном месте, то рубашка задымится. Потеребив ворот и с

трудом удержавшись от искушения распустить шнуровку еще глубже, я побрела вдоль улицы,

безуспешно высматривая тенек. Даже собакам невмоготу было меня облаивать: они с таким

издыхающим видом распластались в пыли возле ворот, что приходилось их обходить или

перешагивать. Редкие прохожие косились на меня как на ненормальную – судя по блестящему

навершию крестовины, клинок в ножнах за спиной должен был раскалиться добела, но на деле он

приятно холодил лопатки.

Улица в точности повторяла береговую линию Пеструшки, плавно изгибаясь то вправо, то влево. По

одну сторону дороги стояли дома, по другую – доходящие до самой воды огороды. Мелкие гребешки

волн заманчиво искрились на солнце. Я невероятным усилием воли заставила себя отвести взгляд от

вожделенной реки и начала высматривать портняжную лавку, мельком увиденную при въезде в село.

Сначала разберусь с делами, а там уж можно и искупаться. Как раз и водичка прогреется.

Разморенный жарой портной даже не стал торговаться и лишь вяло махнул рукой, когда я

предложила сбросить пару кладней. Куда больше времени заняло снятие мерки (мне даже не

единожды казалось, что он сейчас так и заснет с веревкой в руках, согнувшись над моей замеряемой

талией и уткнувшись макушкой мне в спину). Фасон я выбрала самый простой, облегающий, с

капюшоном, попросив мастера расположить серебряные заклепки на вороте под горло, локтях и

тремя полосами от них к кистям, чтобы защищали от чересчур близко подобравшейся нежити.

Далеко не вся она боится серебра, но удар в глаз шипастым локтем испортит аппетит кому угодно.

Портной пообещал управиться за пять дней, так что я внесла задаток и отправилась искать себе

более достойное жилье.

Увы, одинокие бабки со свободной жилплощадью все никак не попадались. Я дошла почти до конца

села, дальше дорога круто ныряла вниз, истончаясь до избитой овечьими копытами тропки и теряясь

в густых зарослях тростника, далеко за которым голубела вода. Последний дом оказался избушкой

травника, о чем извещал нарисованный на двери знак – лист папоротника с остролепестным цветком

в центре.

По такой жаре взбираться на высокое крыльцо было выше моих сил (а вдруг хозяина нет дома, потом

еще и спускаться?! Ну уж нет…). Подойдя к нему сбоку, я протянула руку и деликатно постучала по

двери костяшками пальцев.

– Пошли вон, – мрачно и неприветливо отозвался молодой женский голос. – Сто раз говорила –

любистоками не торгую!

Несколько смутившись, я тем не менее повторила попытку наладить знакомство. Внутри раздался

приглушенный рык, и дверь распахнулась так резко, что, стой я на крыльце, а не возле него, меня

попросту смело бы в сторону. Впрочем, на пороге возникло нечто настолько жуткое, что я сама,

ощутив небывалый прилив бодрости, с воплем отскочила на добрую сажень, споткнулась и

плюхнулась на пятую точку, не в силах отвести взгляд от духовищенской травницы.

А поглядеть было на что! Невысокий рост местной специалистки успешно компенсировали стоящие

дыбом волосы, больше напоминавшие вылепленные из грязи сосульки. Половину безбрового,

бугристо-алого лица с крупитчатыми вкраплениями занимали огромные светло-зеленые глаза с

темным ободком. Ноги чудища лаково переливались синюшными разводами, а покрытые коростой

руки сжимали огромный, заляпанный кровью нож. Из одежды на травнице был только старенький,

латаный-перелетаный халатик, в талии перехваченный пояском другого цвета.

Я начала тихонечко отползать назад, надеясь свалиться с горочки и затеряться в тростнике.

Тем временем хозяйка избушки смущенно кашлянула, нашарила глаза, отлепила их, засунула в рот и

смачно захрустела.

– Ой, девушка, извините, я думала, это опять те проходимцы… Вольха?!

До меня запоздало дошло, что это всего лишь кружочки огурца с прорезанными в середине

дырочками. Я собрала остатки мужества и всмотрелась в обнаружившиеся под овощами глаза

сочного карего цвета.

– Велька?! Боги, что с тобой случилось?!

– Леший, совсем забыла… Заходи скорее, пока еще кто-нибудь не увидел! – заторопилась травница,

боязливо оглядываясь по сторонам. – Жара, клиентов нет, ну я и решила слегка омолодиться.

Никакой алхимии, все исключительно натуральное – масочка с огурцами и малиной, яичный белок,

крем из голубики… не хочешь попробовать?

– А валерьяночки у тебя нет? – Я кое-как подперлась дрожащими ногами и пошла обратно к

крыльцу. Велька честно попыталась покраснеть, но дальше уж некуда было.

– Просто так полчаса в намазанном виде стоять скучно, дай, думаю, заодно борщ сварю, – смущенно

пояснила она, бросая нож на стол рядом с располовиненной свеколкой. – Увлеклась, а тут ты

стучишь… погоди, сейчас я все это смою и переоденусь!

Велька подхватила ведро с водой и скрылась за занавеской. Слышно было, как она торопливо

плещется и фыркает. Я тем временем разглядывала небольшую, но очень уютную кухоньку, насквозь

пропитанную щиплющим в носу духом, знакомым мне еще по спецпрактикуму по травоведению.

Вдоль стен тянулись многочисленные полки с рядами разнокалиберных флаконов, склянок,

деревянных жбанов и берестяных туесков с готовыми снадобьями и отдельными их компонентами. В

центре, на круглой каменной плите, стоял непременный треножник с небольшим котелком сверху. С

потолка, исключительно в рекламных целях, свисало чучело летучей мыши с растопыренными

крыльями. Отмытая и омоложенная Велька наконец вышла из-за занавески, на ходу заплетая косу. Заклинание

мгновенной сушки волос всегда получалось у нее намного лучше, чем у меня, как и прочая бытовая

магия. Я уж не говорю о названиях тысяч растений, без труда хранившихся в ее памяти, а также об

их основных признаках и способах использования, которые я успешно позабыла через год после

окончания Школы Магов. Впрочем, каждому свое – Велька с таким же уважением покосилась на мой

меч. Мы не виделись около двух лет, но моя бывшая однокурсница почти не изменилась – те же густые

каштановые кудри, задорная улыбка, пухленькая, несмотря на все диетические ухищрения, фигурка

и изумительно ровный загар, которым Велька щеголяла с ранней весны и до поздней осени.

Травница разглядывала меня с не меньшим интересом и восторгом:

– Вольха, ты прекрасно выглядишь! И волосы какие длинные отрастила, тебе очень идет… Как ты

здесь оказалась?

– Собираю материал для диссертации. А ты что в Духовищах делаешь? Тебя же вроде как в главную

старминскую лечебницу распределили?

– А тебя – в королевский дворец, – хмыкнула Велька. – Не менее престижное и не более

качественное заведение, как выяснилось. Правда, я продержалась дольше – целых три недели. Потом

мне надоело выдавать подкрашенную воду за эликсир для похудания, и я накапала туда

слабительного… эффективность зелья значительно повысилась, но клиенты почему-то остались

недовольны, и мне дали расчет. Где ты остановилась? В «Драконьей берлоге»?! Да ты что, там в

прошлом году какой-то маг из постояльцев клопогонный экзорцизм прочитал, так клопы

трехсаженной колонной вдоль улицы к лесу маршировали, а когда он уехал – обратно! Немедленно

перебирайся ко мне!

Я с преогромным удовольствием утвердила Вельку на должность неуловимой бабки и отправилась за

вещами и лошадью.

В ассортимент предоставляемых «Драконьей берлогой» услуг входили не только клопы, но и

«бесплатный» ломоть хлеба (включенный в стоимость ночлега по тройной цене), а также собственно

ночлег в отдельной комнатке с запирающейся изнутри, но до того хлипкой дверью, что стучать в нее

следовало с крайней осторожностью. Гости победнее довольствовались общей комнатой, вповалку

укладываясь на полу. Зимой в ней горел камин, а увеселительную программу обеспечивали заезжие

гусляры и сказители, делясь гонораром с хозяином.

Сейчас народу в корчме было мало – по такой погоде даже в поле под кустом не замерзнешь… если,

конечно, боишься только мороза. За Мариной Падью начинались официальные владения орков –

Волчья Степь. Беда в том, что сами орки об этом не знали и регулярно пересекали существующие

только на карте границы отнюдь не с туристической целью (и хорошо, если по доброте душевной

оставляли жертве своего уголовно наказуемого деяния хотя бы трусы). Легконогие степные волки

серебристо-песчаного цвета тоже проявляли повышенный интерес к экономным путникам,

рискнувшим обойтись кустами. «А чтоб тебе на Мариной Пади заночевать!» – в сердцах говорили

местные жители и, отправляясь туда пасти коров, торопились вернуться до темноты. А уж что

творилось за самой Падью…

Хозяин корчмы, больше для вида шуровавший по полу стертой до самой палки метлой, вполуха

прислушивался к беседе гнома неопределенного возраста и профессии, обтрепанного старика-

паломника, селянина из соседних Крюковичей, что у восточного края Мариной Пади, тощего

скупщика рыбы, жующего бесплатный ломоть, и русоволосого парня, настраивающего лютню

(толстую торговку с глуповатым лицом, попеременно издававшую «охти, господи!» и «свят-свят!»,

можно было не считать). Только что расплатившаяся ведьма заинтересованно остановилась у порога,

опустив на пол сумки.

– … а еще сказывают, – тем же таинственным тоном продолжал селянин, – будто в полнолуние

вылазит энтая баба из свово склепа и бродит по округе, и ежели попадется ей кто навстречу – руки

раскинет… – мужик наглядно продемонстрировал широкий размах умертвия, заставив соседей

отшатнуться, – …обхватит и давай середку выгрызать, покуда одни сапоги не останутся!

Захват был не менее впечатляющ. В него совершенно случайно попала неучтенная торговка,

начавшая так истошно визжать и отбиваться, словно ее и в самом деле пытались употребить в пишу.

– …грызла ручки ее, грызла ножки ее… – хорошо поставленным баритоном пропел парень,

аккомпанируя себе на лютне.

Увлекшийся рассказчик поспешил выпустить «жертву», но от оплеухи увернуться не успел.

– А-а… – Гном презрительно махнул рукой. – Дедовы сказки. Нечего темнотой по пустошам

шастать, а рукастую бабу и поближе найти можно, дома на печи…

Компания громко расхохоталась.

– Не скажите, юноша. – Старик степенно переплел руки на верхушке клюки. Бородатый гном

удивленно уставился на паломника, но тот, очевидно, был подслеповат и ошибки так и не заметил. –

Я пришел с юга, и там мне тоже рассказывали байки о некоем – да простят меня дамы (старик сделал

церемонный жест в сторону длинноволосого лютниста) – кладбищенском гхырище, которое якобы

заволакивало припозднившихся путников к себе в могилу и обгладывало дочиста, так, что больше их

никто никогда не видел…

Паломник говорил тихо и серьезно, поэтому его рассказ впечатлил слушателей куда больше

наглядной демонстрации крюковичанина. Повисла тяжелая тишина. Скупщик увяз зубами в хлебе,

баба торопливо перекрестилась, гном скептически фыркнул, а парень, поразмыслив, выдавил из

лютни низкий воющий звук, заставивший всех подскочить и с руганью накинуться на юное

дарование. Ведьма подхватила сумки и вышла. Хозяин презрительно сплюнул на только что

«подметенный» пол. Чего только люди не придумают, языками не наплетут. Смех один. Хвала

богам, у них, в Духовищах, все спокойно… ну почти.

Подходя к конюшне, я привычно прислушалась, но все было тихо. То ли Смолка в кои-то веки

решила побыть покладистой лошадкой и не гоняться за опрометчиво сунувшимся к ней в стойло

конюхом, пока тот не оседлает балку под крышей, то ли он там уже сидел, боясь шелохнуться или

подать голос. У порога лежала крупная собака, черная с рыжими подпалинами и обрубленным

хвостом. В отличие от прочих шавок от жары она как будто не страдала – пасть была плотно

сомкнута, а бока, кажется, вообще не шевелились.

Я в шутку посвистела. Собака подняла тупую морду с ушами-топориками и уставилась на меня

желтыми немигающими глазами. Враждебности, как, впрочем, и дружелюбия в них не было, но мне

почему-то стало не по себе.

– Эй, милейший, чей это пес? – окликнула я какого-то мужичка, дремлющего сидя в узкой полоске

тенька под стеной конюшни.

– Который? – Селянин лениво приподнял сползшую на глаза шляпу.

– Вон… – Я вернулась глазами к порогу и вздрогнула. Собака исчезла. На пыльной земле осталось

несколько крупных отпечатков лап и десяток коротких шерстинок. – Леший, куда же она

подевалась? Вот только что тут была! Ладно, извините, что побеспокоила…

– Да ничего, от жары и не такое примерещится, – добродушно заметил мужик, снова прячась под

широкие соломенные поля. – Я вон давеча видал, как корова по небу летела! Лежу я, значится,

полем, что к северу за селом, потому как идти уже мочи нет – у свояка на похоронах винцом

домашним за его здоровье угостился, ну и развезло чуток. Слышу – мычит откуда-то. Глядь на небо

– летит, родимая! Ногами перебирает, будто прям по воздуху скачет, а хвостом того, направление

задает… И к чему бы это, а? Может, знамение какое?

– Ага, что закусывать надо, – вполголоса буркнула я, заходя в конюшню.

Пока я разбирала вещи и привязывала кобылу на полянке за домом (Смолка с ехиднейшей мордой

наблюдала за этим заранее обреченным на провал мероприятием), Велька успела развести в котле

какое-то зелье и теперь сосредоточенно помешивала его дубовой лопаточкой, неотрывно глядя на

всплывающие со дна пузырьки. Снадобье тускло мерцало, отчего лицо склонившейся над ним

травницы казалось мертвенно-зеленым. Отвлекать подругу от этого ответственного занятия очень не

рекомендовалось, чтобы не пришлось, как на восьмом курсе, с боевым кличем «Спасайся, кто

может!» вылетать из густо задымленной аудитории, под потолком которой ревело и шумно плескало

крыльями что-то незапланированное.

Так что я переоделась в легкие берестяные шлепки и вытащила из сумки полотенце.

– Вель, я пока схожу искупаюсь.

– Ага, – не оборачиваясь, рассеянно поддакнула подруга, – там в тростнике дощатая кладка до самых

мостков, но сразу за ними дно обрывается, мелководья почти нет.

– Отлично. – Я хорошо плавала и любила чувствовать под собой глубину. – Здесь вирники или

озерницы водятся?

– Нет… хотя в омуте напротив площади обитает какая-то тварь, но она на людей не нападает и

далеко от него не отходит. Там ключи со дна бьют, вода холоднее и чище; наверное, это ее и

привлекает. – Видела я, что ее привлекает, – хмыкнула я, забрасывая полотенце на плечо.

Кладку я нашла почти сразу – несколько косо состыкованных досок, прибитых к полузатопленным

останкам лодок. В тростнике попахивало сыростью и гнильцой, доски скользили под ногами, а

приветливо жужжащие слепни так и норовили продегустировать мое аппетитно вспотевшее тело

(тело категорически возражало, ругаясь и отмахиваясь).

Хлипкая кладка перешла в широкие мостки, и солнце снова хлынуло на меня с мощностью

драконьего пламени. Отсюда Пеструшка еще больше напоминала озеро – слева и справа русло

терялось в тростниках, а до противоположного берега было не меньше версты. Сквозь зеленоватую,

но прозрачную воду просвечивали все камушки на далеком дне. У поверхности шныряли сотенные

косяки мальков, издалека казавшиеся одной огромной серебристой рыбиной.

Не в силах больше сдерживаться, я на бегу сбросила полотенце и, подбодрив себя визгом, ухнула с

края мостков, подняв тучу брызг.

Дно оказалось неожиданно глубоко – я ушла под воду с головой и лишь тогда коснулась его ногами.

Оттолкнувшись и вынырнув, я отфыркалась, откинула волосы с лица и поплыла вперед. Первое

ощущение холода быстро прошло, сменившись упоительной прохладой и изумительной легкостью

во всем теле.

Через полчаса, набултыхавшись всласть и придя к выводу, что жизнь огхырительно хороша, я

перевернулась на спину, раскинула руки и начала умиротворенно дрейфовать вниз по реке,

наслаждаясь тихим шелестом тростника и плавным покачиванием на волнах.

Я успела сплавиться саженей на пятьдесят, когда в окружающую гармонию вклинился какой-то

подозрительный плеск. Ведьминские рефлексы мгновенно перевели меня в вертикальное положение;

усиленно работая руками и ногами, я торопливо огляделась по сторонам, и мое благостное состояние

мигом улетучилось.

Навстречу мне двигалась лодка. Вернее, пыталась. Трое гребцов, невесть как уместившись на одной

скамье, тщетно старались обуздать два щербатых весла, норовивших то нырнуть на дно, то унести

лодку в небеса.

Левым орудовал Гдынь, правым – молчаливый детина, а в середине, обхватив дружков за плечи, в

такт песне-подобным воплям в духе «Не ходите, девки, замуж!» раскачивался староста. За кормой

волочилась сеть, а за ней – длинный хвост из водорослей, запутавшихся в ячеях.

Из результатов бурной рыболовецкой деятельности в лодке наблюдалась только огромная бутыль

самогона с плещущимися на дне остатками, заткнутая надкушенным малосольным огурцом. Она

стояла на носу лодки и, похоже, служила гребцам путеводным маяком, ибо прочие несущественные

ориентиры вроде берегов они презрительно игнорировали. В итоге и без того не шибко устойчивое

суденышко выписывало по водной глади замысловатые кренделя, двигаясь вперед всеми сторонами

попеременно. Общее направление задавало слабое течение Пеструшки, которое медленно, но

неуклонно увлекало лодку за собой.

– Га-а-аспажа ве-э-эдьма!!! – Гдынь, не раздумывая, бросил весло и встал во весь рост. Лодка

заскрипела и опасно накренилась влево, а поскольку детина продолжал грести, величаво закрутилась

вокруг своей оси. – Ой, где ж она? Никак утопла?! (Лодка сделала еще один виток.) А! Как водичка?

– Великолепно, – сквозь зубы процедила я, переходя с расслабленного барахтанья на

целеустремленный «эльфийский клинок». Естественно, устремлялась я отнюдь не к лодке.

– Куда ж вы? – разочарованно завопил мне вслед староста. – Тута до острова совсем чуток осталось,

и ста саженей не будет! А там пять-шесть часов, и смеркаться начнет!

Но я уже нашарила ногами дно и, не оглядываясь, скрылась в тростнике. Кладка осталась далеко в

стороне, так что на берег я выбралась исцарапанная, покусанная мошкарой и по пояс вымазанная

вонючим илом. Мнение о жизни вообще и некоторых личностях в частности упало с

«огхырительного» до «гхырового».

Кое-как ополоснувшись во впадающем в озеро ручейке, я кустиками, чтобы не привлекать

нездорового внимания селян, пробралась к Велькиному дому… и изумленно застыла возле калитки.

У крыльца сидела черно-рыжая собака. При моем появлении она презрительно сплюнула на землю

забытое мною на мостках полотенце, развернулась и потрусила к тростнику, заменявшему четвертую

сторону плетня. Я неуверенно посвистела, но зверюга даже ухом не повела, словно растворившись в

шуршащих стеблях.

– Что? – выглянула в окно Велька.

– Ничего. – Я наклонилась и подобрала полотенце. – Ты не знаешь, кому принадлежит такая

здоровенная, подпалая псина с обрубленным под корень хвостом? Вроде бы породистая, но я таких

никогда не видела.

– Нет. Может, кому-то из приезжих? – равнодушно предположила подруга. – Слушай, Вольха, у

меня появилась прекрасная идея: давай устроим девичник по случаю встречи! Я знаю неподалеку

чудное местечко: тихое, живописное, прохладное, озеро вокруг. Разведем костер, испечем картошку,

поболтаем, ну и заодно…

– Велька!!!

Подруга осеклась и недоуменно уставилась за меня.

– Скажи мне, что ты имеешь в виду не остров! – взмолилась я.

– Ну… вообще-то…

– И ты туда же? Вы что, сговорились?! – возопила я, до глубины души возмущенная таким

предательством. – Ничего я «заодно» делать не буду!

– При чем тут ты? – в свою очередь обиделась Велька, не понимая, с чего я так разъярилась. – Я

хотела сказать, что заодно кой-какие травки там пособираю… на твои зелья, между прочим!

– Извини, – неподдельно смутилась я. – У меня выдался тяжелый день, я очень устала и не хочу

плыть ни на какой остров.

– Ладно, – смягчилась подруга, – устроим девичник в ближайшем леске, а завтра я сама туда съезжу.

Хотя гребу отвратительно, да и лодка не ахти…

– Попроси кого-нибудь из рыбаков, – предложила я. – Я слышала, что у острова хороший клев,

значит, там наверняка ставят и сети. Утром высадят тебя на берег, а вечером приплывут за уловом и

заберут.

– Местные к острову и на пятьдесят саженей не приблизятся, – мрачно буркнула травница. – Они

считают, что на нем лежит страшное проклятие и по ночам там якобы воет неупокоенная душа

дракона… – А что, действительно воет? – поинтересовалась я, про себя недобрым словом поминая старосту с

«неописуемой благодатью». Впрочем, в одном он не соврал – там меня бы уж точно никто не

побеспокоил! – Да так, подвывает иногда, – пожала плечами Велька. – Но лично я считаю, что это чьи-то глупые

шутки. Во-первых, на драконий рев не похоже ни капельки, разве что по громкости. Во-вторых,

никто этого призрака никогда не видел. А что это за привидение, если оно ни разу ни отравило отдых

кому-нибудь их местных? Оно же без подпитки эмоциями через пару месяцев само

дестабилизируется и развеется!

– А на что похоже? – не удержалась я, хотя поклялась себе даже пальцем не шевельнуть во благо

спокойного сна старосты.

– Какой-то странный гул… то ли всхлип, то ли плеск, как будто кнутом по воде хлещут. По озеру

далеко разносится, а на острове, возможно, сохранились пещеры скита, звук резонирует и очень

сильно искажается.

– Неужели в округе нет ни одного толкового мага-практика? – досадливо заметила я. – Я-то им на

кой сдалась?

Велька неожиданно расхохоталась:

– А, вот в чем дело! Староста с помощничками уже и к тебе подкатывались? То-то ты такая

нервная… Видишь ли, тут такая история: местные жители к вою худо-бедно притерпелись, но

коровы – ни в какую: нервные, тощие, еле доятся, поэтому селяне решили в конце концов скинуться

на мага. Собрались в корчме, пустили шапку по кругу и результат двадцать три кладня –

торжественно вручили старосте. Тот справедливо рассудил, что три кладня погоды не сделают, и

предложил пропить их за успех предстоящего мероприятия. Народ охотно согласился, всем

досталось по кружке, а старосте, как автору гениальной идеи, – две, после которых он начал

хвалиться: мол, не нужен нам никакой маг, я сам этого призрака голыми руками! Ну народ и за это

выпил. Раз пять, чтобы наверняка. Короче, к утру в шапке ничего не осталось, кроме храпящего на

ней старосты. Когда его разбудили и поставили в известность о предстоящем подвиге, совершать

оный он почему-то не побежал и вообще поспешил замять тему. Так это дело до сих пор и тянется.

Пили-то все, а старосте теперь из собственного кармана платить неохота, да и несолидно – обещал

же! Вот он теперь и ходит, ищет добровольцев-энтузиастов, но что-то безуспешно. Местные маги от

него уже прячутся, а проезжие открытым текстом сообщают, с какого места старосте следует начать

знакомство с драконом…

Травница случайно глянула на мою правую руку и осеклась:

– Вольха!!! Ты что, того?!

– Нет, это обручальное. Свадьба осенью, а ты подружка невесты и только посмей отказаться! Но,

кажется, я действительно того…

Велька, уже готовая с восторженным визгом броситься в расспросы, поздравления и обсуждение

предстоящего мероприятия, отпрянула и удивленно поглядела на меня.

– А в чем дело?

– Свадьба! Ужас! Кошмар! – Я сорвалась с места и нервно прошлась по комнате. – Да мне от одного

слова плохо становится… Это же уже навсегда, как могила!

– Зато какая! – глубокомысленно заметила Велька.

– Но я-то еще пожить хочу!

– Я не пойму, чего ты так переживаешь? – пожала плечами подруга. – Верни ему кольцо, скажи, что

передумала и вообще он тебе никогда не нравился!

– Но он мне нравится!

– Тогда выходи за него!

– Не хочу!

– Почему?

– Боюсь. – Я прикусила губу и отвернулась к окну.

– Чего?

– Что мы слишком разные. Он – вампир, Повелитель Догевы, а я – обычная человеческая ведьма в

драной куртке. Он видит меня насквозь, а мне остается только гадать, что у него на уме. И вообще,

через пятьдесят лет я состарюсь и он меня разлюбит!

– О боги… – простонала Велька. – Вольха, тебе всего-то двадцать два осенью исполнится! Как ты

можешь загадывать на полвека вперед? Может, ты столько еще и не проживешь!

– Ну спасибо, утешила! А моя работа? Я же с первого курса мечтала стать архимагом, как Учитель!

– Так становись, кто тебе мешает? – не поняла травница.

– Где ты видела мужа, который позволит жене разъезжать по трактам в компании незнакомых

упырей?! – Ну пока же позволяет, – резонно заметила подруга.

– Вот именно, пока! А потом он меня накроет крышкой и, довольный, сядет сверху!

– А может, уляжется рядом? – хитро прищурилась травница. – Вольха, в браке есть и светлые

стороны! Лучше представь, как эффектно ты будешь смотреться в свадебном платье…

– Погребальный саван!

– А праздничный пир?

– Поминки!!

– Э-э-э… Первая брачная ночь?

– Торжественное внесение гроба в склеп и введение в эксплуатацию!

Вместо того чтобы проникнуться сочувствием к умирающей подруге, Велька глянула на мое

страдальческое лицо и покатилась со смеху. Я обиженно поджала губы.

Предложение «могилы» я получила еще в прошлом году, по возвращении из Арлисса, но на скорой

свадьбе он почему-то не настаивал. Я тоже не намекала, предпочитая обходить эту тему стороной, и,

не спроси Келла в лоб, что мы себе думаем, дело так и не сдвинулось бы с мертвой точки. Мы как-то

неуверенно переглянулись и сказали, что нам в общем-то все равно, и тут же были поставлены перед

фактом осеннего бракосочетания.

Через неделю я подло дезертировала из Догевы под предлогом сбора материалов для диссертации.

Одно дело – гордо демонстрировать знакомым золотое кольцо с замысловатой печаткой и эдак

небрежно называть Лёна женихом, и совсем другое – на самом деле заполучить его в мужья. Эта

проклятая свадьба выросла между нами, как стена, и если раньше мы запросто валялись на одной

кровати, обсуждая дела на завтра или заливисто хохоча над чьей-то шуткой, то теперь как-то

диковато косились друг на друга, боясь встретиться взглядами! А что ж дальше-то будет?!

– Вольха, успокойся. Это нормально, – отсмеявшись, попыталась утешить меня подруга. – Все

молодые перед свадьбой нервничают. Главное, реши для себя – тот ли он человек… тьфу, вампир, с

которым ты согласна провести всю оставшуюся жизнь? Или уже через полгода будешь готова

придушить его подушкой за надрывный храп под ухом?

Я только вздохнула. Лён не храпел. А некоторые вредные привычки вроде брошенной где попало

куртки, перекусов всухомятку и увиливания от должностных обязанностей (присутствие Повелителя

и Верховной Ведьмы на еженедельных совещаниях было чисто символическим, Старейшины

прекрасно справлялись с текущими делами, а о серьезных проблемах мы узнавали и без нудного

трехчасового отчета), я горячо поддерживала и разделяла, к праведному возмущению Келлы. Но

муж… брр! Я и в ведьмы-то пошла, чтобы избежать этой плачевной участи! Кто ж знал, что на меня

все равно польстятся?!

– Ладно, – сменила тему Велька. – Заходи и переодевайся, а я пока корзинку соберу. У меня как раз

вишневая наливка настоялась, мы тебя живо от хандры вылечим!

Кнутом по воде?! Меня подбросило на кровати и вжало обратно, да так, что доски прогнулись! Пару

секунд я ошеломленно таращилась в непроглядную тьму, пытаясь сообразить, на каком я свете,

потом кубарем скатилась на пол и, схватив лежащий под боком меч, метнулась к окну.

Это было не похоже ни на что вообще – истошный вопль, перетекший в клокочущий удар, как будто

озеро приподняли и бросили обратно. И – затихающий, удаляющийся свист.

Гулкие отзвуки раскатились по реке и затерялись в шелесте тростника. На смену им пришло кое-что

более понятное, но такое же зловещее.

Вельку, безмятежно проспавшую привычный духовищенский феномен, разбудил звон флакона,

нечаянно задетого моим локтем.

– Вольха, что ты там бродишь?

– Собаки, Вель. – Я стояла сбоку от приоткрытого окна, чтобы в случае чего наотмашь полоснуть

незваного гостя, пренебрегшего дверью. – Ты слышишь? Во всем селе воют собаки.

– Ну и что? – сонно пробормотала травница. – Они часто шум подымают, чуть где стукнет –

накрывай голову подушкой…

– На обычный стук они бы просто лаяли. Псы воют на нежить, Велька.

Подруга подошла к окну, немножко послушала и, зевнув, сонно привалилась к моему плечу.

– Вольха, это у тебя профессиональное. Пошли спать, здесь нет никакой нежити. Сегодня

полнолуние, собаки просто воспользовались поводом продрать глотки.

Я не ответила. Песьи голоса звучали хрипло и приглушенно, как будто из глубин будок или из-под

крылец, откуда луной не полюбуешься. Осторожно вытянув меч из ножен, я подтолкнула оконную

створку острым кончиком. Та охотно качнулась вперед-назад, и мне на мгновение почудились

желтые немигающие глаза в тростнике, черной гривастой стеной колышущемся напротив избушки.

Этот пес не выл. Я вообще пока не слышала от него ни единого звука.

– Что ты делаешь? Ой… – Велька открыла глаза и увидела у себя перед носом тускло

поблескивающее лезвие.

– Ставлю защитный контур. – Подняв меч острием вверх, я свободной рукой начертала пару знаков.

– Не валяй дурака! – Подруга попыталась подцепить меня под локоть и уволочь от окна, но я

раздраженно вырвалась.

– Вель, ну я же не плюю к тебе в зелья? Не мешай мне работать!

Подруга махнула рукой и вернулась в постель. Собаки тоже помаленьку успокоились. Что бы там ни

было, оно обошло село стороной, иначе в одном его конце стояла бы мертвая тишина, а в другом –

коллективная песья истерика. В отличие от волков собаки панически боялись ночных тварей и выли

на них только издали.

Тихонько приоткрыв дверь, я вышла во двор и присела на крылечке, положив меч на колени. Больше

для очистки совести пустила парочку поисковых импульсов и смущенно кашлянула, обнаружив, что

в соседском саду превосходно обходятся без Велькиных любистоков.

Ладно, посидим, подышим свежим воздухом. Отпуск как-никак.

И дождалась – перед самым рассветом все повторилось, но в обратном порядке. Сначала невесть с

чего заголосили собаки, потом снова взревело и бухнуло, пустив эхо по воде. Меч ощутимо нагрелся,

клеймо в основании лезвия замерцало и медленно угасло.

На месте старосты я бы не экономила на магах.

Уснуть я смогла только с восходом солнца, когда в духовищенских курятниках поочередно заорали

петухи, сорвалась на ежеутренний облёт крикливая грачиная стая, а на улице заскрипели тележные

колеса. И уже через два часа меня разбудил сработавший контур и очень красочное Велькино

высказывание по этому поводу (кажется, я немного перестаралась – сделала его двусторонним и

вдобавок замкнула на себе, так что травница слегка дымилась и горела жаждой мщения).

Битва двух магов, примерно одинаковых по уровню, – захватывающее зрелище, и когда мы, истощив

резерв, вничью разложили друг дружку по травке, за плетнем бурно зарукоплескали и даже бросили

во двор пару мелких серебряных монеток. Велька пристыжено скрылась в доме, я невозмутимо

подобрала. Будь травница немного посмелее, ей бы цены как магу-практику не было – мы с ней

частенько тренировались, а то и спускали пар, в четверть силы закидывая закадычную противницу

боевыми заклинаниями. Увы, при одном взгляде на нечто зубастое и когтистое – будь оно даже

Вельке по колено и при последнем издыхании, – все ее практические навыки испарялись в

неизвестном направлении, оставались только визжательный и убегательный.

Среди зевак оказались Велькины клиенты, девушка приняла парочку заказов и снова занялась

зельеварением. Едкая вонь выгнала меня из дома, и день я провела, валяясь на травке у реки, под

квасок лакомясь закупленным на рынке копченым линем и приводя в порядок свои записи, на

данный момент больше смахивающие на сборник юмористических баек, чем на диссертацию. Когда

солнечные лучи приобрели приятный оранжевый оттенок и жара начала спадать, меня разыскала

Велька. – Вот. – Подруга поудобнее устроила на плече два длинных весла и, освободив правую руку,

начертала в воздухе светящийся, быстро истаявший знак. – Ключевая руна от заклятия на входной

двери. Я через пару часов вернусь, сготовь себе сама что-нибудь на ужин, ладно? Мне можешь не

оставлять, я после вчерашнего на диете.

Лично я «после вчерашнего» украдкой сгрызла завалявшуюся в сумке краюху, потому что пять

печеных картошин на двоих, даже с гарниром из трех салатных листьев, мой желудок расценил как

издевательство и горестно возопил о продолжении банкета. Но спорить с Велькой на эту тему было

бесполезно. – Ладно. А ты куда?

– На остров.

– Погоди. – Я начала торопливо запихивать пергаменты в сумку. – Я с тобой.

– Вот староста обрадуется! – ехидно напомнила травница.

– Не дождется, я даже из лодки выходить не буду. Просто покараулю, чтобы с тобой ничего не

случилось. – Во-о-ольха… – укоризненно выдохнула подруга. – Ты опять за свое? Думаешь, если бы здесь

водилось что-то опасное, его бы давным-давно не заметили? Да я уже несколько раз туда ездила!

– Несколько раз? – Я недоверчиво уставилась на травницу. – И что?

– И ничего. Походила по берегу, набила сумку травами и уехала. И сейчас так собираюсь. Ты же в

отпуске, не морочь себе голову, загорай дальше.

– В лодке позагораю. – На одно плечо я забросила лямку сумки, на другую – ремень ножен.

Судя по довольной физиономии подруги, отговаривала она меня просто ради приличия, втайне

надеясь, что я составлю ей компанию. И больше рисковать не стала.

Велькина лодка стояла в тростниках возле давешней кладки. Неудивительно, что вчера я ее не

заметила – в ней было впору купаться, а не загорать. До середины заполненная водой, она

практически лежала на дне. Цепь с висячим замком скорее не давала ей утонуть окончательно, чем

оберегала от угона. Впрочем, днище казалось целым, и, пока моя подруга возилась с ключами, я

опустила свои пожитки на мостки, закатала рукава и сосредоточилась на формуле быстрого

осушения. – Вольха, нет! – случайно оглянувшись, так истошно завопила Велька, что я потеряла равновесие и,

весьма достоверно изобразив руками ветряную мельницу, плашмя рухнула с мостков. – Не смей

колдовать возле лодки! Я ее заговорила, но заклинание очень нестабильное и разрушается от

малейшего всплеска посторонней магии. Возьми вон ковшик под скамьей, повычерпывай.

– Ты бы еще в трубу у меня под ухом подула, – проворчала я, забираясь в подводное судно. Конечно,

лишнее омовение при такой жарище не повредит, но не помешало бы перед этим хотя бы сапоги

снять. Через десять минут объединенных усилий лодка всплыла и с явной неохотой изобразила готовность

к старту, по собственному почину развернувшись носом к открытой воде. За весла пришлось взяться

мне – результат Велькиных усилий мало отличался от зигзагообразного дрейфа приснопамятной

троицы. – И от чего ты ее заговорила, если не секрет?

Травница смущенно почесала нос:

– От протекания. Видела бы ты ее раньше!

У меня не нашлось слов.

По пути Вельке то и дело приходилось браться за ковшик, но, в общем, все оказалось не так уж

плохо. Лодочка, пусть ветхая, чутко и охотно слушалась весел. Слабый ветер дул к острову, помогая

грести. Мокрая рубашка прилипла к телу, приятно холодя, сапоги вразвалочку сохли на корме. До

берега оставалось не больше пятидесяти саженей, когда я решила сделать перерыв и, пристроив

весла на бортах лодки, с наслаждением прогнулась назад, массируя поясницу.

– Вель, а почему ты с утра не съездила? Мы же в корчму хотели пойти, там вечером какой-то

менестрель выступать собирался. Если вчерашний лютнист – будет весело!

Велька покосилась на ту часть своего тела, которую мужчины единогласно признавали самой

привлекательной, а сама травница – наиболее нуждающейся в диете, и я живо представила, как она, к

неудовольствию корчмаря, весь вечер будет уныло чахнуть над пучком принесенной с собой

петрушки. – Еще успеем. Мне нужна одна редкая травка, а ее положено рвать на закате.

В принципе за весла можно было уже не браться – течение и ветер медленно влекли лодку в нужном

направлении, но я хотела побыстрее закончить с делами и вернуться на тот берег. Экономный

староста добился прямо противоположного эффекта: если раньше я бы из чистого любопытства

заночевала на острове, то теперь назло не собиралась этого делать. Не хочет платить – пусть спит

под подушкой, его проблемы!

– Ведь, ты же не станешь ковыряться там до темноты, верно?

– За полчаса управлюсь! – клятвенно пообещала травница, беря на изготовку железный совочек

собственно для ковыряния.

Я обернулась,

[6]высматривая удобное местечко для пристани, и только прицелилась в удобный заливчик

среди камышей, как вдруг перед самым носом лодки вынырнула и с торжествующим видом

бдительного сторожа, застукавшего у дыры в заборе двух жуликов, нависла над нами знакомая

черная тварь.

Проклятые рефлексы!!! Нет бы, как все нормальные люди, завизжать и огреть ее веслом!

О нет, лодка не протекла – она попросту развалилась на части, да так эффектно, словно под днищем

рванул боевой пульсар. Вещи вперемежку с досками, веслами и пассажирами полетели в разные

стороны, сапоги вообще ласточками воспарили в небеса, как будто их поманило к себе какое-нибудь

поизносившееся божество.

Тварь (судя по ее ошарашенной морде, не ожидавшая от нас такой самоликвидаторской подлости)

шарахнулась в сторону и от греха подальше скрылась под водой.

– Вольха, я не умею пла… – трагически булькнула травница, следуя ее примеру.

«Вижу», – мрачно подумала я, ныряя следом. Что-то нащупав (очень надеюсь, что не тварь или

какого-нибудь постороннего утопленника), я отчаянным рывком выдернула это на воздух, сама с

головой уйдя под воду. Угадала. Велька закашлялась и так судорожно уцепилась за мою шею, словно

я была буйком, а она пыталась его оседлать. Вода щипала глаза и заливалась в рот, я едва успевала

отплевываться, не говоря уж о выразительной декламации заклинаний. Правильнее всего, конечно,

было бы стряхнуть подругу и, выровняв дыхание, наложить на нее чары непотопляемости, но я не

гарантировала, что успею сделать это, прежде чем она исчезнет под водой. И что я смогу снова ее

там нашарить. А посему, сцепив зубы, я героически тонула за компанию, пока травница (видимо,

вдохновленная моим самопожертвенным примером) не разжала руки.

Такой оборот дела меня совсем не устраивал. Я торопливо развернулась и… уткнулась носом в

пряжку Велькиного пояса.

– Кажется, я уже не тону… – смущенно объявила подруга, протирая глаза. Столь блестящие успехи в

плавании сразили меня наповал, от неожиданности я перестала барахтаться и… села на дно. Как

оказалось, лодка развалилась у самого края омута, откуда я выудила Вельку, и достаточно было пары

гребков, чтобы выбраться на мелководье. Вместо этого мы на протяжении пяти саженей отважно

боролись за жизнь над пучиной в полтора аршина глубиной.

– Прекрасно, – пробормотала я и, не в силах подняться, на четвереньках поползла к берегу. Подруга,

спотыкаясь, шлепала следом.

Повалившись на траву, мы минут двадцать пролежали пластом, тупо глядя на сгущающийся над

озером закат, потом Велька виновато шмыгнула носом:

– Вольха, а я ведь тоже не удержалась, засветила в нее заклятием Арварден… вернее, только начала

плести… Я рассмеялась и села. Закат, кстати, был изумительно хорош – особенно если учесть, что он не стал

для нас последним. Вода, подражая небу, окрасилась во все оттенки золотого и медного, к которым

уже начали примешиваться алый, малиновый и пурпурный. Непромокаемые сапоги стояли где-то на

дне омута, а местная плотва с интересом ознакамливалась с моей диссертацией. Зато меч по-

прежнему висел в ножнах за спиной. С неимоверным облегчением нащупав рукоять, я возвела глаза

к небу, дабы возблагодарить святого Фендюлия, но вспомнила его ехидную физиономию и

сдержалась. Велька отделалась еще меньшим ущербом – она не раздевалась, а сумку для трав, в которой на

всякий случай болталось несколько флаконов со снадобьями, еще на мостках пристегнула к поясу.

Высушиться было делом пары секунд.

– И что же нам теперь делать? – жалобно вопросила травница. – Лодка развалилась, а рыбаков

поблизости не видать… сомневаюсь, конечно, что они бы сюда добровольно подплыли, но ради

такого дела можно и принудительно.

– Придется тут заночевать, – со вздохом решила я. – Утром, пожалуй, я смогу доплыть до того берега

и взять напрокат лодку, но сейчас вряд ли способна на такой подвиг. Да и волны что-то разгулялись.

– Ночевать? Здесь?! – пришла в ужас Велька. В Школе ее даже в двухдневный поход было не

затащить, прелести шалашей в комплекте с комарами мою подругу совершенно не вдохновляли.

– Ну не прямо на этом месте. Можно пойти поискать развалины скита, пока светло. Будет хоть

крыша над головой. Заодно…

– Вольха!!!

– Ладно, молчу. – Я встала и протянула Вельке руку. – Будем надеяться, сегодня оно не завоет.

Если бы я собственными ушами (да что там ушами, до мозга костей пробрало!) не слышала, что

здесь творится ночью, лучшего местечка для отдыха не стоило и желать. За каемкой пологого берега,

идеально подходящего для шашлыков и сопутствующему им веселью, начинался редкий березняк,

переходящий в частый ельник. Пока Велька, углядев какую-то пышную флору, упоенно

выколупывала ее из земли, я прогулялась по леску, разведывая обстановку. Незаметно от подруги

разослала несколько импульсов, сплела стандартное заклятие зова, провоцирующее нежить на

близкое знакомство с нахальной ведьмой, но его вопиюще проигнорировали. Впрочем, это еще

ничего не значило – тварь могла дремать в подземном логове или вообще обладать иммунитетом к

поисковой магии. Но, по крайней мере, обычных упырей или гарпий, как и волков с медведями,

можно не опасаться.

Я задумчиво прошлась вдоль елок, выискивая просвет, но тщетно. Деревья так плотно переплелись

колючими лапками, что даже зайцу не проскочить. Неужели вся сердцевина острова столь

безнадежно заросла?

Поисковый импульс угверждал обратное. Сажени три добротнейшего плетня, а дальше пустота.

Похоже, дайны целенаправленно сеяли не только «зерна истинной веры», но и банальные шишки. Но

как-то же они сами сквозь них пробирались!

Ко мне присоединилась торжествующая Велька с добычей. Я присмотрелась и возмущенно ахнула:

– Это и есть твоя редкая травка?!

– Ага. – Травница с блаженным лицом молодой матери прижимала к груди огромный куст лопуха с

длинным копьевидным корнем.

– Вель, да на пустыре за селом его целые заросли, мы со Смолкой еле продрались! Я потом полчаса

штаны от репьев чистила!

– Да? – несколько смутилась подруга. – Надо же, а я и не знала… С моей стороны села он не растет.

Зато посмотри, какой красавец!

Я покорно полюбовалась уникальным экземпляром, услужливо подсунутым под самый нос.

– А елка тебе не нужна?

– Ну, смола и семена используются в некоторых зельях… – всерьез задуматась травница.

– Так выкопай несколько штук, заодно и дорогу расчистишь.

Велька выразительно погрозила мне кулаком, попутно изучая неприступный ельник.

– А если заклятием раздвинуть?

– Не пойдет, слишком плотно переплелись. И стволы вон какие толстые, сломаются. Надо искать

лазейку. – Может, лучше в березнячке заночуем? – робко предложила подруга. – Не нравятся мне эти елки…

– Мне тоже. Поэтому и надо посмотреть, что же за ними такое… пока оно не вылезло посмотреть на

нас. Велька тоскливо покосилась на озеро. Увы, отважных рыбаков, наперегонки спешащих к нам на

помощь, там не обнаружилось, а волны все решительнее атаковали берег. Травнице ничего не

оставалось, как догнать меня и пойти рядом, вздрагивая от каждого шороха.

Либо сегодняшняя полоса невезения наконец-то закончилась, либо, напротив, стала набирать размах,

а мы об этом еще не догадывались, но через каких-то сто шагов я наткнулась на лаз высотой около

локтя и вершков десять в ширину. Возле самой земли, ровнехонький, словно его с разгону пробило

требушетное ядро. Намертво сцепленные ветки не дали обезноженным стволам упасть, а иглы

пожухли, привлекая внимание.

Странная дыра понравилась нам еще меньше ограды.

– Ты уверена, что это парадный дайновский вход? – дрожащим голосом попыталась сострить Велька.

– Разве что для перебравших знаменитого храмового вина. – Я щелкнула по веточке пальцем, и она

мгновенно облысела. – Ему не больше года, иначе иглы осыпались бы сами, а ствол начал

подгнивать. Но и не меньше месяца.

– А выть стало примерно полгода назад, – сориентировалась Велька. – Думаешь, это связано?

Но я не любила строить догадки на пустом месте и уже присвоила себе сомнительную честь

первопроходца, точнее, первопролазца, на всякий случай выставив перед собой меч.

По ту сторону он снова вернулся в ножны. За елками оказалась огромная поляна, выше колена

заросшая бурьяном, как бывает с заброшенными огородами. Видимо, некогда ее середину занимал

невысокий холм, но отшельники трудолюбиво обгрызли его по кругу, срыв пологие склоны до

отвесных стен в полтора человеческих роста и укрепив их гранитной кладкой. Между крупными

камнями были вмурованы осколки помельче, слагавшиеся в причудливые узоры, – особенно вокруг

низких, в гномий рост, проемов. В одном месте даже сохранилась дверь, а прямо перед нами –

приставленная к крыше лестница в виде дубового бревна с зарубками.

Дракон не так уж здесь и напакостил, скит провалился всего в двух или трех местах. Видимо, больше

всего дайнов удручила гибель храма, с трудом угадывающегося в живописном ворохе обугленных

бревен, поросших травой и кустами.

Проверив импульсом один из проемов, я пригнулась и юркнула внутрь. Коридорчик длиной в сажень

вывел меня в небольшую, довольно уютную комнатушку с камином, ошметками истлевшего коврика

на глиняном полу, широким столом с позабытым на нем подсвечником и с деревянной кроватью из

цельного бревна, сверху донизу обросшей блеклыми поганками на тонких кривых ножках. Вполне

пригодное для ночлега местечко.

На выходе я столкнулась с Велькой.

– Ну что?

– Пока ничего.

– И почему бы тебе не ограничиться вторым словом? – вздохнула подруга. Я только усмехнулась и,

балансируя руками, легко взбежала по бревнышку-лесенке.

– Ого! Велька, иди скорей сюда!

Травница, не расставаясь со своим ненаглядным лопухом, подошла к стене, закрыла глаза и

медленно воспарила вверх.

– Перелет, – ехидно сообщила я, любуясь ее пятками. Велька торопливо подкорректировала

заклинание и опустилась на траву рядом со мной.

Макушки у холма не было. Внутренние склоны плавно стекали вниз, к идеально круглому озерцу в

центре. Небольшому, от силы пять саженей в диаметре, но казавшемуся бездонным, а благодаря

закатному небу – словно заполненному гречишным медом, темным, вязким и неподвижным. Между

берегом и склонами оставалась полоска ровной земли, поросшая березами.

– Красота какая… – Велька заворожено пошла вкруг озерца, не отрывая от него взгляда.

А я тем временем обнаружила еще кое-что интересное. Опустилась на колени, ощупывая землю

мгновенно зазудевшими кончиками пальцев. Так и есть! Внизу живота прокатилась знакомая,

сладковатая и в то же время болезненная волна. Впрочем, ничего необычного – дайны нарочно

выбирают подобные места для храмов. Здесь их молитвы, как и наши заклинания, куда успешнее

достигают цели.

– Вель, тут энергетическая точка. И мощная какая!

– Тут тоже! – удивленно отозвалась Велька. – Я как раз на ней стою!

Я подняла голову, прикинула расстояние и торопливо махнула подруге рукой, торопясь подтвердить

свою догадку.

– Пройди еще немножко вперед и посчитай шаги!

– Зачем? Ой, еще одна… Семнадцать, но как ты узнала?!

– Предположила. А теперь – до меня.

– Семнадцать с половиной. – Велька остановилась рядом со мной, и ее запоздало осенило: –

Природный треугольник! Мечта любого мага – три симметричных источника силы, никаких

внутренних затрат, становись в центр и колдуй!

– И как ты себе это представляешь? – Я с досадой покосилась на темную воду. – Посторонней магии

в центре треугольника, как и возле твоей лодки, быть не должно, а плот, даже на двух якорях, начнет

раскачиваться, и заклятие дестабилизируется или выйдет из-под контроля.

– Ну, озеро можно и осушить.

Велька подсказала мне прекрасную идею:

– А можно и вырыть. Посмотри, как резко обрывается дно. Либо кто-то здесь уже колдовал и слегка

перестарался, либо озеро создали нарочно, чтобы никто не смог воспользоваться треугольником.

– Дайны?

– Возможно. Скит не храм, где священники толкуют о духовном, но предпочитают материальное, то

бишь кошельки доверчивой паствы. Тут наверняка обретались опытные дайны, и впрямь наделенные

колдовск… божественной силой. Сами они вряд ли бы стали проводить магический ритуал, но

прочитать десяток молитв и затопить «бесовский искус» от греха подальше – вполне в их духе.

Чтобы конкурентам, то есть нам, не досталось.

Велька огорченно покрутилась на бережку и махнула рукой:

– Может, так оно и к лучшему. Мало ли кто на него набредет, дураков среди магов тоже хватает.

Впрочем, польза от источников все-таки была: мы быстро восстановили магический резерв и

вернулись на поляну куда более уверенные в своих силах.

До темноты мы успели осмотреть весь скит – вернее, я поочередно лазила в кельи, а Велька стояла у

входа, периодически интересуясь, съел меня уже кто-нибудь или нет. Увы, я неизменно ее

разочаровывала, а когда шутки ради завыла в ответ, на выходе от души получила лопухом по

загривку. Изнутри все кельи выглядели одинаково, отличаясь только количеством пыли и плесени.

Лучше всех сохранилась комнатка с дверью, ее-то мы и заняли, натаскав внутрь лапника.

За день воздух, земля и вода так прокалились, что даже сумерки не принесли прохлады. Пока я

соорудила лежак, рубашка намокла от пота, босые ноги исхлестало крапивой, а за шиворот

насыпались еловые иголки. К счастью, недостатка в воде мы не испытывали, скорее наоборот. Но

возвращаться на островной берег я не стала – далеко, к тому же мне не хотелось снова лезть в дыру,

а потом искать ее в потемках. Куда быстрее и – удобнее искупаться в центральном озерце.

Велька увязалась за мной, не желая подвергать соблазну так и не снизошедшую до нас нежить, если

та все-таки надумает покинуть свое укромное логово и с восторгом обнаружит на поляне упитанную

травницу. Луна скрылась за лохмами туч, в тусклом свете звезд озеро казалось черным бездонным провалом.

От него так пахнуло родниковым холодом, что я мигом раздумала принимать ванну и решила

ограничиться быстреньким ополаскиванием. Но только я потянула через голову рубашку, как Велька

ахнула: – Вольха, ты только глянь на это!

Рубашка поспешно вернулась на место, да и купаться мне мигом расхотелось: сквозь воду

просвечивались полупрозрачные драконьи кости, тускло лучившиеся изнутри. Несмотря на

огромную глубину, был виден каждый позвонок – от длинной шеи до шипастого хвоста, обернутого

вокруг тела, – аккуратно сложенные по бокам крылья и длинная морда, покоящаяся на передних

лапах. – Смотри, как странно, – шепнула Велька. – Свернулся клубочком, словно дремлет…

– А должен бы лежать на ските. – Я тоже почему-то понизила голос. – Вернее, давным-давно

раскатиться на отдельные кости. Такое ощущение, что он издох прямо под водой.

– Может, дайны все-таки оказали селу любезность и спихнули драконью тушу в озеро?

– Тогда бы оно до сих пор называлось Удилищем. И попробуй-ка сдвинь эту махину, тут одни кости

целый день таскать!

– Ну маг бы за пару часов справился. Ты глянь, даже все клыки уцелели! А у меня как раз на днях

последний кусочек вышел…

Драконьи клыки, а также кости, когти и гребень входили в состав множества зелий, использовались

для закалки мечей и как основа для амулетов. Спрос на них значительно превышал предложение, ибо

живые драконы относились к идее изъятия клыков весьма отрицательно, и магам приходилось

довольствоваться выпавшими, трофейными или застрявшими в выплюнутых доспехах не столь

удачливых драконосеков. А посему стоили они довольно дорого – не каждому травнику по карману.

– Я попробую достать парочку, – решилась Велька, закатывая рукава и пошире расставляя ноги.

Нахмурив лоб, травница немигающе уставилась в воду, для пущей важности протянув к ней руку со

скрюченными пальцами. Спустя несколько секунд кисть начала меленько дрожать, кренясь все ниже

и ниже, пока бессильно не обвисла.

– Не поддается, – выдохнула травница, смахивая проступивший на лбу пот. – Разве что вместе с

челюстью, но я одна такой вес не потяну. Поможешь?

– Конечно.

В воде заклятие сильно рассеялось (она вообще хорошо поглощает магическую энергию, хотя и

добыть из нее оную легче всего), но мне все же удалось «зацепить» дракона за верхний глазной

клык. – Раз, два – взяли!!!

Клыки и в самом деле сидели мертво; похоже, при жизни дракон обращался к цирюльникам только с

гастрономической целью. Наши объединенные усилия заставили череп лишь слегка приподняться и

тут же шмякнуться обратно, подняв мутное облачко ила.

– Зараза… – Я потрясла дымящейся кистью. Колдовать по такой духоте было не легче, чем ворочать

мешки с картошкой.

– Не понимаю, что его держит? – Велька, ухватившись за ствол березки, рискованно нависла над

водой, пытаясь получше разглядеть вожделенные ингредиенты.

Я слишком хорошо знала этот хищный взгляд – точно с таким же Келла, панически боящаяся

высоты, лезла за какой-то редчайшей омелой на верхушку десятисаженного дуба (снимать пришлось

нам с Лёном – он полчаса уговаривал ее спрыгнуть в натянутое под деревом покрывало, а я в это

время коварно надламывала с помощью магии облепленную травницей ветку). А Велька того и гляди

нырнет! – Может, еще раз попробуем? Усилим через уравнение Шесс, две постоянные у нас есть, а вектор

можно на глаз прикинуть…

– Чего уж там мелочиться, давай сразу озеро осушим, – пошутила я. – Получишь своего дракона в

полном комплекте!

И тут в пустых глазницах вспыхнули зеленые огоньки, скелет шелохнулся, резко взмахнул крыльями

и, набирая скорость, ринулся к поверхности.

Мы еле успели отшатнуться, как вода по краям озера вздыбилась стеной в два моих роста, изогнула

края и обрушилась на наши головы, оглушая, отшвыривая и впечатывая в землю.

«Полный комплект» с воем ввинтился в небо, описал дугу, сложил крылья за спиной и с удвоенной

скоростью понесся к земле, на лету разевая пасть.

Я первой сообразила, что обратно нырять он не собирается.

– Велька, берегись!!!

Язык бесцветного трепещущего марева прошелся между нашими телами, едва успевшими

раскатиться в разные стороны. Вода вскипела, все заволокло паром.

Дракон в последнюю секунду расправил крылья и на бреющем полете пронесся над холмом.

Выплеснутая вода устремилась обратно в озеро, увлекая меня за собой. Я извернулась и попыталась

уцепиться за редкие пучки травы, помогая себе коленями, но напор был слишком велик. Ледяная

вода накрыла меня с головой и, на аршин вдавив в озеро, начала медленно выталкивать обратно.

Я разжала полные травы кулаки и, слаженно дрыгнув руками и ногами, рванулась к серебристому

зеркалу поверхности. Надышаться и осмотреться помешал истошный Велькин вопль:

– Вольха, ныряй!!!

Я не оставила дружеский совет без внимания и уже сквозь воду увидела, как всплывшая трава

вспыхнула, словно сухая. На спину будто плеснули кипятком, быстро погашенным родниковым

холодом озера. Водичка стала куда приятнее, но затягивать омовение совершенно не хотелось. Во

второй раз мне повезло больше: дракон попытался зайти на очередной вираж, но, не успев набрать

высоту, по-птичьи заскакал на коротких кривых лапах, тормозя хлопающими крыльями. В несколько

гребков достигнув берега, я уцепилась за протянутую Велькой ногу (руками травница намертво

прилепилась к березке; разжать сведенные пальцы помог только вид разворачивающегося в нашу

сторону дракона) и выкарабкалась на твердую почву.

Березовые ветви почернели и скукожились, дерево словно начало оплавляться, но в последний

момент передумало и полыхнуло от корней до макушки. На поляне посветлело. Мы наконец сумели

худо-бедно разглядеть атаковавшую нас тварь, и вот тут-то нам действительно стало худо. Дракон

был крупнее нашего Рычарга раза в полтора (правда, тощий и долговязый, как помойный кот) и

состоял отнюдь не из одних костей. На воздухе они перестали светиться, почти исчезнув за

прозрачной, как горный хрусталь, плотью, отбрасывающей мутную тень.

Я попробовала применить заклятие ночного зрения – и выругалась. Дракон вообще исчез.

Торопливая деактивация заклинания доставила еще меньше удовольствия, ибо гад не терял времени

даром и уже радостно разевал пасть в какой-то сажени от меня, предлагая на выбор два ряда ценных

ингредиентов. Не мудрствуя лукаво я выбросила вперед руку, вкладывая в удар чистую, не

оформленную в заклятие силу. Зубастая морда дернулась, словно от пощечины. Тварь поперхнулась

пламенем и раскашлялась клубами черного дыма. Я пригнулась и нырнула у нее между лап,

проскочив под брюхом, и начала было карабкаться вверх по склону… как вдруг заметила Вельку,

весьма успешно изображавшую статую из бледно-зеленого мрамора, вкопанную на берегу озера.

Отдышавшись, дракон гневно взревел и переключился на более сговорчивую добычу. Травница

хладнокровно дождалась, пока он повернет к ней голову, и метко плеснула ему в глаз из какого-то

флакона, после чего с чувством выполненного долга начала оседать в обморок. Успешному

завершению этого процесса помешала я, за шиворот выдернув подругу из-под новой струи пламени

– к счастью пущенной вслепую. Парочка пощечин живо помогла Вельке взбодриться и, не чуя под

собой ног, рука об руку со мной помчаться к вершине холма. Вслед летел жуткий вой, хлопали

крылья и стегал по земле хвост, заставляя оную ощутимо вздрагивать под нашими ногами; кажется,

радикальные методы Велькиного целительства не привели дракона в восторг. Естественно, на

гонорар ей рассчитывать тоже не стоило. Достигнув края скита, мы, не раздумывая, спрыгнули вниз.

Я бросилась к своему мечу, опрометчиво воткнутому в землю возле скита, а Велька (видимо, по

инерции) – к лежащему рядом лопуху. Впрочем, атаковать дракона с одноручным клинком

отважился бы разве что начитавшийся сказок дурак, так что шансы усечь гада подручными

средствами у нас с травницей были примерно равные.

Дракон проморгался скорее, чем мы надеялись. С ветерком пронесшись над нашими головами, он

гулко хлопнулся на землю и, видя, что добыча вот-вот исчезнет в узкой норе скита, кинулся следом,

от спешки проскальзывая лапами на месте.

У порога я притормозила, вырвала у Вельки целебный лопух, развернулась и охапкой бросила в

раззявленную для очередного пламяизвержения пасть. Травница горестно охнула, дракон

рефлекторно сомкнул челюсти и тут же начал отчаянно плеваться. Я толкнула остолбеневшую

Вельку в спину, загоняя в лаз, и нырнула следом.

Только мы успели проскочить коридор и прислониться к стенам по обе стороны проема, как из него

хлынуло трепещущее марево, дотягиваясь почти до середины пещерки. Бока обдало жаром, лежаки

вспыхнули высоким трескучим пламенем, ярко осветив келью.

– Вовремя мы… – выдохнула Велька, по стеночке сползая на пол.

– Ага. Беру свои слова обратно, редкостная травка, и впрямь выше всяческих похвал!

Травница мрачно покосилась на меня, по промолчала. Снаружи яростно взревел дракон, тоже

оскорбленный в лучших чувствах.

– Может, объяснишь мне, Магистр практической магии, что это за дрянь?

Я тоже села, обхватив руками колени:

– Судя по всему, кладбищенское гхырище на пару с загребущим умертвием.

– Что?

Немного отдышавшись, я привела мысли в порядок и попыталась объяснить более связно:

– По селу ходят слухи, что в округе неладно – бесследно пропадают люди, самовольно улетает

домашний скот… и у меня есть такое нехорошее подозрение, что эти невинные шалости на совести

вон той милой ящерки, резвящейся у скита. Днем она сидит в омуте, а по ночам приделывает крылья

коровам, а то и незадачливым прохожим. Охотится вдалеке от своего логова, чтобы никто ничего не

заподозрил, а заметить его в полете практически невозмож…

Я осеклась, давая высказаться третьему участнику «задушевной» беседы. По стенкам коридора

заскребла когтистая лапа, затем послышалось отчетливое сопение, и над полом заклубилась

потревоженная пыль. К великому огорчению дракона, этим его возможности и ограничились.

Плеваться сгустками пламени, от столкновения с преградой расплескивающимися во все стороны,

он, видимо, не умел, да и вообще особым умом не отличался – наш Рычарг не унизился бы до

выколупывания людишек из сомнительных дыр и уж тем более не стал бы так откровенно беситься

от злости. Дракон – существо хитрое, коварное и терпеливое, он изыщет тысячу иных способов

испортить вам жизнь.

– Сюда бы этого старосту, – в сердцах бросила Велька. Травница не хуже меня знала, что драконы

практически неуязвимы для заклинаний, а слоистую чешую пробивает только тяжелый двуручный

меч или гарпун баллисты. У стрел и обычных клинков всего несколько шансов-целей – под нижней

челюстью, в основании крыльев и лап, каковые дракон, естественно, предпочитает не

демонстрировать агрессивно настроенным рыцарям и магам. – Пусть бы он этого гада «заодно»

издохнуть агитировал… Слушай, а давай этой твари несварение с летальным исходом устроим? У

меня в сумке несколько эликсиров завалялось, если смешать и парочкой заклятий усилить…

– У нас еще одна проблема, Вель, – со вздохом перебила я.

– Какая?

– Он и так дохлый.

– А вы говорили – не сгодится! – Гдынь торжествующе отцепил от козлиной головы очередного рака

и перебросил его в лодку.

Староста только вздохнул. Эту фразу сотник повторял по числу трофеев, пропустив только один раз,

когда очередной рак умудрился извернуться, цапнуть ловца за палец и дезертировать обратно в воду.

Впрочем, тогда Гдынь тоже не смолчал…

Полная луна ярко высеребрила успокоившуюся к полуночи воду. Вокруг клиновидной отмели,

заваленной принесенным течением хламом – колючими тяжами водорослей, ветками, камышинами и

горделиво торчащим в центре пнем, – мерцали меленькие волны. На пне, с выражением вселенской

скорби на лице, восседал детина в красной рубахе, мучительно размышляя, способны ли два десятка

раков благотворно повлиять на настроение супруги, которая, поди, уже час как вернулась из гостей и

обнаружила, что мужнины хлопоты по дому ограничились поисками и последующим хищением

тщательно припрятанной ею бутыли самогона.

– А вы говорили!

На дне лодки закопошился еще один рак. Староста поджал ноги и покосился на остров, издалека

казавшийся черной зубчатой скалой, поверху облитой серебристо-зеленым фосфором. До сельского

берега было еще дальше, но выглядел он не в пример уютнее – россыпь сочившихся сквозь окна

огоньков и костер-маячок на пристани, специально для любителей ночной рыбалки.

Мало-помалу все покусившиеся на ведьмин трофей раки перекочевали в лодку, и Гдынь заскучал.

– Может, место сменим? – предложил он, выуживая и критически изучая слегка пощипанную

приманку. – Вон у той отмели тоже хорошо берутся, ежели с наветренной стороны пристать…

Детина молча перелез на гребную скамью, Гдынь устроился на кормовой, делая вид, что даже не

подозревает о назначении весел и уж тем более не умеет ими пользоваться. Староста начал

вытягивать якорь – крест-накрест обвязанный веревкой булыжник.

Но не успел он разок перебрать руками по мокрой бечеве, вторым концом привязанной к вбитому в

нос лодки кольцу, как она змейкой дрогнула в кулаке и стрельнула обратно.

В следующее мгновение лодка клюнула носом, одновременно взбрыкнув кормой не хуже ведьминой

кобылы, и, стряхнув «седоков» себе на дно, ринулась вперед, то выпрыгивая из воды, то распахивая

ее глубокой бороздой, расходящейся пенными вáлами.

Натянутая веревка вибрировала, как струна. Если какой-то из богов и слышал воззвания в свой адрес,

то что-то не торопился на них реагировать, явно не веря подозрительно щедрым обещаниям взамен

бросить пить, шляться по девкам, починить жене все кадушки и выплатить первому же попавшемуся

магу не двадцать, а все сто кладней.

Детина прилежно изображал монотонный охотничий рог, прерываясь только для вдоха, сотник не

оставлял надежды уговорить капризное божество (видимо, еще не знающее, что проще выполнить

Гдыневу просьбу, чем от него отвязаться), староста тихонечко лежал на самом дне, среди мстительно

щиплющихся раков, и хладнокровно (ибо вышеозначенная жидкость стыла в жилах у всех троих)

обдумывал ситуацию. Русалки, если и заплывали в Пеструшку, ограничивались деловыми

контактами со здешними купцами и подобных шалостей себе не позволяли. Водяной, мелкая

кочкообразная нежить, изредка выползавшая на мелководье и клянчившая у рыбаков чекушку, лодку

с тремя здоровенными мужиками не утянет. Омут местного козлоеда остался верстой дальше, да и не

водилось за ним подобных грешков. Просто так со всей дури лодку перевернуть, а потом с ехидцей

на невольных купальщиков порявкать, чтобы руками-ногами веселей перебирали, – да, бывало дело.

Что ж тогда? Староста, правда, слыхал, что в море за Элгаром водится лютая рыба-зверь с тысячью

клыков, но та вроде как предпочитала употреблять рыбаков внутрь, а не с ветерком катать их по

реке. Неужто какой дурной сом польстился на каменюку на веревке?! Авось подергается-подергается

да издохнет. Заодно и агромадной рыбиной разживутся, домой приволокут, насолят, накоптят…

Староста аж облизнулся, покрепче ухватился за борта и зажмурил глаза. Ради такого, пожалуй,

стоило и потерпеть!

Терпеть, кстати, осталось совсем недолго. Днище лодки натужно заскрипело по каменистому дну, а

потом суденышко со всего размаху врезалось во что-то твердое и, с хрустом содрогнувшись,

остановилось. Вокальное сопровождение мигом утихло, мужики, в первую секунду приготовившиеся

отбыть на небеса, теперь лихорадочно соображали, забирают их все-таки туда или нет.

Наконец Гдынь робко приподнял голову над бортом и икнул от удивления.

Лодка стояла на земле, в пяти саженях от берега. Роль тормоза сыграл кряжистый дуб. Тащивший

лодку «сом» с разбегу… проскочил сквозь ствол, оставив в нем огромную дыру, куда лодка все же не

вписалась, в щепу размозжив нос. По ту сторону валялся выпавший из веревочной оплетки камень с

четырьмя отчетливыми вмятинками, от которых змеились трещинки.

А собственно дуб стоял на берегу острова.

– Вот поэтому, – простонала травница, – я и не пошла в маги-практики! Только вы в ситуации «хуже

не бывает» способны жизнерадостно заверить, что очень даже бывает и, более того, сейчас будет! Да

еще со вкусом объяснить, как именно!

Мне действительно не терпелось поделиться своими соображениями:

– Вспомни систематику: нечисть бывает условно живая – которая способна к размножению, имеет

жизненно важные органы и более-менее типичный обмен веществ, – призрачная и собственно

мертвая: зомби, умертвия. На призрака, согласись, не похоже, а ночное зрение, основанное на ауре

живых клеток, его не взяло!

Что-что, а на память Велька не жаловалась:

– А как же аксиома Олешера? Умертвие такого размера нестабильно и помимо пищи для

поддержания плоти нуждается в постоянной магической подпитке. И ни одному магу еще не

удавалось слепить зомби из дракона!

– Потому что у них не было треугольника, – торопливо возразила я, боясь упустить мысль. – А

магическое средоточие приходится как раз на центр озерца, что еще нужно умертвию для счастья?!

– Парочка девиц на десерт, – вздохнула травница и, внезапно насторожившись, заметила: – Что-то

уж больно тихо!

Дракон и в самом деле прекратил, как выразился бы один знакомый тролль, «суетиться под

клиентом». Снаружи воцарилась непривычная и оттого зловещая тишина. Лежак прогорел до тускло

переливающихся угольков, в горле першило от дыма, неспешно уползающего в черную дыру лаза.

Разглядеть, что творится снаружи, было невозможно.

– Как ты думаешь, он еще там? – Велька глазами показала на проем.

Сопение утихло, но это еще ни о чем не говорило – нежить не нуждалась в воздухе, дракон

пользовался дыхательной системой только для пламяизвержения, принюхивания или изложения

увертливой добыче своего честного нелицеприятного мнения.

Я неуверенно пожала плечами. С одной стороны, нежить отличается непроходимой тупостью, с

другой – редкостным упрямством и так просто от добычи не отказывается – разве что

переключившись на другую. А уж в соединении с драконьей злопамятностью…

Травница, решившись, глубоко вздохнула, зажмурилась и перебежала на мою сторону кельи.

Никаких возражений со стороны дракона не последовало. То ли он и впрямь убрался восвояси, то ли

выжидал более удобного и верного случая окучить нас огнем. Драконье пламя невозможно сбить

даже с железных доспехов, не говоря уж об одежде. Велька здорово рисковала, но клацать зубами в

одиночку было еще страшнее.

– Есть два варианта, – решительно объявила я, подбадривая подругу, а заодно (чтоб этого старосту

леший побрал!) и себя. – Первый – подождать до утра. Возможно, солнечные лучи загонят его

обратно в воду.

– Возможно?

– Не гарантирую. Далеко не все ночные твари боятся света. Стрыга, увлекшись, может продолжить

преследование и днем, а вот упырь с рассветом ослепнет и отстанет.

– А второй вариант?

– Выйти и надавать дракону по морде, чтобы неповадно было.

– Очень смешно, – буркнула Велька.

– Я не шучу. Будь у меня тяжелый меч и огнеупорные доспехи, можно было бы рискнуть.

– У меня в сумке есть мазь против ожогов, – вспомнила травница. – Я вчера с ее помощью картошку

из углей доставала, заодно и… тьфу, меня от этого слова уже колотит! В общем, она обладает легким

омолаживающим эффектом.

– «Саламандра»? Прекрасно, давай сюда. Сейчас этот гад у нас попляшет!

– Ты что, серьезно?! – ужаснулась Велька.

– Нет, просто схожу на разведку, – успокоила я подругу, открывая плотно притертую крышечку. К

гари примешался резкий запах мяты. – Если что, один драконий выдох она выдержит, мы с Рычаргом

как-то от нечего делать проверяли. Я потом две недели перловку после уроков перебирала, ибо

додумалась провести сей эффектный эксперимент у стены общественной уборной, в результате чего

вся Школа несколько дней стыдливо пользовалась окрестными кустиками… С тех пор эту крупу

терпеть не могу!

Щедро намазав лицо и волосы щиплющей кожу слизью, я огляделась в поисках какой-нибудь

полочки или уступа – пристроить баночку, пока буду натирать руки. И уткнулась взглядом в стену

кельи, только сейчас обратив внимание на украшавший ее барельеф. Ничего особенного, грубая

глиняная лепнина, изрядно выцветшая и облупленная. Такие я и в других комнатах видела. По углам

– символические обозначения четырех богов: кленовая ветвь, выпрыгивающая из воды рыба,

ветвистая молния и птица с распростертыми крыльями. Но посредине, вместо очередной

поучительной сцены из жизни святых, красовался подробный план скита.

Мы Велькой одновременно щелкнули пальцами. По бокам барельефа вспыхнули два пульсара –

золотистый и зеленоватый.

– Гляди, раньше никаких здесь елок не было – простой частокол с воротами, – изумленно заметила я.

– А озеро обозначено, причем вместе с источниками! – Велькин пульсар скользнул к самой стене. –

Постой, а это что?

– Похоже на руну. – Я послюнила палец и протерла сомнительный пятачок в центре барельефа. –

Только какую?

– «Охота»? – предположила Велька, заглядывая через мое плечо.

– Вряд ли, вот здесь, кажется, была палочка – чуть пониже точка осталась. «Дыхание»?

– И весьма специфическое, надо заметить, – хмыкнула подруга. – Стой, а если это не дуга, а кружок,

да еще перечеркнутый? Тогда получается…

– «Привратник», – опередила я. – А вот это уже похоже на правду! Насколько я помню из курса

теологии, самые ценные реликвии дайны опечатывают заклинанием… тьфу, молитвой Привратнику,

духу – стражу четырех небесных скрижалей. В большинстве случаев это всего лишь зрелищный

обряд, но, если боевые отшельнички сподобились затопить пентаграмму, что им стоило для верности

призвать настоящего демона, вселившегося в драконьи кости?

– Привратника, – машинально поправила Велька. – Но на кой им понадобился такой злющий дракон?

Он же вообще никого к озеру не подпускает! Что-то наалхимичили они со своими молитвами…

Я задумчиво колупнула пальцем краешек барельефа.

– Погляди, сколько слоев краски. Ему лет тридцать, не меньше. А «выть и бýхать» стало совсем

недавно. – Уходя, отшельники могли наложить на Привратника сдерживающее заклятие, – возразила

Велька, – которое со временем ослабело или вообще разрушилось.

– Возможно. Но столь активно бодрствующая нежить не может долго обходиться без еды, иначе ее

плоть начнет распадаться. Вряд ли дайны ежедневно бросали в озеро по корове или добровольцу, а

непробудно спящий на дне Привратник им ни к чему. К тому же издохший дракон как раз и

послужил причиной их… хм… спешного переезда.

Скит содрогнулся с таким гулом, словно по нему прошлось отродясь не виданное в этих краях

землетрясение. Кусок обшитого досками потолка рухнул на то место, где минуту назад стояла

Велька, и тут же исчез под высокой горкой земли. Барельеф в мгновение ока покрылся трещинками и

с тихим шелестом осыпался на пол мельчайшей глиняной крошкой.

Мы с ужасом переглянулись.

Дракон то ли вспомнил прижизненный опыт общения с коварными отшельниками, то ли заново

сообразил, что проломить макушку скита намного легче, чем раздирать укрепленный камнями и

балками лаз.

Староста и детина уныло наблюдали, как Гдынь, пыхтя, выкорчевывает заклинившее весло из

уключины. На кой оно ему сдалось, сотник и сам не мог объяснить, но принцип «сгодится» его еще

никогда не подводил. Лодка вообще-то принадлежала старосте, но тот опрометчиво брякнул, что,

мол, глаза б его больше это корыто не видели, и упустить такую возможность загребущий сотник

никак не мог.

– Были бы весла, а лодка приложится! – торжествующе пропыхтел он, вскидывая на плечо наконец

поддавшийся инвентарь. – Ну пошли, что ли?

– Куда? – мрачно буркнул детина. – Нам тута до рассвета куковать, покуда рыбаки на промысел не

выйдут. Во тьме-то сколь не аукай, никто не подплывет. Хорошо ежели днем какого парнишку

похрабрее уломаем.

– Да хотя бы вон в том леске хвороста насобираем и костерок разведем, одежу высушим. – Гдынь

беззаботно махнул веслом на березняк и осекся.

Между лесом и мужиками, возникнув буквально из ниоткуда, стояла, по-хозяйски растопырив

рыжие мускулистые лапы, здоровенная черная собака с тускло мерцающими глазами.

– Х-х-хороший песик, – с кривой ухмылкой выдавил Гдынь, оглядываясь в поисках поддержки, но

дружки трусливо скучковались за его спиной, справедливо полагая, что псина бросится на

ближайшего возмутителя спокойствия и, возможно, им и наестся.

Зверюга плотоядно оскалилась во все три сотни клыков (возможно, староста и обсчитался на

дюжину-другую, однако на общее впечатление это не повлияло) и так же молча сорвалась с места, но

не прямо вперед, а по дуге, заходя мужикам в бок.

До глубины души возмущенные таким коварством, те слаженно завопили и, ощутив вполне

закономерное желание оказаться где-нибудь подальше, немедленно и весьма энергично приступили

к его реализации.

Собака кидалась то вправо, то влево и, хотя уже сто раз могла тяпнуть кого-нибудь за лодыжку, не

доставила себе этого культурного удовольствия, целеустремленно гоня мужиков к дыре в елках. А

когда они наконец благополучно в нее вписались, резко затормозила и, осев на куцый хвост,

облегченно, совсем по-человечьи вздохнула.

Дракон, ударно попрыгав по холму, сделал перерыв и снова залег напротив входа, как кот у

мышиной норы, раздраженно виляя хвостом и время от времени профилактически обрабатывая

коридор пламенем. Вершина холма превратилась в черную впадину, но проклятые человечишки

забились в уцелевший уголок возле самого прохода, надрывно кашляя, однако не желая выходить на

свежий воздух, что приводило дракона в еще большую ярость.

Пробудивший его зов становился все громче и требовательнее, но он же повелевал в первую очередь

уничтожить незваных гостей. Ведьмы очутились не в том месте и не в то время и должны были за

это поплатиться. Любой ценой.

Дракон распахнул крылья, по-аистиному изогнул шею, запрокинув голову до самой спины, и

разразился беззвучным визгом, всколыхнувшим листву. Но услышал его только тот, кому он

предназначался. И в этот момент в оттопыренный драконий зад с разгону врезались трое истошно вопящих мужиков.

Не сразу разобравшись что к чему, участники столкновения тупо уставились друг на друга, причем

ошеломленный такой наглостью дракон ласточкой вспорхнул на полуразрушенный скит, как

благородная девица при виде трех мышек, а Гдыневы вопли приобрели ультразвуковую тональность.

Сообразив, что на святое покусились всего лишь очередные проходимцы, тварь досадливо лязгнула

зубами и въедливо зашипела-дохнула на обидчиков. Увы (смотря для кого, конечно), нервное

потрясение помешало ей толком прицелиться, и пламя прошло верхом, осев на лопасти вертикально

задранного весла. Пару мгновений Гдынь и сотоварищи с успехом изображали знаменитый

златотканый гобелен «Святой Кнарий и два его ученика приносят людям божественный огонь»,

украшающий центральный старминский храм, но потом «святой» с треском провалил миссию по

доставке пламени благодарному человечеству, выронив весло и вместе с «ученичками» бросившись

куда глаза глядят.

К счастью, глаза у мужиков глядели в разные стороны, и, пока дракон лихорадочно соображал, кому

отдать предпочтение, из скита, шатаясь, выскочили полузадохнувшиеся, перемазанные землей и

гарью девушки. Рыжая, надрывно кашляя в рукав, мечом указала подруге на лаз в ограде. Другого

выхода и впрямь не было, но травницу он не вдохновил – между ним и девушками бушевал дракон,

крутясь во все стороны, как волчок. То тут, то там тьму взрезали высокие языки пламени, но бегали

мужики гораздо лучше, чем гребли, так что страдала в основном еловая изгородь, занявшаяся уже в

нескольких местах.

Наконец темноволосая решилась и, пригнувшись, на цыпочках начала обходить увлеченного

обстрелом дракона. Рыжая напряженно наблюдала, почему-то не торопясь следовать ее примеру и

опасно выдвинувшись на открытое место.

До лаза оставалось не больше пяти саженей, когда дракон резко, будто его толкнули в бок, повернул

к травнице узкую вытянутую морду, причем с таким злорадным видом, словно вся эта кутерьма была

затеяна с единственной целью – выманить девушек из скита.

Травница попятилась и, споткнувшись, с коротким вскриком упала на землю.

Гад, торжествующе хлопнув крыльями, кинулся к ней и… пронзительно взревев, промчался мимо.

Ведьма озадаченно опустила руку, бахромка голубоватого свечения впиталась обратно в ее тонкие

пальцы. За драконом, без видимого эффекта упираясь всеми четырьмя лапами, волочился черно-рыжий пес,

стиснувший клыки на тонком перешейке между кончиком чешуйчатого хвоста и его шипастым

навершием. Судя по обреченно зажмуренным собачьим глазам и вытаращенным драконьим, ни

кусающая, ни кусаемая сторона не получали от сего процесса ни малейшего удовольствия.

Описав два полных круга вокруг скита, дракон наконец додумался сменить тактику и,

остановившись, яростно хлестнул хвостом по ближайшей березе. Ствол разлетелся пополам, щедро

брызнув щепками. Листвяная верхушка обманчиво медленно накренилась и с шелестом осела на

землю. Собака, которой полагалось бы украсить оставшийся пенек живописным пятном, каким-то

чудом удержалась на драконьем хвосте, но после очередного его взмаха решила, что хорошего

помаленьку. Разжав челюсти, псина с кошачьей ловкостью приземлилась на все четыре лапы,

досадливо мотнула башкой и, поджав остаток хвоста, юркнула в одну из келий.

Секундой позже туда же ввалилась злосчастная троица, с перепугу не сумевшая отыскать дыру в

елках и, пометавшись по поляне, снова сбившаяся вместе.

Дракон клацнул зубами им вслед и, кажется, не промахнулся – раздался хруст, душераздирающий

вопль и вся компания кучей повалилась на пол.

– Моя нога! – стонал Гдынь, оказавшийся сверху. – Этот гад откусил мне ногу! Да какую! Сам тесал,

десять лет сносу не было!

– Вот кабы он ею подавился… – мечтательно протянул староста из-под детины.

Деревяшка и впрямь не пришлась дракону по вкусу– он с возмущенным ревом крутился на месте и

царапал морду лапами, выковыривая щепки из зубов. Пока Гдынь с причитаниями изучал

нанесенный ему ущерб, детина обнаружил, что ногой их потери не ограничились – вместе с

малопитательной конечностью в драконьем желудке окончила свой земной путь столь необходимая

в хозяйстве козлиная голова. От мешка, в котором она болталась у сотника при поясе, осталась

только неровно откушенная горловина. Сообщить об этом Гдыню детина не посмел, справедливо

опасаясь, что иначе сотник вообще не даст им житья своим нытьем. Впрочем, сейчас его куда

больше беспокоила черная собака, безмолвным изваянием застывшая у входа. Но та, хвала богам,

словно забыла о незваных гостях, немигающими глазами уставившись в темноту лаза.

Темноволосая кое-как поднялась и, спотыкаясь, благополучно доковыляла до изгороди и исчезла в

дыре. А рыжая решительно выпрямилась и, отставив руку с мечом, пошла навстречу дракону.

Еще одно, и куда более существенное, отличие травника от практика – второй не только использует

магическую силу, но и безошибочно чувствует любые ее проявления… на свою голову.

Когда тупая нежить, до сих пор обходившаяся грубой силой, излучает мощнейший, непонятно на что

направленный магический всплеск, это не просто заставляет задуматься. Это заставляет задуматься о

чем-то нехорошем!

За Вельку уже можно было не волноваться, неразлучная троица (кой леший ее сюда занес?! Неужели

староста устыдился и решил наконец отработать пропитые кладни? Ненадолго же ему хватило

трудового энтузиазма…) укрылась в ските. Я вполне могла последовать их примеру, но, увы, на

первоначальном плане «кто кого пересидит» стоял жирный крест. Одно дело – укрепить

заклинанием потолок и ехидно посмеиваться над тщетно скачущим по холму драконом, и совсем

другое – ежесекундно ожидать от него ответной магической гадости. Уж лучше получить их оптом и

раз и навсегда решить, кто на этом острове главный. Или хотя бы определить, что этот главный

только что сделал.

Дракон с явным усилием что-то сглотнул, обернулся ко мне и изумленно замер, ожидая какого-то

подвоха. Я приближалась. Беззвучным, скользящим шагом, которому безуспешно пытался обучить меня Лён.

Безуспешно для вампира, разумеется. Люди если и подвергали меня критике, то только за годы

жизни, отнятые моим неожиданным появлением перед самым их носом.

Тридцать шагов.

Меч начал ощутимо оттягивать правую руку, но перекинуть его в другую означало мгновенно

разорвать хрупкую, почти нереальную паутину затишья в самом сердце бури. Я словно слышала, как

натягиваются и одна за одной хрустально тренькают ее нити, не в силах сдержать всевозрастающий

напор. Двадцать.

Впрочем, скорее я бы его уронила. Левая рука нужна была мне свободной.

Напевные слова складывались в формулу, а та обрастала плотью заклинания, вбирая точно

отмеренную силу. Так лучник делает стрелу – обстругивает древко, вставляет и приматывает

зазубренный наконечник, тщательно расправляет охвостье… и спускает тетиву.

Десять. Вряд ли он понял, что именно я сделала, но даже у мертвого дракона хватило способностей

почувствовать направленную против него магию. И, естественно, это ему не понравилось.

Тварь припала к земле, раззявила пасть, и я увидела, как в ее влажной глубине закипает и

разрастается мне навстречу клубящийся сгусток марева.

Но секундой раньше стрела нашла цель. Вернее, цель притянула стрелу, на мгновение полыхнув

изумрудным огоньком возле драконьего затылка.

Я опустила голову и, набрав побольше воздуха, кинулась вперед. Вокруг тела алым коконом

вскипело проявившееся от соприкосновения с целью пламя.

Если он успеет сделать второй выдох, я не успею вообще ничего.

Разглядеть, где кончается этот беспросветный поток и начинается собственно дракон, я не могла,

оставалось только считать прикинутые на глазок шаги, чтобы с разбегу не проскочить гада насквозь.

В последнее мгновение я резко вильнула в сторону и, обеими руками уцепившись за роговые

выросты по краям драконьих щек, одним отчаянным рывком оседлала чешуйчатую шею.

«Саламандра» превратилась в дымящуюся копоть, ровным слоем покрывающую меня с ног до

головы. Сидеть, как ни странно, оказалось довольно удобно, даже уютно – одна из пластин гребня

отсутствовала, две соседние выполняли роль передней и задней лук, а под ногами обнаружились

встопорщенные чешуи, вполне годящиеся для стремян. От твари исходил едва ощутимый душок

разложения, ей уже давно полагалось либо подзакусить, либо вернуться в озеро и напитаться

магической силой.

Дракон изумленно уставился на пустое место перед своей мордой, на всякий случай даже

прихлопнул его передней лапой. Потом почуял что-то неладное, извернул шею и подпрыгнул от

возмущения. Я с мрачным юмором сделала ему ручкой.

Не сказать чтобы дракона обрадовал этот знак внимания. Подскочив на сажень, гад начал

отплясывать по поляне, как мышь на раскаленной сковородке. Сцарапать меня лапами он не мог,

хвостом тоже не доставал, а огнем под таким углом не доплевывал. Но кто сказал, что он не

пытался?! Я, не отвлекаясь, лихорадочно обшаривала глазами его затылок. Откуда-то отсюда, возможно, чуть

выше и левее… Ага!

Четыре самородных кристалла размером с мизинец, оправой собранные в подобие цветка с одним

выпавшим лепестком. Почти сливающиеся с чешуей, но изредка неярко пульсирующие голубоватым

светом. Сапфиры? Бирюза?

Привстав на «стременах», я вполне могла дотянуться до них рукой. И почти дотянулась, но тут

дракон хлопнул крыльями и взлетел.

Не сказать чтобы это оказалось для меня таким уж потрясением. Пару раз я каталась на драконах –

правда, тогда меня именно катали, а не пытались стряхнуть. Верхом на таком крупном существе

чувствуешь себя куда в большей безопасности, чем на той же метле, да и маневрировать со

скоростью вороны оно не может. Так что трясти стало даже меньше, а размытые крылья и темнота

скрывали от меня отдалившуюся землю.

Моя рука замерла в пяди от цели. Леший знает, что это за амулет! Вдруг на него наложено защитное

заклинание от умников вроде меня? Или, того хуже, он не дает дракону мирно почивать на дне озера

в соответствии с аксиомой Олешера? И гад немедленно воспользуется случаем булькнуть туда

неизвестно с какой высоты?

Еще один всплеск. Но в обратном направлении, пришедший откуда-то извне. Внешние концы камней

ярко вспыхнули, полоски огоньков сбежались к одной точке и словно всосались в центр амулета.

Дракон вздрогнул. Тряска прекратилась, тварь выровнялась и зависла в воздухе, мерно поднимая и

опуская крылья. Медленно повернула ко мне голову, холодно и презрительно сощурила разумные до

жути глаза.

«Опять ты, ведьма! Как же ты мне надоела…»

Я не успела удивиться, как почувствовала, что между нами начинает сгущаться уже не пламя, а

магия. Сильная, темная и злая, соревноваться в которой с неуязвимым по определению драконом еще

менее эффективно, чем с криком «кыш!» махать на него рукой.

Больше не раздумывая, я вцепилась в амулет и что есть силы дернула.

Она вышла неожиданно легко, с первого же рывка – тонкая спица из черного металла длиной в две

пяди. Обожгла ладонь, в следующую секунду став холоднее льда.

Запах тлена резко усилился.

Чужой разум с ненавистью и отчаянием заметался в мертвом теле, но удержать его одной силой воли

не смог.

Глаза угасли. Дракон конвульсивно выгнулся, чуть не сложившись пополам, потом обмяк и рухнул

вниз, одновременно заваливаясь на спину. Я не пожелала составить ему компанию, предпочитая

индивидуальный памятник расплывчатому определению: «А вот тута у нас дракон ведьму в лепешку

раздавил, так и не откопали!» И, упершись ногами, изо все сил оттолкнулась и прыгнула куда-то

вбок. Удар пришелся по левому виску. Нанеси его земля, а не вода, вопрос о свадьбе отпал бы сам собой.

А так у меня «всего лишь» потемнело в глазах, хрупнуло в шее, и я с ужасом почувствовала, что

теряю сознание…

…Я не помню, как вынырнула и добралась до берега, но окончательно пришла в себя уже на нем.

Рядом, сгорбившись, сидела черная кряжистая собака. С ее подбородка и опущенных кончиков ушей

капала вода. Поймав мой относительно осмысленный взгляд, она неожиданно распахнула пасть в

языкатой ухмылке, вскочила и с чувством выполненного долга потрусила к воде. Остановилась на

краю озерца, блаженно вздохнула, опустила морду к воде и… начала беззвучно стекать в нее,

переплавляясь в черную, скользкую тварь.

Привратник вернулся на свое законное место.

Я поднесла к глазам руку с по-прежнему зажатым в кулаке амулетом, присмотрелась и с нервным

смешком снова уронила ее. Одного камня не хватало, в оправе осталось пустое гнездо с разогнутыми

зубцами, и я могла поклясться, что именно он отвечал за беззвучный вылет дракона из озера. Магу

здорово повезло со здешними халявщиками, иначе его создание давным-давно бы обнаружили и

уничтожили. – Ты в порядке?! – Велька с размаху бросилась на колени рядом с моим предположительно живым

телом. – Д-да, – неуверенно подтвердила я, не торопясь шевелиться, чтобы не убедиться в обратном. Дракон

в озеро не вписался, растянувшись на гребне холма – одно крыло подмято под бок, второе безвольно

свисает с края скита. – Вель, пообещай мне одну вещь…

– Какую? – услужливо откликнулась травница, помогая мне сесть.

– Когда ты в следующий раз вздумаешь копать свои лопухи, мы отправимся за ними на глухое,

безлюдное, кишмя кишащее упырями кладбище… я так соскучилась по легкой и спокойной работе!

Староста степенно, хозяйственно обошел вокруг дракона. Деловито пнул ногой в обмякший бок,

предварительно убедившись, что между ним и драконьей башкой имеются другие кандидаты на

поджаривание – травница, с увесистым голышом в руке присевшая на колени возле приоткрытой

пасти, и рыжая ведьма, при свете колдовского огонька изучавшая какую-то бирюльку с камушками.

«Небось из драконьих закромов хапнула, – завистливо подумал староста, – надо бы спровадить их

отсюда поскорей, покуда еще чего не стащили. Дракон, конечно, куда как запаслив, однако ж ведьмы

еще жаднее!»

Травница отложила камень, выпрямилась и с усилием забросила на плечо туго набитую сумку.

– Что ж, Вольха, ты с лихвой отработала свои двадцать кладней! Верно, староста?

– Какие-такие кладни? – деланно изумился мужик. – Да и при чем тут ведьма? Так, подсобила нам

чуток… заодно. Верно, ребята?

Гдынь с детиной вразнобой закивали и глубокомысленно захмыкали.

Травница задохнулась от возмущения:

– А вы тогда при чем, а?

– Так ведь дракон, он же того… – Староста сосредоточенно пошевелил извилинами и просиял: –

Козью башку заглотнул, а она ему рогами поперек горла встала, тут гаду и смерть пришла!

– А вы говорили – не сгодится… – робко вякнул Гдынь.

Травница метнула на него такой «ласковый» взгляд, что сотник, подпрыгивая на одной ноге,

поспешил спрятаться за широкой спиной детины.

– Ах вы, жулики! Да я вас…

Но ведьма невозмутимо сунула блестящую цацку в карман, тронула подругу за рукав и укоризненно

покачала головой:

– Брось, Вель, не больно-то и хотелось, за несчастные двадцать кладней… Вот за шестьдесят я бы

еще подумала!

Травница и мужики одинаково опешили. «Точно, полоумная», – испуганно и в то же время

облегченно подумал староста.

– Ну дык мы… того… плот пойдем вязать, – попытался разрядить обстановку Гдынь. – Как раз до

рассвета управимся… – И заискивающе добавил: – Особливо ежели ваша ведьминская милость

колдунет чуток… заодно.

– Без проблем. – Ведьма невозмутимо пожала плечами.

Травница продолжала смотреть на нее с открытым ртом.

– Может, надо было ей хоть парочку монет дать, а? – неуверенно прогудел себе под нос совестливый

детина, боком пролезая в прожженную драконом дыру в изгороди. – Башку-то она добыла, да вона

как дракон ее пропек – почище мракобеса будет!

– Может, и дадим, – милостиво согласился староста. – Вы в селе-то шибко языки не распускайте,

завтра поутру мы сюда вернемся, «кошками» в озере пошарим – глядишь, драконье наследство и

повыудим. Вот тогда ведьме от щедрот серебрушку какую и отжалеем!

Вода в озерце всколыхнулась, кружками волн пощекотала берега. Но, как всегда, промолчала.

– Вольха, что на тебя нашло?! – напустилась Велька уже на меня, когда троица скрылась из виду.

Я задумчиво рассматривала свои кровоточащие, ободранные драконьей чешуей ладони. Шея ныла, в

ушибленном виске пульсировала кровь, наливаясь синяком во всю щеку.

– Вель, сможешь залечить? Голова просто жутко болит, никак не могу сконцентрироваться…

– Конечно, – спохватилась травница, потянувшись за сумкой. – Но… Вольха, неужели ты им это

спустишь?! Да они же теперь целый год по селу героями расхаживать будут, всем рассказывать, как

дракона голыми руками одолели и ведьму с носом оставили!

– Велька. – Я наконец подняла на подругу глаза и расплылась в широкой, с трудом сдерживаемой

последние пять минут улыбке. – Двадцать кладней не стоят того, чтобы брать на себя

ответственность за переименование села в Большие Духовищи. А шестьдесят он нам сам к

завтрашнему вечеру поднесет, не будь я Верховная Догевская Ведьма! Гарантирую – такого

«попутного» ветра и пахучего дракона это село еще не видывало и не нюхивало…

Часть третья

Ведьмопродавцы Порой человека проще убить, чем объяснить, почему он тебе не нравится!

Шадаэль неспешно обмакнула перо в чернильницу, полюбовалась набухающей на конце каплей и, не

стряхивая, дождалась, пока та сама плюхнется обратно. Тщательно, наслаждаясь самим процессом,

вывела последнюю руну и завершила ее изящным росчерком, напоминающим извив ленты

дриадской танцовщицы. Присыпала пергамент мелким речным песком. Выждав минутку, стряхнула,

еще и помахала в воздухе, взявшись за уголок двумя наманикюренными коготками, дабы

чрезвычайно важный счет о продаже некоему Заглыде Клютику двух возов муки и мешка кленового

сахара в целости и сохранности дошел до пухлой книги прихода-расхода, лежащей тут же на столе,

чтобы упокоиться в ней на веки вечные.

Торопиться эльфийке было совершенно некуда, да и бухгалтерией она занялась просто от скуки. В

конторе ее держали вовсе не для этого.

Девушка откинулась на спинку стула и изящно забросила на стол безупречные ноги в туфлях на

таких высоких тонких каблуках, что при желании ими можно было орудовать не хуже клинков.

Непринужденно дефилировать в таких по булыжным мостовым умели только эльфийки и дриады, да

еще, пожалуй, вампирши. Модницы из человеческой расы, к радости зевак, намертво застревали в

первой же щели между камнями, а вихляющая походка делала их похожими на перепрыгивающих с

кочки на кочку лягушек.

Контора занималась мелкооптовой торговлей всем подряд, начиная от древесного угля и кончая

элгарскими алмазами. С последними, правда, возникла небольшая проблема: хозяин взял задаток,

пообещал еще до конца прошлого месяца осыпать клиента драгоценностями, но из-за плохой погоды

отправленный к горам караван только-только тронулся в обратный путь. И вот уже вторую неделю

какие-то хмурые типы с обмотанными кожей дубинками регулярно навещали лавку отнюдь не на

предмет закупки гречневой крупы, спрашивая хозяина, благоразумно отсиживающегося у свояков,

такими «добрыми» голосами, что мороз драл по коже. Шадаэль невинно хлопала огромными

изумрудными глазами, недоуменно разводила руками и нежным мурлычущим голоском

интересовалась, чем она может помочь господам клиентам. «Господа» глядели на очаровательную

среброволосую красотку, судорожно сглатывали слюну, понижали тон и обещали «зайти попозже».

За глаза и голос ей приплачивали отдельно, ибо Шадаэль так же прекрасно умела метать своими

прекрасными очами молнии и визжать не хуже гарпии, требуя у хозяина надбавку за вредность.

Негромкая, но требовательная трель напомнила девушке о ее прямых обязанностях. Эльфийка, не

вставая, с грацией потягивающейся кошки высвободила левую ногу из туфли и провела ею над

телепатофоном. Сладко зажмурилась, вслушиваясь в нахлынувшие образы. Удовлетворенно

кивнула. Ну наконец-то! Подручный хозяина, сопровождавший караван, обещал связаться с

конторой, как только доберется до Витяга. Пусть Шадаэль и не слишком преуспела в чародействе, но

диплом об окончании Школы Магов (факультет Пифий, кафедра телепатии) у нее имелся, и девушка,

даже не прикасаясь к прибору, без труда могла определить, от кого пришел сигнал. Витягского же

телепата она прекрасно знала – бывший однокурсник.

«Ну и что хорошего ты мне сообщишь?» Эльфийка одним плавным движением убрала ноги со стола

и потянулась к приемному обручу.

Несмотря на ранний час и промозглую погоду, толпа зевак возле городской ратуши не расходилась.

Трое мрачных чародеев – бесцветный тип с неприятными рыбьими глазами и двое пареньков-

помощников – собирали оказавшиеся бесполезными талисманы и тщательно затирали вычерченную

на земле пентаграмму, дабы какому-нибудь идиоту не взбрело в голову шутки ради повторить только

что проделанный ими обряд. Шутки шутками, а остаточная сила в пентаграмме могла сохраниться.

На какую-нибудь мелочь вроде рухнувшей ратуши вполне хватит.

Увы, порой проще разобрать башню по камушку, чем выяснить, что произошло в ней два часа назад.

Встрепанная, зареванная толстуха-экономка уже в десятый раз с неизменным успехом у слушателей

повторяла свой рассказ, «припоминая» очередные жуткие подробности вроде забрызганного кровью

потолка, зловеще скрипящих ставней и мелькнувшей за окном тени («это на третьем-то этаже!»).

Маг только брезгливо морщился. На самом деле тетка ничего не видела – с того момента, как его

коллега, получив вызов по телепочте (по вскользь оброненным словам – очень важный и

долгожданный), услал ее за чаем, и до тех пор, как она с этим самым чаем вернулась, обнаружив на

полу неестественно скорчившийся труп.

Двое стражников, грозно покрикивая на торопливо расступающихся людей, вынесли на носилках

укрытое рогожей тело. На безвольно свесившейся руке, прочерченной алой полоской крови,

посверкивал серебряный перстень с яшмой. Вернее тем, что осталось от камня, – зеленоватым

ободком с закопченной дырой в центре.

– Погодите.

Стражники послушно остановились. Маг подошел к носилкам и, наклонившись, стянул кольцо.

Задумчиво покрутил в пальцах и перебросил подручному.

– Это тоже.

Парень кивнул и, открыв инкрустированную янтарем шкатулку, кинул испорченный амулет в кучку

отобранных ранее вещиц.

Возможно, Ковену Магов это и поможет. Но особо надеяться не стоило. Если сторожевая собака не

сумела взять свежий след, то даже специально обученная ищейка вряд ли разберется в старом.

Остроклювая птица с алыми глазами скользнула над верхушками деревьев, как пущенный умелой

рукой клинок. Узкие крылья меленько трепетали на манер стрекозиных, размывшись в дымку по

бокам тела. Напрягшийся было ястреб проводил ее пристальным взглядом, но с ветки так и не

снялся. Гхыр догонишь. Да и толку?

Россыпь причудливых башен и строений за высоким забором, выросшая на пути птицы, ничуть ее не

смутила. Не сбавляя скорости, вестник пронесся прямо сквозь цветной витраж стрельчатого окна и,

прежде чем Ксандр успел толком его рассмотреть, растаял в воздухе сизым клоком дыма с запахом

лилейных духов. На стол упал маленький, запечатанный шоколадным сургучом свиток.

Архимаг недовольно поморщился. Пробормотал:

– Позерша… телепочтой же куда быстрее, – и протянул руку к послушно подкатившемуся

пергаменту. Бисерный почерк Гатианы, магистра 3-й степени, он узнал сразу. Но, против обыкновения, рядочки

прыгающих рун нервно загибались вниз, словно педантичная до тошноты магичка писала второпях,

пристроив листок на первой же попавшейся поверхности. С обратной стороны свитка белели пятна

известки. По мере чтения кустистые брови архимага медленно ползли вверх, пока практически не слились с

волосами. Позабыв о достоинстве, старый маг вскочил с места, с грохотом опрокинув стул.

Торопливо, обеими руками начертал в воздухе сложный знак.

Не прошло и пяти секунд, как воздух посреди комнаты свернулся мерцающей воронкой, мгновение

спустя искрами опавшей к ногам Алмита.

– … оро вернусь, и только посмейте у меня списать! – закончил слегка дымящийся магистр уже в

директорском кабинете. Вопросительно глянул на начальника, и тот без слов протянул ему письмо.

Более эмоциональный Алмит курсирующими бровями не ограничился:

– Что?! Да такого просто не может быть! А как же защитные поля? Встроенные талисманы?

Собственные блоки, на худой конец?!

– Радиус поражения – двадцать верст, – неумолимо отчеканил директор Школы Чародеев, Пифий и

Травниц, словно пытаясь убедить самого себя, что это не дурной сон. – Сила воздействия возрастала

от краев к центру – двое камнедержских телепатов погибли на месте, один необратимо лишился

способностей, геринская эльфийка и еще несколько человек отделались обмороками или носовым

кровотечением. Все – единовременно. Еще хорошо, что вокруг леса и пустоши, жертв могло

оказаться куда больше.

– Но это же означает…

– Да. Галиана пытается с ними связаться, но пока безуспешно. Долина закрыта для посетителей и в

силу природных аномалий непроницаема для вестников. Верховная Ведьма уже несколько месяцев

отсутствует на рабочем месте, причем где она находится, неизвестно.

– Вы думаете, это опять… – Сегодня архимаг и магистр понимали друг друга с полуслова, что

отнюдь не доставляло им радости.

– Похоже на то. – Ксандр вздохнул и веско припечатал: – Немедленно созываем Совет Ковена

Магов! – Вон тама оно, милка, и сидить! – категорично объявила бабка, нижним концом суковатой клюки

тыча в земляной лаз шириной с ладонь. – Ты нагнись-ка, глянь получше!

Я обреченно наклонилась, хотя и так прекрасно видела полузасыпанную дыру норного типа,

обрамленную цветным куриным пухом.

– Нижей, нижей! – Та же клюка требовательно уперлась мне в поясницу, чуть не повалив на колени

перед задней стеной курятника. – Ну чаво? Сидить?

– Да нету там никого, – устало доложила я.

Найти комнату накануне праздника Последнего Колоса, на который съезжаются толпы народа со

всей Белории и Винессы, не так-то просто. И если уж подрядилась расплатиться за ночлег своим

ведьминским трудом, будь добра изображать бурную деятельность. Ну хотя бы зевать не так

демонстративно. – А ежели рукой пошуровать?

– Что ж вы сами ее туда не сунете? – не выдержав, съязвила я.

– Дык я и сувала! – Бабка гордо продемонстрировала мне забинтованный палец, размером и формой

здорово смахивающий на сортовую грушу. – А оно как грызянёть!

Я поспешно отдернула руку и выпрямилась.

– Нет уж, поверю вам на слово… то есть на палец. И что же это за «оно», по-вашему?

– Вупыр! – торжествующе объявила бабка.

Я вздохнула. Селянская классификация нежити несколько отличалась от общепринятой магической,

включая всего три вида: «вупыр», «вомпэр» и «щось такэ зубасто».

– А вы его видели?

– А чаво мне на него смотреть?! – возмущенно заскрежетала старая карга. – Бона они, болезныя, ужо

на-гляделися! По правде говоря, никакие болезни курам уже не грозили. Пятнадцать хладных тушек, рядком

выложенных на травке, безмолвно взывали к отмщению. Нахохленный петух скорбно взирал на

безвременно усопших с крыши низенькой, покосившейся избушки. Единственное перо в его хвосте

печально обвисло. Давать ведьме свидетельские показания он явно не собирался. Да я в них и не

нуждалась. Куница или хорек – поразвлеклись, передушили всех кур, а отъели и уволокли только

головы. Ночью же наверняка зверек вернется за свежатинкой. В другое время я посоветовала бы

бабке поставить у дыры охотничий капкан и не маяться дурью, но уже смеркалось, крапал дождь и

дул пронизывающий ветер, а на постоялом дворе требовали пять из трех кладней, у меня

имеющихся. Так что я глубокомысленно покачала головой, озабоченно поцокала языком и полезла в курятник на

ночное дежурство, а бабка торжественно закрыла за мной дверь на наружный крюк.

Сморщив нос, я привычным жестом сотворила пульсар и огляделась. Изнутри курятник оказался

неожиданно просторным; видимо, его переделали из хлева или конюшни. К потолку лесенкой

поднимались облепленные грязью насесты, рядом стояло несколько выдолбленных и застеленных

свежей соломкой колод – для несушек. За перегородкой дружелюбно хрюкали лопоухие свиньи,

тычась рылами в щели между перекладинами.

Сильно пахло курами и еще сильнее – ценным натуральным удобрением.

Н-да, не о таком ночлеге я мечтала последнюю неделю странствий по лесам – под непрерывным

дождем, который бесполезно даже заговаривать, ибо тучи заволокли все небо на десятки верст

окрест… Ладно, всего одна ночь, а там – три дня праздника и целый сеновал в моем распоряжении!

Хоть оргию на пару со Смолкой устраивай.

Я уселась в одну из колод, поплотнее запахнув кожаную куртку. Из противоположного угла на меня

мрачно косился петух, не уверенный в равноценности замены. По соломенной крыше шуршали

капли – то чаще, то реже, но не затихая ни на минуту. Если так и дальше пойдет, за Последним

Колосом опадищинскому старосте придется нырять – именно ему принадлежала честь срезать

последний стебелек пшеницы, специально для этой цели оставленный посреди поля.

«Через три недели после Aernatenna!» – грозно сказала Верховная Догевская Травница мне на

прощание. Вампиры тоже отмечали этот праздник, хоть и называли его по-другому.

Я задумчиво посмотрела на обручальное кольцо. Золотое, массивное, красивое… бездушное.

Фамильный перстень рода Sh’aeonell который до меня носили десятки знатных, высокородных,

безумно красивых вампирш. Куда уместнее он смотрелся бы на Лереене. Зачем Лён мне его дал?

Зачем я его взяла?! Не гожусь я на роль венценосной супруги, и когда-нибудь он это поймет… если

уже не понял.

Да, он сделал мне предложение – официальное, торжественное и высокопарное, в присутствии

Келлы и Старейшин, после чего мы оба облегченно вздохнули и преспокойно вернулись к

привычным дружеским отношениям. Лён занимался своими повелительскими делами, я –

ведьминскими, порой неделями пропадая на трактах или в Стармине, где под руководством Учителя

писала и защищала диссертацию на звание Магистра 4-й, а теперь и 3-й степени. В Догеве мне тоже

некогда было скучать – и как она только раньше без магии стояла?! По утрам у крылечка

выстраивалась вереница скорбящих зубовно, желудочно и радикулитно, неизменно возглавляемая

Кайелом; затем приходил черед бытовых проблем вроде изгнания обнаглевших мышей из амбара,

заговора крыши от протекания, вызова дождя над чахнущей репой или создания фантомного пугала

на пшеничном поле (да такого действенного, что от него без оглядки улепетывали не только вороны,

но и случайные прохожие). Даже нелюдимая Келла повадилась припрягать меня к изготовлению

снадобий, с помощью магии уваривавшихся в несколько раз быстрее.

Нам оставались только редкие свободные вечера, и за них мы едва успевали, по выражению

травницы, «запятнать себя недостойными Повелителя и Верховной Ведьмы выходками», то есть

наперегонки, с диким гиканьем промчаться по ночной Догеве, а потом до рассвета просидеть у

костра, травя байки, любуясь звездами и уплетая печеную картошку, без спросу укопанную на

ближайшем поле.

И все было просто чудесно, пока не грянула эта распроклятая свадьба…

Я тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. В чем мне немало помогла беззвучно выскользнувшая

из дыры и застывшая в шаге от нее зверушка.

Нет, не хорек. Да и на куницу любитель курятинки походил только размерами – с крупную кошку.

Трепещущий под потолком пульсар его совершенно не смущал. По бокам заостренной мордочки

чутко вздрагивали растопыренные вибриссы, то удлиняясь до нескольких вершков, то молниеносно

втягиваясь обратно. На приподнятой передней лапке в раздумье пощелкивали коготки.

Бывало, особо суровой и голодной зимой эти твари сбивались в сотенные стаи – и тогда с их пути

спешили убраться даже волки. Но одинокий упитанный экземпляр представлял опасность разве что

для двухлетнего ребенка, а посему я не торопилась на него реагировать, подпуская поближе.

Как на грех, толковых заклинаний против этой пакости не существовало – как и стопроцентно

эффективных ядов против их более заурядных сородичей. Оба вида мгновенно приспосабливались к

чему угодно, ели все подряд, а остальное портили, что, разумеется, не приводило людей в восторг.

Хитрющие глазки-бусинки скользнули по мне быстрым взглядом, но, видимо, достойным

противником не сочли, ибо крысолак азартно лязгнул зубами и, больше не отвлекаясь на подобную

ерунду, прямиком метнулся к петуху.

Не ожидавшая такой наглости, я торопливо подхватилась с места, вытягивая меч, но поскользнулась

на курином помете и с задранными ногами шлепнулась обратно в колоду, намертво в ней застряв.

Несчастная птица, вытянув шею и шумно хлопая крыльями, бросилась наутек вдоль стены, то

подскакивая, то подлетая на локоть-другой.

Взвыв от злости, я так рванулась, что колода распалась на две половинки, а солома взметнулась до

самого потолка. Крысолак, видимо, не слишком проголодался и с восторгом принял участие в

потехе, то клацая зубами у самого хвоста жертвы (вернее, того места, из которого он раньше рос),

заставляя ее с истошным кудахтаньем подлетать на локоть-другой, то приотставая. За ним, потрясая

обнаженным мечом, гналась я, но, увы, недостаточно быстро: на пятом или шестом круге петух меня

догнал и попытался укрыться у меня на голове, но не удержался и, с потрясающей виртуозностью

превратив мою прическу в украшенное грязью и перьями гнездо, скатился по моей спине. Тварь, не

раздумывая, прыгнула вслед за ним, по-беличьи растопырив в полете лапы и вытянув струной

длинный чешуйчатый хвост.

Откинув с глаз волосы и сплюнув перо, я с оттяжкой угостила ее локтем в нос. Куртка, сшитая в

Духовишах, с честью выдержала испытание. В отношении серебряных заклепок портной тоже не

сжульничал. Вряд ли, конечно, использовал металл высшей пробы, но для моих целей вполне

годился и технический.

Серебряные шипы одновременно укололи и обожгли хищника, и он, с визгом перевернувшись в

воздухе, хлопнулся на спину. Сапогом я его достать не успела – подскочив, как пружина, гадина

взбежала по вертикальной стене, на мгновение зависла на потолке, обнажив заостренные подобно

клыкам резцы во въедливом шипении, и с места, наискосок через половину чердака, прыгнула в лаз.

Я машинально махнула мечом ей вслед, но, естественно, не успела. Лезвие разочарованно

завибрировало и потускнело.

– Ну извини, – буркнула я. – Я все-таки не святая. А где эта гнусная птица?!

Петух оказался у меня над головой, на самом высоком насесте. Такой всклокоченный и несчастный,

что вся моя злость мигом испарилась.

«Леший побери, мы ведь даже не целовались ни разу… – тоскливо подумала я, с досадой вгоняя меч

в ножны. – Невеста Повелителя Догевы должна бы скакать от радости в предвкушении свадьбы,

примерять платье, выбирать прическу, рассылать собственноручно подписанные приглашения и не

заниматься ничем тяжелее вышивания жениху ритуальных портов для первой брачной ночи, дабы,

упаси боги, не сломать перед торжеством ноготь или не посадить синяк под глазом… а я вместо

этого сижу здесь по колено в…»

Я мрачно посмотрела на петуха, и он ответил мне таким же неприязненным взглядом.

И самое ужасное – меня это вполне устраивало!

Праздник Последнего Колоса проводился в конце лета, когда выдавалась свободная неделька между

окончанием уборки зерновых и началом копки картошки. Точной даты у него не было, жарким летом

– раньше, холодным и дождливым – позже. В Винессе и Белории его отмечали одновременно,

повсеместными праздниками и гуляниями.

Село Опадищи стояло ровнехонько на границе этих досточтимых государств, так что в восточном

его конце жители говорили еще на белорском языке, а в западном уже вовсю сыпали винесскими

словечками. Как вскоре выяснилось, от места жительства это не зависело – стоило какому-нибудь

селянину пересечь невидимую линию напротив колодца, как он машинально переходил на

соответствующий язык.

Возле колодца находилась и корчма, метко поименованная «Золотой серединой». Определить, на

каком языке говорят в ней, было вообще невозможно: белорский, винесский, троллий, орочий и

эльфийский сплетались в некий причудливый, но – о диво! – всем понятный диалект. Корчмарь, во

всяком случае, умудрялся правильно истолковывать даже нечленораздельное мычание и тычущий в

кружку палец – если, конечно, во второй руке клиента поблескивала монета.

Туда-то я в данный момент и направлялась. Злая, невыспавшаяся, голодная, пропахшая курами и

вымазанная грязью. Короче, настоящая ведьма. Крысолак в курятник больше не сунулся, но шмыгал

поблизости (а чем мне исправно докладывал поисковый импульс). Выжидал, пока я уберусь

восвояси, чтобы без помех продолжить пиршество. Его лаз я заделала, но выгрызть в трухлявых

бревнах новый с его-то зубами и когтями – дело пары часов. А еще проще – взбежать по наружной

стене до отдушины под крышей. И эта тварь не успокоится, пока из чистой вредности или

спортивного азарта не вырежет все куриное поголовье сарая, на данный момент представленное в

лице, то бишь клюве, единственного петуха.

Будь у бабки злая собака, проблема решилась бы очень просто: на ночь запереть ее (собаку,

разумеется, а не бабку) в курятнике – и радушный прием крысолаку обеспечен. Если и сумеет

вырваться, носа сюда больше не покажет. Людей же эти твари ни в медяк ни ставили. Перед

рассветом он наконец-то убрался, но и дураку ясно, что с темнотой опять вернется попытать счастья.

Дождь, к утру вроде стихнувший, снова повис в воздухе серой моросью чуть крупнее тумана. Я

накинула капюшон и сунула руки в карманы. Без крыши над головой не обойтись, а пока я не

предъявлю бабке хладную тушку «вупыра», о сеновале не может идти и речи. Можно, конечно, без

спросу переночевать в чьем-нибудь стогу, но, уверена, и они уже сданы приезжим за

соответствующую плату. Да и признаваться в ведьминском бессилии перед какой-то мелкой

хвостатой пакостью не хотелось.

Дорогу перебежала собачья свадьба: маленькая, встрепанная рыжая дворняга с обаятельной

мордашкой, лопушистыми ушками и лохматой метелкой хвоста, а за ней – с полдюжины

страхолюдных кабысдохов всех мастей и размеров. «Невеста» то и дело нервно оглядывалась,

каждый раз вздрагивая: «И это все ко мне?!» – но спасаться бегством почему-то не спешила. Кобели,

поймав ее оценивающий взгляд, подобострастно скалились и усиленно махали хвостами, пытаясь

произвести на даму как можно более благоприятное впечатление.

Леший побери, а я от одного жениха удрала сломя голову!

Я с завистью посмотрела вслед собакам. Им-то не надо бросать любимую работу ради «домашнего

очага», да и тонкости вроде «породистый» – «дворняга» их не волнуют…

Несмотря на непогоду, улица кишела народом в гораздо лучшем, чем у меня, настроении. Первый

день праздника Последнего Колоса был всего лишь разминкой перед главным его событием,

приходившимся на второй. Встретить его именно в Опадищах мне хотелось по нескольким

причинам: во-первых, там исстари, еще до образования Винессы и Белории, в день праздника

Последнего Колоса проводились грандиозные ярмарки. Во-вторых, торговали на них без учета

таможенной пошлины. «За что платить-то? – наигранно возмущались купцы. – Что я с одного конца

села на другой телегу морковки перевез?!» Впрочем, налог на торговлю они вносили исправно, так

что монархи обеих стран хоть и морщились, но смотрели на опадищинские ярмарки сквозь пальцы –

казне они все равно приносили ощутимый доход.

Как говорили в народе, «если ты не сумел чего-то купить на опадищинской ярмарке, значит, этого и

вовсе не существует».

Ну а в-третьих (но далеко не в последних!), мне хотелось посмотреть, как восточная и западная части

села будут традиционно выяснять, кто в следующем году пасет коров на разнотравном лужке между

двумя лесами. Решался сей животрепещущий вопрос очень просто – стенка на стенку, причем

поучаствовать в этом достойном мероприятии могли все желающие. Мало того – сельчане,

скинувшись, нанимали настоящих бойцов, которые, потрясая тупыми мечами и на всякий случай

поглубже надвинув шлемы, разыгрывали яростную битву в первых рядах, картинно укладывая или

укладываясь в штабеля с одного удара.

Никакими особыми достоинствами спорный луг не блистал, да и стадо, честно говоря, у опадищан

давно было общее, но традиция есть традиция, да и какое удовольствие – встретить у колодца

соседку из другой половины села и торжествующе заявить: «А лужок-то в этом году опять наш!»

Задумавшись, я ускорила шаг, совершенно не глядя по сторонам, и тут же налетела на здоровенного

тролля, от неожиданности выронившего надкусанную грушу.

– Смотри, куда прешь, хвыба слепая! – гневно взревел тот, оборачиваясь. И куда дружелюбнее

уточнил: – Цыпа, тебя чего – дубиной по голове треснули? Клин клином не хочешь?

– Рискни здоровьем, – усмехнулась я, вытягивая руку из кармана.

Вал от души похрустел моими косточками и довольно осклабился, когда я со стоном помахала

кистью. Так вот зачем бойцы обмениваются рукопожатиями перед поединком – чтобы лишить

противника возможности вообще держать меч, не говоря уж об азартном размахивании!

– Цыпа, с тебя два медяка. – Тролль с сожалением глянул в канаву с грязной водой, медленно

уносившей его грушу.

– Без проблем. Сейчас выпишу тебе долговую расписку, подойдешь к Повелителю Догевы и

обналичишь в счет моей зарплаты.

Вал, видимо, представил лицо Лёна по предъявлении счета, потому что его собственное заметно

погрустнело. Стребовать с самого тролля хотя бы один медяк было непосильной задачей,

подкопаться к предлогам неуплаты не удавалось при всем старании. Эту же черту в других

существах он весьма уважал, так что заковыристое пожелание удавиться этой колоссальной суммой

я выслушала с немалым интересом и удовольствием.

– Как насчет чего-нибудь посущественнее? – предложила я, кивая на корчму, до которой осталось

каких-то пять саженей.

– Давай, – охотно согласился наемник. – У них тут и пиво хорошее, варокчанское. Я вчера пробовал,

вроде не разбавляют!

– Мне лучше кваса, – торопливо возразила я.

Мы с Валом частенько пересекались на трактах, а то и работали на пару, так что случайной встрече я

ничуть не удивилась. Он-то и соблазнил меня Опадищами. Сам тролль регулярно участвовал в

праздничных побоищах на стороне винессчан или белорцев попеременно – кто больше заплатит.

Странно только, что он один, – обычно наемники съезжались на столь хлебные мероприятия

шумными компаниями, которые, впрочем, так же легко переругивались и распадались.

Я приоткрыла дверь и отшатнулась. Корчма кишмя кишела народом, к столикам едва можно было

даже протолкаться, не то что сесть. Похоже, здесь решила позавтракать добрая половина приезжих, а

учитывая погоду – заодно и пообедать, коротая время за разговорами и выпивкой.

– Ты чего, цыпа, уснула? – Вал бесцеремонно пихнул меня в спину, заставив переступить порог.

– А толку? Все равно свободных мест нет.

– Как это нет? – искренне изумился тролль. Шагнув к ближайшему столу, Вал за шкирку приподнял

сидящего там гнома и, ткнув когтем в его стул, благодушно поинтересовался: – Эй, борода, это место

свободно? Тот усиленно закивал, перебирая в воздухе ногами.

– Видишь, цыпа, надо только не стесняться спрашивать! – покровительственно заключил тролль,

отпуская гнома. Сотрапезники оного дружно пришли к выводу, что уже засиделись в этом

гостеприимном заведении, и стол на четверых поступил в наше полное распоряжение.

В корчме жарко пылал камин, так что первым делом я сняла и встряхнула куртку, вместе с сумкой

бросив ее на соседний стул.

– Цыпа, кто тебя так? – изумленно присвистнул тролль, разглядывая длинные царапины на коже

куртки, местами переходящие в дырки до самой подкладки.

– Петух потоптался, – сдуру брякнула я.

Пару секунд Вал непонимающе пялился на меня, а потом начал так гоготать, что я запоздало

сообразила, какую ошибку допустила. Ну что мне стоило приплести какую-нибудь нежить

покровожаднее?! – А ну-ка поподробнее, цыпа! Пожалуй, до Догевы не так уж и далеко, а ее Повелителю, думаю,

тоже будет интересно узнать, какие такие петухи его невесту тут топчут!

– А ты что, следить за мной нанялся? – не сдержавшись, излишне грубо огрызнулась я.

– Угу, – невозмутимо подтвердил тролль. – Прям так через пол-Белории за тобой и притащился!

Рядом с нами в вопросительном полупоклоне изогнулся хозяин корчмы. Платить полагалось вперед,

и я, отсчитав ему пяток монет, заодно высыпала на стол содержимое всего кошеля, для ревизии. Н-

да, не густо – медь пополам с серебром и одинокий золотой кладень.

– Плохо колдуешь, цыпа, – ехидно заметил наемник, внося свою долю.

– С работой в последнее время туговато, – со вздохом призналась я. – Правда, вчера какие-то

подвыпившие на поминках мужички совали мне десять кладней за поднятие из могилы «виновника

торжества», тестя обоих заказчиков. Дескать, «шоб посидел с нами за компанию, поглядел, как мы

тута для него проставились…», но я такой ерундой не занимаюсь.

– У меня тоже голяк. Правда, заказали вчера одну мерзкую бабу грохнуть… – Приветливо

улыбающаяся девка принесла наш заказ, и голос дорвавшегося до пива тролля утонул в

торжествующем бульканье.

– Кого? – рассеянно поинтересовалась я, набрасываясь на жаренные в сметане грибочки. Если у Вала

со вчерашнего вечера капли во рту не было, то у меня – крошки.

Тролль, жмурясь от удовольствия, отставил ополовиненную кружку и беззастенчиво рыгнул прямо

мне в лицо.

– Тебя.

Боровичок сработал не хуже бледной поганки, скользнув не в то горло. Вал, привстав и

перегнувшись через стол, услужливо похлопал меня по спине.

– Что-о-о?!! – наконец прохрипела я, уворачиваясь от вошедшей во вкус лапы. – И ты согласился?!

– Да ты чего, цыпа?! – обиделся Вал. – Конечно нет!

Я облегченно вздохнула.

Тролль придвинул к себе тарелку с дымящейся картошкой и возмущенно добавил:

– Это надо ж было набраться такой наглости – предложить мне бздырные сорок кладней за боевого

мага! Впрочем, я сказал, что подумаю…

– Вал, я тебя сейчас сама убью, – с чувством пообещала я. – Бесплатно, по старой дружбе!

Тролль невозмутимо отломил кусок от общего, выложенного на середину стола каравая и приступил

к еде, предварительно выполнив необходимое санитарно-гигиеническое действо, то есть вытерев

руки о штаны.

– Ну я и подумал, – продолжал он с набитым ртом. – Может, провернем это дельце на пару?

– С меня труп, с тебя посреднические услуги? – съязвила я.

– Ну можно не весь, – «утешил» меня тролль. – Обойдемся какой-нибудь характерной частью!

Я гулко постучала себя по лбу костяшками пальцев, но наемник истолковал этот жест по-своему, с

интересом покосившись на мою голову. Я поспешно отдернула руку.

– Рука тоже подойдет! – алчно заверил Вал. – Особенно вон та, с колечком. Его, кстати, мне тоже

очень подробно описали…

– Кто? – Я машинально прокрутила кольцо на пальце, повернув печаткой внутрь.

– У меня был соблазн отдернуть ему капюшон, но, боюсь, это означало бы окончательный срыв

сделки, – хмыкнул тролль. – Цыпа, чего ты так дергаешься? Одолжишь колечко, выкопаем на

кладбище какую-нибудь бабу посвежее, оттяпаем ей руку, сдадим клиенту, поделим денежки, а там

подсмотрим, куда он ее выкинет, и подберем!

Грибочки уже не казались мне такими аппетитными. Я демонстративно стиснула окольцованную

руку в кулак и с мрачным видом сунула его троллю под нос, чтобы даже не надеялся.

– Как он хоть примерно выглядел?

– Мужик, среднего роста, в длинном плаще с поясом, как у дайнов, только черным. На колдуна

здорово смахивал, и повадки такие же паскудные – голос негромкий, вкрадчивый, движения

плавные, но гхыр за ними уследишь. – Вал задумчиво поболтал в кружке остатки пива и добавил: –

И, похоже, с ним еще двое типов сшивались, только не рядом, а чуть в сторонке. Делали вид, что

между собой болтают, а сами так в нашу сторону и зыркали.

– Если еще раз их увидишь – узнаешь?

– Спрашиваешь! – оскорбленно фыркнул наемник. – А чем, по-твоему, я все утро занимаюсь?

Высматриваю этих дхуров, но покуда без толку. Видать, отсиживаются где-то, не желают на людях

светиться… – Хочешь сообщить, что согласен? – съязвила я.

– Сообщить-то я им и так могу – они намекнули, что завтра сами ко мне подойдут. Нет, хотел

вызнать, где они остановились. Не люблю вслепую работать: ухлопаешь клиента, а заказчик как в

воду канет! И что мне тогда с твоей башкой делать?! Разве что женишку обломавшемуся со

всяческими соболезнованиями подарить – пусть в гостиной над камином на память прибьет…

– Вал!!!

– Да ладно тебе, пошутить уже нельзя? – Тролль продолжал невозмутимо чередовать выпивку и

закуску. – Расслабься, цыпа, я напарников не продаю!

– Разве что за деньги, – с обреченным вздохом поддакнула я. – Что ж ты сразу за ними не проследил?

– Не дали, – чавкая, неохотно признался наемник. – Профессионалы, гхыр хатт в дроппу! Покуда

колдун с глаз не скрылся, с места не тронулись, а потом в разные стороны разошлись. Я тоже не

гблихх сопливый, чтобы за кем-то одним увязаться, – наверняка бы через пять минут по затылку

схлопотал. Уверен, они друг дружку подстраховали и снова скучковались. Да и не больно-то к этим

вампирам подкрадешься…

Час от часу не легче! Неужели опять ложняки?! Нет никакой гарантии, что мы переловили всех

арлисских метаморфов, а у них на меня не то что зуб – клыки в три ряда! Но после

позапрошлогоднего случая все белорские селения обвешаны защитными амулетами, ложняки к ним

и на версту подойти не посмеют. Да и что это за дурацкая история с сорока кладнями?! Куда проще

завладеть телом моего хорошего знакомого и, выманив меня куда-нибудь на пустырь, неожиданно

пырнуть кинжалом под ребро.

– Вампиры?! Ты уверен?

– Ну один так точно. Сквозь кусты напролом полез – хоть бы веточка шелохнулась! – со смесью

досады и восхищения заметил тролль.

– Может, эльф? – с робкой надеждой предположила я.

– На кой эльфу бороду клеить? К тому же кареглазых среди них – раз, и обчелся. – Вал помолчал и

уже серьезно добавил: – Цыпа, а ты уверена, что белый наряд, в котором тебя жаждут увидеть в

Догеве, – это именно свадебное платье?

– Ты на что намекаешь?!

Тролль поморщился:

– Цыпа, это у тебя перед свадьбой мозги набекрень. Я не имею в виду твоего драгоценного упыря,

хотя на его месте не стал бы тратиться на наемников, а придушил тебя лично. Но кого-то ты здорово

достала. Уверен – эти типы знают, чья ты невеста. И при этом согласны раскошелиться за повод

утереть скупую вампирью слезу.

– Но это же совсем не значит, что они из Догевы! – возмутилась я. – Мало ли кому я дорогу

перебежала! И потом, ты же им в рот не заглядывал. Может, это вовсе и не вампиры! Или

полукровки, которым закон не писан. Слушай, если им так уж хочется заполучить мою голову,

думаю, они не будут против и всего остального? Тогда я им лично поднесу и вручу!

Тролль с сомнением покачал головой, но все же пообещал:

– Как только они объявятся, я тебе сразу свистну. Но «гонорар» чур пополам!

– Можешь хоть весь забирать! – в сердцах бросила я, допивая квас.

Вал заглянул в свою, тоже опустевшую, кружку, одобрительно хмыкнул и продемонстрировал мне

выжженную на дне надпись «Выпий щэ!». Торопиться было некуда, так что мы последовали

хорошему совету. Вал первым бросил корчмарю монету, и тот, не разобравшись, отсчитал ему сдачу

как с двух кружек, хотя до этого мы расплачивались каждый за себя. Тролль гневно засопел, но, как

ни странно, смолчал.

Я задумчиво отправила в рот последний грибок, почти не ощутив его вкуса. Запрокинула голову,

допивая остатки кваса, но тут же поперхнулась и поспешно отставила кружку в сторону. По

потолочной балке (чердачного перекрытия в корчме не было) неспешно и целеустремленно

шествовала серая хвостатая тварюга, алчно поглядывая на подвешенную к брусу косичку из чеснока

и колосьев пшеницы. Вряд ли ее потянуло на остренькое или мучное. Похоже, конечной целью был

поднос с пирожками, опрометчиво выставленный служанкой на стойку под самой плетенкой.

Вал проследил за взглядом моих хищно сузившихся глаз и недоуменно хмыкнул. Эка невидаль, в

городских трущобах эти твари как кошки средь бела дня под ногами шмыгают!

– А это, – мрачно пояснила я, – уже мой клиент!

Крысолак добрался до перекрестья балки с вертикальной опорой, попытался обойти ее по краешку,

но не удержался и соскользнул с бруса. Увы, не упал, а как ни в чем не бывало продолжил путь по

его нижней стороне.

Вообще-то в корчме не принято ни с того ни с сего разбрасываться боевыми пульсарами, но грех

упускать такой случай!

Я постаралась слепить максимально маленький сгусток энергии, при этом не давая ему перейти в

световой. Не хватало еще подпалить или вообще напрочь снести крышу заведения!

Самонаводящийся на таком расстоянии не получится, но мишень довольно крупная, да и я на

глазомер вроде не жалуюсь.

Вал, затаив дыхание, увлеченно наблюдал за процессом, откинувшись на спинку стула. Сам наемник

без проблем «снял» бы крысолака одним броском ножа или той же кружки, но помогать ведьме без

ее просьбы (вернее, обещания поделиться гонораром) не собирался.

Я оперлась локтем о стол, покачала рукой, прицеливаясь. И резко, словно выпуская на волю

трепыхающегося в скрюченных пальцах мотылька, разжала кулак.

То ли крысолак что-то почуял, то ли ему просто надоело болтаться вниз головой, но дожидаться

пульсара он не стал, одним внезапным прыжком перескочив на возмущенно закачавшуюся плетенку.

Я вполголоса ругнулась. Пульсар вхолостую скользнул вдоль балки, перебив чесночную косу в

основании, и крысолак вместе с дымящейся плетенкой шмякнулся прямо на вожделенные пироги.

Когда по корчме ни с того ни с сего начинают свистеть пульсары, по меньшей мере половина

посетителей прекратит меланхолично двигать челюстями и заинтересуется оным фактом. Но когда

вслед за этим прямо с потолка падает здоровущая серая тварь и раздается истошный визг служанки,

как раз взявшейся за блюдо, всеобщее внимание обеспечено!

Крысолак льстиво прижал уши, вонзил зубы в ближайший пирожок и размашистым прыжком

перемахнул на стену, опрокинув блюдо. Засиживаться там он тоже не стал, ибо при виде такой

наглости о приличиях забыла не только ведьма. В бревно с хрустом воткнулось около дюжины

всевозможных ножей – от изящной эльфийской «пчелки» длиной с ладонь до тяжелого орочьего

ятагана. Еще столько же бесславно осыпалось на пол. Вильнув хвостом, тварь виртуозно

прошмыгнула между частоколом из лезвий, соскочила на пол и, попетляв среди бестолково

топочущих ног, юркнула в кошачий лаз под дверью и была такова.

– Пожалуй, цыпа, сорок кладней не такая уж и оскорбительная сумма, – оскалился тролль.

– Ты тоже не попал, – огрызнулась я.

– А мне за это платили? – парировал наемник и пошел выдирать кинжал.

В корчме потихоньку восстановился порядок. Служанка собрала раскатившиеся пироги и подмела

осколки блюда. Корчмарь, пыхтя, полез на стойку – подвешивать укороченную плетенку обратно.

Тролль заболтался с каким-то знакомым, и я не стала дожидаться его возвращения – прощально

взмахнула рукой и, накинув куртку, вышла из корчмы. Небо оставалось равномерно серым, но вроде

бы слегка посветлело. Дождь по крайней мере прекратился.

Из головы не выходили брошенные Валом слова. Красочно представлялись то Старейшины, то

Келла, то почему-то Кайел, которые под покровом темноты и капюшонов сговаривались с

личностями самого злодейского вида, изменив голос до гнусавого шепота. Да нет, ерунда какая, они

же как раз не хотели отпускать меня из Догевы! Тогда кто? И за что?!

За спиной послышалось деликатное покашливание:

– Господыня видьма, я так розумию?

Я, не отвечая, резко развернулась на каблуках, заставив говорившего испуганно отпрянуть и

несколько путано представиться:

– Я-то сам головою опадищинским буду, Олдеем Похлэбатко. Точнише, винесской його частины. За

порядком в ий наглядаю, ну, сталбыть, и честь йоной на мэнэ. Вгледив, как вы в корчми колдували,

ну и подумав, що надыть пидийты, познайомытыся…

Я задумчиво оглядела щупленького усатого мужичонку, пытаясь определить, где именно хранится

данная честь – в лаптях, высокой шапке, зауженных к низу штанах или длинном зипуне,

перепоясанном традиционным, широким и красным, винесским кушаком с кисточками.

– Вольха. Познакомились. Очень приятно. И что?

Мужик еще раз кашлянул и, видя, что я не расположена к задушевной беседе о погоде, сразу взял

быка за рога:

– Мэнэ ось вирни люды донэсли, шо белорцы, сталбыть, мага да сэбэ в дружину завербувалы. Так

вин, собака, за десять кладнив пообицяв таку потеху винесспям организуваты, що, мов, мы и за

тыждень порты не видстираймо. Ну я и подумав: мы-то чем гирше?! Невже ж десять кладнив на такс

гарне дило не нашкрябаэмо? А? – Староста заискивающе заглянул мне в глаза.

– Вообще-то я тоже белорка.

На самом деле я просто искала благовидный предлог отказаться. Магистру практической магии

несолидно размениваться на ярмарочные фокусы. Но с другой стороны… когда у тебя в кармане

меньше двух кладней, привередничать не приходится. Конечно, можно вернуться в Догеву – благо

до нее всего полтора дневных перегона – и потребовать свою верховноведьминскую зарплату за три

месяца (просто так просить деньги у Лёна я стеснялась, я и без того жила в Догеве на всем готовом –

это не считая подношений от благодарных клиентов!). Отдать-то мне ее отдадут, но тут же заставят

отрабатывать, разгребая скопившиеся дела. А потом Келла припряжет меня к предсвадебной суете, и

прости-прощай три последние недели вольной жизни. Нет уж, лучше десять кладней здесь, чем сто –

там! – Ну та шо? – неподдельно изумился Олдей и внезапно на чистейшем белорском продолжил: – У

меня вообще родной брат на этой стороне села живет, а скидывается на нашу – ежели, конечно, не

разругаемся накануне. И остальные так делают, потому как село одно и все друг другу свояки!

Я огляделась и сообразила, что мы действительно прошли мимо центрального колодца, пропустив

нужный мне поворот. Пришлось возвращаться.

– Что именно от меня требуется?

– А это уж вам лучше знать, госпожа ведьма. Ну, припугните их как-нить пострашнее, молниями там

посверкайте, мороков каких наведите… щоб, сталбыть, аж засычало, загудило та засвыстило! –

Винесчанин мимикой и руками вдохновенно изобразил требуемый объем ужаса, долженствующий

обратить войско неприятеля в постыдное бегство.

Заслушавшись, я снова пропустила развилку с колодцем и, решив больше не рисковать,

остановилась. Обсудив еще кой-какие организационные вопросы, мы расстались, весьма довольные

друг другом. Олдей не поскупился выдать мне три кладня аванса и даже намекнул на премиальные.

Я, в свою очередь, пообещала озадачить белорцев стиркой как минимум на месяц.

Ладно, а теперь займемся серьезными делами. Я наконец-то свернула куда следует и вместе с

шумной толпой прошла в ярмарочные ворота.

Опадищинская ярмарка и впрямь впечатляла. Вдаль уходили бесконечные торговые ряды, по

периметру выстроились оптовые возы. Ближе к входу торговали овощами и фруктами, дальше

просматривались острые верхушки палаток с кустарными товарами.

Я собиралась пройти продуктовые ряды насквозь, но задержалась, очарованная ворохами ярко-

красных винесских яблок. Как водится, самые дешевые и красивые плоды оказались у самой

жуликоватой с виду торговки. Пару минут мы, невинно глядя друг другу в глаза, под возмущенный

скрип весов выясняли, что перетянет – магия или привязанная к чашке весов веревочка. Победила

дружба, то есть я заплатила за настоящий вес. Ссыпав яблоки в сумку, я двинулась было дальше, но

тут идущий впереди грузчик споткнулся о собаку и с красочными комментариями растянулся

посреди дороги, усеяв ее персиками из выроненной корзины. Народ, разумеется, кинулся подбирать,

вмешался хозяин добра, а там и парочка следящих за порядком стражников, еще больше усилив

суматоху. Не дожидаясь, пока дорога расчистится, я бочком протиснулась между двумя лотками и пошла по

соседнему ряду. Под ногами похрустывала ореховая скорлупа, над головой с чириканьем пронеслась

воробьиная стайка. Поток покупателей медленно полз вдоль прилавков, увлекая меня за собой.

Кроме одной девушки, столбом застывшей посреди прохода и потому резко выделявшейся из толпы.

Толчков и ругани она как будто не замечала, сосредоточенно высматривая кого-то в соседнем ряду.

Даже привстала на цыпочки, на мгновение повернувшись ко мне удивительно знакомым профилем.

Я расплылась в радостной улыбке и начала интенсивно проталкиваться вперед, вызывая не меньшее

возмущение народа, пока не очутилась прямо за ее спиной.

– Орсана, привет!

Реакция была, мягко сказать, странная. Вздрогнув и присев, как будто я не шутливо дернула ее за

косу, а неожиданно заорала в ухо или со всего маху огрела по голове пыльным мешком, подруга

обернулась с выражением такого неподдельного ужаса на лице, что я поспешно глянула через плечо,

недоумевая, что же ее так напугало.

– В-вольха? – с трудом выдавила Орсана, кривя губы в вымученной улыбке. – Шо ты тут робишь?!

Я сообразила, что сей «теплый» прием предназначался именно мне. Глянув на мое растерянное и

помрачневшее лицо, девушка торопливо, словно опасаясь, что я развернусь и уйду, ухватила меня за

рукав и, мучительно пытаясь изобразить гримасу поприветливее, сбивчиво затараторила:

– Вольха, прости, я зовсим не хотела тебя обидеть! Просто я не очикувала тебя здесь увидеть, я

думала… – Орсана запнулась и смутилась еще больше.

– Что?

– Что я тебя здесь не увижу! – совсем уж бестолково закончила подруга и вдруг, просияв, с

радостным воплем заключила меня в объятия: – Вольха, як же я рада тебя видеть!

Я, совсем уж ничего не понимая, машинально сомкнула руки на ее спине. Насколько я знала, Орсана

в свои двадцать четыре года умудрилась дослужиться до сотника и успешно продолжала в том же

духе, умиляя такого же бравого папашу. Что она делает в Опадищах, если какой-то месяц назад сама

хвасталась мне в письме, что именно ее сотне поручено охранять королевский дворец во время

праздничного бала?! Удовольствие, конечно, сомнительное, зато какая честь!

– Орсана, что случилось? – Я решительно высвободилась и, взяв подругу за плечи, пытливо

заглянула ей в глаза. Вернее, попробовала.

– Ничего, – торопливо возразила Орсана, изображая блуждающее косоглазие.

Я поняла – не признается, хоть ты ее режь.

Еще один неприятный сюрприз – на шее у сотницы висел какой-то амулет, защищающий от

телепатии. И весьма неплохой, шпионский. При желании, конечно, я бы его пробила, заработав

головную боль себе и ей, но незаметно прочитать мысли уже не получилось. Он отреагировал даже

на попытку проникновения – легонько завибрировал, заставив девушку машинально прижать его

рукой сквозь куртку.

– Орсана, неужели ты подалась в тайную разведку?!

– Нет, что ты! – возмутилась подруга, обрадованная, что может честно ответить хотя бы на один

вопрос. – Я здесь… по личным делам.

– Ясно. – Я пожала плечами и сделала вид, будто собираюсь ее обойти. – Жалко, что ты так занята…

личными делами. Ладно, поболтаем как-нибудь в другой раз…

– Нет, что ты! – Орсана уцепилась за мой локоть с такой же горячечной искренностью, с которой

пять минут назад мечтала оказаться куда подальше от меня. – Я приехала на свиткування,

развлекаться, и буду только рада компании, тым бильш твоей!

Уж не знаю, что наемница понимала под «развлечениями», но поверх неброской походной одежды

на девушке серебрилась кольчужка, пóтом и кровью… тьфу, метлой и шваброй добытая в драконьем

логове. Из-за левого плеча выглядывала рукоять раздобытого там же меча, из-за правого – туго

набитый колчан. Вдоль бедра двумя плавными изгибами змеился притороченный к поясу лук со

снятой тетивой.

С подругой явно творилось что-то неладное, и бросать ее в таком состоянии я, конечно, не

собиралась. Ладно, захочет – расскажет, а нет – рано или поздно само всплывет.

– Ты кого-то ждешь? – на всякий случай уточнила я.

– Нет, – снова подобралась подруга. – Так… осматривалась.

– Что-нибудь насмотрела?

– Нет. Мне все равно куда идти, если ты об этом.

Мало-помалу беседа наладилась. Орсана старательно обходила тему своего появления в Опадищах,

но на прочие вопросы отвечала охотно. Мы съели по пирожку со сливами и традиционно

посплетничали о королях, подруга рассказала несколько легионерских баек, я – ведьминских.

Разумеется, в конце концов разговор свернул на предстоящую свадьбу.

– Вольха, – неожиданно серьезно и озабоченно сказала Орсана. – До весилля осталось всего три

недели, мабуть, тебе стоит вернутыся в Догеву и самой заняться его подготовкой? Да и Лён,

наверное, переживает, куда ты запропастилась…

Теперь пришел мой черед отмалчиваться.

– Ты его не любишь?

Я досадливо пнула подвернувшийся под ногу огрызок и со вздохом призналась:

– Люблю, Орсана. И, кажется, с каждым днем все больше и больше… В том-то и дело. Я не хочу все

испортить этой дурацкой свадьбой!

– Дуристь яка! – возмутилась подруга. – Мой батька до сих пор маму на руках носит! То есть носил

бы, если б поднять смог…

Несмотря на то что полнота в Винессе считалась синонимом красоты, воображаемая картинка меня

не вдохновила: замужняя я пудов эдак семи – и по-прежнему, молодой и стройный Лён, с ужасом

примеривающийся перенести это «сокровище» через ручеек, что раньше проделывал не

задумываясь. На сцене красочного плюха и сдавленного хрипа снизу я тоненько застонала вслух.

Орсана удивленно покосилась на меня, но объяснений, разумеется, не дождалась.

– Погоди. – Я наконец заметила то, ради чего, собственно, и забрела на торжище. – Подождешь меня

здесь? Подруга неохотно кивнула, невесть зачем скользнув рукой к оголовью меча.

Предполагалось, что багровый полумрак и светящийся кристалл на высоком треножнике, окутанный

извивающейся паутинкой молний, придадут лавке таинственность. Но мне такая обстановка

показалась довольно заурядной, как на кафедре теоретической магии, где готовили преподавателей,

разработчиков заклинаний и мастеров амулетов. Последний-то мне и понадобился.

Сухощавый старичок в темно-синей мантии неспешно закрыл книгу и вопросительно глянул на

клиентку поверх прилавка. Вкрадчиво вещать: «Подойди же ближе, о юная дева, и обрети то, что ты

так долго искала, – всю мощь магии вот в этом амулете от запора всего за три с половиной кладня», –

или что-нибудь в том же рекламном духе он не стал, безошибочно распознав коллегу. Я коротко

кивнула в знак приветствия и сразу перешла к делу:

– Как вы думаете, что это такое?

Маг, не выказав ни малейшего изумления, бережно принял из мох рук «ромашку» кристаллов на

заостренном железном стебле. Спрятал в чашечках ладоней и прикрыл глаза, вслушиваясь. Потом

размеренно, будто читая с листа, заговорил:

– Самородные аметисты. Нешлифованные, прямо из друзы.

[7]Похоже, элгарского происхождения, только там встречается такой насыщенный лиловый

цвет. Магический компонент… хм… остаточные следы заклинаний, по одному на камень. Слишком

слабые, так что затрудняюсь определить, каких именно. Самоделка, зачарована довольно грубо, но

по всем правилам, с использованием прямого контакта с источником силы.

– Некромантия или природный источник? – на всякий случай уточнила я.

– Скорее… хм… магия крови. Добровольно отданной, вероятнее всего, своей. Хотя не гарантирую.

Амулет недавно деактивирован и для повторного использования уже не годится, но вы вполне

можете предложить эти камни ювелиру. Третья лавка по седьмому ряду.

– Спасибо. – Я положила на прилавок последнюю монету.

Мастер невозмутимо смахнул ее в ящик и слегка поклонился – мол, заходите еще.

Я задумчиво придержала порывавшуюся хлопнуть дверь. Н-да, пустышка. Хозяин дракона не

обращался за помощью к мастерам, делал все сам от и до. А я-то надеялась вычислить его через

продавца – вдруг да вспомнил бы клиента…

Впрочем, я вообще сомневалась, что копаю в правильном направлении. Прошло больше месяца, я

давно успела потратить и забыть вырученные за духовитого духовищинского дракона кладни. Но за

неимением других вариантов решила проверить хотя бы этот.

«Как же ты мне надоела, ведьма!»

Интересно, когда это я успела ему надоесть? Выходит, мы встречались по меньшей мере дважды. И

оба раза его почему-то не вдохновили.

Леший, как некстати я утопила сумку с черновиком диссертации! Конечно, большую часть

материала я могла восстановить по памяти, но кое-что успело напрочь из нее стереться. Особенно

малозначительные на тот момент детали, в которых, возможно, и крылась разгадка.

Я мысленно перебрала в уме всех знакомых магов. Именно «знакомых». Друзей среди них можно

было по пальцам сосчитать. Как, впрочем, и врагов. Большинство поддерживало по отношению к

конкурентке вежливый нейтралитет. Враги предпочитали невежливый. Но представить, чтобы тот же

Каррек Черный, у которого я из-под носа увела прибыльную работенку по сопровождению

сплавного леса вниз по Вилюке (тамошние водяные повадились ставить поперек реки заторы из

водорослей, требуя откупного за проезд; плотовщики решили, что разок шугануть их магом выйдет

дешевле), за такую мелочь сговаривался с местным отребьем на предмет закупки моей головы?! Нет,

он уже разок попытался открутить ее вручную, и с тех пор мы старательно обходили друг друга

стороной… Кому-то я должна была подгадить намного больше. Но если это давний враг, почему он развил

такую бурную и в то же время дурацкую деятельность по найму убийц именно сейчас?! Это даже на

месть не похоже, от меня как будто просто хотят избавиться. Любым способом. Чтобы не надоедала.

Да еще вампиры эти…

– Вольха, можешь не отвечать, – не выдержала подруга, безуспешно пытаясь подстроиться к моему

безоглядному движению куда-то напролом через помойку на дальнем краю рынка. – Но, здаэться

мне, у тебя какие-то проблемы!

– Могу не отвечать, – рассеянно подтвердила я, останавливаясь и недоуменно оглядываясь по

сторонам. Куда это меня занесло? Вокруг громоздились кучи из плесневелых овощей, лохмотьев капустных

листьев, обломков ящиков, мосластых костей с ошметками мяса, треснувших тележных колес и

прочего рыночного мусора, по которому перепархивало воронье. Рыночные ряды остались сзади и

сбоку, впереди щерился овраг. Н-да, здесь мы не выберемся, надо возвращаться к воротам…

Девушка обиженно фыркнула и скрестила руки на груди, но получила лишь мстительную ухмылку.

Впутывать подругу в свои магические разборки я не собиралась. Если этот тип не погнушался

воспользоваться услугами наемника, он не остановится и перед…

– Лягай!!! – заорала Орсана, одновременно что есть силы толкая меня в бок.

Один болт с чавканьем утонул в куче полусгнивших яблок, второй улетел куда-то вдаль. Вороны с

карканьем взвились в воздух, одним глазом высматривая нарушителя спокойствия, а вторым кося в

нашу сторону – не перепадет ли им чего-нибудь посущественнее плесневелого творога? К их

огромному огорчению, мы торопливо уползли под прикрытие ближайшей кучи, оставляя за собой

красный след из давленых помидоров. Пока я брезгливо отряхивала с груди куски гнилого кабачка,

Орсана быстро и сноровисто собрала лук. Тренькнула пальцем по тетиве, положила на нее стрелу, а

на колени – еще парочку, но высматривать цель не спешила. Потому что цель, скорее всего, в это

время высматривала нас.

– Как ты вообще ухитрилась его заметить?!

– Выпадкова оглянулась и вгледила высовывающийся из-за хламья арбалет. Вовремя завопила – он

не успел толком прицелиться, занервничал, пальнул дублетом и промазал.

– Значит, сейчас он лихорадочно перезаряжается и его можно взять тепленьким? – оживилась я,

пытаясь осторожно выглянуть за край кучи. Без особого успеха. Все, что я увидела, – россыпь таких

же куч, за некоторыми из которых можно было стоять в полный рост.

– Якщо це «он», а не «они», – охладила мой пыл подруга. – К тому же в одной из ярмарочных

палаток я видела последний писк сезона – трехзарядные орочьи арбалеты. Точность неважная, но с

двадцати саженей попадет даже ребенок. И лично я бы скорише сменила позицию, краще за усе –

зашла жертве в тыл, а там уж без спешки перезарядилась.

Высказав свое авторитетное мнение, Орсана пригорюнилась, и я вместе с ней. Вблизи такого

большого скопища людей поисковый импульс оказался бессилен. В сторону рынка он просто не шел,

рассеиваясь от эманации толпы, а по возвращении от непреодолимого для него оврага так сильно

искажался, что я смогла только с огорчением констатировать: стрелявший в нас тип никуда не ушел,

затаившись где-то неподалеку. Доносившийся с торжища шум мог заглушить марширующую армию,

не говоря уж о парочке крадущихся к нам бандитов. Даже если бы те демонстративно топали.

Конечно, можно поставить магический щит (что я и сделала), но он, как и обычный, защитит нас

только с одной стороны. Круговой же отнимает слишком много энергии и несовместим с большей

частью боевых заклинаний. Да и обычный я дольше часа не продержу. Использовать же что-нибудь

тщательно выплетаемое и сокрушительное вроде огненного града, испепеляющего все в радиусе

сотни саженей, ближе чем в версте от человеческого поселения запрещено магическим кодексом.

Сперва надо выманить этого мерзавца в чистое поле или хотя бы просто на открытое место.

– Давай высунем сапог на палке и посмотрим, откуда он пальнет.

Орсана выразительно округлила глаза:

– Вольха, где ты бачыла человека, который вылезает из-за кучи ногой вверх?!

– Можно высунуть сбоку.

– Один гхыр. Если цей злочынець не полный идиот, он не станет стрелять по подозрительно

беспечным сапогам. Ось по голове – це дило…

Пришел мой черед возмущенно коситься на подругу. Похоже, моя голова стала самым популярным

товаром на нынешней ярмарке. И как я сразу не сообразила, что Вал вряд ли единственный наемник,

кому поручили миссию по ее принудительному отделению от остальной фигуры?! Не повезет

одному – авось второй удачливее окажется. Сам колдун пока предпочитал не высовываться – то ли

опасался оставить след своей волшбы, по которому его сможет вычислить Ковен, то ли попросту

боялся сойтись со мной лицом к лицу.

– Ладно, рискнем, – решилась я. – Держи лук наготове!

Я сняла мешающий щит и несколькими вдохновенными пассами выколдовала рыжеволосый фантом

в черной куртке. Представить себя со стороны довольно сложно, и результат мне определенно не

польстил, но я надеялась, что стрелок не станет тратить время на детальное изучение этой жуткой

морды, а, возрадовавшись, поскорее спустит курок.

Так оно и вышло. Не успел фантом даже наполовину выплыть из-за кучи, как спаренный свист дал

понять, что приманка заглочена вместе с поплавком. Орсана тоже не дремала. Болты и стрела

прошили иллюзию в противоположных направлениях, и она, не выдержав такого обращения,

протестующе лопнула. Из-за дальней кучи раздался короткий сдавленный вскрик не то боли, не то

ужаса, но предсмертного хрипа или звука падения не последовало. Но теперь, по крайней мере, мы

знали направление и убедились, что он один. И, решительно сплотив ряды, под защитой щита

бросились на приступ вражеской кучи.

Увы, стрелок не соизволил нас подождать, оставив в качестве трофея лишь несколько отпечатков

сапог и пятно крови размером с ладонь, от которого тянулась редеющая цепочка капель. Я

наклонилась, задумчиво перебрала над ним пальцами. Мужчина, эльф, незнакомый. Тот, кого Вал

принял за вампира, или случайный наемник?

– А вдруг он снова где-то затаился и перезаряжается?

– Сомневаюсь. Кажется, я прострелила ему плечо. – Орсана разобрала лук и приторочила к бедру. –

Но предлагаю поскорее вернуться на рынок, в толпе безопаснее. И, может, все-таки объяснишь, что

происходит?! Я еще раз поглядела на пятно и зябко поежилась. Слухи о неуязвимости магов сильно преувеличены.

Да, я не побоюсь выйти один на один против упыря, до того сожравшего дюжину рыцарей в полных

доспехах и даже не поперхнувшегося. Но когда я выслеживаю нежить в глухом урочище, все мои

чувства напряжены до предела, а то и обострены соответствующими заклинаниями или снадобьями.

Не могу же я вечно ходить по улицам на цыпочках, нервно озираясь, прислушиваясь и при малейшей

опасности швыряясь пульсарами или ныряя в лопухи! А спать когда?! Вдруг неизвестный колдун

этого и добивается – измотать меня наемниками, а через пару деньков заглянуть лично и взять

голыми руками?! Нет, похоже, без помощи мне все-таки не обойтись…

– За мной кто-то охотится, – нехотя призналась я, уже подходя к рыночным палаткам.

– Надо же, никогда бы не догадалась! – Подруга с наигранным изумлением поцокала языком. – А ты

уверена? Я кивнула себе под ноги. Посреди дороги валялись обломки измазанной кровью стрелы.

– Надо было с зазубренным взять, – мстительно буркнула Орсана, наклоняясь за наконечником. –

Чем же ты ему так насолила?

– Не знаю. Но если поймаю, еще и наперчу! – Я растопырила руки и скептически осмотрела

заляпанную сверху донизу куртку.

– И совсем никаких идей?

Я медленно покачала головой, прикусив нижнюю губу. Подруга, видимо, поверила и деловито

поинтересовалась: – Где ты остановилась?

– В курятнике с перспективой на сеновал. А ты?

– Только что приехала. Сунулась было на постоялый двор, но там заняты даже лавочки под навесом.

Хорошо хоть коня позволили на пару часов привязать.

– Пойдем ко мне, – предложила я. – Может, удастся договориться с моей хозяйкой. Она, правда,

боится чужаков на постой пускать, но я что-нибудь придумаю…

– Ась?! – Бабка, переплетя руки на верхушке клюки, подозрительно сверлила Орсану маленькими

колючими глазками.

– Упырь ваш, говорю, жуть какое злобное и опасное чудище, одной мне с ним ну никак не

совладать! – гаркнула я, теряя терпение. – Вот, знакомую себе на помощь позвала! Подержит упыря,

покуда я его заколдовывать буду!

Орсана содрогнулась, но тут же взяла себя в руки и изобразила горячую готовность способствовать

этому нужному и опасному делу.

– Ну ежели так… – наконец смилостивилась старуха. Скрипнула дверь, звякнул крюк, и мы

очутились во мраке курятника уже втроем. Петух покосился на прибавившийся гарем еще тоскливей,

сильно подозревая, что у его хозяйки на старости лет поехала крыша, если взамен кур она подсунула

ему этих мерзких баб. Впрочем, долг превыше всего – петух встряхнулся, скосил на меня круглый

глаз и неуверенно поинтересовался:

– Ко-ко-ко?

– Извини, но я обручена с другим. Давай останемся просто друзьями, – со смешком предложила я.

После обеда я отоспалась, Орсана покараулила. Теперь настал мой черед. Уставшая за день подруга

блаженно растянулась на охапке соломы, загодя притащенной от ближайшего стога. Венок со

Смолкой стояли в смежной с курятником конюшне. Через отдушину под крышей было слышно, как

они хрупают овсом из общего корыта, скаредно фыркая друг на друга. Пригревшийся у меня на

коленях петух распушился и задремал, изредка сонно пощелкивая клювом. Орсана тоже заснула

почти мгновенно.

Сегодня я подготовилась к визиту крысолака куда основательнее: поставила обратный защитный

контур, то есть пропускающий внутрь, но не дающий выйти, несколько магических капканов и – чем

леший не шутит? – один обычный, одолженный у здешнего кузнеца. Торчать здесь еще одну ночь я

не собиралась и была преисполнена решимости изничтожить паршивца любой ценой. Даже если от

курятника останутся только щепки.

Я успела сгрызть три яблока, когда видимый лишь мне контур мигнул и пошел меленькими, быстро

сгладившимися волнами. Нет, его не пересекали и не пытались тихонько взломать, скорее всего он

отреагировал на общее изменение магического фона.

Где-то по соседству колдовали.

Я торопливо погасила пульсар, взамен прошептав заклинание ночного видения. Бесшумно потянула

меч из ножен и вздрогнула, остановившись на середине. Клеймо в основании ярко, требовательно

мерцало, как в Духовищах. Что за ерунда?! Ни до, ни после я за фендюлинским клинком такого не

замечала. Ну поблескивал, чуточку разогревался, как любой артефакт при активации…

Меня прошиб холодный пот. А что, если клеймо предупреждает об одном и том же?! Насколько я

помнила из школьного курса, у каждого артефакта есть основное предназначение и (не обязательно)

несколько косвенных как побочный эффект. Например, золотое кольцо Учителя позволяло ему

быстро и с минимальными усилиями открывать телепорты, при этом являясь мощным накопителем

магической энергии, как мой агатовый браслет. Реар Лёна попутно защищал от телепатии, а с

помощью кристалла двух стихий старминские маги не только управляли погодой, но и успешно

исцеляли ревматизм.

Что, если отражение заклинаний и действенность против нежити – всего лишь побочные эффекты

клинка? Тогда какое же предназначение отвел своему мечу жуликоватый святой?! Эх, жаль, не

сообразила показать его мастеру амулетов… а теперь придется выяснять экспериментальным

методом. Я решительно вытянула клинок до конца, положив ножны возле Орсаны. На всякий случай

запихнула покорившегося судьбе петуха в сумку и, не будя подругу, прошла прямо сквозь дверь.

На небе впервые за последнюю неделю проглянули звезды. С центральной улицы еще доносились

редкие выкрики, пение и смех разбредающихся по домам гуляк. Едва перевалило за полночь.

Я вытянула руку раскрытой ладонью вперед, провела слева направо и обратно.

Колдовали довольно далеко отсюда, аж за околицей. Это немного успокаивало и вместе с тем

настораживало. Кому и что там понадобилось в такое время?!

«Когда все это закончится, вернусь в Вороньи Когти и плюну ему в священный саркофаг», – мрачно

подумала я. Идти по освещенной факелами улице, все еще полной народу, я поостереглась, так что

пришлось лезть огородами, через плетни. Спущенные на ночь цепные псы то и дело предпринимали

попытки полакомиться моей филейной частью, но хватало приглушенного рыка сквозь зубы, чтобы

они с визгом отступили. Кровь бывшей Хранительницы так же успешно помогала не спотыкаться в

темноте на бесчисленных рытвинах.

Плетне на десятом я услышала негромкий треск и ощутила непривычную свободу движений ниже

пояса. Фендюлий, а заодно и все известные мне боги, услышав столь пламенное и искреннее

воззвание в свой адрес, непременно должны были устыдиться и ниспослать мне новые штаны. К

счастью, этот огород оказался последним– я вышла к сельским воротам, по случаю праздника

распахнутым настежь. За ними открывалось чистое поле, над которым уныло завывал ветер.

Я еще раз проверила направление. Заклинание плели чуть левее, на отведенном под завтрашнюю

потеху лужке. Добросовестно, неспешно, вытягивая магию из прихваченного с собой накопителя –

природных источников возле Опадищ не было, я бы почувствовала. Что именно там делали, я с

такого расстояния (четверть версты, не меньше) разобрать не смогла. Но, как ни странно, угрозой от

этой волшбы не веяло. Какое-то рутинное заклятие, ни на кого лично не направленное. Возможно,

штатный маг всего лишь заговаривает погоду перед завтрашним праздником. Неужели я ошиблась и

меч отреагировал на что-то другое, не столь явное? А Орсана осталась там одна, спящая!

Я беспокойно обернулась на село и чуть не заорала от ужаса: прямо перед моим носом беззвучно

трепетала крыльями летучая мышь, фосфоресцируя глазами в лунном свете. Не успела я взмахнуть

рукой и отшатнуться, как она прыснула вбок и словно растворилась в темноте.

Я все-таки заорала – красочное и заковыристое напутствие в ее адрес. Стало чуть полегче, хотя

сердце все равно колотилось, как бешеное. Нет, ну я просто какое-то ходячее несчастье! Крысолак,

петух, свадьба, наемный убийца, вампиры, штаны – а теперь еще и мышь!

Когда эхо затерялось в темной дали, а я опомнилась, выяснилось, что маг уже завершил свою работу

и тщательно затер все ее следы. Правильно, я тоже так делаю, хотя через несколько часов они и сами

обычно развеиваются. Но лучше перестраховаться – порой остаточная магия самопроизвольно

конденсируется и порождает леший знает что: от искривлений пространства до нежити.

Идти дальше не было смысла. Практически никаких шансов, что мне удастся найти место, с которого

колдовали и где, несмотря ни на что, еще можно определить, кто это делал и зачем.

Назад я вернулась улицей, провожаемая смешками и едкими комментариями поздних прохожих.

Ветер ехидно задувал в прореху штанов, но снимать и латать их магией прямо посреди дороги я тем

более не рискнула.

Орсана уже не спала. Она мрачно стояла на пороге курятника, привалившись к косяку распахнутой

двери. – Ну и где ты шляешься?! – с плохо скрываемым облегчением воскликнула подруга, нервно

поигрывая каким-то странным топором на длинной искривленной ручке.

– Так, померещилось что-то, вышла проверить, – виновато призналась я. – А что случилось?

Орсана демонстративно отодвинулась в сторону. В одном из капканов сжался в комок крысолак, в

двух других – два одинаково огорченных этим обстоятельством типа самой что ни есть злодейской

наружности – гном и человек.

– Наемники? – тоскливо поинтересовалась я. Типы, переглянувшись, обреченно кивнули.

– За головой?

Слаженный виноватый вздох. Я резко развела руки, между которыми проскользнул золотистый

разряд. – Вон отсюда!

Наемники, бормоча что-то покаянно-благодарное, поспешили покинуть негостеприимный сарай.

– Может, топорик мой отдадите? – оглянувшись на полпути, заискивающе поинтересовался гном. –

Рабочий же инструмент, без него ну никак…

– Вон!!!

Убийцы завздыхали еще печальнее и, прихрамывая на разные ноги, поковыляли к калитке. Когда я

обнаружила, что в сердцах деактивировала все капканы вместе с контуром, было поздно – крысолак

уже перескочил через порог. Петух, внезапно осмелев, выпорхнул из сумки и с победным кличем

бросился на серую тварь, с налету долбя ее по затылку. Крысолак вжал голову в плечи и, даже не

помышляя о сопротивлении, кинулся прочь со двора, на мгновение застряв между прутьями плетня и

получив еще несколько клевков в хвостатый зад.

Неимоверно гордый, петух, высоко поднимая ноги, вернулся к нам и, вытянув шею, пронзительно

закукарекал, вызвав ответный гвалт по всему селу.

– Вольха, как тебе не соромно?! – набросилась на меня Орсана. – Я просыпаюсь посреди ночи от

жахлывых воплей глубоко нецензурного змисту, в сарае кишмя кишат убывци та величэзны пацюки,

дверь нараспашку, тебя нигде нет…

– Извини, – на самом деле мне было очень даже стыдно. – Я думала, быстренько гляну и вернусь…

– Ну и? – чуть сбавила тон заинтересованная подруга.

Я только вздохнула, чувствуя себя полной идиоткой.

Орсана, презрительно фыркнув, сунула мне в руки трофейный топор и соскочила с порога, встав нос

к носу со мной.

– Вольха, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы от чего-то отговаривать или просить вести себя

осторожней, – с чувством заговорила она, старательно подбирая белорские слова. – Но я буду очень

тебе благодарна, если в следующий раз, когда тебе взбредет в голову что-то проверять, ты

соизволишь меня хотя бы предупредить. А не то… не то… ты мне больше не подруга! Ясно?!

– Ясно, – поспешно согласилась я, радуясь, что легко отделалась. Ох, знать бы еще, с чего она такая

добрая… Остаток ночи мы провели на честно заработанном сеновале (думаю, крысолак до конца жизни

зарекся лакомиться такой агрессивной курятиной!), назидательно воткнув в дверь топор

(предварительно зачарованный – гхыр выдернешь!) и повесив на его ручку пояс с мечом,

отобранный Орсаной у второго убийцы. То ли это подействовало, то ли дураки в их гильдии

кончились, но до утра других желающих увеличить свое благосостояние на сорок кладней не

объявилось. За ночь распогодилось (а может, местный маг расстарался), и выглянувшее из-за горизонта солнце

быстро слизало утренний туман. Стало жарко и душно, выпавшая за неделю мокрядь тягучими

испарениями заклубилась в воздухе. Народ скинул куртки, облачившись в яркие кафтаны и платья.

Отовсюду неслись музыка, песни и радостный гомон. Праздник начал ощущаться прямо-таки

физически, подняв настроение даже нам.

– Итак, какой у нас план? – бодро поинтересовалась подруга.

– Сейчас идем на поле за околицей, там как раз начинается гулянье. До него мы все равно вряд ли

что разузнаем, тем более я участвую в великой битве за луг.

– Что ж ты тогда топорик не прихватила? – хихикнула Орсана и, покосившись на колодец, торопливо

поправилась: – Шо ж ты тоди сокырку не прыхопыла?

– Мой топорик всегда со мной. – Я решительно подхватила ее под локоть и завернула обратно,

решив провести на поле кружным путем. – Я же – все-таки ведьма, а не зависящий от какой-то

железяки наемник!

– Тем не менее этой железякой можно здорово отравить жизнь даже ведьме, – беззаботно

продолжала девушка, в пылу беседы не заметив моего маневра. – Ладно, на поле так на поле. Но

сейчас мне нужно будет на полчасика отлучиться. – И смущенно добавила: – По личным делам…

Я укоризненно хмыкнула, но сказала:

– Не беспокойся, днем я и сама могу о себе позаботиться. Хочешь, встретимся у сельских ворот сразу

после церемонии усекновения Последнего Колоса?

– Прекрасно, – с явным облегчением согласилась подруга и отстала на развилке.

За околицей уже собралась огромная и все прибывающая толпа, примерно поровну разделившаяся

между двумя краями луга. Между ними то и дело сновали перебежчики, то ли расплевавшиеся с той

стороной, то ли воспылавшие патриотизмом к этой. Зрители полукругом рассаживались по низкому

пологому склону.

Я покрутила головой, выискивая Олдея, но безуспешно. Удалось только определить, что слева –

«наши» винессцы.

Возле амбара наемникам уже раздавали праздничное оружие – ледащие мечи и громоздкие

старинные кольчуги, чтобы, не приведи боги, на самом деле кого не покалечили. Чуть в стороне

стоял бледный светловолосый эльф с угрюмой физиономией, что без труда объяснялось висящей на

перевязи рукой. Из-под темно-серого плаща выглядывал краешек двухзарядного арбалета.

Я послала ему ехидную улыбку. Эльф мрачно использовал здоровую руку для неприличного жеста.

Насколько я знала кодекс наемников, этого уже тоже можно было не опасаться.

Рядом со мной, лузгая семечки из одного подсолнуха, громко болтали два мужика. Я невольно

прислушалась. «Слыхал, Грась? Якись-то гады, шоб их родимчик хватил, по жнивью ночью шлялись

и Последний Колос вусмерть растоптали, пришлось скоренько другой втыкать и подвязывать, шоб

праздник не сорвать». Конечно, скорее всего урон местной достопримечательности нанесли местные

же пьянчуги, но по моей спине скользнул неприятный холодок прошлой ночи, заставив окинуть поле

еще одним бдительным взглядом. Староста по-прежнему где-то скрывался, зато я заметила

вразвалочку бредущего ко мне Вала. Тролль, к моему огромному удивлению, тащил на плече не

излюбленный одноручный меч, а здоровенную, тупую и ржавую насквозь алебарду на длинной

ручке. – Мечами только дураки в первом ряду рубятся, – презрительно отмахнулся тролль на мой немой

вопрос. – А ты из-за их спин алебардой врагам по голове – тюк, тюк! Дешево и сердито.

Я, зная Вала, только хмыкнула. В настоящем бою он не отсиживался за чужими спинами, но

расшибать лоб ради чужой потехи не собирался. Он ему еще для серьезного дела пригодится.

– Так, цыпа, с клиентом я договорился, – неожиданно сменил тему тролль. – Встречаюсь с ним как

стемнеет, в «Золотой середине». Передаю трофей и требую денежки, а потом объявляешься ты и

закатываешь скандал. Только не раньше чем он расплатится, иначе я тебя на самом деле пристукну!

– Ты их заработай сначала, – съязвила я.

– Уже. На, покарауль, покуда я тюкать буду. – Тролль сунул мне в руки какой-то замызганный

мешок. – А что там?

– Твоя башка, – хмыкнул наемник, для разминки взмахивая алебардой. – Хошь, полюбуйся

напоследок… – Что?! – Я с опаской расправила горловину мешка. На дне лежала недозрелая, желтовато-зеленая

тыква с пупырчатой кожурой – похоже, выдолбленная изнутри, иначе весила бы намного больше. В

принципе ею можно было бы и ограничиться, но Вал, видимо, решил хоть немного скрасить

возможную (и весьма вероятную!) печаль клиента от столь оригинальной замены. В результате у

тыквы появились два огромных раскосых глаза, намалеванных углем и укомплектованных

непотребно длинными ресницами, нос из кривой морковки, клыкастая ухмылка и белый, по-

старушечьи завязанный платочек, из-под которого торчала соломенная челка.

– Похожа, а? – хохотнул тролль, ловко подхватывая мешок, выпавший из моих ослабевших

пальцев. – Издалека так и вовсе не отличишь!

– Ты что, издеваешься?! Ужас какой!

– Не ужас, а элемент неожиданности, – снисходительно пояснил наемник, завязывая мешок и снова

всучивая его мне. – Тебя проняло, и его, дай боги, удар хватит! А нет – хоть на пару секунд

обомлеет, все меньше хлопот!

– Зачем ты вообще эту канитель с мешком затеял?

– Ну не с пустыми же руками к нему идти, – пожал плечами Вал, – еще заподозрит чего, сбежит

раньше времени.

– Но он же маг, а то и телепат!

Тролль только хохотнул:

– Цыпа, помнишь, как мы с твоим упырем, не к ночи будь помянут, в Молтудир по моей наводке

мотались? Гхыр бы он мне что заплатил, если б бесплатно мог в башке подглядеть! А та история с

арлисским похищением? Не зря же ему для выкупа тролль-посредник понадобился, вампира или

человека та хвыба белобрысая с первого взгляда бы раскусила!

Посреди луга пропели трубы, прерывая наш разговор. Вал вскинул алебарду на плечо, надвинул

забрало шлема и поспешил на свой край луга. То есть и мой. Магам традиционно полагалось

находиться позади войска и первыми наносить удар, так что я пристроилась чуть в сторонке, чтобы

видеть все поле.

Движение между «армиями» прекратилось, и я наконец-то увидела Олдея и его белорского коллегу,

вышедших на середину поля. Рослый пшеничноусый мужик богатырского сложения снисходительно

поглядывал на нахохлившегося Олдея, рядом с ним казавшегося еще мельче. Винесская половина

проигрывала третий год подряд, так что честь вступительной речи принадлежала белорцу. Он

приветственно потряс над головой сцепленными руками, вызвав ответный одобрительный рев

толпы, и радостно проорал:

– Ну, сталбыть, снова мы тута собрались по такому полезному поводу, как винечанам бока намять, то

есть в благородном бою показать им лешеву мать и ракову зимовку! А раз такое дело, то нечего на

меня с развешенными ушами глазеть, раньше начнем – раньше выпьем!

И старосты быстренько ретировались из опасной зоны.

Я, хоть и относилась к порученному мне заданию весьма скептически, халтурить не собиралась. Да и

работать с иллюзиями всегда любила.

Первым на ум пришел, разумеется, дракон, но это слишком объемный фантом, чтобы долго его

поддерживать. Начнет еще мигать или исчезать кусками в самый разгар боя, вызывая нездоровый

смех публики… Грифон– избито, жерпага – мелковата…

Поразмыслив, я остановилась на горном мраскане. Это близкий родственник василиска, только раз в

десять крупнее, да и выглядит внушительно: шипастая чешуя, длиннющий хвост с зазубренным

навершием, навылет пробивающим панцирь доспехов, хищно вытянутая морда с ярко-алыми глазами

и две пары кожистых крыльев. У себя в горах он охотится преимущественно на коз, но не брезгует и

пастухами. Хотя первым, если его не разозлить, никогда не нападает.

Естественно, я и не подумала карабкаться по элгарским ущельям, выискивая логово мраскана и

устанавливая там телепорт, чтобы в нужный момент активировать его с помощью талисмана, как

порой поступали в настоящих войнах. Но фантом постаралась сделать как можно красочнее, даже

телепортационный переход изобразила.

И досадливо поморщилась: над противоположной стороной луга распахнулась точно такая же

воронка, откуда вырвался второй мраскан. Что-либо переделывать было поздно – твари, испуская

заказанные «гулы та свисты», рванулись друг к другу. Народ с оханьем приседал, хватаясь за шапки,

мальчишки восторженно прыгали и орали, дети помладше с писком уткнулись матерям в юбки, а то

и заревели от страха. Пожалуй, я зря расстраивалась – получилось как раз очень зрелищно и

реалистично: две практически одинаковые крылатые твари, серо-стальная и песочно-желтая, по воле

боевых магов схлестнувшиеся в воздухе.

Практически. Кроме одной малюсенькой детали.

Белорский мраскан оказался настоящим.

Он прошел через мой фантом, как ястреб сквозь облако, и камнем упал вниз, растопырив когтистые

лапы и вывернув задние крылья усеянной шипами стороной.

Толпа вокруг меня хоть и жаждала зрелищ, но предпочитала наслаждаться ими на расстоянии, а

посему торопливо отхлынула в стороны, оставив меня в подобающем герою одиночестве. И, не

разочаровавшись, восхищенно охнула: я в мгновение ока очутилась в классической боевой стойке

мага-практика, с пульсаром в одной руке и отражающим его свет мечом – в другой.

Тварь быстро приближалась, хлопая крыльями, как огромный нетопырь. Я прикрыла глаза узкой

полоской лезвия – для обзора вполне хватало кусочков сверху и снизу. Мраскан не василиск,

благоустроить площадь живописными скульптурными композициями не сможет, но прямым

взглядом вполне способен ослепить на несколько часов. И любоваться окрестностями он почему-то

не желал, без колебаний выбрав из тысячной толпы именно меня.

В последний момент я отшатнулась назад, одновременно взмахнув мечом. Перед глазами мелькнуло

шипастое крыло, судорожно сжавшиеся когти. Пахнуло приторной змеиной вонью.

Я задела его самым кончиком клинка, прочертившим на песочном боку полоску длиной с ладонь,

разом набрякшую черными каплями. Меч принял на себя взмах хвоста, на какую-то пядь не

дотянувшегося до моего глаза, но погасить удар не сумел, и я хлопнулась спиной на утоптанную

землю. Вставать не было времени, я выпустила меч и выставила вперед обе руки, успев перехватить

мраскана на развороте, спиной ко мне. Тварь с визгом забилась в дымной спирали, полосуя ее

когтями и шумно хлопая крыльями. Поднатужившись, я отшвырнула ее назад, туда, где пульсировал,

смыкаясь, видимый только мне канал телепорта. Еще одно усилие – и он, полыхнув дополнительно

влитой силой, завертел и гостеприимно сглотнул верещащего гада.

Я подобрала меч и, опираясь на него, встала. Ошалело огляделась. Народ восторженно рукоплескал,

свистел и улюлюкал, к моим ногам серебристым дождем сыпались монетки. Живо представилась не

менее озадаченная морда мраскана, в запале кружащего над горными пиками и безуспешно

пытающегося понять, откуда все взялось и куда опять сгинуло. Ох, попадись нам только этот

колдун!!! Но в этот момент потрясающие мечами и алебардами наемники ринулись вперед, и на лугу

воцарилось такое столпотворение, что пробраться через него удалось бы только по головам. Скорее

всего, этот мерзавец, как и я, стоял позади «войска» и, сообразив, что запахло жареным, поспешил

откланяться. Пока я обегу эту толпень, его и след простынет.

Мне оставалось только в сердцах топнуть ногой и злобно выругаться. Леший, я же ночью

почувствовала, как он настраивал телепорт! Если бы не та проклятая мышь и спугнувший мерзавца

вопль! Стоп. Мышь! Будь я в Догеве, я бы подумала…

Толпа взревела пуще прежнего, зрители повскакивали с мест. Победили винечане. Неизвестно, как

они это определили, ибо «благородный бой» очень быстро перешел в грандиозную свалку, овеянную

славой и пылью. Но когда первая достигла апогея, а вторая осела, белорцы досадливо покидали на

землю шапки, а винечане с радостными воплями бросились качать Олдея. Попытались и меня, но я

поспешила отвести им глаза и затеряться в толпе.

В довесок к лугу старосте победившей половины доставалась великая честь по усекновению

Последнего Колоса, и народ радостно повалил на общинное поле, посреди которого сиротливо

торчала единственная соломина (во избежание повторения ночного инцидента охраняемая парочкой

вооруженных вилами селян).

Торжественно спущенный на землю Олдей звонко пощелкал ножницами и подступил к колосу. Увы,

подвязывая оный, местные умельцы перестарались, присобачив к хлипкой соломине – «шоб

наверняка!» – толстый стальной прут. Пару минут староста честно пыхтел и скрипел ножницами об

уникальную растительность, высекая искры, потом воровато оглянулся и – а! была не была! –

выдернул колос вместе с прутом.

Праздник состоялся. После продолжительной овации народ расползся по лужку, где уже шмыгали

торговки со всевозможными лакомствами, зазывали на представление владельцы бродячих цирков,

приглашали померяться силой заезжие силачи и тренькали, настраивая струны, гусляры-сказители.

Ничего из этого меня не интересовало, и я, вспомнив уговор с Орсаной, стала потихоньку

выбираться из толпы.

Подруга уже ждала меня возле ворот, нетерпеливо прохаживаясь взад-вперед.

– Ну кто победил?

– Наши, – лаконично ответила я. – Ага, а вон и Вал.

Рядом с троллем шел какой-то бородатый мужчина в ржавой кольчуге явно опадищинского разлива,

с таким же раритетным мечом времен Девятой войны. По излишне оживленной беседе можно было

догадаться, по кому прошлось Валово «тюк-тюк».

– Вольха, привет! – Мужчина жизнерадостно помахал мне рукой, и я с изумлением опознала в нем

Ролара, не стригшегося, похоже, с нашей последней встречи. Собранные в низкий хвостик волосы и

несколько редких прядок челки придавали ему еще более разгильдяйский вид, чем обычно. Даже мне

не верилось, что этот задорно ухмыляющийся тип лет тридцати – полуторасотлетний арлисский

советник. Потом Ролар заметил Орсану, и настал его черед удивляться. Впрочем, недолго. Оба просияли и

рванулись было навстречу, но в последний момент передумали и, остановившись в двух шагах,

степенно протянули друг другу руки. Вампир, правда, рукопожатием не ограничился, после оного

ловко повернув Орсанину лапку ладонью вверх и смачно чмокнув наемницу в запястье. Девушка

зарделась, что, впрочем, не помешало ей с возмущенным воплем выдернуть руку, ибо вампир,

покончив с лобзанием, уже выразительно облизывался на голубоватые ниточки вен под загорелой

кожей. – Прекрасно поработала, цыпа! – Тролль на радостях так хлопнул меня по плечу, что у меня чуть

колени не подломились. Видимо, премиальные за победу были столь же весомыми. – Говорят,

белорский колдун как тебя в деле увидел, тут же наутек кинулся и весь боевой дух с собой

прихватил, так что мы их одной левой уделали!

– Да уж, поработала… – проворчала я, не вдаваясь в детали. – Ролар?!

Вампир подбоченился:

– Я здесь…

– По личным делам, – саркастически закончила я.

– Как ты догадалась? – куда талантливее Орсаны изумился арлисский советник. – А ты-то почему не

в Догеве? Кстати, когда ты в последний раз с ней связывалась?

– Месяц назад. А что? – насторожилась я.

– Да так, ничего. – Ролар через голову стянул кольчугу и бросил ее у забора, рядом с мечом и

алебардой Вала. – Лён волнуется. Завтра я как раз поеду в Догеву, может, составишь мне компанию?

– Нет, спасибо, у меня еще здесь кой-какие дела остались, – торопливо отказалась я.

– Сваливаем отсюда, покуда нас вместе не засекли, – бесцеремонно перебил нас тролль. – Надо

подыскать какое-нибудь укромное местечко и сговориться, как цыпину башку сбывать будем.

– Вал мне все рассказал, – пояснил вампир. – Я в команде, если ты не против… и даже если против!

– Я тоже! – решительно заявила Орсана, еще не зная, в чем дело, но безошибочно доверяя интуиции.

– Ладно, идите за мной, – вздохнула я, представив, как буду втолковывать бабке, что это –

авторитетнейшие мировые специалисты по отлову упырей, с которыми я собираюсь устроить

научный консилиум на ее сеновале…

Кусты сирени, так привлекательно выглядевшие в темноте, оказались пополам с крапивой. Злобное

шипение и остервенелое почесывание не стихали ни на минуту, но признаваться в тактическом

промахе никто не желал. К тому же это был единственный способ незаметно подобраться к корчме.

– Постарайся максимально экранироваться, – наставлял меня Ролар. – Сдерживай эмоции, закройся

от телепатии, не смотри на них в упор. В корчме сейчас полно людей, есть шанс среди них

затеряться, но помни: если там действительно вампир, причем непрерывно тебя вынюхивающий,

достаточно одной ошибки – и он тебя засечет.

– Да помню, помню, – обиженно проворчала я. – Не учи Верховную Ведьму колдовать, иначе я тоже

примусь тебе советовать!

– Ладно, извини. Ну что, все готовы?

– Угу. Как договорились – ждете, покуда клиент хай не подымет, а потом все разом!

Ролар и Орсана беззвучно обошли корчму с двух сторон, затаившись возле окон. Я подкралась к

крыльцу и прислонилась к стене рядом с распахнутой настежь дверью, как будто возжелала

подышать свежим воздухом.

А Вал прямиком попер через порог, демонстративно помахивая мешком.

Подсматривать в щелку я не рискнула, да и так все понятно было. Колдун с дружками засели в самом

дальнем углу, в отдельном эркере, куда я еще днем предусмотрительно подложила кусочек горного

хрусталя (на который очень удобно ориентироваться при подслушивании, особенно если хочешь

сделать это как можно магически незаметнее), рассудив, что лучшего места для преступных сговоров

не сыскать.

Пока что все развивалось по плану. Головодобытчика приняли без проволочек, с плохо скрываемым

нетерпением. Голос «заказчика» показался мне отдаленно знакомым, хотя он намеренно его искажал

и вообще старался отделаться словами типа «да», «ну» или невнятным хмыканьем.

– Деньги вперед! – нахально потребовал наемник. Глухо звякнуло. Потом ответно плюхнуло.

Элемент неожиданности проявил себя во всей красе.

Удар клиента, к сожалению, не хватил, хотя хрип, последовавший за осмотром трофея, был очень

похож на предсмертный.

– Ты что, издеваешься нало мной, наемник? – клокочущим от ярости голосом поинтересовался

колдун. – А чего? – кося под дурачка, изумился Вал. – Ну помялась чуток, пока нес…

– Помялась?! Это же тыква, идиот!

Видимо, клиент извлек «заказ» из мешка и швырнул его наемнику в руки. Тролль не отказал себе в

удовольствии парочку секунд полюбоваться на свое творение:

– Ты глянь, и впрямь – тыква! А как похожа, видать, перепутал в потемках…

Сразу после этого глубокомысленного замечания раздался сочный хруст и гневный вопль,

перешедший в негодующее бульканье. Ролар и Орсана одновременно запрыгнули в окна, я – в дверь.

И наперегонки рванулись к эркеру, из которого как раз спиной вперед выскакивал Вал, на ходу

вытаскивая меч. Легкие резные дверцы распахнулись во всю ширину, вслед за троллем пропуская

четырех невероятно злющих мужиков с уже обнаженными клинками. За ними маячила шатающаяся

фигура в черном плаще почти до самого пола. Голова у нее была моя. Вернее, тыквенная.

В следующее мгновение дверки схлопнулись, а когда снова разошлись, обломки тыквенной кожуры

валялись на полу, а из-под капюшона виднелся только подбородок.

– За этих – еще по десятке! – сорванным голосом заорал так и не опознанный заказчик. Поскольку

указующий на моих друзей жест оказался весьма неопределенным, прочие посетители корчмы

решили не рисковать и поскорее покинули ее всеми доступными путями. На боевом посту остался

только владелец «Золотой середины», нырнувший за стойку вместе с торопливо прихваченным

свитком и чернильницей, дабы потом предъявить каждому из дебоширов (или их безутешным

родственникам) точный счет за нанесенные заведению убытки.

Оные не замедлили последовать. Судя по воплю колдуна, по крайней мере один из его спутников

был очередным наемником, подбиваемым на предмет обогащения сорока кладнями. Оказалось, двое.

Возможно, в другое время они и стали бы кочевряжиться, требуя надбавки, но драка уже началась, а

десять золотых всяк лучше, чем ничего.

Первым пострадал один из стульев, раздраженно отброшенный с дороги подступающим к Орсане

мужчиной. Этот, судя по мрачному блеску глаз, наемником не был и, пожалуй, сам бы приплатил за

удовольствие кого-нибудь прирезать.

Девушка попятилась, заставив противника несколько ослабить бдительность, а потом неожиданно

нырнула под стол и, выскользнув с другого конца, подпрыгнула, словно собиралась вскочить на

столешницу, но вместо этого что есть силы долбанула ногами по ее краю.

Стол встал на дыбы, противоположным краем доски закатив наглецу лихой хук в челюсть. Орсана

извернулась в воздухе, словно кошка, приземлившись в локте от шумно рухнувшего стола. В

противоположную от него сторону не менее эффектно рухнул бандит.

Дальше наблюдать за дракой у меня не было времени: маг уже что-то бормотал себе под нос, а

между его пальцами искрило формирующееся заклятие. Я присмотрелась и возмущенно фыркнула.

Атаковать меня, мага огненной стихии, банальным «ледяным вихрем»?! Ха! Я вскинула руки,

небрежно и на первый взгляд беспорядочно всплеснула ими в воздухе, создавая отражающий щит

Вереса. Одно из моих любимых заклинаний давно уже перешло в разряд автоматических, требуя

только подкрепленного силой жеста, выверенного до такой степени, что разве что архимаг перебьет.

Ощущения были такие, словно я скрестила изящный эльфийский клинок с кованой кочергой. Меня

отшвырнуло назад и познакомило со стеной всеми выпуклыми местами. Стать вогнутыми им

помешал только щит, немного смягчивший удар. Колдун казался не менее ошарашенным, но куда

более довольным. Прежде чем его ухмылка стала совсем уж невыносимой, я распрямила пальцы в

формуле Декка. Результат опять оказался совершенно непредсказуемым: маг, только что чуть не

размазавший меня по бревнам, скрючился от простейшего заклятия. Пока мы оба лихорадочно

пытались вдохнуть и сказать друг другу еще что-нибудь столь же сердечное, битва в корчме

набирала обороты. Наемники горели желанием заработать обещанные кладни, вдвоем насев на Вала.

Тролль весьма отрицательно относился к этой идее, одинаково ловко орудуя обеими руками – с

мечом и тяжелым охотничьим ножом. Царапина поперек щеки его только раззадорила.

Орсана гоняла своего противника вокруг стойки, как козла хворостиной. Учитывая, что

«хворостинка» была шести пядей в длину и обоюдоострая, дело спорилось – бандит еще не успел

оправиться от атаки стола и лишь вяло парировал.

У Ролара дела шли не столь успешно. Его соперник действительно оказался вампиром, выскалившим

клыки и с шелестом развернувшим крылья. Арлисского советника хватило только на то, чтобы

блокировать и пятиться. В вампирьем исполнении сие выглядело весьма колоритно – по-звериному

рычащая и хлопающая крыльями парочка вихрем прошлась по корчме, превращая столы и стулья в

деревянное крошево. Досталось даже потолочной балке, рассеченной почти пополам.

Корчмарь, то и дело выглядывая из-за стойки, как пугливая белочка из дупла, строчил со скоростью

маслобойки. Я наконец сумела подняться, маг тоже выпрямился, но, кажется, начал плести заклятие чуть раньше.

Распознать его мне не удалось – просто ощутила нечто приближающееся, липко вязнущее на зубах и

отдающееся в груди, словно вибрацию земли под ногами за минуту до того, как по ней промчится

табун диких лошадей.

И вдруг заметила, что противник с таким же напряженным вниманием и подозрением

присматривается ко мне.

Шум, теперь слышный даже сквозь грохот схватки, шел откуда-то снаружи, нарастая с каждым

ударом сердца. Не то стук градин, не то шелест листьев, не то… хлопанье тысяч крыльев.

Летучие мыши хлынули в корчму из всех щелей одновременно. Камин словно задымил в обратном

направлении, из окон и двери вообще струился сплошной клубящийся поток черно-серого цвета,

маревом расползаясь по комнате. Судя по нашей с колдуном реакции, столь массовый визит «на

огонек» оказался сюрпризом для обоих. Сходные заклинания, срикошетив друг от друга, так

сотрясли корчму, что ее владельцу пришлось сделать вылазку за вторым свитком, а результат

оказался весьма далек от задуманного. Потерявшие ориентацию зверьки заметались по корчме,

натыкаясь на все и всех подряд. Одна острыми коготками впилась мне в волосы, еще штук пять, не

прекращая хлопать крыльями, повисли на куртке. Орсана, которая и обычных-то мышей на дух не

переносила, с пронзительным девчачьим визгом выскочила из корчмы, а за ней – оба наемника,

наконец-то сообразившие, что деньги в жизни – не главное. Больше всех почему-то досталось Валу

(видимо, из-за размеров или повышенной волосатости). Тролль даже бросил меч и попятился к стене,

закрывая лицо руками. Я стряхнула мышь с рукава, но на нем тут же повисли две другие. От

верещания и писка закладывало уши.

Я уже собиралась плюнуть на все и последовать Орсаниному примеру, но тут колдун вскинул руки к

потолку и посреди корчмы вырос столб синего пламени. Капюшон соскользнул ему за плечи, что,

увы, мало мне помогло – из-за мышиной круговерти я видела только смутные очертания фигуры в

голубоватых отблесках. Прежде чем я успела сообразить, какую гадость он замыслил на этот раз,

пришибленный столом разбойник оглянулся и без колебаний нырнул в пламя. Его дружок-вампир

одним звериным прыжком через полкорчмы последовал за ним, оставив свой меч в Роларе. Вернее, у

него под мышкой – арлисский советник в последний миг уклонился от колющего удара в подреберье,

и вражеский клинок лишь вспорол рубашку на боку, глубоко засев в стене.

Последним в пламени исчез колдун, и оно искрами прыснуло в стороны, оставив после себя едкий

запах жженой шерсти.

В то же мгновение мыши, словно опомнившись, на секунду ошалело зависли в воздухе или замерли

где сидели, а потом дружно бросились врассыпную. Через пару минут в корчме осталось лишь

несколько раскиданных по полу безжизненных комочков.

Мы с Валом недоверчиво выпрямились, с опаской прислушиваясь и оглядываясь.

– Ну что? Опознала хвыбника? – невозмутимо поинтересовался тролль, носком сапога эдак невинно

тюкая единственный уцелевший стол в надломленную ножку. Тот с грохотом рухнул, и в

разнесенной корчме воцарился идеальный беспорядок.

– Заметила только, что на меня похож, – угрюмо буркнула я, массируя запястье.

Ролар задумчиво щелкнул пальцами по оголовью недовольно загудевшего меча, потом обеими

руками ухватился за крестовину и дернул. Противник постарался на славу, высвободиться удалось

только со второй попытки.

В дверь робко заглянула Орсана, перепуганная и смущенная донельзя. Не успела она облегченно

вздохнуть, увидев нас в живом, хоть и несколько потрепанном виде, как вампир, мигом

воспользовавшись ситуацией, с всхлипом осел на колени, придерживая вражеский меч локтем.

Недоуменно уставился на торчащую «из груди» рукоять, запрокинул голову и надрывно простонал:

– Ну вот и пробил мой смертный час…

Округлившиеся глаза девушки были достойной наградой павшему герою.

– Хочешь, добьем, чтобы не мучился? – великодушно предложил тролль.

Ролар сделал вялый протестующий жест и угасающим голосом продолжил:

– И только глоток крови из горла непорочной девы может спасти меня от неминуемой гибели…

Орсана без колебаний бросилась к нему, с треском раздирая ворот рубашки. Вампир охотно

распахнул ей объятия, и меч со звоном упал на пол.

Как выяснилось, от неминуемой гибели также хорошо помогает обыкновенная оплеуха. Подруга на

всякий случай заставила Ролара принять двойную порцию этого чудодейственного снадобья, живо

поставив его на ноги, а для закрепления результата наградила улепетывающего вампира пинком под

зад. Немалую лепту в столь быстрое исцеление также внесли несколько слов, которые непорочным

девам вообще-то и знать не положено.

– Вот махабр вшивый! – возмутился Вал, пересчитав «гонорар». – Три монеты не доложил! И как

теперь людям верить?

Я наклонилась и подняла с пола маленькое обугленное колечко. Не верилось, что оно смогло дать

такой столб пламени, но тем не менее. Колдун лишь активировал амулет экстренной телепортации.

Очень опасная и ненадежная штука, радиус действия полверсты от силы, зато быстрая и

эффективная. И не отслеживаемая. Ищи их теперь! Еще и по разным местам небось раскидало…

Вампир, убедившись, что Орсана уже не настаивает на его немедленном усекновении, облокотился

на подоконник, предусмотрительно оставаясь снаружи корчмы.

– Где-то я этого типа видел… – Ролар, хмурясь, покрутил в руках трофейный меч. – Но убей не

помню, когда и при каких обстоятельствах…

– Если это тебе хоть немного поможет, то я к твоим услугам, – ехидно предложила девушка,

поигрывая своим клинком. – Вольха, а у тебя как дела?

– Точно так же.

Колечко я тем не менее не выбросила. Схожу завтра к мастеру амулетов, попрошу сравнить его

магию с аметистовой.

Орсана брезгливо ткнула одну мышку ногой и с визгом отшатнулась, когда та внезапно

затрепыхалась и взлетела. Вал взмахнул мечом, но мышь ловко увернулась, а Ролар, наоборот,

посторонился, давая ей дорогу.

– Я, пожалуй, на улице вас подожду, – отдышавшись, пробормотала девушка. И выскочила из

комнаты, на этот раз старательно обходя распластанных зверьков.

Ролар остался улаживать дела в корчме (вернее, ее жалких остатках). Корчмарь, категорически

отказавшись вылезать к вампиру из-под стойки, в вопросах коммерции проявил завидную твердость,

загробным голосом вещая из своего убежища: «…а тако ж кафтан рабочий, нетопырями до полного

непотребства изгаженный, – одна штука…» Вал и Орсана бурно доказывали пятерым стражникам и

обоим старостам, что в корчме происходила всего лишь дружеская потасовка и ее владелец ничуть

не против покосившейся крыши и разъехавшихся венцов. Толпа любопытных росла как на дрожжах.

Я вышла из корчмы последней и особого внимания не привлекла. Толкаться среди зевак, пожалуй,

нет смысла, а друзья знают, где меня искать.

До бабкиного дома оставалось двора три, когда меня окликнул круглощекий, дородный купец лет

сорока, сжимающий в руках маленького сизого голубка:

– Эва, госпожа ведьма, как удачно мы с вами стакнулись! Дельце у меня к вам небольшое.

– Какое?

– Вот письмецо надо срочно с голубком отправить, а он, лентяй, ночью летать не желает! – в шутку

посетовал мужик. – Не вразумите ли пташку?

Просьба меня ничуть не удивила. В темноте голуби, как и все дневные птицы, видят плохо и, отлетев

на пару верст, норовят скоротать ночь где-нибудь в лесу на ветке. Поэтому, если дело не терпит

отлагательств, на птицу накладывают специальные чары, позволяющие ей без устали мчаться к цели

даже в кромешной мгле.

Мы отошли в сторонку, я быстро сотворила нужное заклинание, вернула купцу голубя и больше для

поддержания разговора поинтересовалась:

– Неужели в таком большом селе нет телепатофона? Или это настолько секретные сведения?

– Да какие там секреты! – со смешком махнул рукой купец. – Помощник мой завтра утром с обозом в

Витяг отбывать собирался, а я уже здесь двадцать связок лисьих шкурок по дешевке прикупил, так

пусть не едет. Телепатией-то оно и впрямь быстрее да надежнее вышло бы, да нынче запрет на ней,

вот и выкручиваемся как можем.

– Какой запрет? Чей? – уже на самом деле удивилась я.

– Да ваш же, – охотно сообщил болтливый мужик. – Магиков из Ковена. Мол, какое-то жуткое

колдовство у них через это дело приключилось – кто разума лишился, а кто и на месте помер, даже

пикнуть не успел. В Камнедержце, сказывают, вообще ни одного телепата не осталось. Так покуда

старминские маги не разберутся, кто, что да откуда, шоб никаких депеш. Они-то там разбираются, а

у меня торговля простаивает! Не могу же я ежедневно по десятку голубей рассылать, да еще гадай

потом: долетят – не долетят… одни убытки от вашей братии!

Мужик шутливо подмигнул, протягивая мне обещанную серебрушку. Я машинально стиснула

монету в кулаке, тут же о ней забыв.

– Когда это случилось?!

– Да уж больше двух недель минуло. – Купец подбросил голубя в воздух, отряхнул руки и

невозмутимо добавил: – Ну да нет худа без добра. Столичные власти о том молчат, а людишки все

одно шепчутся – в долине вампирьей, Догеве богопротивной, тоже убыток. На следующий же день

королевских послов оттуда со свистом погнали – мол, не до вас сейчас, своих проблем хватает.

Архимаг старминский самолично к упырям на поклон ходил – не иначе как заверять, что Ковен

ихний тута ни при чем, – и того не пустили. Хорошо хоть вообще не заели… а может, и заели – кто ж

признается? – Как туда проехать?! – перебила я.

– А вам-то оно зачем? – опешил мужик.

– Затем!!! – рявкнула я, и струхнувший купец зачастил:

– Ну, есть Заборищенский тракт, что напротив Герина в Витягский переходит. Верст десять по нему

проедете и на второй развилке на Упырий свернете. Там дорога хорошая, наезженная. А есть

короткая дорога, Мракобесьи Овражки. Селяне по ней порой овец гонят да возы тягают. Она хоть

среди буераков и петляет, но часов шесть точно выгадаете… эй, госпожа ведьма, куда ж вы?!

Туда, откуда вообще не должна была уезжать.

Только когда кобыла прыгнула, я поняла, что это была саженная яма, а не тень от холма. Огибать ее

Смолка поленилась, хотя уже больше часа мчалась сумасшедшим галопом. Обычная кобыла давно

бы покрылась пеной, эта же лишь чуть громче стучала копытами, но по-прежнему словно играючи

взвивалась над препятствиями.

Мракобесьи Овражки полностью оправдывали свое название. Проселочная дорога судорожно

пыталась втиснуться между многочисленными лесками, буераками, балками, затхлыми прудиками и

холмами, то расширяясь до нескольких саженей, то сужаясь до трех локтей от силы. Видимость

спереди и сзади ограничивалась тремя-четырьмя сотнями саженей, до очередного поворота.

Что брошенные без предупреждения друзья наверняка будут волноваться и кинутся меня искать, я

сообразила только в пяти верстах от Опадищ. Седлая Смолку, я думала только об одном: за к'яардом,

даже полукровкой, не угонятся самые лучшие кони. Они наверняка захотят поехать за мной, но

только задержат. Да и чем бы они мне помогли?!

Но записку-то черкануть могла! Ох и влетит мне от них…

Мысль мелькнула и бесследно исчезла под ворохом куда более серьезных. Да леший с ними, пусть

хоть на кусочки разорвут, лишь бы слухи оказались просто слухами! А если нет… мне уже будет все

равно.

Я машинально подхлестнула кобылу. Смолка фыркнула и раздраженно взбрыкнула: я же не учу тебя

ездить, так не учи меня скакать!

«Не уезжай».

Боги, какой же я была идиоткой! Почему я его не послушалась?! В конце концов от свадьбы с

вампиром еще никто не умирал! Что, свет клином сошелся на боевой магии?! Написала бы

диссертацию по заклинанию погоды в условиях эффекта черновика – уникальная тема, защитила бы

за милую душу! Зато постоянно была бы рядом с ним и в случае чего встала плечом к плечу, до

последнего вздоха… а не фальшиво закатывала глазки перед подругами: «Ах, я так его люблю!»

Подумаешь, свадьба! Да хоть завтра замуж выйду!

Если еще будет за кого…

Вконец разобиженная кобыла попыталась укусить меня за ногу.

– Все, все, я больше не буду! Под копыта давай смотри!

Дорога нырнула в песчаный карьер. То ли здесь и впрямь когда-то вели разработку, то ли трещина в

огромном холме появилась благодаря землетрясению, но выглядел он так: полверсты тянущихся

вдоль дороги склонов, до середины пологих, а выше отвесных, из более твердой глины, испещренной

норками ласточек-береговушек. Расползаться вширь карьеру не давал толстый слой дерна и

растущие по краю деревца, добротно пронизавшие корнями верхний слой земли.

Звонкий топот сменился шуршащим чавканьем. Лошадь по бабки увязала в осыпавшемся со склонов

песке, резко сбавив скорость. «Короткая дорога», чтоб ее! Впрочем, следов здесь хватало – от

широких копыт селянских тяжеловозов, полозьев всепроходных волокуш и собачьих лап. И волчьих.

Я даже свесилась с седла, чтобы убедиться наверняка. Точно, волчьи – отпечатки передних лап

крупнее и не так утоплены в песок; они хорошо держат зверя даже на рыхлом снежном насте. Только

волков мне для полного счастья не хватало, лес-то рядом…

Безоблачное полнолуние затопило карьер мертвенно-белым светом, резко очертив все изломы

склонов. Отброшенные кустами тени казались узкими бойницами в крепостных стенах. Я поежилась.

Такое ощущение, словно еще шаг – и оттуда полетят стрелы, с пронзительным свистом рассекая

холодный осенний воздух.

Прищурившись, я обвела взглядом края карьера – и вздрогнула. Слева что-то мелькнуло. То ли ветка

колыхнулась, то ли кто-то – или что-то? – на мгновение выглянуло из кустов и юркнуло обратно.

– Ты видела? – согнувшись над передней лукой, шепотом поинтересовалась я.

Смолка согласно фыркнула и ускорила шаг.

Воспользоваться поисковым импульсом я не могла – карьер был слишком глубок, чтобы заклинание,

достигнув края, перевалило через него и пошло дальше. Лучше всего оно действовало на ровной

поверхности, огибая холмы в основании, на что нередко покупались неопытные маги, когда им на

голову «откуда ни возьмись» прыгала затаившаяся на верхушке каменной глыбы зверюга.

Еще один едва уловимый промельк. По склону с вкрадчивым шелестом зазмеилась тонкая струйка

песка. Подгонять кобылу, что сделал бы любой нормальный человек, я не стала. Напротив – слегка осадила,

ободряюще потрепав по шее. Смолка недовольно прижала ушки, но подчинилась. Колдовать на

скачущей во весь опор лошади – не лучший вариант, а если мы внезапно рванем вперед, это только

спровоцирует хищника. А так есть шанс ошеломить его своей наглостью – возможно, посчитает, что

настолько самоуверенная всадница ему не по зубам, и пропустит. Вот за карьером стоит прибавить

скорости, там хоть будет место для маневров. По песку же особо не разбежишься, взобраться по

склону тоже не получится, зато и не спрыгнешь – слишком высоко, саженей двадцать.

Может, оно тоже ждет, пока мы выедем на ровное место? За карьером продолжается холмистое

редколесье, куда охотно захаживают и лесные, и степные твари. Те же волки. Но преследующая

добычу стая обычно воет, сверху же не доносилось ни звука. Обычные упыри?

Я на всякий случай потянулась проверить, как ходит в ножнах меч. И ощутила неестественное тепло

рукояти. Я просчиталась – оно-таки прыгнуло, быстро и ловко спланировав на коротких недоразвитых

крыльях, предназначенных именно для такой атаки, а не полета. Длинные когти всех четырех лап

глубоко впились в лошадиный круп, над моим ухом щелкнули зубы. Смолка взвизгнула и, не

раздумывая, кубарем покатились по земле, подминая под себя неведомую тварь. Я успела соскочить

и даже худо-бедно сгруппироваться. Будь дорога потверже, я бы отделалась парочкой синяков, но

правая нога увязла в проклятом песке, застряв в щели между скрывавшимися под ним камнями, в то

время как инерция продолжала увлекать тело вперед.

Раздался громкий хруст, спустя мгновение сменившийся нестерпимой болью в правой голени. Мне

еще ни разу не доводилось ломать ногу, и новизна впечатлений выразилась в жутком вопле,

многократно усиленном карьером и вознагражденном парочкой оползней. Впрочем, я себе льстила –

звук тут был ни при чем. В карьер соскользнули еще несколько тварей, то прыгая вниз по склону, то

с громким хлопаньем крыльев подъезжая на песчаной лавине. Три с разных сторон атаковали едва

вскочившую на ноги Смолку; первая, бессильно щелкая зубами, трепыхалась на земле с

переломанным хребтом. Пятая прямиком кинулась ко мне.

Ничего подобного я в жизни не видела – мохнатое тело на длинных пружинистых лапах, огромная

пасть сплошь из клыков и неподвижные, как у зомби, фосфоресцирующие глаза, а за этой

впечатляющей композицией – очаровательные лохматые ушки, которые так и хотелось потрепать.

Кобыла звучно лягнула когтистыми копытами одну из тварей, щелкнула клыками перед носом у

второй, а когда та с визгом отпрянула, проскочила мимо нее и понеслась к выходу из карьера, так что

третья приземлилась уже на пустое место. И с яростным рявканьем бросилась в погоню вместе с

остальными, медленно, но верно настигая добычу.

Стиснув зубы, я кое-как приподнялась на здоровое колено, неловко рванула меч из ножен. Под таким

углом он неизбежно должен был застрять на полдороге, но в последнюю секунду словно извернулся,

торопясь оказаться на свободе. Сияние клейма заставило тварь отпрянуть, но она тут же напала

сбоку, рванув зубами рукав. Серебряные шипы ее ничуть не впечатлили, разве что помешали как

следует всадить клыки – они лишь скользнули по локтю, выдрав по клоку моей и курточной кожи.

Развернуть меч для удара я не успевала, так что по простому саданула ей оголовьем по лбу. Гадина

тоненько, совсем по-щенячьи взвизгнула и отскочила, мотая башкой и скребя ее лапами, как

цапнутая шершнем.

Шум крыльев вовремя заставил меня оглянуться. Пульсар впечатался прямо в распахнутую пасть,

отшвырнув тварь на добрую сотню локтей. Еще одна ловко развернулась в воздухе, приземлившись

двумя саженями дальше, у меня за спиной, и тут же, нацелившись на мою шею, прыгнула. Меч,

почти не встретив сопротивления, располосовал ее от грудины до паха. Кровь верткими ртутными

шариками осыпалась с лезвия, не оставив на холодно блеснувшей стали даже пятнышка. Гадина

рухнула на бок рядом со мной, судорожно взбила лапами песок и затихла.

Лопоухая оклемалась и атаковала снова. Уже умнее – короткими быстрыми выпадами, припадая на

передние лапы и тут же отскакивая, как лайка вокруг затравленного волка. Задерживая до прихода

охотника и в то же время прикидывая, не подвернется ли удобный случай самой запустить клыки в

случайно открывшееся горло.

Я плавно выписывала мечом восьмерки, не подпуская ее слишком близко и не поддаваясь на

провокации. Левая рука с разорванным рукавом дрожала все сильнее, гадина с легкостью увернулась

от хиленького пульсара. Больше рисковать я не стала. Чтобы сплести заклятие, достаточно пары

секунд. Чтобы с трех локтей поднырнуть под замерший меч, хватит и одной.

Мы ошиблись одновременно – я, когда услышала вдалеке истошный лошадиный взвизг и, вздрогнув,

чуть повернула голову, и она, когда решила, что успеет.

Не успела.

Помедлив, я разжала пальцы, и лопоухая с утробным стоном осела на землю. Вместе с засаженным

по самую рукоять мечом.

И наступила тишина. Тяжелая, нехорошая, отдающаяся в ушах гулкой пульсацией крови.

Что-то было не так. Куда более не так, чем может быть в полночь на залитом кровью песке, со

сломанной ногой, в окружении мертвой и издыхающей нежити.

От оцарапанного локтя расползались ледяные стрелы, покалывая уже в подмышке. А потом

вонзились еще глубже.

Луна резко потускнела, уплывая в сторону. Я пошатнулась и рухнула на песок лицом впритык к

уродливой звериной морде с влажными проблесками ядовитых клыков.

Нижняя челюсть медленно поползла вниз, словно пытаясь что-то сказать. Светящиеся глаза внезапно

ожили и сфокусировались на мне, но не с бессознательной звериной яростью, а разумно,

торжествующе, откровенно упиваясь этим зрелищем.

«Я все-таки достал тебя, ведьма!»

Мне почудился раскатистый, удаляющийся смех, и ощущение чужого присутствия исчезло.

– Я все-таки тебя вспомнила.

…Ползущие с востока тучи прорвались над рекой, почуяв родственную душу в ее широком илистом

разливе. Частые капли зашуршали по соломенным крышам, застучали по новенькой черепице

корчмы, расписали переплетающимися кругами маленькое озерцо в центре острова.

Он вырвался из воды с пятым или шестым раскатом грома, взмахнул мощными крыльями и, вытянув

шею, в потоке ливня понесся на запад вместе с тучами к восьми закогтившим небо башням.

Полупрозрачной тенью скользнул у самой кладки, описал широкий круг и полетел обратно.

Уже с седоком…

Пасть так и не закрылась. Глаза угасли, медленно подернулись полупрозрачными третьими веками…

и почти сразу же крылья и когти начали втягиваться, а тело съеживаться, как комок брошенного на

угли снега. Спустя пару секунд передо мною лежала обыкновенная дворняга – рыжая, лохматая, с

обаятельной лопоухой мордашкой, на которой застыло изумление и обида. Рядом вытянулся пегий

кобель, чуть подальше – еще дымящийся собачий скелет.

– Да, здорово мы с тобой друг дружке свадьбы подпортили… – прошептала я.

Какой же ерундой кажутся все наши проблемы перед лицом самой последней. Когда важным

становится лишь то, что ты не сделал и не досказал…

И в этой жуткой, опустошающей, неумолимо надвигающейся темноте я ощутила чье-то незримое

присутствие – и страх схлынул, сменившись невероятным облегчением, уверенностью, что я не буду

в ней одинока.

Уже растворяясь в ней, я последними остатками сознания разомкнула немеющие губы – или мне

только показалось, что разомкнула, – и выдохнула единственное, самое главное в моей жизни слово:

– Лён…

– Цэ я в усим вынувата! – По прерывающемуся, сокрушенному голосу и частому шмыганью можно

было догадаться, что Орсана глотает слова пополам со слезами. И, похоже, у кого-то на груди,

изредка от нее отрываясь, потому что всхлипы звучали то тише, то громче. – Я же обицяла, що не

спущу с ии очей!

«Левая половина села» – отстраненно подумала я.

Послышался глухой звякающий звук, словно кого-то ободряюще похлопывали по спине поверх

кольчуги. Потом смущенное покашливание Ролара.

Лба коснулась чуткая холодная рука, и Велька преувеличенно бодро объявила:

– Противоядие вроде бы подействовало; легкий жар, но это даже хорошо. Думаю, все будет в

порядке. Верно, коллега?

Лаконичное хмыканье Келлы ни с чем нельзя было спутать. Догевская Травница доводила

некоторых особо мнительных больных до полуобморочного состояния, так скептически глядя на

жертву обыкновенной простуды, словно снимала мерку на гроб.

– Ну а если она все-таки окочурится, я, так уж и быть, верну тебе задаток. – Вал подумал и добавил:

– Половину, надо ж мне хоть транспортные расходы возместить! К тому же она вчера шесть кружек

кваса за мой счет вылакала, тоже денюжка…

«Что?!» – не на шутку возмутилась я, начиная потихоньку соображать, что на панихиду сии

прочувственные речи как-то не похожи. Хотя от такого «напутствия» даже мертвый выскочит из

гроба, чтобы проучить рано обрадовавшихся друзей и близких. Так что не помешало бы и мне

вмешаться… Последней каплей стал мирный, чуть усталый баритон над самым ухом:

– Да ладно вам, я же никого не обвиняю. Главное, что все обошлось.

Узнать-то я его узнала сразу, но чтобы поверить, пришлось открыть глаза и рывком сесть на кровати.

Нога отозвалась резкой болью, но такие мелочи меня уже не волновали.

– Ну как ты себя чувствуешь? – как ни в чем не бывало поинтересовался Лён, с комфортом, руки за

голову, поверх одеяла растянувшийся на широкой постели рядом со мной.

Я глядела на него сверху вниз и думала, что сейчас либо брошусь его целовать – без разбора, куда

попаду, – либо придушу, чтобы неповадно было так меня пугать.

– Еще неизвестно, кто кого больше напугал! – парировал Лён, садясь. – Две недели назад я получаю

сообщение по телепочте якобы от тебя – по счастью, я так рванулся к телепатофону, что он свалился

на пол и разлетелся вдребезги, – а потом выясняется, что более аккуратные телепаты скоропостижно

отбыли на тот свет! Что я мог подумать?! Разумеется, что тебя прикопали где-нибудь под кустиком,

раз осмелились так открыто выступить от твоего имени! Естественно, я бросаю все дела…

Келла неодобрительно фыркнула и скрестила руки на груди. Вампир, привычно не обращая на нее

внимания, продолжал:

– …подключаю к твоим поискам наших общих друзей, и мы начинаем прочесывать Белорию с

четырех сторон, в каждом попавшемся селении расспрашивая о рыжей ведьме на черной кобыле,

пока… – Тихие Россохи, – усмехнувшись, перебил Ролар. – Тамошний дайн был весьма огорчен твоим

нежеланием осчастливить благочестивых селян своим личным присутствием на весело

потрескивающем костерке посреди площади…

– А я проследила тебя от самого Перекрестья! – похвасталась Орсана. – Но догнала только в

Опадищах. Показалось, что заметила тебя в рыночной толпе, а пока высматривала, ты сама ко мне

подошла! Я так растерялась, что сначала даже не поверила!

– От Духовищ мы вместе догоняли, – ревниво поправила Велька. – Не могла же я остаться в стороне,

когда какая-то незнакомая, вооруженная до зубов девушка расспрашивает меня о лучшей подруге,

которой угрожает смертельная опасность!

Вал живописать свою розыскную деятельность не торопился, но при этом так многозначительно

ухмылялся, словно и в самом деле притащился за мной через пол-Белории.

– Погодите! – Я схватилась за голову, пытаясь разобраться в потоке обрушившейся на меня

информации. – С чего вы решили, что покушения на меня и Лёна как-то взаимосвязаны? Я очень

сомневаюсь, чтобы паршивый колдунишка из Вороньих Когтей посмел замахнуться на Повелителя

Догевы, лишь бы испортить мне настроение! То есть испортил бы, конечно, но какой ценой!

– Вот это мы и пытались узнать, отправляясь с тобой в корчму, – вздохнул Ролар.

– Несмотря на мою… просьбу, – не удержавшись, укоризненно ввернул Лён. Темноволосый

покаянно склонил голову.

– И что?

– Ну не такой уж он и паршивый, – уклончиво заметил Ролар.

– Обвешался амулетами, только и всего! – возмутилась я. – Ничего, теперь я знаю, кто он, и отыскать

его в Опадищах с помощью магии будет раз плюнуть!

– Мы уже не в Опадищах, – возразила Велька. – Это Зарницы, небольшая деревенька в полуверсте от

карьера. Тут моя троюродная тетка живет, но она сейчас в отъезде. Меня здесь знают, так что

соседка без особых вопросов отдала ключи от ее избы.

– А цих поганцив и след простыл, – разочарованно доложила Орсана. – В село они так и не

вернулись, даже лошадей у корчмы бросили…

– Ничего, от нас не уйдут, – мрачно пообещал Лён. – Вольха, ты же когда-то мечтала, чтобы у тебя

были верные друзья и безутешный возлюбленный, которые отомстят за твою гибель? Пожалуй, мы

доставим тебе это удовольствие еще при жизни!

Я снова повернулась к нему, растерянная, смущенная, огорошенная, безумно счастливая и

возмущенная одновременно:

– Но зачем ты устроил этот спектакль с изгнанием послов?

– Не изгнанием, а вежливой просьбой заехать в другой раз, – поправил Повелитель Догевы. – Посол

– это непременно еще и шпион, а мне не хотелось, чтобы мое отсутствие в долине заметили. Или

знали, что я жив. Пусть лучше теряются в догадках и распускают слухи о моей гибели – нам это

только на руку.

– Но если колдун уверен, что мы оба мертвы, почему он так поспешно удрал из села?

– Я себя выдал, – неохотно признался вампир. – Вчера, в корчме.

– Так это были твои мыши?! – сообразила я.

Лён угрюмо кивнул:

– Я уже подъезжал к Опадищам и не удержался. Сначала хотел просто убедиться, что с тобой все в

порядке, но увидел, что происходит, и решил вмешаться…

– Зачем?! Мы уже почти победили, а ты помог им сбежать!

– Вы почти проиграли, а я их прогнал! – не меньше моего возмутился Повелитель Догевы. – Вольха,

ты бы с ним не справилась!

– Это еще почему? Ты что, сомневаешься в моих способностях?!

– Просто я не сомневаюсь в его!

– Так ты его знаешь?! – опешила я.

– Нет. Но скоро познакомлюсь. – Лён резко встал с кровати. – Ладно, собираемся! Мы и так потеряли

много времени, теперь придется ехать в потемках.

– Погоди, так вчера ночью ты тоже за мной шпионил?! Та мышь, что помешала мне выйти за

околицу и прищучить этого гада?

По лицу вампира скользнула какая-то тень, но он промолчал. Помрачнел и Ролар.

– А куда мы едем? – запоздало спохватилась я.

– Вот именно, мы, – подчеркнул Лён. – А ты со своей ногой – вернее, без нее – остаешься здесь!

– Что-о-о?! – Я попыталась изобразить гневное вставание, но тут же со стоном повалилась обратно.

Проклятая нога едва шевельнулась, но ощущения были такие, словно ее сломали заново.

– То, – невозмутимо парировал вампир. – Велеена и Келла за тобой присмотрят.

– Но я могу срастить кости магией!

– Чтобы через пару дней они снова разлетелись на куски, как твоя разорванная и наспех

зачарованная куртка?

Я насупилась. Вот гхыров телепат – знает, что по-настоящему нога срастется в лучшем случае через

неделю, заклинание же просто зафиксирует ее в нужном положении, как обычный лубок. Очень

качественный, позволяющий передвигаться по дому без помощи костылей или сидеть в седле, но о

карабканье по оврагам или битве на мечах можно забыть. С другой стороны, разве друзьям помешает

магическая помощь со стороны прохлаждающейся в тенечке ведьмы? Колдую-то я не ногами, а

Смолка везде пройдет…

Лён внезапно смутился и, кашлянув, уставился в пол, как будто размышляя, с чего начать

неприятный, но важный разговор.

– В чем дело? – настороженно спросила я.

– Вольха, боюсь, у тебя больше нет лошади. Судя по следам, она ускакала в лес, а нам некогда было

ее разыскивать. И… кажется, ее тоже пару раз цапнули.

– К'яарды устойчивы к большинству ядов, возможно, все и обойдется, – поспешила добавить Келла,

глянув на мое изменившееся лицо.

– Но в лесу полно волков, а она ранена и не сможет отбиться! Как вы могли ее там бросить?!

– Вольха, – жестко оборвал Лён. – У нас не было времени спасать вас обеих, и мы выбрали тебя. Уж

извини. Иногда я просто ненавижу этого вампира. Особенно когда он прав.

– Ну хорошо, – сглотнув подступивший к горлу комок, неестественно спокойно сказала я. – Я могу

взять… другую лошадь.

Другую! После моей вредной, упрямой, наглой, бесценной Смолки!

– У нас их всего четыре. Вдвоем в одном седле долго не усидеть, а лошадь не сможет быстро скакать

с таким грузом, особенно если за нами увяжется погоня или придется с разгону брать препятствия. А

тебе по твоему нынешнему состоянию вообще нужна телега, но, даже будь она у нас, мы бы тебя все

равно не взяли.

– Почему?!

– Потому что я так сказал, – отрезал вампир, поворачиваясь к Келле. – Tha w’errin dou sha?

– F’essp tkerr, – серьезно кивнула травница.

– С какой это стати ты за меня решаешь?! – Вторая попытка утвердиться в более достойном

положении привела к тому же плачевному результату.

– Может, ее привязать? – задумчиво прикинула Велька.

Я метнула на предательницу такой огненный взгляд, что, не щелкни она вовремя пальцами, от ее

роскошной косы остался бы только обугленный хвостик.

– Потому что я не хочу становиться вдовцом, минуя стадию мужа. – Лён, не обращая внимания на

мой праведный гнев, сосредоточенно похлопывал себя по карманам – от нагрудных до брючных, –

проверяя, на месте ли все необходимые для похода мелочи вроде кресала и складного ножа.

– Цыпа, если тебя это утешит – мы привезем тебе голову этого лабарра, – с ухмылкой пообещал

тролль, натягивая черные кожаные перчатки с отрезанными пальцами.

– Постойте, – неожиданно опомнилась я. – А почему вы раньше мне ничего не рассказали? Ни про

покушение на Лёна, ни что уже две недели разыскиваете меня по всей Белории?!

Повисла нехорошая тишина. Орсана и Вал покосились на Ролара, а тот вместе с Келлой и Велькой –

на Повелителя Догевы. Поскольку Лён, закусив губу, продолжал торопливо застегивать куртку,

крайний был найден.

– Лён? Лё-о-он! – Я резко провела ладонью сверху вниз.

– Да потому и не сказали, – буркнул тролль, ибо вампир оторопело уставился на застучавшие по

полу пуговицы, – что тебе непременно понадобилось бы в это свой нос сунуть. Вот кое-кто

предусмотрительный и заплат… то есть попросил нас держать язык за зубами.

– Так вы меня просто продали, – потрясенно прошептала я. – Продали этому подлому типу! Ну ладно

еще Вал, о Роларе с Келлой вообще не говорю – вампиры, что с них возьмешь! Но ты, Орсана!

Велька! Мои лучшие подруги! Как же вы могли?!

«Ведьмопродавцы» слаженно засопели и зашмыгали носами. Зато Лён, который до этого еще кое-как

умудрялся изображать виноватый и покаянный вид мне на радость, не выдержал:

– Этот подлый тип, между прочим, твой муж, и оберегает тебя как может!

– Ничего подобного, у меня свадьба только через три недели!

– Я помню, – саркастически подтвердил Лён. – У меня тоже! Но что это меняет?

– Это меняет все! Все мои планы, всю мою жизнь! Ты что, после свадьбы так и будешь меня

постоянно… «оберегать»?!

– Если понадобится, – не моргнув глазом уточнил вампир.

– Нет уж, спасибо, мне такого счастья даром не надо! – окончательно взбеленилась я. – Забирай

тогда свое кольцо и ищи для него более покладистую руку, моя – уж извини! – нужна мне для

работы, а не для штопки твоих носков!

– Ну и заберу, – неожиданно холодно сказал Лён, протягивая ладонь. – Отдавай. Я, Arr’akk-tur T’orSh’aeonell, разрываю помолвку. Все слышали? Теперь, надеюсь, ты довольна?

У меня внутри что-то екнуло и оборвалось. В глазах потемнело, и я медленно, на ощупь, стащила

обдирающее кожу кольцо. С трудом, чудом не сорвавшись на всхлип, выдавила:

– Вполне.

И, не отдавая, с размаху вышвырнула печатку в распахнутое окно.

– Прекрасно. – Лён, даже не глянув, куда она полетела, развернулся и вышел из комнаты. Друзья,

виновато отводя глаза и бормоча оставшиеся без ответа прощальные слова, поскорее выскочили

следом за ним.

Похоже, белорским стрыгам и вурдалакам не удалось отделаться от меня диссертацией на соискание

Магистра 3-й степени. Ибо за ней последует защита 2-й и 1-й, а то и научный труд Архимага на

сорок свитков, от которых уже ничто не будет меня отвлекать.

Но неделю назад я и подумать не могла, что стану так из-за этого плакать…

Часть четвертая

Сезон погони

Лучше гор могут быть только горы!

Местность становилась все холмистее. Если три дня назад на все четыре стороны расстилалась

унылая равнина, мерно колыхавшая пожелтевшим ковылем, то с некоторых пор земля пошла

волнами, ощерилась лесками и растрескалась худосочными речушками коню по колено. С каждой

верстой «волны» раздавались ввысь и вширь, так что дорога в конце концов устала на них взбираться

и предпочла обегать. Хвойные леса сменились лиственными, из неизвестных Орсане деревьев,

разлапистых, с огромными, в ладонь, листьями. Вал обозвал их «вагурцными жбыррами», Ролар

смягчил приговор до «волчьих орехов», неядовитых, но малосъедобных. Местами стволы полностью

скрывались под плющами, усеянными гроздьями мелких цветов. С наступлением темноты они

начинали источать нектар и приторный аромат, от которого ломило в висках. Орсана как-то не

удержалась, подставила ладонь и слизнула несколько сладких капелек. Отравиться не отравилась, но

пошла такими колоритными ярко-синими пятнами, что увидевшие ее поутру Ролар и Вал спросонья

в ужасе схватились за мечи, а Лён – за живот.

Девушка обиделась на всех троих и не разговаривала с ними до обеда, делая вид, что не замечает их

лукавых взглядов и последующих сдавленных смешков.

У подножия холмов частенько попадались деревеньки – маленькие домики кучно толпились в

низине, а вверх по склону тянулись полоски возделанных полей и садов, при взгляде на которые

складывалось впечатление, что местные садоводы привязывают каждое яблочко веревочкой, дабы

потом не разыскивать его в крапиве верстой ниже. Жили здесь преимущественно гномы, а то и

оседлые орки – эти предпочитали земледелие стадам истошно блеющих овец, иногда

перегораживающих дорогу на четверть часа. Впрочем, встречались и человеческие поселения, и

смешанные. Отличить их можно было по тем же садам и скоту – гномы высаживали плодовые

деревья длинными узкими полосами, а сами яблоньки больше напоминали кусты, едва достигавшие

пешему человеку макушки. Мелкие темно-рыжие козы алчно косились на них из-за добротной

ограды. Люди предпочитали более солидную живность вроде коров и лошадей, пасущихся прямо

среди кряжистых деревьев.

А потом горизонт затянуло сизой дымкой, спустя еще десяток верст уплотнившейся в полоску с

зубчатым верхом.

– Элгар.

Ролар приподнялся на стременах, хотя лишняя пара вершков вряд ли могла что-то изменить –

путники и так стояли на верхушке высоченного холма. Вернее, Лён на Вольте и Ролар на Повилике,

изящной кобыле-к'яарде оригинального золотистого окраса с темно-рыжими подпалинами на ногах и

морде. Орсанин Венок, упрямо наклонив морду, карабкался в гору, а очередная Валова дохлятина с

отвращением взирала на холм, не желая начинать восхождение даже под угрозой перекрутки на

колбасу, в подробностях описываемой троллем.

– Далеко до него?

– Расстояние обманчиво. Если по прямой – два дневных перегона. А нам надо проехать еще не

меньше трех. Может, сделаем привал и перекусим?

Лён оглянулся на запыхавшуюся, но довольную Орсану, последние сорок саженей тащившую коня

под уздцы, и в который раз едва удержался от смеха. К вечеру девушка несколько облиняла, но все

равно производила потрясающее впечатление.

– Давай. Потом спустимся по противоположному склону, Вал как раз успеет объехать.

Тролль уже и сам отчаялся пробудить в своей животине дух горного козла, направив ее влево по

дороге. Грязно-бурая кляча на поверку оказалась двужильной, отставая от к'яардов и Венка во время

галопа, но неизменно настигая, когда те выдыхались и переходили на трусцу.

Орсана повалилась на траву, нашарила и отвязала от пояса флягу, сделала несколько жадных

глотков. – Уф… хорошо, что Вольха с нами не поехала – тут и здоровый ноги переломает! Похоже, тебе

действительно удалось крепко ее разозлить…

Лён только вздохнул, спешиваясь.

– Но, – продолжала девушка, затыкая флягу, – ты уверен, что настолько крепко?

– Зная Вольху? – Повелитель Догевы почесал ластящегося жеребца за ухом, еще раз глянул на горы

и удрученно покачал головой. – Нет.

Я мрачно поглядела в кружку, с верхом наполненную некой киселеобразной жидкостью

зеленоватого цвета, издававшей ни с чем не сравнимый аромат помойного ведра.

– Выпей, малышка, – с видом матерой отравительницы проворковала Келла. – Тебе сразу же

полегчает! – В смысле пронесет?

Вампирка обиженно фыркнула и уже без особых церемоний впихнула кружку мне в руки.

Вкус ничем не уступал запаху, но, зная Келлу, дальше капризничать было опасно. Забинтованная

нога, устроенная на высокой подушке, вела себя хорошо – пока ее не пытались использовать по

назначению. А для украшения кровати она очень даже годилась. Велька взирала на объемистое дело

своих рук с плохо скрываемой гордостью. Магический лубок она накладывать не стала и мне не

позволила – мол, чтобы чувствовала серьезность своего состояния.

Убедившись, что кружка опустела, Келла с усмешкой щелкнула меня по подбородку, заставив от

неожиданности проглотить оставшееся во рту зелье (я как раз прикидывала, куда бы его

понезаметнее сплюнуть). Игнорируя возмущенное сопение пациентки, травница прихватила свечу и

вышла на кухню, прикрыв за собой дверь.

Я устало откинулась на подушку, глядя в серый квадрат окна. На улице с момента отъезда друзей не

утихала непогода. Ветер обрывал с деревьев остатки листвы, с волчьим подвыванием гнал на запад

низкие лохматые тучи, то и дело разражавшиеся дождем в знак протеста. Голова была тяжелая,

познабливало, но о сне я даже не думала.

Ну куда их понесло?! Первая неистовая злость на Лёна (чтоб ты провалился, мерзавец!) сменилась

обычной (ну погоди ж ты у меня!), потом тревогой (а вдруг и в самом деле провалится?), потом

настоящей паникой (а вдруг уже провалился?!). Леший с ней, с помолвкой, не больно-то и хотелось!

Мои друзья где-то там продираются сквозь ураган, мокнут под дождем, сражаются за меня, а может,

и погибают, а я валяюсь в постели, разобидевшись из-за какого-то дурацкого кольца! Не дождетесь!

Травницы тихонько шушукались на кухне, изредка сдержанно подхихикивая и позвякивая

флаконами – видимо, делились опытом, не подозревая, какой черной неблагодарностью планирует

отплатить им их подопечная.

Правда, планировалось пока что-то не очень. Уйти из дома незаметно от Келлы – дохлый номер,

вампирша засечет меня уже на пороге. Можно, конечно, усыпить ее заклинанием, но тогда на меня

немедленно накинется Велька. Не боевыми пульсарами же в нее швыряться!

Не то чтобы стыдно (лучшая подруга все-таки!), но ведь как засветит в ответ – мало не покажется! И

что потом? Сумка лежала на стуле, меч висел на его спинке, одежда, скорее всего, в шкафу, но как

быть с лошадью? Пешком я далеко не уйду, а деревенька глухая, вряд ли здесь вообще можно

раздобыть скакового коня, тем более ночью. Я живо представила себя верхом на пузатой кляче, в

темпе пахоты бредущей по редколесью, и возмущенных травниц, легкой трусцой бегущих по обе

стороны и наперебой читающих мне морали. Брр… Я поежилась и повыше натянула одеяло. Нет,

надо все тщательно продумать! Попытка у меня будет только одна, потом эти гарпии не

постесняются приковать меня к кровати в самом прямом смысле – колодезной цепью, на которую

Келла с вожделением покосилась при словах Лёна, но, видимо, решила оставить этот радикальный

метод на крайний случай.

И тут в дверь забарабанили, да так громко и отчаянно, словно вознамерились продолбить ее

насквозь, если хозяева не пошевелятся. Разговор мгновенно оборвался. Скрипнул стул, а за ним –

щеколда. Шум дождя резко усилился, из-под двери потянуло сыростью и запахами мокрой земли.

– Девоньки, милые, спасайте! – затараторил плачущий мужской голос, то и дело срываясь на

всхлипы. – У меня там жена рожает, цельные сутки минули, да что-то никак, измучилась уж вся… не

соизволите ли взглянуть? Я уплачу, не сомневайтесь!

Послышалось приглушенное звяканье. Одна монетка, видимо, выскользнула из трясущихся рук и

упала на пол, прокатившись через всю кухню.

– Там – это где? – с холодной деловитостью уточнила Келла.

– На другом конце села, домов через двадцать! Мне свояченица сказала – мол, остановились у ее

соседки две знахарки, хучь и молоденькие, да справные, за пять минут ее от ячменя исцелили, вот я и

подумал – может, соблаговолят…

– Ясно, – оборвала трехсотлетняя вампирша. – Подождите минутку на улице, мы посоветуемся.

Мужик беспрекословно выскользнул во двор. Монета, похоже, так и осталась лежать где-то под

столом. Судя по воцарившейся тишине, совещание травниц заключалось в обмене многозначительными

взглядами. – Я пойду, – наконец решила Келла. – Мне приходилось принимать роды у человеческих женщин –

немного сложнее, но принцип в общем-то один. А ты не спускай глаз с нашей рыжей вредины (я

мысленно погрозила травнице кулаком). У меня такое ощущение, что она что-то замышляет.

– После десяти капель «Медовой сновидицы»? – скептически фыркнула Велька.

– Она бывшая Хранительница, а на вампиров человеческие зелья действуют слабее. Мне бы

понадобилось не меньше сорока.

«Запомним», – мстительно подумала я.

– По крайней мере сейчас она еще не спит, – продолжала Келла, утверждая меня в мысли, что с

такими друзьями и врагов не надо. – Так что на всякий случай не выходи из комнаты до моего

возвращения. – Хорошо. Возьми пару полотенец и вот эти флаконы, в темном настойка… – Травницы

перебросились еще парочкой профессиональных фраз и наскоро распрощались.

Обе двери – входная и внутренняя – хлопнули одновременно.

Я поскорее закрыла глаза и выровняла дыхание. Велька подошла к постели. Наклонилась,

разглядывая мою подозрительно умиротворенную физиономию. Я хотела всхрапнуть для

достоверности, но подумала, что это будет перебор. Удовлетворенная осмотром, травница

устроилась на стуле возле окна, спиной к нему, поставив на подоконник блюдечко с горящей свечой

и положив на колени толстенный фолиант.

Я коварно наблюдала за подругой из-под полуприкрытых век. Тень от ресниц давала прекрасную

маскировку. Келла вернется не раньше чем через час, а то и на всю ночь застрянет. Посмотрим,

насколько Вельки хватит! Помнится, когда мы по ночам вместе к экзаменам готовились, то и дело

друг друга в бока пихали – один вид меленько исписанных страниц вызывал неукротимую зевоту.

– Вольха, – негромко позвала девушка, отрываясь от книги и в упор глядя на меня.

Мне понадобилось огромное усилие, чтобы не вздрогнуть. Зато травница, выждав, облегченно

вздохнула и расслабилась, закинув ногу за ногу. Повыше приподняла книгу, и я чуть не застонала от

злости – в руках у Вельки был любовный эльфийский роман, еще и с гравюрами. Над таким она

запросто могла просидеть до рассвета.

Прошло около получаса. Зелье начало действовать, но, как Келла и предполагала, не столь

сокрушительно, и я упрямо боролась со сном. Травница тихо рыдала в платок, изредка выныривая из

него, чтобы прочесть еще парочку душещипательных строк и начать истекать слезами с новой силой.

Учитывая, что все порядочные любовные истории заканчиваются либо свадьбой, либо смертью, дело

явно шло ко второму.

Дождь превратился в косой ливень, сердито тарабанящий по крыше. Небо прорезала ветвистая

молния, где-то на западе ворчливо отозвался гром. Велька зябко передернула плечами и, не отрывая

взгляда от книги, отодвинулась от окна. Не прошло и пяти минут, как из него снова плеснуло

холодным белым светом, в котором мелькнула и тут же растворилась во тьме черная, жуткая,

выщеренная морда с горящими глазами.

Пожалуй, даже ведро ледяной воды не оказало бы на меня столь бодрящего эффекта. Сонливость как

ветром сдуло, я судорожно впилась пальцами в тюфяк. Уходи!!! Хотя бы шагни в сторонку, за угол

дома, пока она тебя не заметила!

Свеча затрещала и вильнула огоньком, всколыхнув тени. Травница мельком глянула в окно и,

успокоенная, снова погрузилась в чтение.

Так, теперь главное – взять себя в руки и сосредоточиться. Вопрос не в том, сумею ли я это сделать, а

удастся ли провернуть задуманное незаметно от Вельки? Хоть она и прекрасно владеет практической

магией, такого чутья на нее у травницы нет… и если ме-э-эдленно, осторожно сконцентрировать на

крыше вон той сараюшки за огородом разряд достаточной силы…

Сердцевина тучи полыхнула грязно-багровым. В следующее мгновение оттуда стрельнула

изломанная, раздвоенная книзу молния, которая разъяренной гадюкой с грохотом и треском впилась

в сарай обоими зубьями. Сноп искр взметнулся выше деревьев, горящая солома брызнула во все

стороны. Невзирая на дождь, пламя охватило сарай сверху донизу. Внутри истошно замычала

корова, заблеяли овцы.

Не будь Велька так ошеломлена, она бы сообразила, что соседка непременно предупредила бы ее о

запертой в хлеве скотине. Да и кто станет держать коров в дощатом сарае посреди огорода?!

Выронив книгу, травница вскочила и метнулась к двери, потом обратно, растерянно уставившись на

меня. Я, не открывая глаз, пробормотала что-то неразборчиво-жалобное и отвернулась к стене,

натянув одеяло до самой макушки.

Не успела лязгнуть щеколда, как я уже сидела на кровати, скороговоркой нашептывая заклинание.

Одним взмахом скользнувшего в руку меча вспорола и содрала ворох бинтов вместе с лубками,

спустила ноги на пол и рванулась к стулу с одеждой.

Зараза!!! Добавила обезболивающий компонент. Потрогала прикушенную губу, слизнула кровь с пальцев,

уцепилась за спинку кровати и кое-как встала. Опухшая, веселенькой синюшной расцветки нога с

трудом протиснулась в штанину, наотрез отказавшись ради этого сгибаться. Подковыляв к окну, я

распахнула ставни. Науськанный ветром дождь хлестнул по лицу, как мокрый веник. Несмотря на

спешку, Велька, скорее всего, зачаровала дверь, а мне некогда разбираться, как именно. Травница

очень скоро сообразит, что большая часть пламени – иллюзорная, да и взывающих о помощи

буренок в сарае не наблюдается…

Стиснув зубы, я полезла в проем. До середины процесс шел довольно успешно, но потом моя

здоровая часть закончилась и началась негнущаяся. Мысль, что побег сорвется только из-за того, что

я застряла в окне, придала мне сил все-таки из него выкарабкаться и плюхнуться в какие-то цветы

под подоконником, и до меня имевшие весьма пожеванный вид.

– Смолка!!! – надрывным шепотом возопила я.

Только шум дождя по листве и далекий треск затухающего пожара. Я застыла на коленях, чувствуя,

как меня с новой силой захлестывает отчаяние. Неужели померещилось? Что еще Келла подмешала в

свое снадобье?! И что же мне теперь делать?!

А потом кобыла беззвучно выскользнула из темноты за моей спиной, доверчиво ткнувшись мне в

щеку бархатистым храпом. Мокрая, всклокоченная, с выхваченным из гривы клоком, но живая и

такая родная, что я чуть не расплакалась.

– Ты уж прости меня, девочка, – пробормотала я, дрожащей рукой нащупывая конскую холку. – Я

тоже не в лучшей форме, но мы должны это сделать… Гхыр ёпп курат!!! Смолка, ты не могла бы

присесть? Я и с двумя-то ногами еле до твоей спины допрыгивала…

Лошадка шумно вздохнула и, помедлив, согнула колени. Я кое-как вскарабкалась в седло, уцепилась

за переднюю луку и легонько ткнула кобылу левой пяткой. Смолка с явным трудом выпрямилась,

по-старушечьи закряхтела, но все же тронулась с места. Я нашарила левое стремя и тоскливо

посмотрела на правое. Надо было сразу ногу вдеть, в висячем положении она еле шевелилась. Ладно,

пусть болтается, все равно я ее почти не чувствую…

Мы уже наполовину выехали из ворот, когда очередная молния на мгновение выбелила округу,

очертив в проеме огородной калитки силуэт страшнее упыря, злее василиска и опаснее дракона.

– Вольха!!!

Я вздрогнула и прижалась к седлу, как нашкодившая кошка. Впрочем, в появлении разгневанной

травницы были и положительные моменты: от страха я каким-то чудом ухитрилась подтянуть и

запихнуть сломанную ногу в стремя. Смолка, сообразив, что вряд ли хозяйка таким оригинальным

способом выказывает радость от встречи с этим дивным видением, поспешно ускорилась – вниз по

улице, куда легче драпать. Пару раз споткнулась, потом вроде бы оклемалась и пошла тяжелым

галопом. Гром бухнул с большим опозданием, где-то далеко за лесом. Гроза уходила. В тучах наметились

просветы, но пока что даже из них сыпал редкий дождь. Село тонуло во мраке. Окошки светились

только в нашей и еще одной избе, к воротам которой мы как раз подъезжали. Привлеченная скрипом

двери, я, не удержавшись, бросила взгляд во двор и впервые всерьез задумалась, за что же боги меня

так невзлюбили: на крыльце показалась Келла. За ней, непрестанно кланяясь и бормоча: «Да

благословят тебя боги, деточка!» – семенил давешний мужик, пытаясь всучить вампирше если не

кошель, то хотя бы холщовую торбу, из которой торчали две хладные утиные лапы. На заднем плане

возмущенно, на два голоса орали новорожденные. Травница сухо отнекивалась, но вид у нее был

довольный. Именно что «был». Потом она увидела нас со Смолкой.

Как на грех, вдоль длиннющей улицы сплошной стеной тянулись двухаршинные заборы. В другое

время кобыла играючи взяла бы такую преграду, но сегодня был определенно не наш день (я бы

даже сказала, месяц). Обратный путь перегораживала Велька, и я логично рассудила, что хрен

редьки не слаще. Хотя…

– Вольха-а-а!!! – Голос Келлы перешел в ультразвук.

Увы, я слишком хорошо знала, что это означает, а посему любоваться на дальнейшее развитие

событий не имела ни малейшего желания. И, малодушно надвинув капюшон по самый нос, что есть

силы саданула лошадь здоровой ногой.

Возможно, я пропустила самое увлекательное – например, отца заметно прибавившегося семейства,

картинно падающего в обморок отнюдь не от счастья, – но ничуть об этом не сожалела. Мы едва

успели пролететь мимо ворот, как из них (точнее, уже над ними) наперерез нам вырвался клыкастый

сгусток мглы, шумно хлопающий крыльями. Не успел, пронесся за спиной, обдав ветром, и с

разочарованным воем пошел на разворот, вверх и влево.

Смолку он тоже впечатлил. Если раньше доски заборов просто мелькали перед глазами, то теперь

слились в сплошную полосу, в которой темными пятнами проскакивали ворота под широкими

козырьками. Задремавшая посреди дороги собака в последнюю секунду с визгом вывернулась из-под

лошадиных копыт; кобыла, споткнувшись, вильнула в сторону, а над нами прошелестел и, далеко

обогнав, впечатался в дерево ярко-зеленый пульсар. Не взорвался, а словно размазался по стволу, в

считаные мгновения опутав его мерцающими нитями ловчей сети.

Я мотнула головой, капюшон упал за плечи. Следующий пульсар сделал изящную петлю и

отправился по обратному адресу. Естественно, не долетел, но по крайней мере помешал Вельке

сотворить еще один. Да когда же эта улица наконец свернет или кончится?! Мы тут как на ладони,

травнице даже не обязательно видеть нас, чтобы сыпать заклинаниями!

Визг неумолимо приближался. Мои волосы, не выдержав противоборства между ним и встречным

ветром, встали дыбом. С трудом удержавшись от соблазна бросить поводья и зажать уши ладонями,

я выкрикнула несколько слов, не услышав собственного голоса. Вампиршу отбросило в сторону и

несколько раз перевернуло в воздухе, но отказаться от погони не заставило. Впереди наконец

показался частокол околицы, а за ним – темное поле с совсем уж непроглядными комьями

перетекающих друг в друга перелесков. Створки ворот медленно поползли нараспашку, натужно

скрипя окутанными дымкой скобами. Открылись примерно на треть, вздрогнули, замерли и,

подумав, качнулись обратно. Я стиснула зубы. Несмотря на ночной холод, по виску скользнула

капля пота.

Ворота одним рывком распахнулись во всю ширину и так же охотно захлопнулись. Да кто из нас

Магистр практической магии в конце-то концов?!

Я усилила нажим. Велька тоже не сдавалась. Ворота приближались с угрожающей скоростью, клацая

створками, как дракон пастью. Смолка обреченно прижала ушки и, похоже, зажмурилась, не сбавляя

хода, ибо сзади снова нарастал не менее многообещающий вопль.

Последний, отчаянный всплеск силы – и створки сомкнулись на самом кончике конского хвоста,

оставив себе на память клок волос. Вопль оборвался глухим ударом, ворота прогнулись и

спружинили обратно. Стало слышно, как захлебываются лаем собаки. В хатках один за другим

вспыхивали огоньки.

Кобыла арбалетным болтом влетела в лесок, напролом прошуршала по кустам и, только оставив

позади саженей триста чащобы, перешла на рысь, а затем и на шаг. Над головой, в просветах между

кронами деревьев и клоками туч, мерцали звезды. Мокро хрупали сучья под копытами, в глубине

леса уныло переухивались совы. Осыпающиеся с веток капли стучали по куртке и холодили

неприкрытую макушку. Капюшон казался чем-то далеким и недоступным.

Я обессилено привалилась к лошадиной шее и закрыла глаза.

– Не было тута таких, господин хороший. – Мужик нервно облизнул губы. – Уже две недели никто

этой дорогой не проезжал, ага!

– Брэшэ, – безжалостно прокомментировала девушка, казалось бы целиком поглощенная

заплетением длинной русой косы.

– И изба небось сама собой сгорела? – Второй разбойник кивнул на еще дымящийся сруб посреди

деревеньки.

В соседних домах слышалась приглушенная возня но, кроме трясущегося от страха местного

пьянчуги, ни кто к путникам выйти не отважился. Да и того, скорее всего, просто-напросто

вытолкали на заклание.

– Ага. – Пьянчужка как завороженный таращился на светловолосого главаря шайки. Выбор был

невелик, зато впечатляющ: рассеянно поигрывающий ножом тролль, неприкрыто ухмыляющийся

вампир и хмурая пятнистая девушка, вооруженная не хуже иного наемника. – Вьюшку на ночь

неплотно прикрыли, уголек и выпал…

– И прямо в солому, – с фальшивым сочувствием поддакнул вампир.

– Ага… для завтревой растопки. Тута оно и заполыхало…

– Какое несчастье, – с каменным лицом посочувствовала девушка.

– Нет, – спокойно сказал светловолосый, тоже в упор глядя на мужика, но разговаривая словно сам с

собой. – Через Заячий Гай мы не поедем, и не упрашивайте. Там овраг на овраге и наверняка

обжитые какой-нибудь плотоядной пакостью. Да и крюк по восточной дороге нам тоже ни к чему…

Злосчастный «собеседник» почувствовал, а остальные услышали, как клацают у него зубы.

Темноволосый продолжал задумчиво изучать останки избы. Вокруг прогоревшего насквозь сруба не

было даже ободка пожухлой травы, а на соседних крышах – ни единой черной точки от искр, как

будто пепелище откуда-то принесли и плюхнули посреди нетронутого огородика. Гасить его тоже не

пытались. Скорее всего, не успели даже глазом моргнуть, как магическое пламя поглотило все, что

могло гореть.

– И что же нам, бедным, остается? – задумчиво продолжал незнакомец, негромко похлопывая себя

ладонью по бедру. Выходило буднично и оттого невыразимо жутко. Черный жеребец под ним стоял

как вкопанный, недобро посверкивая змеиными глазами. – Самая удобная и короткая тропка через

клеверную лощину, по которой мы бы и поехали, кабы не ваш дружеский совет. Которым я, мерзкий

выродок, паскудное исчадие тьмы, чтоб мне провалиться, пожалуй, пренебрегу…

– П-п-простите… – только и сумел выдавить мужик, чувствуя, что душа вот-вот сама вылетит из

онемевшего тела, не дождавшись логического окончания «беседы».

– За что? – Светловолосый недоуменно изогнул бровь. – Вы же мне ничего подобного не сказали.

Бывайте здоровы, добрый человек! И спасибо за помощь.

В воздухе сверкнула серебряная монета, шлепнувшись в пыль. Черный жеребец всхрапнул и круто

развернулся на задних ногах. Всадник даже не шелохнулся, как будто составлял с ним единое целое.

Золотистая кобыла беззвучно, с кошачьей грацией повторила полуоборот, подчиняясь едва

заметному движению седока. Остальные по-простому прикрикнули на лошадей, дергая за поводья.

– Н-н-не за что, – искренне проблеял мужик и, чуть всадники скрылись за холмом, сел прямо на

дорогу, тупо таращась на блестящий кругляшок с чеканным королевским профилем.

Такого стоящего повода напиться ему уже давно не подворачивалось. Пожалуй, на целый месяц

хватит, и не ему одному…

– Орсана, погоди. Ты не туда свернула.

Девушка осадила проскочившего развилку жеребца и сдала назад. Еще раз глянула на указатель,

потом, удивленно – на вампира:

– Но ты же сказал…

Лён отрицательно покачал головой, делая друзьям знак подъехать поближе.

– Он знает, что мы за ним гонимся. Иначе не стал бы так демонстративно запугивать селян, чтобы те

с прямо-таки выписанным на лицах враньем указали нам неправильное направление. Да еще эта

изба. Любой дурак догадается, что дело нечисто, тут даже телепатом быть не надо. На это он и

рассчитывал. А еще – что ни один нормальный человек и так не сунется в овражистое урочище.

– И угораздило же меня связаться с ненормальными вампирами, – вздохнула Орсана, вслед за

друзьями разворачивая коня к Заячьему Гаю. – Но зачем им понадобились такие хлопоты? Неужели

нельзя было просто проехать мимо деревни лесками?

– «Просто» не получилось. Под одним из них пала лошадь, и они отобрали верхового коня у

здешнего старосты, а когда тот попытался протестовать, сожгли его избу. – Лён покосился на сизую

нитку дымка, струящегося словно бы из макушки холма, и, помедлив, неохотно добавил: – Вместе с

ним и его женой.

Девушка зябко передернула плечами. Вампир продолжал:

– А поскольку такое не скроешь, негодяи решили извлечь из ситуации дополнительную выгоду –

направить нас по ложному следу… или устроить засаду. Толковых дорог здесь две – прямая и

объездная. Видимо, обе им перекрыть не удалось, и они хотели быть уверены, что мы выберем

первую. – Но почему бы нам тогда не выбрать вторую? – жалобно поинтересовалась Орсана, когда Венок

споткнулся на первой колдобине, чуть не оставив лязгнувшую зубами девушку без языка.

– Потому что она втрое длиннее, хоть и безопаснее, а мы торопимся. Впрочем, – Повелитель Догевы

окинул винечанку, а за ней и остальных испытующим взглядом, – разве я кого-то заставляю с собой

ехать? – Но и прогнать не можешь! – дерзко парировала сотница.

Ролар и Вал только заухмылялись – мол, даже не надейся, голубчик, никуда ты от нас не денешься.

Возразить, как и в предыдущие сто тридцать два раза, было нечего. Настояв на соблюдении

старинного обычая, Лён сам поймал себя в ловушку, и теперь ему осталось лишь досадливо

подогнать жеребца каблуками.

Заячий Гай оказался хмурым еловым бором, опоясанным проселочной дорогой, каковая и носила

гордое название объездной. От нее под прямым углом ответвлялась ведущая в чащу тропка, не

сказать чтобы утоптанная, но вполне заметная. Видимо, сюда частенько захаживали дровосеки и

охотники, привлеченные многообещающим названием.

Орсана не любила такие леса. Вроде бы не слишком и дремучие, но мрачные и неприветливые, с

постоянным ощущением недоброго взгляда в спину. В конце лета из птичьих голосов в макушках

деревьев осталось только редкое воронье карканье, по жизнерадостности не уступавшее разве что

волчьему вою.

Друзья деликатно сделали вид, будто Венок «случайно» перестроился из конца в середину цепочки.

В первый овраг они уперлись спустя четверть часа. Спуститься по пологому склону удалось

довольно легко, Лён и Ролар даже не спешивались. За широкой мшистой котловиной поднималась

практически отвесная стена с угрожающе выпущенными когтями рыжих еловых корней. Тропинка,

даже не пытаясь к ней приблизиться, уверенно заворачивала вправо. Путники не стали с ней спорить.

– Хоть бы она нас в болото не завела, – забеспокоился Ролар, заметив на кочках мелколистные нити

только начинавшей розоветь клюквы.

– Просто низинка. Настоящих трясин здесь нет. – Лён, не удержавшись, рискованно свесился с седла

и выдернул из пышного мха крепенький пузатый боровичок. Дорога шла под горку, но склон не рос,

постепенно сглаживаясь, и вскоре Вольту удалось на него заскочить. Конь гордо вышагивал по

самому краю, пока к нему не присоединилась Повилика, а за ней и остальные лошади.

Тропа снова уводила в чащобу, возвращаясь на прежний курс. Орсана ожесточенно воевала с

клещом, проявившим повышенный интерес к ее шее. Ролару, заикнувшемуся было, что «на его месте

должен был быть я…», выразительно продемонстрировали постигшее кровопийцу возмездие.

Повилика поравнялась с Вольтом и попыталась играючи цапнуть его за холку.

– Знаешь, что меня беспокоит больше всего? Он нас постоянно опережает. – Ролар дернул за правый

повод, и кобыльи клыки вхолостую щелкнули в пяди от цели. Жеребец ехидно фыркнул, но даже

морды к нахалке не повернул, зная, что дело закончится тем же. – И я не о расстоянии.

Лён хмуро кивнул. Им еще ни разу не удалось предотвратить удар – лишь свести к минимуму его

последствия. Даже сейчас, пробираясь оврагами и упиваясь своей прозорливостью, они играли по

навязанным им правилам и на вражеском поле.

– Верно. И у меня такое ощущение, что они не только знают о погоне… но и рассчитывают на нее.

– Предлагаешь вернуться?

– Предлагаю. Вам.

Арлиссец смиренно склонил голову и с изысканнейшей учтивостью осведомился:

– А не пошли бы вы… лесом, Повелитель?

– Уже иду, – усмехнулся Лён, направляя Вольта в разлом следующего оврага, по дну которого

неспешно струился широкий темный ручей. – У меня нет выбора, Ролар. Мне надоело сидеть и ждать

очередного удара в спину. Добро бы в свою. Но ее я им не отдам. Даже если для меня она будет

потеряна навсегда.

Копыта поехали по рыхлой иглице, и Вольт, распахав широкую борозду, с разгону влетел в ручей по

самое брюхо. Лён торопливо поджал ноги, но тут конь поскользнулся уже на иле и припал на круп,

макнув седло до края луки. Сверху захихикали и не менее злорадно заржали. Повелитель Догевы,

героически удержавшись от первого пришедшего на ум комментария на тролльем языке, погрозил

насмешникам кулаком, а Вольт, сердито всхрапнув, поднапрягся и со звучным плюхом выскочил из

воды. Пока отыскали более надежный и пологий спуск, свели и втолкали коней на противоположную

сторону, вымотались так, что, наткнувшись на полянку с кострищем, решили сделать привал.

Собранные по пути грибы почистили и ссыпали в общий котел, Лён вылил воду из сапог и подсел к

костру присматривать за процессом варки, а заодно сушиться. Вал, по воинской привычке

использовать для отдыха каждую спокойную минуту, растянулся по другую сторону костра и тут же

гнусаво захрапел. Ролар отправился на разведку, с трудом отделавшись от увязавшейся за ним

Повилики – лошадь непременно хотела составить компанию обожаемому хозяину, фыркая и кусаясь

на попытки повернуть ее назойливую морду обратно к стоянке.

Орсана, подвязав Венку торбу с овсом, попыталась незаметно отлучиться в кустики, но Лён, не

оборачиваясь, махнул рукой в противоположную сторону.

– Лучше вон в те.

Девушка залилась краской по самые уши, но тем не менее с вызовом поинтересовалась:

– А эти ты уже для себя застолбил?

– Нет, просто в них упырь сидит, – беззаботно пояснил вампир, пробуя выуженный из кипящего

хлебова боровик. Грибы сильно уварились, но высыпанная в котелок крупа поправила дело.

– Шо-о? – Орсана шарахнулась от такого уютного с виду орешника. Оглядевшись, подобрала с земли

увесистый обломок сука и запустила им в гущу ветвей. Кусты недовольно заурчали, в просвете

мелькнуло что-то серое и безволосое.

– Теперь порядок, – прислушавшись, объявил Лён. – Можешь идти, он удрал!

– Спасибо, щосьвже не хочется, – буркнула девушка, подозрительно присматриваясь к

колышущимся от ветерка листьям. – А раньше не мог попередыты?!

– Зачем? Он один, а нас много, к тому же нежить обычно не рискует связываться с вампирами. Не

хотелось беспокоить тебя по такой ерунде.

– И правда, яка дрибныця – всего-навсего упырь, истекающий слюной в ожидании первого, кому

приспичит… прогуляться! – съязвила винечанка. – А… он точно ушел?

– Точно. Честное повелительское.

Верховная Ведьма, услышав это словосочетание, мигом принимала охотничью стойку, но не столь

искушенная в общении с Повелителями Орсана, помявшись, все-таки решилась отлучиться с

полянки. Очень недалеко и ненадолго.

Лён тихо порадовался, что не проговорился ей о голодной выверне, уже давно крадущейся следом за

путниками, но тоже все никак не решающейся подзакусить. По сравнению с тем, что поджидало их

на короткой дороге, это и в самом деле было мелочью.

Ролар вернулся с обнадеживающими вестями – до опушки осталось меньше четверти версты и всего

один овраг, да и тот неглубокий. Все то же чутье бывалого наемника разбудило тролля за секунду до

того, как Лён попробовал кашу и счел ее готовой. За неимением мисок сомнительное темно-

коричневое варево разложили по кружкам и, обжигаясь, слопали прежде, чем оно успело остыть.

Быстро собрались, запили костер и снова тронулись в путь.

По сравнению с двумя предыдущими третий овраг показался канавкой. В него без возражений

соизволила спуститься даже упрямая кляча Вала, при подъеме всего пару раз лягнув

подпихивающего ее в круп Ролара. Орсана лично обнаружила выверну, причем неизвестно, кто

испугался больше; во всяком случае, нежить драпанула со всех восьми ног, искренне сожалея, что ей

нечем зажать уши.

Из леса они выбрались как раз в том месте, где от объездной дороги словно по заказу отходила

ведущая на юго-восток тропа. Шутливо поздравили друг друга с успехом, вытрясли из волос иголки

и снова направили коней чуть наискось к голубоватой кромке на горизонте.

Они проехали не больше полуверсты, когда Орсана случайно оглянулась и охнула:

– Вы тилькы подывытеся!

Над оставленным позади лесом поднялся высокий столб пламени, красно-багровыми разводами

расплескавшись по изнанке облаков. Понять, где он возник – над прямой или объездной дорогой, – с

такого расстояния было невозможно. Как и представить, что осталось от неосторожного путника.

Кем бы он ни был.

Друзья, не сговариваясь, подхлестнули лошадей.

Все оказалось не так уж плохо. Кобылка прямо на глазах оживала под моими пальцами, чутко

ощупывающими ее с ног до головы и попутно залечивающими мелкие порезы и ссадины. Глубоких

ран оказалось всего три или четыре – на холке, за которую, видимо, хватанули зубами. Они слегка

нагноились, но более серьезных последствий укуса я не обнаружила. Правда, глаза у Смолки были

какие-то диковатые, с неестественно расширенными зрачками, но, судя по повышенному интересу,

проявленному кобылой к моему завтраку в виде мятой краюхи, скоропостижная кончина ей не

грозила. Рассвет застал нас неподалеку от какой-то деревеньки. Я тоскливо покосилась на дымящиеся трубы,

сулившие тепло и горячий завтрак, но въехать в селение не решилась. Вдруг меня там уже

поджидают с распростертыми руками или, хуже того, крыльями? А посему я кое-как сползла с

кобылы возле самого дальнего стога на сжатом поле за околицей и зарылась поглубже в солому, то

ли проснувшись, то ли очнувшись ближе к полудню.

Смолка благодарно ткнулась мордой мне в ухо, чуть не свалив с ног. Вернее, с одной ноги – на

сломанную я старалась не опираться, держа ее слегка отставленной в сторону. Магия успешно

сдерживала боль и воспаление, отек вполовину спал, так что чувствовала я себя хоть и неважно, но

терпимо. В любом случае жалеть себя некогда – пора заниматься делами. Из-за Келлиного зелья и

так уйма времени упущено.

Отпустив лошадиную холку, я села прямо на землю возле стога. Подтянула к себе сумку и, расчистив

пятачок земли, начала сосредоточенно корябать на нем острием короткого ритуального ножика.

Смолка наклонила голову, скептически обнюхала мое творение и чихнула. Я досадливо отпихнула ее

локтем. Тоже мне, нашелся критик! Четырехлучевая звезда и в самом деле вышла кривовато, но

сориентировала и подписала я ее правильно: север-восток-юг-запад.

Я переплела пальцы на рукояти ножа и занесла его над центром рисунка.

Так, на кого будем «удить»? Лёна можно сразу отбросить, его даже поисковый импульс не берет. С

Роларом тоже вряд ли что получится, Вала я не так хорошо знаю, а вот Орсана… если не ошибаюсь,

она до сих пор носит мой подарок – кулон-капельку из кошачьего глаза? Мой вам совет: если вы

сами не маг, никогда не берите принадлежащих нашей братии вещей (или хотя бы пару часов

побывавших у них в руках)! А уж если взяли, торопитесь отбежать не меньше чем на тридцать верст.

Вряд ли друзья успели столько проехать – им же тоже отдыхать надо.

Конечно, кулон я Орсане дарила без всякой задней мысли, на день рождения, но сейчас он пришелся

весьма кстати. Закрыв глаза, я постаралась как можно отчетливее представить полупрозрачный

двухцветный камушек, и в самом деле напоминающий желто-зеленый глаз нахального бродячего

кота. Оправа – серебро, цепочка – вычурного гномьего плетения, «змейка». Создав четкий

мысленный образ украшения, я переключилась на его хозяйку. Что-что, а припомнить бойкую

винечанку не составило никакого труда – мне даже показалось, будто она стоит рядом.

Выбросив из головы все посторонние мысли и ощущения, я нараспев прошептала заклинание

поиска. Лезвие задрожало и, потянув за собой послушно расслабленные руки, клюнуло вниз.

Я задумчиво выдернула нож. Воткнула в оставшуюся щель соломинку с обмолоченным колоском.

Посидела, поглядывая на небо. Будем надеяться, они уже в пути, а не дрыхнут возле костра.

Сегодняшний денек не слишком располагал к увеселительным прогулкам, но дождя вроде бы не

предвиделось. Может, попозже и солнышко выглянет. Ну и бестолковое же в этом году лето: то

жарит, то льет! Хоть бы осень не подвела. Я так живо представила насквозь промокших гостей,

побитый дождем торт и первую брачную ночь под непрерывный аккомпанемент чихания, что не

сразу вспомнила – мне это уже не грозит. Ну и ладно, жених с возу – невесте легче! А вот с поста

Верховной Ведьмы меня никто не увольнял, и охранять Повелителя Догевы – долг куда важнее

супружеского. Разве я могу перепоручить его друзьям, пусть даже самым верным и надежным?! К

тому же ума не приложу, как они собираются ловить колдуна без помощи ведьмы! Если он меня чуть

по стенке не размазал, то их вообще в порошок сотрет!

Кстати, а что я о нем знаю? Маг-самоучка, специализируется по воздуху. Прекрасно разбирается в

ядах и амулетах, расшвыривается огромной силой, но в защите и боевых заклинаниях, требующих

мгновенной реакции, значительно мне уступает. Вполне возможно, что несколько курсов отучился в

Школе Чародеев, а потом его за что-то оттуда выгнали. Он лет на десять старше меня, так что вряд

ли мы сталкивались в коридорах. Тогда директором Школы был Питрим, но вопросы об отчислении

адептов всегда решались на общем совете, Учитель вполне мог бы его вспомнить. Увы, телепочта не

работает, а вестника ждать некогда, хотя магическое создание летает в два раза быстрее голубя и в

отличие от него не привязано к голубятне – достаточно знать примерное местонахождение адресата.

Впрочем, это не так уж и важно, Учитель сможет опознать его и потом – по, как выразился Вал,

«характерной части». Главное – догнать друзей до того, как они догонят этого мерзавца.

Я снова взялась за нож. Прекрасно! В двух вершках от соломинки, более чем достоверный результат.

Они движутся вперед, на юго-восток, причем довольно быстро, опережая меня от силы на двадцать

верст. Ну хоть с направлением бегства нам со Смолкой повезло – не придется возвращаться назад.

Достаточно чуть отклониться к востоку.

Я расстелила рядом с рисунком карту, сориентировав стрелку в ее верхнем левому углу по северу на

своей звезде.

Так, и что у нас на юго-востоке? Крупных городов нет, по практически безлесной степи разбросаны

редкие селения. Чуть южнее – Витягский тракт, но, похоже, друзья его проигнорировали. Ехать по

утоптанной дороге, конечно, и быстрее, и безопаснее, но в это время года тракт запружен торговыми

подводами, там особо не поскачешь – если, конечно, не хочешь привлекать внимания орошенных

пылью купцов, злобно бранящихся вслед торопыге. А привлекать его вампиры, естественно, не

хотят… Но куда же они так спешат?

Я мысленно продлила линию еще дальше, и она, к моему немалому удовольствию, уперлась в

схематическое изображение двух соединенных дугой башенок, на манер ворот встроенных в

сплошной частокол горных пиков, отгораживающих Белорию от моря.

Значит, Корт-огл-Элгар, знаменитый гномий тоннель, единственный выход к порту и верфям на

берегу Среброводного моря. Вот вы мне и попались, голубчики! Очень сомневаюсь, что вы

преследуете колдуна (который, судя по столь внушительной демонстрации молодецкой, тьфу,

магической силушки, способен вместе с лошадьми и спутниками телепортироваться на десяток-

другой верст в любую сторону) по горячим следам; скорее всего, как-то ухитрились разузнать, где у

него логово, и прямиком мчитесь туда. А приморский городишко Власток – самое то для всяких

разбойников и проходимцев. Постоянных жителей там немного, улицы заполоняют приезжие,

точнее, приплывшие островные купцы, моряки с торговых, военных, контрабандных и пиратских

(поди докажи!) судов, и наоборот – только готовящиеся к отплытию белорские торговцы или

желающие наняться на корабль авантюристы, на прощание отводящие душу в многочисленных

корчмах. Затеряться среди них – раз плюнуть!

Решено, еду к Элгарскому тоннелю. На дорогу уйдет не меньше пяти дней, но и они вряд ли быстрее

уложатся. С телепортацией в незнакомом месте лучше не рисковать, да и не везет мне что-то с ней –

то недолет, то перелет. Ничего, своим ходом доберемся. Парочка тонизирующих заклинаний – и

можно скакать сутки напролет, потом найдем время отоспаться.

Нет, ну чем бы им помешал маг в команде?! И была бы еще команда…

За время работы Верховной Ведьмой я достаточно поднаторела в вампирьем этикете, чтобы знать: за

пределами долины Повелителя должны сопровождать как минимум два Стража из элитной сотни.

Почему же он отправился в дорогу только с Келлой, после Старейшин – самой ярой

блюстительницей оного этикета? Не слишком довольной положением дел, но в целом не

протестующей? И она так легко отпустила его одного вообще леший знает куда? Тролль, человек и

обычный вампир не в счет, они не защитят его ни от чего такого, с чем он не мог бы справиться и

сам. Тогда зачем он взял их с собой? За компанию, чтобы в пути нескучно было? Зная Лёна…

Я резким движением руки стерла рисунок.

Нет. Корт-огл-Элгар встретил их дымом, ветром, гвалтом и кошками.

Больше всего гора (точнее, один из сотен кряжистых элгарских пиков, цепочкой расходившихся на

запад и восток) напоминала гигантский муравейник, который медленно тлеет изнутри и вот-вот

вспыхнет целиком. Из многочисленных отверстий, служивших вытяжками для гномьих кузниц и

плавилен, струились черные струйки дымков, собираясь в колечко облака вокруг горной макушки.

Изредка, затесавшись в низкие тучи, оно за компанию пускалось в путь вместе с ними, но на его

месте тут же начинало расти новое.

Здешняя толщина Элгара не превышала шестиста саженей, в то время как некоторые плоскогорья

раздавались вширь на десятки верст. Самое подходящее место для сквозного тоннеля – огромной

полукруглой арки двадцати локтей в высоту и около сорока – в ширину. Из Корт-огл-Элгара то

сплошняком, то порывами хлестал довольно сильный ветер, заставляя местных жителей совершенно

машинальным жестом придерживать шляпы, а нерасторопных приезжих – с руганью гнаться за

оными по сотне саженей.

В официальных документах Корт-огл-Элгар именовался «жестом доброй воли, дружбы и

взаимопонимания между нашими братскими народами». Но злые языки болтали, будто самим

братским гномам этот дружественный тоннель на гхыр не был нужен, просто у них обвалилось

несколько штолен по ходу золотой жилы, от жадности пробитых слишком близко друг к другу, и

продолжить ее разработку, не разобрав завал до последнего камушка, не представлялось никакой

возможности. А поскольку укреплять шаткое нагромождение каменных глыб – пустая трата балок и

времени, быстрее и надежнее оказалось продлить штольни в обе стороны, заодно и вопрос с

отходами решился: по эту сторону гор выброшенный гномами камень разбирали на мощение дорог и

возведение замков, по ту – использовали для строительства города, мола и волнорезов, а также как

балласт для кораблей.

Так или иначе, но выгоду от этой «досадной неприятности» гномы просекли очень быстро. Сотни

лет они и в самом деле прекрасно обходились без тоннеля, в случае надобности пересекая гору по

своим извилистым лазам с доброй тысячью выходов по обе стороны. Был у них и небольшой порт с

пятком-другим кораблей. Больше не требовалось: гномы не питали особой любви к морским

прогулкам и отваживались на них только в целях коммерции, а островитянам они могли предложить

разве что драгоценные камни и оружие, которые много места не занимали.

И тут появились люди: обедневшие селяне, решившие податься в рыбаки, купцы, весьма в этих

самых рыбаках заинтересованные, островные жители, зачастившие в порт на своих груженных

тропическими фруктами кораблях, ибо прямой выход к Белории прекрасно решал проблему доставки

столь нежной и скоропортящейся продукции…

Пару месяцев гномы задумчиво чесали маковки, глядя на всевозрастающий поток ходоков в обе

стороны, а потом, не иначе как в целях налаживания еще более тесного межрасового сотрудничества,

перегородили взаимопонимающую дыру жердью на рогатинах и стали вести с приезжими душевные

беседы на предмет ответного добровольного жеста в виде пары-тройки медяков. Со временем жердь

сменили трехсаженные кованые ворота, со зловещим скрипом хитроумного механизма

закрывающиеся на ночь и распахивающиеся с первым лучом солнца. Естественно, сие

благоустройство не могло не отразиться на стоимости оказываемых им услуг, и братский народ

вконец обнаглел, требуя по кладню с пешего, два – с конного и от трех до десяти за провоз телеги.

Впрочем, все дешевле, чем тащить товары в обход гор или по перевалам, к тому же намного легче и

быстрее, так что путники хоть и ворчали, но платили.

А уж когда очередной белорский король возжелал обзавестись морским портом и флотом (побережье

официально относилось к его владениям, только поди-ка туда доберись!), гномы окончательно

утвердились в мысли, что идея пробить тоннель была ниспослана им свыше, ибо теперь им

пользовалось до тысячи представителей всех рас ежедневно, исправно доказывая горному народцу

свою дружбу.

Самым ходовым товаром в здешних местах были, разумеется, морепродукты – от деликатесных

устриц и пряных водорослей до практически бросовой кильки, которой летом кормили свиней и

уток, а зимой по морозцу довозили аж до Стармина и продавали на развес, заламывая десятикратную

цену. Впрочем, торговля здесь кипела в любое время года. А поскольку было проще и дешевле

уплатить гномам за провоз купеческой телеги, чем за вход и выход сотни покупателей, прямо возле

туннеля шумел и благоухал рынок. Здесь помимо людей так же вольготно себя чувствовали эльфы,

орки, тролли, лешаки, гоблины, дриады и даже – ужас-то какой! – вампиры, которые внаглую

раскатывали вдоль рядов на к'яардах, демонстративно помахивая крыльями и ухмыляясь во все

клыки. Впрочем, купцы не были бы купцами, если бы не сумели договориться с кем угодно, и, хотя

под прилавком на всякий случай лежала головка-другая чеснока, на оживленность и результат торгов

это не влияло.

Кошек же в округе водилось такое множество, что опрометчиво выглянувшую из норы мышь должен

был хватить удар от одного вида разномастного полчища, с урчанием копошившегося вокруг

мусорных куч, на три четверти состоявших из рыбных отбросов. Пронзительные вопли кошаков

заменяли привычное для городских рынков карканье и чириканье, да и вообще Орсана пока не

заметила здесь ни одной птицы, кроме кружащего в недосягаемой выси орла и дракона,

разминающего крылья над горным хребтом.

Лён накинул капюшон на голову и намеренно ссутулился. Вампиры хоть и были здесь обычным

делом – неподалеку как раз беседовали двое купцов, догевский и арлисский, оживленно

жестикулируя руками и крыльями, – но Повелитель, да к тому же с золотым обручем, привлек бы к

себе совершенно нежелательное внимание. Возле ворот сходилось пять крупных дорог и бессчетное

количество тропок, по которым даже сейчас, прохладной вечерней порой с затопившими предгорье

тенями, продолжалось оживленное движение – путники спешили попасть в порт или Белорию до

темноты, чтобы потом не пришлось ждать до рассвета.

Вал, не спешиваясь, купил у горластой торговки здоровенную воблу и теперь энергично колотил ею

по передней луке седла, заставляя свою клячу нервно вздрагивать и прижимать уши. Орсана, не

выдержав, украдкой грызла выуженный из сумки сухарь. Одолевая последний по их расчетам

перегон, друзья решили не тратить времени на приготовление обеда, и неизвестно было, когда

удастся поужинать. Да и удастся ли вообще.

Ролар, больше для виду поторговавшись с флегматичным, но непреклонным стражником при входе в

Корт-огл-Элгар, упорно отказывающимся признавать запрошенную с путников сумму

«бессовестным грабежом и обдираловкой», вместе с Лёном (молча стоявшим рядом) вернулся к

нетерпеливо ожидавшим в сторонке друзьям.

– Ну шо? – поинтересовалась Орсана, чуть не подавившись поспешно проглоченным куском.

– Они проехали через ворота. Все. Вчера вечером. – Лён обеими руками придержал то и дело

порывающийся отлететь капюшон. Его спутники не удержались от разочарованного стона. Похоже,

сбылись их худшие опасения – колдун воспользовался-таки телепортом и опередил их на целые

сутки. – Думаешь, они еще во Властоке? – Ролар покосился на Корт-огл-Элгар.

Очередной купец с обозом тончайших эльфийских тканей пытался если не пробудить в стражнике

совесть, то хотя бы известить его о существовании столь нужного и полезного для ближних чувства.

Гном внимал сим пылким речам все с тем же философским равнодушием, прекрасно понимая, что

единственным уважительным поводом сбить цену является здоровая конкуренция, каковой и в

помине не наблюдалось.

– У нас только один способ это узнать. – Лён взял Вольта под уздцы. – Через несколько часов

тоннель закроют, а телепортироваться сквозь Элгар невозможно, так что если они скрываются где-то

в порту, то в нашем распоряжении будет целая ночь на поиски.

Стражник благосклонно взирал на приближающихся путников, как доярка на возвращающихся с

пастбища коров.

– Десять кладней, – лениво сообщил он, подкрепив слова широким зевком.

– Как это десять?! – опешил Ролар. – Нас четверо, по две монеты с каждого, получается восемь!

– Получается восемь, – флегматично подтвердил гном. – А платить надобно десять, потому как по

две со всадников и отдельно за ввоз конины!

Вольт возмущенно фыркнул, а Повилика даже полезла кусаться, но привычный ко всему стражник

метко стукнул ее по храпу кончиком копья, вынудив попятиться. Ролар, чья советничья душа не

выдержала такого экономического произвола, ехидно поинтересовался о размере штрафа за

придушенного гнома, но Лён остановил его властным взмахом ладони и сам полез в карман. На виду

у стражника отсчитав десять кладней серебром и золотом, вампир неожиданно стряхнул часть монет

на другую ладонь и протянул к гному обе руки.

– Это чтобы вам не пришлось утруждать себя дележом, – любезно пояснил он. – Как вы обычно и

делаете: восемь вон в тот сундук с печатью гномьей кассы, а две в мешочек на вашем поясе. Кстати,

как ваше имя, доблестный страж? Я непременно постараюсь замолвить за вас словечко перед вашим

начальником, досточтимым Агором-э-Ноком, и, надеюсь, он по заслугам вознаградит ваш тяжкий

труд на благо Элгара!

Похоже, официальная оплата за «тяжкий труд» производилась несколько иным, не столь

эффективным и продуктивным способом. Гном, мигом растеряв всю важность, шарахнулся от денег,

как дайн от искушающего его мракобеса, только что не осенив себя крестным знамением.

– Да что вы, уважаемые, какой из меня стражник?! Меня тут просто… э-э-э… копье попросили

подержать, пока владелец в канцелярию сбегает! Так что езжайте себе, покуда он не вернулся, и

пусть это останется только между нами!

– Договорились, – усмехнулся Лён, пряча деньги.

Что-что, а мастерами гномы были превосходными. Порой высеченные в стенах фигуры казались

живыми и чудилось, будто идешь сквозь застывшее время. И стоит одним неосторожным словом

спустить его, как курок взведенного арбалета, – и оно сорвется в стремительный полет, продолжив

схваченные искусными резчиками движения: конь загарцует на задних ногах, с хрипом грызя удила,

раздастся заунывный вой волчицы с тоскливыми человеческими глазами, а пущенный магом пульсар

поднимется алым заревом над зубцами крепостной стены. Лён чуть не свалился с коня, пытаясь

получше рассмотреть проступающий из толщи гранита женский силуэт с воздетыми руками и

длинными развевающимися волосами, показавшийся ему странно знакомым. Но возвращаться и

проверять не стал. Уж слишком это казалось невероятным.

Большинство барельефов было посвящено Противостоянию, самой великой битве прошлого

столетия. Как ни странно, не межгосударственной и даже не межрасовой, а в виде исключения –

действительно между добром и злом, как любят петь менестрели. В ней, опять-таки не иначе как для

подтверждения обратного правила, добро победило – ценой огромных потерь и не меньшего

героизма. С гномьей стороны в том числе, что позволило им окончательно увериться в своем

величии (впрочем, они и раньше не особо в этом сомневались).

Присмиревшие кони осторожно ступали по каменной дороге, освещенной призрачно-голубоватым

мерцанием особых рудничных грибов в горшочках на тонких цепях, развешанных между

барельефами. Судя по явственным надгрызам по краям шляпок, встопорщенную стопку блинов они

напомнили не только Орсане. Сама девушка благоразумно воздержалась от дегустации –

злосчастные пятна и без того приобрели нежный трупный оттенок, заставляющий встречные телеги

поспешно уступать всадникам дорогу, хотя полагалось бы наоборот. А если они еще и засветятся…

Винечанка, содрогнувшись, заставила себя отвести взгляд от наиболее аппетитного грибочка.

По мере того как белое пятнышко впереди росло, потихоньку начиная разделяться на голубое и

бирюзовое, грибы тускнели, пока не угасли совсем. Еще несколько саженей – и путники жадно

вдохнули свежий солоноватый воздух с привкусом водорослей. Как будто из склепа выбрались.

Голубое оказалось небом, а бирюзовое – морем, граница между которыми терялась в затянувшей

горизонт дымке с белыми перышками парусов. От садящегося далеко справа солнца расползалось

яркое закатное пятно, на фоне которого порт казался черным, а стоящие у причала корабли –

резкими тенями. Слева располагалась верфь, напоминавшая огромную паутину из дощатых

настилов, лесов и тросов, в которой запуталось несколько остовов кораблей. Вокруг них маленькими

деловитыми паучками суетились рабочие, слышался стук молотков, скрип лебедок, повизгивание

пил и деловитая перебранка строителей.

Сам Власток полукругом лепился к горам, норовя взобраться повыше, чтобы уберечь себя от

загребущих штормовых валов. У самого берега стоял лишь высоченный каменный маяк, над

которым с криками кружили чайки. Сейчас море едва шевелило волнами, не покушаясь даже на

четверть укатанного ими пляжа. Песок уже успел подсохнуть и, как на всем морском побережье,

приобрел нежный серебристый оттенок без малейшей желтизны.

– Ну куда теперь? – Тролль, не раз бывавший во Властоке, удостоил город лишь беглым взглядом и

смачным плевком. И сам же предложил: – Можно на постоялый двор заскочить, там народишко

ушлый, небось кто-нибудь что-нибудь да слыхал. А можем по порту прошвырнуться, у меня там

пара знакомых должна сыскаться.

Оба варианта вызвали бурное обсуждение «за» и «против», закончившееся решением разделиться.

«Самые голодные», как съязвил Вал, то есть Ролар и Орсана, прихватив всех лошадей, отправлялись

на разведку, а заодно и на закупку провизии на постоялый двор, где, если не возникнет никаких

проблем, должны были до темноты ждать возвращения друзей из порта.

– А если не вернетесь? – обеспокоенно уточнила девушка.

– Значит, не дождетесь, – философски пожал плечами Лён и, что-то шепнув на ухо Вольту, передал

поводья понурившегося жеребца Ролару.

– Только посмей… без нас, – выразительно напомнил тот.

Повелитель Догевы скривился, но промолчал.

Я поняла, что если мы сейчас не остановимся, не поедим и не выспимся, то просто рухнем от

усталости. Поняла я это очень просто – мы рухнули. Правда, кобыла тут же снова вскочила на ноги, досадливо

хлестнув себя хвостом по взмокшим бокам, но мы, переглянувшись, единогласно решили считать

подвернувшийся ей под копыта сук перстом судьбы, недвусмысленно указывающим на

расположенное поблизости селение.

Как и сук, перст оказался весьма корявым. А вдобавок – злорадно оттопыренным средним.

Не будь я так измучена дорогой и непрерывной ноющей болью в ноге, уже не поддающейся

заговорам, я бы ни за что не стала звонить в колокол у массивных, окованных железом ворот, от

которых за несколько саженей разило мощной охранной магией. Да и вообще издалека заметила бы,

что на два десятка домов за добротным, ровнехоньким как гребенка частоколом приходится всего

лишь пять-шесть огородов, а в середине торчит сторожевая вышка.

Но было уже поздно – растревоженный колокол загудел низко и въедливо, как орочий гонг.

Легионерский форт? Мелковат, да и на кой он сдался в такой глуши? До ближайшей границы

несколько сот верст, а гномы и так вражескую армию через Корт-огл-Элгар не пропустят – «по их

расценкам» ни у одного агрессора денег не хватит.

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы предъявить мне рослого детину в пыльных доспехах.

– Стезя и стихия? – заискивающе, больше для порядка поинтересовался он, опуская алебарду.

– Клинок и пламя, – машинально отрапортовала я, демонстрируя приколотый к изнанке воротника

цеховой знак мага-практика.

Ворота распахнулись на всю ширину, чья-то услужливая рука без спросу цапнула кобылу под уздцы,

заводя внутрь. Стражник, и без того подозрительно вежливый, откровенно залебезил:

– Проезжайте, госпожа магистр, проезжайте, со вчерашнего вечера вас ждем! Небось из самого

Стармина к нам припожаловали?

– Д-да, – с запинкой подтвердила я, не уточняя, что последний раз была в столице зимой.

– То-то я вижу, кобылка вся в пене… а красавица-то какая, под стать хозяйке! Ну да ничего, сейчас

мы ее оботрем, овса отборного насыплем… Пожалуйте ножку, госпожа!

Я совсем уж ошеломленно позволила мужику ссадить себя с кобылы. Смолка слишком устала, чтобы

щелкать на нахала клыками, а услышав про овес и красавицу, безропотно потрусила за конюшим.

«Не легионерский, а магический», осенило меня. После Противостояния Ковен расставил подобные

форты по всей Белории, чтобы избежать нового прорыва. Обычно в них размещались три-четыре

мага-практика разных рангов, один-два теоретика и около дюжины легионеров для охраны.

Хорошо это или плохо, я еще не решила. С одной стороны, у коллег всегда можно рассчитывать на

помощь, бесплатный стол и ночлег, что ввиду моего уныло вытянувшегося кошеля было весьма

актуально. С другой, – меня явно приняли за какую-то важную шишку. А, ладно, на месте

разберемся! Снаружи выглядевшее как обычная селянская изба «место» внутри оказалось трехэтажными

каменными хоромами. Я охотно подтвердила согнувшемуся в поклоне камердинеру, что желаю все –

и ужин, и постель, и ванну с чистым бельем. В конце концов взносы в Ковен я плачу регулярно, так

почему бы хоть разок не получить что-то взамен? Пусть и по ошибке.

Комнату и ванну в виде тридцативедерной бадьи с горячей водой мне предоставили немедленно, а

ужин пообещали чуть попозже, в компании коменданта форта. Я милостиво согласилась на эту

ложку дегтя, отослала служанку и, постанывая от боли и наслаждения, полезла в бадью. По самый

нос упаковавшись в пахнущую розами и можжевельником воду, осторожно согнула и рассмотрела

сломанную ногу. Выглядела она неважно. Не отваливалась, конечно, но и срастаться не собиралась,

решительно протестуя против такого жестокого обхождения, как круглосуточная скачка с

перерывами в лучшем случае на часок-другой, да и то лишь чтобы обновить заклинания.

Я закрыла глаза и со вздохом откинулась на край бадьи. Поднимающийся от воды пар приятно

щекотал лицо, все здание ненавязчиво окутывала чистая природная магия – форты ставились на ее

источниках, чтобы в случае чего магам не пришлось ограничивать себя в заклинаниях. Здесь ее даже

вбирать не нужно, достаточно расслабиться и позволить энергии свободно течь сквозь тело, а уж она

сама разберется, где нужнее – в ауре или резерве…

Через пару часов меня разбудил требовательный стук в дверь, напомнив об изнывающем от голода

коменданте. Вода успела остыть, так что я без особого сожаления выкарабкалась из бадьи.

Чувствовала я себя сравнительно неплохо, другое дело – с кем сравнивать. Для зомби я очень даже

неплохо сохранилась!

Судя по чванливо висящему на шее ордену, комендант, как и я, был Магистром 4-й степени по

боевой магии. Но напоминал скорее простоватого, выслужившегося из селян тысячника –

кряжистый, лысеющий (вернее, долысевающий) мужчина с круглым добродушным лицом, в уголках

губ которого затаились жесткие складки. Но со знатной гостьей (вот бы еще узнать какой!) он был

сама любезность. Выдвинул стул, осыпал комплиментами и, наполнив бокал вином, с чувством

выполненного долга сел напротив, нетерпеливо заправив за воротник белоснежную салфетку.

Я, не удержавшись от болезненной гримасы, выпрямила сломанную ногу. Комендант истолковал это

по-своему: – Да уж, большую часть пути на лошади проскакать – удовольствие маленькое. Простите, что

доставили вам это неудобство с «паутинкой»… но распоряжение Ковена, сами понимаете…

Я с умным видом покивала головой. Значит, «паутинка». Тонкие как бритва полоски магического

вакуума, в которых прерывается любая телепортация. Вот почему в форте так мало людей,

остальные, видимо, поддерживают невидимую «границу» или патрулируют ее на предмет

обнаружения бесчувственных тел – выйти из телепорта целым и невредимым и без того нелегкая

задача, а уж если тебя выдергивают оттуда насильно… Интересно, на кого же ее «сплели»?

– Уважаемая коллега, – моего предполагаемого имени комендант так и не назвал, да и сам не спешил

представляться, наивно полагая, что я в курсе, – позвольте узнать, чему я обязан столь приятному,

но, не скрою, несколько таинственному визиту? Мне сообщили о нем лишь в самых общих чертах, с

оговоркой, что вы объясните все по прибытии.

– После ужина, с глазу на глаз, – многозначительно пообещала я, нацелившись вилкой в

фаршированного кальмара. Гхыр бы они для обычной ведьмы так расстарались, кружка простокваши

и миска каши с требухой в лучшем случае! Я мстительно выгребла к себе на тарелку еще и добрую

половину красной икры из миниатюрного блюдечка.

– Не смею настаивать. – Видимо, коменданту и самому не хотелось портить аппетит деловыми

разговорами. На него, кстати, он тоже не жаловался, наперегонки со мной уминая все блюда подряд.

Но спокойно поесть нам все равно не дали. Живая стрела, трепеща дымчатыми крыльями, пронзила

каменную стену, как воду, – та лишь чуть заметно колыхнулась в месте вылета вестника.

Опечатанный сургучом свиток плюхнулся прямо коменданту в тарелку.

– Так-так-так… што тут у наш? – Магистр, продолжая ритмично двигать челюстями, сломал

прекрасно известную мне печать с драконом и посохом. Неровные половинки распустились

красноватым дымком, уведомив далекого отправителя, что его послание доставлено точно по

назначению. – Ну разумеется, очередной приказ! Видимо, как раз насчет вашего приезда… хе-хе, нет

бы наградной лист! И что же Ковен на этот раз от нас хочет?

Комендант не спеша расправил свиток, оказавшийся длиной по меньшей мере в локоть, и,

подслеповато щурясь, повернулся боком к окну.

– Нет, ну вы только послушайте! – поперхнувшись, возмущенно воскликнул он спустя несколько

секунд. – «В открытое столкновение не вступать, но попытаться их разделить и захватить

поодиночке». Гениально! И как они себе это представляют? Я, махая руками и вопя «кыш!», буду

разгонять банду из вампиров, магов и наемников?! Ладно еще «немедленно поставить в

известность»… Комендант углубился в чтение, хмуря брови и все больше багровея лысиной. Я сидела как на

иголках, еле сдерживаясь, чтобы не вскочить, вырвать у него свиток и поспешно пробежать его

глазами. – Хм… особые приметы… ага… Ну надо же! Крупная рыбка… ему-то что здесь понадобилось?

Некая В. Редная… н-да, подходящее имя для ведьмы…. Ого! Еще и Верховной Догевской Ведьмы…

тогда понятно, что он осмелился… та-а-ак, для полного счастья нам только конфликта с Винессой не

хватало… Да вы, госпожа магистр, не обращайте на меня внимания, кушайте, прошу вас! –

спохватился магистр, глянув на мою так и не донесенную до рта вилку. И продолжил чтение уже про

себя, беззвучно шевеля губами.

Я с огромным трудом заставила себя проглотить оставшийся на тарелке салат, скомкала салфетку и,

обворожительно улыбаясь, попросила позволения отлучиться на пару минут. Комендант лишь

рассеянно махнул рукой. Как опытная, закаленная в странствиях и боях с нежитью ведьма, я

прекрасно знала, когда пора драпать. Чем, собственно, и занялась, причем немедленно и с

превеликим энтузиазмом. Прикрыв дверь отведенной мне комнаты, я поспешно накинула куртку,

поверх бросила ремень пожен, наклонилась за стоящей на полу сумкой… и замерла, глядя в

распахнутое окно.

У ворот, ожесточенно споря со сникающим на глазах стражником, гарцевача на вороной лошади

женщина средних лет с роскошными кудрями каштаново-рыжего цвета. Вернее, в роскошном

парике, копию которого я еше на третьем курсе щедро намазала сапожным клеем, пропустив ради

этого увлекательного мероприятия торжественный ужин по случаю окончания сессии. В итоге мы

(Енька стоял на стреме) остались еще и без завтрака с обедом, а если бы не заступничество Учителя –

то и без Школы. Зато получили три воистину бесценных урока: 1) с Магистром 1-й степени до

получения хотя бы 2-й лучше не связываться; 2) качественный клей лучше всякой магии и 3) клей в

лавке «Два лепрекона» ОЧЕНЬ качественный.

Женщина, раздраженная дурацкими препирательствами, попросту смела лошадью шарахнувшегося

стражника, подскакала к самому крыльцу и, сощурившись, пристально глянула вверх. Я, хоть и

сомневалась, что она способна увидеть меня сквозь окружающую здание иллюзию, торопливо

шлепнулась на четвереньки, втянув голову в плечи. От Катиссы Лабской, преподавательницы боевой

магии, на редкость злющей и каверзной тетки, можно было ожидать чего угодно. И уж она-то

прекрасно знала, как выглядит «некая В. Редная»!

Я услышала, как зачастили по ступенькам высокие тонкие каблуки, наводившие такой ужас на

сидящих в экзаменационной аудитории адептов. Хлопнула дверь. Единственная в здании. Если я не

выберусь из форта прежде, чем Катисса перебросится парой слов с комендантом, мне конец – ей

ничего не стоит так зачаровать выход, что я даже не сумею его найти. Но для этого надо выйти

Магистру навстречу и как-то с ней разминуться по единственному коридору. Нечего и думать

пропустить ее мимо комнаты и выждать, пока она скроется в столовой – тревога поднимется прежде,

чем я успею добежать до лестницы.

Волновали меня, естественно, отнюдь не принятая на халяву ванна и съеденная икра. Да и вряд ли

Катисса станет превращать меня в ворону и ощипывать по перышку, как обещала под впечатлением

чудесным образом приросших волос. Но позволить себя «разделить и захватить» я тоже никак не

могла. Не знаю, на кой я понадобилась Ковену, но мне сейчас совершенно не до него!

Каблуки уже чуть слышно простукивали первую порцию застланных ковром ступеней. Пролет,

коридор, пролет, коридор и – комендант. Я на мягких носках сапог (не дриадские, но тоже ничего!)

скользнула вниз по лестнице, нещадно терзая больную ногу. Впрочем, она, проникшись важностью

момента, перестала ощущать что-либо вообще. На второй пролет я уже не успевала, коридор же

второго этажа посредине расширялся в небольшой холл с длинным банкетным столом. Кружевная

скатерть свисала до двух третей ножек, сверху стояло несколько подсвечников и корзина с

фруктами. Так, а теперь – в сторону, прижаться к стене, соединить ладони и сосредоточиться на формуле

маскировки… Но при виде кошмарной бабы, показавшейся из-за поворота, все заклинания мигом вылетели у меня

из головы, и я, как десятилетняя адептка, очертя голову нырнула под стол и затаила дыхание,

чувствуя, как сердце отчаянно ломится в грудную клетку, требуя выпустить его из этого страшного

места. Ну я и влипла! А еще говорят, дураков в маги не берут! Вдруг она тоже успела меня заметить?!

Катисса замедлила шаг. Остановилась возле стола, задумчиво побарабанила по нему пальцами.

Каблуки очутились возле самого моего лица, оказавшись выточенными из черных клыков костеца-

трупоеда. Я закусила рукав куртки, чтобы не заскулить от ужаса. Честное слово, лучше бы там

бродила настоящая баньши,

[8]а не обладательница этой клички (с закономерной приставкой, намекающей на прискорбное

отсутствие собственной шевелюры), шепотом и с оглядкой поминаемой адептами! Убедить себя, что

сейчас это всего лишь одна из моих коллег, никак не получалось.

Женщина наклонилась. Стянула левую туфлю, вытряхнула из нее камушек. Снова надела, качнулась

с пятки на носок и, удовлетворенно хмыкнув, пошла дальше. От схлынувшего напряжения у меня

потемнело в глазах, пришлось выждать несколько секунд, прежде чем выкарабкаться из-под стола и

опрометью кинуться к двери. Магистр как раз успела скрыться за поворотом, каблуки, удаляясь,

бренчали по второй лестнице. Может, и к лучшему, что я не стала колдовать. Магически

замаскироваться от (надо отдать Лысой Баньши должное) специалистки такого уровня чрезвычайно

сложно, но она все-таки человек, а не оборотень, чтобы почуять мой запах или услышать стук

сердца. Я выскочила на крыльцо, захлопнула дверь и недолго думая свистнула в два пальца, спугнув

дремлющих на крыше голубей. Где-то за сараями раздался сочный треск, и Смолка галопом

подлетела ко мне, словно не замечая волочащегося за ней конюха.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила я, принимая у него поводья.

Парень пробормотал что-то нечленораздельно-ругательное, разжал руки и окончательно рухнул в

пыль. Перебраться с крыльца в седло было секундным делом. Стражник, увидев наш энергичный

старт, с похвальным рвением отскочил в сторону, иначе распахнувшиеся ворота припечатали бы его

к частоколу.

Я успела отъехать довольно далеко, когда сзади послышались какие-то звуки, подозрительно

напоминающие гневные вопли, однако ни отголосков магии, ни топота погони за ними не

последовало. Но, зная Катиссу, обольщаться не стоило, как и останавливаться до самого Корт-огл-

Элгара, уже обозначившегося на горизонте неподвижным колечком темной тучки.

«Бесплатная икра только в ведьмоловке», – мрачно подумала я, поудобнее устраиваясь в

опостылевшем седле.

– А-а-а-а! Упы-ы-ырь!!!

Ролар было попятился, нащупывая спрятанный под плащом гворд, но неожиданно сообразил, что эти

крики относятся вовсе не к нему. Да и вообще, что здесь, вампиров не видали?! Две из двенадцати

долин расположены на островах, откуда частенько приходят торговые корабли, а гномам и троллям,

преобладавшим в харчевне при постоялом дворе, до вампиров вообще не должно было быть дела.

Разве что на троих сообразить. Не младую деву, разумеется, а бутылку крепчайшего контрабандного

рома. Не видали здесь, как оказалось, разукрашенных под живых покойников винечанок. Ролар, поспешно

заслонив собой девушку, заверил вскочивших с мест моряков, что, дескать, это всего лишь

наложенное злобным колдуном проклятие, в просторечии именуемое венцом безбрачия, но если кто-

нибудь рискнет и…

Разгневанная «упырица» так смачно заехала вампиру локтем в бок, что добровольные целители

решили не торопиться с посильной помощью.

Под снова заполнивший харчевню гомон Ролар негромко побеседовал с пышнотелой хозяйкой

заведения, но ничего интересного не узнал. Колдун с сообщниками сюда не заходили – она бы

запомнила. А сейчас здесь гуляют команды с двух пришедших днем кораблей, так что о портовых

сплетнях у них выспрашивать бесполезно.

Ролар разочарованно расплатился и, прихватив поднос с заказом, вернулся к занятому Орсаной

столу. Телепатией он, к сожалению, не владел, но, как и все вампиры (а уж тем более советники!),

прекрасно чувствовал, когда люди лгут.

– Если они не остановились на постоялом дворе, – задумчиво сказала девушка, утолив первый

голод, – значит, у них чи то е друзи в городе, чи они прямиком отправились в порт. И оттуда уже не

вернулись. – В городе мы их рано или поздно разыщем. – Ролар отхлебнул из кружки, скривился и отставил ее

подальше. Пиво то ли щедро разбавили морской водой, то ли, не мороча себе голову, начерпали

прямо из моря. – Но они не из тех, кто позволяет загнать себя в угол и, боюсь, давным-давно

смылись из порта…

– Вот только куда? – Орсана уныло подперла подбородок кулаком, уставившись на дверь харчевни.

Как будто ожидала, что сейчас она распахнется и на пороге со злорадным: «А вот он я!» – появится

неуловимый колдун.

Дверь и в самом деле распахнулась. Хозяйка харчевни, разглядев клиента, согнала с лица дежурную

улыбку и продолжила распекать ленивую служанку. Дряхлый дедок, ничуть не обидевшись, бодро

застучал клюкой по направлению к ближайшей шумной компании и, втершись на краешек скамьи,

неожиданно громким и пронзительным голосом заверещал:

– Эх, молодешь, молодешь, да што вы жнаете о настояшших путешшештвиях? Ражок-другой на

оштрова с торговым караваном шплавали и думаете – моршкими волками жаделалишь? Вот я жа

швою жижнь вше это море вдоль и поперек ишборошдил, шего только не навидался! Пошалуй, мог

бы и вам рашшкажать… да што-то в горле перешохло…

Моряки только ухмылялись, не удостаивая дедка вниманием и – для чего он, собственно, это и

затеял, – бесплатной выпивкой.

– Вы што, думаете, я вам ярмарошный враль какой-то? – не сдавался тот. – Да меня в этом порту

вшакая шобака жнает, а я ее и подавно! Вот, шкажем, в пожапрошлом году…

– А шо, дидусь, – раздался на всю харчевню звонкий девичий голос, – чи слабо вам перечислить все

корабли, ушедшие из Элгарского порта… ну хотя бы за последние сутки? Бутылку ставлю, что и

половины не вспомните!

Старикашка поперхнулся от возмущения и, позабыв про клюку, как молоденький засеменил к

столику нахалки с явным намерением посрамить ее описанием каждой заклепки всех судов – от

величественных эльфийских галер до самых распоследних орочьих лодчонок, – перебывавших в

порту за последние десять лет.

Друзья с усмешками переглянулись и призывно замахали разносчице рома.

Илька негромко присвистнул, подзывая приятелей полюбоваться своей находкой. Небрежно

брошенная прямо на песок одежда, кошель, сапоги, а поверх – какая-то трость с янтарной рукоятью.

Явно очень дорогая, старинная.

– Видать, купаться полез, – заключил рыжий долговязый мальчишка, самый старший и главный в

шайке «мастеров на все руки», как иронично называли себя портовые оборванцы-беспризорники. И

куда только они эти руки не запускали! – Илька, глянь!

Подручный послушно сбегал к краю причала. На ближайшем корабле о чем-то то ли оживленно

беседовали, то ли ругались два тролля, но в воде никого не было.

– Что ж, утопцу они ни к чему, а раззяву и проучить не грех, – рассудительно заключил рыжий.

Они уже радостно расхватывали бесхозные вещички, когда из тени между доками выскользнула

здоровенная собака. Поджарая, длинномордая, с висячим, но отнюдь не трусливо опущенным

хвостом. Уж неизвестно, как это у нее получалось, но с тенями она сливалась накрепко, проявившись

из них только на свету. Как будто встрепанная бризом шерсть в мгновение ока переменила цвет с

мглисто-серого на белоснежный.

Воришки застыли в нелепых позах, не решаясь ни броситься наутек, ни выронить краденое.

Ошейника на собаке не было, но у ребят почему-то не возникло никаких сомнений, что к их

деятельности она относится оч-чень неодобрительно.

Рыжий попробовал посвистеть, но дрожащие губы не послушались. Собака остановилась сама. В

шести локтях или одном прыжке… когда сочтет нужным. Поудобнее расставила лапы, неестественно

низко опустила голову, выпятив горбину загривка.

Илька не мог объяснить почему, но на причале она смотрелась на удивление чуждо. Куда уместнее

было бы встретить ее в глухом лесу… а лучше не встречать нигде и никогда.

– Во-о-олк! – первой взвизгнула Настая, единственная девчонка в компании.

А еще говорят, никакого от баб толку! Гхыр бы они без ее вопля от земли отмерзли и, побросав

добычу, задали стрекача!

Зверь, не двигаясь с места, неотрывно смотрел им вслед. Спокойный серый взгляд холодил Ильке

лопатки, придавая ногам невиданную живость.

Как будто мысли читал.

Лён не стал заходить внутрь. Присел на перила переделанной из двухмачтового суденышка

харчевни, возле носа которой очень натурально журчала сточная канава, и долго, молча смотрел на

охвативший небо и море закат. Потом, не оборачиваясь, поинтересовался у вроде бы неслышно

подошедшего Ролара:

– Что-нибудь узнали?

– Со вчерашнего дня из порта вышло семь кораблей. Все в разные стороны, так что, боюсь… –

развести руками арлиссец не успел.

– «Черный Лис». Портовая шпана видела, как они уже за полночь поднимались на его борт.

Пауза затянулась. Лён удивленно оглянулся на друга и, догадавшись, невесело пошутил:

– Говори, чего уж там. Хуже, чем я думаю, все равно не будет.

– Сегодня после обеда он ушел… – Ролар запнулся и виновато отвел глаза. – …в Леск.

Повелитель чуть заметно вздрогнул. Хотя другого ответа и не ожидал.

– Лён, может…

– Могу. Мы едем, Ролар. – Светловолосый устало потер рукой лоб, поправляя обруч. – Такое не

прощают. – Такое тоже. – Ролар выразительно поглядел на море. – У тебя же до сих пор нет Хранителя.

Арлисский советник не отговаривал, а словно напоминал – тактично, ненавязчиво. Как будто об этом

можно забыть…

– Там бы он мне все равно не помог. До моего Круга мы добраться не успеем, а о Лескском, ясное

дело, не стоит и мечтать. – Лён машинально коснулся груди, нащупав реар сквозь тонкую ткань

рубашки. Верховная Догевская Ведьма не раз выразительно намекала – мол, опыт у нее имеется, так

почему бы не…

Нет. Он предпочел бы умереть, чем еще раз подвергнуть ее такому риску.

– Ты думаешь о ней? – Ролар облокотился о поручни рядом с Повелителем, делая вид, что увлечен

плывущим по канаве мусором. Кстати, одно яблочко было очень даже ничего, жаль, подцепить

нечем. – Так заметно? – краем губ улыбнулся светловолосый.

– Заметно. И по тебе, и по ней. Лён, какого гхыра вы до сих пор не поженились?

– Она не хочет. Боится, напридумывала себе всяких ужасов, а я не хочу ее заставлять. Келла зря

затеяла эту историю со свадьбой… а уж теперь… – Повелитель обреченно махнул рукой.

– А ты?

Лён, не отвечая, смотрел вдаль. Заходящее солнце окрасило песчаную косу в золотисто-рыжий цвет,

от которого невозможно было оторвать взгляд. Точно так же искрились, переливались под

закатными лучами короткие встрепанные волосы, когда он впервые увидел ее –

восемнадцатилетнюю, отчаянно трусящую девчонку, под уздцы ведущую к воде белую лошадь…

Он тоже боялся. Но и понимал, что если они не сделают этот шаг вместе, то дальше им придется

идти в одиночестве. До конца жизни, потому что ничего подобного с ними уже никогда не

произойдет, а на меньшее они не согласятся…

– Надо идти к начальнику порта, – решительно сказал Повелитель Догевы, поворачиваясь к морю

спиной. – Это быстрее, чем обходить все корабли и выспрашивать, куда и когда они поплывут. А мы

не можем себе позволить терять ни минуты.

– Эй, куда-а?! – запоздало опомнился стражник, когда лошадиные копыта, даже не

приостановившись, невозмутимо процокали мимо поста. Одной рукой придерживая слегка

великоватый шлем, а второй – выставив вперед копье, гном со всех ног пустился вдогонку за

злостным нарушителем. Точнее, нарушительницей. – А тоннельный сбор кто платить будет?!

Рыжеволосая всадница безропотно осадила кобылу. Сдала назад и с легким удивлением возразила:

– Так у вас же написано – для ведьм вход бесплатный!

– Где? – опешил гном.

– Да вон там! – Девушка взмахнула рукой. Из сложенных щепотью пальцев вырвалась голубоватая

струя света, при соприкосновении со стеной брызнувшая гранитной крошкой. Когда так и севший от

неожиданности гном опасливо приподнял сползший на глаза шлем, над входом в тоннель

красовалась слабо дымящаяся надпись, выполненная в затейливой эльфийской манере – с

завитушками и сильным наклоном вправо.

Черная кобыла нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, но ведьма, не отпуская натянутых

поводьев, спокойно ждала ответа, невинно хлопая безупречно честными глазами. «Прям как у

вампиров научилась», – с досадой подумал стражник.

– А, да-да, – пролепетал он, – совсем запамятовал! Конечно же бесплатный! Проезжайте, госпожа,

извините за задержку!

Девушка философски пожала плечами – мол, никаких претензий, лучше перебдеть, чем недобдеть! –

и тронула кобылу каблуками.

Дождавшись, пока они сгинут в полумраке тоннеля, гном стянул шлем и утер ладонью взмокший

лоб. Нет, нынешнее дежурство определенно не задалось…

Начальник порта обретался на четвертом этаже смотровой башни, выше которой был только маяк.

Из обращенного к морю окна – на полстены, от пола и до самого потолка, – открывался прекрасный

вид на весь порт, верфь и даже на часть города с корчмой. Рядом стоял телескоп, почему-то

направленный не в величественную даль моря или к судьбоносным звездам, а на скромное здание с

красным фонарем при входе. Вал недолго думая наклонился к глазку и мерзко заухмылялся, заставив

начальника порта слегка смутиться. Но только слегка. Гномов вообще очень сложно устыдить, так

что задранные на стол ноги и не подумали перекочевать вниз, а их владелец неодобрительно глянул

на незваных гостей поверх развернутого свитка.

– Ну и вам того же, – буркнул он в ответ на вежливое приветствие. – Чего надо-то?

– Попасть в Леск, и как можно быстрее. – Лён небрежно прокрутил в пальцах золотую монету,

которую гном почтил куда большим вниманием. – Сегодня туда идет какой-нибудь корабль?

– Не-а. – Начальник порта поменял ноги местами и, многозначительно глядя на вампира, добавил: –

Но есть корабль, который туда НЕ идет. Во-он тот, «Голубок». Хозяин на борту, днем я видел, как

его туда заносили, предварительно выкинув из харчевни. Можете с ним договориться, и завтра утром

он вас никуда не повезет…

Вал и Орсана недоуменно переглянулись, но Лён спокойно кивнул и, бросив на стол монету,

направился к выходу. Ролар, тоже не выказав изумления, последовал за ним.

– Лескских судов в порту сейчас нет, – пояснил Лён уже по пути к причалу. – Они разгружаются,

загружаются и сразу уходят. Но здесь полно контрабандистов, которые покидают порт под видом

развлекательной морской прогулки, не указывая на таможне истинную цель путешествия, чтобы не

платить вывозную торговую пошлину. В конце концов никто же не запрещает кататься по морю,

забив трюмы связками мехов или мешками с картошкой. Мало ли что – боялись сбиться с курса и

помереть от голода и холода, а когда начался ураган, покидали добро за борт.

– А как же островная таможня?

– Ввозную они платят, тут уж не отвертишься, – подхватил знакомый со здешними обычаями

арлиссец. – Лескские Стражи не подпустят к берегу ни одного незнакомого корабля, будь то днем

или ночью. Но все равно выходит выгоднее.

Если плата за стоянку у причала начислялась исходя из внешнего вида судна, то «Голубку» порт

наверняка еще и приплачивал. Когда заспанный юнга, привлеченный воплями потенциальных

клиентов, наконец соизволил облокотиться о борт, раздался явственный треск, перетекший в

заунывный скрежет где-то в трюмных недрах. Вбитое в корму кольцо и пенек причала соединял

толстый растрепанный канат, по которому деловито мигрировали на берег облезлые корабельные

крысы. – Надеюсь, мнение владельца об этом судне отличается от моего в лучшую сторону, – с сомнением

шепнул Ролар, наклоняясь к Орсане. – Потому что мне как непрофессионалу оно больше всего

напоминает корыто с двумя швабрами и пятком развешанных на них половых тряпок.

– В худшую, – мрачно буркнул Лён, глядя на показавшегося на палубе капитана. – У него еще и в

трюме течь, и этот тип прикидывает, законопатить ее или так сойдет…

– Может, сядем на бревно и погребем руками? – уныло предложила Орсана.

Но было уже поздно – гнилой борт явственно прогнулся под хозяином судна. Юнга поспешил

почтительно придержать капитана за ремень, дабы не лишиться его вместе с частью оснастки.

Капитан «Голубка» походил на гнома и орка одновременно и, скорее всего, являлся их общим

потомком – низкорослый, смуглый, с черными выпуклыми глазами, редкой рыжеватой бородой и

длинными волосами, собранными в пучок на затылке. Среди мореходов, разбойников и наемников

вообще было много полукровок, толком не принятых ни одной расой и избравших ремесло вольных

охотников за удачей.

– Пассажи-ы-ыры?! – недоверчиво протянул он, словно не веря своим ушам. – Даже и не знаю…

раньше как-то не доводилось… а тут еще и ба… то есть женщина, а они на корабле вообще-то к

беде! – На земле не лучше, – «утешил» его Ролар. – Ну так что, беретесь? Сорок кладней. Если быстро

доставите, еще пяток накинем.

Капитан запустил лапу в прорезь грубой рубахи и задумчиво поскреб волосатую грудь.

– А на кой вам в Леск? Там же того… вампиры. Долина ихняя.

Лён невозмутимо отбросил капюшон, предъявив улыбчивый оскал. Как ни странно, на капитана это

произвело весьма положительное впечатление. Он даже жуликовато заухмылялся в ответ:

– Ладно, тогда никаких проблем. Приходите на рассвете, но учтите – больше часа ждать не будем!

Полуорк-полугном отодвинулся от борта (юнга разжал руки и с облегченным вздохом привалился к

мачте – тоже, кстати, как-то подозрительно заскрипевшей) и вразвалочку пошел обратно в каюту.

«Будете как миленькие, – про себя усмехнулся Лён. – Но мы вернемся даже раньше».

– Ушел с полчаса назад, – зевнул начальник порта, не отрываясь от свитка. «Ну и суматошные же эти

люди. Влетела – чуть дверь с разгону не пробила, ни здравствуйте, ни пожалуйста, одни вопросы:

заходили? Куда? Когда?»

– Точно?! – с отчаянием выдохнула рыжеволосая.

– Угу. Да вон он, под самым горизонтом, еще из окошка видать…

Горизонтом девушка не ограничилась – лихорадочно окинула взглядом весь порт, задержавшись на

распахнутых дверях пустого дока. Судорожно сглотнула, сжимая кулаки до четко проступивших

костяшек. – Вы не будете возражать, – незнакомка с трудом подбирала слова, ее явно знобило, – если я на

минутку воспользуюсь вон тем помещением?

– Да мне-то что… – начал было гном, но девчонки уже и след простыл.

Начальник порта поерзал на стуле, однако сосредоточиться на подсчетах так и не удалось. Не

удержавшись, гном подошел к окну, с любопытством отвел занавеску.

Рыжеволосая выскочила из двери, чуть не сбив с ног поднимавшегося по ступеням эльфа, и,

прихрамывая, побежала к докам. Черная кобыла оставила в покое треснувший ящик с рыбой и

потрусила следом за хозяйкой, на ходу дожевывая серебристый селедочный хвост.

У дверей дока девушка остановилась, воровато огляделась по сторонам. Расседлала и разнуздала

кобылу, побросав сбрую с чересседельными сумками прямо на землю. Себе оставила только меч и

котомку. Обхватила лошадиную морду ладонями, на минутку прижалась к ней лбом, словно что-то

нашептывая, потом выпрямилась и повелительно взмахнула рукой. Кобыла развернулась и уверенно

поскакала к Корт-огл-Элгару.

Девушка скользнула внутрь, с усилием прикрыла за собой тяжелую дверь. Гном подождал минутку.

Вторую. Десяток. Потом не утерпел и свистнул мальчишке-подручному:

– Слетай погляди, что она там делает?

Мальчишка вернулся изрядно струхнувшим и озадаченным:

– Нема там никого, господин, тока на полу каракули какие-то дымятся, да шерстью паленой ужасть

как смердит. И кровью вроде как покапано…

Гном вполголоса помянул Коврюжью Матерь. Подумал и для компании добавил к ней Колченогого

Сухорука и Подземного Цмока. Ведьма!

– Поди-ка вещи ее подбери да в выгребную яму кинь, чтобы на глаза портовому магу не попались, –

велел он.

Только проблем с Ковеном ему не хватало! Поди потом докажи, что никто ее под руку не толкал…

– А что ж вы ей-то скажете, когда вернется? – не понял подручный.

Телепортироваться на плывущий корабль, от которого осталось только смутное пятнышко на

горизонте? Да на это даже архимаг не отважится – вон давеча покрутился на берегу, в сердцах за

бороду себя подергал, да так несолоно хлебавши и убрался.

– Не вернется. Выкидывай.

«Успели» – с невыразимым облегчением осознал Лён, на всякий случай держась на некотором

отдалении от борта. За кормой шумно пенилась вода, попутный ветер охотно впрягся в паруса. «А

может, я все-таки плохо ее знаю? Или… что-нибудь случилось?!» Леший побери, в Вольхином

случае отсутствие ожидаемой пакости пугало еще больше ее благополучного осуществления!

Вампир досадливо тряхнул головой и, отвернувшись, пошел на нос корабля. Смотреть уже и так

было не на что. Порт скрылся из виду.

Часть пятая

Бессмертный бой

Бывает, что и кобыла летает!

– Что вампиру хорошо, то человеку смерть, – философски изрек Ролар, глядя на «умирающую»

Орсану. Девушка с усилием повернулась к нему, но придумать и огласить что-нибудь столь же язвительное

не успела, снова поспешно перегнувшись через борт.

– Может, водички тебе принести? – сжалился вампир. Водички девушке вполне хватало за бортом. И

напоминать об этом совершенно не стоило.

– Ведро, – прохрипела она, как только снова смогла поднять голову. – Я тебя туда умочу та буду

трыматы, пока не заткнешься!

Ролар обиженно фыркнул и замолчал. Но далеко уходить не стал, краем глаза на всякий случай

присматривая за несчастной страдалицей (не сказать чтобы безропотно, но стойко переносившей

тяготы пути). Ночью слегка штормило, укачав не только Орсану, но и добрую половину команды,

так что корабль казался вымершим. Капитан дремал в гамаке между двумя мачтами, Лён и Вал

негромко беседовали, склонившись над картой. До Леска оставалось около трех суток плавания –

если, конечно, ветер не спадет или переменится. Некоторые опасения вызывал только витающий в

воздухе ромовый дух, ощутимо усиливающийся при приближении к подозрительно

жизнерадостному штурману, но «Голубок», как старая ломовая лошадка, уверенно шел привычным

курсом, не давая сбить себя с толку вдохновенными рывками штурвала. У Ролара было такое

нехорошее подозрение, что он вообще не работал. Но подойти и проверить вампир не отважился…

Когда весь съеденный Орсаной завтрак демонстративно удалился в синие глубины, девушке немного

полегчало. От борта она на всякий случай отходить не торопилась, но различить небо и море уже

смогла. Больше ничего интересного с подветренной стороны не было. Ни облачков, ни птиц – только

слепящее глаза солнце. И так все сегодняшнее утро и большую часть вчерашнего дня.

От волн рябило в глазах. Девушка сморгнула, но самая назойливая точка не исчезла. Более того –

начала потихоньку разрастаться в черный треугольничек, спустя еще четверть часа разделившийся

на квадратики парусов и язычок вымпела. Изможденная девушка вяло наблюдала за его

приближением, пока внезапно не сообразила, что не помешало бы как-нибудь отреагировать.

– Эй, там какое-то судно! – Орсана, отступив к гамаку, взволнованно тряхнула капитана за плечо.

– А? – Тот наполовину разлепил левый глаз, скосил его на море, широко зевнул и, безразлично

махнув рукой, перевернулся на другой бок. – Кажись, пираты…

Винечанка недоуменно уставилась на раскачивающийся гамак. Потом снова перевела взгляд на

черную шхуну, на борту которой уже отчетливо проступила надпись «Хапуга».

– Но… они же, кажется, собираются нас атакуваты!

– Похоже на то, – флегматично подтвердил капитан.

Пираты и в самом деле очень старались, чтобы их намерения ни в коем случае не перепутали с

мирными и дружественными. Облепив снасти с наветренной стороны (несчастное суденышко сильно

накренилось вправо, чуть не черпая бортом воду), морские разбойники потрясали длинными

кривыми клинками, свободными конечностями изображая что-то не слишком понятное, но

чрезвычайно обидное, при этом свистя, гикая и улюлюкая.

На «Голубке» ими заинтересовались только Орсана и кок, лузгающий семечки у борта (причем

складывалось впечатление, что для наслаждения медитативным процессом их обработки и

поглощения ему подошел бы любой другой пейзаж, лишь бы ветер не мешал сплевывать шелуху за

борт). Тем временем корабли сошлись так близко, что вытряхнутый коком мусор с шелестом оросил

палубу пиратского корабля, а заодно и его капитана. Несколько недовольный этим обстоятельством,

тот во всю глотку проревел: «На абордаж!» – и в борта «Голубка» с лязганьем впились около

полудюжины крючьев с длинными хвостами веревок. Цепочкой ухватившись за их концы, пираты с

похвальным рвением уперлись ногами в палубу, подтягивая корабли друг к другу. Спустя несколько

секунд те гулко стукнулись бортами, и морские разбойники в количестве около полутора дюжин

хлынули на «Голубок», ухитряясь издавать громкие и устрашающие звуки даже сквозь зажатые в

зубах кинжалы.

Контрабандисты продолжали наблюдать за ними с весьма умеренным интересом, не отрываясь от

повседневных хлопот вроде лузганья семечек, полуденной дремоты или игры в кости.

Абордаж, смущенный таким холодным приемом, захлебнулся в сажени от борта. Пираты растерянно

выстроились в кривой рядочек, в недоумении толкая друг друга локтями и перемыкиваясь сквозь

стиснутые на клинках зубы.

Наконец вперед выступил франтовато разодетый человек неопределенного возраста, с явной

примесью тролльей и эльфийской кровей, наградивших его здоровенным тощим носом и раскосыми

глазами. Картинно отставив левую ногу, он приосанился и гнусаво объявил:

– Сдавайтесь и живо выкладывайте наличность, господа, ибо мы – да-да, вы не ошиблись! –

пресловутые пираты, страх и ужас здешних вод!

На палубе показался мрачный юнга с ведром плещущей через край воды. Поразмыслив, парень

широким жестом шваркнул ее прямо под ноги новоприбывшим, опустился на четвереньки и начал

энергично драить доски широкой щеткой. Пираты, окончательно сбитые с толку, послушно

попятились. – А мы, – Лён и Ролар одновременно распахнули крылья, лучезарно демонстрируя характерный

прикус, – вампиры!

– Не знаю, как насчет здешних вод, – добавил Ролар, – но в наших краях про нас тоже почему-то

рассказывают всякие гадости…

Главарь удостоверился, что «клиенты» не шутят, и заметно погрустнел. Кое-кто попрактичнее без

лишних разговоров полез обратно на «Хапугу», остальные смущенно сплевывали кинжалы, прятали

их за спинами и начинали переминаться с ноги на ногу, с невинным видом посвистывая и

поглядывая на небо.

– И мы вас очень внимательно слушаем! – искренне заверил Лён, поигрывая гвордом, как

тросточкой. Сухие щелчки то выскакивающих, то молниеносно исчезающих в рукояти лезвий

заставляли пиратов нервно вздрагивать и в удвоенном темпе ретироваться обратно на шхуну.

– Ну… э-э-э… – Главарь нервно дернул щекой, но тут же нашелся: – Вот и познакомились!

– Очень приятно! – льстиво добавил кто-то из абордажной команды.

Вампиры переглянулись и заулыбались еще многозначительнее. Главарь с трудом сглотнул и

изобразил ответный оскал.

– Кто ж знал, что вы с этими жуликами свяжетесь? – вырвался у него настоящий крик души. – Вы ж

обычно только на лескских судах путешествуете!

– Простите, что ввели вас в заблуждение, – иронично развел руками Ролар. – Мы вовсе не хотели

доставлять вам такое беспокойство!

– Да никаких проблем! – живо откликнулся пират. – Рады были вас навестить! Ну так мы, пожалуй,

дальше поплывем?

– Плывите! – величественно разрешил Лён. – Только…

– Д-да?! – затравленно прохрипел главарь, на данный момент оставшийся единственным

представителем «пресловутых пиратов» на «Голубке». Черная шхуна уже переложила паруса, и

полоса разделяющей корабли воды росла на глазах.

– Инвентарь свой заберите, пожалуйста… – Вампир ткнул пальцем в абордажные крючья, сиротливо

покачивавшиеся на борту «Голубка».

Главарь, не веря своему счастью, поспешно пробежался вдоль края палубы, выдергивая и сгребая

пиратское имущество в бренчащую связку. С льстивой ухмылочкой пригладил торчащие из досок

щепки, потоптался у борта, раскланиваясь еще раз, бормоча извинения, пропустил юнгу со щеткой и

«ласточкой» сиганул в воду.

Вслед ему грохнул дикий хохот. Лён с размаху сел на палубу, уткнувшись лицом в ладони, Ролар

обнялся с мачтой. Орсану даже мутить перестало.

– А я-то все башку ломал, с чего бы это капитанишка так легко вас везти согласился! – хмыкнул

Вал. – Может, наняться к нему на корабль штатным вампиром? А что, всего-то делов – клыки

нацепить и морду понаглее!

– С мордой у тебя и так полный порядок, – успокоил его Ролар. – Но ведь можно нарваться и на

более морально устойчивых пиратов, которые рискнут-таки потерять половину команды, дабы

выяснить, что же такое ценное везут под охраной вампира!

– И не только пиратов, – посерьезнев, добавил Лён, как ножом отрезав общее веселье.

К вечеру ветер снова усилился. Сначала просто угрюмо посвистывал в снастях, потом начал как-то

подозрительно потрескивать парусами, заставив капитана отдать приказ свернуть несколько

полотнищ. В воздухе разлилось нехорошее выжидательное напряжение.

Первым это заметил Лён. Но промолчал, предоставив право изумленного возгласа Орсане.

На контрабандном корыте поднялась невиданная доселе суета. Экипаж «Голубка» заметался по

палубе, как десяток застигнутых в пустом сундуке мышей, то хватаясь за снасти, то поспешно

опутывая веревками сваленный у бортов груз; вахтенный гном то блохой подскакивал в своей бочке

на верхушке мачты, то опасно перегибался через ее край, отчаянно жестикулируя и гримасничая.

Внизу с неменьшим энтузиазмом отплясывал капитан, чередуя команды с красочным описанием кар

за их невыполнение, заставлявшим Вала одобрительно хмыкать.

Море на горизонте потемнело, подернулось рябью, как будто в него тонкой струйкой вливали

быстро расходящуюся в воде краску. Не прошло и пяти минут, как корабль заплясал на

подкатывавших к левому боку валах, кокетливо раскачиваясь из стороны в сторону. Орсана

сглотнула подступивший к горлу комок и покрепче обхватила мачту. Вампиры остались

невозмутимо стоять у борта, без видимых усилий сохраняя равновесие, хотя мимо то и дело с

грохотом катились незакрепленные бочки, а за ними (или от них) с воплями носились (а то и

катились) моряки.

А потом они увидели и саму «струйку» – вибрирующий жгут смерча, воронкой присосавшийся к

небосводу. Слегка размытый снизу, где воздушный поток переходил в тянущийся ему навстречу

водный, он напомнил Орсане нитку, свиваемую из кудели низких туч с белыми пушистыми

макушками и иссиня-черным сводом. А за нею начиналась такая беспросветная, клубящаяся хмарь,

словно море обрывалось с края земли огромным водопадом – с утробным, непрерывным стоном,

тщетно пытаясь уцепиться за воздух пенными гребнями.

– Он идет прямо на корабль, – одними губами шепнул Ролар.

Слепых или заядлых спорщиков не нашлось.

Он не просто шел. Он целеустремленно настигал суденышко, как самонаводящийся пульсар, уже два

раза вслед за ним изменив направление.

– Вольху бы сюда, – помимо воли вырвалось у Орсаны.

– Честно говоря, я до последнего момента был уверен, что она за нами увяжется, – признался Ролар,

видя, что Повелитель не поддерживает, но и не обрывает разговор на щекотливую тему. – Но мы уже

больше суток в пути, а следующий корабль выйдет из порта только через два дня – я спрашивал.

– Н-да, на верфи цыпа упустила свой последний шанс, – поддакнул Вал. – Хотя у меня был

огромный соблазн спуститься в трюм и на всякий случай простучать бочонки с солониной!

– Брось. Сколько там того «Голубка» – Лён бы ее мигом засек.

– О нет! – неожиданно простонал Повелитель, и поручни заскрипели, сминаясь под его пальцами. –

Нет, только не это!!!

Я очнулась оттого, что мое лицо с интересом обнюхивала сидящая на груди крыса. Когда до меня

дошел этот факт, несчастную зверюшку просто снесло звуковой волной! Выровняв дыхание, я с

опаской прислушалась и услышала так много, что могла не опасаться за последствия: если вопль и

пробился наружу, вряд ли кто-то обратил на него внимание. Там своих хватало. Здесь же скрипели

потолок и переборки, по полу перекатывались какие-то бочки, а в стены непрерывно били чем-то

тяжелым, так что все помещение гудело и содрогалось.

«Я на корабле, – с облегчением подумала я. – Похоже, в трюме и снаружи неважная погодка».

Интересно, сколько времени прошло? Часов двенадцать, не меньше, я здорово успела отлежать бока

на груде туго набитых, вроде бы горохом, мешков. Что ж, так даже лучше – пока я валялась без

сознания, Лён не мог обнаружить меня с помощью телепатии, а сейчас надо поскорее поставить блок

и выбираться отсюда. Если и заметит, решит, что померещилось. А нет, так не выкинут же они меня

за борт!

Уцепившись за какую-то доску, я попыталась встать и разразилась еще одним воплем: после

телепортации проклятая нога вернулась в прежнее разломанное состояние. Блок тоже как ветром

сдуло. Сцепив зубы, я последовательно повторила все три заклинания. В висках зашумело, по телу

разлилось уже ставшее привычным ощущение отчужденности и заторможенности, но повиновалось

оно безупречно. Как зомбированное. Да так оно, собственно, и было, только управляла им я сама.

Оглядевшись, я увидела ведущую вверх лестницу, а над ней – серый квадрат открытого люка, откуда

то и дело сыпались крупные брызги. Ладно, как-нибудь справлюсь…

Я уже схватилась за последнюю перекладину, когда чья-то рука бесцеремонно цапнула меня за

шиворот и одним рывком выдернула из трюма.

Встреча Верховной Ведьмы и Повелителя Догевы состоялась на более чем неофициальном уровне.

Выше уровня палубы – это точно, потому что разжимать руку Лён не торопился.

– Какого гхыра ты здесь делаешь?!

– Наслаждаюсь целебным морским воздухом! – Я попыталась брыкнуть его здоровой ногой.

Промазала, но вампир от греха подальше выпустил разъяренную ведьму и попятился.

– Что ж, – рыкнул он, кивая куда-то мне за спину. – Наслаждайся!

Я оглянулась – и оцепенела.

Непосвященным оно казалось «всего лишь» яростным переплетением воды и ветра, но ведьминское

зрение мгновенно вычленило третий компонент, точнее, стержень, создающий и направляющий.

Магию воздуха, сплетенную в мощное, но, как всегда, довольно-таки примитивное заклинание.

Перебить или разрушить его не стоило и надеяться.

Выбившиеся из-под обруча волосы белым пламенем трепетали на ветру. Откидывать их с лица было

бесполезно, да Лён и не пытался. Серые глаза полыхали гневом и таким отчаянием, что я, кажется,

отдала и сделала бы все что угодно, лишь бы не видеть его в таком состоянии. Кроме идиотского

приказа просто не смотреть, оставшись валяться в постели.

– Отойди.

Наверное, у меня вид был не лучше, потому что он стиснул зубы и подчинился.

Я глубоко вздохнула и переплела пальцы. Поднесла их к губам и начала негромко нашептывать

послушно всплывающие в памяти слова. Затверженные до такого автоматизма, что стоит в них

вдуматься – и тут же собьешься.

Смерч двинулся быстрее. Словно собака, бегущая по следу и наконец-то увидевшая дичь. Я с

огромным трудом удержалась от соблазна ускорить напевный речитатив. В принципе определенной

скорости чтения магических формул не существует, но изначально выбранный ритм должен

оставаться неизменным, а выплетаемое заклятие необходимо прочувствовать от начала и до конца.

Тут не потараторишь. Особенно – тут.

… – Не нравится мне этот удар, – проворчала я, неохотно выходя на середину тренировочной

площадки. Будущие коллеги ехидно хихикали в спину. Судя по только что показанному приему,

преподавательница фехтования изобрела особо изощренный способ отсева адептов, и ей не

терпелось опробовать его на практике.

– Не нравится – не отбивай! – невозмутимо заметила Магистр, вскидывая тренировочный, но оттого

не менее грозный двуручный меч для удара, отбить который не удалось бы и взрослому мужчине.

Но уклониться от него, спустив вражеский меч по лезвию своего клинка, сумела даже адептка-

пятикурсница… Я упрямо нагнула голову и резко выбросила руки вперед, не разжимая пальцев. По волнам

расходящимся клином прошла рябь, как будто навстречу смерчу устремился легкий ветерок. Изящно

прошмыгнул слева острым углом… и словно невзначай зацепил косым «боком».

Короткий деревянный клинок скрестился с двухаршинным стальным.

…Не сломаться, выдержать первый миг, пока столкнувшийся с преградой меч размышляет –

скользнуть ли ему вдоль нее или рассечь пополам. Когда легкая деревяшка словно наливается

свинцом, выворачиваясь из рук, но если выпустить или поддаться, – сталь безжалостно завершит

размах… «Держи, ведьма!»

Черная воронка изогнулась в мою сторону. Потоки противоборствующих сил схлестнулись и

переплелись, как разъяренные змеи, запустившие друг в друга ядовитые клыки.

«Держи-ы-ы…» Мне почудился скрежет снимаемой стружки, боль в запястьях стала невыносимой… а потом разом

схлынула. Смерч прошел краем ряби и, оказавшись далеко позади корабля, неожиданно разорвался посредине.

Прихваченная вихрем вода шумно осыпалась в море, верхняя часть жгута втянулась обратно в

облако, начавшее быстро светлеть и прямо на глазах распадаться на тающие клоки. Волны, словно

застигнутые у прогрызенного мешка крысы, смущенно разбежались в стороны, и на месте смерча

осталось только расползающееся пятно зеленоватой пены.

Да!!! Я опустила руки, дрожащие, казалось, каждой мышцей по отдельности. Торжествующе повернулась

к друзьям, готовясь принимать заслуженные поздравления и благодарности… и почувствовала себя

упитанной мышью под взглядами четырех голодных гадюк. Нет, плохо скрываемая радость от

встречи в них определенно присутствовала… но какая-то очень нехорошая, я бы даже сказала

зловещая! – Ну все, – устало сказал Лён, вытягивая меч из ножен. – Сейчас я ее сам убью. По крайней мере,

будет хоть какая-то гарантия, что она спокойно лежит на месте!

Я попятилась, озираясь в поисках поддержки, но тщетно. Друзья с одобрительным интересом

наблюдали за сценой ведьмоубийства. Вал даже уткнул в палубу свой двуручник и облокотился на

крестовину, предвкушая долгое и красочное зрелище.

«Голубок» качнуло. Лён ловко спружинил, но моя свежесобранная нога оказалась неспособна на

такие подвиги, и я болезненно плюхнулась на пятую точку. Наблюдать разгневанного вампира снизу

вверх оказалось еще более тяжким испытанием для нервов.

– Ой, как у меня нога болит! – прибегла я к последнему средству, закатывая глаза.

– Врешь, – безжалостно отрезал Лён, но меч опустил. Нагнулся, подхватил меня под мышки и

поставил на ноги. Отступив на шаг, критически оглядел пошатывающийся результат, бесцеремонно

сгреб в охапку и куда-то понес. Вроде бы не к борту, так что ругалась и отбивалась я больше для

приличия. Вампир поднырнул под нижний край паруса, пинком ноги распахнул низкую дверь, наклонился и, не

спуская меня с рук, боком протиснулся в крохотную каюту. Предельно аккуратно и равнодушно

сгрузил ношу на постель, все так же молча развернулся и вышел, по пути прихватив стоящую у

порога сумку. Я сообразила, что это была его каюта. И куда же он теперь денется? Прямо на палубе

спать будет?

Я села и мрачно подтянула здоровое колено к подбородку, обхватив согнутую ногу руками. Друзья

называется – хоть бы спасибо сказали! И даже не вступились, когда этот гнусный вампир уволок

меня с палубы! Может, я еще погулять хотела, осмотреться, свежим воздухом подышать!

Но, сказать по правде, морские пейзажи в тот момент интересовали меня меньше всего. Забиться бы

в какое-нибудь укромное местечко, отлежаться в тепле и тишине, с головой укутавшись в одеяло…

И самое обидное – Лён это прекрасно понял. Так что даже ругаться на него не за что, а так хочется!

Впрочем, запал боя и азарт скандала быстро прошли. По телу снова начала разливаться

предательская слабость. Прибегать к магическим стимуляторам я не рискнула – они действовали на

меня все слабее, и я предпочла расплатиться за их использование сейчас, пока долг не стал совсем уж

неподъемным. Но, бессильно вытянувшись на койке, растворяться в горячечном беспамятстве –

удовольствие все равно ниже среднего…

Следующие два (или три?) дня я провалялась в постели в малопригодном как для магических

схваток, так и для прочих радостей жизни состоянии. Кажется, даже бредила, от кого-то отбивалась,

за кого-то отчаянно цеплялась, звала…

Но когда я наконец пришла в себя, рядом никого не было, хотя мокрая тряпка на лбу еще не успела

нагреться, а остатки травяного отвара в кружке – остыть. Покорно лежать и ждать, пока мной снова

соизволят заинтересоваться, я, разумеется, не стала. И, обновив заклинания (кроме стимулятора –

ничего, как-нибудь и сама справлюсь!), выкарабкалась из койки, а там и из каюты.

Как мне вообще удалось выколдовать что-то путное во время шторма – ума не приложу. Сейчас,

даже при относительно спокойном море, мне пришлось судорожно уцепиться за первую попавшуюся

снасть и двигаться вдоль нее. Разумеется, друзья меня тут же заметили, но демонстративно

проигнорировали, не подходя и замолкая при моем приближении. Увы, если таким образом мне

надеялись выразить общественное порицание, то общество здорово просчиталось. Потому что

стоило мне пошатнуться или испустить мученический стон, как порицающие товарищи мигом

бросали свои конспиративные сборища и кидались мне на помощь, неизменно отвергаемую с видом

«так-вам-же-все-равно-жива-я-или-отдаю-концы-в-страшных-муках». Пару раз, когда я не

симулировала, купился даже Лён. Так что еще неизвестно, кто кого бойкотировал!

Как оказалось, очнулась я очень вовремя. Спустя полчаса команда деловито закопошилась возле

снастей, то и дело поглядывая на ничем не примечательное облачко у самого горизонта. С места оно

не двигалось, но потихоньку росло и словно бы зеленело, а вода под ним окрашивалась в густой

синий цвет.

«Леск», – наконец-то сообразила я. Слева показался еще один остров. Несмотря на почти такое же

расстояние – с прекрасно различимым пляжем, деревьями и домиками. Видимо, в Леске, как и в

Догеве, действовал искажающий «эффект черновика».

Ради такого случая осуждающие и осуждаемая согласились немножко потерпеть друг друга и

столпились на носу «Голубка», с интересом и опаской разглядывая вожделенную землю.

Я с удивлением заметила, что моряки не торопятся поскорее причалить, а, напротив, сворачивают

паруса. Судно постепенно замедлило ход и остановилось.

– Пограничный контроль, – негромко пояснил Ролар задавшейся тем же вопросом Орсане.

Из окутывающего остров тумана вынырнули три чайки, по спирали набрали высоту и, словно

соскользнув с ледяной горки, по нисходящей понеслись к кораблю.

– Это не чайки, – неестественно спокойным голосом возразил Повелитель Догевы, расстегивая пояс

с ножнами и вместе со своим гвордом перебрасывая Валу.

– А что?

Над морем раскатился пронзительный крик, напоминавший ястребиный. Орсана вздрогнула и

потянулась к висящему за плечами луку, но Ролар перехватил ее запястье:

– Tha'arshie. Островные к'яарды.

Светлые пятнышки быстро приближались, превратившись сначала в птиц, а затем – в длиннокрылых

коней с львиными хвостами и прилизанными ветром гривами.

– Впереди белый, – шепнул Ролар.

– Вижу. – Лён с застывшим, непроницаемым лицом наблюдал за их снижением.

Мы с Орсаной притихли, почуяв что-то неладное. Капитан нервно вытер о штаны вспотевшие

ладони, команда попыталась притвориться элементами оснастки.

Белоснежный конь звонко цокнул копытами по палубе, помахал крыльями и аккуратно сложил их по

бокам, приподняв плавно закругленные сгибы. Седла на нем не было, только тонкая узда из

ременных косичек. Всадник мягко, бесшумно соскочил на палубу. Тряхнул головой, отбрасывая за

плечи молочно-белые волосы, на лбу прижатые золотым обручем с треугольным рубином в центре.

Чуть поодаль, ловко лавируя между снастями, опустились рыжекрылые, рыжегривые. «Стражи», –

сообразила я, глядя на непроницаемые лица седоков. Они не стали спешиваться – осадили рвущихся

вперед коней, и те застыли как изваяния.

А беловолосый уже шел к нам – хищной, пружинистой походкой рыси, трусящей к попавшему в

силок зайцу. Открыто и неспешно, зная, что добыча уже никуда не денется. И глаза у него были

соответственные – бесстрастные, прозрачно-зеленые, как морская вода. Легкий близ трепал

свободную белую рубашку с распущенным воротом и закатанными рукавами.

Он остановился в двух шагах от Лёна, словно не заметив всех остальных. Повелитель Догевы и

Повелитель Леска скрестились взглядами, как клинками.

– Arr'akk-tur T'or ardWeist Sh'aeonell, – издевательски растягивая слова, произнес беловолосый. На

вид он казался старше Лёна, более жилистый, с резкими, чертами лица. – Reassten k'atar? Di kann'tlerd?

– Sia-werden T'or ardLPael Virr'ta? – едва заметно поклонился Лён, не отрывая глаз от лица коллеги. –derena, all'ka nerrs lekk.

– Lekk? – иронично уточнил беловолосый, и в ту же секунду перед носом Лёна выстрелило и

раскрылось трехлепестное лезвие. Мы с Орсаной только охнули, не успев заметить, как висящий за

плечами у чужака гворд скользнул к нему в руки. – Wenn ha ta, task, dakkara kass'ta!

– Sheitt. – Лён и бровью не повел.

– Olle tta'ka?

– Sheitt, – Повелитель Догевы непреклонно скрестил руки на груди.

– Darre-ta kor?

Лён только пожал плечами. Будь вампиры магами, между ними бы искрило.

Повелитель Леска резко отдернул гворд, одновременно смыкая клинки. Перекинул за спину

безобидную с виду трость. И, уже вскакивая на коня, презрительно бросил через плечо, словно

сплюнул: – V'a ka ferr shain. Takk renny, Arr'akk-tur!

Белоснежный и рыжекрылые одновременно поднялись в воздух, описали круг над мачтами и, поймав

ветер, понеслись к берегу.

– Ты глянь, даже въездной пошлины не потребовали… – разинул рот капитан. – Огрень, Рыжий,

живо к парусам! Заруливаем в гавань, покуда Стражи не спохватились! Поскорее разгружаемся – и

на склады, потом гхыр кто что докажет!

На палубе засуетились, забегали. «Голубок», снова раздув паруса, тронулся с места, быстро набирая

скорость. Лён молча забрал у Ролара свое оружие и скрылся в одной из кают. Я украдкой смахнула

пот со лба, более непосредственная наемница испустила облегченное «уффф…» и привалилась

спиной к мачте.

Ролар посмотрел на нас с откровенным недоумением:

– Что с вами, девушки? Никакой опасности не было… в данный момент, по крайней мере.

Раскрытый гворд означает: «Ты мой враг, но сейчас не время и не место». И он не стал бы нападать

на безоружного, это ниже его достоинства.

– Раньше не мог сказать? – возмутилась я. – У меня душа в пятки ушла и чуть в трюм не

провалилась! – Прямо у Вэрда перед носом? – хмыкнул Ролар. – Мол, не обращай внимания на этого типа, сейчас

он попрыгает вокруг нас, помашет гвордом и уберется восвояси?

– Так. Уже Вэрд, – обреченно вздохнула я. – Только не говори, что это еще один успешно

похищенный жених твоей сестрички!

Вампир слегка смутился:

– Я же Советник, время от времени мне приходится общаться со всеми Повелителями. Арлисс и Леск

в хороших отношениях, они экспортируют морепродукты – якобы гномьего производства,

разумеется, а мы…

– …эльфийские сыры, – закончила я. – Помню. О чем они говорили?

– Ну, Вэрд поинтересовался… зачем мы приехали, – запнулся Ролар, и я догадалась, что Повелитель

Леска использовал другое выражение. – Лён ответил – он очень извиняется, что вынужден нарушить

границы Леска, но у него нет выбора, он здесь по очень важному делу. Дальше пошел обычный

обмен любезностями…

– Ничего соби любезности! – саркастически фыркнула Орсана. – Ледве нос Лёну не оттяпал!

– По-моему, он нам не обрадовался, – поддержала я подругу.

– Естественно, – невозмутимо, как само собой разумеющееся, подтвердил вампир. – Между родами'aeonell и Virr'ta кровная вражда, и, если кто-то из них вступает на чужую территорию, он

автоматически объявляется вне закона. «Takk renny, – сказал Вэрд. – Береги спину».

– Что?! – Моя душа снова попыталась дезертировать в трюм. – И что теперь будет?

Ролар пожал плечами:

– Война многое изменила. После нее в Леске осталось всего трое светловолосых… а с некоторых пор

вообще один, Вэрд. По-моему, крови и так пролилось больше чем достаточно, вряд ли…

– Вряд ли?! – перебила я. – Да он только и ждет, пока мы отвернемся, прямым текстом сказал!

– Вольха, не ерунди. Из-за угла никто нам в спину стрелять не будет. В худшем случае Вэрд вызовет

Лёна на поединок и, если ему повезет, рассыплется перед нами в извинениях. Даже памятник за свой

счет поставит и ежегодно венки присылать будет. Это же не абы какой враг, а кровник, причем

последний в роду!

– И ты так спокойно об этом говоришь?! – возмутилась я. – А я-то думала – Лён твой друг!

Вампир усмехнулся:

– Они оба мои друзья. Потому и не беспокоюсь. Вольха, я прекрасно знаю их обоих. Лён не задира, а

Вэрд не дурак. Он отлично понимает, что извиниться перед безутешными родственниками может и

Лён, и не станет рисковать благополучием своей долины. Это ритуальная фраза, она всего лишь

означает, что мы не найдем в Леске поддержки. Но он дал нам три дня, чтобы обстряпать свои дела и

убраться отсюда, иначе нас выкинут с куда меньшими почестями… – Ролар задумчиво почесал за

ухом. – А учитывая, что они изначально были не ахти…

Мы обеспокоенно переглянулись и сообразили, что как-то незаметно помирились.

– Горе ты наше! – только и сказала Орсана. – И шо нам теперь с тобой робыты?

Я не слишком-то покаянно ухмыльнулась:

– С собой я и сама превосходно разберусь. Лучше расскажите, что я пропустила?

– Сдается мне, – не без одобрения хмыкнул Вал, – что мы пропустили не меньше. Выкладывай,

цыпа! А там решим, так тебя за борт выкидывать или с раскачкой.

Штурман уверенно направил судно прямо в прибрежный туман, но, когда «Голубок» практически

коснулся его носом, дымку как корова языком слизала. Перед нами открылась тихая гавань, по краям

заросшая ярко-пунцовыми морскими лотосами, а в ее глубине – небольшой причал, рассчитанный от

силы на полдюжины кораблей. Возле него стояли всего два парусника и с десяток лодок. «Черного

Лиса» среди них не было.

– Может, разгрузился и стоит где-нибудь на рейде за островом? – предположил Вал.

– Я расспрошу знакомых Стражей, как только причалим, – пообещал Ролар. И тут же скептически

поправился: – Если причалим.

Результат слаженных усилий шкипера, капитана и команды больше всего напоминал швартовку по

слуху. Наконец корабль с грехом пополам вписался в отведенное ему гнездо и прозвучало

долгожданное «бросить якорь!». Между бортом и причалом легла широкая доска (здорово

смахивающая на насквозь гнилую, но высказать это предположение вслух никто не осмелился, дабы

не сглазить). Первой по ней, пошатываясь, сбежала единственная замеченная мною в трюме крыса

(похоже, искренне жалеющая, что не сошла на берег еще в Белорском порту). Ролар, не рискуя, с

разбегу перепрыгнул на причал и по очереди подал руку нам с Орсаной. Вал на всякий случай

сначала перебросил меч, а потом уж перешел сам.

Лён задержался, рассчитываясь с капитаном, и мы продолжили разговор уже на пристани.

– А вдруг вы ошиблись и «Черный Лис» плыл вовсе не в Леск? В этой части моря полно островов – и

человеческих, и эльфийских, и вообще необитаемых. Что ему стоило изменить курс?

– Возможно. Но я сомневаюсь, чтобы Повелитель лично вылетал к каждому торговому суденышку. –

Одна из рей с пронзительным скрипом перекосилась и рухнула на палубу, накрыв парусиной

парочку не успевших разбежаться моряков. Ролар философски проводил ее взглядом и добавил: –

Тем более к корыту со швабрами. И ни он, ни Стражи не могли почуять другого Повелителя, да еще

с такого расстояния. Значит, кто-то сообщил ему о нашем приезде.

– Похоже, ты прав. Но вряд ли Вэрд окажет нам подобную любезность и выдаст своего

осведомителя, – вздохнула я. – А Леск большая долина?

– Немногим меньше Догевы. Укромных местечек там хватает, если ты об этом. Даже для человека,

тем более – мага.

– Зато и деваться ему с острова некуда, – заметила Орсана.

– Сперва надо убедиться, что этот мздркж вообще сюда высадился, – скептически буркнул тролль,

подбирая и пристраивая за спину меч. – Письмо для главного упыря он мог и с подручным передать,

а то и вовсе с мышью, как…

– Вы, – сообразила-закончила я. – Ну конечно! А я-то еще гадала, как вы умудрились так быстро

собраться в Опадищах…

Громкий злорадный треск сменился таким же плеском – к счастью, уже за Лёном. Вампир оглянулся

на плавающие в воде обломки и зябко передернул плечами.

– Пошли, – коротко бросил он, проходя мимо. Выражение его лица не понравилось не только мне,

потому что разговор тут же оборвался и мы послушно потопали следом – по широкой, ведущей в

гору мощеной дороге. Сразу за портом начинался город – вернее, типичная для вампирьих долин

россыпь домиков, тонувших в лесной зелени. Осень еще не успела коснуться здешней травы и

листьев, хотя на яблонях уже не осталось ни единого плода, а рябины щеголяли алыми гроздьями.

Ухоженные дворики притягивали взгляд яркими плетистыми цветами всех оттенков красного – от

почти черного до светло-розового, стелющимися по клумбам или свисающими из стоящих на

подоконниках горшков. Рыжая черепица и выбеленные стены делали домики похожими на

игрушечные. Вот только любоваться ими совершенно не было настроения.

– О-о… – пришибленно выдохнул Ролар.

О немедленном расспросе Стражей и речи не шло, ибо те пребывали настолько «при исполнении»,

что мы с тем же успехом могли вести дружескую беседу с ощеренными каменными гаргульями при

входе в музей неестествознания. Нет, в официальный рядок вдоль дороги они не выстраивались, но в

то же время были повсюду – в переулке, падающей от дома тени, среди толпы… напряженно

застывшие, с хищно развернутыми крыльями и взятыми на изготовку гвордами, не спуская с нас

глаз. То ли почетный караул, то ли… конвой по дороге к эшафоту.

В Догеве на Лёна смотрели если не как на самого бога, то по меньшей мере на одного из его особо

доверенных святых – с благоговейным трепетом, в исполнении излишне впечатлительных девиц

переходящим в щенячий восторг с томными придыханиями.

В Леске – как на прокаженного. Даже меня, ведьму, никогда в жизни не обливали подобной

ненавистью и презрением, перемешанными с ужасом. Даже Вал, столкнувшись с одним таким

взглядом, споткнулся и в дальнейшем предпочел смотреть себе под ноги.

А Лён шел. Высоко подняв голову, с совершенно отсутствующим видом, как будто не замечая

расступающихся перед ним вампиров. Мы, не сговариваясь, сплотились возле него, словно

приготовившись защищать от готовых вот-вот посыпаться со всех сторон камней и плевков. Но от

этой гробовой тишины мы защитить его не могли. Потому что для него никакой тишины не было.

Я легонько коснулась его руки, но он, судя по всему, даже не почувствовал.

Казалось, этой улице не будет конца, и, когда Лён неожиданно свернул в одну из калиток, я чуть

было не проскочила мимо. Вампир уверенно пересек дворик и остановился перед немолодой

вампиршей, чем-то неуловимо напоминавшей Крину, – если, конечно, той вздумается встать на

пороге своего дома с гордо выпрямленной спиной и скрещенными на груди руками, готовой скорее

погибнуть, чем пустить внутрь нагло разгуливающих по ее родной долине захватчиков.

Но вламываться Лён не стал. Помедлив, негромко, но твердо сказал:

– Только если у меня не останется выбора.

Несколько секунд вампирша бесстрастно, пристально смотрела ему прямо в лицо, потом

почтительно склонила голову и посторонилась:

– Принимать вас в моем доме – большая честь для меня, Повелитель.

Лён на мгновение прикрыл глаза, переводя дух, и, снова взяв себя в руки, шагнул через порог:

– Благодарю вас, Taiell'in.

Насколько я помнила, так страстно мне хотелось захлопнуть за собой дверь только во время

практикума по некромантии (дверь была окована серебром и вела в освященный фамильный склеп, а

практикум проходил на образцово показательном беспокойном кладбище, и тамошняя нежить

охотно продемонстрировала адептам свое разнообразие и возможности; такого изобилия не ожидал и

сам преподаватель, первым добежавший до склепа…).

Изнутри домик оказался довольно просторным и уютным. Нашлось по комнате для Лёна, меня с

Орсаной и Вала с Роларом, а также столовая, где мы, обустроившись на новом месте, и собрались.

Кроме Лёна. Ролар сунулся было его поторопить, но тут же смущенно, стараясь не шуметь, прикрыл

дверь: – Ладно, пусть отдохнет, а то за последние трое суток почти глаз не сомкнул.

– Почему? – заикнулась было я и тут же смущенно осеклась. Нет, ну как будто я его о чем-то

просила! Мчись тут сломя голову (и ногу!) на выручку, со смерчем из последних сил воюй, так еще и

виноватой тебя выставят!

Мы пообедали вчетвером. Хозяйка нам компанию не составила – накрыла на стол, учтиво пожелала

приятного аппетита и ушла к себе. После стряпни корабельного кока даже вареная картошка казалась

изысканнейшим яством, а Орсана при виде копченого сала чуть не прослезилась. Чтобы урвать себе

ломтик этого лакомого продукта, пришлось воспользоваться телекинезом, ибо подруга бессовестно

утянула на свой край стола все блюдо.

– Ну и объясните мне, как вы собирались сражаться с магом, чьи возможности отнюдь не

ограничиваются хищением сала? – поинтересовалась я, поспешно, под негодующим взглядом

винечанки запихивая в рот свою добычу.

– Не мы, – неохотно признался Ролар после затянувшейся паузы. – Лён. Большая часть заклинаний

на него не действует, главное – подойти на длину клинка.

– В том-то и дело, что есть и меньшая – вроде того же смерча! Ну ладно, допустим, ему повезет, но

вас-то он зачем с собой взял?!

– Честно говоря, – Ролар смущенно переглянулся с Орсаной, а Вал откинулся на спинку стула и

довольно осклабился во всю пасть, – нас никто не брал. Даже совсем наоборот. В случае успеха нам

пообещаны такие радости жизни, что лучше самим пойти и повеситься!

– Тогда почему вы…

– А ты? – не моргнув глазом перебил вампир.

– Ну… я же Верховная Догевская Ведьма… это мой священный долг перед выплаченной за полтора

года зарплатой! – начала лихорадочно выкручиваться я. – И вообще, Магистр практической магии не

может стоять в стороне, когда по его родному краю нагло разгуливает банда злодеев, не дающая

житья честным людям и вампирам!

– Ты в зеркало на себя посмотри, Магистр, – вздохнул Ролар.

Я сдуру посмотрела. Н-да… Для полноты картины не хватало только полуистлевшего савана.

Впрочем, его вполне заменяла облезлая куртка, еще два месяца назад бывшая совершенно новой. Но

это же не повод меня закапывать!

– Ерунда, – буркнула я. – Просто немного устала.

– А еще слегка сломала ногу и чуть-чуть осунулась до костей, – поддакнула Орсана, а Вал с

убийственной прямотой подытожил:

– Нет, цыпа, мы вляпались в одну и ту же здрыбу тхая,

[9]причем, в отличие от этого дурного упыря, прекрасно видя, куда лезем!

– Между прочим, кто-то говорил мне, что бесплатно только упыри воют, – подколола я. – А это дело

сугубо добровольное, на общественных началах! Откуда бы такой энтузиазм?

– Цыпа, – Вал снисходительно хлопнул меня по плечу, – сугубо добровольных заварушек, где

победителю бы хоть что-нибудь да не перепало, просто не бывает! А упырь пусть и хорохорится, но

рад-радехонек, что мы за ним увязались, хоть бы и только для моральной поддержки, за которую мы

потом с него и слупим!

Поскольку для троллей-наемников самым близким к понятию «бескорыстно» было согласие

работать без аванса, мы уважительно протянули «о-о-о-о…», а я под шумок стянула еще ломтик

сала. – Да уж, – вздохнула Орсана, на всяких случай прикрывая блюдо руками, – здаецца, окрим нас, Лёна

здесь никто поддерживать не збыраэться. И за шо они так на него ополчились?

Ролар чисто машинально пожал плечами – ответ он знал:

– Видимо, решили, что Лён приехал в Леск ради сведения счетов с их Повелителем. До войны такое

случалось и порой даже втихомолку приветствовалось, однако тогда исход поединка не определял

судьбу целой долины. Сомневаюсь, что в Догеве Вэрда ждала бы более сердечная встреча.

– А Стражи-то ушли! – с облегчением заметила я, случайно глянув в окно.

– Прекрасно! – Ролар оставил тарелку и поднялся из-за стола. – Пойду тогда прогуляюсь по долине.

– А це не опасно? – встревожилась Орсана, на мгновение оставив сало без присмотра и тут же

лишившись еще нескольких ломтиков, на сей раз по-простому цапнутых Валом.

– Нет. Как только нас пустили в один из домов, мы перестали считаться чужаками. По крайней мере,

требующими постоянного надзора.

Винечанка поймала его задумчивый взгляд «чего бы еще на посошок…» и демонстративно

переставила блюдо на колени.

– А могли не пустить? – удивилась я.

– Запросто. – Ролар понизил голос, косясь на закрытую дверь хозяйкиной комнаты. – Честно говоря,

я был уверен, что не пустят. Но Лён ухитрился-таки отыскать и уговорить чуть ли не единственную

отзывчивую жительницу Леска. Ума не приложу, как ему это удалось среди настолько… хм…

прохладно настроенной толпы, при этом не сломавшись и не рехнувшись. Нет, все-таки хорошо, что

я не Повелитель… а в юности еще сестре завидовал, дурачок!

– Но что такого он ей сказал?

– Пообещал, что не возьмется за гворд, если Вэрд сам не бросит ему вызов. А тот вообще-то имеет

право сделать это в любой момент, если решит, что враг злоупотребил его терпением. Но, как я уже

говорил, Вэрд не дурак и три дня как-нибудь нас потерпит.

– А чому вона назвала его Повелителем, да еще так почтительно? – вспомнила Орсана. – У нее ведь

свой есть.

– На самом деле беловолосых испокон веков именуют Повелителями Смерти, – откликнулся Ролар

уже от дверей. – И из них же выбирают Повелителей Долин. А поскольку после войны выбирать

приходится в лучшем случае из двух, эти титулы стали практически синонимами. Ладно, девушки,

мы пошли, не ругайтесь тут без нас!

В последнюю минуту к вампиру присоединился Вал, решивший размять ноги и поглядеть на Леск,

считавшийся красивейшей из вампирьих долин. Мне осталось только уныло посопеть им вслед,

поудобнее пристраивая ногу на втором стуле.

Пока мы с Орсаной болтали о всяких пустяках, попутно пытаясь вернуть ей естественный окрас (но

добились лишь равномерно-голубоватого; правда, я, покопавшись в памяти, утешила ее, что через

пару-тройку недель упыревидный лик выцветет сам собой), стемнело. Хозяйка дома, ненавязчивой

тенью скользя по столовой, развела огонь в камине и убрала пустую посуду, взамен водрузив в центр

стола блюдо с горячими пирожками.

Аппетитный запах и стук кружек наконец-то выманил из комнаты Лёна – заспанного,

взлохмаченного и с виду еще более усталого. Подсев к столу, он на минуту застыл, спрятав лицо в

ладонях, потом решительно тряхнул головой, налил себе молока из кувшина, потянулся за пирожком

и, вскользь глянув на меня, заметил:

– И не надо на меня так сердито молчать!

Я замолчала еще сердитее. Возможно, это послужило бы началом оживленного обсуждения дел

сугубо личного характера (то бишь желанного скандала), но тут вернулись Вал с Роларом.

– «Черный Лис» в гавань вообще не входил, – прямо с порога огорошил нас арлиссец. – И к берегу

нигде не приставал, а на рейде сейчас нет ни одного корабля.

– И где же нам его теперь шукаты? – разочарованно протянула Орсана.

Арлиссец беспомощно развел руками. Я в сердцах грохнула кулаком по столу:

– Выходит, мы напрасно сюда приплыли?

– Смотря с чьей точки зрения. – Лён спокойно допил молоко, поднялся и под нашими недоуменными

взглядами подошел к двери – как раз в тот момент, когда в нее коротко и резко постучали.

Я поежилась от впущенного в комнату ветра. Стоящий у порога Страж подчеркнуто официально

опустился на одно колено и протянул Лёну перетянутый черной лентой свиток, скрепленный черным

же сургучом с печатью.

– Wr'aest tharn, – сухо обронил Повелитель Догевы.

Посыльный встал, поклонился и так же молча затерялся во тьме. Лён закрыл дверь, но на нас словно

продолжало тянуть холодом и щемящим предчувствием очередной пакости со стороны вконец

обнаглевшей судьбы. Никто не шелохнулся, пока вампир, чуть помедлив, со зловеще прозвучавшим

в полной тишине хрустом не сломал печать, потом еще одну, и бегло, словно для проформы, не

пробежался глазами по развернутому листу. То ли иронично, то ли согласно хмыкнул.

– Ну шо там? – не выдержала Орсана.

Повелитель Догевы медленно скомкал бумагу и бросил ее в очаг. Пергамент почернел и ярко

вспыхнул, осветив изрезанное тенями, словно высеченное из гранита лицо вампира.

– Повелитель Леска, Sia-werden T'or ardLFael Virr'ta, вызвал меня на поединок. Сегодня в полночь, на

ритуальном оружии.

– Ты не можешь с ним драться!

– Ролар, убери ее от меня. – Лён, стоя у окна, левой рукой сосредоточенно затягивал пряжки правого

наручья. С остальной экипировкой он уже управился: черная облегающая безрукавка под горло, с прорезями

для крыльев, на ногах – такие же штаны и высокие сапоги на частой шнуровке. Волосы заплетены в

короткую – от силы на три пальца – косицу, из которой по бокам выбилось по прядке более короткой

челки. И гворд, пока небрежно прислоненный к стене.

Ролар убрал меня в буквальном смысле слова – обхватил со спины, прижав руки к бокам, под

гневные вопли отнес к двери, аккуратно выставил за порог и захлопнул дверь. Я хотела пнуть ее

ногой, но вовремя вспомнила, что их у меня не так уж много и лишаться последней из-за какого-то

вампира не стоит. Ладно, покараулю на крылечке – не через трубу же они вылетят!

Ждать пришлось недолго, десять минут от силы. Если Лён надеялся, что я соскучусь и уйду или меня

сожрет какой-нибудь опрометчивый вурдалак, то он жестоко разочаровался, но даже бровью не

повел, пройдя мимо меня, как мимо пустого места.

– Вольха, может, ты нас здесь почэкаэш? – робко спросила Орсана. Я так выразительно на нее

посмотрела, что подруга только вздохнула и предложила мне руку, но я демонстративно

проигнорировала. В итоге процессия (по-другому назвать это унылое шествие язык не поворачивался) выглядела так:

возглавлял ее Лён, в черной одежде казавшийся мертвенно-бледным; по бокам, отставая на шаг, шли

Ролар и Орсана. За ними, закинув на плечо двуручник, вразвалочку топал Вал, с помощью щепки

вдумчиво разрабатывая залежи ценных ископаемых между зубами.

Сзади, на некотором отдалении, ковыляла я (с таким пышущим нездоровьем видом, что впору нести

впереди под печальную музыку), со злорадством отмечая, что друзья то и дело обеспокоенно

оглядываются. Кроме Лёна. Впрочем, я не сомневалась, что действую ему на нервы не меньше.

То ли мы опоздали, то ли Вэрду не терпелось поскорее начать и закончить, но он (в сопровождении

парочки Стражей) уже стоял на уговоренном месте. Правда, лицо у него было хмурое и недовольное,

как будто не он, а мы выдернули его из постели и заставили, как идиота, топтаться на маленькой

полянке посреди леса. Но пенять нам за задержку Повелитель Леска не стал и, едва удостоив

противника кивком, снял и небрежно бросил свою куртку одному из Стражей. Второй почтительно

подал ему гворд.

Лён нес свое оружие сам и лишь перехватил его обеими руками, но выпускать клинок не спешил,

ожидая, пока Вэрд займет боевую позицию на противоположном краю поляны.

Ритуальный гворд напоминал двухаршинную трость из твердой, чем-то пропитанной древесины

красноватого оттенка, в средней трети обшитой железом. Никаких узоров, кистей, гравировки только

отполированное ладонями дерево и внушительная сетка царапин на оковке. Весил он немногим

больше обычного меча, но держать его полагалось обеими руками, на две пяди отступив от концов.

Внутри скрывался клинок – три плотно прижатых друг к другу лезвия, уравновешенных тяжелой

рукоятью в виде волчьей морды – у Лёна и орлиной головы – у Вэрда. Если в обычном гворде

клинок выскакивал и расходился автоматически, при ударе, то здесь боец мог сам регулировать

длину и степень его раскрытия, ограничившись колотой раной или буквально выпотрошив

противника. Лён однажды показывал мне, как это делается, но я с обычным-то мечом не шибко

ладила, а уж точно рассчитать наклон, скорость и вращательный момент гворда в любой момент

удара не смогла бы и подавно.

Полянку освещала только ущербная луна да частые страденьские

[10]звезды. Трава под ногами, короткая и мягкая, казалась высаженной специально, но, похоже,

ее давно уже не тревожили, дав сплестись в густую и плотную дернину.

Кроме нас и Стражей, на поляне никого не было. Мне подумалось, что жители Леска и не

подозревают, что творится в заповедном леске за городом. Что ж, надо отдать Вэрду должное – этим

преимуществом он не воспользовался. Попробуй-ка сразиться с противником, которого

поддерживает многотысячная толпа, готовая в случае его поражения разорвать победителя на куски!

Ролар потянул меня за рукав, заставив отступить в тень под деревьями.

Вэрд наконец-то добрел до нужного места (я бы и то быстрее доковыляла!). Перемялся с ноги на

ногу, наклонился, подтянул голенище сапога. Выпрямился. Гворд в правой руке сделал медленный

полуоборот и с негромким шлепком лег на вторую ладонь. Вэрд задумчиво поглядел на

исцарапанную оковку и… нет, не принял, а беззвучно, молниеносно перетек в боевую стойку. Лён

зеркальным отображением повторил неуловимый для человеческого глаза маневр.

Мне резко поплохело. Конечно, я и раньше понимала, что мы идем не на увеселительную прогулку,

но одно дело – знать и совсем другое – своими глазами увидеть, что шутить здесь и впрямь никто не

собирается! В обморок, что ли, хлопнуться? Нет, с вампирами этот фокус не пройдет… только

высмеют или вообще молча за ноги куда-нибудь в кусты оттащат, чтобы не мешала.

– Tekkst er? – то ли поинтересовался, то ли уточнил Повелитель Леска.

– Wei'kk, – кивнул Лён.

Я уже видела, как сражаются вампиры… но не светловолосые. Не было ни какого-то сигнала, ни

оценочных ударов-выпадов – только обманчивое затишье «до» и сумасшедший вихрь «после».

Понять, где Лён, а где Вэрд, было невозможно – по поляне метался, сдавленно рычал, хлопал

крыльями единый комок тьмы, проблескивающий молниями лезвий.

Деревья вокруг поляны стояли довольно редко, но ни один из вампиров не пересекал воображаемую

границу даже краешком одежды, словно бойцов и зрителей разделяла магическая стена. Казалось:

высунь за нее подобранную с земли ветку – и она тут же разлетится в мелкие щепки.

Напряжение нарастало. Чем дольше ничего не происходило, тем яснее становилось, что вот-вот

неотвратимо произойдет. И когда с чьего-то гворда дробящейся на лету дугой сорвались и

звездочками расплескались по моей куртке темные капли, я не выдержала. И, зажмурив глаза,

бросилась в самую гущу схватки, красочно представляя себя в закрытом гробу.

Они остановились немедленно, в таких непринужденных позах, словно еще не начинали поединок.

Оба смотрели на меня, как благородные дамы на таракана, во время дипломатического приема

хлопнувшегося с потолка на середину стола. Кто кого зацепил, я так и не поняла.

– Arr'akk-tur, tokkin wa shainn, – скучающим голосом попросил Вэрд.

От злости мне даже перевод не понадобился.

– Я ему не невеста! Но я его друг и не позволю…

– Друзья, – издевательски перебил Повелитель Леска, – не суют нос в чужие дела, если не хотят до

конца жизни носить его в кармане. Он сам сделал выбор и теперь получит по заслугам. Убирайся из

круга, девчонка!

– Вольха, уйди!

Я не удостоила Лёна даже беглым взглядом и уж тем более не подумала слушаться Вэрда.

– Гхыр с два! Это из-за меня он приехал в твою паршивую долину, хотя я его тоже ни о чем не

просила! И если тебе так уж не терпится его убить, то начни с меня!

На бесстрастном лице Повелителя Леска впервые проскользнуло что-то человеческое. Вернее,

нормально вампирье.

– Он прислал мне вызов, – медленно проговорил он, глядя мне прямо в глаза. Я поежилась, хоть и

знала, что прочитать мои мысли он не может – не единожды опробованный на Лёне магический блок

выдерживал минут двадцать. – По-твоему, я должен был отказаться?

– Я?! – так искренне опешил Лён, а вместе с ним и мы, что Повелитель Леска наконец-то

распрощался с саркастической усмешкой и недоуменно сдвинул брови. – Sia-werden, при всем

уважении, ваша отрубленная голова интересует меня куда меньше, чем кое-чья – целая!

Я выразительно фыркнула и скрестила руки на груди. Ошеломленное переглядывание всех со всеми

заняло минут пять. Особенно старалась Орсана.

– Покажите свиток, – неожиданно мирно попросил Вэрд, разворачивая гворд остриями вверх и

опираясь на него, как на копье.

– Я сжег его, – смущенно признался Лён. Повелитель Леска согласно кивнул:

– Я тоже. Это традиция. Ролар?

Арлиссец почтительно склонил голову:

– Я видел посланца и вызов собственными глазами.

– Вы же теперь не будете драться, правда? – жалобно протянула я, чувствуя, что сейчас расплачусь.

Светловолосые переглянулись.

– T'ta melli karr'st, Arr'akk-tur, – иронично заметил Вэрд. Мазнул по сомкнутому лезвию кончиками

пальцев, потом выразительно коснулся их языком. – K'kan allaen.

– Shenn ta, – досадливо бросил Повелитель Догевы, опуская гворд и выходя из круга.

Вэрд только усмехнулся, но не издевательски, как раньше, а словно бы сочувственно. Хотя разобрать

что-либо в темноте было трудновато. Повелитель Леска защелкнул гворд и пошел прочь, не

оглядываясь. Крылатая свита, так и не проронив ни слова, бесшумно скользнула вслед за ним. Лён,

не обращая внимания ни на них, ни на нас, таким же быстрым шагом направился обратно к дому.

Что-то подсказало нам, что окликать или догонять его не следует.

– Кто нанес тот удар? – шепнула я, надеясь, что Ролар разглядел больше нас с Орсаной. Помедлив,

вампир неохотно признался:

– Вэрд. Он намного старше и… хм… опытнее. Лёну же еще никогда не приходилось сражаться со

светловолосым. Впрочем, для первого раза он держался совсем неплохо, – поспешил добавить

вампир, глянув на наши с Орсаной лица.

– Но у него не было шансов, да? – похолодев, уточнила я.

Арлиссец промолчал, ковыряя землю носком сапога и пристально изучая результат.

– Ну почему, один к пяти я бы на него пару медяков поставил, – хмыкнул более циничный тролль. –

Ладно, сваливаем отсюда, а то меня уже комары до дыр прогрызли!

До нас наконец-то дошло, что стоять посреди сырого темного леса, когда с тем же успехом можно

поговорить по дороге, и в самом деле глупо.

– Ты же говорил, что прекрасно их знаешь! – не сдержавшись, упрекнула я Ролара. – Но поединок

чуть было не состоялся, а ты даже пальцем не шевельнул, чтобы этому помешать!

– Видишь ли, Вольха… – Вампир на всякий случай отгородился от меня Валом и только тогда,

сдавленно хихикнув, закончил: – Я так же прекрасно знаю тебя.

– Ссс…. советник, – только и смогла выдохнуть я. Сил обегать тролля не было, я и так плелась

наравне с друзьями из последних сил, вернее, гордости.

– Зато, – оптимистично заметила Орсана, – теперь мы знаэмо, що якась тварюка по Леску вси ж

гойсае! Вызов-то нам принесла зовсим не мышка. Якщо це и не сам колдун чи его вомпэр, то он

наверняка знает, где его шукаты!

Мы значительно приободрились. После оживленного обсуждения было решено, что искать вампира

впотьмах – гиблый номер, придется подождать до утра (по этому поводу как раз никто не переживал,

спать или хотя бы просто прилечь хотелось зверски), а там уж развить бурную деятельность с

применением магии, телепатии, красноречия и пристального наблюдения (что порой оказывается

самым действенным), благо специалисты во всех этих областях у нас имелись.

Увлеченные разговором, мы с приятным удивлением обнаружили свой дом, только когда уперлись в

дверь. Да и то, если бы опять-таки не славный своей практичностью тролль, проторчали бы на

пороге битый час, бурно жестикулируя в такт составлению плана.

Дрова в камине уже прогорели, в доме было темно и тихо. Мы невольно понизили голоса и тут же

дружно зазевали. Пожелав друг другу спокойной ночи, друзья разошлись по комнатам, а я,

поленившись сотворить пульсар, на ощупь отправилась искать ведро с водой и очень даже звучно

нашла. Жадно напившись и смочив виски (усталость, вместо того чтобы отступить, накатила с

удвоенной силой; мне даже пришлось опереться о стену, переводя дух), я поковыляла к нашей с

Орсаной комнате с твердым намерением рухнуть в постель прямо в сапогах, и пусть только кто-

нибудь посмеет меня побеспокоить!

Но вместо этого зачем-то приоткрыла дверь в соседнюю комнату.

Лён, по-прежнему одетый во все черное, лежал на кровати поверх одеяла, заложив руки за голову и

уставившись в потолок. Я робко кашлянула:

– Он тебя сильно задел?

– Царапина.

Этот упырь даже головы не повернул!

«Ну все, – мрачно подумала я, – мое терпение лопнуло!». И со злостью захлопнула дверь…

оставшись внутри комнаты.

Игнорировать агрессивно настроенную ведьму в замкнутом пространстве полторы на две сажени

оказалось намного труднее. Лёну пришлось хотя бы скосить на меня глаза – видимо, чтобы в случае

чего знать, в какую сторону драпать.

В принципе можно было ограничиться и мыслями, но мне хотелось услышать хоть один голос в

свою поддержку. Пусть бы и свой собственный. Так что я набрала побольше воздуха и с

патетическим надрывом (ох, переборщила… непроизвольно пробившиеся в голосе подвывания

смутили меня саму, а Лён так и вовсе в ужасе подскочил на кровати, наконец-то повернувшись ко

мне лицом) начала:

– Вынуждена вас разочаровать, Повелитель: хотите вы этого или нет, но я уже здесь! А с ногой или

без ноги – вас не касается, потому что я сама решаю, что и как мне дел…

Вдохновенная речь была рассчитана минут на пять, но проклятая нога не пожелала выслушать ее до

конца, подломившись в самый неподходящий момент. Когда магия в очередной раз отогнала

застилающую глаза боль, Лён сидел на полу рядом со мной.

– Я в порядке, – сквозь зубы процедила я. – Забыла анестезирующее заклятие обновить…

Повелитель Догевы молчал, упрямо глядя в пол, как будто обладал еще и способностью видеть

сквозь предметы, а в подвале стояла бочка с медовухой. Догадаться, о чем он думает, было

невозможно. Я, оробев, чуть сбавила тон:

– Ну ладно еще ты не хочешь на мне жениться… понятно по крайней мере… – Произнести это

оказалось неимоверно сложно, зато дальше пошло куда легче и увереннее: – Но какого гхыра ты

отказываешь мне в праве быть твоим другом? За что?!

Вампир наконец-то поднял голову, и я с изумлением поняла, что он не только не сердится, а,

кажется, удручен и растерян не меньше меня.

– Вольха, я хочу этого больше всего в жизни. С того самого мига, как впервые тебя увидел. – Лён

взял мои руки в свои, нежно погладил белую незагорелую полосочку на моем безымянном пальце,

коснулся ее губами. Потом твердо взглянул мне в глаза. – Но пусть лучше у меня не будет никакой

жены, чем мертвая. Пусть даже лучше не будет меня.

У меня перехватило дыхание, но я все-таки нашла в себе силы задиристо возразить:

– А тебе не приходило в голову, что мертвый муж меня тоже не вдохновляет?! Конечно, ради

свадьбы я могу сделать из тебя очень даже бодренького зомби… – Я так живо представила жениха в

фате (во избежание несчастных случаев среди слабонервных гостей) и невесту на костылях, что

вампир не выдержал и рассмеялся. – Но Лён, я волнуюсь за тебя не меньше! Я тоже предпочитаю с

чувством выполненного долга величаво проехаться в белых тапочках на тройке Старейшин, с Келлой

для полного комплекта, а не усердно рыдать над свежей могилой! Причем до этого ее еще копать, а

потом всю жизнь полоть! Ну уж нет!

Рыдать Лён соглашался и сам, причем уже начал тренироваться. Выходило неплохо, только излишне

оптимистично. – Короче, – приободрившись, заключила я, – уступать тебе эту честь я не собираюсь, и не надейся!

Так что либо мы решаем проблему полоумного колдуна вместе, либо я берусь за нее в одиночку, и

пусть тебе будет стыдно!

– Ладно. Сдаюсь. – Вампир просунул одну руку под мои колени, а второй обхватил поперек спины. –

Хватайся! – Что ты делаешь?! – Я не успела опомниться, как он уже выпрямился, словно не чувствуя моего

веса. – Хочу отнести тебя в постель. Предпочитаешь, чтобы оттащил за ноги? – Лён сделал вид, что

охотно подчинится, и я инстинктивно уцепилась за его шею. – У нас завтра много дел, так что будь

добра выспаться как следует, Верховная Ведьма! И если мы каким-то чудом – а для чего же еще нам

нужны маги? – вернемся в Догеву, можешь рассчитывать на премию в размере половины оклада!

– А почему только половины?! – с огромным трудом изображая праведный гнев, возопила я. – А

надбавка за сверхурочную работу? А больничные?!

– Ты еще командировочные припомни! – хмыкнул вампир, опуская меня на кровать.

– Эксплуататор!

– Вымогательница!

– Жадина!

– Ведьма!

– Упырь!!! Лён?

– Да? – Он так же внезапно и безо всякого удивления перешел на спокойный внимательный тон.

– Не уходи, – тихо попросила я, придерживая его за рукав. – Посиди со мной хотя бы пока я не

засну…

– Не уйду. – Лён осторожно, чтобы не задеть мою больную ногу, пристроился на краешке кровати. И

уже спустя несколько минут, в сгустившейся, чуткой тишине еле слышно добавил: – Никогда.

Кажется, я неловко повернулась во сне, проснувшись от ноющей боли в голени. С ней-то я

разобралась быстро, куда сложнее оказалось призвать к порядку бурлящие в голове мысли. Я с

четверть часа посидела на кровати, глядя в затопленное лунным светом окошко, потом не выдержала

и начала решительно тормошить прикорнувшего рядом вампира:

– Лён… ну Лё-о-он! Ну пожалуйста, проснись! Не спи! У меня к тебе очень важное дело!

– Какое? – сонно пробормотал вампир, делая вялую попытку укрыться от меня под подушкой, но я

на всякий случай отобрала и одеяло. Разговор действительно предстоял серьезный, и отвлекающих

факторов должно было быть как можно меньше.

– Лён, слушай… ты это… может, все-таки выйдешь за меня замуж? Тьфу, женишься! А?

– Ладно, выйду… – буркнул Повелитель Догевы, поворачиваясь ко мне спиной.

Я озадаченно уставилась на два сложенных крыла, не зная, считать ли это заявление официальным

ответом или попыткой избавиться от ночного кошмара в моем лице, как вдруг Лён начал сдавленно

подхихикивать, а потом захохотал в голос и, резко перевернувшись, сгреб меня в охапку.

– Вольха, я тебя обожаю! Ну конечно же я на тебе женюсь! Ты вредная, ехидная, упрямая рыжая

ведьма, и я не представляю, что бы я без тебя делал. Я не разлюблю тебя ни через пятьдесят, ни через

сто лет, и мне плевать, что у тебя драная куртка, потому что моя еще хуже. Мы вместе съездим в

Ясневый Град к лучшему эльфийскому ювелиру и выберем тебе новое кольцо – какое пожелаешь,

хоть в нос, как у орков, и оно будет только твоим, а о нашей свадьбе сложат легенды, потому что

вспомнить подробности недельной гулянки не смогут даже самые закаленные и медовухоустойчивые

менестрели! Но… только если ты сама этого захочешь. Договорились?

Я не ответила. Потому что этот момент был для действий, а не для слов. Он растянулся на часы,

года, века – или просто остановил время, и оно перестало что-то значить, как и мои глупые страхи…

…зря я когда-то беспокоилась – клыки совершенно не мешали!..

Но первое, что я сделаю на посту Повелительницы Догевы, – введу смертную казнь за неурочный

стук в дверь!!!

Я и не подозревала, что Лён знает такие слова. Наверное, мои мысли прочитал. Потом он вскочил с

кровати и пошел к двери, а я поспешно натянула одеяло до самых подмышек и вытянула руки

поверх, дабы никто не усомнился, что я нахожусь на последнем издыхании, а Лён самоотверженно

скрашивает мои последние часы.

На пороге стоял хмурый Ролар, из-за его плеча встревоженно выглядывала Орсана. В сумраке на

заднем плане маячила темная троллеподобная масса.

– У нас проблемы, Лён, – без обиняков брякнул вампир.

– Кто бы сомневался, – вздохнул Повелитель Догевы, пропуская друзей в комнату.

Увидев меня, они не только не удивились, но даже не подумали соболезновать испускающей дух

подруге. Вал вообще так небрежно плюхнулся на кровать у меня в ногах, словно я располагала их

неисчерпаемым запасом. Орсана закрыла дверь и захлопнула ставень, сперва подозрительно

выглянув в окно. Эти приготовления мне очень не понравились, заставив на всякий случай внести

свою лепту в виде магической защиты от подслушивания.

Лён кивнул, побуждая Ролара начать рассказ.

– В кустах возле площади найден мертвый Страж. Обезглавленный, как положено… – Арлиссец

осекся и смущенно поправился: – То есть окончательно мертвый. Посланец, который принес тебе

свиток. Новости и в самом деле мигом заставили нас забыть обо всем остальном.

– Откуда ты знаешь?! – в один голос выпалили мы.

– Орсана услышала какую-то подозрительную возню на улице и разбудила нас. Мы сходили на

площадь и глянули на труп, а потом отправились в гости к Вэрду. Разумеется, клятвенно заверив его,

что это не Лён нас послал! – торопливо уточнил Ролар.

Повелитель Догевы все равно прожег его негодующим взглядом, а я жадно поинтересовалась:

– И что?

– Сначала нам точно так же изобразили оскорбленного василиска, но потом мы довольно мирно

побеседовали и пришли к выводу, что кто-то от имени Вэрда поручил Стражу вручить Лёну вызов, а

когда тот шел докладывать о выполнении задания, его заманили в укромное место и убили.

– А как получил свиток сам Повелитель Леска? – не сдержал-таки любопытства Лён.

– Какой-то вампир передал его одному из охранников Дома Совещаний и тут же ушел. Вообще-то

такие вещи полагается отдавать лично в руки, – пояснил Ролар для нас с Орсаной, – но Вэрд,

естественно, подумал на меня и решил, что я просто не захотел становиться «черным вестником».

Кстати, сообщение о приезде Лёна ему просто-напросто подкинули на стол, и охранники до сих пор

теряются в догадках, как неизвестный «доброжелатель» сумел проникнуть в Дом, да еще

незамеченным. – Влез в окно, всего-то делов, – пожал плечами тролль. – Я глядел, не так уж и высоко – подпрыгнуть

и подтянуться.

– А Стражи на что? – забраковал идею Ролар. – Туда даже мышке не проскочить!

– Надо пойти и обследовать место преступления! – загорелась я. – Вдруг там остались магические

отпечатки убийцы?!

– Вампира? – скептически поднял брови Лён, поумерив мой пыл. Вампира с помощью магии и в

самом деле гхыр выследишь, а человек не сумел бы застать Стража врасплох.

– Там хватало и обычных, – успокоил меня Ролар. – Вэрд поднял по тревоге весь Лескский гарнизон

и вдвое усилил охрану границы. Стражи уже начали прочесывать долину, так что нам остается

только ждать, пока мышеловка захлопнется.

– А вдруг вместо мышки в нее попадется здоровенная, хитрая и злющая крыса? – встревожилась я. –

Сомневаюсь, что прищемленный хвост сделает ее более сговорчивой!

– Если колдун где-то в Леске, то настроение у него и впрямь неважное, – со злорадством в голосе

поддержала меня Орсана. – Из-за Вольхи его план стравыты вомпэров провалился (я приосанилась)

и, видповидно, спихнуть убийство на павшего в поединке Повелителя тоже не удалось (Лён

смутился). Теперь, напэвно, гнусный колдунишка мечется по своему убежищу, думая, как бы

поскорее сделать с острова ноги! А тут еще Стражи…

– Не волнуйтесь, они не станут сами к нему соваться. Просто все разнюхают и сообщат Повелителю,

а он нам.

У меня возникло сильное подозрение, что слово «разнюхают» Ролар употребил в прямом его смысле.

Что ж, на волчью стаю и в самом деле можно положиться. Даже при розыске колдунов и вампиров.

Лён задумчиво взъерошил волосы, так что золотой обруч сполз ему на глаза и чуть не свалился на

пол. Вампир еле успел его подхватить.

– Интересно, откуда этот мерзавец взял мою печать?

– Любую печать можно подделать.

– Вольха, это клановая печать, а не догевская, которой ты украдкой колешь орехи. Да-да, не отводи

глаза, я все знаю! Честно говоря, и сам грешен… Так вот, она передается из поколения в поколение и

используется только в подобных случаях. Раздобыть ее образец по-просту невозможно, ибо ее

присутствие на письме означает, что оно подлежит немедленному сожжению.

– Немедленному? – ехидно уточнила я.

– По прочтении. Не вредничай, Верховная Ведьма. Снаружи на свиток ставится обычная печать и, не

взломав ее, до клановой добраться невозможно. Логически рассуждая, подделать ее мог только Вэрд,

который как… хм… кровно заинтересованное лицо, прекрасно знает ее по описанию, а то и видел на

присланном одному из его родичей вызове.

– Или какой-нибудь другой Повелитель, хоть раз получивший подобное письмо! – осенило меня.

Лён вздрогнул, но, подумав, отрицательно покачал головой:

– Насколько я знаю, последние триста лет мой род ни с кем, кроме Virr'ta, не враждовал.

– А сам Virr'ta? – не сдавалась я. – Ведь его печать тоже подделали!

– Общих врагов у нас нет. Но кто сказал, – нахмурился Повелитель, – что ее подделывали?

– Печать Вэрда на месте, – возразил Ролар. – И ею не пользовались. Сказать по правде, он сам ее

едва нашел, причем в сильно подпорченном мышами состоянии.

– У него могла быть и запасная.

– А у тебя она есть? – саркастически поинтересовался арлиссец.

Лён уже и сам сообразил, что валяет дурака, и бурчать в адрес кровника прекратил. Мы еще

немножко посовещались, но без особого успеха. Помочь Стражам мы никак не могли, оставалось

только ждать их донесений. А сидеть для этого впятером на одной кровати было совсем

необязательно. Мне пришлось выйти вместе со всеми – друзья, само собой разумеется, остановились на пороге,

поджидая меня.

Утешало меня только то, что вернуться я теперь могу в любое время.

Я уже смирилась, что нормально поспать этой ночью мне не удастся, и прилегла буквально на

минутку, с приятным удивлением проснувшись поздним утром. Из столовой доносились то

постепенно повышающиеся, то резко падающие до шепота голоса. Так бывает, когда не хотят кого-

то разбудить, но периодически забывают. Сонно щурящуюся ведьму встретили приветственными

возгласами и с облегчением продолжили разговор уже в полную силу, хотя одно место за столом еще

пустовало. – А где Лён?

– Пошел опять комарье на поляну кормить. – Вал обгрыз куриную кость, метко швырнул ее в

помойное ведро и со смешком добавил: – А если кой-кому повезет, то и ворон!

– Что?! – Я торопливо заглянула в пустую комнату. Гворда в углу не было.

– Они просто тренируются, – успокоил меня Ролар. – Лён попросил Вэрда дать ему пару уроков.

– И тот согласился?!

– Конечно. – Вампир отправил в рот огромную ложку салата, едва вписавшуюся между клыками.

Я вздохнула. Ничего не понимаю – обучать своего врага своим же приемам? Ролар глянул на мое

озадаченное лицо и, прожевав, пояснил:

– Вольха, смысл не в том, насколько хорошо ты владеешь гвордом. Куда большее значение имеет

ловкость и скорость, а чем опаснее твой противник, тем почетнее принять от него смерть. Не говоря

уж о том, чтобы победить. И потом, – вампир понизил голос, – пусть лучше Повелители спустят пар

сейчас и больше не будут маяться ерундой по ночам. А то по этикету неприлично как-то получается

– встретиться и не сразиться! Для очистки совести хоть так надо.

– Этикет ваш… – Я махнула рукой, предоставляя Ролару самому догадаться, куда я рекомендую

засунуть вышеозначенное. – Что слышно?

– Пока ничего. Сидим как на иголках, Стражам осталось проверить только окраину острова. В

течение часа-другого все должно решиться.

Я подумала и начала сооружать бутерброд с копченой рыбой. Хоть чем-то себя занять, а там,

глядишь, и пригодится.

Вернулся Лён – тяжело дышащий, в промокшей от пота рубашке, как будто Вэрд проскакал на нем

несколько верст. Но, к моему огромному облегчению, живее не бывает.

– Пока ничего, – лаконично ответил он раньше хорового вопроса. – О, спасибо!

Я открыла рот, чтобы возмущенно завопить, но было поздно – Лён уже оприходовал мой бутерброд

и, промычав нечто одобрительное, начал с фырканьем плескаться над стоящей в углу бадейкой.

Пришлось досадливо закрыть рот и делать второй бутерброд – мне и в самом деле захотелось есть.

Увы, с ним мне повезло не намного больше – не успела я прожевать первый кусок, как дверь снова

без предупреждения распахнулась. Вэрд, видимо, тоже только-только успел привести себя в порядок,

застегивая рубашку уже по дороге. Уверенности, что эта дорога правильная, на его лице не было. Мы

полностью разделяли его сомнения, настороженно воззрившись на гостя. Вампир, видя такое

единодушие, подался было назад, но вовремя вспомнил, что он вообще-то Повелитель этой долины,

включая данную комнату, и решительно шагнул через порог.

Впрочем, первые же его слова заставили нас примириться с взаимным присутствием.

– Я только что получил донесение от последнего Стража. – Вэрд мстительно выдержал эффектную

паузу. Продлись она еще пару секунд – и мы бы кинулись вытрясать из него информацию вручную. –

В Леске убийцы нет.

– Шо?!

– Не может быть!

– Куда же он делся?!

Комментарий Вала переводу не поддавался, хотя со смыслом никаких проблем не возникло.

– Выходит, ваши Стражи упустили его, Sia-werden? – холодно констатировал Лён.

– Почти, – многозначительно возразил Повелитель Леска, снова завоевав общее внимание. – На

рассвете пограничный патруль почуял что-то неладное, как будто чье-то присутствие – смазанное и

неопределенное, – но Стражи никого не увидели. На всякий случай они тщательно прочесали

подозрительный участок, проследили источник своего беспокойства до морской границы Леска и

уже собирались лететь обратно, как вдруг он буквально вынырнул из пустоты в тридцати верстах от

берега. Парусник без названия и опознавательных флагов. Похоже, он под прикрытием невидимости

стоял на якоре в заброшенной гавани на другом конце острова, а когда начал двигаться, его засекли.

– И что? Стражи пригнали его обратно в гавань?!

– Нет, он был слишком далеко, почти на горизонте, а время этой смены уже истекало, и Стражи

повернули к берегу. Они сменяются через каждые три часа – тха'арши с всадниками устают и не

могут дольше держаться в воздухе. Поэтому мы патрулируем примерно десять верст моря вокруг

острова, Стражи как раз успевают неспешно облететь свой участок и вернуться обратно.

«И хвала богам, что не догнали» – запоздало спохватилась я. Спрятать целый корабль с экипажем,

причем не только визуально, но и от вампирьего чутья, под силу разве что архимагу. От Стражей бы

и перышка не осталось!

Что-то мне это напомнило… настойчиво толкнулось из подсознания, но, когда я попыталась на нем

сосредоточиться, застеснялось и нырнуло обратно.

Повелитель Леска сухо продолжал:

– Несмотря на слабый ветер, корабль шел очень быстро. По нашим расчетам, сейчас он верстах в

пятидесяти от Леска. Тха'арши летят со скоростью примерно сорок верст в час; пока мы домчимся до

корабля, он отойдет еще на двадцать – тридцать, если не больше.

Я быстренько прикинула в уме перспективы. Блестели они что-то не очень.

– На дорогу уйдет два – два с половиной часа, но ведь их надо не только догнать, но и найти.

Отделавшись от Стражей, корабль вполне мог сменить курс, а то и снова стать невидимым!

Вэрд ответил мне прямым требовательным взглядом.

– Вот для этого мне и нужна помощь ведьмы. У крыльца ждут самые быстрые и выносливые кони.

Только для нас. С расчетом, что либо мы отдохнем на палубе, либо… не вернемся.

– Korr'ki lein ta irra shainn? – недобро прищурившись, с вызовом поинтересовался Лён.

– Так все-таки – друг или невеста? – иронично уточнил Вэрд на всеобщем языке, демонстративно

пропуская мимо ушей остальную часть фразы.

Мы с Лёном переглянулись и скорчили одинаково скептические гримасы. Естественно, ничего

хорошего из этого не вышло – друзья, да и мы сами покатились со смеху.

– Скажем так: дружественно настроенная невеста, – сделал вывод Ролар.

– Ясно. – Вэрд посерьезнел. – Я имел в виду ВСЕХ нас. Включая… Арр'акктура.

Повелитель Догевы молча поклонился.

«Он мог бы взять Стражей, как и Лён, – с тревогой подумалось мне. – А берет чужаков, вдобавок

кровного врага. Почему?!»

Но возражать и расспрашивать не было времени – Вэрд уже вышел из дома. Мы наскоро похватали

свои пожитки и поспешили за ним, дожевывая на ходу.

У крыльца, по-собачьи подогнув задние ноги, сидела ярко-рыжая тха'арши, скрестив над крестцом

кончики сложенных по бокам крыльев. Встрепанная гривка – короткая, как у Смолки, но не жесткая,

а словно из тонюсеньких нежных перышек, непрерывно трепещущих на едва ощутимом ветерке, –

придавала ее узкой морде несколько озадаченное выражение.

– Это Дъерри, – качнул подбородком Вэрд. Лошадка понятливо покосилась на Повелителя Леска, а

тот невозмутимо продолжал, глядя уже на меня:

– Садись!

– Что?! – Мы с тха'арши весьма скептически уставились друг на друга. Кобылка была хорошо если в

три раза больше козы, с такими же наглыми раскосыми глазами и привычкой меленько подрагивать

хвостом. – Не волнуйся, не раздавишь, – усмехнулся Вэрд.

– А она меня повезет?

– Тха'арши – стадные животные. Им важен не столько хозяин, сколько вожак. За моим жеребцом она

полетит куда и с кем угодно.

– Но хоть управлять-то ею я смогу?

– Пока она видит вожака – да. Но если ты не избранная ею хозяйка, то увести ее от табуна не

сумеешь. Я хотела спросить, где же остальные скакуны, то есть летуны, но тут Вэрд негромко присвистнул, и в

следующее мгновение чуть ли не прямо ему на голову спикировал белоснежный конь, а за ним еще

четверо. Лён поймал за узду ближайшего, светло-серого, остальным достались гнедые разных

оттенков. – Откидываетесь назад – тха'арши снижаются, наклоняетесь вперед – поднимаются. Что с поводьями

делать, сами знаете, – коротко проинструктировал Вэрд.

На ощупь коняга оказалась костлявой, как пересушенная вобла, а учитывая, каким местом я ее

щупала, остаток недели мне предстояло ходить враскорячку. Гибкостью Смолки она не обладала и,

хотя алчно облизнулась на мой бутерброд, внезапным выпадом выхватывать его из рук (чем

частенько грешила ее коллега) не стала. Сжалившись, я отдала ей огрызок и правильно сделала:

стоило Вэрду вскочить на коня, как тот распластался в высоком размашистом прыжке и земли уже не

коснулся. Остальные тха'арши не раздумывая рванулись за ним – под вскрик судорожно

уцепившейся за конскую шею Орсаны и сочные комментарии Вала, в последнюю секунду едва

успевшего оседлать свою животину – хотя бы задом наперед.

Бесподобные ощущения – ты рывками, вслед за мощными взмахами крыльев поднимаешься ввысь, а

желудок словно остается внизу и догонять тебя что-то не торопится.

– Смотри только вперед или вверх, пока не привыкнешь! – Светло-серый жеребец почти коснулся

меня крылом и снова вильнул в сторону. Судя по зеленоватому лицу Лёна, это знание досталось ему

методом проб и ошибок.

Тха'арши набрали высоту и распростерли крылья в воздушном потоке, помогая ему редкими

плавными взмахами. Рывки прекратились, сменившись ровным гулом бьющего в лицо и

отдающегося в ушах ветра. Я с приятным удивлением обнаружила, что сидеть стало гораздо удобнее

– при полете острые грани лошадиного хребта ушли куда-то внутрь, между крыльями образовалась

удобная впадина.

Тролль наконец-то развернулся лицом вперед и в отместку так сжал своенравную скотину коленями,

что та беспрекословно признала тяжелую хозяйскую ногу и перестала метаться из стороны в

сторону, путая строй.

Мы ровным клином понеслись на запад. Берег удалялся с угрожающей быстротой, но, когда он

окончательно скрылся из виду, переносить скорость стало гораздо легче. Вокруг одно море,

безбрежное и бликующее, хоть стой на месте, хоть делай по сто верст в час. Правда, когда мы

обгоняли изумленных чаек, становилось как-то не по себе, но новый способ передвижения

определенно начал мне нравиться. Приноровившись (по крайней мере, мне так показалось), я

расправила плечи и молодцевато дернула за левый повод. Дъерри скосила на меня сиреневый глаз:

«Ну если ты действительно этого хочешь… но потом не говори, что я тебя не предупреждала!» И так

круто завалилась набок, что горизонт стал вертикальным.

Выпав из стаи, десятью саженями ниже кобыла выровнялась и только тогда повернула влево. Но мне

уже ничего не хотелось – кроме разве что небольшого ведерка. С трудом подавив это не слишком

героическое желание, я с куда большей осторожностью взялась за поводья. Лошадка послушно

опустилась к самой воде, потом (не хватало еще с разгону врезаться в невидимый корабль!)

поднялась на прежнюю высоту.

Остальные тха'арши быстро скрылись из виду – моего, но не Дъерри. Она все чаще оборачивалась,

обеспокоенно всхрапывала, но пока что слушалась узды. Я не стала издеваться над лошадкой и

вернулась на прежний курс параллельно остальным. По моим прикидкам, границу Леска мы уже

пересекли, и, хотя высматривать корабль было рановато, я все-таки не утерпела и сделала пару

зигзагов, пристально изучая море.

Сверху, как коршун, упал белый конь. Дъерри испуганно шарахнулась, но тут же облегченно

заржала и трепыхнула крыльями на месте, морда к морде зависнув с жеребцом Повелителя Леска.

– Госпожа ведьма, я попросил бы вас не изматывать лошадь раньше времени. – Вэрд натянул

намотанные на кулак поводья. – Мы еще даже не долетели до того места, где Стражи повернули

обратно. Я было смутилась, но тут же торжествующе ткнула пальцем вперед:

– А это что?!

На горизонте как раз показался корабль, трехмачтовый торговый парусник. Правда, шел он не из

Леска, а по касательной к нему, к западному архипелагу. Пахнуло ветром – слева завис серый, чуть

повыше – тройка гнедых. Вэрд, прикрывшись ладонью от солнца, попытался разглядеть мою

находку. – Нет, это не он, – разочаровал нас Повелитель Леска. – По описанию Стражей, у того были чисто-

белые паруса, а у этого с голубым рисунком и носовая фигура другая – единорог вместо льва. Хотя

тип судна такой же. Впрочем, погодите здесь, я подлечу и спрошу, не встречали ли они нашего

беглеца! Белый жеребец резко нырнул вниз и вперед. Мы немножко его проводили и зависли в воздухе в ста

саженях от корабля, с такой высоты казавшегося игрушечным. Тха'арши усиленно работали

крыльями, не сводя глаз с вожака и тревожно пофыркивая. Меня тоже что-то смущало. К

архипелагу-то к архипелагу… но откуда?! В той стороне нет никаких островов, а ведь это не

рыбацкое или прогулочное судно!

– Вэрд, стой!

Над кораблем с треньканьем и свистом взметнулось сизое облачко стрел.

Мы слишком поздно сообразили, что замаскировать корабль еще легче, чем сделать его невидимым.

Я поспешно вскинула руку. Стрелы, словно наткнувшись на невидимую стену, на мгновение зависли

в воздухе, потом дружно развернулись остриями вниз и понеслись к кораблю.

Кроме одной.

Белоснежный взвизгнул, правое крыло пыхнуло перышками, надломилось и бессильно обвисло.

Конь закувыркался в воздухе, как подбитая птица, всадника выдернуло из седла – вернее, просто

выдернуло – и швырнуло в сторону.

Лён, не раздумывая, так круто послал серого вниз, что тха'арши сложил крылья и вошел в штопор.

Стреляли, похоже, из однозарядных военных арбалетов, а не из луков – вместо второго залпа

последовали редкие единичные выстрелы. Мы быстренько рассредоточились, хотя таких косоруких

стрелков свет не видывал. Впрочем, они не слишком-то и старались в кого-то попасть – скорее,

пытались держать на расстоянии, пока…

Корабль как будто начал вплывать в тень от облака – только не тускнея, а растворяясь. От него

осталось не больше трети, когда я опомнилась и, с гиканьем тряхнув поводьями, по касательной

устремилась к быстро тающей палубе. У виска чиркнула стрела, но я лишь мотнула головой, словно

отгоняя назойливую муху. Покрепче стиснув колени, освободила руки и не мудрствуя лукаво

ударила в корму двумя копьями клубящегося пламени.

Мне еще повезло, что я впопыхах спустила заклятие полусотней саженей раньше, чем следовало.

Нет, отражать его колдун не стал. Его собственное заклинание разворачивалось с такой мощью, что

места для еще одного в этом кусочке пространства просто не оставалось. Мои чары буквально смяло

и выплюнуло назад – в виде уже не огня, а чистой силы.

Сцена в корчме повторилась с единственным отличием: стены здесь не было.

Небо и море несколько раз поменялись местами, а когда Дъерри наконец выровнялась, на месте

корабля остался только размытый след заклинания. Я застонала от бессильной ярости. Магический

резерв опустел больше чем наполовину, а этому мерзавцу хоть бы хны, небось даже не заметил моих

усилий! «А если бы он тебе расписку выдал, что заметил и оценил, тебе легче было бы?» – зло оборвала я

собственные мысли. Надо думать, что делать дальше, а не опускать руки после первой же неудачи! Я

не сомневалась, что через версту-другую корабль снова сменит направление, чтобы сбить нас с

толку. И, скорее всего, станет видимым, потому что скрыть от другого мага такое мощное

заклинание еще сложнее, чем корабль. На этом месте слишком много остаточной магии, мешающей

сосредоточиться, но если отлететь немного в сторону, то определить, куда он смылся, не составит

особого труда – все равно что отыскать одиночную цепочку следов на снегу за истоптанной поляной.

Невидимость не щит, да и я сама вполне могу ею воспользоваться, конем среди ясного неба рухнув

колдуну прямо на голову.

Не тут-то было! Дъерри, не обращая внимания на окрики и рывки поводьев, покрутила мордой туда-

сюда и, приняв решение, мягко спланировала к покачивающемуся на волнах белому пятну.

Распростертые крылья пока держали жеребца на плаву, но перья быстро намокали и слипались.

Гнедые с протяжными криками кружились рядом, как чайки у разрушенного гнезда, откровенно

игнорируя всадников. Хорошо хоть сбросить не пытались.

Светло-серый шумно хлопал крыльями над самой водой, с явным трудом удерживая двойной груз.

– Не стоило беспокойства, – сухо проронил Вэрд. – Я прекрасно плаваю.

– Не сомневаюсь, – невозмутимо заверил Лён, с интересом поглядывая вниз.

В том месте, где Повелителю Леска самым возмутительным образом помешали принять ванну,

скользнула темная тень размером с добрых полпарусника. Описала широкий круг вокруг отчаянно

забившегося коня, разок-другой показала из воды краешек серповидного плавника и, после пары-

тройки пульсаров отказавшись от идеи подзакусить на сон грядущий, величаво ушла на глубину.

Я видела, как Вэрд смущенно прикусил губу, но оборачиваться к Лёну и что-либо добавлять не стал.

Тонущий конь вздернул голову и жалобно заржал. Остальные немедленно откликнулись,

спустившись еще ниже.

– Она скоро вернется. – Ролар обеспокоенно кивнул на ярко-алое пятно, расползающееся вокруг

подбитого крыла. – Эти твари чуют кровь за несколько верст.

Серый Лёна тоже был не в лучшей форме, на глазах темнея от пота. Я кое-как сумела подвести

Дъерри поближе.

– Перебирайся ко мне!

Кобылка не пришла в восторг, но покорно позволила Лёну перепрыгнуть к себе на спину. Крылья

захлопали вдвое чаще и громче. Я положила ладонь на лошадиную холку, заклинанием вливая в нее

силу. Рыжая благодарно фыркнула и встопырила ушки, но о дальнейшей погоне не могло идти и

речи. Во-первых, далеко так все равно не улетишь, во-вторых, без вожака тха'арши никуда лететь и

не собирались.

– Как только… – Вэрд глянул на белого и не смог закончить фразу. – Они развернутся к берегу. Мы

их не сдержим.

– Можно попробовать их зачаровать.

Идея не нравилась мне самой, так что прозвучала неубедительно. Обычные лошади неплохо

поддавались гипнозу, но двигались потом как оглушенные, на негнущихся ногах, и уставали вдвое

быстрее. Как это заклинание подействует на тха'арши (и подействует ли вообще), предсказать было

невозможно. Зато я точно знала, что, несмотря на магическую поддержку, до берега Дъерри с такой

ношей не дотянет. И если мы в течение часа не разыщем корабль… Я запоздало спохватилась, что

думаю практически вслух, не позаботившись о защите мыслей. Какая же я идиотка!!! Ведь Лён со

своим самоубийственным благородством сейчас наверняка скажет…

И он, конечно, сказал:

– А вон тот не подойдет?

Вампир невозмутимо ткнул пальцем в черный на фоне солнца силуэт корабля, идущего прямо на нас.

Не будь мы так увлечены обсуждением своих унылых перспектив, то заметили бы его уже давно.

Хотя, надо признать, плыл он довольно быстро, в считаные минуты представ перед нами во всей

красе: хищно заостренный нос с подводным тараном, три мачты, вдоль бортов – туго набитые мешки

для защиты от стрел, по три баллисты с каждой стороны и раздвоенный, как змеиный язык, флаг с

недвусмысленным рисунком. Солнце осталось чуть сбоку, но он так и не посветлел.

Корабль остановился в каких-то десяти саженях от испуганно захлопавшего здоровым крылом коня.

Не сворачивая парусов, не бросая якоря, почти мгновенно, как карета с резко натянувшим вожжи

кучером. – Подвезти? – с добродушной усмешкой осведомился стоявший на носу человек.

Пока я пыталась совладать с отвисшей челюстью, Дъерри без колебаний приняла приглашение.

Низенько, из последних сил скользнув над бортом, рыжуха впилась когтями в палубу и тут же села,

свесив усталые крылья до самых досок.

Я спрыгнула (точнее, бодро сползла) с кобылы, с невероятным облегчением ощутив под ногами

твердую поверхность.

– Что вы здесь делаете, Учитель?!

Архимаг довольно погладил бороду:

– Ну, я мог бы сказать, что моим старым костям полезен морской воздух, но ты и раньше относилась

к подобным заявлениям весьма скептически, Верховная Догевская Ведьма.

Из-за его спины выступила высокая женщина в темной облегающей одежде, увешанная амулетами, с

посеребренной рукоятью меча над правым плечом. Ежик коротко остриженных светлых волос

прореживал белый след от ожога – чуть повыше левого уха, шириной с добрых три пальца. Я

сообразила, что впервые вижу ее без парика. И вовсе даже она не…

– Приветствую вас, коллега, – холодно сказала Лысая Бань… Катисса.

Я попятилась от неожиданности, натолкнувшись на Лёна. Вампир успокаивающе приобнял меня за

плечи. – Так Ковен послал вас обоих в погоню за нами?!

– Не за вами, – бесстрастно возразила магичка. И, переведя взгляд на море, кивнула в сторону

исчезнувшего парусника: – За ними.

– Но откуда вы…

Учитель поднял руку, призывая чуть-чуть повременить с расспросами, и подошел к борту. Чтобы

левитировать коня на корабль, директору Школы Чародеев понадобилась от силы пара минут. Со

стороны могло показаться, что он вообще не колдует, а задумчиво наблюдает за изумленно

перебирающим ногами по воздуху жеребцом. Как только тот благополучно приземлился на палубу,

Учитель с тем же спокойным вниманием повернулся к парусам, и они послушно наполнились

ветром. Архимаг позволил себе одобрительное хмыканье и лишь тогда счел нужным возобновить разговор:

– Так уж вышло, что последние несколько недель Ковен безуспешно разыскивает злодея,

уничтожившего и покалечившего несколько десятков наших собратьев. А по слухам, – архимаг так

проницательно глянул на меня, что я покраснела и потупилась, еще даже не зная, в чем дело, – некая

рыжая ведьма каким-то образом (еще один взгляд – и светловолосый «образ» смущенно кашлянул

над моим плечом) узнала, где он скрывается, и вдобавок вообразила, что сумеет разделаться с ним в

одиночку. Конечно, весьма похвальное, но не слишком-то разумное намерение: ведь стоило ей всего

лишь послать в Стармин краткую весточку – и к ее услугам была бы сила всего Ковена. А так ей

придется рассчитывать только на помощь одного старого мага, который, если бы не еще одна его

коллега, так бы и не узнал, где искать свою непутевую ученицу…

Я неожиданно для самой себя шмыгнула носом, шагнула вперед и уткнулась магу в грудь, а он с

ласковой укоризной потрепал меня по макушке, как маленькую девочку, ревущую у ворот Школы. И

как ни в чем не бывало размеренным, чуть ворчливым голосом продолжил:

– Узнав, что вы покинули порт, мы разослали вестников к лучшим белорским магам-практикам, но

дожидаться их не стали. К сожалению, попасть на идущий в Леск корабль нам не удалось, так что в

конце концов пришлось купить рыбацкую лодку с парусом и по очереди помогать ему

заклинаниями, пока вот эти милые люди любезно не согласились нас подвезти.

Милые (как все-таки обманчива бывает внешность!) люди вымученно заулыбались. Щеголеватый

тип с эльфийскими чертами и тролльим носом робко попытался изобразить кончиками пальцев что-

то приветственное.

Белый неуклюже, со второй попытки, поднялся на ноги и встряхнулся, обдав нас брызгами.

Остальные тха'арши то ли снова подчинились всадникам, то ли по обоюдному согласию один за

другим опустились на палубу. Только норовистая гнедая Вала по одной ей известной придури

угнездилась на верхней поперечине центральной мачты, наотрез отказываясь двигаться с места, так

что наемнику пришлось слезать оттуда своим ходом. Впрочем, стоило троллю ступить на палубу, как

кобыла расправила крылья и слетела вниз, с откровенным ехидством скаля зубы.

– Но откуда же вы тогда знаете о другом корабле? – Я наконец взяла себя в руки и отстранилась от

Учителя, недоверчиво поглядывая на Катиссу. – Начальник порта ничего не знал о колдуне, выходит,

вы плыли в Леск именно за нами!

– Да, но потом засекли мощный магический всплеск и, заподозрив неладное, слегка изменили курс.

Распознать заклинание маскировки несложно, а что можно прятать посреди моря? Только корабль.

Сомневаюсь, что контрабандистам такой трюк по карману, а их штатному магу – по силам. А вот

скрывающемуся от разгневанных вампиров колдуну, наделенному сверхъестественной мощью, –

вполне. – Логично, – вынуждена была признать я, хотя легкий червячок сомнения все-таки остался. Уж

больно гладко архимаг все это изложил. Словно заранее репетировал.

Учитель с достоинством кивнул, как будто получив от меня высочайшее разрешение на дальнейшие

действия, и повернулся к Повелителю Леска:

– Надеюсь, досточтимый Сиа-Вэрден тор ард Л…л'аел, – архимаг запнулся, и я искренне ему

посочувствовала. На официальных приемах в Догеве я тоже до сих пор читала полное родовое имя

Лёна с бумажки, один раз тайком приколов ее Повелителю на спину между крыльями, да так там и

забыв… Обнаружилось это только в конце дня – гости из вежливости молчали, а то и пользовались

украдкой, – не возражает против небольшой морской прогулки, прежде чем мы доставим его в Леск?

Вэрд уже стоял возле своего жеребца и, обхватив его за шею, гладил по мокрой гриве, что-то

тихонько приговаривая. Конь так же сдавленно пофыркивал, словно отвечая.

– Не возражаю, – не оборачиваясь, отрезал Повелитель Леска. – Даже наоборот. Дайте только

догнать этого мерзавца…

– Догоним, – спокойно пообещал Учитель, снова поднимая глаза к парусам.

Об этом и в самом деле можно было не беспокоиться. Магия магией, но у каждого корабля есть свои

пределы скорости и прочности, после которых паруса сорвет вместе с мачтами, а корпус сомнется,

как яичная скорлупа. «Хапуга» был словно создан для гонок и охотно это демонстрировал. Узкий и

легкий, он как будто летел над волнами, заражая нас своим азартом. Черный с черепом и костями

флаг на верхушке мачты смотрелся более чем уместно. Ей-богу, я бы и сама не отказалась посидеть

на бушприте, с воплями размахивая ржавой абордажной саблей!

– Наверное, ни один корабль от вас не ушел? – с невольным восхищением поинтересовалась я у

капитана. – Ну как вам сказать… – зарделся польщенный пират. – Догнать так точно никто не смог…

Дъерри неожиданно толкнула меня мордой в спину. Я, спохватившись, подошла к белому коню и,

внимательно осмотрев пробитое крыло, принялась за лечение. Лён коварно использовал этот момент,

чтобы в сторонке побеседовать с Учителем и Катиссой. Увы, бросить дело на середине я не могла,

так что оставалось только недовольно коситься на них через плечо. Вэрд молча мне ассистировал,

железной хваткой держа крыло в расправленном виде, пока я извлекала отломившийся наконечник,

останавливала кровь и соединяла края раны. Конь покорно терпел, лишь изредка потряхивая головой

или брыкаясь в пустоту.

Пока мы возились с летуном, маги и Повелитель наговорились и с невинными лицами разошлись в

разные стороны, явно не собираясь ни о чем мне докладываться. Друзья, чтобы скрасить тягостное

ожидание, тоже разбрелись по кораблю – Ролар и Орсана с горящими глазами осматривали

корабельную баллисту, перебрасываясь короткими восхищенными репликами, Вал что-то оживленно

втолковывал капитану, тот заинтересованно внимал.

Я подумала, помялась и, отважившись таки, подошла к «коллеге», одиноко облокотившейся на

перила левого борта.

– Э-э-э… госпожа Лабская?

– Да? – Катисса с неторопливым величием сытой, но оттого не менее опасной гарпии повернулась ко

мне. Я инстинктивно попятилась, однако нашла в себе силы задать следующий вопрос:

– Зачем вы приехали в форт?

Магистр немного побуравила меня своим знаменитым взглядом, но все-таки соблаговолила ответить:

– Один из служащих там магов-практиков заподозрил, что кто-то сумел телепортироваться между

«паутинками», невесть как узнав об их расположении. Ковен направил меня в форт для проверки, а в

случае необходимости – и боевой помощи.

– А что было в письме для коменданта?

– Приказ о задержании убийцы и его спутников. И предписание по возможности

проконсультироваться… с коллегой. Столов здесь нет, можете не оглядываться. И занавесок тоже.

Я почувствовала, как, несмотря на прохладный ветер, у меня начинают предательски гореть щеки.

– Что-нибудь еще, госпожа Редная? – саркастически поинтересовалась женщина.

– А где ваш… ну… – сдуру ляпнула я, таращась на ее голову.

– Сдуло, – с непроницаемым лицом ответила Катис-са. – Забыла с утра подклеить.

Магичка глянула на мое ошарашенное лицо и, неожиданно фыркнув от смеха, покачала головой и

перешла на нос корабля, встав рядом с Учителем.

Впрочем, показавшееся на горизонте белое пятнышко было прекрасно видно и отсюда; как я и

предполагала, прятаться под заклинание больше часа «Черный Лис» не стал.

Перебросившись парой слов, маги отступили от борта, развернулись лицом друг к другу и протянули

вперед руки. Остальные заинтересованно подтянулись поближе. Между сухими узловатыми и

изящными, с наманикюренными ногтями, но одинаково профессионально чуткими пальцами

сгущалась, формируясь, переливающаяся всеми цветами радуги сфера. Я мигом узнала заклятие

приближения. Проще, конечно, взять подзорную трубу, но с помощью колдовства можно не только

осмотреть вражескую палубу, но и заглянуть в трюм, а в исполнении таких мощных магов –

пересчитать всех корабельных крыс.

Преломленная сферой точка корабля скакнула вперед на такой крупный план, что стали видны

разводы на бортовых досках. Учитель нахмурился, корректируя изображение. По выпуклому боку

сферы скользнул край паруса, потом пышный бюст носовой фигуры. Не единорог и не лев –

обнаженная женщина с развевающимися локонами и переходящими в хвост-волну ногами.

– «Вилея», – уверенно опознала Катисса. – Уже год считается потопленной пиратами.

– Неправда, – вякнул капитан, но на него так посмотрели, что он благоразумно поспешил вернуться

на мостик.

– А как же «Черный Лис»? – изумился Ролар. – Очередной морок? На него же у начальника порта

отдельная ведомость заведена была!

– Морок? – Магистр скептически покачала головой. – Нет, вряд ли. Портовый маг сразу бы заметил.

Видимо, из Белории они отплыли на настоящем торговом судне, а в пути пересели на поджидающую

их в открытом море «Вилею» – показаться у берега она, разумеется, не могла. Думаю, «Черного

Лиса» уж точно никто не найдет…

– Ага, – удовлетворенно протянул архимаг, привлекая всеобщее внимание. Изображение,

колыхнувшись, втянулось внутрь сферы, став плоским и предельно четким.

– Так я и думал, – в один голос, но с разными интонациями выдохнули Повелители. Лён – с плохо

скрываемым торжеством, Вэрд – как будто увиденное поразило его в самое сердце больнее

ритуального клинка.

На палубе «Вилеи», одной рукой придерживаясь за туго натянутый канат и пристально вглядываясь

в даль, стоял колдун. А рядом, скрестив руки на груди, как будто не замечая качки, – светловолосый

мужчина в неброской серой одежде. С короткой модной стрижкой, довольно красивый, но по

сравнению с ним даже Лереена выглядела отзывчивой, а Вэрд добродушным. Впрочем, некоторым

женщинам нравится именно такой тип мужчин – обаятельных мерзавцев себе на уме.

Колдун прищурился и шевельнул губами. Его спутник лишь усмехнулся в ответ. Скверно и

презрительно, на мгновение блеснув клыками.

Я требовательно дернула обоих Повелителей за рукава:

– Вы его знаете?

– Лично – не доводилось, – признался Лён. – Но кой-какие догадки имелись.

А вот Вэрд…

– После войны нас осталось трое, – медленно сказал он, словно с болью выплескивая из себя

застарелую, опротивевшую грязь, скрывать которую уже не в силах. – Данира, Кростен и я:

Повелительница Долины и два ее самых доверенных советника. Мы присутствовали на всех обрядах

в храме… но на один я прийти не смог. И для Даниры он оказался последним. Опытная, многажды

замыкавшая Круг, Повелительница почему-то не успела выдернуть стилет, а ее Хранитель месяцем

раньше исчез при загадочных обстоятельствах. Следующим Повелителем Леска избрали меня.

Практически единогласно, на общем собрании жителей долины. Кростена аж перекосило, он молча

развернулся и ушел с площади. Тут-то я и заподозрил… нет, ничего говорить не стал, да ничего и не

докажешь… но он, видимо, сам сообразил, что прежнего доверия к нему не будет, и уплыл с острова

первым же кораблем.

– Так вот откуда у него клановые печати, – пробормотал Лён. – Вашу он скопировал, а о нашей был

прекрасно наслышан… да и проникнуть в комнату Повелителя ему не составило никаких проблем.

– Как и подослать к нам Стража, – добавил Ролар. – Что ж, теперь все окончательно встало на свои

места! Он…

Колдун неожиданно сменил угол зрения, уставившись как будто прямо мне в глаза. И без того

неприятное лицо его исказила злобная гримаса. Резкий взмах руки – и в следующее мгновение сфера

лопнула, как мыльный пузырь. Мы инстинктивно отшатнулись, хотя ничего не ощутили, а легкий

запах озона тут же унесло ветром.

– Силен, зараза! – вырвалось у Катиссы. Магичка потерла лоб тыльной стороной ладони и

обеспокоенно глянула на архимага. Тот неопределенно покачал головой. Обнаружить и перебить

заклинание подглядывания, в сущности, не так уж сложно – при условии, что тебе противостоит маг

уровнем выше. Но уложить на лопатки архимага на пару с Магистром 1-й степени смог бы разве

что… смогла бы когда-то…

– Ну все, хватит! – вспылила я, не выдержав столь явно витающих в воздухе недомолвок. – Кто-

нибудь толком объяснит мне, почему у меня такое ощущение, как будто вокруг меня уже месяц

крутится какая-то непонятная история, но я убей не понимаю, какую роль в ней играю?!

Архимаг вздохнул и покосился на Лёна. Тот согласно кивнул: мол, куда уж дальше откладывать.

– Ты ошибаешься только в одном, Вольха. Эта история тянется уже несколько лет, с твоего первого

приезда в Догеву… а если быть совсем уж точным – она началась за несколько месяцев до него. Но

ты права: пришло время расставить все черточки в рунах…

– В таком случае мне лучше присесть, – перебила я и, придерживаясь за мачту, осторожно

опустилась на палубу.

– Конечно, – подтвердил несколько сбитый с толку Учитель. – Подобные вести и в самом деле лучше

выслушивать сидя, иначе…

– Нет, просто нога разнылась, а я собираюсь не только выяснить все до конца, но и закатить кое-кому

громкий и безобразный скандал. Надо беречь силы.

– Ты же еще не знаешь, о чем пойдет речь! – возмутился Лён.

– Зато я знаю тебя. – Я подмигнула невольно усмехнувшемуся Ролару. – Итак, я внимательно вас

всех слушаю! Что же такого особенного произошло три года назад?

– Нападения на людей в окрестностях Догевы. А потом и в самой долине. Помнишь?

Я саркастически фыркнула. Такое захочешь – не забудешь!

– Но мы же выяснили, что вампиры не имеют к этому никого отношения! В Догеве бесчинствовал

прикинувшийся оборотнем маг, а в городах – его наемники, нарочно работавшие под вампиров!

Архимаг сокрушенно поджал губы:

– Увы, все не так просто. Дело в том, что «под вампиров» работали… вампиры. Я лично осмотрел

несколько трупов и, уж поверь мне, – способен отличить укус от двух пробитых шилом дырок. Это и

обеспокоило нас больше всего. Да, Арр'акктур мог поручиться за каждого из своих подданных… но

преступники встречаются не только среди людей.

– Вот только, – с горечью добавил Лён, – никому и в голову не придет обвинить в кровожадности

человечество в целом. Хотя мы пьем кровь только в крайних случаях и испытываем от этого не

больше удовольствия, чем вы.

– Убийцы и в самом деле кусали жертв только для вида, уже после смерти. Кровь их не

интересовала, – подтвердил Учитель.

Винечанка мстительно сощурила глаза: похоже, Ролар лишился лучшей темы для шуточек, а Орсана

ее приобрела.

– Но зачем им понадобилось очернять самих себя, даже за деньги? – не поверила я.

Вал согласно, презрительно сплюнул. Пусть кодекс наемников и состоял от силы из десяти пунктов,

зато выполнялись они неукоснительно.

– А если им пообещали что-то другое? – настойчиво подталкивал меня к нужной мысли Учитель. –

Куда более ценное, но не продающееся и не покупающееся? Скажем… жизнь? Ведь ни Арр'акктур,

ни Лереена не стали бы замыкать Круг для изгнанных из долин преступников.

– Тот монстр и хотел заполучить Ведьмин Круг! – вспомнила я. – Когда мы сражались у фонтана, он

говорил о какой-то скрытой в нем мощи…

– Сначала мы тоже так думали, – мягко, но настойчиво прервал меня Учитель. – Но Кругов, в

сущности, хватает по всей Белории, а «замыкать» их могут только вампиры и только для вампиров.

Человеку Круг сгодится разве для того, чтобы почерпнуть из него магических сил либо призвать

какую-нибудь тварь. А для этого куда проще выкрасть необходимый для обряда комплект камней из

королевской сокровищницы и обосноваться где-нибудь в лесу или горах. Почему именно Догева?

– Ну… может, ему нужен был конкретный Круг? Они ведь действуют по-разному.

– Допустим. Собственно, мы и допустили, ненадолго успокоившись. До ежегодных старминских

стрельбищ. – Полоумный некромант, возжелавший омолодиться… – Я окончательно растерялась. Он-то тут при

чем?! – Но ведь ему от Лёна нужно было только одно! В смысле, жертвоприношение!

– Ему – да. Но кто мог знать и подсказать магу, что бирюза из королевской сокровищницы является

тринадцатым камнем догевского Круга? Опять-таки – только вампир. Тут-то мы и заподозрили в

этой истории двойное дно. Кто-то, упорно оставаясь в тени, пытался избавиться от Арр'акктура…

точнее, от Повелителя Догевы. Зачем? Самый напрашивающийся ответ – чтобы потом занять его

место. Других-то кандидатов нет. Вот наш таинственный злодей и придумал план захвата Догевы

через посредника… от которого потом можно и избавиться, а в случае неудачи свалить все на него.

– Питрима?

– Скорее всего, хоть это и не доказано, – вздохнул Учитель. – Непонятно, как они сумели

сговориться – ведь бывший директор Школы терпеть не мог вампиров… зато увлекался

некромантией. Особенно ее запрещенными разделами. Возможно, ему пообещали убежище и

обширное поле для экспериментов. Возможно – банальное золото. Но в итоге Арр'акктур начал

получать сообщения с угрозами по телепочте, в которых неизвестный тип требовал от него и его

подданных освободить Догеву.

– Но на кой ему сдалась пустая долина? – изумилась я. – Кем бы он там управлял? Десятком своих

подельников? – Нет, конечно. Скорее всего, он и не собирался провозглашать себя Повелителем Догевы. Это

должны были сделать ее жители. Официально и добровольно.

– Они бы этого не сделали! – возмутилась я.

– Да? – невесело усмехнулся архимаг. – Пару недель Догевой заправлял бы сумасшедший, по

общему мнению, маг, а потом… как ты думаешь, кому подчинятся вернувшиеся в родную долину

вампиры – трусливому мальчишке, который отдал ее без боя, или герою, не побоявшемуся вступить

в поединок со злобным колдуном и вернувшему им Догеву? А если бы Арр'акктур погиб в

результате «несчастного случая», все было бы еще проще – вампиры согласятся на что угодно, лишь

бы в долине снова появился Повелитель. Любой. А злодей, в свою очередь, ради этого готов был на

все. В очередном его плане решающая роль отводилась Маел-ине-Киррен, оплоту белорского

рыцарства. Под руководством нового главы орден святого Фендюлия вполне мог объявить

священный поход против «богомерзких исчадий» – храм вообще неодобрительно относится к

вампирам из-за их второй ипостаси; если не ошибаюсь, в пророческих свитках есть даже отдельная

притча о мракобесе в волчьем облике… то ли искусал он там кого-то из святых, то ли искусил – не

помню, да и не в этом суть. Главное, что тут снова вмешалась ты, блестяще раскрыв заговор.

– Вы и об этом знаете? – удивилась я.

– Мы с Верховным магистром старые друзья, – улыбнулся архимаг. – Собственно, это я посоветовал

ему к тебе обратиться.

– Значит, колдун из Вороньих Копией очередная пешка этого… Кростена, так?

– Krostean T'or ardNasht Peh'hov, – машинально поправил Вэрд.

Учитель поморщился:

– Хуже. Он его…

– Хранитель, – закончил Лён. – Мы с Роларом поняли это еще в опадищинской корчме.

Остальное я прекрасно додумала сама. Вот почему он так плохо, редко и в то же время мощно

колдует! Ведь самое сложное – правильно сплести заклинание, а уж там к услугам мага вся сила

крови Повелителя, текущей в его жилах.

– Но он же человек!

– Полукровка, – поправил Ролар. – Без клыков и крыльев, что не помешало ему более чем успешно

пройти трансформацию в Хранителя.

– И выдернуть арбалетные болты, как простые щепки, – с досадой вспомнила я. – Но почему же он

тогда не стер меня в порошок еще в замке? С такими-то возможностями?

– Потому что… – вампир осекся, решив объяснить более наглядно. – Вольха, а когда ты сама была

Хранительницей, неужели ты не замечала, как усиливаются твои магические способности рядом с

Повелителем? Честно говоря, я и хранительства-то почти не заметила. Но, как я и думала, скандал Лён уже

заслужил! – В замок Кростен сунуться не посмел, – продолжал Ролар, неверно приняв выражение задумчивого

озверения на моем лице за результат понимания. – Но, когда понадобилось телепатически атаковать

Догеву, оказался тут как тут! В одиночку колдун даже будучи Хранителем, не сумел бы так

развернуться. – Выходит, остальные телепаты просто подвернулись под горячую и чересчур размашистую руку?

– Нет, тут колдун как раз очень тщательно все рассчитал, – возразил Учитель. – Представь одну

вылетевшую из леса стрелу – и их беспорядочный град. Мы смогли определить только направление

заклятия, но не его точный источник.

До «Вилеи» осталось не больше трехсот саженей. У борта уже никого не было. Странно, что они не

пытаются снова колдовать… странно и очень подозрительно.

– Но что мешало Кростену просто вызвать Лёна на поединок? Зачем понадобилась эта ерунда с

магами, Хранителями и Леском?!

– Все не так-то просто. Помимо предъявления головы прежнего Повелителя Кростену необходимо

было бы заручиться поддержкой Совета Старейшин и Верховной Травницы. Ты можешь себе

представить, чтобы Келла проголосовала за убийцу Лёна? Да еще такого наглого и безжалостного?!

И даже если Совет скрепя сердце во благо долины даст «добро», еще неизвестно, примет ли его

«облагодетельствованная» долина. Арр'акктур, хоть и отбрыкивается от этого руками и ногами, –

прекрасный Повелитель, и другого Догеве не надо.

Лён с ироничной усмешкой покачал головой, но было видно, что он польщен.

– А Арлиссу? – без всякой задней мысли уточнила я. – Может, как Повелительница Лереена и самое

то, особенно после прошлогоднего урока, но ведь у нее тоже нет преемника.

Ролар и не подумал обижаться:

– Наша долина расположена на границе Белории и Ясневого Града, среди озер и глухих лесов, где

людей мало, а эльфы с русалками относятся к вампирам куда лояльнее, и спровоцировать их

практически невозможно. Не говоря уж о том, что Лереена ни за что не помчится за преступником с

гвордом наголо, да и вообще без нужды не высунет носа из долины. Нет, с Арлиссом у него бы

ничего не выгорело. Хотя… да нет, с ложняками даже он не посмел бы связаться.

– Этого вы и боялись, когда я была Хранительницей? – помолчав, глухо спросила я. – Среди

вампиров не бывает магов, а люди-маги ограничены резервом и привязаны к источникам силы. Но

если способности объединить с возможностями…

– Боялись, – спокойно признал архимаг. – За тебя. Потому что тебе в голову не пришло бы

использовать эту силу во зло и злу это бы очень не понравилось. А помимо магии есть и кинжалы, и

яды… – И наемники, – хмыкнула я, вспомнив безвинно сгинувшую тыкву. – Похоже, я ему и в натуральном

виде не нравлюсь.

– А чего ж ты хотела, цыпа? – хохотнул тролль. – Эдак без всякой задней мысли, типа случайно на

огонек заглянула, столько злодейских планов одному и тому же забдрыге испаскудить – это ж надо

еще постараться! Он небось решил, что ты его преследуешь, какой-нить обет с целованием

упыриных портянок дала! Вот и решил грохнуть от греха подальше…

– Что-то поздно он спохватился, – проворчала я. – Мог бы и сразу после Вороньих Когтей

подсуетиться! – Тогда по его следу еще не шел Ковен, связываться с которым до вхождения Хранителя в полную

силу ему вовсе не хотелось. – Резкий голос Катиссы заставил меня непроизвольно вздрогнуть.

Учитель, со своей стороны, многозначительно добавил:

– К тому же произошло еще кое-что, из-за чего ему пришлось поторопить события.

– То есть? – Моя голова оказалась настолько забита информацией, что места для собственных

соображений в ней просто не осталось.

– Ваша свадьба, Вольха. Вернее, ее закономерный итог, – тактично намекнул архимаг.

– В смысле? – по-прежнему не понимала я. Как не понимала и то, почему все остальные захихикали,

а Лён смущенно потупился.

Учитель кашлянул и уже без обиняков пояснил:

– Наследник.

Пожалуй, я и в самом деле не зря села.

– Чего?!

Архимаг, несмотря на напряженность момента, изо всех сил старался скрыть улыбку:

– Если не ошибаюсь, Верховная Догевская Травница отнеслась к вашему осеннему бракосочетанию

весьма ответственно. Все мало-мальски знакомые люди и нелюди получили приглашения, а

сообщения о свадьбе расклеены чуть ли не по всем столбам, включая позорный на главной

старминской площади…

Мы с Лёном одинаково схватились за головы и застонали. Похоже, Келла проявила даже излишнюю

инициативу! – Разумеется, подобное событие не могло пройти мимо внимания злодея, – между тем продолжал

Учитель. – Он понял, что год-другой ожидания благоприятного момента для очередной пакости

может обернуться появлением нового конкурента… или конкурентки, законно претендующей на

догевский престол. И допускать этого не собирался.

– Он останавливается, – неожиданно сказала Орсана. Разговор мгновенно оборвался. Все как по

команде уставились на быстро приближающуюся «Вилею». Кажется, она и в самом деле ложилась в

дрейф: паруса ползли вверх, волнами прижимаясь к реям, белый бурун за кормой опал и вскоре

совсем исчез.

«Хапуга» тоже замедлил ход и чуть отклонился в сторону, обходя «Вилею» слева. Штурман тупо

уставился на сам собой проворачивающийся штурвал.

Борта с тихим стуком соприкоснулись да так и замерли, словно слипшись.

– А как же скандал? – ехидно напомнил Лён, но мне было уже не до шуток. Ему, впрочем, тоже, и

сказал он это, скорее чтобы подбодрить меня.

– Ох, не подобаэться мне это… – проворчала Орсана, выражая общее мнение. – Тикалы-тикалы, и

вдруг – такой радушный прием? Как будто так и было запланировано… жаль, не нами.

На вражеской палубе было непривычно пустынно. Ни одного человека ни у снастей, ни у штурвала –

только стоящий на корме колдун с парочкой известных нам по Опадищам громил и тремя

незнакомыми (и желания знакомиться не вызывавшими) да вальяжно развалившийся в складном

кресле Повелитель. Вставать и приветствовать нас он явно не собирался.

Пришлось стиснув зубы карабкаться через борта, чувствуя себя лезущими в чужой сад воришками.

Вампиры, впрочем, перемахнули преграду, даже не сбившись с шага. И прямиком направились к

врагам, обогнав нас на несколько саженей.

Кростен следил за их приближением с любопытством дремлющего на солнце кота, опрометчиво

принятого воробьиной стайкой за дохлого. Но стоит птичкам приблизиться на длину когтистой

лапки… – Ты оскорбил меня, Арр'акктур, – картинно, с наигранным возмущением проронил Кростен, когда

Повелителей разделяло уже не больше трех саженей. – Преследуя меня, как какого-то бандита, ты

бросил тень на мое доброе имя, и простые извинения бессильны его обелить! – И с откровенным

торжеством заключил: – Я желаю, чтобы нас рассудил lesset gh'woord shaell! Varset tehhe-ra'gheva. Вампиры остановились, словно наткнувшись на невидимую стену. Вэрд коротко выругался, Ролар в

сердцах бросил меч на палубу. Лён презрительно сплюнул под ноги, что, впрочем, вполне сходило за

кивок-согласие. – Мочить надо было гада, пока пасть не раззявил! – мрачно резюмировал Вал.

Вышепоименованный наконец-то соизволил подняться, совершенно спокойно развернулся к нам

спиной и, перекинувшись парой слов со своими спутниками, пошел в каюту. Ролар отчетливо

скрипнул клыками, подаваясь было вперед, но Лён тронул его за локоть и осуждающе покачал

головой. – Пусть подавится. Он еще не победил.

Арлиссец, опомнившись, наклонился и, под язвительные насмешки вражеской команды, подобрал

свой меч.

– Что случилось? – налетела я на него.

– Кростен вызвал Лёна на поединок. Первым, а значит, имеет право выставить дополнительное

условие. – Какое?

– Победитель получает Догеву.

– Какого гх…

Лён решительно взял меня за плечо и повернул к остальным, уже сгруппировавшимся в

совещательную кучку. Как, впрочем, и наши противники. Кажется, они тоже не пришли в восторг от

предстоящего мероприятия, хотя переживали куда меньше. Порой даже на редкость гнусно

ухмылялись, поглядывая в нашу сторону, особенно преуспел в этом колдун. Меня так и подмывало

на цыпочках подкрасться к ним и подслушать, какую гадость они нам готовят, но надо было

замышлять свою.

– Ролар, ты же знаешь Повелителей всех долин! Скажи мне, что этот тип впервые видит гворд и

просто хочет достойно уйти из жизни! – взмолилась я.

Темноволосый смущенно кашлянул:

– Э-э-э… рад бы, но вообще-то лет двадцать назад он считался лучшим гвордщиком долин.

– А на последнем турнире положил меня на обе лопатки за пятнадцать минут, – мрачно поддакнул

Вэрд. – И я сомневаюсь, что он собирается куда-то уходить… тем более туда, – добавил Повелитель

Леска, услышав последнее замечание тролля.

– А ведь если он победит, – с бессильной злостью заметил Ролар, – Догева достанется ему самым что

ни есть законным путем: оскорбленный вызвал обидчика на священный поединок и выиграл.

– Только сначала ему придется выиграть еще и у меня. – Повелитель Леска выразительно вытянул

из-за спины гворд и стукнул им об палубу, как сказочный Батька Мороз посохом. Снежинки не

посыпались, но впечатление это все равно произвело.

– И на основании чего ты собираешься его вызвать? – несколько саркастически поинтересовался

Лён. – Кровная месть за кровного врага?

– Что-нибудь придумаю. Скажем, обвиню его в том, что лишил меня удовольствия самому тебя

прикончить. – О да, это жесточайшее оскорбление, – серьезно поддакнул Лён.

Вэрд, кажется, с трудом удержался, чтобы не отвесить ему затрещину.

– Впрочем, что-нибудь придумать и в самом деле несложно, – невозмутимо продолжал Повелитель

Догевы, глядя на разом засмущавшихся друзей. Ролар даже ногой старательно пошаркал, за что

искомую затрещину и схлопотал – правда, уже от Лёна.

– А давайте вы вообще не будете с ним сражаться? – тоскливо предложила я, абсолютно не надеясь

на успех идеи. – Повяжем их именем Ковена, и вся недолга!

На меня посмотрели понимающе и сочувственно, но непреклонно.

– Колдуна с наемниками – может быть, но вину Кростена еще надо доказать, а вызов уже брошен,

Вольха, – вздохнул Ролар. – И если в прошлый раз противники только и ждали повода прекратить

поединок (Вэрд негромко хмыкнул, но отпираться не стал; Лён откровенно усмехнулся), то сейчас

его отмена обернется для одного из них бесчестьем, а для другого – свободой и возможностью

исподтишка гадить нам и дальше.

– Справжнэ безчестя – честно бытыся с оцией мерзотою! – не выдержала Орсана, полностью

разделяя мое мнение. – Давайте мы их тыхесенько в капусту пошинкуем и скажем, шо так и було,

кто узнает?!

– Но Арр'акк-тур знает, – вполголоса сказал Вэрд, и я поняла, что все возражения бесполезны.

– Ты ничего не сможешь поделать, Вольха. – Учитель сочувственно положил руку на мое плечо. – На

сей раз это действительно только его битва. Все, чем мы сумеем ему помочь, – не дать Хранителю и

наемникам Кростена вмешаться в поединок… а они не дадут такой возможности нам.

Я сердито вывернулась, возразив:

– Это еще посмотрим, кто ничего не сможет поделать!

– Давай-ка на минутку отойдем в сторону, – решительно сказал Лён и, схватив меня под локоть,

утянул к борту, подальше от обеих компаний. – Вольха, возьми себя в руки. Все идет по плану.

Мне куда больше хотелось взять в руки его, причем за шею, и хорошенько потрясти.

– Какому?!

– Я с самого начала собирался бросить ему вызов. Правда, на своих условиях, но тут уж, как у вас,

людей, говорится, «не все вампиру девственница». Глупо раз за разом обрывать ядовитые побеги,

оставляя под землей порождающий их корень. Поэтому я отправлялся в погоню не за колдуном, а за

его хозяином, чтобы вызвать его на поединок, от которого он не смог бы отказаться, каким бы

трусом и мерзавцем ни был.

– Почему?

– У нас это называют Lesset gh'woord shaell. – Лён на пару мгновений задумался, подбирая

подходящее выражение на всеобщем. – «Священный клинок небес». Старинный обычай

Повелителей, когда посчитавший себя оскорбленным вампир вызывает своего обидчика на

поединок, результат которого не оспаривается и не служит поводом для кровной мести.

– Ты хочешь сказать, – вообще-то я поняла это сразу, но уточнить осмелилась только сейчас, – на

смертельный поединок?

– Не обязательно. В правилах это не оговаривается. Можно и пощадить. Можно и проучить, чтобы

впредь осмотрительнее выбирал себе врагов. – Лён нарочито безмятежно пожал плечами, и я поняла,

что об этих двух вариантах можно забыть. – Но в любом случае тот, кто откажется или проиграет,

признается безоговорочно виновным – в преступлении или поклепе. Поэтому отказаться от него

невозможно, как и нарушить его правила. Бойцам запрещено использовать любое оружие, кроме

гвордов, а их друзьям – переступать черту до окончания поединка. Колдовать тоже, – поспешно

добавил вампир, то ли прочитав мои мысли, то ли просто заметив нехороший блеск глаз.

– Если бы ты раньше мне это рассказал, я бы не позволила тебе выехать даже из Догевы, не говоря

уж о Леске!

– Вот потому и не сказал, – невесело улыбнулся Лён. – Вольха, если ты вмешаешься, я проиграю.

Прошу тебя, не делай этого, иначе все, что мы уже сделали и преодолели, будет напрасным.

Я, насупившись, промолчала, но он не стал настаивать. Потому что произнести это вслух было еще

труднее, чем принять.

– А что, если вмешаются они? – Кивок в сторону противника. – Лён, почему ты не взял с собой хотя

бы шестерку Стражей? Нам было бы хоть немного поспокойнее…

– Не вмешаются, – уверенно сказал Лён, и я с изумлением обнаружила, что из вражеской команды на

палубе остался только сам Кростен и его Хранитель. Остальные то ли закрылись в каютах, то ли

попрятались в трюм. Что еще более удивительно, Учитель с Катиссой тоже вернулись на «Хапугу». –

По тому же обычаю присутствовать на поединке имеют право только те, кто кровно заинтересован в

восстановлении справедливости. Поэтому ни я, ни введенный в курс дела Вэрд не позвали с собой

Стражей. А вот наши… друзья, – с чувством процедил Лён, – бессовестно воспользовались

ситуацией, увязавшись за мной под предлогом – это надо ж было додуматься! – натравленных на них

в корчме летучих мышей! Небось Ролар проболтался…

– То есть… они как бы на стороне Кростена?! – опешила я.

– Ну да, – с нервным смешком подтвердил Лён, – к нему-то у них личных претензий нет, он их и

пальцем не тронул. Пособники колдуна не считаются, к тому же они их сами спровоцировали: разве

есть закон, запрещающий покупать отрубленные головы рыжеволосых ведьм? А вот летучими

мышами управлял лично я, и теперь эта троица якобы желает получить моральную компенсацию в

виде моего красочного усекновения! И главное, – не подкопаешься! Кровь пролита? Пролита, мне

торжественно продемонстрировали с десяток царапин и обгаженный кафтан корчмаря, за который

Ролар уплатил из собственного кармана кровными же деньгами! Оскорбление нанесено? Да еще

какое! Впрочем, думаю, если бы не было мышей, они бы придумали что-нибудь еще, такое же

идиотское и законное…

Кростен наконец вышел из каюты, как полагается – весь в черном. Что-то прошептал на ухо своему

Хранителю и, поигрывая твердом, неспешно прошествовал на середину палубы, откровенно скалясь

мне в лицо.

– Лён… – Внизу моего живота с новой силой растекся отступивший было холод. – А может, ну его?

Пусть проваливает к мракобесам собачьим, ведь даже если ты откажешься от этого дурацкого

поединка, все знают, что он подлец и негодяй, и Догевы ему не видать как своих ушей!

– Ему все равно – не Догева, так Леск. Не Леск, так Арлисс, Ориква, Клаттен, где тоже по одному

Повелителю. Не сегодня – так через двадцать лет, когда эта история подзабудется. Я должен

остановить его здесь и сейчас, Вольха, иначе и сам не смогу взглянуть вампирам – да и людям – в

глаза. Успокойся. Все будет хорошо. Честное… хм… ладно, просто слово.

– Какое там хорошо, – не сдержавшись, всхлипнула я, – если его боится даже Вэрд!

– Не боится, – твердо поправил меня вампир. – Просто считает опасным противником. И я тоже. Но

это же не значит, что мы позволим ему отравлять нам жизнь и дальше!

– Ага, лучше будет, если он тебя просто убьет! Отравлять и в самом деле будет нечего!

– Кто-то когда-то, – Лён нежно подцепил кончиками пальцев мой подбородок, чтобы взглянуть глаза

в глаза, – советовал мне больше полагаться на удачу. Пришло время проверить, есть ли и я в ее

списках. Лёгкое, почти неощутимое касание губ – и я с ошеломительной, ужасающей ясностью осознала, что

оно может стать моим последним воспоминанием о нем. В следующее мгновение Лён шагнул вперед

и замер, как черный клинок с золотистым оголовьем, с размаху воткнутый в палубу.

– Vesetta k'or, Krostean.

– D'ha vesetta k'oraell… shwett.

Лён и бровью не повел, хотя паскудно усмехающийся противник явно заменил его родовое имя

каким-то уничижительным прозвищем вроде «щенок».

Я торопливо пробормотала формулу и прищелкнула пальцами. На меня подозрительно покосились

все, кроме колдуна. Тот лишь презрительно скривился, но ничего не возразил. Заклятие ускорения и

в самом деле нельзя было отнести к боевым или защитным, зато теперь я могла следить за

поединком наравне с вампирами. Увы, только следить – двигаться в три раза быстрее оно не

позволяло, так что самой себе я казалась одурманенной чем-то вроде пресловутой «Медовой

сновидицы». На этот раз я увидела, как вампиры метнулись вперед. Все равно невероятно быстро, за ними даже

тени не успевали. Гворды скрестились сперва оковками, потом лезвиями. Противники пока что

примерялись, изучали друг друга, двигаясь по кругу, хотя для человеческого глаза это наверняка

казалось яростной схваткой. Все выпады делал Кростен, Лён только парировал. Развязная ухмылочка

первого жутковато оттеняла сосредоточенное внимание второго. Уверенный в себе боец против

нахального мальчишки, надеющегося подменить техникой мастерство. Всего лишь один настоящий

удар… Кростен, словно не веря глазам, коснулся рассеченного рукава. Ухмылка сползала с лица вместе с

окрасившей пальцы кровью.

– We kenna, er'se… – выдохнул он, до глубины души потрясенный таким кощунством. – Sha-rre kha,! И вот тут-то Лён показал клыки. Молча, в улыбчивом и оттого еще более зловещем оскале матерого

волка, которому надоела брехня скачущего перед мордой пса.

Игры закончились. Кростен выщерился в ответ и, пригнувшись, уже куда более осторожно начал

обходить Лёна слева. Резкий выпад – и молниеносно подставленная оковка, принявшая на себя удар.

Ответного опять-таки не последовало.

– Молодец, не лезет на рожон, ждет более удобного момента… – Ролар напряженно подался вперед.

Орсана на всякий случай придержала его за куртку. – Но второй раз Кростен на это не купится…

Быстрая серия ударов, как будто отдающихся у меня в животе. Брызнуло искрами, но пробить

защиту Лёна противнику опять не удалось. Кростен вроде бы отступил – и, неожиданно

развернувшись, по широкой дуге взмахнул гвордом в локте над землей, мазнув-таки Лёна по

подметкам. И без перехода – резкий удар наискось вверх, в надежде, что прыжок сбил врага с ритма.

Размечтался! Проще было бы попасть по перу, всегда опережающему палку на дуновение поднятого

ею ветерка.

Приземлился Лён не слишком изящно, пошатнулся. Ему тут же пришлось прогнуться назад,

пропуская свистнувший над грудью клинок, а потом отскочить в сторону, еле-еле спася бок.

Кажется, Кростен разозлился не на шутку, хотя ни на лице, ни на мастерстве это не отразилось –

скорее наоборот. Удары стали реже, зато внезапнее и изощреннее. Отличить ложный выпад от

настоящего я не могла при всем желании. К счастью, Лёну это как-то пока удавалось, но

рассчитывать ему и в самом деле приходилось только на удачу – в обороне Кростена больше не

возникло даже махонькой щелки. Гворд закрутился «мельницей», превратившись в охристый щит со

стачьной окантовкой, а потом резко, из совершенно немыслимого и неудобного положения полоснул

с такой силой, что противник должен был распасться на верх и низ.

Лён увернулся и сблокировал.

– Мой прием, – одобрительно пробормотал Вэрд.

Оба бойца так изумились, что даже приостановили поединок, недоверчиво и ненавидяще

уставившись друг на друга. Заодно и отдышались. Через несколько секунд схватка вскипела вдвое

яростнее и напряженнее. Кростен теснил Лёна вдоль борта, тот едва успевал отмахиваться. Пожалуй,

они бы так и обошли корабль по кругу, попутно обрубив все подвернувшиеся под гворды снасти

(средний парус и так уже как-то странно скособочился), как вдруг Лён споткнулся о «хвост»

канатной бухты и упал на спину. Кростен немедленно воспользовался моментом и пырнул врага в

грудь. Ошибка притянула за собой ошибку – Лён впопыхах абы как подставил гворд и удар

обрушился на деревянную часть трости, перерубив ее пополам. Кусок с лезвиями улетел куда-то в

сторону, оставшейся частью Лён каким-то чудом ухитрился парировать очередной удар, попутно

саданув рано возликовавшего противника по колену увесистой рукоятью. Клинок, прочертив

красную полосу вдоль щеки Лёна, врубился в палубу по самое основание.

Мы слитно ахнули, но, прежде чем Кростен успел восстановить равновесие, высвободить оружие и

замахнуться снова, Вэрд бесстрастно потянулся за своим гвордом (словно важный купец,

дождавшийся своей очереди у лотка с горячими пирожками, – за кошельком), выпустил лезвие и…

низенько метнул трость над досками.

Железо клацнуло о железо. Лён оковкой остановил распущенные лезвия у самого носа и от души

пнул противника в пах, заставив с шипением отпрянуть. Сам же с кошачьей ловкостью вскочил на

ноги прямо из лежачего положения, «меленкой» крутанул чужой гворд в правой руке, примеряясь к

длине и весу, снова перехватил левой и следующую атаку встретил во всеоружии.

Кростен зарычал от ярости, но ловить упавшее прямо в руки оружие, как и брыкаться всеми

конечностями в подвернувшиеся под оные места, правилами поединка, видимо, не возбранялось.

Попытка достать противника прямым ударом в голову успехом не увенчалась – Лён, не оглядываясь,

легко и ловко вскочил на кромку борта. Даже не пошатнулся, только крыльями взмахнул и

складывать их уже не стал. Мгновением позже к нему присоединился Кростен.

Вампиры так же уверенно и яростно продолжили поединок на перекладине шириной от силы в три

пальца. Выпад – отскок, лязг, высверк искр и брызги щепок. Борт иззубрился на локоть в длину, как

будто его хватануло зубами морское чудище. Удар – блок, противный скрежет, и снова – удар, удар,

удар, прямой, обманный, с разворота…

И тут удача решила, что хорошенького помаленьку.

Я захлебнулась криком, как будто это мою грудь пробил трехгранный клинок, скользнув мимо чуть-

чуть припозднившейся оковки. Все, что Лён успел и сумел, – выпустив свой гворд, обеими руками

схватиться за древко вражеского и с утробным хрипом дернуть на себя, так что окровавленные

лезвия со щелчком раскрылись уже за его спиной. Кростен разжал пальцы и отшатнулся, но Лён

целился не в горло. Ему хватило ворота и резкого рывка. Противник звучно хлопнул крыльями,

безуспешно пытаясь сохранить равновесие, и Повелители, сцепившись, полетели в воду.

После секундного замешательства и друзья, и выскочившие из каюты на мой вопль враги

наперегонки кинулись к борту. Вэрд достиг его первым и, не раздумывая, с разбегу перемахнул,

извернувшись в воздухе и почти без всплеска войдя в воду.

Ролар едва успел цапнуть меня за шиворот и рвануть назад.

– Пусти!!! – Кажется, я довольно сильно и метко засадила ему каблуком, вампир аж охнул, но рук не

разжал. Вода, только-только успокоившись, снова вскипела – карминно-алым, быстро расползающимся

пятном, в центре которого на мгновение показался и снова исчез под водой острый угол черного

плавника. Я бессильно обвисла на шивороте. Обомлели даже враги, сообразив, что им уже тоже не на что

рассчитывать. И тут за спиной послышался негромкий, но такой искренний

[11]и торжествующий смех, что не обернуться на его источник было просто невозможно.

Колдун стоял посреди палубы. Спешить к борту ему не было никакой нужды – он и так знал, кто

победил. Он. Непонятно, на что рассчитывал Кростен, доверяя этому мерзавцу свой реар – видимо, собирался

сменить Хранителя сразу по успешном завершении дела, – но колдун даже ради приличия не

подумал скрыть свое ликование. Вокруг экзальтированно воздевшей руки фигуры клубилась

местами различимая даже простым глазом голубовато-сизая магическая дымка, как над

энергетическим источником.

Кровь погибшего Повелителя вступала в действие. Вот только использовать ее по назначению

колдун, похоже, не собирался.

Над кораблями начали прямо из ничего сгущаться тучи. К зловещим спецэффектам, без которых,

судя по дешевым книжонкам, не может обойтись ни один порядочный чернокнижник, они не имели

никакого отношения. Вполне закономерное природное явление, вызванное резким всплеском

магического поля.

Почуяв неладное, маги не стали вторично тратить время на штурм бортов, материализовавшись

прямо посреди «Вилеи». Катисса со свистом втянула воздух сквозь зубы, отзывая все бытовые

заклинания и сосредотачиваясь на предстоящей битве. Корабли со скрипом разъехались, оцарапав

друг другу обшивку. Пираты, не будь дураки, с профессиональным проворством развернули

«Хапугу» чуть ли не на месте и кинулись наутек.

Колдун медленно опустил лицо и уставился прямо мне в глаза. Море, небо, палуба, весь корабль как

будто исчезли, провалившись в другое измерение, неосязаемое и несущественное.

Остались только он и я.

Бросившуюся вперед Катиссу отшвырнуло и прокатило по палубе, последнюю сажень – в россыпи

темно-красных капель. Остановившись, она так и осталась лежать на боку, неестественно подвернув

под себя руку, локтем вперед. Глаза были закрыты, из носа тонкой струйкой стекала кровь.

А ведь он еще не начал колдовать. Просто отмахнулся, словно от мухи, не отрывая от меня взгляда.

– Вольха, спаренный щит, скорее!

Я даже не повернула головы. Не попыталась поднять руки, переплетая свое заклинание с

учительским. Потому что слишком хорошо понимала, насколько это бесполезно. Мы не сможем ни

остановить его, ни хотя бы задержать.

И потом, я все равно уже умерла. Оставалось только, как любил сказануть Вал, «расслабиться и

получить удовольствие».

Это было как приливная волна, на десять саженей вздыбившаяся над причалом. Чистая сила,

вырвавшаяся на волю с естественностью вопля, не нуждающегося ни в каких расчетах и

заклинаниях. Сминающего все на своем пути – будь то мачта или ведьма. Золотисто-маревый купол

щита разлетелся брызгами от одного лишь прикосновения, за спиной охнул и, похоже, упал архимаг.

«Ах, удовольствие? Что ж, почему бы и нет!» – с отстраненной, но оттого не менее неистовой

яростью подумала я. И сделала самое глупое и геройское, что только могла.

Выхватила меч, обжигавший спину даже сквозь ножны, и выставила его перед собой.

Волна остановилась и чуть отпрянула назад, словно уткнувшись во внезапно выросшую поперек

палубы плотину. На досках задымилась и начала быстро темнеть черта толщиной в ладонь. Воздух

помутнел, как вокруг пламени, располовинив корабль полупрозрачной завесой. Попавшие в нее

паруса разом чернели, скрючивались и распадались пополам. В воздухе, оседая, закружились хлопья

пепла. Свечение перетекло с клейма на лезвие, ярко очертив кромку. Из него, резко расширяясь, исходила

встречная «волна», только не сизого, а бледно-серебристого, как лунный свет, оттенка. Там, где они

схлестывались, творилось такое, что даже самый отважный самоубийца предпочел бы поискать

более уютное местечко для сведения счетов с жизнью. Хотя такой гарантии успеха ему бы уж точно

никто не предложил.

Завеса короткими рывками двигалась то в одну, то в другую сторону. Темная черта достигла

аршинной ширины, в обоих бортах образовались солидные прорези.

Меч тоненько тренькнул и начал осыпаться. Начиная с кончика, серебристо-серыми крупинками,

вопреки ветру стекающими по обеим сторонам лезвия, рукояти, держащим ее рукам… Как песок в

клепсидре, отсчитывающей последние секунды. Мне даже показалась, что я слышу размеренный,

чуть слышный шелест, хотя в эпицентре столь концентрированной магии даже раскат грома прошел

бы незамеченным.

Завеса поползла ко мне, грозя не просто убить – растереть в пыль вместе с душой, как будто никогда

не было и уже точно не будет.

Треть лезвия. Четверть. Серединка клейма…

Я не выдержала, зажмурилась. В лицо пахнуло не то теплом, не то холодом – но одинаково

противным и неестественным. Все исчезло – шелест, беззвучное клокотание пожирающих друг друга

сил, шепоток неумолимо надвигающейся тьмы…

Только поскрипывали мачты, плескали о борт волны да возмущенно орала кружащая в вышине

чайка. Нерешительно приоткрыв один глаз, я успела заметить обескураженно вытянувшееся лицо колдуна,

с праведным возмущением узревшего меня в добром здравии и теперь лихорадочно собирающего

силы для новой атаки, а затем раздался глухой звук, больше всего напоминающий удар оголовьем

меча по затылку. Собственно, так оно и было. Вал задумчиво поглядел на оседающее к его ногам

тело и, сплюнув, буркнул:

– Кстати, с тебя еще три кладня, вагурц!

Я робко перевела взгляд вниз. Ровнехонько по носкам моих сапог проходила граница между целой и

обугленной, слабо дымящейся палубой. Рукоять хрупнула и песком утекла сквозь судорожно сжатые

пальцы. – Ты знал… – потрясение прошептала я. – С самого начала знал, давая мне свой проклятый святой

меч… но что тебе стоило меня предупредить? Хотя бы намекнуть?! Ведь тогда, быть может, Лён

остался бы…

В следующее мгновение я ощутила себя сидящей на палубе, безо всякого понятия, как и когда это

произошло. Тупо наблюдающей, как Учитель, кряхтя, помогает мертвенно-бледной, но, судя по

изрыгаемым ругательствам, очень даже живой Катиссе подняться на ноги. Нелегкая задача,

учитывая, что левой рукой магичка поддерживала и одновременно зачаровывала то ли сломанную,

то ли просто вывихнутую правую, при этом локтем пытаясь утереть все еще капающую из носа

кровь. Тролль повернулся к подельникам колдуна, угрожающе наставив на них меч, но те почему-то не

поддержали этого славного начинания, побросав свое оружие на палубу (чему, похоже, немало

способствовало приближение пошатывающихся, но отнюдь не выглядевших слабыми и

беспомощными магов). Учитель, одной рукой продолжая придерживать Катиссу за талию, второй

извлек из складок мантии и бросил на палубу нечто блестящее и змеистое, проворно нащупавшее и

опутавшее запястья бесчувственного колдуна.

Катисса что-то сказала, и Вал, наклонившись, без лишних церемоний содрал с шеи лежащего

золотистый камушек на цепочке. Задумчиво подкинул на руке, а потом широко размахнулся и

зашвырнул далеко в море.

Ролар и Орсана по-прежнему суетились у противоположного борта, занятые, видимо, куда более

важным делом.

Полностью опустошенная, я не могла не только встать – даже шевельнуться и лишь беспомощно

следила, как Вэрд, отфыркивая с лица мокрые пряди, уже не сдерживаемые сгинувшим в пучине

обручем, с усилием подтягивается к краю борта на левой, свободной руке, а Ролар поспешно

стаскивает у него с плеча и бережно опускает на палубу безвольно распластавшееся по доскам тело.

На одно страшное мгновение мне показалось, что мое остановившееся сердце так и не забьется,

разлетевшись на тысячу осколков, но тут Лён вздрогнул, судорожно выкашливая воду из легких, и

попытался приподняться на руках, блуждающим взглядом обшаривая палубу. Пока не встретился с

моим. «Ты самоуверенный, бессовестный, удачливый вампирюга, – обессиленно подумала я, приваливаясь

к борту. – И никого другого мне не надо…»

Этот паршивец искривил бескровные губы в ехидной, торжествующей улыбке, закатил глаза и снова

обмяк. Вэрд что-то резко скомандовал, приподнимая его и переворачивая на бок, а поспешно

кинувшиеся на подмогу друзья заслонили от меня обоих вампиров.

Но я и так знала, что самое страшное позади и теперь все будет очень-очень хорошо. Вот только…

– Нет уж, никакой свадьбы! – пробормотала я, глядя в прозрачно-голубое небо. – Ни за что! Иначе

этот бессовестный вампир непременно сведет меня с ума… если уже не свел…

Над головой, распускаясь, хлопали немногочисленные уцелевшие паруса.

Корабль поворачивал к Леску.

Послесловие

Бракозаводный процесс

Не давши слово – крепись,

а давши слово – женись!

– Еще? Ты уверена?

– Д-да…

– Ну гляди. – Келла сильным рывком заставила корсет ужаться еще на два пальца. – Так пойдет?

Я прохрипела что-то одобрительное. Низ платья мне нравился, даже очень – пышный ворох юбок с

расшитыми жемчугом оборками, верх тоже вполне устраивал по причине его практического

отсутствия – платье кончалось на уровне подмышек, во избежание конфуза цепляясь за шею

тоненьким серебряным шнурком. Но вот середина…

Келла глянула в зеркало, добросовестно отражающее все переливы моего лица, и поспешно

расслабила шнуровку. Я наконец-то смогла вздохнуть.

На окошко облокотилась нетерпеливо слоняющаяся по двору Орсана:

– Ну скоро вы там? Нам же еще прическу делать!

– Успеете, до церемонии осталось больше трех часов.

Я закатила глаза и тихо застонала. Всего три часа!

Келла мстительно дернула за корсетные шнуры, заставив меня подавиться очередной порцией

стенаний по поводу безвременно загубленной жизни.

– А где Ролар с Ороеном? – поинтересовалась травница у Орсаны.

– Пытаются запихать Лёна в черный костюм. Он утверждает, что выглядит в нем как горбатый

упырь. – Ну пусть наденет второй, светлый!

– На него кто-то нечаянно сел, и он мятый!

– Так сбегай за Криной – она сейчас на поляне, накрывает столы, – и попроси ее отгладить!

– Ладно. – Орсана исчезла, и ее место заняла Велька. Вернее, какой-то жуткий веник.

– Ну как тебе?

– Что? – не поняла я.

– Твой букет. Как ты и хотела, тринадцать роз и побольше папоротника!

– Но я же не имела в виду, что его должно быть больше, чем роз! И что это за унылая камышина в

центре? Я просила букет, а не болотную кочку!

– Вот так всегда, стараешься-стараешься… – обиделась Велька, испаряясь вместе с веником.

По идее подружки невесты и друзья жениха должны были обеспечивать моральную поддержку

вышеупомянутых, но в Догеве царила такая суматоха, что усидеть на месте они просто не могли,

мечась от одного дома к другому и еще больше нагнетая обстановку. А поскольку Келла

опрометчиво взяла на себя роль главного распорядителя торжеств, ей с раннего утра не давали ни

минуты покоя. В течение последующих десяти минут выяснилось, что: уже наряженная Смолка

тихонечко удалилась в кустики и сорвала с себя все ленты, до которых дотянулась (а дотягивалась

она везде), и нет ли у Келлы запасных лент, потому что эти мы получим в лучшем случае завтра

утром; что с запертого на висячий замок склада таинственным образом испарилась бочка вина, зато

конденсировались трое гномов в непотребном состоянии; что свадебный торт немножко просел с

левой стороны – добавить крема или повернуть к гостям правой; что на границе пойман очередной

подозрительный субъект с плетенкой чеснока, утверждающий, что это подарок невесте, а жениху он

кое-что вручит лично; что маги задерживаются, а драконы, наоборот, уже прибыли и от нечего

делать гоняют по площади какого-то упитанного типа в рыцарских доспехах, который, красуясь

перед дамами, ляпнул, что знает девять способов усекновения «подобных гадов» голыми руками и

еще семнадцать при помощи подручных средств, но пока что-то ни одного не вспомнил; где можно

взять еще парочку ваз и у кого ключи от погреба с копченьями.

Потом появился Кайел и умирающим голосом поинтересовался у Келлы, не осмотрит ли она

выскочивший у него на носу чирей, подозрительно напоминающий моровую язву.

Вампирша зарычала. Я на всякий случай втянула голову в плечи, но травница всего лишь запустила в

хронический источник инфекции подвернувшейся под руку щеткой.

Под окном снова нарисовалась Орсана:

– Ну вы еще долго?!

– Долго!!! – рявкнула Келла, как раз обнаружившая, что пропустила одну петельку. Травница начала

так раздраженно расшнуровывать корсет, что я почувствовала себя одинокой сосной во время

урагана. – Крину нашли?

– Нет, но я одолжила у кого-то утюг и погладила сама! У кого – не помню, так что я просто оставила

его на видном месте.

– А что жених?

– По его словам – как горбатый упырь в светлом костюме…

За обладание окном завязалась небольшая драка. Победил Вал:

– Цыпа, я тут тебе подарочек припер! Забери от меня эту гадость, а то в руках держать противно!

Келла рассеянно бросила взгляд на огромную корзину цветов, довольно странно смотревшуюся в

волосатых лапищах тролля:

– Неси прямо на стол, там как раз возле молодых пустое местечко. И скажи девочкам, чтобы не

спешили расставлять закуски, сейчас я закончу с нашей ведьмой на выданье и приду сама!

– А может, все-таки не надо меня никуда выдавать? – безнадежно проскулила я, предпочитая, чтобы

со мной закончили раз и навсегда. – Х-хэээ…

– Еще потуже? – ехидно осведомилась травница.

– Не-э-эт, – еле выдавила я, расставаясь с мечтой об осиной талии. Мне же еще есть куда-то

придется! Меня наконец упаковали в корсет и натянули платье. Оно смотрелось как-то иначе, чем во время

позавчерашней примерки, – видимо, потому что оказалось наизнанку. Вторая попытка тоже не

увенчалась успехом – я изумленно уставилась на огромный бант посреди живота, а Келла – на мои

эффектно выпирающие из декольте лопатки. Четвертой мы бы не пережили, но, к счастью, на сей раз

все налезло, сошлось, застегнулось, расправилось и одернулось.

Орсана с Велькой накинулись на меня с алчностью стервятников, еле дождавшихся конца львиной

трапезы. На полочку перед зеркалом вывалили кучу баночек с косметикой, заколок и искусственных

цветочков, мне в руки сунули накрахмаленную фату и велели держать ее в расправленном

состоянии, чтобы не потеряла форму.

Смена экзекуторов вызвала у меня новый всплеск стенательной активности:

– А ведь я еще так молода-а-а…

– Ты щэ сядь у окенца и поголоси, – насмешливо предложила Орсана, – по обряду положено, заодно

и любопытных отпугивать будешь.

Я, не оборачиваясь, щелкнула пальцами. Окно заволокло белесой дымкой, прозрачной только

изнутри. Любопытные разочарованно застонали и капитулировали.

– Положено накануне свадьбы, а не за два с половиной часа до ее начала, – возразила Велька, так

дернув расческой спутавшуюся прядь на макушке, словно собиралась вырвать ее на память.

– Уже два?! Ы-ы-ы-ы…

– Накануне она и так наголосилась – будь здоров! Все догевские волки подвывали!

Две расчески, тянущие в разные стороны, вызывали просто неописуемые ощущения, я сжалась в

комок и только попискивала.

– Между прочим, это ты предложила «напоследок» спеть песню «Если б раньше я знала, что так

замужем плохо…» Под конец даже Крина рыдала!

– Учитывая, что перед «напоследком» была где-то раздобытая тобою бочка «Золотой виноградинки»,

я не удивлюсь, если завтра половина долины уйдет в монастырь!

Девичник, начавшийся как унылые проводы невесты на тот брачный свет, после вышеупомянутой

бочки весьма оживился, и Орсану, а за ней и нас потянуло на песнопения. Учитывая, что голоса, в

отличие от слуха, были у всех, исполняемые композиции вызвали живейший интерес соседей, то и

дело предпринимавших попытки разогнать бесовский шабаш. Но стоило кому-то из них

«дружелюбно» замолотить кулаком по двери, как за ней раздавалось многоголосое «ааааа!», дверь

распахивалась и нарушителя беспорядка в несколько пар рук затаскивали в дом, клятвенно обещая

разойтись, как только он выпьет с нами за здоровье «от цей гарной дивчины, яка останню нич мае

свою незалэжнисть!». После чего Догева начинала сотрясаться еще интенсивнее. Переманить к себе

всю долину не удалось только по одной причине – с противоположной ее стороны доносились не

менее душераздирающие (и не более музыкальные) завывания в мужском исполнении…

Я снова попыталась привлечь внимание к своей печальной судьбе:

– Я не хочу за-а-амуж!

– Ты опять за свое? – грозно прикрикнула Велька, треснув меня расческой по затылку, чтобы не

вертелась. – Сказать упырю, чтобы раздевался?

– Не-э-эт… – хлюпнула носом я.

Пусть этот негодяй тоже мучается! Боги, зачем я согласилась на эту проклятую свадьбу?! А ведь все

так хорошо начиналось…

Вести со свадебных фронтов продолжали поступать непрерывно – то заглядывала пробегающая

мимо Келла, каждый раз критикуя результат совместных усилий подруг, то тщетно ищущие ее

вампиры, то на минутку заскочила Крина, в чьем доме и происходило бессовестное измывательство

над невестой.

Субъект с чесноком оказался Темаром и был пойман вторично при попытке поменять сахарные

фигурки с тортов на такие же, но в неприличных позах. Валу, кстати, понравилось, и он горячо

настаивал на, как он выразился, более реалистичном варианте, на что Келла продемонстрировала

блестящее знание не только алладара, но и родного языка тролля, чем сразила его наповал, и он даже

согласился двигать столы вместе со Старейшинами. Ключ от погреба так и не нашли, но какой-то

мальчишка пролез в окошко и через него подает поварихам окорока и колбасы. Драконы помирились

с рыцарем и теперь все вместе ехидно комментируют процесс повторного украшения Смолки, но

сами не помогают.

– Кстати, кто пригласил тех трех гномов, которые пили за шестерых, и куда они потом делись? –

поинтересовалась Велька.

– Це наши старинны та найлепши друзи… по крайней мере, они так уверяли. Кажется, Вольха

обещала телепортировать их по домам.

Я вспомнила и содрогнулась. Нет, не везет мне с этим заклинанием! Кстати, мне почему-то казалось,

что гномов было девять…

Так и не определившись с выбором подружки невесты, я свалила это дело с одной больной головы на

две, предоставив Вельке с Орсаной решить данный вопрос самостоятельно. В чем теперь жестоко

раскаивалась: подруги нахально объявили, что будут выполнять сию почетную миссию по очереди,

но пока что разъединить этих гарпий не удавалось. Как и переговорить. Дружка жениха, Ролар, видя

такое дело, запаниковал и тоже подыскал себе заместителя. Вернее, нанял. Вал торжественно

пообещал, что в случае чего успокоит подружек традиционным методом, то есть кистенем…

– По крайней мере оригинально, – наконец решили девушки, разбегаясь в стороны, чтобы

полюбоваться на свой шедевр издалека.

Я глянула в зеркало и подумала, что, пожалуй, свадьба все-таки не состоится. Потому что меня

сейчас хватит удар, а не меня, так Лёна.

– Брр… – Я потрясла головой, и достойная пара горбатому упырю – кикимора в свободном полете –

превратилась в кикимору обычную. Подружки издали гневный слаженный вопль, но, к счастью, как

раз в этот момент пришла Крина, которая прогнала моих мучительниц украшать дверь и крыльцо, а

сама вооружилась расческой, щипцами и за какой-то час уложила мои волосы живописным каскадом

из локонов и косичек. Сверху приколола веночек из серебристых эльфийских бессмертников, а к

нему прицепила фату.

Теперь я вообще боялась пошевелиться и неподвижно стояла перед зеркалом, чувствуя себя

невероятно хрупкой, невесомой и какой-то чужой. Но – о ужас! – эти ощущения мне безумно

нравились… В дверь прошмыгнули загадочно хихикающие подруги и, выдав положенную порцию восхищенных

вздохов и ахов, попытались снова взять меня в оборот, но от макияжа в Орсанином, а тем более

Велькином исполнении (судя по устрашающему количеству баночек, травница вознамерилась

обмазать меня с ног до головы) я отказалась наотрез, сама подкрасив ресницы и губы.

Не преуспев с окном, Важек и Енька не погнушались просочиться сквозь стену, дабы лично, с

торжественно-скорбными лицами вручить мне здоровенный серебряный крест – «незаменимое

средство при семейных скандалах».

– Хорошо хоть двуспальный гроб не сподобились притащить, – вздохнула я, когда возмущенные

подруги взашей вытолкали мерзко хихикающих нахалов.

– А от кого же он тогда?! – неподдельно удивилась Велька.

Среди временно сваленных во дворе Дома Совещаний подарков и в самом деле стояло нечто по

наивности принятое мною за расширяющийся кверху шкаф резного дуба. Приглядевшись, я заметила

змеящуюся по боку надпись: «Совет да любовь!» и с содроганием представила, как мы с Лёном,

злобно пыхтя, перетягиваем чересчур узкий саван.

Я поскорее отвернулась от окна, но в тот же момент прозвучало сдавленное Орсанино: «Йдуть!», и в

доме началось вообще леший знает что. Подруги с писком заметались по комнате, сталкиваясь друг с

другом, невестой и предметами меблировки, ушибаясь обо что покрупнее и роняя что помельче.

Крина, сама едва успевшая одеться и сделать макияж, торопливо добавляла последние штрихи к

моей прическе. Я тоскливо, с нарастающей паникой покосилась на заднюю дверь, но там, скрестив

руки на груди и злорадно ухмыляясь, уже стояла Келла, невесть как ухитряясь делать короткие

клычки очень даже заметными. Способность Верховной Догевской Травницы внезапно оказываться

в самом неподходящем месте в самое неподходящее время давно стала притчей во языцех, но более

неподходящих того и другого я с ходу припомнить не смогла. Причем если обычно вид у нее был

просто мрачный, то свадебно-мрачный вариант в комплекте с черным развевающимся одеянием и

пышно взбитыми локонами мог довести случайно столкнувшегося с ней в потемках гостя до

инфаркта или (если нервы покрепче) макушки дерева. Ярко-алые губы и ногти только усугубляли

впечатление. Наконец все как-то утряслось, платья одернули, носы напудрили, уроненное подняли или поспешно

запихали ногами под стол и кровать. Все переместились в сени, Орсану, как самую боевую,

вытолкали ко входной двери, а меня загнали в угол за печью, предоставив наблюдать за

происходящим сквозь щель в занавесках.

В дверь громко и вызывающе постучали.

– Ой, а кто ж там так стукаэ? – с фальшивым изумлением поинтересовалась Орсана.

– То цэ ж мы, вомпэры! – тоненьким бабьим голоском в исполнении кривляющегося мужского

отозвались за дверью. Остальные слова потонули в гоготе и шуме. Когда все немного успокоились,

Ролар уже нормальным голосом объявил: – Прошел тут по Догеве слух, будто расцвел в здешнем

палисаднике дивный цветок…

– Белена! – хором проскандировали Темар, Важек и Енька.

– … а еше, дескать, слыхали тут пение чудной пташки…

– Кар-р-р!

– …и видали…

– Короче, – перекрыл всех ленивый троллий бас, – у нас купец, а у вас баба! Так что открывайте

скорей, все равно она больше на гхыр никому не нужна!

– Чого?! – возмутилась Орсана, но дверь все-таки открыла. – Зараз мы подывымося, шо там у вас за

купец! Может, ему и кривое порося продать жалко, а тут така цудова дивчына! А ну-ка покажите

свойго купца… та-а-ак… а задом? И крыльями нехай помахаэ – мабуть, наклыдные! Хм… ну даже и

не знаю… якись у його прикус подозрительный…

– Так мы тогда пойдем? – неподдельно обрадовался ироничный, пробравший меня до костей баритон

и, видимо, попытался улизнуть, но его с хохотом удержали.

– Ось зараз проверим, какой ты купец! – с угрозой пообещала Орсана. – А ну доставай кошель!

Поскольку задавать лукаво усмехающемуся жениху загадки было бесполезно, подружки решили

ограничиться выкупом и конкурсами. Живенько расчленив невесту на «ласковый взгляд» (ну-ну!),

«лебединую походку» (я не удержалась от смешка – походочка у меня с детства была мужской,

размашистой, к тому же я все еще слегка прихрамывала) и «красу неписаную» (тут у меня особых

претензий не возникло), девушки начали поочередно сбывать сей сомнительный товарец дружине

жениха, в итоге умудрившись выручить шесть кладней, три серебрушки, сорок восемь медяков,

бутыль самогона, стакан томатного сока, выдаваемого расшалившимся Роларом за свежесцеженную

(«еще тепленькая!») у одного из гостей кровь («что ты, он ничуть не возражает, лежит себе тихонько

под забором – устал, наверное!»), отчаянно орущего кота в мешке и, что меня особенно возмутило,

какой-то на редкость вонючий цветок на кривом стебле, при виде которого Велька мигом потеряла

интерес к выкупу и вместе с Келлой углубилась в оживленное обсуждение сей дивной флоры и зелий

на ее основе, пока остальные решительно не напомнили им, зачем, собственно, явились.

Наконец стороны ударили по рукам, и Орсана торжественно вручила жениху полуведерный горшок с

колодезной водой.

– Что это?! – ошеломленно поинтересовался Ролар, хотя по вытянувшемуся лицу Лёна и так было

ясно: ничего хорошего.

– Ключ от сердца невесты, – охотно пояснила Велька, и вся женская часть присутствующих начала

громко скандировать:

– Пей до дна!!!

Жених жалобно оглянулся на дружину, но та отвела глаза и малодушно попятилась. Отступать было

поздно, и спустя пару минут несколько погрустневший Лён извлек из горшка огромный ржавый

ключ, судя по гневному Келлиному воплю – от колбасного погреба.

Наступил торжественный момент. Меня выудили из-за печи, еще раз критически осмотрели и

подпихнули к услужливо распахнутой во всю ширину двери.

Мать честная…

Радостно заоравшим при виде меня народом был забит не только наш дворик (обильно

изукрашенный цветами и лентами), но и прилегающая улица с площадью включительно. По бокам

последней разместились драконы, время от времени порыкивая и выпуская эффектные языки

пламени. Два десятка музыкантов разом грянули туш на всех инструментах подряд от гномьих

барабанов до эльфийских волынок, к которым радостно подключились волки.

Увидев такое дело, я застряла в дверном проеме, тихонько подвывая от ужаса. Потом попыталась

сдать назад, но Келла и Орсана были настороже, так что номер не прошел.

Публика, и без того весьма оживленная, с восторгом отнеслась к процессу выпихивания товара к

покупателю, причем я цеплялась за косяк уже обеими руками. Навстречу мне с не меньшими

усилиями толкали упирающегося Лёна с очередной модификацией веника, к которой только помела

не хватало.

Но тут мы увидели друг друга и, остолбенев, разом прекратили сопротивление. Какой там горбатый

упырь! Да невесты всего мира сошлись бы в смертном бою за обладание таким женихом, а

победительница померла бы на месте от счастья! Если бы, конечно, неделю назад не носилась за ним

с конфискованным у очередного ведьмака осиновым колом по всему Дому Совещаний, вопя:

«Сейчас ты у меня узнаешь, как „по секрету“ врать волменским послам, что у меня степень магистра

по некромантии!». А я-то гадала – чего они весь вечер так странно на меня косятся?!

Не знаю, что подумал Лён, но вампир, не отрывая от меня сияющих глаз, подошел к крыльцу и,

опустившись на одно колено, церемонно и с явным облегчением всучил мне кошмарный веник,

вдобавок оказавшийся жутко колючим. После чего так же молча отступил и вскочил на Вольта, а мне

подвели Смолку, поспешно дожевывающую второй комплект украшений. При виде невестоподобной

хозяйки бедная лошадка поперхнулась и попыталась встать на дыбы, но с Ороеном этот фокус не

прошел. Впрочем, когда я подала голос и кобыла сообразила, что где-то внутри этого белого

кошмара скрывается ее хозяйка, ужас на ее морде сменился выжидательным ехидством. Почему –

выяснилось очень быстро. Вы когда-нибудь пробовали влезть на лошадь в туфлях на каблуках,

пышном свадебном платье и с зажатым под мышкой букетом?! Число желающих попихать меня

вверх росло в арифметической прогрессии с каждой попыткой, а истерически хохочущих – в

геометрической. У жениха, похоже, тоже чесались руки, но по обряду больше подходить ко мне до

венчания он не мог, так что охотно примкнул ко второй категории.

– Лучше бы я на телеге поехала, – проворчала я, наконец взгромоздившись в седло и пытаясь

выпутаться из фаты, пока подружки поспешно оправляли задравшееся спереди и сзади платье.

Хорошо хоть о поводьях не пришлось беспокоиться, коней должны были вести под уздцы. Вольта

взяла Келла, сердито сверкнувшая на меня глазами: Верховная Травница целую неделю отговаривала

меня ехать к месту венчания верхом. Но мне показалось, что так будет эффектнее… впрочем,

произвести на гостей впечатление и в самом деле удалось.

Толпа разделилась на три части – большая отправилась к месту бракосочетания коротким путем, по

сетке черновика (как позже выяснилось, в ней разбирались далеко не все, так что Стражи выводили

заплутавших гостей из догевских лесов до самого утра), а две поменьше, из самых близких друзей,

увязались за разъехавшимися в разные стороны молодыми. «Чтобы напоследок вольным воздухом

подышали», – успел съязвить Ролар, прежде чем занял свое место в дружине жениха.

Бересклет

[12]в пику холодной весне и дождливому лету выдался замечательный, теплый и сухой.

Сегодняшний денек не стал исключением. По лесу еще вовсю порхали бабочки и, хотя под

лошадиными копытами уже шелестела опавшая листва, деревья только начинали примерять золото и

медь, теряющиеся в общей зелени. Светлые пятнышки пробившихся сквозь ветви солнечных лучей

чередовались с лиловыми островками безвременников, нежных осенних цветов вроде крокусов.

Сзади перешептывались и хихикали, но со мной не заговаривали. Мол, последняя возможность

одуматься – никто не должен отвлекать.

Я-то одумалась уже через три сажени, но попробуй теперь слезь с этой кобылы! Ну почему я не

послушалась Келлу?! Сейчас бы подобрала юбки, сиганула через обрешетку – и поминай как звали!

На поляну мы с Лёном выехали почти одновременно (к радости Крины – мол, хорошая примета).

Гости уже давно были там, алчно косясь на накрытые столы в левой ее части. На противоположном

краю возвышалась увитая плющом беседка, длинная, открытая, с низенькими перильцами и тремя

входами – два узких боковых и один широкий центральный. Резной дуб опорных столбов, ступенек,

дощатого помоста и деревянных кружев под черепитчатой крышей почернел от времени, вызывая

благоговейный трепет и вполне закономерные опасения. Посредине стоял утюг – место и в самом

деле было видное.

Покрасневшая Орсана метнулась к беседке, схватила злосчастную утварь и спрятала за спину.

Смолку подвели к левому входу, Вольта – к правому. Попытка «забыть» на седле веник успехом не

увенчалась, пришлось тащить эту гадость с собой, кисло изображая восторг от оного великолепия.

Первой на помост поднялась Келла и, встав в центре, торжественно воздела руки к небу, призывая к

вниманию. За спиной травницы рядком выстроились Старейшины. Под медленную и

проникновенную музыку я под руку с Орсаной, а Лён – с Роларом взобрались по зловеще

заскрипевшим ступенькам и встали в трех шагах друг от друга. Доведя нас до места, друзья отвесили

Келле церемонный поклон и ретировались.

Один из Старейшин подал Верховной Травнице маленький плоский ларец. Музыка умолкла и в

тишине отчетливо прозвучал щелчок откинувшейся крышки. Внутри, на черном бархате лежало два

серебряных кольца. Келла широким жестом продемонстрировала их гостям, а потом предложила

нам. Я потянулась было к бóльшему, но Лён меня опередил. Моя рука зависла над ларцом. Я в

замешательстве подняла глаза на Келлу, но та как будто не заметила ошибки Повелителя.

– Ну бери же! – поторопила Верховная Травница.

Выбора не было. Я растерянно взяла оставшееся кольцо. Я что, сама его себе на палец надевать

должна?! О свадебных обрядах вампиров я имела весьма смутное представление, ибо так и не

удосужилась прочитать подсунутый мне Келлой пудовый фолиант двухсотлетней давности на

старовсеобщем языке, а Лён беззаботно заверил меня, что «ничего особенного, почти как у людей, по

крайней мере – с тем же результатом».

– Итак, начнем церемонию! – Келла звучно захлопнула ларец. – Уважаемые догевцы и почетные

гости долины, сегодня мы собрались здесь с… вполне очевидной целью (уважаемые и почетные

охотно захихикали) – засвидетельствовать союз Повелителя Догевы Arr'akk-tur T'or ardWeist'aeonell и Верховной Догевской Ведьмы, Вольхи Редной!

Толпа свистом и разрозненными выкриками подтвердила, что собралась именно для этого и готова

приступить к своим обязанностям. После чего затаила дыхание, и над площадью повисла гнетущая

тишина. Я недоуменно огляделась. Ни вопросов, согласна ли я добровольно сойти в могилу, ни предложения

обменяться надгробными плитами, тьфу, обручальными кольцами! Тем не менее все жадно глазели

на меня, явно ожидая каких-то действий. Лён, почему-то заложив руки за спину, изо всех сил

пытался сдержать улыбку.

– Что? – не выдержав, с досадой поинтересовалась я.

– Проси у него кольцо, – шепнул Ролар, по праву дружки стоявший у самой беседки.

– Чего?!

– Согласно нашим обычаям, вы должны убедить друг друга, а заодно и нас, в необходимости вашего

брака. Если тебе удастся его уговорить, он отдаст тебе кольцо, и после ритуальной фразы ты

наденешь его ему на палец. А потом он тебе.

Мне стало совсем нехорошо. Еще и уговаривать?!

– Лён, – неуверенно начала я, – отдай мне кольцо!

Вампир возвел глаза к небу и начал безмятежно насвистывать, делая вид, что он тут вообще ни при

чем – так, мимо проходил. Толпа всколыхнулась смехом.

– Ну пожа-а-алуйста…

Свист поменял тональность, и я отчетливо разобрала мотив «Если б раньше я знала…». Орсана

истерически всхлипнула и сползла по столбу беседки. Остальные тоже не жаловались на плохое

настроение. Я, разозлившись, сделала внезапный рывок и попыталась отобрать кольцо силой, но Лён

ловко увернулся и, по-прежнему не произнося ни слова, насмешливо приподнял левую бровь.

– Учти, потом будет твоя очередь упрашивать! – ехидно припугнула я.

Вампир дрогнул, но устоял.

– Ах так? Не больно-то и хотелось! – обиделась я, отворачиваясь и угрюмо скрещивая руки на груди.

Ну и что я ему должна сказать? Что так уж и быть, согласна спрятать меч в кладовку, остепениться,

стирать ему носки и по утрам подавать кровь в постель?!

Обернувшись, я поймала его взгляд – неожиданно серьезный, сочувственный, понимающий… и

вдруг поняла, что мне плевать, отдаст он мне это проклятое кольцо или нет. Потому что даже если не

отдаст, я все равно останусь с ним, а он – со мной, и – что там какая-то смерть! – даже брак не

разлучит нас…

И тогда Лён шагнул вперед, протянул руку, и в мою ладонь скользнул теплый серебряный ободок.

– Есть!!! – радостно завопил Ролар, и площадь содрогнулась от жуткого воя, рева, визга, свиста и

топота. – Ну, полдела сделано, – с явным облегчением объявила Келла, когда восторг немного поутих, а

запущенную Важеком шутиху со всяческими извинениями выудили у Лереены из декольте. –'akk-tur? Лён глянул на меня, улыбнулся и проникновенно вопросил:

– Вольха, ты отдашь мне свое кольцо?

«Ты же знаешь, что да. И попробуй только не взять!» Несколько секунд я задумчиво глядела на него,

а потом, к восторгу публики, лукаво прищурилась и ехидным голосочком объявила:

– Размечтался!

Что тут бы-ы-ыло… Лён и на колени вставал, и клялся, что не только не будет мешать мне писать

диссертацию, но и собственноручно наловит для нее «практический материал» в ближайшем овраге;

что за кровью он будет ходить сам, хотя лучше, конечно, разживаться ею прямо на месте; а стирку

носков он доверяет только Келле («Что?!» – возопила возмущенная травница). Я «сломалась» на

тройном повышении оклада плюс надбавка за вредность. Кольцо наконец-то перекочевало к Лёну, и

Келла приступила к официальной части церемонии, прочувственно заговорив:

– Надеюсь, вы хорошо обдумали свое решение и впоследствии ни разу о нем не пожалеете, ибо брак

– это не только…

Последующие десять минут Верховная Травница со вкусом расписывала ожидающие нас ужасы

совместной жизни вроде «разделенных тягот, горестей и обязанностей», а гости любовались

постепенно вытягивающимися лицами брачующихся. Лёна, кажется, больше всего устрашило

требование «не скрывать пред ней ни деяний своих, ни помыслов», а я окончательно уверилась, что

достойной «хранительницей семейного очага» мне никогда не стать. Хранительницей Повелителя и

то легче!

– Итак, – в конце концов торжественно провозгласила Келла тоном выше, дабы придать вопросу

подобающую значительность, – несмотря ни на что, согласна ли ты, Вольха Редная…

Толпа зачарованно притихла, внимая каждому слову, а темноволосый рыцарь в последнем ряду с

умиленной улыбкой поднял руку и сотворил в воздухе знак храмового благословения.

Келла осеклась на полуслове, ибо невеста рванулась вперед с таким плотоядным выражением на

лице, что неизвестно было, кто из молодых вампир. Причем очень голодный.

Лён в последнюю секунду успел изловить меня за бант, оказавшийся, к счастью, фальшивым, то есть

пришитым намертво.

– Вольха! – умоляюще прошипел он. – Никуда он от нас не денется, а в случае чего мы знаем, где он

закопан! Я глянула на вытаращенные глаза присутствующих, опомнилась и вернулась «в строй». По площади

прокатился облегченный и одновременно разочарованный вздох – видимо, половина гостей до

последнего сомневалась в моей свадебной решимости и по этому случаю заключила со второй

половиной пари.

Травница, откашлявшись, повторила вопрос.

– Да, – рассеянно отмахнулась я, продолжая выискивать глазами нахального святого.

– Согласен ли ты…

– Да, – поспешно подтвердил Лён, пока я снова не попыталась улизнуть.

Келла с трудом сдержала вздох облечения и, окинув нас удовлетворенным взглядом, изрекла

кульминационную фразу:

– В таком случае – властью, данной мне Советом Долины, я объявляю вас мужем и женой! И в знак

сего знаменательного события прошу вас на виду у всех собравшихся обменяться обручальными

кольцами. У меня тряслись руки, у Лёна, хоть и не так заметно, – тоже, но мы все-таки каким-то чудом

умудрились прицелиться и попасть – то ли кольцами на пальцы, то ли пальцами в кольца.

Снова грянул туш, и Келле пришлось очень постараться, чтобы его перекричать:

– Молодой, теперь вы можете поцеловать свою супругу!

Мы смущенно и неловко потянулись друг к другу. Толпа умиленно заахала, Крина полезла в карман

за носовым платком.

В следующее мгновение раздался громкий треск, и все действующие лица в облаке пыли исчезли с

глаз изумленных гостей. Музыка оборвалась надрывными взвизгами и хрипами, друзья, чихая,

кинулись к помосту, веночком нависнув над рваным проломом.

– Эй, вы там целы?

– Хотя бы живы?

– Ну хоть кто-нибудь?!

– Да гхыр с ними, главное – поцеловать успел?!

Снизу донеслось мое неуверенное: «Вроде бы да…» и сдавленный голос Лёна: «А если уважаемые

Старейшины и Верховная Травница наконец соблаговолят с меня слезть, то я точно узнаю, кого

именно!» – О боги… – Келла, ухватившись за одну из дюжины услужливо протянутых рук, выкарабкалась на

остатки помоста. Вслед за ней коллективными усилиями извлекли Старейшин. – Этих двоих вместе

даже дубовые доски не выдержали!

Лён, усмехнувшись, привлек к себе несколько потрепанную невесту.

– Для верности, – пояснил он минуту спустя. Вверху зааплодировали и по цепочке передали

остальным радостную весть о состоявшемся-таки браке.

Когда все оказались на свободе и отряхнулись от пыли и паутины, Келла наконец дала команду

садиться за столы. Оголодавшие гости не заставили себя дважды упрашивать. Несмотря на очень

теплую и дружескую обстановку, люди сели вместе с людьми, вампиры с вампирами, а гномы с

гномами (часа через два, впрочем, все расы благополучно перемешались и стали заверять друг друга

в вечной любви). Целый стол заняли тролли, из которых вообще-то звали одного только Вала, но

прогнать остальных не посмели.

И начался пир!

Такого изобилия и разнообразия я в жизни не видывала, ибо каждая догевская хозяйка сочла своим

долгом приготовить для свадьбы обожаемого Повелителя что-нибудь эдакое. Конечно, далеко не все,

критически продегустированное Келлой, оказалось на столе, но на скатерти и так едва осталось

место для тарелок и цветов, а также выпивки на любой вкус – от ядреного гномьего самогона,

вышибавшего слезу даже у вампиров, до человечьих вин и травяных медов практически непьющих

эльфов (бутылки периодически путали, а отказываться было невежливо, так что вскоре веселье

забило ключом).

Нам толком поесть так и не удалось – уже после второй ложки салата я услышала зловещее

потрескивание корсета и решила не рисковать, а Лёну все еще аукался амбарный ключ, и первые два

часа были слегка подпорчены его частыми отлучками. К тому же нас постоянно отвлекали знакомые

с поздравлениями и (куда чаще) ироничными соболезнованиями (причем тем более искренними, чем

лучше эти знакомые нас знали) или подло кричали: «Горько!»

С каждым разом получалось все профессиональнее, мы определенно входили во вкус.

Под покровом длинной скатерти то и дело предпринимались попытки похитить невестину туфельку,

но я была настроена агрессивно и возжелавшие обувки незамедлительно ею получали. Тогда

мерзавцы сменили тактику. После очередного слаженного вопля о возмутительно горьком вине Лён

остался сидеть, мрачно и в то же время виновато поглядывая на меня.

– Я не могу встать! – трагически прошипел он в ответ на мой изумленный взгляд.

– Почему? – опешила я.

– Потому что какая-то сволочь только что сперла у меня сапог!

– И ты не заметил?!

– Все мои мысли были только о тебе, – с убийственной честностью признался вампир, заставив меня

вспыхнуть до ушей.

Вор не замедлил явиться – правда, отнюдь не с повинной.

– Вы тильки подывитеся, яки гарны чаровик! – Орсана, вскочив на лавку, торжествующе потрясала

над головой своей добычей. На салатовом платье наемницы отчетливо проступал отпечаток моей

туфли, точно такой же украшал воротник Ролара. Внимание уже заморивших червячка гостей охотно

переключилось на подругу и ее боевой трофей.

– Ну, кто желает, – девушка задумчиво принюхалась к голенищу, вызвав дикий взрыв хохота за

столом (Лён возмущенно прошипел: «Неправда, он совершенно новый!»), – за здоровье молодых

осушить до дна эту по-чэсную чарку?

Гости с уважением прикинули размер «чарки», и между троллями завязалась небольшая потасовка.

Победил Вал, не то чтобы выпивший, а скорее выливший добрую бутыль содержимого в свою

бездонную глотку. Лён печально, двумя пальцами, взял истекающий вином сапог за краешек и

поставил под стол, рядом с босой ногой. Его незамедлительно сперли снова, а дальше он вообще

пошел у троллей по кругу, и Келла, сжалившись, принесла молодому новые сапоги.

Попутно Верховная Травница с негодованием обнаружила, что стоящую возле нас троллью корзину

с цветами изящно обвивает черная лента с золотой надписью «От безутешной вдовы». Похоже,

бессовестный наемник просто-напросто спер ее на ближайшем кладбище. После недолгой, но

выразительной (в смысле богатой на выражения) перепалки корзину унесли с глаз долой.

На выкупе «чаровика» Орсана не остановилась и при горячем участии Вельки организовала еще

несколько веселых конкурсов – к огромному удовольствию зрителей и смущению участников. Нам с

Лёном досталось больше всего, ибо жених с невестой были слишком заметными фигурами, чтобы

нырять под столы, опережая хищные взгляды подружек, высматривающих жертву для очередного

издевательства. Когда окончательно стемнело, на столах зажгли свечи, а к деревьям прикрепили ярко пылающие

факелы. Кое-где посверкивали и пульсары, хотя живое пламя было не в пример уютнее. Музыканты,

до сих пор изображавшие ненавязчивый фон на заднем плане, встряхнулись и для разминки грянули

белорскую народную «Ой несут меня ножки!», а потом – разудалый гномий танец, в который

ухитрились втянуть даже Старейшин и Келлу, и совсем уж разухабистый винесский гопак, в котором

только и требовалось, что скакать побыстрее и вопить погромче «Гоп, гоп, э-гэ-гэй!».

Когда ножки отказались не только нести, но и держать, гости разбрелись по полянке и окружающему

лесу, наслаждаясь праздником и наконец-то оставив молодых в покое. Музыканты перешли с

плясовых на душевные, красивый девичий голос выплетал песню о золотых драконах. Рычарг и

Гереда, разлегшись рядышком, щурились от удовольствия и время от времени ностальгически

вздыхали. Возле фонтана Смолка в сползшем на одно ухо венке дружелюбно перефыркивалась с мантихорой.

Манька, узнав нас, выгнула спину и с урчанием полезла здороваться, чуть не свалив меня с ног.

Кузьмая с Магистром Травником поблизости не было, и от рыжей кистеухой морды подозрительно

попахивало копченой рыбой.

Вэрд и Лереена, забыв про недопитые бокалы, оживленно о чем-то беседовали. Повелительница

Арлисса заметно раскраснелась и совсем уж непривычно хихикала, как девчонка. Повелитель Леска

явился на свадьбу совершенно неожиданно для нас и, похоже, для себя, хотя приглашение ему,

поколебавшись, все-таки отправили. С обычной печатью, разумеется. В Догеве на Вэрда, как и на

Лёна в Леске, сначала опасливо косились, но после дружеского рукопожатия Повелителей приняли

более чем гостеприимно. И, судя по все более увлеченному разговору, о своем приезде (вернее,

прилете) он ничуть не жалел.

В двух местах видели Тивалия, а в трех – Фендюлия (одному из выпущенных из винного погреба

гномов они явились одновременно), который, подлец, под шумок успел прочитать несколько

прочувственных проповедей, возложить руки на всех подвернувшихся больных (Кайел на всякий

случай подходил два раза), перевербовать в дайны одного из магов и довести до покаянных рыданий

случайно затесавшегося среди гостей вора. На счастье деятельного святого, мне он так и не попался,

хотя под конец свадьбы поисками конкурента занималась уже добрая половина магистров с

Учителем во главе.

В полночь пришла пора резать свадебный торт, и о молодых снова вспомнили. Нам вручили

здоровенный нож, и гости с тарелками наготове выстроились в очередь. Возникла небольшая

заминка – на торте опять красовались похабные фигурки. Темар сделал торжествующий жест сжатой

в кулак рукой и поспешил затеряться в толпе.

Получив взамен каждого кусочка поздравление и подарок (кто «осчастливил» нас гробом, так и

осталось загадкой), я вышла на середину поляны и с громадным облегчением подбросила букет,

мстительно целясь в Вельку, но он пролетел над ее головой и свалился прямо в руки Лереене.

Повелительница поморщилась, но смолчала.

Радовалась я недолго, ибо пришло время заключительного, самого важного и ответственного

свадебного мероприятия.

Проводить нас короткой дорогой до Дома Совещаний (левая половина которого служила жильем для

самого Повелителя Догевы) вызвалась бы добрая половина гостей. «Бы», потому что их никто не

звал, но они все равно радостно повалили следом, не желая пропускать такое развлечение!

У порога Лён под шумные аплодисменты подхватил меня на руки, внес в дом и метко пнул ногой

захлопнувшуюся дверь. Спущенная на пол, я на цыпочках подкралась к окну, отодвинула краешек

занавески и содрогнулась. Провожающие и не думали расходиться, рассевшись прямо на травке

возле дома. Вокруг медленно прогуливалась Келла, изображая деловитое оздоровление свежим

воздухом. Важек с Темаром и Енькой, не преуспев в магических средствах подслушивания (зря я,

что ли, накануне битый час заговаривала дом от всего подряд, вампирьего чутья включительно,

ожидая чего-то подобного?!), по-простому прильнули ушами к двери, с нетерпением ожидая

вожделенной постельной сцены. Впрочем, осуществить ее под доносящиеся с улицы взрывы хохота

и ободрительные вопли не смогли бы даже тролли (кстати, сами тролли не только ободряли, но и

давали подробные инструкции).

Я посмотрела… послушала… покосилась на Лёна… на мужественные и упоительно прекрасные

черты лица, золотистые волосы, ниспадающие на обнаженные плечи, широкую грудь и мускулистый

живот… особое внимание уделила неспешно расстегиваемому ремню… и подумала, что сейчас

завою в голос и полезу под кровать, и гхыр он меня оттуда достанет!

– Раздевайся, – решительно велел муж.

– Н-не могу… – обреченно зажмурившись, выдавила я, имея в виду как недоступность шнуровки, так

и охвативший меня столбняк.

– Повернись.

Я с замиранием сердца ощутила, как пальцы Лёна ловко пробежались по петелькам платья, а потом и

корсета. Пышные юбки прошуршали мимо лица и осели на стуле. Стало легко, холодно и жутко, как

на первом рабочем кладбище.

«Живой не дамся», – мрачно подумала я.

В следующий момент Лён так же бесцеремонно… напялил на меня рубашку. От неожиданности я

запуталась в рукавах и вороте, а когда протиснулась куда следует, вампир уже застегивал свою

старую куртку. Костюм «горбатого упыря» небрежно висел на спинке кровати.

– Что ты делаешь? – ошеломленно поинтересовалась я.

Лён, не отвечая, сосредоточенно осмотрел кладку вокруг камина, постучал по одному камню,

второму… а потом налег всем весом на правый край камина, и тот с легким гулом провернулся

вокруг оси. За узким темным лазом просматривались задворки дома.

– Как насчет небольшой прогулки? – подмигнул вампир.

– С улицы увидят, – робко возразила я, тем не менее стряхивая туфли и влезая в штаны.

Лён плутовато усмехнулся и боком шагнул в проем, мгновенно растворившись в нем, аки

легендарный вампир в ночи. Поскольку за обычными вампирами я таких штучек пока не замечала,

оставить сей феномен без внимания было выше моих сил. Подпрыгивая на одной ноге и пытаясь на

весу зашнуровать сапог на второй, я вслед за Лёном протиснулась в лаз и…

Очутилась посреди глухого леса. Озадаченно покрутила головой, неизменно натыкаясь взглядом на

деревья и кусты, пока не сообразила, что, судя по всему, впритык к задней стене Дома находится

узловая точка «эффекта черновика», мгновенно перенесшая нас вампир знает куда. Снисходительно

подождав, пока я справлюсь со шнуровкой, Лён уверенно пошел вперед. После свадебной кутерьмы

мрачная лесная тишина казалась величественной и таинственной. Только шуршала листва под

ногами, словно перешептываясь с покинутыми кронами.

– А куда мы идем? – не выдержала я.

– Как это куда? – бесцветным голосом, не поворачиваясь ко мне, отозвался Лён. – Подальше в лес

для заключительного жуткого и кровавого ритуала – пожирания наивной девицы кровожадным

вампиром. А ты думаешь, для чего вся эта история затевалась? Ритуал уходит корнями в глубокую

древность, проводится ежегодно осенью, маскируясь под свадьбу, дабы не шокировать остальные

расы… Я рассмеялась и пихнула его в бок:

– Врешь!

– …между прочим, очень выгодный обычай, – уже и сам даваясь от смеха, продолжал Лён. – И

Повелитель долины сыт, и традиции соблюдены, и жители на свадьбе погуляли, и никаких претензий

– сама вызвалась, еще и слезно упрашивала…

– Я?!

Догнать злодейски хохочущего мерзавца, как всегда, не удалось, но я честно старалась, пока не

выдохлась. Лён, убедившись, что опасность миновала, вернулся и прислонился спиной к тому же

дереву, только с другой стороны ствола.

– А может, давай наоборот? Я и в самом деле есть хочу… – жалобно призналась я.

– Я тоже. Только, в отличие от тебя, догадался прихватить со стола кольцо колбасы и хлеб.

– Лён! – Я мигом воспрянула духом и с надеждой поинтересовалась: – Ты же меня любишь, правда?

– Разумеется. Но эту милую колбасу, – Лён состроил глазки вытащенному из кармана свертку, – я

люблю определенно больше… Эй, ладно, ладно, поделюсь! Давай только на опушку выйдем, тут уже

рядышком. Я узнала местность, только когда передо мной открылся широкий луг под косогором. В центре, по

колено в поднимающемся тумане, паслись единороги. Даже отсюда было слышно, как они щиплют

траву и пофыркивают. Лён галантно постелил на землю свою куртку, я великодушно оставила ему

краешек. После короткой перепалки колбаса и хлеб были поделены на относительно равные куски, и

я со вздохом облегчения наконец-то запустила зубы во что-то существенное.

– А они пусть торчат себе у дверей, голубчики, – мстительно проворчала я с набитым ртом. – Даже

если Енька в конце концов взломает защиту…

– Угу, – злорадно откликнулся Лён. – Зря надеются!

– А откуда ты узнал о потайном ходе?

– Разбирал оставшиеся от предшественников документы и наткнулся на план Дома. Похоже, этот лаз

выручал не одно поколение Повелителей Догевы – по крайней мере, по нему очень удобно удирать

от надоедливых посетителей вроде Кайела.

– Так ты уже им пользовался?

– Изредка, – со смешком признался вампир. – Иначе Старейшины догадались бы, что что-то тут

неладно. – Погоди, – встрепенулась я. – Но ведь «эффект черновика» работает в обе стороны! Значит, любой

так же легко может проникнуть из леса прямо к нам в спальню?! Хорошо, если парочка комаров или

заяц, а вдруг какой-нибудь шальной ведьмак? Потом доказывай ему, что вампир – это вон он, а я

только на минутку в гости зашла!

Лён шутливо погрозил мне огрызком колбасы:

– Не волнуйся, через несколько минут камин встанет на место и закроет как обычный лаз, так и

пространственный. – А как же мы сами вернемся?

– Проще простого – кружной дорогой, – философски пожал плечами вампир. – Надеюсь, за это время

все шутники разойдутся и мы спокойно войдем в Дом через заднюю дверь.

Мы надолго замолчали, отчасти поглощенные своими мыслями, а отчасти – колбасой. Два

единорога, встав на дыбы, в шутку мерялись силой, перебирая копытами и скрещивая рога. Звездный

свет играл на кончиках шерстинок и просвечивал развевающиеся хвосты, создавая впечатление, как

будто они слабо фосфоресцируют. Над лугом черными трепещущими клочьями носились летучие

мыши. Я запихнула в рот последний кусок… и неожиданно осознала, что в свою первую и, скорее всего,

единственную брачную ночь сижу на краю обрыва, зябко кутаюсь в куртку, кормлю комаров, жадно,

вместе со шкуркой поедаю с боем вырванную у вампира колбасу, болтаю с ним о всякой ерунде,

любуюсь ночной долиной… и чувствую себя совершенно счастливой!

– Ну что, – вкрадчиво поинтересовался Лён, – плохо тебе замужем?

Я непреклонно фыркнула и скрестила руки на груди.

С ним мне было хорошо даже замужем.

Но гхыр он от меня дождется этого признания!!!

…а первое брачное утро получилось как-то само собой…

Ведьмины байки

Цикл «Ведьмины байки»

ПИВОВОЙ Над полуденным лугом тягуче разливался приторный аромат белого клевера. Небо, затянутое

неторопливо плывущими облаками, изредка проблескивало солнечным лучом, бегущим наперегонки

с тенью. Гроза прошла стороной, сверкнув молниями на горизонте и рыкнув громом на

присмиревших птиц. О ее несостоявшемся визите напоминал лишь неестественно сильный и терпкий

запах обманутых в ожиданиях луговых цветов, истомленных многодневным зноем.

Растянувшись во весь рост на теплой земле, заслонив лицо рукой и закрыв глаза, я нежилась посреди

клеверного озерца локтях в сорока от проезжего тракта. По ту сторону дороги клевер слился в

единый ковер с редким вкраплением метелок тысячелистника – идеальный привал для усталой

путницы, но там паслись чьи-то коровы, позвякивая бубенцами на шеях. Я ничего не имела против

соседства пары-тройки коров, но не знала, как отнесется к моим рыжим волосам могучий черный

бык, возглавлявший маленькое стадо.

Итак, мы по-братски поделили это прекрасное поле и в полной гармонии с миром предавались

заслуженному отдыху под трели жаворонка, треск кузнечиков да редкий перестук копыт моей

лошадки, лакомившейся клевером.

Тракт безмолвствовал. Оно и понятно: начало лета – время неторговое, труженик полей и пашен

трудолюбиво полет и пашет, а то и просто лежит в теньке, потягивая квасок из берестяного жбана и

сетуя: «Когда же наконец закончится эта треклятая жара!», а купец отлично понимает, что до сбора

урожая с селянина и медяка не получишь, кроме как в долг.

Впрочем, тракт был наезженный, поэтому, когда вдали послышался скрип колес, я ничуть не

удивилась, только поудобнее умостилась на спине.

Скрип приблизился, поравнялся со мной, немного удалился и прервался громким «тпру!» и

возмущенным фырканьем лошади.

Я поморщилась, когда поняла, что обутые в лапти ноги перемещают владельца по направлению ко

мне. Подойдя локтей на семь, селянин в нерешительности остановился, переминаясь с ноги на ногу и

теребя кнут.

«Чтоб ты провалился!» – с досадой подумала я, ноне стала подкреплять мысль соответствующим

заклинанием. Селянин деликатно закашлялся.

– Ну? – мрачно и неприязненно спросила я, не дожидаясь, пока кашель перейдет в последнюю

стадию бронхита.

– Госпожа вед… э-э-э… волшебница!

– Ну?

Селянин сообразил, что я не собираюсь открывать глаза без веской причины, каковой он, безусловно,

не является.

– Дело есть, – без околичностей брякнул он.

– Ну и занимайся им, – невежливо буркнула я в ответ. – Чего тебе, мужик, надобно? Я тебе не

луговая мавка, трех желаний за здорово живешь не исполню, могу только послать сам знаешь куда,

авось там больше повезет…

Селянин, как ни странно, не обиделся, а как-то подозрительно оживился.

– А ежели оделю по справедливости? – с надеждой вопросил он, подступая поближе.

– Эх-хаха-х… – презрительно вздохнула-зевнула я, ибо денежный селянин летом – все равно что

комар зимой. – Прошлогодней картошкой и квашеной капустой не беру. Кабачки тоже не

предлагайте. Не уважаю натуральный обмен.

– Почему картошкой? – как-то даже обиделся селянин. – Деньгами!

Моя память хранила тысячи заклинаний, но самым эффективным из них было, есть и будет слово

«деньги». Оно воскрешает мертвых, исцеляет живых и является сильнейшим противоядием

категорическому «нет». Я убрала руку со лба, приоткрыла и скосила на селянина левый глаз. Против

ожидания одет мужичок был хорошо, даже щегольски – новая красная рубаха в зеленые горохи,

зеленые узорчатые шаровары без единой заплаты, белоснежные обмотки и совсем новые крепкие

лапти. И это в рабочий-то день! На купца вроде не похож, для сборщика налогов слишком

физиономия добродушная. Н-да, загадка.

Я села и, обхватив руками колени, выжидающе уставилась на мужика:

– Три вопроса: какая работа и какие деньги?

– А третий вопрос? – робко заикнулся селянин.

– С чего ты взял, что я ведьма? – Слово «волшебница» не нравилось мне самой.

– Дык… это… – Мужичок потупил глаза. – Вид у вас, госпожа, уж больно чародейский – волос

рыжий, амулеты всяческие, коняка эвон какая противная, пакость несусветная, храни меня боги…

Смолка подняла голову и прожгла селянина немигающим взглядом желтых змеиных глаз с

вертикальными зрачками.

– А пуще того, – осмелел мужик, – видел племяш мой, Гринька, как ваше чародейское высочество

заклятиями страшенными тучу грозовую вместе с молоньями на запад повернуло.

– Так ты что, претензии предъявлять собрался? – нахмурилась я.

– Да нет, – торопливо поправился мужик. – Нам-то что… мы на земле не сидим, нам до дождя дела

никакого нетути, пущай себе идет стороной, так оно даже спокойнее – не ровен час, шальная

молонья в заводик шибанет.

Селянин, которому в разгар летнего зноя помешал бы дождик? Это что-то новенькое.

– Вам – это кому? – спросила я.

– Ну, варокчанам, – несколько удивленно пояснил селянин, как будто я спросила нечто известное

даже пятилетнему ребенку. – Село наше Варокча зовется, слыхали, может?

– А, так это вы то самое пиво варите? – сообразила я. Тогда ясно, откуда у него деньги. – Ну и что?

– Как – что? – оторопел селянин.

– Что тебе от меня надо? – терпеливо напомнила я. – И какая мне с этого будет выгода?

– А… это… – Селянин поскреб макушку. – Дело есть…

– Какое?!

– Ну дело… Леший его знает какое…

– Вот проконсультируетесь с ним – тогда и обращайтесь. – Вырванная из объятий сладкой дремоты,

я раздражалась по любому пустяку.

– Дык где ж нам без вас разобраться! – взмолился селянин. – Ну госпожа ведьма, поехали со мной!

Что вам, сложно? Тут недалече! Вон она, деревенька, за тем леском виднеется!

– Вот еще, – презрительно фыркнула я. – Пока не объясните, в чем дело, с места не стронусь.

– Да чего там объяснять, глядеть надобно! – убежденно заявил мужик.

– Ну хоть примерно скажите, а? – Мне уже самой стало любопытно. – Сосед по ночам на луну воет?

На кладбище неспокойно? Заболел кто? Пропал? Или просто на девицу-красавицу неприступную

глаз положил? Тут уж, извини, как положил, так и снимать будешь. Приворотным зельем не торгую.

Отворотным – тоже. Могу предложить средство для выведения прыщей.

– Шкодник в цеху завелся, – буркнул мужик. – А что, кто – леший его знает. Потому и глядеть

надыть, а не рассусоливать за глаза.

Я уже проснулась, пришла в свое нормальное благодушное состояние и пропустила мимо ушей

грубоватое замечание собеседника.

– Вот с этого и надо было начинать. Ладно, поехали. Гляну на вашего шкодника.

Бородатое лицо селянина расплылось в щербатой улыбке, он торопливо сунул кнутовище под

мышку и подал мне руку, помогая подняться с земли.

Приторный, кисловатый запах пивного сусла висел над деревней, как дыхание зеленого змия, чье

изображение украшало вывеску над пивной. Невдалеке весело дымил трубой заводик.

Селянин, которого, как выяснилось по дороге, звали Бровыкой, притормозил у входа и суетливо

обежал телегу, чтобы помочь мне перелезть через обрешетку.

Оставив телегу и Смолку на попечение заспанного мальчишки-конюшего, мы вошли в пивную, по

причине раннего времени не обремененную народом. Бровыка тут же приметил какого-то знакомого

и с радостным воплем полез с ним обниматься, после чего представил мне его как Колота, своего

сводного брата и компаньона.

Колот оказался куда более расторопным и смышленым парнем. Посверкивая хитрыми черными

глазами из-под шапки буйных кудрей, он рассыпался в комплиментах, поцеловал мне руку, галантно

препроводил к столику напротив окна и вежливо отодвинул стул, чтобы я смогла сесть. На его фоне

сводный брат выглядел неуклюжим медведем рядом с элегантным лисом.

Я с любопытством осмотрелась по сторонам. Пивная выглядела очень прилично – светлая, чисто

выметенная, с резными столиками и настенными карикатурками с повторяющимся сюжетом:

мужики, пьющие пиво. Все картинки были снабжены нескладными подписями вроде: «Пей пиво с

утра, коль не допил вчера, а коль допил вчера, выпей и с утра».

– Пива госпоже ведьме! – заорал Колот, хлопнув в ладоши.

– И не только ей! – торопливо добавил Бровыка. – Всем по светлому!

– Мне не надо! – решительно возразила я. Пиво я терпеть не могу. Как кто-то вообще может пить эту

горькую, отдающую кислой брагой жидкость цвета… хм… в общем, вы знаете.

Но мой протест не был принят всерьез.

На столе как по волшебству возникло пять высоких кружек пива с пышными желтоватыми шапками

густой пены. К пиву подали традиционную закуску: куриные крылышки, запеченные в тесте, и

белый пряный соус.

Мои новые знакомые жадно прильнули к заветным сосудам.

– Эх, хорошо! – заявил Колот спустя двадцать секунд, отставляя пустую кружку и вытирая

запененные губы. – Удалось пивко, что ни говори!

– В самый раз, – подтвердил Бровыка, облизываясь и протягивая руку за крылышком. – Да вы пейте,

госпожа ведьма, не стесняйтесь. Хорошее пиво, по старинным рецептам варено, еще прадед мой

такое пиво к королевскому двору поставлял. «Шмелем» именуется, на десяти целебных травах

настоянное, медом липовым приправленное.

Я робко отхлебнула из кружки… Ой… только сейчас я поняла, что жижа, которую подают в

столичных кабаках, недостойна даже стоять в одном погребе с этой амброзией! Легкое, пряное, Пиво

с большой буквы, оно само струилось в горло, играя всеми оттенками вкуса и запаха – от хмельной

горечи до терпкой медовой отдушки,

– Ну как? – в один голос поинтересовались братья.

– Прелесть… – благоговейно прошептала я, с трудом отрываясь от кружки. – Прекрасное пиво.

Просто изумительное. В жизни не пробовала ничего подобного.

Пивовары одобрительно переглянулись. Похоже, мне удалось произвести на них впечатление

авторитетного специалиста.

– Итак, вернемся к нашим баранам, то бишь шкодникам, – сказала я, деликатно закусывая

крылышком. – Излагайте дело, уважаемые.

– А чего там излагать? – охотно откликнулся Колот. – Сами же сказали: шкодит пакость какая-то в

цехах. – Ох шкодит… – горестно покачал головой Бровыка.

– Котлы опрокидывает, – начал перечислять Колот, загибая пальцы, – хмель рассыпает, травы

перемешивает, с кринок крышки срывает и мед подъедает…

– В сусло гадит… – некстати ввернул Бровыка.

Я поперхнулась, расплескав пиво. Колот услужливо похлопал меня по спине.

– Раньше не могли сказать? – прохрипела я, с трудом отдышавшись. – И что, прямо средь бела дня…

в сусло?

– Да нет, токмо по ночам, – поспешил с ответом Колот. – Днем в цехах людно, он, значит, стесняется

вредить и до сумерек выжидает…

– Так в чем проблема? – рассмеялась я. – Оставляйте на ночь караульного!

Селяне разом замолкли, потупились.

– Дык… это… пробовали… оставлять-то…

– Ну и? – поторопила я.

– Уж больно тяжко для нашего брата…

– Караулить?!

– Караулить пиво да не отведать… – горестно признался Бровыка.

Тут уж я посмеялась от души.

– Ну, если дело только за этим… покараулю я ваши производственные площади одну ночку, так уж и

быть. – Ларька! Еще пять темного! – радостно заорал Колот, опасно клонясь влево. Бровыка вовремя

поймал его за плечо и усадил ровно. – Ох, вы у нас прямо агромадную каменюку с души сняли,

госпожа ведьма, потому как нашему заводику крупный заказ королем даден, а мы с этим шкодником

ну никак в сроки уложиться не можем. Вы уж изловите его или припугните как, лишь бы вредить

перестал, а мы в долгу не останемся.

– Ловлю на слове, – заметила я, допивая «Шмеля». – Не люблю ходить в кредиторах.

– «Герольд», – благоговейно объявил Колот, когда взамен пустых кружек перед нами поставили

полные. – Темное крепкое пиво, все до капли идет за границу, поставляем его аж в три государства.

В столице такого пива иначе как за валюту и не достанешь.

Мы звучно чокнулись, по деревянным бокам кружек потекла пена. Мне все больше и больше

нравилось это уютное заведение, и даже картинки на стенах уже не казались такими аляповатыми –

наоборот, они преисполнились смысла, глубокого, загадочного и непостижимого, как само состояние

алкогольного опьянения.

За «Герольдом» последовало «Пенное» и «Застольное», за ними – «Целебное». После «Целебного»

народу за столиком заметно прибавилось, да и братья начали обращаться ко мне почему-то во

множественном числе – «господа ведьмы».

– Вот эт-то пиво… – заплетающимся языком продолжал Колот, постукивая ногтем по краю

кружки, – до того для организма пользительное, всякую хворь сни… ик!.. мает почище любого

лекаря… После чего долго пытался поймать кружку за ручку, но потом отчаялся и потребовал у корчмаря еще

одну, как он объяснил, «посговорчивей».

Я тем временем вела с Бровыкой научно-теологический диспут о роли ведьм в экосистеме религии;

причем я утверждала, что всех нас надо топить, а лучше – сжигать на кострах из осиновых дров, и

даже предлагала совершить акт самоликвидации, а Бровыка со слезами на глазах уговаривал взять

его в ученики.

Из пивной мы вышли обнявшись и зигзагами направились к заводу, поминутно спрашивая дорогу и

тут же с нее сбиваясь. После многократных попыток нам удалось-таки определить, какая из трех

дверей ведет в цех, разобраться с неимоверно сложным устройством щеколды и попасть внутрь.

Затем братья долго спорили, кто остается караулить, а я кокетливо отнекивалась и предлагала

бросить жребий.

Последнее, что я помню, – это как Колот с Бровыкой безуспешно пытались убедить меня, что вон то

маленькое серенькое, в большом количестве скачущее по стенам и потолку цеха, – не мракобесы, а

безобидные зайчики… да, именно зайчики. Потом мы спели хором: «Ой, в лесу камыш квитнее…», а

потом мои новые знакомые куда-то исчезли, а я вроде бы осталась караулить мракобесов, чтобы те

не разбежались, иначе завтра нечем будет заправлять сусло…

Поутру выяснилось, во-первых, что караулить я должна была не мракобесов, а шкодника, во-вторых

– пиво оказалось высшего сорта, ибо не оставило ни малейшего похмелья, как и воспоминаний о

прошедшем вечере.

А в-третьих… шкодник не счел меня серьезной помехой.

Акт вандализма был налицо.

Хмель ровным слоем устилал землю. На стене медом пополам с сажей была намалевана дикая харя,

при взгляде на которую невозможно было удержаться от беспричинного смеха. Горшки с закваской

были составлены друг на друга высоченной – под потолок – изломанной башенкой, к которой я

боялась даже подступиться.

Больше того – мои длинные рыжие волосы оказались старательно заплетены в сотни лохматых

косичек, причем заплетены намертво и восстановлению, похоже, уже не подлежали – кто-то сплел их

по три волоса, потом – по девять, по восемьдесят одному и так далее.

…к суслу я не стала принюхиваться…

Колот, Бровыка и незнакомый лысый мужик угрюмо осматривали цех. К моему стыду и их чести,

они не упрекнули меня ни единым словом, колким намеком или укоризненным взглядом, только

горестно покачали головами, оценивая нанесенный пивоварению ущерб.

– Ну что ж… – прервал затянувшееся молчание Бровыка. – Значит, надобно еще ночку покараулить,

коль на сей раз не вышло…

Я потерянно кивнула:

– Всенепременно. Надо будет – и две покараулю. И три. Сколько потребуется.

– Да не переживайте вы так, госпожа ведьма, – попытался приободрить меня Колот. – Не впервой.

Пойдемте лучше пива выпьем – глядишь, полегчает…

В этот момент башня из горшков с закваской рухнула к нашим ногам, кислая волна хлынула вдоль

стен к дверям.

Я упрямо стиснула губы, покачала головой:

– Нет уж, благодарствуйте. Покамест воздержусь.

Колот понимающе кивнул:

– Тогда, может, в корчме со мной откушать изволите? У меня-то с утра во рту тоже маковой росинки

не было, сразу сюда поспешил. А на голодный желудок оно не то что шкодника – котенка не

изловишь. Откушать я согласилась, и мы с Колотом пошли в корчму. Бровыка и его лысый заместитель

остались руководить бригадой полусонных мужиков с мятыми, испитыми лицами, стянувшихся к

заводику ко времени открытия – судя по всему, дегустаторов продукции с многолетним стажем.

За едой мы разговорились. Оказалось, в изготовлении пива принимают участие два заводика – один

находится в трех верстах отсюда, в деревеньке Козья Тропка – там проращивают ячмень, потом

выжаривают, отделяют ростки, а все остальное перемалывают на сусло, которое везут в Варокчу, где,

собственно, и варят пиво. Помимо того Козья Тропка славится своими ячменными полями, пасеками

и плантациями хмеля.

Заводик в Козьей Тропке принадлежал Колоту, варокчанский – Бровыке. Узнав о шкоднике, Колот

сразу же помчался в Варокчу, чтобы глянуть, не сможет ли он чем помочь брату, но тот уже обрел

свое спасение в лице прелестной, милой, доброй волшебницы (тут я смущенно закашлялась и

перевела разговор на другую тему – поблагодарила за завтрак и попросила проводить меня до

заводика). На трезвую голову я решительно не узнавала помещения, в котором скоротала ночь. Попросту

говоря, заводик представлял собой огромный сарай без чердачного перекрытия, уставленный

котлами, в которых варили пиво. Подваренный и перебродивший полуфабрикат разливали по бочкам

и их скатывали в холодные погреба для двух-, трехмесячной выдержки. Вдоль стен на треть их

высоты громоздились мешки с хмелем и молотым ячменем.

Как я поняла, до ночи мне здесь делать было нечего, поэтому я поблагодарила Колота за экскурсию,

оседлала Смолку и отправилась с ней побродить по окрестностям.

Невооруженным глазом было видно, что село зажиточное – сплошь черепичные крыши,

свежекрашеные срубы, резные наличники. Я не заметила ни одной грязной либо потрепанной

одежки на встретившихся селянах: работа на заводике обеспечивала их семьям постоянный

солидный доход.

Лишь один домик выбивался из общего ряда – хотя бы потому, что домиком назвать его было

сложно. Хоромы – вот хорошее определение. На редкость безвкусный особнячок, выкрашенный в

яркий поросячий цвет, с разнокалиберными окошками и пламенеющей черепицей. Дорогие и

капризные эльфийские розы на обложенных мрамором клумбах соседствовали с неряшливыми

укропными грядками. Голенастый, изрядно потрепанный петух звонко кукарекал на голове у статуи

некой полуголой девицы с отбитым носом, призванной изображать не то богиню любви, не то

жертву сифилиса.

Я остановилась у невысокого забора, чтобы потешить свой взор нелепым строением. Смолка

немедленно заинтересовалась декоративным вьюнком, причудливой вязью оплетшим штакетины, но

дальше обнюхивания пока не шла.

Не прошло и минуты, как мы с лошадкой были оглушены диким ревом, издаваемым неким толстым,

лысым, на редкость неприятным типом в долгополом кафтане и домашних тапочках, выскочившим

из дома, как сторожевой кобель.

– Пшла прочь, бродяжка! – кричал он на бегу, брызгая слюной. – Я кому сказал? Проваливай! Неча

тут шастать, воровское отродье!

Расставив ноги пошире, Смолка изо всех сил дернула зубами зеленую плеть. Забор пошатнулся от

мощного рывка. Нахальный тип отпрянул от забора как ужаленный, словно опасаясь, что тот рухнет

ему на грудь.

– Немедленно прекратите это безобразие! – заголосил он пуще прежнего, потрясая судорожно

стиснутыми кулаками.

Я натянула поводья, не столько ошарашенная психической атакой заборовладельца, сколько

опасаясь за желудок кобылы – по сопротивляемости ее зубам вьюнок мог соперничать с ременной

плетью. – Убирайся вон, пока я дворню не кликнул! – сорвался на дискант неприятный тип.

– Зовите! – Я восприняла эту идею с неподдельным энтузиазмом. – Э-ге-гей, люди!

На мой зов из разросшихся кустов сирени, закрывавших вход в хоромы, вынырнули два дюжих

селянина, рыжий и чернявый, вовсю изображающие преданных защитников хозяйского добра.

– Скажите, пожалуйста, чей это дом? – вежливо спросила я, не давая им опомниться.

– Ну дык… эта… господина нашего… – после короткого замешательства ответил рыжий. – Да вот

они собственной персоной перед вами обретаются, Лукомир Добронрав их кличут!

– А я ведьма, – кокетливо представилась я. – Знаете, это такие вредные и злобные создания, что

наводят порчу, воруют детей, превращают добропорядочных граждан в жаб и травят конями чужие

заборы. Добронрав, говорите? Не похоже. Но все равно, очень, очень приятно познакомиться…

Мужичкам как-то сразу расхотелось иметь со мной дело; по крайней мере, они стянули шапки и

отступили от забора, предоставив господину самому улаживать конфликт,

– Ах, так эта прелестная женщина – ведьма? – Лукомир расплылся в фальшивой слащавой улыбке. –

Что ж вы сразу не сказали? Мы могли бы избежать этого маленького недоразумения. Кушай,

лошадка, кушай…

Но Смолка уже охладела к вьюнку; обнюхав забор, она внезапно скусила верх штакетины и

невозмутимо захрупала ею, как ребенок – карамелькой.

Благоприобретенному самообладанию Лукомира можно было только позавидовать.

– Не согласится ли госпожа ведьма разделить с ее покорным слугой скудную трапезу? – предложил

он, делая вид, что на протяжении всей истории коневодства любимым лакомством лошадей были

ивовые колья.

– Благодарствуйте, я уже отобедала, – в тон ему ответила я.

– Неужели даже кофейку не изволите?

– Нет, не изволю.

– А посидеть поболтать в приятной компании?

– Когда госпожа ведьма найдет приятную компанию, она обязательно вас об этом уведомит, – с

изысканной вежливостью парировала я.

– И надолго госпожа ведьма задержится в здешних местах?

– Как получится.

– А может, она тут и работать собирается? – продолжал развивать мысль Лукомир.

– Собираюсь, – благодушно подтвердила я, сама захлопнув за собой дверцу ловушки.

– А вы знаете, кого его королевское величество Наум Первый уполномочил собирать налоги с, как

вы изволили пошутить, добропорядочных граждан этой деревеньки? – торжествующе закончил

Лукомир. – Теряюсь в догадках. – Я ослепительно улыбнулась. – Неужели вас?!

Собеседник кивнул, поединок неискренних улыбок достиг апогея.

– Одна ма-а-аленькая ошибочка, господин Добронрав. – Я улыбнулась еще обворожительнее, и мои

глаза загорелись злым желтым огнем, поглотившим зрачки. – Я НЕ добропорядочная гражданка. И

слишком дорожу этим статусом, чтобы потерять его, унизившись до уплаты налогов… да еще

такому жулику и прохиндею, как вы.

– В таком случае, – Лукомир тоже не погасил улыбки, что само по себе было плохим

диагностическим признаком, да еще хищно подался вперед, словно желая признаться мне в

пламенных чувствах, – мне придется – с превеликим прискорбием – сообщить о вашем недостойном

поведении в Ковен Магов, который, без сомнения, имеет на вас некоторое влияние. Вряд ли он

придет в восторг, узнав, что его смиренное чадо злостно уклоняется от священного гражданского

долга – уплаты налогов. Возможно, вас даже отлучат…

– Хватит, хватит. – Я хлопнула ладонью по колену. – Сколько вы хотите?

– А сколько вы получите? – Его не так-то просто было провести.

– Мы еще не касались этого вопроса.

– Когда прикоснетесь, – он снова улыбнулся, да так, что меня мороз продрал по коже, – учтите, что

цену необходимо завысить вдвое, чтобы не остаться в накладе.

– Уж как-нибудь, – презрительно огрызнулась я. – Это все, что вы хотели мне сказать?

– Абсолютно все, моя красавица. – Этот мерзавец откровенно смеялся мне в лицо! – Я очень рад, что

мы правильно поняли друг друга.

– Я не уверена, что у вас есть повод для радости, – веско проронила я, трогая Смолкины бока

каблуками. Остаток дня я потратила на волосы. Там, где оказались бессильны заклинания, отлично справилось

репейное масло – пропитанные им косички расплелись и расчесались. Не без труда, и вид у волос

теперь был уныло-обвислый, зато, как утверждала народная медицина, благотворное влияние масла

на волосы должно было укрепить их и надолго сделать блестящими и шелковистыми.

«Во всем можно найти светлые стороны», – философски заключила я, когда теплая вода в кувшине

закончилась, а масло на волосах – еще нет.

Подсушив волосы, я отдала девочке-служанке мокрое полотенце и окликнула Бровыку, терпеливо

ожидавшего в горнице.

– Да, госпожа ведьма? – охотно отозвался он.

– Кто этот Лукомир? Что, действительно королевский уполномоченный?

Бровыка заметно помрачнел:

– Он самый… Не знаю токмо, кто его, кровопивца, уполномачивал королеву казну со своим

карманом равнять. Одно время совсем нас с Колотом налогом задавил, в убыток себе работали, завод

пришлось заложить, чуть по миру не пошли, да случай выручил – наехала в наши места королевская

охота, остановилась в Варокче на ночлег, ну мы ее и приветили, как положено… Три дня привечали,

все бочки из погребов выкатили – гулять так гулять. А на четвертое утро получили мы от самого

короля полное и всяческое освобождение от налогов с оговоркой ежегодно поставлять ко двору

бесплатно десять бочек пива сверх денежного заказа.

– Чем сильно огорчили Лукомира, и он решил отыграться на бедной ведьме, – докончила я.

Да, дело плохо. Угрозы шантажиста не были пустым звуком. Он действительно обладал властью,

достаточной, чтобы его жалоба в Ковен не оказалась в мусорной корзине.

– Ясно. Вот что, Бровыка, мне от вас надобно… Свечей восковых – семь штук, веревки пеньковой –

семь локтей и холщовый мешок попрочнее… ах да, совсем забыла. Блюдечко со сметаной.

Селянин вытаращил глаза:

– Всего-то? А сметана вам какая требуется? Медвежья, собачья аль… человечья?

Я рассмеялась от души:

– Эх, господин пивовар, вы наслушались бабкиных сказок про ведьм. Нет, мне нужна самая обычная

сметана – коровья, сойдет и козья, пусть даже не очень свежая, лишь бы не совсем порченая.

Селянин озадаченно поскреб макушку:

– Экие у вас запросы… выходит, знаете, на что идете, коль загодя инструмент означили?

Я неопределенно пожала плечами.

Да, если бы не пять кружек пива, первая ночь на заводе прошла бы для меня в чтении заклинаний и

обходе строеньица со всеми амулетами поочередно – ведь никто не знает, с кем придется не на

жизнь, а на смерть схватиться странствующей ведьме во мгле неспокойного сарая. Но, по счастливой

случайности, я отделалась лишь переплетенными волосами, которые и позволили мне более-менее

точно судить о природе шкодника. Конечно, человеку такое не под силу. А вот мелкому бесу типа

подкаморника, свистуна или шуша – вполне. Эти шкодливые твари распространены повсеместно,

больше в лиственных лесах, а в последнее время повадились пробираться в избы и зимовать в тепле.

Иногда их не совсем правильно называют домовыми.

– Так давайте и плату сразу установим, – предложил пивовар. – Сколь вы хотите за услуги свой

ведьминские? Серебром али медь тоже сгодится?

– Сгодится все… А можно натурой? – спросила я.

– Но вы же говорили… – растерялся Бровыка, – мол, ни картошкой, ни квашеной капустой… Вы не

стесняйтесь, госпожа ведьма, мы люди не бедные – деньга у меня имеется, скажите, сколь надобно, –

заплачу вам честь по чести. Могу вперед дать половину – вижу, человек вы надежный, чаровник

правильный – не те пустословы, что драконьи зубы в ожерельях напоказ носят, а живого дракона

отродясь не видывали…

– Я-то видела настоящего дракона, – улыбнулась я. – Но сомневаюсь, что мы остались бы с ним

хорошими друзьями, выбей я ему зуб. Нет, уважаемый Бровыка, дело не в застенчивости, а во

взаимной выгоде. Давайте уговоримся так: вы дадите мне за работу мешок того, что я сама захочу

забрать с завода. Идет?

Бровыка задумался надолго, очевидно, вспоминал, не зарыт ли у него под полом клад в золотых

слитках. – Так там же окромя хмеля да солода ничего и нетути… – растерянно пробасил он, почесывая

затылок.

– Ну так чего же вы тогда беспокоитесь?

– Да неловко как-то… Хочется вам за старание воздать по-людски, чтобы никому обидно не было…

– Что вы, уважаемый Бровыка, никаких обид, – заверила я селянина, хищно улыбаясь своим

мыслям. – Напротив – взаимная выгода. По рукам?

– Ну, как скажете, нехай так оно и будет, – пожал плечами Бровыка, доверчиво протягивая мне

широкую ладонь.

Кто-то считает магию стезей избранных, кто-то – орудием зла.

Для кого-то она – непостижимое чудо, для кого-то – точная наука из нерушимых правил и

закономерных следствий.

Кому-то она кажется пустым, глупым, изжившим себя староверием, а кто-то не мыслит без нее

жизни. Для меня это всего лишь работа, тяжелая и нудная, но нужная и интересная.

Связав концы бечевы, я выложила круг на земле и пригвоздила к ней расщепленными снизу

свечками. На расстоянии протянутой руки поставила блюдце со сметаной (не удержалась и

попробовала… Эх, хороша сметанка! Достоять бы ей до нужного часа!), опустилась на колени

внутри круга и щелкнула пальцами, воспламеняя свечные фитильки.

И застыла, скрестив руки на груди.

В селе залаяли собаки. Кто-то не таясь, тяжелой поступью шел к двери. Скрежетнула щеколда,

скрипнули петли.

– Госпожа ведьма? – В щель просунулась кудлатая голова Колота. – Госпожа ведьма, где вы? Я вам

поесть принес, ночью, поди, захочется перекусить чего-нито…

Его взгляд прошелся по помещению, безучастно скользнул по мне.

– Вышла куда-то, – заключил селянин, прикрывая дверь.

Я довольно ухмыльнулась. Заклинание работало, как положено.

Вот только удастся ли так легко провести ту зверюшку, на которую оно рассчитано?

Собаки все не унимались – вероятно, учуяли лису, крадущуюся к курятнику, либо в чьей-то избе, за

плотно закрытыми ставнями, происходила медленная, мучительная смена дневной ипостаси

волкодлака. Будь у меня побольше времени… и поменьше знакомых вроде Лукомира, я бы

задержалась в Варокче еще на пару дней. Да, занятное местечко. Весь здешний воздух был, казалось,

пропитан волшебством – не злобной некромантией, не сокрушительной мощью белой магии, а неким

загадочным, снисходительным и добродушным, но определенно потусторонним духом,

заставляющим с жадным любопытством вглядываться в извивы мрака за пределами круга из

горящих свечей.

Ох, не туда надо было вглядываться… случайно бросив взгляд на миску, я беззвучно ахнула.

Сметаны в ней осталось на донышке, да и та убывала с катастрофической скоростью, словно тая в

воздухе. У магов есть шутливая поговорка: не пойман – не бес. Действительно, пока ты не дотронулся до

беса, он невидим – если сам этого хочет. Примерившись, я выбросила правую руку из круга и наугад

схватила домовенка за шкирку.

Неизвестно, кто испугался больше – я, ставшая видимой с нарушением границ круга… или

существо, на чью неприкосновенность я имела неосторожность покуситься.

В отличие от живых существ, размеры и внешний вид нечистиков зависят не от календарного

возраста, а от силы, которой они обладают в нашем мире. Топляк подрастает с каждой заеденной им

жертвой, при тех же условиях упырь обзаводится плотью, а кикимора обретает способность надолго

оставаться без воды и совершать набеги по суше.

Но не всем тварям для роста требуется кого-нибудь загрызть, обескровить, разорвать на мелкие

кусочки. Леший, например, питается человеческим испугом, чащобный заплут – отчаянием, ну а

домовому достаточно почувствовать себя хозяином в доме, чтобы окрепнуть и вырасти прямо на

глазах. Я уже не раз охотилась на домовых бесенят и знала, что они могут достигать размеров

трехмесячного ягненка. Поэтому, впервые в жизни обнаружив у себя в руке массивный загривок

твари величиной с матерого волка, я была, мягко сказать, удивлена. Представьте, что вы обнаружили

в мышеловке крысу размером с поросенка, и вы без труда поймете мое состояние.

К счастью, шушь – а это оказался именно он – исключительно травоядное существо, столь же

безобидное, сколь и пугливое. Взвизгнув от ужаса, он сорвался с места и понесся по заводику, не

разбирая дороги, одержимый одним-единственным желанием: спасти свою роскошную черную

шкуру. От неожиданности моя рука сорвалась со шкирки, скользнула по гладкому хребту, и уйти бы

домовому-пивовому шкоднику безнаказанным, не сомкнись мои пальцы у самой кисточки длинного

хвоста. Отлично понимая, что в другой раз шушь так просто в руки не дастся, я впилась в его хвост мертвой

хваткой. Это было не самое разумное решение. Начать с того, что шушь, как и все бесы, не делал различий

между полом и потолком, с равным успехом перемещаясь вверх и вниз головой. Это еще не все –

вылетая из круга, я запуталась ногой в бечеве, и теперь за мной волочился хвост из заговоренных на

совесть, немеркнущих свечек, припаянных к бечеве оплывшим воском. Проклятый бес подмел мною

весь пол, вытер паутину с потолка, сбил несколько скамей и какую-то утварь с полок. Все вокруг

крутилось и мельтешило, звенело, гремело и осыпалось черепками и щепками. Казалось, этой

сумасшедшей гонке не будет конца. Болтаясь на хвосте у необъезженного домового, очень трудно

сообразить что-нибудь путное, тем более сплести заклинание, так что мне оставалось только

зажмурить глаза и молиться, чтобы эта глупейшая история поскорее закончилась, не став позорной

точкой в моей биографии…

…Смекалистый племяш Бровыки, двенадцатилетний Гринька, не спал этой ночью. Как только

набожное бормотание бабки, молившейся на ночь, сменилось куда менее благозвучным храпом, он

кубарем скатился с полатей и выскочил в окно, не доверяя скрипучим дверным петлям. Ему очень

хотелось посмотреть, как же ведьма будет ловить шкодника на дядькином заводе.

Под окном Гриньку встретил Кодка, закадычный друг и шкодник почище всех нечистых духов,

вместе взятых.

– Заливает, поди, ведьма! – шепнул Кодка, когда мальчишки наперегонки мчались к заводику. –

Упьется пивом задарма и будет дрыхнуть всю ночь, а утром скажет, мол, до того наколдовалась и

уморилась, что упала замертво и едва к рассвету очухалась.

– Давай мы ей какую-нибудь пакость подстроим? – предложил Гринька.

– Эге! Вымажем, сонной, всю морду дегтем, да еще пером сверху присыплем. Вот веселья поутру

будет! – Где только их взять, перо да деготь? – вздохнул мальчишка.

– Экий ты чудила! Перо я загодя у тятьки из подушки надергал. А дегтя сейчас из ведерка у кузни

зачерпнем. – Ну ты даешь! – восхитился Гринька.

– А то! – важно откликнулся Кодка.

Хихикая, мальчишки приоткрыли дверь, просунули в нее свои хитрые чумазые мордашки… и

оцепенели. О ужас!

То, что они увидели, навсегда оставило след во впечатлительном детском разуме. Да привидься им

подобный кошмар во сне, на теплой печи родной хаты, и то, обливаясь холодным потом, побежали

бы прятаться к мамке под одеяло!

Ведьма, завывая и улюлюкая, как тот леший, носилась по потолку и стенам в обрамлении ярких

огней! Мальчишки хором завопили, развернулись и задали стрекача, подгоняемые свистом ветра в ушах.

Больше они никогда не смеялись над ведьмами. И даже говорили о них не иначе как шепотом и с

оглядкой… …Шушь начал уставать. Его движения замедлились, рывки ослабели, пока, вконец обессилев, он не

свалился на пол. Мы полежали рядышком, с ненавистью глядя друг на друга и тяжело дыша.

Я так и не выпустила мохнатого хвоста, и он неожиданно стал таять в моей ладони – шушь

окончательно пал духом и принял свой естественный облик. Кряхтя и потирая свободной рукой

ушибленные места, я встала на колени, без труда удерживая на весу существо размером с кошку,

покрытое черной шелковистой шерстью.

Висящий на хвосте шушь повел растопыренными лапками и жалобно, по-кошачьи противно завыл

на одной ноте, тараща на меня непропорционально огромные желтые глаза с зеленым ободком

вокруг зрачка.

– Ну что, негодник, допрыгался? – выдохнула я, поднося к носу бесенка свободный кулак.

– У-у-у… – безнадежно заскулил шушь, медленно вращаясь на хвосте. Меня разобрал смех. Позабыв

о мести, я, прихрамывая, прошлась по заводику, небрежно помахивая шушем, как поп кадилом.

Отыскав мешок, запихнула туда присмиревшего бесенка, стянула горловину веревкой и запечатала

заклятием всеобщего повиновения.

…и до самого рассвета просидела на мешках с хмелем, залечивая синяки и ссадины целебной смесью

из эликсиров, заклинаний и сочных выражений, не имевших ни малейшего отношения к колдовским

наукам… Я клятвенно заверила пивоваров, что ни один чан с солодом больше не подвергнется осквернению со

стороны нечистых сил. Не без удовольствия прослушав хвалебную речь в свой адрес, я откланялась,

вежливо отказавшись от «посошка на дорожку».

Лукомир, как я и предполагала (но надеялась ошибиться), поджидал меня у калитки своего дома.

Конечно, я могла бы выехать с другой стороны села, но он прекрасно знал, что я так не поступлю –

если не хочу обещанных неприятностей.

– Принесла? – с вызывающей наглостью осведомился он.

– А как же… Сначала действительно собиралась отдать вам половину, но потом передумала (лицо

сборщика налогов начало складываться в злобную гримасу)… и решила отдать все (гримаса

приобрела удивленно-настороженный оттенок).

Лукомир развязал веревку и пытливо заглянул в мешок. Оттуда пахнуло ветром, словно кто-то

юркий и пушистый проскочил мимо его лица. Узенькой цепочкой, ведущей к подвальному окошку,

примялась трава под маленькими лапками.

– Но здесь ничего нет! – воскликнул он после короткого замешательства.

– Да, здесь уже ничего нет, – с притворным сочувствием заметила я. – Видите ли, и в наше жестокое

время существует такое понятие, как альтруизм, – дескать, помогай своему ближнему и далее по

тексту… Не верите? Можете поднять ведомости! По накладным расходам пивоваренного заводика

Варокчи проходит мешок холщовый, одна штука, номинальная стоимость медяк. Вещь ценная и в

хозяйстве незаменимая, можно сказать, от сердца отрываю…

Но Лукомир не оценил моей жертвы. Он грязно выругался и захлопнул калитку, не обременив себя

последним «прости». Мешок, впрочем, унес с собой. Даже веревкой не побрезговал.

…подвальное окошко тихонько поскрипывало, покачиваясь на петлях из стороны в сторону…

Насчет альтруизма я, конечно, пошутила. Честные пивовары не успокоились, пока не всучили-таки

мне небольшой кошель с деньгами. Мы оформили это как «безвозмездный дар, не подлежащий

налогообложению»… ХОЗЯИН Утро выдалось тяжелое. Быть может, в этом повинны были трескучие морозы, первые в этом году,

хотя дело уже шло к середине зимы, или серое небо, затянутое тучами и пылившее колючей снежной

крупкой; не поднимал настроения и мрачный вороний крик, доносившийся с кладбища,

поскрипывавшего суставами старых берез.

Староста глухой, затерянной среди лесов и болот деревеньки Замшаны был склонен приписывать

свое угнетенное состояние чему угодно, только не бутыли самогона, распитой на ночь глядя. Лежа в

кровати и с усилием щурясь на тусклый холодный рассвет за окном, староста пытался унять

головную боль, с нажимом массируя виски. Жена тихо посапывала на закопченной печи, детишки,

сынишка и дочка, спали валетом на высокой кровати. Басисто мурлыкал толстый рыжий кот,

примостившийся под боком у девочки. В подполе деловито шуршали и попискивали мыши.

Староста приподнялся на локтях, отбросил одеяло, встал, нащупывая ногами лапти. Подошел к окну.

По дороге, затирая следы, клубилась поземка. Ветер посвистывал в печной трубе, шелестел голыми

прутьями малинника. Пес дремал в будке, свернувшись калачиком и укутав нос пушистым хвостом.

Из трубы на соседской крыше медленно сочился белый дымок. На дубу сидела черная

длиннохвостая и короткогривая лошадь. Снегопад высеребрил ей круп и холку.

Лошадь?! Староста протер глаза и прижался носом к холодной слюде окошка.

Дуб был высокий, локтей сто в высоту и не меньше двух обхватов у комля. Лошадь стояла на

нижней ветке, на три человеческих роста от земли, и задумчиво смотрела вниз, время от времени

встряхивая головой и досадливо фыркая. Ноги лошади казались кривыми из-за неестественно

вывернутых вбок суставов, чтобы удобнее было держаться за ветку когтями… Загнутыми книзу

копытами?

Староста торопливо перекрестился и начал бормотать первую пришедшую на ум молитву, как позже

сообразил – заздравную. Белая горячка в лице черной лошади осторожно переставила сначала левую

заднюю, потом правую переднюю ногу, задом пятясь к стволу.

Отпрянув от окна, староста с шелестом задернул занавески, осел на стул, прижимая левую руку к

груди и безумно оглядываясь по сторонам.

Лавка. Кровать. Печь. Стол с вымытой и перевернутой донцами вверх посудой. Ларь для хлеба и

прибитая к стене деревянная солонка. Жена, такая реальная и привычная, перевернулась во сне,

пробормотав что-то неразборчивое.

Отдернул занавески.

Черная лошадь на дубу задумчиво чесала холку правой задней ногой.

Снова задернул.

– Ты чего там с занавесями возишься, спать не даешь? – Сонный голос жены звучал хрипло и

грозно. – Опять вчера нажрался с дружками своими, чтоб им пусто было, приполз на бровях

заполночь? Ночью спать не давал, и утром от тебя покою нет! Чего ты на меня уставился? Не

протрезвел ишшо? Так я тебя быстро сковородником оприходую!

– Там… – Староста беспомощно ткнул рукой в сторону занавешенного окна. – Лошадь…

– Ну?

– Лошадь… на дереве!

– Ну? – все так же недовольно допытывалась жена.

– Ты чего, не понимаешь? На дереве!!! Сидит на ветке, чисто ворона!

– Делов-то! Нашел чем удивить! Вечор, пока ты с дружками пьянствовал, ведьма в деревню

приехала! У вдовы Манюшиной остановилась, та ей ужин справила и комнату выделила. Ничего,

говорит, ведьма, молодая и симпатишная, и не страшная нисколечки. Спину ей вылечила и курей от

мора заговорила. Сходил бы ты к ней, купил, что ли, молодильного зелья какого. А то пользы от

тебя, хрыча старого…

Староста облегченно откинулся на спинку стула.

Слава богу… с трезвым образом жизни еще можно было повременить…

Меня разбудила Линка, младшая дочка вдовы. Под одеялом было тепло, чего не скажешь о

прохудившейся, источенной ненастьем и временем вдовьей хатке с выстывшей за ночь печью. Мороз

ударил внезапно, утром лошадь брезгливо трусила вдоль вязкой каши, стоявшей вровень с краями

колеи разбухших от осенних дождей дорог, но уже к обеду лужи затянуло ледком, повалил снег, и,

когда я наконец завидела вдали тусклые отблески тлеющих в домах лучин, у меня зуб на зуб не

попадал, а меховой воротник оброс льдинками от клубящегося изо рта пара.

– Тетя ведьма! – Шестилетняя малышка в длинной ночной сорочке вскарабкалась на кровать и со

всего размаху плюхнулась мне на живот поверх одеяла. – Тетя ведьма, а вы сегодня колдовать

будете? – Буду… – процедила я сквозь зубы, из последних сил цепляясь за ускользающий сон.

– А меня научите?

– Нет.

– Почему?

– Потому что первым делом я превращу тебя в мышку, а мышки колдовать не умеют…

– А я расколдуюсь и сама превращу вас в мышку! – после секундного замешательства выпалила

девочка, подскакивая на моем животе, как пружина. Бесподобные ощущения.

– Ребенок, дай тете ведьме поспать! – простонала я, натягивая одеяло на голову.

– А разве ведьмы спят?

– Спят. Когда им не мешают.

– Преврати меня в мышку! Я хочу жить в норке!

Я отчаялась заснуть и села, откинув одеяло вместе с Линкой.

– Мама спит еще?

– Ага. Разбудить?!

– Не надо, – торопливо сказала я, протягивая руку за висящей на стуле одеждой. – Одевайся,

простудишься. – Не простудюсь! – убежденно заверила меня девочка. – А ваша лошадка не простудится?

– Смолка? Нет, она мороза не боится, у нее шубка теплая. Хочешь, пойдем ее проведаем?

– Хочу. А она к нам спустится или мы к ней полетим?

– Что? – Я выглянула в окно.

Смолка, словно почувствовав мой взгляд, повернула морду в нашу сторону и хрипло заржала.

– Вот леший… – выругалась я.

– Где?

– Что – «где»?

– Леший! – уточнила Линка, натягивая штанишки явно задом наперед, так что вытертые пузыри над

коленками оказались под ними.

– Испугался меня и убежал. Пошли.

На улице шел снег, мелкий и редкий. Порывистый ветер обращал его в тонкие иглы, впивавшиеся в

лицо. Линка в своем коротком сером полушубке походила на упитанного зайца, пропустившего

осеннюю линьку.

Прикрыв глаза рукой, я долго разглядывала лошадь, застывшую на ветке подобно испуганной

черной кошке.

– Смолка, иди сюда!.. – наконец вымолвила я

,пропустив кучу непечатных слов до и еще больше – после этого краткого обращения к

неразумной скотине.

Лошадь печально смотрела вниз, моргая облепленными снегом ресницами.

– Слазь, дурочка, замерзнешь ведь! – смягчилась я.

Смолка вздрогнула всем телом и тихо, мелодично заржала, словно жалуясь на неведомого обидчика.

– Ну и что мне с тобой делать? – вслух подумала я.

– Давай ее спилим! – немедленно предложила Линка. – Я знаю, где у мамы пила стоит, только она

без ручки и тупая!

Я содрогнулась, представив, как «обрадуется» здешний староста, увидев вековой дуб, реликт и

гордость деревни, лежащим посреди густо усыпанной опилками площади.

– Пожалуй, мы прибережем этот радикальный метод на самый крайний случай. Смолка, спускайся!

У меня есть что-то вкусненькое!

Я сделала вид, что достаю из кармана кулак с зажатым в нем лакомством.

Лошадь заинтересованно вытянула шею, раздула ноздри.

– Ой, а у вас правда есть что-то вкусненькое? – Линка запрыгала вокруг меня, как козленок. – А мне

дадите?! – Нет, это только для лошадки. – Мое терпение начинало истощаться. Смолка, догадавшись, что ее

обманывают, отвернулась с оскорбленным видом.

– А что ваша лошадка любит? – не унималась малявка. – Может, я такое тоже люблю?

– Все. Особенно маленьких девочек, – досадливо бросила я, выразительно поглядывая на Линку.

Стоило жене подняться с печи, как старосте захотелось бежать прочь из избы. И острый же язык у

этой треклятой бабы! Все припомнила: и что пьяный пришел, и как на собрании с мельничихой

перемигивался, и даже про забор, что чинить давно пора, не забыла…

Староста не имел опыта общения с ведьмами. Но, выбирая между женой и ведьмой, постепенно

склонялся в сторону последней. Вяло огрызаясь, он застегнул тулуп, нахлобучил волчий треух и с

наслаждением хлопнул входной дверью.

Ведьму он узнал сразу. Женщина лет двадцати пяти, рыжевато-русая, с приятными чертами лица,

слегка подпорченными профессиональным, жестким и презрительным, выражением. Ведьма

задумчиво смотрела вверх, поджав тонкие губы. Трепетали на ветру длинные волосы, трепетал

длинный хвост стоящей на дереве кобылы.

Под ногами у ведьмы крутилась младшенькая вдовой Регеты Манюшиной, пытаясь слепить снежок

из тоненького слоя рассыпчатой снежной крупы.

Не осмеливаясь заговорить, староста застыл на почтительном расстоянии от дуба. Деревня еще

спала, центральная площадь сжимала виски гулкой и непривычной пустотой. Говорят, ведьмы

крадут маленьких детей и варят из них свое колдовское зелье. Вот сейчас схватит девочку в охапку,

вспрыгнет на метлу – и поминай как звали. Надо бы вмешаться, пока не поздно, прищучить

лиходейку, чтоб неповадно было окаянной детишек несмышленых речами сладкими приваживать.

С другой стороны, совершать подвиг путем атаки на ведьму с голыми руками старосте тоже не

хотелось. Да и королевские свитки, приколоченные к верстовым столбам, предписывали оказывать

колдунам и ведьмам – практикующим магам, как по-ученому именовались наемные волшебники, –

всяческую помощь, преград в их богомерзкой деятельности не чинить, на кострах не сжигать,

собаками не травить и каменьями не швыряться. Впрочем, и сжигали, и травили, и швырялись.

Тут Линка обернулась и увидела старосту, нерешительно переминающегося с ноги на ногу.

– Тетя ведьма! – радостно взвизгнула она, дергая женщину за рукав кожаной куртки с меховым

воротником. – Вон дядя староста идет! Давай его в мышку превратим!

Ведьма обернулась, скривила губы в ироничной усмешке.

Идея пустить Линку на декокт уже не казалась старосте такой отвратительной.

После четверти часа уговоров и угроз стало ясно, что Смолка сама с дуба не слезет. Прыгать она

боялась, а развернуться мордой к стволу и спуститься по нему не могла. Тем не менее следовало

сманить ее как можно быстрее, пока селяне не начали проявлять повышенный интерес к диковинной

зверушке. Хорошо, если дело ограничится зрелищной потехой, о которой будут со смехом

рассказывать по окрестным корчмам. Меньше всего мне хотелось, чтобы Смолку сочли

порождением нечистой силы и сожгли вместе с дубом.

Ну вот, принесла его нелегкая!

– Доброе утро, не правда ли? – преувеличенно жизнерадостно приветствовала я старосту.

– Здра… кхе… Добр… стал быть… Ну я пойду?

– Куда? – удивилась я.

Староста затравленно огляделся, словно ища путь к отступлению.

– Это… домой…

– Так вы ж только что из дома! – резонно заметила Линка.

– Дык… это… прогулялся, стал быть, воздухом подышал – и домой! – Староста боязливо пятился

спиной вперед. Я, озадаченная его странными манерами, пошла следом.

– Может, у вас какая работа для меня найдется? Целительство, ворожба, декокты, упокоение…

Староста охнул и, оступившись, сел в снег.

– Помилуйте, госпожа ведьма! Не лишайте живота, не оставляйте жену вдовой, детишек сиротами!

– Давай лишим его живота! – вмешалась Линка. – А то вон какой большой вырос, аж тулуп не

застегивается! – Не валяйте дурака, вставайте! – рассмеялась я и добавила, скорчив злобную рожу: – А этот не по

годам смышленый ребенок сейчас у меня получит по первое число!

Линка захихикала и спряталась за дуб.

– А вот и не поймаешь!

Я погрозила Линке пальцем и снова повернулась к старосте.

– Что это на вас нашло, уважаемый?

– Дык вы ж это… упокоение помянули. – Кряхтя, староста поднялся, силясь рассмотреть через плечо

выпачканную снегом спину.

– Точно. Ликантропы, кикиморы, кашуры, нетопыри, глыдни… Вы, надеюсь, к ним не относитесь?

Староста вытаращил на меня глаза:

– Что вы, госпожа ведьма, у нас отродясь такой пакости не водилось!

– Жаль-жаль… – задумчиво протянула я. – То есть работы для меня тоже нет… Ну что ж.

Позавтракаю и поеду дальше.

Обещание покинуть деревню после завтрака пришлось старосте по вкусу. Заметно приободрившись,

он уже не торопился покидать мое неприятное общество.

– А не найдется ли у вас какого зелья, чтобы жену к порядку призвать? – с надеждой спросил он. –

До того ворчливая баба стала, ну никакого спасу нет! Мужика своего в грош не ставит, все пилит и

пилит, ровно лесину старую! Эвон какую плешь проела!

– Ядами не торгую. А менее радикальных средств от жен еще не придумано. – Я снова посмотрела

вверх. Смолка ответила мне удрученным взглядом.

– Ваша кобылка-то? – заискивающе поинтересовался староста.

– А что, не видно?!

– Экая ловкая бестия! – озадаченно покачал головой селянин. – И как это ее угораздило?

– Она собачки испугалась! – сообщила Линка, опускаясь на четвереньки. – Большой собачки! Р-р-р-

р! – Вставай, штанишки испачкаешь. – Я наклонилась, перехватила Линку поперек живота… и тут же

выпустила. Ручонками в цветастых варежках девочка упиралась в следы широких трехпалых лап.

Ведьма заметно изменилась в лице. Опустившись на корточки, она стянула правую перчатку и,

растопырив пальцы, медленно приложила руку к странному следу. Изящная женская ладонь едва-

едва покрыла треть отпечатка.

– Плохо дело… – Ведьма убрала руку и проследила глазами путь странного существа. Ее взгляд

уперся в ствол дуба. На коре отчетливо выделялись шесть глубоких желтоватых царапин – следы

соскользнувших когтей.

– Что это? – внезапно охрипшим голосом спросил староста.

– Модифицированный химероид.

– Чего?

– Загрызень, – коротко пояснила ведьма.

У старосты потемнело в глазах, замутило от ужаса.

Загрызень… В его деревне!

– Бейте в набат, – приказала ведьма. – Немедленно. Созывайте людей. Если еще есть кого созывать…

Ну вот, только что жаловалась на отсутствие работы – и на тебе! Накаркала!

С последним ударом набата все жители деревни собрались на площади. Страшная весть

распространялась подобно огню по сухой траве. Мужики угрюмо молчали, бабы укачивали ревущих

младенцев, ребятишки постарше, не сознавая опасности, гонялись друг за другом, швыряясь

снежками. Ветер поменял направление и задул с юга, сбив облака в серую беспросветную пелену. Снег повалил

крупными мокрыми хлопьями. Утро больше походило на ранние сумерки. Кое-кто из селян принес с

собой зажженные факелы, многие сжимали в руках топоры и вилы.

– Все в сборе? – спросила я, беспокойно оглядывая людей. Много. Слишком много. Как говаривал

один знакомый пастух, чем больше отара, тем вольготнее волку. Ты с одной стороны стада, он – с

другой. Ты его видишь – и он тебя видит, и оба вы отлично понимаете, что ты не успеешь обежать

отару, чтобы помешать хищнику зарезать тройку-другую овечек.

Понеслись дружные выкрики – мол, все, все, не беспокойтесь!

Именно это и внушало мне особенное беспокойство.

Наконец откуда-то из задних рядов раздался тонкий девичий голос:

– Полота-бобыля нет!

– Точно, нет! – зашушукались в толпе. – А где ж он?! Ой, бабоньки!

– Стойте здесь, – сурово приказала я. – Не расходитесь! Держитесь плечом к плечу, женщины и дети

– в центр ота… круга. Староста, присмотрите за порядком! Где хата этого бобыля?

Проследив за направлением десятка трясущихся рук, я увидела далеко на отшибе приземистую хатку

за высоким некрашеным забором.

– Прекрасно, – мрачно буркнула я себе под нос. – Заблудшая овечка. Ну что ж, юная пастушка,

прогуляемся… Животное встретило меня неприветливо. Стоило мне приоткрыть створку ворот, как оно разразилось

пронзительно-въедливым лаем. Назвать это мелкое и облезлое существо собакой не поворачивался

язык. Хватило угрожающего взгляда в ее сторону, чтобы шавка с визгом скрылась в конуре.

Окна покосившейся хатки были закрыты ставнями изнутри. В открытых сенях греблись куры.

Стоило моей тени упасть за косяк, как они с истошным квохтаньем заметались по клетушке, взлетая

над моими плечами и проскальзывая мимо ног.

Покачав головой, я переступила порог сеней, прислушалась, В воздухе кружились перья пополам с

мелкой пылью. Из дома доносились хрипы и глухое утробное рычание.

Я тихонько придавила язычок щеколды и под сдавленный скрип двери проскользнула в горницу.

Первое, что бросилось мне в глаза, – пестрое лоскутное одеяло на печи. Вышеупомянутая постельная

принадлежность выпирала высоким горбом, подергивалась, шевелилась, ритмично поднимаясь и

опускаясь. Из-под одеяла доносился молодецкий храп.

Хмыкнув, я подошла к печи и чувствительно шлепнула горб по верхушке.

Храп принял угрожающий оттенок и прервался. Показалась встрепанная голова с опухшим со сна

лицом. – Ась?!

– Вставай, мужик! – громко сказала я. – И силен же ты спать – набата не слышишь!

– А чаво?

– А таво! Загрызень в деревне!

– Ты, что ль? – ехидно поинтересовался бобыль.

– Ну вот что, шутник! – рассердилась я. – Либо ты сейчас же встаешь, и я провожаю тебя на

площадь, либо будешь отмахиваться от загрызня подушкой!

Ворча, селянин вылез из-под одеяла, накинул тулуп на голое тело, долго искал под печью и лавками

портянки, потом лапти. Я уже начала терять терпение, когда он наконец бережно сунул за пазуху

бутыль с мутным напитком, источавшим резкий запах брожения, и соизволил уведомить меня о

своей полной готовности к перемещению на площадь.

События на площади начинали выходить из-под контроля. Неизвестность и бесплодное ожидание

выводили людей из себя, несмотря на робкие увещевания старосты. Накапливалось болезненное

раздражение. Толпа волновалась, участились беспорядочные выкрики – мол, надо расходиться по

домам, запираться и никого не пущать, особливо ведьм и колдунов, неча такой завихренью посередь

улицы наподобие идолов каменных леденеть.

– Да с чего вы взяли, что он здесь, загрызень-то? – выступил вперед молодой парень драчливого вида

в сбитой набок шапке. – В лесу, поди, заячьих следов видимо-невидимо, так по-вашему выходит –

табунами косые ходят, руки пошире расставь – и мимо зайца не промахнешься!

Толпа всколыхнулась смешками.

– Где он, ваш загрызень? – продолжал парень. – Видел его кто? Пробежал мимо деревни в потемках

– и вся недолга. Слушайте вы больше эту ведьму – ей лишь бы к нам в карман лапу свою

загребушшую запустить поглубже, вот и морочит голову простому люду! Не верьте ей, расходитесь

по домам и ни о чем не тревожьтесь!

– Расходитесь-расходитесь, – мрачно поддакнула ведьма, проталкиваясь сквозь толпу. За ней

послушно семенил живой и здоровый Полот. – Только учтите: загрызень НИКОГДА не пробегает

мимо… Никто не двинулся с места. Разговоры и смех прекратились как по мановению волшебной палочки.

Селяне выжидающе уставились на молодую женщину.

– Что делать-то будем, госпожа ведьма? – жалобно спросил староста. – Деревенька наша глухая, до

темноты в город не доберемся, помощи ждать неоткуда. Не оставьте без защиты, уж мы потом не

поскупимся… Ведьма пристально посмотрела старосте в глаза. Пронзительный, испытующий и дерзкий взгляд

каленой спицей прожег его до самого затылка.

– Не оставлю, – наконец вымолвила она. – Но еще один такой умник с теорией заячьей

относительности – и я снимаю с себя всякие обязательства!

Я не стала уточнять, что дневной свет загрызню не помеха. Петушиное пение не спасало людей от

напасти. Пока в деревне остается хотя бы один человек, тварь не уйдет из округи. Будет кружить,

выжидать, подкарауливать. Пока не добьется своего.

И тут, словно в подтверждение моих предыдущих слов, из леса, едва темнеющего сквозь метель,

донесся леденящий душу вой. Несколько человек упали на колени, закрывая руками уши, заголосили

бабы, тревожно всхрапнула Смолка. Целая стая голодных волков не смогла бы вселить в человека

такой ужас, как этот одинокий, быстро оборвавшийся звук, больше похожий на предсмертный вопль.

Загрызень. Так окрестили это ужасное существо еще во времена Противостояния, последней

магической войны. Оно не было нечистью в прямом смысле слова, ибо нечистые силы не имели

никакого отношения к его появлению на белом свете. Над созданием химероида кропотливо

трудились лучшие маги-ренегаты. Безграничная кровожадность, неутомимость и достойная человека

хитрость, практическая неуязвимость в сочетании с чудовищной силой, абсолютное подчинение

создателям и способность к размножению без спаривания делали загрызня опасным противником не

только для трусливых селян, но и для видавших виды боевых магов.

Во время Противостояния, когда Белория разделилась на две охваченные войной половины, каждая

из которых стремилась стать целым, не гнушаясь никакими средствами, загрызней напускали на

бежавших в леса повстанцев-селян. Очень скоро охотников до вольготной чащобной жизни

значительно поубавилось. Когда ренегаты были повержены, осиротевшие, сбитые с толку загрызни

разбежались кто куда. Еще не один десяток лет они представляли угрозу, сравнимую разве что с

эпидемией чумы, выкашивая не деревни – целые области.

Насколько, я знала, за последние пятьдесят лет загрызней видели трижды, всех – на юге страны. До

сегодняшнего дня считалось, что север очищен от них полностью, и лишь в страшных сказках нет-

нет да мелькало упоминание об огромном невидимом волке размером с лошадь, клыкастом, как

медведь, и когтистом подобно рыси.

А еще я помнила, что эти три загрызня убили четверых магов, прежде чем отойти в область легенд и

преданий. Ведьма ненадолго задумалась.

– Есть у вас какое-нибудь общественное заведение попросторнее, чтобы все поместились? Ну,

корчма там, постоялый двор, амбар, что ли?

– Храм разве что… – несмело предположил староста. – Только он заколоченный стоит с тех пор, как

божий служитель в город убег, книжек смутных начитавшись. Решил ереси, сиречь искусству

магическому, учиться.

– Ведите!

При виде храма, мимо которого он, не задумываясь, проходил по семь раз на дню, старосте стало

стыдно. Стены облупились, крыльцо провалилось, на венчавшем купол кресте свила гнездо сорока.

Впрочем, ведьму больше интересовала толщина стен и дверных створок. Под ее командованием

доски с двери оторвали, окна оставив как есть. Бегло осмотрев храм изнутри, ведьма осталась

довольна и велела заходить поодиночке, сама став при входе.

Ха-ха, удивляюсь, что в деревне не завелось чего похуже загрызня! Чего стоил хотя бы изъеденный

мышами амвон, светившийся подобно решету! Стены заволокло паутиной, как в замке с

привидениями, а пыльные образа вполне могли сыграть роль фамильных портретов. Для полноты

картины не хватало только летучих мышей под потолком.

Как бы горячо маги ни отрицали религию, сколько бы ни утверждали, что оная не что иное, как

«мандрагора для народа», факт оставался фактом: при равных условиях упырь или стрыга всегда

выбирали человеческое селение «без креста», то есть подъезды к которому не охранялись

вкопанными на обочинах деревянными крестами.

Первым счастливчикам удалось занять места на длинных лавках, опоздавшим пришлось садиться на

пол. Факелы никто не гасил, и вскоре сквозь неплотно заколоченные окна стало пробиваться

зловещее красное сияние, словно я собирала народ не в укрытие, а на черную мессу.

– Тетя ведьма! – Линка требовательно дернула меня за подол. Я недоуменно уставилась на нее: за

дверями оставалась еще добрая треть людей, но я точно помнила, что Линкина мать вместе с двумя

старшими дочерьми уже прошли в храм.

– Ты что тут делаешь? А ну, марш к маме!

– Не хочу, там душно и плохо пахнет! – пискнула девочка, лукаво поглядывая на меня снизу вверх.

– Тогда стой рядышком и никуда не отходи, – приказала я, решив не отвлекаться на отлов и

возвращение Линки в лоно храма.

– И на шажок нельзя?

– И на полшажка! – отрезала я. – Куда с козой?! Ты бы еще корову приволок, дурень!

– А че, можно? – с надеждой вопросил великовозрастный парень туповатого обличья. Лохматая коза

неопределенной масти меланхолично пережевывала жвачку, глядя в пустоту желтыми раскосыми

глазами: – Никакой живности, кроме двуногой! Живо в храм, не задерживай очередь!

– А с козой че делать?

– Привяжи к забору, потом заберешь.

– А вдруг скрадет кто? – насупился парень.

Чей-то ехидный голос из толпы доходчиво объяснил парню, что рога, которые останутся от козы к

утру, понадобятся разве что старьевщику.

– Без козы не пойду! – заупрямился парень. – Пущай с козой, ведьма, имей сострадание к животине,

она ж, говорят, тебе родственница самая что ни есть ближайшая!

– Что?! – вознегодовала я. – Чья родственница?! Да ты на себя посмотри… свояк по мужской линии!

Живая очередь заволновалась; всем хотелось побыстрее очутиться под защитой храмовых стен, и на

незадачливого скотовладельца обрушился шквал ругани и упреков.

Коза продолжала жевать, часто подергивая куцым хвостом.

– Тетя, отгадай загадку! – Звонкий голос Линки перекрыл шум свары. – Без ножек, а ножками ходит!

Селяне как-то разом присмирели, парень с козой отошел в сторону, видимо надеясь проскользнуть с

ней в самом конце.

– Ну тетя ведьма! Отгадай загадку! – не отставала Линка, дергая меня за подол, как юродивый – за

веревку колокола.

– Не знаю, – буркнула я, только чтобы отвязаться.

—Я тоже не знаю, – вздохнула девочка. – Думала, вы знаете… Вон оно!

Линка торжествующе ткнула варежкой куда-то вбок.

На нас бесшумно надвигались трехпалые следы.

Если бы ведьма приказала селянам от всей души предаться панике, ей и то не удалось бы добиться

такого беспрекословного повиновения. Оставшиеся за порогом женщины подняли истошный крик,

ему вторили приглушенные вопли изнутри. Очередь стянулась в бушующую толпу, беспорядочно

ломящуюся в храм.

Ведьма отскочила в сторону, подхватив на руки Линку – иначе бы их просто-напросто раздавили.

Староста, чей пост обязывал пропустить всех односельчан вперед, не то чтобы оцепенел, скорее,

обрел некое леденящее спокойствие. Стоя чуть поодаль от двери, он наблюдал за происходящим, не

зная, чему больше удивляться – то ли буйству нечистых сил, то ли своему мужеству.

Невидимое существо, сообразив, что добыча скоро исчезнет из пределов его досягаемости, перешло

на размашистый бег – теперь отпечатки появлялись парами, далеко друг от друга.

Ведьма, выпрямившись во весь рост, чертила в воздухе чародейские знаки. Загрызень мчался прямо

на нее.

Староста так толком и не понял, когда заклинание было сплетено и пущено в ход. Не было ни

эффектных молний, ни громовых раскатов – только глухой удар.

Раздался короткий визг, сменившийся тонким поскуливанием, невидимое тело отбросило назад и

боком прокатило по снегу, распахав широкую полосу. Почти сразу же загрызень вскочил на лапы.

Страшно ожидать опасности из ниоткуда, но еще страшнее видеть висящую в воздухе, едва

намеченную комками снега половину тела огромного волка с невероятно вытянутой мордой. Тварь

встряхнулась и снова исчезла.

Ведьма подобралась, выставила вперед чуть тронутые свечением руки, но загрызень одним прыжком

развернулся и помчался к лесу.

Тяжело дыша, ведьма бросила взгляд на храмовую дверь. Несмотря на волнение, исказившее ее

черты, ей было отчего улыбнуться.

Поскольку желающих проникнуть в храм оказалось куда больше, чем позволяла ширина проема, все

паникеры так и остались снаружи, разве что изрядно намяли друг другу бока.

Плохо, ужасно, отвратительно!

Я была очень недовольна собой. Примитивный силовой удар на уровне рефлексов застигнутой

врасплох адептки седьмого курса – первое, что пришло в голову, – только навредил. Теперь тварь

будет вести себя куда осторожнее, а силы, потраченные на генерацию заклинания, мне бы еще ох как

пригодились. – Да хватит вам бока мять! – досадливо сказала я. – Все уже, все. Можете не торопиться.

Свалка у дверей постепенно прекратилась, пристыженные селяне, охая и потирая поясницы,

восстановили некое подобие порядка.

– Тетя ведьма, а что это было? – Линка порывалась бежать к подтопленному заклинанием снегу, но я

надежно удерживали ее за концы длинного шарфа.

– Собачка.

– Ой, а можно ее погладить?

– Нет, это чужая собачка, не надо ее трогать, хозяин рассердится.

– А если я его очень-очень попрошу?

Я только вздохнула.

Последний селянин скрылся в храме, и дверь тут же захлопнулась, дребезгнув засовом.

– Эй, не так быстро! – метнувшись к двери, я стукнула по ней кулаком. – Регета, заберите своего

ребенка, пока я не передумала!

Жалобное козье блеяние было мне ответом.

– Если… Вы… Сейчас же… Не откроете, – я тщательно разделяла слова вескими паузами, – то от

вашего последнего пристанища останется один каркас, и тот обугленный!

Изнутри тоненько завыли от страха, завозилась, зашуршали, и надломанный страхом старостин

голос спросил сквозь дверь:

– А кто это говорит?

– …! Я говорю!

– Побожись! – сурово потребовал староста.

Я выругалась так грязно и замысловато, что он поверил. Дверь приоткрылась узкой щелью, в лицо

пахнуло теплом и едким дымом факелов. Слышно было, как Регета, проталкиваясь к входу, слезно

умоляет вернуть ей дочь.

– Линка! – Я оглянулась и застыла на судорожном вдохе – ребенка давно уже не было рядом; девочка

неторопливо брела по следам загрызня в сторону леса и успела отойти довольно далеко. На мой

возглас она оглянулась, помахала выпачканной снегом варежкой.

– Линка, вернись! – спотыкаясь в сугробах, я побежала вслед за малышкой.

Снег прекратился, небо просветлело узкой полосой, даже ветер стих на время. Наступила тишина,

словно перед бурей.

Ошеломленная моим истошным криком, девочка застыла как статуя. Она не шелохнулась, даже

когда я со всего размаху упала перед ней на колени, поскользнувшись на мокром снегу.

– Тетя ведьма, что-то случилась? – осторожно поинтересовалась Линка, обнимая меня за шею.

– Ничего, детка. Все в порядке. Я просто за тебя волновалась.

Через Линкино плечо я смотрела на одинокую цепочку убегающих вдаль следов.

Что-то было не так. Что-то неправильно.

Треугольная подушечка лапы. Три пальца. Три длинные черточки когтей.

Четыре. Еще одна черточка мягко легла на снег.

Загрызень возвращался хвостом вперед по собственным следам.

Как он догадался, что я его засекла, ума не приложу!

Не успела я поднять руку, как в воздух полетели комья снега, отброшенные задними лапами твари, и

загрызень, петляя, понесся к лесу, как застигнутый в курятнике лис.

– А чтоб тебя!

Я встала, подхватив Линку на руки и попутно наложив на себя защитный контур, предупреждающий

об опасности на расстоянии до ста локтей. Конечно, сто локтей для загрызня —это четыре прыжка,

но все лучше, чем ничего.

Дверь, естественно, снова была заперта, но, когда я пнула ее ногой, почти сразу распахнулась –

Линкиной матери удалось пробиться к выходу, она и отодвинула засов, тут же приняв у меня ценный

груз. – Ну, теперь все собрались? – Вопрос был отчасти риторическим, но мне хотелось его задать, чтобы

услышать хоть одну добрую весть за этот день.

– Все!

– Только один дяденька ушел. – Линка не угомонилась даже на руках у матери, ловко уворачиваясь

от ее лихорадочных поцелуев. – В больши-и-их лаптях!

На белом снегу отчетливо выделялись глубокие отпечатки плетеной обуви. В отличие от сотни

других, их владелец бежал не в храм, а прочь от него. Определенно, я выбрала плохой день для

риторических вопросов.

– Чьи следы? – повысила я голос. – Чьи следы, я спрашиваю?!

– А мельника с Кутькиной запруды, что с утра по зерно приезжал! – беззаботно откликнулся парень с

рогатой «родственницей». – Он со мной при входе стоял, а как страховидло углядели, я в храмину

скоренько – шасть! – а он ка-а-ак даст деру!

Я мысленно застонала. На колу мочало, начинай сначала! Запас дураков в деревне Замшаны

превосходил самые смелые ожидания. Лучше бы я пасла овец. За ними и то легче уследить.

– Из храма никому не выходить! – процедила я сквозь зубы. Зла на них не хватает! – Староста, это

вы трясетесь под лавкой? Лучше придвиньте ее к двери, надежней будет. У кого оружие – встаньте у

окон. Помните, эта тварь так же уязвима, как любой из вас. Если не струсите и навалитесь всем

скопом, отскребать ее с пола придется вместе с досками. Но это на крайний случай. Сейчас я

отправлюсь на ее поиски и когда вернусь…

– А ежели не вернетесь? – испуганно перебила меня одна из селянок.

– А вы за меня помолитесь. Место подходящее, – посоветовала я, захлопывая дверь.

Следы вывели меня в чистое поле, как нельзя более пригодное для битвы с чудом-юдом из народных

сказок. Мельник бежал очень бестолково, по крайней мере никакой логики в его петлянии по

сугробам я не обнаружила – куда ни глянь простиралась снежная равнина, где-нигде зачерненная

купками тоненьких осинок и низких кустов шиповника.

Он успел отбежать довольно далеко, деревня на фоне остроконечной гребенки темного леса едва

виднелась на горизонте, когда следы лаптей причудливо переплелись с цепочкой когтистых

отпечатков. Я остановилась. Лапти и лапы финишировали в куцей рощице из семи-восьми молодых березок да

десятка разлапистых, припорошенных снегом елочек. Сквозь редкие стволы можно было разглядеть

нетронутый снег по ту сторону рощи.

Амулет давно висел у меня на шее, оставалось лишь зажать его в кулаке. Контур пришлось

деактивировать: эта тварь чует магию не хуже свежей крови.

Сколь бы ненадежным заслоном ни были деревца, наметенные вокруг них сугробы не давали мне

разглядеть, что происходит в самой рощице. Спустив капюшон на плечи, я прислушалась. Засосало

под ложечкой – тихое чавканье и похрустывание ни с чем нельзя было перепутать.

Загрызень убивает всегда одинаково – прокусывая затылок, но самое лакомое для него – требуха,

особенно печень. Ее он съедает в первую очередь. Если поблизости можно раздобыть еще

свежатины, этим и ограничивается. Хотя бывали случаи, когда от человека оставались лишь

бедренные кости.

Я еще немного помялась на месте, обозвала себя трусихой и шагнула вперед, раздвигая ветки.

Труп мельника подергивался на истоптанном, окровавленном снегу, вокруг него в радиусе десяти

локтей, как рассыпанные клюквинки, алели на белом единичные капли крови. Невидимый загрызень

так увлекся трапезой, что мне пришлось деликатно кашлянуть (ничего лучше не пришло в голову),

совершенно напрасно привлекая его внимание.

В последний раз рванув труп, загрызень выпростал морду из зияющей дыры в брюшной полости

жертвы, облизнулся. Вымазанная кровью морда была заострена наподобие крысиной, вместо

невидимых глаз просвечивал алый снег. Жуткая маска замерла в воздухе на уровне моего лица.

Как ни странно, загрызень не торопился нападать. С любопытством наклонив голову, он разглядывал

меня с благодушием гурмана, обнаружившего на блюде еще одну устрицу.

– Ну ты нахал! – прошипела я. – А ведь уже сталкивался со мной, знаешь, на что способна…

Вокруг загрызня широким кольцом вспыхнул снег. Словно очнувшись, зверь взвыл, присел на

задние лапы, потом начал лихорадочно метаться за чертой пламени, всюду натыкаясь на огненный

заслон. Запахло паленой шерстью.

Амулет в руке нагрелся, завибрировал. Так быстро?! Я надеялась, что мне хватит собственных сил,

амулет был лишь подстраховкой. Тварь оказалась куда как сильна, она рвала мое заклятие, как силок

из гнилой бечевы.

Взять загрызня на измор не удавалось. Стандартный самозатягивающийся контур, столь

эффективный против мгляков и вурдалаков, задержал его, не более. И если не предпринять

решительных действий, изморенной окажусь я. Возможности мага ограниченны, он не может

бесконечно швыряться молниями и сфероидами, и его задача заключается не только в знании и

применении заклятий, но и в умении правильно оценить и распределить свои силы.

Хотелось бы себе польстить, но – увы! Я уже истощилась на три четверти. И с каждой секундой

промедления список доступных заклинаний уменьшается.

Ждать было некогда.

Закрыв глаза, я нараспев читала один из самых редких и разрушительных экзорцизмов своего

арсенала, стараясь не думать, что произойдет, если я перепутаю хотя бы одну букву, один символ,

один штрих витиеватого плетения слов и мыслей.

Не перепутала.

Заклинание сжало мое сердце в острых когтях, огнем пробежало по жилам, превратив меня в единый

сгусток силы, содрогнуло легкие в пронзительном крике и рванулось прочь, оставив после себя

пустоту и боль.

Рев загрызня и рев пламени смешались воедино.

И наступила тишина.

Я открыла глаза.

В черном круге лежал желтоватый костяк. Невидимость была свойством исключительно живой

материи. Глубоко вздохнув, я подошла, нагнулась. Прихваченный за глазницу череп глухо лязгнул челюстью.

Имея за плечами высшее магическое образование, я не понимала, почему знахари так высоко ценят

клыки всевозможных монстров, но без зазрения совести сбывала им свои трофеи. Еще меньше я

сочувствовала их пациентам. Будут знать, как обращаться к шарлатанам.

Не успела я сделать и ста шагов, как мне почудилось, будто кто-то смотрит мне в спину. Поддавшись

искушению, я обернулась. Никого. Только вновь расшалившийся ветер покачивает еловые лапы да

начинает порошить утихший было снег.

Решительно повернувшись, я пошла к деревне. Ноги подгибались, руки дрожали. Назойливый взгляд

еще немного побуравил мне спину и исчез.

«Нервы ни к лешему», – мимоходом подумала я.

Несмотря на удачную охоту, я чувствовала себя как-то неуверенно. Впрочем, такое со мной

случалось частенько – ведьме, привыкшей всецело полагаться на магию, трудно переносить ее

отсутствие, даже зная, что через пятнадцать-двадцать часов магические способности полностью

восстановятся. Уже спустя сорок минут я смогу зажечь свечу взглядом, но лишь к утру осмелюсь

войти в склеп с недружелюбно настроенным упырем. Впрочем, дружелюбно настроенные упыри мне

еще не попадались, за что и поплатились.

Остаток дня прошел без происшествий. Минуло около шести часов, силы потихоньку возвращались,

но при одном воспоминании об окровавленной морде загрызня по моему телу пробегала крупная

дрожь. Хорошо хоть Смолку согнали с дуба: шестеро дюжих парней принесли и приставили к суку

толстое и длинное березовое бревно, по которому Смолка отважилась сойти. Я собственноручно

заперла ее на конюшне, проверив засовы.

Староста не поскупился, насыпал полный карман серебра, да еще и пригласил остаться на ужин. Я не

преминула воспользоваться приглашением: черный вдовий хлеб с луком вызывал больше изжогу,

чем насыщение. Игнорируя неодобрительные взгляды старостиной жены, я целеустремленно

наедалась про запас. Под ногами вертелись хозяйские ребятишки во главе с неугомонной Линкой;

они уже успели разбить глиняный горшок с помоями для свиней, свернув на него прислоненный к

печи ухват.

В дверь постучали – судя по звуку, рукоятью меча или кинжала.

– Войдите! – охотно отозвался староста.

Дверь распахнулась. Высокий мужчина в черном плаще торопливо миновал порог, на ходу убирая

меч в ножны.

– Приветствую, уважаемые, – коротко бросил он, пытливо скользнув по нашим лицам быстрым

оценивающим взглядом. Затравленно сузил глаза, распознав во мне ведьму. Староста привстал с

лавки и отвесил поклон, как и надлежит поступать простому селянину при встрече с благородным

господином. Я осталась сидеть, не удостоив вошедшего даже легким кивком.

Я его тоже узнала.

Странно, я считала, что Отлученные живут не дольше обычных людей. Ему же, по самым скромным

прикидкам, было не менее ста лет, а на вид не дашь и сорока, разве что волосы заметно тронуты

сединой. Видно, наложенные заклятия продолжают действовать и после потери способностей.

Будь на моем месте фанатично преданный нынешнему Ковену маг, по молодости и глупости

считающий себя карающей десницей провидения, – и от вошедшего осталась бы кучка пепла. Я же

лишь скользнула по нему равнодушным, презрительным взглядом, как дремлющая на печи кошка

при виде неприятного гостя, и вернулась к еде. Не я его судила. Не мне прощать.

Связываться с ним я тоже не хотела.

Быстро определив мою позицию, незнакомец подошел к столу, присел на самый край лавки,

подальше от меня.

– Я прямиком из Небродья, – без вступления начал он, глядя на старосту, но явно обращаясь ко

мне. – Вчера там объявился загрызень.

– Еще один?! – ойкнул староста. Его жена перестала греметь кочергой, прислушиваясь.

– Нет, судя по всему, тот же. – Незнакомец повернулся ко мне. – Он уже был здесь?

– Но не задержался, – лаконично ответила я, не поддерживая, но и не уклоняясь от разговора.

– Уничтожен вовремя?

– Да.

– Хвала богам! – с неподдельным облегчением выдохнул он, просветлев лицом.

– Что это за Небродье? – поинтересовалась я у старосты. – Село, деревня?

– Куда там! Лесное поселение в три избушки, егерь со взрослыми сыновьями, невестками да

внуками. Страшная догадка заставила меня вскочить с лавки.

– Они все погибли?!

Незнакомец молча потупился.

– Я опоздал… – пробормотал он. – Опять опоздал…

– Сколько их там было?!

– Ну… – Староста закатил глаза к потолку, его жена начала жалостливо всхлипывать. – В том году

младший родился… В позатом —двое, у Алгены и Ровии… Когда же это Устюк женился? Весен

десять минуло, не меньше…

– Быстрее! – злобно рявкнула я. – Генеалогическое древо оставите для заупокойной службы!

– Девятнадцать человек, – быстро сказал староста, на всякий случай прячась от меня за жениной

спиной. Роковая цифра отдалась во мне похоронным звоном. Я медленно опустилась на лавку, уткнувшись

остекленевшим взглядом в обшарпанный бок печи.

– Она поделилась, – медленно сказала я. – Эта гадина успела поделиться!

– Тетя ведьма, а с кем она поделилась? – немедленно потребовала разъяснений Линка.

– Молчи, ребенок! – грозно велела я.

– Ну те…

Линка еще несколько секунд беззвучно разевала рот, потом на ее личике появилось удивленно

непонимающее выражение. Девочка сосредоточенно наморщила лобик и попыталась выговорить

слово по складам, но из ее рта не вылетело ни единого звука.

– Во, а говорили – на баб управы не знаете! – одобрительно заметил староста.

Я так мрачно на него посмотрела, что и заклинаний не понадобилось. Поперхнувшись, староста

выжидающе уставился на меня.

– Так о чем вы там толковали, госпожа? – робко напомнил он.

За окном снова раздался вой – лютый, голодный, алчный. Его услышали не только мы. В домах

вспыхнул свет, в окнах заметались испуганные люди, баррикадируя двери сундуками, стульями,

метлами. Мельник был двадцатым.

После каждой двадцатой жертвы загрызень размножался делением.

Я перехватила его в сенях, бесцеремонно поймав за спущенный на плечи капюшон.

– Зачем ты пришел, Отлученный? Полюбоваться на свою работу?

– Нет. – Он спокойно высвободил капюшон из моих пальцев. – Я хочу помочь.

– Чем? – Я горько рассмеялась. – Копать могилы? Тебя же лишили дара!

– Меч у меня не отобрали.

– Хочешь умереть героем?

– Я хочу помочь, – упрямо повторил он, глядя поверх моего плеча на клубящийся за дверным

проемом снег.

– Совесть замучила? – съехидничала я.

– Да. – Он с вызовом посмотрел мне в глаза. – Но не та, что ты думаешь.

– А у тебя их несколько? Кто бы мог подумать… ловко ты их запрятал, чисто ростовщик серебряные

вилки. – Да ни хрена ты не понимаешь, ведьма! – Развернувшись, он решительно шагнул в метель.

– Что он сказал? – остолбенело переспросила я непроглядную мглу. Снег залетал в сени, тая на

земляном полу.

– Он сказал, что вы ничего не понимаете в хрене! – авторитетно пояснила Линка. (Нет, этот ребенок

когда-нибудь сведет меня с ума!) – Тетя ведьма, а у моей мамы есть тертый хрен со свеклой! Целая

кринка! Я маме его тереть помогала, потому что сестренка сбежала, и кот сбежал, и даже соседка

сбежала, которая за солью зашла. А у меня тогда насморк был, вот!

Даже сквозь завывания метели я услышала громкий переливчатый свист. Отстранив с дороги

девочку, я, не думая об опасности, выскочила во двор. Ветер сразу же заставил меня согнуться

пополам. Метель перерастала в снежную бурю, слышно было, как скрипят, прогибаясь, старые ветлы

у колодца и ураган гулко бьется упругим телом в стены домов. Глупый, очень глупый поступок. На

две трети лишенная способностей, я была так же беспомощна перед загрызнем, как любой из

жителей Замшан.

Рядом со мной – о диво! – появился староста с факелом в руке. Пламя то жалось к палке, то

отрывалось клочьями и уносилось прочь, неизменно возрождаясь из едва тлеющей искры.

– Что вы делаете? – заорала я, пытаясь перекричать ветер.

– А вы? – рявкнул он в ответ.

– Что б я знала!

– Ото ж!

Мы снова услышали свист – длинный, призывный.

– Туда! – скомандовала я сама себе, вырывая у старосты факел. – А вы – домой, и хорошенько

заприте дверь!

Тот отрицательно помотал головой.

Ночь, метель и мороз начисто отбили у меня охоту спорить с очередным самоубийцей. Упрямо

наклонив голову, я пошла на свист, раздвигая плечами тугой снегопад. Староста поплелся за мной.

Мы наткнулись на Отлученного неожиданно, я чуть не выронила факел.

– Что вы тут делаете? – раздраженно крикнул он, оборачиваясь на свет. – Убирайтесь! Это не ваша

охота! – Ваша, что ли?

– Да!

– Предъявите лицензию!

– Проваливай отсюда, идиотка!

Только сейчас я увидела, что в руке у него снова зажат обнаженный меч.

– Он тебя не узнает! Прошло слишком много времени, управляющие чары давно развеялись!

– У тебя вообще ни единого шанса, ведьма!

– Ото ж!

Староста тонко, по-бабьи охнул, обрывая нашу непринужденную беседу. В трех локтях от него стоял

загрызень. Снег, запорошивший его шерсть, белым пухом наметал контуры поджарого тела.

– Ters't! Lokki! – Незнакомец поперхнулся снегом, закашлялся.

Тварь оглянулась на голос, с быстротой молнии развернулась всем корпусом. Верхняя губа

приподнялась над черным провалом пасти, на землю капнула нитка слюны.

– Свят-свят! – истово крестился староста. – Чур меня!

Загрызень покосился на него с явным презрением.

– Lerrin dar'en, kert! – Голос Отлученного вновь набрал силу. – Kert, All'adriena!

Загрызень припал к земле, сгорбившись для прыжка и перекатывая комья мышц над торчащими

лопатками. —Иди сюда, – властно повторил голос. – Ко мне, Верная!

Она поползла к нему на брюхе, скуля и угодливо виляя хвостом. У самых ног человека

перевернулась на спину, подобострастно, с обожанием заглянула в холодные, мертвые глаза хозяина.

«Я выполнила твой приказ. О, как я старалась, чтобы угодить тебе! Ты доволен мной, Хозяин?»

Свистнул меч.

Тело загрызня изогнулось в судороге и обмякло, медленно проявляясь, только задние лапы

продолжали конвульсивно подергиваться, пока белый парок клубился над отрубленной головой.

Сгорбив плечи и понурившись, человек медленно развернулся и нетвердыми шагами пошел прочь.

Меч в опущенной руке истекал черной кровью, прожигавшей дорожки в снегу.

– К-к-как он эт-т-то с-с-сделал?! – К старосте наконец вернулся дар речи – правда, в довольно

жалком состоянии, изрядно подпорченный заиканием.

Я молчала, глядя, как остекленевшие глаза загрызня заволакивает быстро тающими хлопьями снега,

словно слезами.

– Да кто он, леший возьми, что эта проклятая тварь побежала к нему, как собачонка?!

– Хозяин, – коротко ответила я.

– Отлученный? – сообразил староста. – Один из тех проклятых некромансеров, что затеяли

последнюю войну? Да что же вы молчали, госпожа ведьма?! Люди!!! Ловите его! На костер! На кол

его, лиходея!

Вздохнув, я провела рукой в воздухе.

Заклинание действовало одинаково хорошо и на болтливых баб, и на чрезмерно крикливых мужиков.

Да и вряд ли кто-нибудь осмелится выйти из дому до утра. Хотя бы потому, что оттащить от дверей

всю имеющуюся в доме утварь, от шкафов до подушек (наиболее ретивые и испуганные наверняка

сумели придвинуть к ней даже кирпичную печь), – дело непростое.

На подоконнике стояла зажженная свеча, прилепленная воском к маленькому глиняному блюдечку.

В окно, как замерзающая птица, бился снег.

Староста угрюмо посапывал над полупустым стаканом. Он никак не мог простить ведьме, что по ее

вине упустил убийцу-некромансера. Вместе с тем он был рад, что ведьма осталась ночевать в его

избе. Не многие из его односельчан смогут похвастаться крепким сном этой да и следующими

ночами. Староста хмыкнул в бороду, подумав, что ведьма небось тоже мечтает выспаться, иначе не

сбежала бы от Регеты с ее непоседливой дочуркой.

– И все-таки зазря мы его отпустили, – не выдержал староста. – Кто его, упыря, знает – вчера

загрызня на людишек напустил, завтра еще чего-нито удумает. Кончать его надо было, и весь сказ.

Ведьма равнодушно крошила в тонких пальцах подгоревшую корку хлеба. Староста уже решил, что

не дождется ответа, когда она подняла голову и впилась в него своим колючим взглядом.

– Что было вчера, вы точно не знаете, что будет завтра – тем более. А сегодняшний день не стал для

нас последним лишь благодаря проклинаемому вами «некромансеру» – кстати, магистру белой

магии. Думаете, ему легко было так поступить?

– Убить загрызня?

– Убить единственное преданное существо, когда против тебя – весь мир.

– Ну вы и сморозили, госпожа ведьма! – расхохотался староста. – Нашли по кому горевать! Это ж

загрызень! А не дай боги, вас бы сожрал, что бы вы тогда запели, а?

Не отвечая, я смотрела в окно.

Поверженных магов не уничтожили. Их лишили магических способностей и отпустили на все

четыре стороны. Некоторые сами покончили с собой. Некоторых четвертовал или сжег озлобленный

народ. Единицам удалось скрыться, возможно, даже оставить после себя учеников – Ковен не искал

их, не преследовал. Словно чувствовал себя в чем-то виноватым, хотел забыть, навсегда вычеркнуть

из своих летописей эту позорную страницу.

Не нам судить, кто был прав и кто виноват. Историю пишут победители. Побежденные уходят в

вечность с клеймом отступников и тиранов.

Где-то там, в холодной снежной мгле, брел человек, однажды совершивший ошибку.

Я не была уверена, что однажды не окажусь на его месте.

Утро выдалось ясное, но морозное. За ночь намело сугробов вровень с крыльцом, ветки деревьев

обросли белой шерсткой инея, искрившейся под солнечными лучами. Одинокий заячий след лихо

петлял под самыми окнами избушек.

На дубу сидело что-то большое, черное, шевелящееся.

Староста протер глаза.

Воронья стая с самодовольным карканьем снялась с веток.

УМЫСЕЛ И ДОМЫСЕЛ

Повсюду, куда ни глянь, искрилось на солнце, полыхало холодным белым светом, проблескивало

колючими лучиками зимнее царство льда и снега. Еловые лапки оторочила сосульчатая бахрома.

Снег подернулся коркой, дорога обледенела, превратилась в сплошной каток – рай для ребятни и ад

для всадников.

В лесу лошадь еще могла пройти, держась кромки снега вдоль заиндевевшей тропы, но стоило мне

выехать на опушку, как стало ясно, что сегодня мы со Смолкой окажемся единственными

путешественниками на этом тракте. Начиная с опушки, дорога резко ныряла вниз, под горку, и урони

я сапог, он беспрепятственно доскользил бы до колодезного журавля у самого въезда в деревню – то

ли Прилуки, то ли Разлуки, то ли Разводы, я никак не могла запомнить ее название, хотя уже пару

раз проезжала мимо. В мои планы не входило задерживаться тут и сегодня – я рассчитывала попасть

в село Кружаны до наступления темноты, и пока что путешествие проходило без сучка и задоринки:

ярко светило солнце, ветра не было, туч тоже, легкий приятный морозец не усиливался, но и не

спадал. – Давай, Смолка, – велела я, чуть касаясь острыми каблуками антрацитовых боков лошади.

Смолка всхрапнула и пошла вперед, скрипя по льду когтями. Я оглянулась. На льду позади нас

оставались длинные глубокие царапины в ореоле голубовато-белой крошки. Зад лошади

подозрительно задрался вверх, Смолка припала на передние ноги, используя их как тормозные

рычаги. Эх, зря я не спешилась перед спуском… это же все-таки не низкие сани, а довольно рослая и

упитанная лошадь; хорошо, если у нее просто разъедутся ноги, а вдруг она завалится на бок, подмяв

всадницу? Обошлось, под горой, на расчищенной от снега дороге, Смолка выровнялась, когти сомкнулись,

приняв форму копыт.

Никто не видел, как мы скользили по склону, никто не вышел нас встречать. Домишки бодро

дымили трубами, куры, зябко поднимая лапы, бродили по снегу, выклевывая примерзшие крошки.

Оранчица – так называлась деревня, о чем вешала шильда на въезде. Хм… неудивительно, что я

никак не могла ее запомнить. Возможно, корень слова был позаимствован из другого языка, в

белорском я ничего подобного припомнить не могла. Мы успели проехать ее насквозь и выбраться за

околицу, когда Смолка, а затем и я насторожили уши, пытаясь разобраться, откуда доносится крик,

имеющий к нам самое непосредственное отношение.

– Госпожа ведьма! Э-ге-гей! Стойте! – Источником звука оказался паренек лет тринадцати,

вылетевший из крайней избы в спадающих штанах, исподней рубахе и лаптях на босу ногу. –

Погодите! Я натянула поводья. Подождала, пока паренек поравняется со мной.

– Ну, что тебе?

– Помощь ваша срочно требуется! – выпалил он, едва отдышавшись.

– А что случилось-то?

– У нас упырь завелся! – гордо сообщил-похвастался мальчишка.

– И многих порвал?

– Троих, больше не успел! К нам рыцарь приехал! Он упыря убить пообещал!

– А я тогда при чем?

– Так не убил!

– Пожалел? – скептически фыркнула я.

– Да нет! Не сумел он упыря одолеть!

– Ага, поняла. И теперь вы хотите, чтобы я исцелила этого горе-упыребоя?

– Эге! И упыря тоже! – подтвердил паренек, начиная клацать зубами от холода.

Я заинтересованно откинулась на заднюю луку седла, скрестила руки на груди.

—Что-что, а упырей мне исцелять не доводилось!

– Нет, только рыцаря, упыря убить!

– И серьезно он ранен?

– Нисколечки, госпожа, ни единой царапины!

– Не тараторь, давай по порядку, а то я уже совсем запуталась. Что с рыцарем? И что с упырем?

– Ну, упыри – они же на кладбищах водятся и по ночам из могил вылазят, так?

– Самое распространенное заблуждение. Продолжай.

– Так вот, рыцарь снарядился и пошел на кладбище ночевать, а ночью мороз ударил, он и замерз

мало не до смерти. Утром мы с ребятами пошли посмотреть, значит, кто кого порешил, а его уж

снегом занесло, только шишак с пером из сугроба виднеется…

Взрыв дикого хохота смутил паренька – он умолк и подозрительно пригляделся к согнувшейся

пополам ведьме. Смолка неодобрительно фыркнула, оборачиваясь назад, чтобы проверить, все ли в

порядке с хозяйкой.

– Откопали? – поинтересовалась я, все еще подхихикивая.

– Откопали и салом с водкой растерли, только он, похоже, руки-ноги поморозил, пальцев не

чувствует. Как бы гниль горячечная не приключилась!

В Кружанах меня ждали неотложные дела, я должна была быть там не позже завтрашнего полудня, а

лучше – утром. Я взглянула на солнце. Пожалуй, удастся выкроить часок-другой, день уже начал

прибывать, стемнеет не скоро.

– Хорошо, веди. – Я спешилась, набросив повод на первый попавшийся колышек. Насколько я знала

Смолку, помимо воли ее не удержал бы и столетний дуб, привязь лишь давала ей понять, что я ухожу

ненадолго и следует ждать на месте.

Мальчишка развернулся и припустил обратно к избе. Я неторопливо пошла следом, пользуясь

возможностью размять ноги.

Рыцарь и впрямь был очень плох. Пышущий жаром, как раскаленный уголь, он лихорадочно

блуждал полубезумным взглядом по обшарпанной комнатушке. Пальцы рук и ног опухли и

почернели под ногтями. Крайняя степень обморожения, чего и следовало ожидать.

Я без промедления приступила к целительству. К счастью, совсем недавно я обновила дорожный

запас снадобий, и среди них нашлись подходящие настойки. С помощью трав и магии мне худо-

бедно удалось остановить воспаление и сбить жар. Конечно, рыцарь еще не скоро встанет на ноги и

сожмет в руках меч, но ампутация ему уже не грозила. Оставив два флакончика на столе и приложив

к ним рецепт, я сгребла в сумку остальные, приняла от хозяина условленный кладень за лечение и

уже собиралась покинуть избу, как вдруг рыцарь открыл глаза.

– Что… что случилось? – с трудом прохрипел он, осматриваясь по сторонам.

– Да ничего особенного, – равнодушно ответила я, зашнуровывая сумку. – Попытка взять упыря

измором увенчалась гангреной, но благодаря мне у вас опять появились шансы положить его в

честном бою, если, конечно, выберете для ночных бдений более теплое время года.

– А… это еще не самое плохое. – Больной с тяжелым вздохом откинулся на подушку,

– Хм. А что, с вашей точки зрения, может быть хуже? – Я аккуратно завинтила флакончик темного

стекла, обмотала тряпицей и убрала в сумку.

– Навара в деревне, – обреченно выдохнул рыцарь. – Он все видел… Это конец… я погиб…

С этими словами больной погрузился в забытье, оставив меня наедине с двумя противоречивыми

чувствами. Одним из них было страстное желание бежать из деревни куда глаза глядят, причем

немедленно и пока хватит сил. Вторым была моя профессиональная гордость. Бежать? Мне, магу-

практику первой степени? От Навары?! Позор!

Навару я знала хорошо. Пожалуй, слишком хорошо… Доводилось сталкиваться. Слава богу, тогда я

еще не являлась объектом его травли – Навара просто не счел меня достойным противником. С тех

пор многое изменилось; возможно, в худшую сторону, не спорю.

Итак, Навара. Если верить слухам, обнищавший дворянин, невесть кем и когда посвященный в

странствующие рыцари.

На рыцаря он походил меньше, чем я на монашку, как внутренне, так и внешне. Навара достигал мне

в лучшем случае до бровей, но компенсировал недостаток роста избытком веса, обладая плавно-

округлой фигурой гурмана. Черные тонкие усики, бородка-эспаньолка жидким клинышком,

стилизованная под козью, зачатки плеши, отороченные длинными волосами, собранными в хвостик

на затылке, – складывалось впечатление, что Навара дал обет носить облик шута до победы над

кровожадным драконом, спасения принцессы или иного благородного деяния. К сожалению,

благородные деяния не являлись смыслом его жизни.

Наварой в его крестовом походе двигала черная зависть.

Как падальщик, этот гнусный тип шел по следам героев, выспрашивал, вынюхивал и распускал

сплетни, до того логически продуманные и изощренные, что развеять их не было никакой

возможности. Раен Дольский, превосходный лучник и фехтовальщик, способный голыми руками

задушить вурдалака, с удивлением узнал, что страдает нервным тиком, и потому нанимать его нельзя

ни в коем случае – непременно провалит задание. Далене Топаз, моей бывшей однокурснице,

закончившей Школу Чародеев с отличием, предъявили обвинение в шарлатанстве. Кивру

Ружанскому во время приема в королевском дворце подали копченых жаб на золотом блюде с

искренним убеждением, что единственной пищей этого отшельника и аскета являются земноводные.

Все трое безуспешно искали Навару уже несколько лет. Кивр, по воле случая разделивший со мной

обильную трапезу в городском трактире, клялся, что единственной жабой, которую он съест в своей

жизни, будет Навара, причем коптить его Кивр будет собственноручно.

Я подозревала, что именно с лёгкой руки Навары прослыла «самолюбивой, безжалостной стервой,

зело падкой на деньги». Во всем этом были свои положительные стороны – дурная репутация

автоматически повышала начальную ставку моего гонорара, но она же значительно поубавила число

работодателей. С некоторых пор ко мне обращались лишь в самых безнадежных случаях, когда все

остальные маги-наемники сказали решительное «нет». Потому я и предпочитала работать в глухих,

оторванных от суетного мира деревушках, куда еще не дотянулся длинный язык Навары.

– Госпожа ведьма, – прервал мои печальные размышления хозяин избы. – А как же насчет упыря?

Мне энтот милсдарь обещал его прикончить, а теперича и сам свалился, и работы не выполнил.

Может, вы возьметесь? Мне-то без разницы, кому платить…

– Вам-то, конечно, без разницы, но я, к сожалению, профессионал высшего класса…

– Дык оно и лучше!

– … и у меня своя тарифная сетка, – закончила я.

– А у меня теща, – мрачно сказал мужик, – была, упыриное чрево ей пухом. Прямо сказать, слезами

по ней никто особо не истекал, поскольку баба была еще та, но мой, зятя, прямой долг оказать ей

хоть какое уважение, иначе жена со свету сживет. А меня на тот свет не шибко тянет, к теще-то. Вот

и означил я награду за упыря – наследство покойной, что в чулке под ее кроватью схоронено было. А

из своего кармана я за тещу платить не намерен, уж извиняйте. Она мне при жизни больше крови,

чем тот упырь, попортила.

– И много теща прикопила?

– Что-то около двадцати кладней мелочью, я точно и не считал.

Двадцать золотых меня вполне устраивали. Не бог весть что, конечно, но, кабы не спешка, возможно,

его предложение меня бы и заинтересовало.

Я вынуждена была отрицательно покачать головой.

– Нет. Извините, но у меня нет времени, и двадцатью кладнями задержка не окупится. Поищите

кого-нибудь другого на роль доблестного борца с тьмой.

– В харчевне еще один рыцарь остановился, Наварой кличут, – солидно сказал мальчишка. –

Рассказывал вчерась, как упырей умерщвлять надобно, – слезами девичьими горючими. Зря его

милсдарь Ревер не послушался – он тоже в харчевне сидел, пиво пил, а как услышал Наварин сказ,

аж в лице изменился, зубами заскрежетал и глаголет: «Вы, мол, не слушайте его, потому как энтот

Навара суть великий трус и обманщик, единственно языком воевать горазд, а упыря токо в бадейке

видал, когда за водой нагинался!»

– А вы, госпожа ведьма, что скажете? – обратился ко мне хозяин. – Сумеет он упыря изничтожить

или только бахвалится?

Я собиралась разразиться гневной обличающей речью в адрес «рыцаря», но внезапно возникшая

идея заставила меня прикусить язык.

– Возможно, Навара и любитель приврать, – осторожно сказала я, – но с мечом обращаться умеет.

Давайте сделаем так: я осмотрю кладбище – скажем, за пару кладней, – обнаружу упыриное логово,

но, поскольку мне надо спешить в Кружаны, ночи дожидаться не буду, а дам Наваре подробные

инструкции, он упыря и уложит. Ему же и заплатите.

– По рукам, – без колебаний согласился хозяин. – Пойду с ним поговорю.

– Но мы ведь еще не знаем, с чем имеем дело. Сначала надо осмотреть захоронение. Я сама

поговорю с Наварой, чуть попозже. Пусть только ваш сын покажет мне дорогу к кладбищу.

– Я и проводить могу! – охотно вызвался мальчик.

– Сиди дома! – прикрикнул на него отец. – Бабушка уже допровожалась…

На кладбище было… холодно, только и всего. Солнце плясало на кольях оградок, могильные плиты

притаились под шапками снега. О нечисти, упырях тем паче, речи даже не шло. На редкость

спокойное захоронение. Я гуляла по дорожкам, как по аллейкам в городском парке, рассматривая

памятники и дыша свежим воздухом, пытаясь угадать, в каком сугробе скоротал ночь мой пациент.

Почувствовав назойливые уколы мороза в ступнях, я решила, что с лихвой отработала свои два

кладня, и повернула к воротам. Выйдя за ограду кладбища, я наткнулась на знакомого мальчишку.

– А ты что тут делаешь?

– Посмотреть охота… – признался паренек. – Ну как, нашли упыря?

– Нашла, – солгала я.

– А чего тихо так было?

– Потому что днем упырь спит в своей могиле глубоко под землей. – Все-таки иногда суеверия

играют нам на руку. Мальчишка принял мое объяснение за чистую монету, не интересуясь, как

мертвяк еженощно выбирается на белый свет сквозь пятиаршинный слой мерзлой земли и

могильную плиту. – Проводи меня в корчму, надо поговорить с Наварой.

– Идемте, – согласился мальчик. – Он-то о вас уже вовсю разговаривает с самого утра. Мол, та

самая… – Что?!! Поподробнее, пожалуйста!

Та самая… Навара провел неплохую работу! Оказалось, я ворую маленьких детей, испепеляю храмы,

вымогаю деньги у сирых, обижаю убогих и ничего иного не умею, как только снимать порчу и сглаз,

мною же наведенные.

– Трепло репейное, – ругнулась я сквозь зубы. – Хоть бы что новенькое выдумал.

– Так он не взаправдашний рыцарь? – неподдельно огорчился мальчик. – А так здорово сказывал, как

с чудищами бился! Вот бы, думаю, в деле поглядеть…

– Поглядишь… – пообещала я мальчишке. – Ох как мы все на него поглядим… Только мне от тебя

потребуется небольшая услуга. Доведешь меня до корчмы – и стрелой лети домой, попроси у отца…

– Я наклонилась и прошептала мальчику на ухо несколько слов. – …и сразу принесешь ее мне.

Понял? – Понял, госпожа ведьма. Есть у нас одна такая, ну вовсе никудышная, батя столько раз выбросить

собирался, да все руки не доходили.

– Вот и молодец. Пошли.

Не заметить Навару в переполненной корчме было трудно. Облокотившись на стойку, окруженный

простым людом и жбанами с пивом, он витиевато разглагольствовал о застойных явлениях в

мировой науке и магии. До меня доносились лишь обрывки его маловразумительных, зато

высокоинтеллектуальных речей: «…ибо, по своему скудоумию, они никогда не смогут подняться до

понимания качественного уровня…» Все внимание ничего не понимающих, но восхищенных

слушателей было сосредоточено на иноземном госте, но сам оратор был начеку.

– О нет! – притворно застонал Навара, увидев меня. – Бедный Ревер! Неужели вам не удалось

отыскать настоящего знахаря?!

– Кто ж в такую погоду из дому нос высунет? – резонно заметил мальчишка. – Хвала богам, ведьма

мимо проезжала! Она милсдаря Ревера живо на ноги поставит!

– Что ж, дай боги. – Навара сочувственно покачал головой и отхлебнул из кружки, посверкивая на

меня глазами из-за ее глиняного края.

– Приветствую, досточтимый Навара! – елейным голоском пропела я, провожая взглядом

убегающего мальчишку. – Как ваше драгоценное здоровье?

«Рыцарь» опустил кружку, обнажил в улыбке два ряда крупных белых зубов и издевательски

поклонился: – Вашими молитвами, госпожа ведьма, исключительно благодаря вам я нахожусь в столь добром

здравии! – Рада слышать. Ну что новенького на ниве слухов? – как можно более приветливо продолжала я,

присаживаясь за угловой стол. – Как ваши успехи? Сколько репутаций вы загубили в этом году? Чья

голова пополнила коллекцию ваших трофеев?

Навара еще раз улыбнулся, неопределенно пожал плечами, не принимая открытого боя, и вернулся к

прерванному разговору с собутыльниками. Красотка-разносчица приняла у меня заказ и поспешила

на кухню. Когда она проходила мимо стойки, Навара перехватил девицу за локоть и что-то

прошептал ей на ухо, попутно вытряхивая из кошелька серебряную монету. Девушка кивнула,

опустила монету в карман передника и пошла выполнять мой заказ. Ждать пришлось недолго, время

было обеденное – вся еда была горячая и свежая, приготовленная загодя с учетом наплыва клиентов.

– А это что такое? Я не заказывала! – Я решительно отодвинула в сторону пузатую винную бутыль,

оплетенную соломой.

– Это от господина у стойки, – заговорщически прошептала девушка, указывая глазами на Навару.

Я стиснула зубы. Дело в том, что я совершенно не переносила спиртное, очень быстро хмелея и

теряя контроль над и без того неуправляемым языком. Прекрасно зная об этой особенности своего

организма, я никогда не пила напитков крепче наливки, да и той старалась не злоупотреблять –

рюмку-другую и довольно. Откуда Навара прознал о моей питейной слабости? Неужели побывал в

Варокче? Там я действительно слегка покуролесила под хмельком – первый и последний раз в

жизни. – Верните ему. Хотя нет, лучше заберите себе. Если «господин у стойки» выпьет за мое здоровье, я

рискую упасть замертво.

Девушка ничего не поняла, тем не менее поблагодарила за подарок и унесла бутыль обратно на

кухню. Я безо всякого аппетита ковырялась в миске отварного картофеля с мясной подливой, поглядывая то

на дверь корчмы, то на Навару. Усатый проходимец развлекал свою компанию пространным

монологом, из которого до меня долетали лишь невнятные обрывки слов, причем то один, то другой

из его собутыльников оборачивался, чтобы посмотреть на меня, и заходился хохотом.

Наконец я дождалась своего гонца.

– Вот, госпожа ведьма, принес! – Мальчик поднял над головой лопату на кривом черенке. – Ржавая,

как вы и просили.

– Госпожа ведьма решила заняться разработкой золотых приисков? – вежливо поинтересовался

Навара. Не обращая внимания на хохот завсегдатаев, я взяла у мальчишки лопату и, подойдя к Наваре,

торжественно вручила-всучила ему орудие копания.

– Зачем она мне? – неподдельно удивился «рыцарь», рассматривая лопату.

– Как это – «зачем»? – Мое удивление было куда более фальшивым. – Выкапывать упыря.

– Что?!

– До полуночи вы должны откопать упыря и окропить его горючими девичьими слезами, этим

проверенным веками эликсиром, дабы обратить кровопийцу во прах, – охотно разъяснила я.

В корчме воцарилась гробовая тишина.

– Нет уж, увольте, – Навара попытался вернуть мне лопату, но я заложила руки за спину и сделала

шаг назад.

– Навара, неужели вы не хотите спасти деревню? – притворно ужаснулась я, обводя взглядом битком

набитую корчму. – Подумайте о женщинах… детях…

Глядя на испитые, заросшие щетиной лица селян, было очень трудно думать о чем-либо ином, кроме

вреда алкоголя, но я достигла своей цели. Толпа заволновалась, зашумела.

– Что ж ты, ведьма, сама к упырю в могилу не полезла? – подозрительно спросил корчмарь. – Чай,

твое это ремесло – нежить изничтожать!

– Увы, увы… – Я покачала головой в притворной скорби. – Все, что говорил обо мне этот

благородный рыцарь, – правда. Мое ничтожное искусство бессильно против этой кровожадной

твари. И лишь вы, Навара, способны избавить от нее мир. Умоляю вас, не отказывайтесь! Не

лишайте этих славных людей последней надежды!

«Славные люди» испуганно зашушукались, переглядываясь и подталкивая друг друга локтями. Не

давая Наваре опомниться, я сняла со стены плетенку чесноку и надела ему на шею.

– Это принесет вам удачу! Возвращайтесь с победой, благородный рыцарь! – Я позволила слезе

умиления скользнуть по моей левой щеке. – Мы будем за вас молиться!

– Госпожа ведьма, я вынужден с прискорбием заметить, что ваше психическое здоровье оставляет

желать лучшего! – Навара отбросил лопату и начал сдирать с шеи плетенку – видать, разозлился не

на шутку.

– Погодь, погодь, лыцарь! – вперед выступил видный рыжебородый мужик, судя по всему – староста

Оранчицы. – Ты что же это, отказываешься? Детишек малых на лютую гибель обрекаешь?

– Уважаемый Годеш, при всем моем смирении и долготерпении осмелюсь заявить, что большей

чуши из уст ведьмы я не слыхал со времен посещения гадального шатра, где мне предрекли смерть в

младенческом возрасте, из коего, как вы могли заметить, я благополучно вышел тридцать лет

назад… В связи с чем вынужден откланяться! – раздраженно бросил Навара и начал было

проталкиваться к выходу, но селяне сомкнули ряды, как передняя линия щитников на поле брани.

Тоскливо глянув на дверной проем, Навара принял свой последний, безнадежный бой:

– Давайте мыслить логически. Если ведьма не смогла уничтожить упыря, то что могу сделать я,

простой смертный?

– Все мы смертны, – улыбнулась я. – Но вы сильный мужчина, а я слабая женщина. Вы превосходно

владеете мечом, я же никогда не держала в руках ничего тяжелее ножа для резки хлеба. Колдовство?

Закаленная сталь – вот лучший союзник в борьбе с нежитью. Мой удел – порча и сглаз, ваш –

доблесть и слава, так давайте следовать велению судеб!

– Скажите прямо – вы струсили! – попытался спровоцировать меня Навара.

– Я струсила, – послушно повторила я, стыдливо опуская очи долу. – Никогда в жизни мне не было

так страшно… иначе я не унизилась бы до просьб о помощи. Прошу вас, помогите! На вас вся

надежда! – А не захотит помогать – так мы его на кол! – донесся чей-то мрачный голос из сплоченных рядов

трудящихся. Староста одобрительно погладил бороду.

– Да хочу я, хочу… очень хочу! – пошел на попятный Навара. – Вот только вряд ли сумею. Я же не

всемогущ. Упыря изничтожить – это, я вам скажу, не кабана заколоть, необходимы специальные

знания, опыт, так сказать, навыки убиения…

– Так что ж ты давеча про енто самое убиение весь вечер брехал, честному люду голову морочил? –

Мрачный голос принадлежал кузнецу, дюжему детине в длинном кожаном переднике, испещренном

черными точками от летящих из горнила искр. – С брехунами у нас разговор короток, без дегтю и

перьев ишшо ни один не уходил!

Толпа одобрительно загудела. Стало ясно, что без трупа – упыриного или Навариного – дело не

обойдется. – Ну хорошо, уговорили, – сдался Навара, поднимая руки в знак согласия. – Откопаю я вам этого

проклятого упыря!

«…а ведьму – закопаю!» – явственно читалось в его глазах.

Толпа радостно взревела, в воздухе закувыркались шапки.

– Да здравствует Навара! Хвала отважному рыцарю! Айда на кладбище! Показывай упыриное

лежбище, ведьма!

– А слезы горючие мы вам мигом достанем! – оптимистично пообещал староста. – У бабы слезу

выбить – за косу раз дернуть, а девок посадим лук шинковать. Накапают полный жбан, высшего

качества! – Но кол и деготь я все-таки попридержу… – протянул басом явно разочарованный кузнец.

Толпа потянулась на кладбище, как на народное гулянье, – со свистом, гиканьем, шуточками-

прибауточками. Впереди шла я с лопатой наперевес. За мной четверо дюжих мужиков несли на

руках Навару, чья натянутая улыбка то и дело сменялась гримасой тоскливого отчаяния. По пути к

завсегдатаям корчмы присоединились женщины, дети, старики, собаки и даже белый гусь,

торопливой развалкой бегущий вслед за людьми. Такой веселой процессии старое кладбище еще не

видывало. – Здесь! – Я воткнула лопату в сугроб. Передние ряды алчущих зрелища селян попятились, Навару

спустили на землю.

– Какая же это могила? – недоуменно почесал в затылке староста. – Ни креста, ни надгробья…

– Кто ж ему, кровопийце, надгробье смастерит? – парировала я. – А крест упыри на дух не переносят,

сами знаете.

Я специально выбрала свободный от могил участок – не стоит тревожить покой мертвых даже ради

увеселения живых. Пусть Навара попотеет, вскапывая скрепленную морозом и березовыми корнями

целину. – Пущай копает, – скомандовал все тот же неулыбчивый кузнец. – Солнце скоро вниз покатится, а

земля и без того мерзлая.

Селяне затаили дыхание.

Навара повертел в руках лопату, неуклюже попытался снять ею верхний пласт снега, но ржавое

железо лишь скользнуло по толстой корке льда.

– Скажите, уважаемая, а это принципиально, кто будет копать? Может, возьмемся за лопаты всем

миром? А там уж я не оплошаю, выйду на упыря один на один.

– Исключено, – мстительно сказала я. – Упырь – это как хлебная опара, его не должны касаться

чужие руки, иначе не поднимется.

Женщины одобрительно зашушукались, признавая во мне знатока кулинарных тонкостей. Навара

представил поднимающегося из кадушки упыря, смачно сплюнул и тюкнул лопатой по снегу, как

ломом. На сей раз ему удалось пробить в ледяной корке узкую щель.

Я посмотрела на солнце. И правда, оно больше не поднималось над горизонтом, заметно кренясь

вниз, на закат. Времени оставалось в обрез. Жаль, я так и не увижу, чем увенчается каторжный труд

Навары. – Помните, Навара, ровно в полночь упырь начнет оживать! – зловеще провыла я, стараясь нагнать

как можно больше страху на селян. Ветер взъерошил мои длинные рыжие волосы, в черной глубине

зрачков зажглись алые искры. – Сначала он откроет глаза… Потом протянет к вам свои холодные

когтистые лапы…

Войдя в роль, я протянула руки к кузнецу и патетически потрясла его за шиворот. Бедолага стоял ни

жив ни мертв, его голова моталась взад-вперед в такт моим рывкам.

– …потом он прильнет к вашей шее… прокусит яремную вену… и начнет пить теплую, сладкую,

тягучую, алую кровь!

Кузнеца я кусать не стала, он и без того побелел как простыня и издавал нечленораздельные хрипы,

слабо пытаясь вырваться.

– Так вот, если он сделает все это прежде, чем вы окропите его девичьими слезами, – я разжала руки

и аккуратно расправила на кузнеце смятый воротник, – то весь сегодняшний труд пойдет насмарку.

Так что постарайтесь не оплошать. Ну что ж, было очень приятно с вами всеми познакомиться,

особенно с вами, досточтимый Навара, я навсегда сохраню в памяти теплое воспоминание об этом

великом дне. Прощайте, и – успехов!

Я ушла с кладбища, не оглядываясь. Иначе кто-нибудь мог увидеть злобную ухмылку, блуждающую

на моих губах.

Но далеко уехать мне не удалось. Почти сразу за околицей меня снова перехватили – на этот раз

посланник от Орсаны Светокрасы. Лошадка, на которой он ехал, была приземиста, мохнонога,

экипирована шипастыми подковами и лишь благодаря этому не поскальзывалась на каждом шагу.

– Госпожа ведьма, моя госпожа Светокраса приносит вам свои искренние извинения, как и прочим

гостям. К ее огромному сожалению, свадьба откладывается.

– Что, снова поругалась с Роларом? – усмехнулась я. – Замок устоял?

Орсана, очаровательная женщина, в прошлом – наемная воительница, и была той самой причиной,

по которой я так рвалась в Кружаны. Помолвка состоялась еще осенью, венчание было назначено на

завтра, а сегодняшняя ночь отводилась под девичник, на который я, как подружка невесты, просто не

имела права опаздывать.

– Да нет, не ругались, напротив – воркуют, чисто голубки. Молодые-то хоть сейчас готовы под

венец, а вот гости подкачали – вы гляньте, какая гололедица вторую неделю стоит. Кто вовсе ехать

отказался, кто рискнул, да с крыльца возвратился. Соседи-то придут, да ведь приглашения по всей

стране разосланы, некоторым и недели не хватит, чтобы до Кружан добраться. А в самом замке дела

и того хуже – каменные лестницы песком ежедневно посыпают, да толку чуть, ведь перед свадьбой

такая суматоха да беготня поднимается, что слуги под ноги вовсе не смотрят. Так что сейчас там не

замок, а скорбный лазарет. Привратник ногу сломал, кухарка руку. Конюх так головой о поручень

ударился, что лошадей не узнает, скакового жеребца от жеребой кобылы отличить не может. Орсана

гонцов в разные стороны разослала, велела перед гостями извиняться и по домам их заворачивать.

Кому ближе до Кружан, чем до дома, – милости просим, мы гостим завсегда рады, только вот на

свадьбу торопиться уже не надо – на три месяца ее отложили, до весны.

Я сказала гонцу, что все-таки приеду в Кружаны, но завтра. Пусть Орсана не переживает из-за

покалечившихся слуг, я постараюсь помочь невезучим торопыгам.

Честно говоря, я даже обрадовалась изменению матримониальных планов Орсаны. Меня терзали

угрызения совести. Не из-за Навары – из-за упыря. Жители поверили мне, успокоились, ослабили

бдительность – а упырь тут как тут, только спасибо мне скажет!

Вспомнив о двадцати кладнях, я окончательно смирилась с отменой свадьбы.

Вторая половина дня прошла в поисках упыря. Настоящего. Увешанная амулетами, как бродячий пес

репьями, я обшарила все окрестные овраги, буераки, разрушенные дома и даже заброшенные волчьи

норы. Упыря не было. Учитывая опыт общения с простым народом, я не концентрировалась на слове

«упырь», зная, что для селян оно означает любую нежить, упырей в том числе. В лесу жили

лесовики, в воде водяные, в домах домовые. Упыри пили кровь, вурдалаки ели мясо. Руководствуясь

данными этологическими познаниями, я искала нечто странное, кровожадное и острозубое.

И не находила.

Опросила родственников и соседей погибших. За прошедшую неделю упырь потребил одну девочку,

одного мужчину и одну престарелую тещу, из чего следовало, что в еде он неприхотлив и справиться

может с кем угодно. Все жертвы в момент гибели находились вне зданий, значит, сквозь стены

«упырь» проникать не умеет. Поинтересовалась, пропадали ли в деревне собаки, кошки, крупный и

мелкий рогатый скот. Нет, не пропадали. По ночам ничего в окна не скреблось, не завывало? И

скреблось, и завывало, и стучало, и бухало, и вообще последние двадцать лет никакого покою от

нечисти нетути. Есть ли у кого какие подозрения? Подозрений высказалось такое множество, что

деревня в их свете выглядела сплошным упыриным кодлом.

В общем, толку чуть. Продолжая размышлять о загадочной твари и горько сожалея о невозможности

осмотреть трупы – их сожгли, опасаясь возвращения покойных родственников в новом зубастом

обличье, – я незаметно для себя вышла к кладбищу.

Отрадное зрелище открылось моему усталому взору. Скинув на землю кольчугу, Навара в поте лица

«копал упыря». С нижних веток берез за ним жадно наблюдали серые вороны, изредка

перекаркиваясь хриплыми голосами, – очевидно, рассчитывали на скорую поживу. Раскопки

заинтересовали не только птиц. Мимо кладбища то и дело проходили люди, чтобы посмотреть, как

идут дела у отважного упырекопа. Заложив руки за спину, солидно прогуливался староста.

Мальчишки – те вообще не слезали с ограды и окрестных крыш.

Вдосталь налюбовавшись мирной картиной зимних полевых работ, я решила поближе ознакомиться

с ходом эксгумации.

При виде меня Навара приостановил раскопки, воткнул лопату в снег и оперся о черенок.

– Послушайте, госпожа ведьма, давайте прекратим этот глупый балаган. Вы не хуже меня знаете, что

никакого упыря здесь нет.

– Есть, – глумливо заверила я «рыцаря». – Вы копайте, копайте, не останавливайтесь. У вас не так уж

много времени. И учтите, за вами бдительно наблюдает вся деревенская ребятня, и не только.

– Зачем вы заварили эту кашу? Что я вам сделал?!

– Упаси боги, Навара, о чем вы? Теперь ваша слава охотника за нежитью разнесется куда дальше

моей! Обратите внимание, насколько благородны мои помыслы, в отличие от ваших!

– Так это месть?

—догадался «рыцарь».

– Подлая, низкая и гнусная, – охотно подтвердила я.

– Вы мне за это ответите! – пообещал Навара, выдергивая лопату, из сугроба. – Как вам не стыдно,

взрослой женщине, заниматься такими идиотскими розыгрышами? Дали бы хоть нормальную

лопату, а не эту жертву сырости и времени!

– Нормальной упыря не откопаешь.

– Это еще почему?

– Он ее отведет.

– Рукой, что ли?

– Нет, силой мысли. Откопаете вместо упыря, скажем, тещу своего работодателя, вот смеху будет!

Он с такой радостью ее захоронил, что вряд ли обрадуется вашим археологическим изысканиям.

– Тьфу, и как вам в голову такая ерунда лезет? Вы мемуары не пробовали писать?

– Зачем? Вы великолепно справляетесь с моими мемуарами и без меня.

– Ну можно я хотя бы костер разведу? Земля – как камень!

– В откопке упыря надлежит пользоваться исключительно механическими средствами, – ядовито

заверила я.

– Тогда по крайней мере оставьте меня в покое! Вы же вроде куда-то спешили?

– Ради вас, Навара, я готова пересмотреть свои планы.

– Ради вас, госпожа ведьма, я не поленился бы выкопать еще одну могилу, – сквозь зубы заверил

меня Навара.

До темноты Наваре удалось пробить-прокопать верхний мерзлый слой земли, и работа пошла

быстрее. Горка черной земли вокруг неширокой ямы стала расти на глазах. Какая-то добросердечная

девица приволокла на кладбище горшок с горячими щами, и рыцарь мрачно поужинал, сидя на

ограде. Чем выше полная луна поднималась над кладбищем, тем меньше находилось охотников составить

ему компанию. Последними посетителями раскопок были мы со старостой.

– Вот вам, господин хороший, слезы девичьи, самые что ни есть горючие. – Староста протянул

Наваре склянку сомнительной чистоты, до середины заполненную мутноватой жидкостью.

– Настоящий самогон, – попытался пошутить Навара, но под грозным взглядом рыжебородого

осекся и бережно принял сосуд с драгоценной влагой.

– Можете гордиться собой, Навара, – добавила я, выждав, пока староста удалится на безопасное

расстояние. – Из-за вас рыдала вся женская половина деревни, включая столетних бабок. Я своими

глазами наблюдала, как они полной грудью вдыхали стратегические запасы шинкованного лука.

– Лучше скажите, долго мне еще тут околачиваться?

– До первых петухов. Нет, до третьих, Так оно вернее будет! – мстительно поправилась я.

Навара смачно ругнулся:

– Утром я натравлю на вас всю деревню!

– Утром меня уже здесь не будет, – ухмыльнулась я.

– Госпожа ведьма, я вас ненавижу, – торжественно заявил Навара, поворачиваясь ко мне спиной и

возобновляя раскопки.

– Взаимно, – с достоинством ответствовала я, удаляясь.

Очень недовольная собой, я долго не могла уснуть.

Где он может быть? Что из себя представляет? Насколько опасен?

В избе было тихо. Хозяева уже улеглись, замолчал наконец младенец в люльке, и качающий его

мальчик на цыпочках прокрался к печи и шмыгнул под одеяло. Возможно, я бы и заснула, но

очнувшийся Ревер застонал и попросил воды. Я накинула куртку, зажгла свечу и, зачерпнув теплой

воды из стоящего на припечке горшка, присела на стул возле кровати больного. Пока он пил,

осмотрела свою работу и осталась довольна – опухоль заметно опала, и рыцарь уже немного

шевелил пальцами.

– Ревер, расскажите мне про упыря, – попросила я. – Вы его видели?

– Нет.

– А зачем пошли на кладбище? Неужели вы тоже верите в байки о самозакапывающихся мертвецах?

– Я увидел там кровь.

– В смысле жертвы?

– Нет, трупы нашли в разных местах деревни, один даже за околицей, да вы и сами это знаете, если

расспросили местных. Я увидел пятно свежей крови сразу за кладбищенской оградой, на нетронутом

снегу. Кровь словно капнула с дерева, но на дереве не было ни упыря, ни дупла, в котором он мог бы

скрываться днем.

– Это была человеческая кровь?

– Да, у меня есть специальный амулет для таких случаев. Пятно выглядело так, словно упырь

перепил и срыгнул часть крови, чтобы облегчить полет.

– Вполне вероятно. А ночью вы не заметили ничего подозрительного?

– Нет, ничего. Как я мог заснуть?1

– А вы помните, как засыпали?

– Нет… впрочем… сон накатил очень быстро, можно сказать, внезапно.

– Спасибо, теперь у меня есть хоть какая зацепка… О леший! Там же Навара!!!

Наспех одевшись, я с пылающим факелом в руке ворвалась на кладбище.

Меня поразила стоящая там тишина. Я всегда считала себя выше суеверий, но тут мне показалось,

что на могильных плитах как-то подозрительно мало снега – а ну как отъедут со скрипом в стороны

да как вынырнут из земли костлявые ручечки в обрывках белого савана?!

– Эй, Навара! – заорала я что есть мочи.

У ямы, не слишком выросшей со времени последней инспекции, никого не было. Только торчал из

сугроба черенок лопаты. На всякий случай убедившись, что в сугробе никого нет, я растерянно

огляделась по сторонам.

– Навара! Где вы? Вот леший…

– Ну здесь я, – неприязненно отозвалась серая тень, выходя из-за дерева. – Неужели вы думали, что я

ночь напролет буду заниматься раскопками исключительно ради пламенной любви к труду?

– А я думала, что тунеядство и мороз – вещи несовместимые, – парировала я, подавляя облегченный

вздох. – У меня есть чем погреться. – Навара продемонстрировал мне плоскую фляжку и, свинтив колпачок,

отхлебнул пару глотков. – Все ходите, контролируете? А может, сами хотите покопать? Уверяю вас,

это интереснейшее занятие.

– Глядя на вас, что-то не верится.

– Чем же в таком случае вызван столь поздний визит?

– Я за вас беспокоилась.

– Надо же… с чего вдруг такая трогательная забота о гнусном сплетнике?

– Кажется, я догадалась, кто такой этот таинственный упырь.

– Боюсь, мне придется вас разочаровать. Это не я. Честное слово.

– Как это ни печально, но я вам верю. – Краем глаза я заметила размытое движение между стволами

деревьев. Резко обернулась, прочертив факелом алую дугу.

– Нервишки пошаливают, госпожа ведьма? – сердобольно осведомился Навара.

Не отвечая, я напряженно всматривалась в темноту. Снег фосфоресцировал в лунном свете, на его

фоне стволы деревьев казались черными трещинами.

– Вы что-то видите? – В голосе Навары уже не было насмешки, его правая рука привычно легла на

рукоять ножа в притороченных к поясу ножнах.

– Нет. – Я перевела взгляд с дальних кустов… и вздрогнула от неожиданности.

Прямо передо мною, в каких-нибудь пяти локтях, на навершии могильного камня сидело,

нахохлившись, существо размером с петуха. За камень оно цеплялось задними толстыми короткими

совиными лапами; передние лапки, тоненькие, с длинными скрюченными пальцами, свободно

болтались вдоль тела, не доставая до опоры. Голова на длинной шее напоминала аистиную – плоский

лоб, длинный узкий клюв. Тело существа, за исключением кожистых крыльев, сверху донизу

покрывала шипастая чешуя, на спине переходящая в прилизанный гребень.

Поймав мой взгляд, тварь возмущенно приоткрыла клюв, по всей длине усаженный мелкими

острыми зубами. Звука я не услышала, но знала, что он есть и что означает. Выбросив руку в

защитном жесте, я поняла (не почувствовала), что все равно оседаю в снег – мгновенное забытье

смягчилось до сильного головокружения и слабости в ногах.

Внезапно тварь пошатнулась, взмахнула крыльями и, неловко соскользнув с надгробия, метнулась

вбок и вверх, пропав из поля зрения.

Сонная пелена перед глазами рассеялась. Обернувшись, я увидела, как Навара опускает руку.

– Чем вы в нее запустили?

– Девичьими слезами. Вместе со склянкой. Полагаю, теперь вы убедились в их чудодейственной

силе? – Да уж!

– Что это было?

– Й'инайти. Мелкая гарпия.

– Мелочь, а неприятно, – заметил Навара. – И что от нее можно ожидать?

Он как раз наклонился за лопатой, когда й'инайти, внезапно вынырнув из темноты, упала ему на

загривок. Навара завертелся волчком, пытаясь сбросить тварь, звучно хлопавшую кожистыми

крыльями. Клацанье зубастого клюва над самым ухом лишило Навару как душевного, так и

физического равновесия – поскользнувшись, он упал и несколько раз перекатился по обледеневшей

дорожке. Подмятая хищница издала пронзительный крик, больше напоминавший скрип несмазанной

калитки, и разжала когти. Прежде чем Навара успел протянуть руку к валявшейся рядом лопате,

й'инайти отскочила в сторону. Подпрыгивая, заковыляла в темноту и, по всей видимости, взлетела –

я услышала удаляющееся хлопанье крыльев над головой.

– С-с-скотина! – вырвалось у Навары. – Хорошо, кольчуга под горло…

– Что ж вы ее не схватили?!

– Эту пасть с крыльями? Увольте. Когда вы в следующий раз науськаете меня на упыря, будьте

добры избрать в качестве орудия железный сачок.

– Я бы схватила, – проворчала я, в душе признавая его правоту.

– Думаю, у вас еще будет шанс. Сомневаюсь, что мы навсегда лишились приятного общества сей

нимфы беспробудного сна, жертвой коего пал несчастный Ревер. Кстати, почему она его не тронула?

Да и нас сначала пыталась усыпить, а уж когда не вышло…

Перед моими глазами всплыла гравюра из фолианта «Нежить».

– Потому что й'инайти никогда не убивает вблизи своего гнезда.

Навара отнесся к моему заявлению весьма скептически:

– Она еще и гнезда умеет вить? Как ворона? Мало того, что вы заставили меня весь день копать

упыря, так теперь еще предлагаете всю ночь лазать по деревьям? Или, может, поручите заняться

лесоповалом? – Я вам ничего еще не предлагала. Можете вообще идти домой. Я вас прощаю.

– Нет уж, госпожа ведьма, теперь моя очередь отравлять вам жизнь.

Я вздохнула:

– Лучше бы посоветовали что дельное.

– Для начала потушите свой факел. Ночь лунная, а вы только выдаете наше местонахождение. Да и

сами из-за него ничего дальше пяти локтей не видите.

Я послушно окунула факел в сугроб. Обиженно зашипев, он угас. Навара оказался прав, глаза быстро

привыкли к лунному свету, достаточно яркому, чтобы разглядеть темные пятна гнезд в кронах

деревьев. – Думаете, одно из них? – задумчиво поинтересовался Навара.

– Скорей всего. Вы умеете стрелять из лука?

– Нет.

– Тоже мне рыцарь!

– Вот именно, рыцарь, а не бродяга-эльф. Кстати, у вас должно быть куда более разрушительное

орудие дальнего боя – как их там, пульсары, что ли? Такие светящиеся взрывающиеся шарики,

которыми дружески обмениваются боевые маги, прячась за спинами у заранее предназначенной на

убой пехоты.

– Вы что, там же вороны спят! Предлагаете заживо изжарить ни в чем не повинных птиц?!

– Тоже мне ведьма!

– Вот что, Навара, валите-ка отсюда. Людьми, как вы точно подметили и не замедлили сообщить

всем встречным-поперечным, я дорожу куда меньше птиц.

Навара догадался, что перегнул палку, и пошел на попятный.

– Будет вам, госпожа ведьма, обменялись любезностями – и хватит. Давайте заключим временное

перемирие. Я, несмотря на мои явные недостатки, лежачих не бью, особенно когда противник

подставляет под удар не спину, а совсем иную анатомическую область. Слегка отшлепать непутевого

– это завсегда и с удовольствием, а бить – увольте, несолидно.

– Ничего я вам не подставляю!

– Так подставите.

– Что?

– А как иначе я смогу подсадить вас на дерево?

– Меня?!

– У вас есть другие варианты?

Я немного остыла. Лазать по деревьям я умела, а большая часть гнезд располагалась на тонких

веточках, чересчур хрупких для поддержания упитанного мужчины в не менее увесистой кольчуге.

– Нет. Но двадцать берез я не осилю.

– И не надо. Вон оно. – Навара показал на березы-двойняшки, росшие из одного корня. На одной из

них, той, что перевешивалась через кладбищенскую ограду, было три гнезда, на второй – не меньше

десятка. —С чего вы взяли?

– Это все вороны. Еще днем я обратил внимание, что они старательно избегают наклонной березы,

прямо-таки шарахаются от нее – подлетят поближе и отворачивают.

– Так вы ворон считали, вместо того чтобы копать? – Я не удержалась, подпустила-таки шпильку.

– Если бы ваш неиссякаемый сарказм был равен вашему профессионализму, то нам не пришлось бы

коротать ночь в компании враг врага. Может, все-таки используете пульсар?

– Я полезу, – решила я. – Так оно вернее будет. Подставляйте спину!

– Левитировать, как я догадываюсь, вы тоже не умеете?

– Ночью?! Я похожа на некроманта?

– А на что вы вообще способны?

– Писать мемуары, – ядовито сказала я и полезла Наваре на спину.

– Поаккуратнее… что вы там отплясываете, как горная коза?

– У вас кольчуга скользкая.

– Так перебирайтесь на плечи, я выпрямлюсь! Ох…

– Что?

– Радикулит прихватил.

– Так вам и надо!

– Ну и вредина же ты! Становись ко мне на ладони.

– А ты оставь в покое мою… бедра.

Наклон березы играл мне на руку, а добравшись до сучьев, я и вовсе осмелела.

Первое гнездо оказалось пустым, лишь на дне белел обломок скорлупы. Два других находились у

самой верхушки, почти рядом. Я посмотрела вниз. Хорошо, что было темно – не так ощущалась

высота. Собравшись с духом, я продолжила нелегкий путь к вершине. Ветер, о наличии которого я даже не

подозревала, сосредоточенно и непрерывно выписывал березовой макушкой правильную букву «О».

И как вороньи яйца выдерживают эту болтанку?

Гнезда находились уже на расстоянии вытянутой руки, когда й'инайти вспомнила о своем

материнском долге и разъяренной фурией вырвалась из клубка омелы на сестринском березовом

стволе. Хлопанье крыльев и треск ломающихся веточек вовремя предупредили меня о нападении. Я

успела прижаться к стволу, и гарпия на бреющем полете пронеслась над моей спиной, чиркнув

когтями по куртке. Эффектно развернувшись на фоне луны, она пошла на второй круг. На сей раз я

прибегла к безотказному средству – завизжала ей в пасть, стараясь взять как можно более высокую

ноту. Й'инайти отшвырнуло в сторону, Навара зажал уши, в деревне зашлись лаем собаки.

Отыгранные мною секунды решили исход поединка. Оседлав ближайший сук, я высвободила одну

руку и третью атаку гарпии встретила во всеоружии.

Й'инайти пылающим клубком кувыркнулась в воздухе и, упав на землю, еще долго казалась яркой

точкой с высоты моего шаткого насеста. Я зачарованно следила за огоньком, пока он не погас.

Поравнявшись с гнездами, я убедилась, что Навара был прав. В левом лежал вороний скелет, в

правом – три темных шара правильной формы, каждое размером с мой кулак. Когда я протянула к

ним руку, самое крупное «яйцо» треснуло и из него, как улитка из раковины, поползла бесформенная

амебоподобная масса. Не дожидаясь появления ее братиков и сестричек, я столкнула гнездо вниз.

Уже в полете оно вспыхнуло и рассыпалось искрами, настигнутое боевым пульсаром.

– Точно в яблочко! – донесся до меня одобрительный возглас Навары. – Вы не так уж безнадежны,

госпожа ведьма!

– Ха, вы меня еще не зна…

Попытка нашарить ногой нижнюю ветку обернулась провалом, на руках я удержаться не смогла и

камнем полетела вниз.

Мне показалось, что прошли века свободного полета, прежде чем я довольно сильно ударилась

спиной обо что-то жесткое и сообразила – можно открыть глаза.

Навара продолжал сжимать меня в руках, даже лежа на спине в сугробе.

– Хорошо ловите, господин рыцарь.

– Хорошо падаете, госпожа ведьма. Может, вы все-таки встанете со своего покорного слуги?

– Спасибо.

– Я не ослышался? Вы меня поблагодарили?! Или это очередное проявление вашего своеобразного

чувства юмора?

Я неловко поднялась, массируя ушибленный локоть:

– Навара, вас даже благодарить противно. Вы способны задушить самый благородный порыв.

– И это говорит ведьма, чья прихоть выставила меня идиотом перед целой деревней?

– Еще не выставила.

– Неужели?! – скептически хмыкнул Навара.

– Да, у нас еще есть время сочинить леденящую душу историю об откопанном упыре, девичьих

слезах, отважном рыцаре и могучей ведьме. А затем с чистой совестью поделить обещанные

двадцать кладней.

– Если вы думаете снискать этой жалкой суммой мое прощение, то вы глубоко заблуждаетесь,

госпожа ведьма, – с величественным презрением заявил Навара.

Но деньги взял.

Как ни странно, никаких репрессий со стороны Навары не последовало. Впоследствии мы не раз

встречались в селениях и на трактах, всегда случайно, обменивались вежливыми кивками,

перебрасывались парой ничего не значащих слов и расходились в разные стороны, не упоминая друг

о друге ни хорошо, ни плохо.

В конце концов, некоторые люди тратят всю жизнь на то, чтобы найти достойного противника.

Факт взаимного существования приносил нам обоим несказанное удовлетворение.

РОЙ Скучная пора – осень. Красивая, сытная, но – скучная. Работы почти никакой: ссыпанному в амбары

урожаю не страшны дожди и засухи, летние хвори миновали, а зимние еще не подоспели, нечисть,

если где и водилась, за лето отъелась и поутихла. Зимой, конечно, она снова оголодает и вернется,

но, увы, осторожные крестьяне предпочитают не будить лихо, пока оно тихо.

Не сказать чтобы мне тоже особенно хотелось коротать ночи в каком-нибудь сомнительном овраге, в

придачу к гонорару зарабатывая насморк под мелким, но неотвязным осенним дождем.

Удивительное дело: теплая и сухая погода может стоять неделями, пока в один прекрасный день мне

не подвернется работа на свежем воздухе, а там уж все к моим услугам: дождь, град, внезапный

заморозок или ураганный ветер, отклоняющий заклинания.

Денек выдался погожий, с утра небо не омрачало ни единой тучки. Лошадка неторопливо трусила по

едва приметной полевой тропке, я, расстегнув кожаную куртку, обмахивалась берестяным свитком-

объявлением, сорванным с придорожного дерева, и очень надеялась, что место «свадебного колдуна»

еще не занято. Беспокоилась я, скорее всего, напрасно – вряд ли кому-нибудь еще из

дипломированных магов взбредет в голову шляться по глухим деревням в поисках работы, а местные

знахари-самоучки мне не конкуренты.

Смолкины копыта гулко застучали по дощатому мостику, перекинутому через узкую, наполовину

заросшую тростником речушку. Н-да, обидно будет упустить такую работенку: с утра до вечера сиди

себе за свадебным столом, ешь и пей вволю, усиленно делая вид, будто оберегаешь молодых от

порчи. А в конце застолья не помешает проникновенно так, устало намекнуть свежеиспеченному

тестю или свекру (смотря кто платит), что только благодаря твоим титаническим усилиям молодые

не скончались в первую же брачную ночь от безуспешных происков нечистых сил.

С горбинки мостика уже просматривалось село – десятка три ухоженных домиков, крытых свежей

соломкой. Издалека бросались в глаза спелые тыквы в бороздках перепаханных полей. А еще

дальше, за домами, полями и холмами, у самого леса ярким солнечным пятном подменяла луговую

траву спелая пшеница.

Я даже остановилась и приподнялась на стременах. Нет, не померещилось. Небольшое, круглое поле,

играющее золотыми бликами. И ни одной полегшей плешинки, несмотря на довольно капризное,

ветреное и дождливое лето. Интересно, кому это взбрело в голову расчищать и засевать поле так

далеко от жилья? Дураку ясно, что большая часть урожая достанется зайцам, кабанам и птицам. К

тому же все рачительные хозяева давным-давно сжали колосья, обмолотили зерно и сметали пустую

солому в стога.

– Что скажешь, подруга?

Смолка, заядлая потравщица беспризорных злаков, одобрительно всхрапнула и тут же боязливо

прижала уши. Слух у моей лошадки тоньше упыриного, не слышит она только моих гневных

окриков и понуканий, зато способна за десятки верст отличить волчий вой от собачьего и вывезти

меня к селению, одному-единственному на бездорожную, лесистую округу. Но внезапную тишину

мы распробовали одновременно. Кормившиеся на реке утки забились в тростник, примолкли

кузнечики, оставив нас наедине с недобрым шелестом травы.

Я обеспокоенно покрутила головой. Долго теряться в догадках не пришлось – со стороны деревни на

нас надвигалась маленькая, но очень несимпатичная тучка, сопровождаемая ровным зловещим

гулом. – Не ерунди, Смолка, – преувеличенно бодро сказала я, на всякий случай застегивая куртку и пряча

руки в карманы. – Это всего лишь рой. Он нас не тронет.

Ничуть не убежденная, лошадка пригнула голову, недоверчиво косясь на небо. Рой шел высоко, от

основного клуба тянулся мутный заостренный хвост. Гул постепенно нарастал, пульсируя в висках.

Очень неприятный, угнетающий звук, даже если знаешь, что роящимся пчелам нет никакого дела до

замершей внизу жизни, им лишь бы благополучно довести матку до загодя присмотренного улья или

дупла. И все-таки что-то мне в них не понравилось. От деревни рой летел быстро, а над нами завис, словно

присматриваясь. Или прицеливаясь. Кобыла нервно заплясала на месте, выбивая дробь на досках. С

трудом удерживаясь в седле, я попыталась отпугнуть надоедливых тварей дымом, но они не

соблаговолили выслушать заклинание до конца, восприняв его как сигнал к атаке. Левую щеку

обожгло болью, и в тот же миг Смолка, не раздумывая, боком скакнула через поручень моста.

Несмотря на неказистые берега, речушка оказалась довольно глубокой, а вода, накрывшая меня с

головой, – холодной и затхлой. К счастью, мне хватило самообладания не выпутывать ног из

стремян, а, напротив, прижаться к лошади, обхватив ее руками за шею. Смолка плавала, как рыба, то

есть проворно и глубоко под водой, подолгу обходясь без воздуха. Я зажмурила глаза, стараясь не

думать о вдохе и всем телом ощущая встречное сопротивление воды, запускающей щупальца за

ворот куртки.

Мы вынырнули ниже по течению, в самой гуще тростника. Он предательски затрещал, раздвигаясь,

но, к счастью, пчелам и в голову не пришло искать нас в ста локтях от моста. Мутная вода скрыла

наше позорное бегство, и они были уверены, что рано или поздно мы объявимся на прежнем месте и

веселье продолжится.

В ужаленной щеке ворочались раскаленные клещи. Меня и прежде кусали пчелы, но я то ли забыла,

как это больно, то ли проклятая тварь впрыснула мне тройную дозу яда чем-то вроде зазубренного

штопора. Со временем боль не утихала, отдаваясь в шею и висок. Заговаривать ее по горячим следам

я не решилась, подозревая, что пчел разозлила именно магия. Впрочем, ее чуют многие животные, но

чаще без оглядки бросаются наутек, не желая связываться с магами.

Тут я заметила нечто совсем уж странное: рой больше не клубился вокруг матки, он растянулся вниз

и вширь частой сетью, преисполненный решимости не выпускать нас из воды. Несколько десятков

пчел дымной струйкой скользнули под мост, долго там копошились, лавируя между тростинками у

самой воды, потом вылетели с другой стороны и расселись на поручнях.

Смолка, не удержавшись, фыркнула, прочищая ноздри. Сеть всколыхнулась и распалась на клочья,

но звук потревожил не только пчел – из камышей рядом с нами вырвалась жирная утка и с

душераздирающим кряканьем побежала по воде, что есть мочи работая крыльями.

Пчелы не обратили на нее ни малейшего внимания. Снова сбившись в клуб и для верности описав

круг почета над мостом, они с явным сожалением поверили в нашу бесславную кончину и

полетели… обратно, в сторону села. Как дворовые псы, выскочившие навстречу чужаку,

разорвавшие его в клочья и с чувством выполненного долга вернувшиеся в будку.

Вот только что за хозяин их науськал?

В село я въехала мокрая до нитки, замерзшая и злая. Левой половины лица я не чувствовала, зато

видела – опухшая щека выдвинулась дальше носа, глаз заплыл, даже с языком творилось что-то

неладное, он с трудом поворачивался во рту, коверкая слова. Выжатая куртка смахивала на

пожеванную, с носов сапог размеренно капало.

«Медовки», – гласила шильда при въезде. Надписи «Осторожно, злые пчелы!» я рядом не заметила.

На ближайшем к околице заборе сидел патлатый мальчишка лет десяти и, забыв о недоструганной

палочке, пялился на меня с открытым ртом.

– Фде шуш у ваш швадьба? – угрюмо поинтересовалась я, придерживая щеку.

Мальчишка, не отвечая, кубарем скатился с забора и что есть духу припустил по улице, шмыгнув в

одну из дальних калиток. Я терпеливо ждала, любуясь яблонями в соседнем саду. Урожай впечатлял,

подпертые рогатинами ветви едва выдерживали вес зреющих плодов.

В противоположном конце улицы начал скапливаться народ. Бабы любопытно тянули шеи из-за

заборов, мужики глухо перешептывались, очень неласково поглядывая в мою сторону. Некоторые

держали в руках вилы.

Я чуть сжала колени, и Смолка понятливо пошла вперед. Шепот стих, селяне боязливо сбились в

кучу, поудобнее перехватывая сельхозорудия.

– Жаштвуйте, увашаемые! – громко сказала я. – В шем шело? Швадьба отменяетша?

– Ась? – растерянно уточнил крепко сбитый, чернобородый мужик лет сорока.

– Во, я же говорил! – сбивчиво затараторил давешний мальчишка, дергая его за рукав. – Вылитая

ведьма, и бормочет не по-людски – порчу, поди, наводит!

—Ну, вещма, – нетерпеливо согласилась я, – и што ш того? Вшя моя порша вашим пшелам в

подметки не годишша!

Кое-кто, разобрав, захихикал. Обстановка разрядилась, мужик отвесил мальчишке затрещину:

– Всполошил людей зазря, дурень эдакий! Вы уж не серчайте, госпожа ведьма, но видок у вас –

краше в гроб кладут, немудрено перетрухнуть.

– Шама жнаю, – проворчала я, спешиваясь, – ваше?

Мужик недоверчиво поглядел на пергамент, потом на меня.

– Вы… это… эээ… серьезно?

– Ш утра – да, шейшаш – вжад ли, – честно призналась я, отлично понимая, что моя теперешняя

внешность располагает скорее к поминкам, нежели к свадьбам. Подворачивалась мне и такая

работенка – когда родственники не были уверены в благонадежности покойника. – Хоша бы

переношевать пуштите – и ладно. Я жаплашу.

Но мужик не торопился с отказом. Добродушно ухмыляясь в густые усы, он скомкал пергамент и

протянул мне широкую мозолистую ладонь:

– Ежели не передумали и беретесь – добро. Меня Олупом зовут, я в Медовках навроде старосты.

Завтра дочку свою старшую, Паратю, замуж отдаю, без колдуна ну никак. Знатное гульбище

намечается, всех сельчан пригласил и столько же из окрестных селений съедется, так что работы

невпроворот. Переночуете у соседа моего, я договорюсь, в порядок себя приведете, а завтра с самого

утречка к выкупу подходите. Потом венчальный обряд, само собой, дайн приедет, вы ему не шибко

глаза мозольте, лады? Ну и за столом, стал-быть. Хотя бы до вечера в трезвости продержитесь, а там

уж самой распоследней нечисти не до сглаза будет. Заплачу три кладня, серебром или золотом, как

захотите. Еды со стола впрок наберете – все равно не съедим, придется свиньям выкидывать… Ну

так как? Согласны?

– По жукам, – кособоко улыбнулась я, присоединяясь к рукопожатию.

Переодевшись и высушив голову, я занялась щекой. Время было упущено, мне удалось кое-как унять

боль, но опухоль спадать не торопилась. Хорошо хоть язык перестал заплетаться. Никакого

смертельного яда в месте укуса я не обнаружила, зато, к немалому удивлению, вытащила из щеки

глубоко засевшую пшеничную ость. Обычно такие тонкие и длинные занозы загибаются под кожей и

дальше не идут, эта же пробила щеку насквозь. Видимо, я обзавелась ею в тростнике, где оседает

половина плывущего по реке сора, в том числе летящая с веялки мякина.

Сосед Олупа, он же брат, хмурый неулыбчивый бобыль, молча выставил на стол горшок со щами,

кивнул мне на лавку у печи, а сам полез на полати. Время и впрямь было позднее, начинало

смеркаться, но я все-таки решила прогуляться по селу и разведать обстановку. Компанию мне

составил Олуп, изгнанный из собственной избы на время девичника, – мужик уныло слонялся взад-

вперед по единственной улочке, запахнувшись в кожух.

– A, госпожа ведьма! – обрадовался он. – Как ваше здоровьичко?

Я неопределенно пожала плечами. Лицо говорило само за себя.

– Скажите, в вашем селе кто-нибудь держит пчел?

– Да почитай все – у меня одного полторы дюжины колод в саду стоит, – простодушно похвалился

Олуп, – луга-то эвон какие широкие, разнотравные, с весны до осени цветут, без меда ни разу еще не

оставались; бывало, зимой после неурожая им одним и кормились. А сады-то как с пасеками родят,

каждый цветок завязь дает!

– И не боитесь?

– Чего? – не понял Олуп.

– Яблочки вокруг ульев собирать?

– Эк вы, госпожа ведьма, с одного укуса перетрухнули, – развеселился Олуп. – Меня вон каждый год

по две дюжины жалит, а то и три-четыре, особенно если придавишь невзначай или в улей без дымаря

сунешься. Привык, так даже и не болит, только чешется наутро. Пчела ведь тоже не дура, зазря

нипочем не тяпнет – хоть ты у самого летка стой, только палец туда не суй.

Мне совершенно не хотелось ни совать, ни стоять, но выхода не было.

– Вы не будете возражать, если завтра под вечер я осмотрю вашу пасеку? Надеюсь, после захода

солнца эти твари угомонятся?

—Вы, госпожа ведьма, ночью пчелок не бойтесь, – добродушно посмеиваясь, заверил меня Олуп, –

они в темноте ни зги не видят, куда уж там летать да кусаться. Смотрите на здоровье, небось не

убудет. А что вы искать-то будете, может, я подскажу?

– Найду – узнаю, – честно ответила я.

Мы еще немного побродили по селу, обсуждая подробности завтрашней свадьбы. Собаки

поочередно, с неиссякаемым энтузиазмом заливались лаем из-за заборов, так что захода с третьего я

почувствовала себя ложкой, которой ради забавы водят по рядку из горшков. Потом на улице

окончательно стемнело, и я, поравнявшись с калиткой, распрощалась со словоохотливым мужиком.

– Да, у нас тут… того… тать завелся, – напоследок предупредил Олуп, – третий день шкодит,

стервец, тащит, что под руку подвернется. Гостей-то много посъезжалось, поди угадай, который по

дегтю с перьями истосковался. Так что вы кошель потуже затягивайте да покрепче к поясу

привязывайте… не ровен час…

Я кивнула скорее из вежливости. Татя, покусившегося на мой тощий кошель, мне было искренне

жаль. С утра пораньше я уже стояла у разделявшего избы забора, опершись на него локтями. Как Олуп и

предсказывал, на свадьбу явились не только все приглашенные гости, но и их родственники, а также

родственники родственников с друзьями. Нанятые музыканты вовсю наяривали на трех дудках, двух

бубнах, расстроенных гуслях и гнусавой волынке. Выходило нечто равно схожее с плясовой,

застольной и поминальной.

Выкуп, как и положено, прошел весело и шумно, мать молодой радостно всплакнула, Олуп

одобрительно подкрутил усы. Парочка подобралась живописная. И без того излишне упитанная, в

пышном свадебном платье невеста напоминала подушку с накрахмаленными оборками, из-за

которых робко выглядывал щупленький кучерявый женишок. Впрочем, друг на друга они смотрели с

одинаковым восторженным умилением, а это главное.

Своего храма в Медовках не было, народ старательно верил по домам, отвешивая поклоны

засиженным мухами иконам, но ради свадьбы родители молодых пригласили священника из

дальнего села, дайна Дуппа —немолодого, бойкого толстячка с залысинами. Дайн искренне

радовался предстоящему мероприятию, облизываясь на запечатанные кувшины с медовухой.

Поздороваться со мной за руку он не осмелился, но, представленный, вежливо кивнул в ответ,

отлично понимая, что открытое выступление против ведьмы, скорее всего, закончится срывом

свадьбы и нам обоим не заплатят.

С венчанием дайн не затянул, без сучка и задоринки окрутив молодых под ближайшим дубом.

Гости радостно кинулись занимать места на длинных лавках. Хватило всем – накрытые столы

выставили во двор, благо денек не уступал вчерашнему. Я окинула гостей наметанным взглядом.

Упырей нет, лихомов, глызней, оборотней – тоже. Традиция приглашать на свадьбу магов-практиков

возникла не на пустом месте – нечисть любит шумные человеческие сборища, особенно уважая

крепко подвыпивших гостей, беспечно храпящих в кустах. Слева от меня сидел сгорбленный

застенчивый дедок с клюкой, справа – дайн. Последний уже после третьего кубка одобрительно

крякнул, стянул через голову богато расшитую праздничную рясу, метко бросил ее на забор и взялся

усердно меня потчевать. Прочие гости с опаской поглядывали на мою перекошенную физиономию,

не осмеливаясь чокаться и пить на брудершафт.

Перед самым началом пира в калитку вошла светловолосая девушка с красивым букетом полевых

цветов. На первый взгляд ее скромно опущенные глаза показались мне серебряными, но, удивленно

приглядевшись, поняла – светло-серые, просто так странно отсвечивают на солнце. Девушка

привлекла не только мое внимание – на нее откровенно уставились все парни, половина взрослых

мужчин и застенчивый дедок. А поглядеть было на что: точеная фигурка, выгодно подчеркнутая

льняным облегающим платьем с высоким расшитым воротом и разрезами до бедер, хрупкое

правильное личико, по-детски открытое и беззащитное. Подружки невесты обрадовались ей, как

хорошей знакомой, и, потеснившись, выделили кусочек лавки.

Ничуть не огорченная отсутствием упырей и иже с ними, я куда с большим интересом изучала

стоящие передо мной кушанья. Цельные окорока, жареная птица и рыба, всевозможные колбасы,

салаты прямо в кадушках, фаршированная щука с глазами-клюквинками, горы фруктов и реки

медовухи одновременно радовали и ужасали глаз. Посреди стола гордо восседал на яблоках гусь в

перьях – то ли заново утыканный ими после жарки, то ли несъедобное чучело для красоты. Надо

всем этим изобилием возмущенно вились пчелы, норовя присесть на краешек миски с медом или

кувшина с медовухой. Особенное негодование крылатых тружениц вызывал свадебный пирог на

меду. Они кружили над ним, как над погребальным курганом. Пирующие привычно отмахивались от

пчел в воздухе, стряхивали с поднесенных ко рту ложек и выплескивали из кружек. Я же сидела как

на иголках, то и дело шарахаясь от въедливого гудения над ухом.

Как и положено, медовуха оказалась горькой, молодые, дорвавшись, соединились в таком страстном

поцелуе, что гости в конце концов сбились со счета и налили себе по второй. Выпивать и закусывать

приходилось в ускоренном темпе, ибо через каждую пару минут пирующие вздрагивали от

пронзительного голоса свахи:

– А ну-ка, отложим ложки да встанем на ножки! Отец молодой – не гляди, что седой! – нальет вина,

выпьет до дна да расскажет, чем невеста красна!

Несчастный Олуп, кряхтя, вылезал из-за лавки и, смущаясь, с кубком в руке начинал расхваливать

дочь и желать всяческого и полного счастья. Не успевали гости одобрительно крякнуть и потянуться

ложкой к закуси, как сваха взвизгивала еще радостней:

– А вот теща свежеиспеченная, зятем озолоченная! Расскажи как на духу – рада ли жениху?!

Естественно, теща была рада. Печальная участь не миновала ни свекра со свекровью, ни

родственников, ни друзей. Когда очередь дошла до меня, я мрачно, не вставая, смерила сваху

взглядом и неприязненно буркнула:

– Поздравляю.

Больше меня не трогали.

Вечерело. Над лугами пополз голубоватый осенний туман, но веселье и не думало утихать, хотя

понимать собеседников становилось все труднее. Дружки жениха, зажав в зубах ножи, а кому не

хватило – ложки и обглоданные кости, с жаром исполняли танец гоблинов, то есть с приглушенными

воплями скакали вокруг стола под надрывное дребезжание гуслей и визг дудок. Застенчивый дедок

тонким голосом выкрикивал похабные частушки, стол в такт вздрагивал от дружных ударов

кулаками. – А я тоже колдовать умею! – хвастался изрядно захмелевший дайн. – С малолетства ложки взглядом

двигал, потом девкам на сенокосе подолы будто ветром поднимать наловчился. Только это – секрет,

ни-ни! – Дайн таинственно зашипел на приложенный к губам палец. – В храме… ик!.. узнают –

отлучат, ибо сие одержимость бесовская, служителя божьего недостойная. О, закусь!

Блюдо с гусем медленно поползло в нашу сторону. Я похолодела. Маги и священнослужители

традиционно недолюбливают друг друга, но к Дуппу я успела проникнуться искренней симпатией и

попыталась воспрепятствовать продвижению «закуси». Увы, у каждого мага есть несколько

излюбленных, самых удающихся заклинаний, перебить которые непросто даже втрое сильнейшему

противнику. Блюдо кругами заскакало по скатерти, гусь подпрыгивал на яблоках. Гости в ужасе

косились на веселую птицу, на всякий случай отодвигаясь от стола.

– Ой, поле широ-о-окое! – неожиданно завопил Дупп, забрасывая руку мне на плечо и раскачиваясь

из стороны в сторону. – Да раздо-о-ольное!

Я потеряла концентрацию, блюдо перевернулось, гусь лихо взмыл над головами молодых, описал

изящную дугу и воткнулся клювом в свадебный пирог.

– Госпоже ведьме больше не наливать! – громоподобно прошептал Олуп девке с кувшином.

Я раздраженно сбросила руку дайна и, чтобы скрыть смущение, положила в миску немного салата,

безо всякого аппетита ковыряясь в нем ложкой.

– Во па-а-але пшеничка стоя-а-ала! – тем временем продолжал Дупп, осовело таращась на бесхозную

ниву у леса и сам себе дирижируя куриной костью. – Ой да ка-а-аласистая стоя-а-ала!

Пшеничке от его кошачьего фальцета полагалось полечь на корню. К счастью, очередной кубок

медовухи уложил самого дайна – Дупп битой тушкой сполз с лавки и с блаженной улыбкой

растянулся под столом, вместо подушки обеими руками обхватив мой сапог.

Свадьба окончилась далеко за полночь. Объевшиеся и опившиеся гости постепенно разбредались по

домам, обещая вернуться на рассвете. Не без труда стряхнув дайна с сапога, я вместе с

немногочисленными уцелевшими гостями отправилась провожать молодых на сеновал. Жених

честно попытался перенести невесту через порог – обхватил ее за пояс, расставил ноги и

поднатужился, постепенно заливаясь краской. Она жеманно захихикала, но от земли не оторвалась.

Я пришла бедняге на помощь, и приподнятая магией Паратя величаво проплыла в дом.

Дверь захлопнулась, гости еще немного пошумели у крыльца, выкрикивая советы молодому, потом

выпили на посошок и разошлись. Не все – на столе сладко сопела сваха, из-под скатерти до

половины торчали сапоги дайна, а чуть поодаль улизнувшая из конюшни Смолка неспешно

лакомилась свадебным пирогом, дележ которого перенесли на завтрашнее утро. Я мысленно

застонала —кобыла успела обгрызть многострадальный каравай по кругу и облизать крем с

макушки. Завидев меня, грозную, Смолка малодушно поджала хвост и ускакала в темноту. Искать

черную кобылу по потемкам не имело смысла, и я, махнув рукой на каравай (он принял прежний

вид, но кушать его я бы все-таки не советовала), решила наведаться в гости к пчелкам.

Сад был небольшой, яблонь двадцать. Под каждой стоял улей – выдолбленная колода в соломенной

шляпке. Там-сям темнели кусты крыжовника. С трех сторон щерился кольями плетеный забор,

четвертая открывалась длинным полем, щедро унавоженным к зиме. Я с опаской побродила между

ульями, но все было тихо. Пчелы мирно почивали, выставив стражу у летков. Самые обычные,

рыжие и мохнатые пчелы. Разочарованная, я уже собиралась уходить, но решила немного подышать

свежим воздухом – после застолья меня слегка водило из стороны в сторону, и я боялась

окончательно разомлеть в духоте натопленной избы.

Усевшись на траве возле задней стенки улья, я подобрала сочную паданку, потерла о рукав куртки и

с удовольствием ею захрупала. Ночь выдалась ясная, безветренная. Я умиротворенно любовалась

яркими звездами и с тем же благодушием засмотрелась на медведя, сноровисто перелезающего через

забор. Медведя?! Опомнившись, я подавилась яблоком, беззвучно разевая рот и хлопая себя по

груди. Ничего не подозревающий зверь спрыгнул на землю, осмотрелся и на задних лапах потопал к ульям.

Высокий и тощий, он держался по-человечески прямо, негромко насвистывая себе под нос. Онемев,

я глядела, как он поочередно обходит колоды, прикладывает к ним ухо, осторожно постукивает по

стенке когтистой лапой, приподнимает, опускает и переходит к следующей, то и дело поддергивая

шкуру на поясе, как спадающие штаны. Меня он не заметил, а вот улей, за которым я пряталась,

приглянулся ему больше других. Довольно рыкнув, медведь облапил колоду, с натугой приподнял и

прижал к мохнатой груди.

Поддавшись внезапному и, скорее всего, хмельному порыву, я вскочила и ухватилась за улей с

другой стороны. Медведь пошатнулся от неожиданности, но лап не разжал.

– Пусти! – глухо взревел он сквозь плотно стиснутые клыки с вываленным языком. Я чуть не

выронила улей, но быстро опомнилась и вцепилась пуще прежнего.

– Лапы прочь от частной собственности, пчелокрад!

– Жадина! – рявкнул медведь, упираясь задними лапами. – На кой он тебе сдался? Выбери любой

другой! – Я не воровка! – возмутилась я, наугад пиная ногой под улей. Медведь пошатнулся, но устоял.

– Ври больше!

Но тут пчелам надоело бесцельно трястись в колоде, и они решили внести посильную лепту в дележ

улья. Подбадривая себя громким жужжанием, они высыпали из летка с безрассудной отвагой

защитников осажденной крепости.

Неожиданная атака застала нас врасплох. В темноте пчелы и впрямь ничего не видели. Они кусались

на ощупь.

Непотребно ругаясь, мы с медведем бросили улей и кинулись наутек. Поскольку выход был один –

через калитку, к ней мы и устремились, пыхтя бок о бок. Медведь галантно приотстал, пропуская

меня вперед. Лобастая звериная башка отвалилась и повисла у него за плечами, сменившись

темноволосой макушкой.

Пчелы не отважились на длительную ночную вылазку и, язвительно пожужжав нам в тыл, отстали у

обмолоченных снопов за амбаром.

Тяжело дыша, мы с возмущением разглядывали друг друга. «Медведь» оказался худощавым

мужчиной лет тридцати, с узким пронырливым лицом, темными глазами и ястребиным носом.

Волевой подбородок тщательно выбрит, волосы заплетены в косицу. Троюродный брат невесты,

вспомнила я. Сидел в дальнем углу стола, вгонял в краску хихикающих соседок, сказал какой-то

сальный тост про хомут для молодого. Выдавал себя за стражника в отпуске, щеголяя новехоньким, с

иголочки, кожаным камзолом, расшитым серебром по воротнику и обшлагам.

– Менес, – представился он, блеснув улыбкой.

Я брезгливо посмотрела на протянутую лапу. Спохватившись, «медведь» высвободил руку из

шкуры, но я по-прежнему не спешила с рукопожатием.

– Ведьма, – холодно сказала я. – А шкура вам идет. Прямо как по вас сшита. Даже не верится, что

съемная… пока съемная.

Улыбка поугасла.

– Уважаемая госпожа ведьма, – тщательно подбирая слова, начал Менес, – я никогда бы не позволил

себе этот глупый маскарад, если бы знал, что перебегаю вам дорогу. Простите. Я готов искупить

свою бестактность… э-э-э… двумя серебряными монетами.

Это становилось забавным.

– Которые вы только что вытащили из моего кошеля?

Вор заметно погрустнел. Он и впрямь знал свое ремесло, но с заговоренным карманом столкнулся

впервые.

– Возможно, я ошиблась, – в раздумье продолжала я, – и деготь с перьями пойдут вам еще больше. А

уж без руки вы и вовсе будете смотреться неотразимо.

Монетки с тем же проворством вернулись в кошель, вор безрезультатно похлопал себя по карманам

и с надеждой предложил:

– Ну, хотите… э-э-э… мою шкуру?

Я с трудом удержалась от смеха:

– Вашу или медвежью?

– Медвежью, – торопливо поправился он, – вот, пощупайте – совсем новехонькая, позавчера на

торжище купил.

– Вы купили шкуру стоимостью по меньшей мере в три золотых кладня, чтобы украсть улей,

которому красная цена шесть серебряных кипок?!

Вор смущенно кашлянул, и я поняла, что за шкуру он тоже не платил.

– Снимайте, – решила я. В конце концов, отлавливать воров я не нанималась, а шкура и впрямь была

хороша. Менес с похвальной расторопностью выкарабкался из шкуры, торжественно вручил мне обновку,

раскланялся и был таков.

Скатанная в трубку шкура оказалась немногим легче неосвежеванного медведя. Я поволокла ее к

дому по земле за хвост, чувствуя себя убийцей, прячущим свежий труп. Морда подпрыгивала на

кочках, выпирающие клыки оставляли две глубокие борозды. В конце концов они так крепко увязли

в нижней ступеньке крыльца, что я чуть не упала. Обозленная, я дернула посильнее, и хвост остался

у меня у руках.

Плюнув, я бросила шкуру во дворе – у меня уже начинало шуметь в ушах, следовало как можно

скорее приступить к врачеванию. Один-два пчелиных укуса я еще могла вынести, но от пяти как-то

чуть не умерла.

Наглотавшись саднящих в горле декоктов и вытащив из различных частей тела с полдюжины

пчелиных жал, я крепко призадумалась. Да, неприятно, но терпимо, и магия на сей раз не подвела –

от укусов остались едва заметные красные точки и легкий зуд под кожей, в то время как левая щека

по-прежнему занимала большую половину лица.

Измыслить что-либо путное я не успела – начало сказываться побочное действие снадобий. Я с

трудом разделась, свернулась в клубочек под одеялом и мгновенно заснула.

Разбудил меня женский визг. Пронзительный невестин бас штопором ввинчивался в уши. «Пирог, –

догадалась я, подскакивая к окну, – опять с иллюзиями напортачила».

Паратя и впрямь стояла у пирога, но смотрела вниз, под стол, судорожно стиснув в кулаке

приподнятую скатерть. Визг вырывался из нее безостановочно, на вдохе и выдохе.

Пока я оделась и выбежала во двор, вокруг невесты столпилось порядочно народу. Бесцеремонно

растолкав селян локтями, я пробилась к столу. Визжать мне не позволяли высшее магическое

образование и привычка, но сохранить ледяное спокойствие тоже не удалось.

Под столом лежал… нет, не дайн и даже не труп, а почти полностью истлевший скелет с

присохшими остатками плоти, обутый в щеголеватые сапожки Дуппа. Я присела на корточки и

протянула руку к ощеренному черепу, но не прикоснулась, а медленно провела над лобной костью и

ниже, вдоль грудины.

– Что-то мне здесь не нравится, – вслух подумала я, отдергивая ладонь.

– Да уж знамо что, – хмуро поддакнул Олуп. – Костяки вон эти!

Я промолчала, признавая свой промах. Да, меня не нанимали охранять заночевавших на свежем

воздухе гостей, но одно присутствие ведьмы в селе должно было отбить аппетит у окрестной

нечисти. Выходит, кто-то или что-то меня недостаточно боялось. И полагало, что не без оснований.

Это же предстояло выяснить и мне.

– Люди добрые, гляньте! – взвизгнула сваха, тыча пальцем в дорожную пыль. – Следы!

Селяне в ужасе уставились на широкую полосу с парными штрихами, ведущую из ворот Олупа к

калитке соседа. Прежде чем я успела вымолвить слово, толпа с воодушевленными воплями

бросилась по следу, на ходу выламывая колья из плетней.

Нашим глазам открылось жалкое зрелище. Обильная ночная роса превратила шкуру в плешивую

набрякшую тряпку, словно я затоптала несчастное животное ногами. Вываленный язык усугублял

впечатление. Медведь с укоризной косил на присмиревших селян желтым стеклянным глазом;

легкий запашок тухлятины домысливался без труда.

– На пасеке поймала, – пояснила я в гробовой тишине, – хотела немного припугнуть, но, кажется,

слегка перестаралась…

– Как же это вы его, а? – робко поинтересовался Олуп.

– Взяла за хвост и покрепче дернула, – мрачно пошутила я, предъявляя лежащий тут же хвост.

Никому и в голову не пришло усомниться. Селяне воззрились на меня с суеверным уважением. И

опаской, разумеется. Никто не осмелился попрекать ведьму, походя вытряхнувшую медведя из

шкуры, каким-то там высохшим дайном. Олуп только вежливо поинтересовался, не могут ли они

посодействовать мне в поисках злодея, и если да, то все село к моим услугам.

Для содействия я выбрала глазастого Олупова сынишку. Дети частенько запоминают кучу

совершенно ненужных подробностей, игнорируя главное, но обыденное. И если болтливая баба

принесет от колодца ворох сплетен и зависть к соседке в новом тулупе, то увязавшийся за ней

ребенок непременно заметит обломок цветастого горшка, незнакомую кошку в кроне

десятисаженного тополя, а то и – чем леший не шутит? – шмыгнувшего за угол ригенника. Главное,

не говорить ребенку, что именно тебя интересует, не то кошки и ригенники будут сидеть на каждом

заборе. Так что я подловила мальчишку за переборкой сухой фасоли и, пристроившись рядышком, за

компанию лущила колючие стручки, исподволь выведывая сельские новости.

– А поле у леса – оно чье? – как бы между прочим спросила я, высыпая в миску горсть скользких

зерен. Мальчик посмотрел на меня как на ненормальную:

– Окститесь, госпожа ведьма, какое поле? Отродясь ничего у леса не садили, туда и по ягоды-то

ходить боязно – там волков пропасть. Месяца не пройдет, чтобы у кого-нибудь овечку или телушку

не задрали, собаками и теми не брезгуют. Про курей уж и не говорю, по осени половины

недосчитываемся. – А люди не пропадают?

– Всякое бывает, – степенно ответил мальчик, подражая отцу, – больше заезжие, что по незнанию к

волкам в пасть лезут, а те и рады. В том месяце рыцаря в полных доспехах при мече съели, когда

лошадь, сдуру в лес ускакавшую, искать пошел. Нашел, поди, – под вечер вернулась, а в правом

стремени – сапог с ногой отгрызенной. А еще раньше колдун вроде вас приезжал, ночью вышел во

двор и сгинул.

– Постоянного мага, как я понимаю, в округе нет?

– Почему? Есть, – огорошил меня мальчишка, – за два села отсюда, ежели на восток трактом. Звали и

его на свадьбу, только он делами да нездоровьем отговорился.

– Маг или знахарь? – уточнила я.

– Колдун, взаправдашний! У него и грамотка из столицы есть.

«Грамотка из столицы», скорее всего, была дипломом Школы. Да, вот уж не повезло кому-то с

распределением. – Ладно, проводи меня на кладбище, – без особой надежды на успех попросила я. Интересная

история получается – дайн определенно видел пшеничное поле, как и я. Может, на него наложены

какие-то чары, отводящие глаза селянам, но не магам? Приманка или недочеты маскировки?

Мальчишка согласно кивнул и в прорези ворота на мгновение показался круглый кусочек дерева на

витом шнурке.

– Что это?

– Оберег, от упырей. Да у нас все их носят, колдун продает.

Я скептически хмыкнула. Плутоватый маг тоненько порубил дубовую ветку толщиной в серебряную

монету, украсив кругляш черной руной «Изыди» – вероятно, для предъявления грамотным упырям.

Остальные с превеликим удовольствием воспользовались бы «оберегом» вместо зубочистки.

– Что ж, веди. Проверим его в деле, – оптимистично заявила я, вскидывая на плечо лямку сумки.

Мальчишка почему-то не разделял моего восторга и всю дорогу только путался под ногами, не

решаясь отойти ни на шаг.

Я начала осмотр с самых свежих могил у ограды, ничего не обнаружила и сразу перешла к дальним,

заброшенным, по опыту зная: если умертвия не повадились вылезать из гробов в первую же ночь, лет

десять их можно не опасаться. Там-то, в примятом до меня бурьяне, мне и подвернулась очень

подозрительная могила. Камень с выбитой надписью наполовину врос в землю, но от нетронутого

холмика ощутимо попахивало волшбой. Что бы там ни лежало, оно выбралось наружу без помощи

лопаты. И назад не вернулось.

Стайка ребятни, наблюдавшая за мной с безопасного расстояния, ничего интересного не выглядела и

пояснений не дождалась, но к моему возвращению все село знало, что дайна «засмоктал вупыр».

Упырь то бишь. Несмотря на это прискорбное событие, стол снова ломился от яств, а неунывающие

гости дружно работали челюстями, не забывая время от времени поднимать кружки за здоровье

молодых. Олуп, смущаясь, объяснил:

– Оно конечно, дайн… скорбим и все такое… однако ж кушаний на два дня заготовлено было,

пропадут ведь… заодно и помянем.

Помянули знатно. После пятого кубка веселье потекло по накатанной дорожке. Гости водили

хороводы вокруг молодых, играли в «козу» и «лапоток», пускали по кругу ковши с яблочным вином,

мужественно грызли зачерствевший каравай и горланили песни до глубокой темноты. После их

ухода я на всякий случай проверила кусты и с замиранием сердца подняла скатерть, но не

обнаружила там ничего, кроме объедков и гусиных перьев.

Ясной полнолунной ночью вышедший по нужде Олуп наткнулся на меня, задумчиво сидящую на

деревянном крыльце. Свежеиспеченный тесть неподдельно смутился, торопливо затягивая

распущенный было пояс, потоптался в сенях, кашлянул

– Госпожа ведьма, вы в порядке? Не надо ль чего?

– Нет, спасибо. Я вышла послушать, как воют волки.

– А-а-а, понятно, – вежливо поддакнул ничего не понявший мужик.

Пару минут мы слушали вместе.

– Так они же не воют! – несколько запоздало возразил Олуп.

– Вот именно, – со вздохом подтвердила я, вставая. Олуп радостной трусцой углубился в кусты, я

пошла в противоположную сторону, к саду и сараям. Искать упыря впотьмах я, конечно, не

собиралась, просто решила для очистки совести обойти двор. Как оказалось, не зря.

У дверей амбара беззвучно возилась какая-то темная масса. Нежитью и магией от нее не тянуло, и я,

подкравшись, с неподдельным возмущением обнаружила стоящего на коленях Менеса,

ковыряющегося в замке тонкой изогнутой железкой.

– Как же ты мне надоел со своей общественно вредной деятельностью! – вздохнула я, обреченно

закатывая рукава.

– И не говорите, совсем бессонница замучила, – не растерялся вор. Отмычка словно растворилась в

его ловких пальцах. – Вот, вышел на звездочки поглядеть, воздухом подышать. Исключительно

целебный нынче воздух, вы не находите, госпожа ведьма… госпожа ведьма-а-а! А-а-а! За что-о-о?!

Я со злорадным интересом поглядывала на него снизу вверх, не опуская правой руки. Вор, болтая

ногами, медленно крутился вокруг своей оси в пяти аршинах над крышей.

На фоне полной луны он выглядел бесподобно, точь-в-точь нетопырь, высматривающий

девственницу поаппетитнее.

– Что вы, Менес, я просто оказываю вам услугу, – иронично заверила я, меняя руку. Вор заверещал,

сорвавшись было вниз, но, почти коснувшись земли, снова вознесся над коньком. – Как известно,

чем выше в гору, тем целебнее воздух. Дышите глубже, запасайтесь здоровьем, завтра оно вам очень

и очень понадобится. Я лично готова пожертвовать горсть перьев из своей подушки, лишь бы вам

полегчало! – Как вы можете быть такой жестокой?! – неубедительно воззвал к моему милосердию летучий

вор. – Неужели вы хотите осиротить моих детей, обездолить стариков-родителей…

– …и овдовить жен, – ядовито добавила я. – Собственно говоря, именно так я и собираюсь

поступить. Во благо всех прочих детей, жен и стариков. И, уверяю вас, этот груз ничуть не отяготит

мою совесть, и ваше хладное тело на веревке не будет сниться мне по ночам. Возможно, я даже

прикуплю обрывок этой веревочки на снадобье от почечных колик.

Заклятие телекинеза – одно из самых простых и в то же время энергоемких, особенно ночью. Я

сделала вид, будто снизошла-таки к мольбам Менеса, и вор шлепнулся животом на гребень крыши,

обеими руками ухватившись за резной конек.

– Госпожа-а-а ведьма-а-а! – чуть погодя заголосил он еще жалостливей. – Подайте мне лестницу –

вон она, у стеночки лежит!

– Ну ты нахал! – фыркнула я, собираясь в целебных целях оставить Менеса на крыше до утра, а там

уж пусть как знает перед Олупом выкручивается. – Хочешь вниз – прыгай!

– Высоко-о-о! Боязно-о-о!

…Вор так и не понял, почему я передумала. Бормоча слова благодарности, он торопливо спустился

по лестнице и собирался дать деру, но я злобно шикнула, вскользь коснулась замка, и тот звякнул

отпавшей дужкой. Я рывком выдернула ее из петель, бросила замок на землю, распахнула дверь и за

шиворот впихнула вора в амбар, проскользнув следом.

Менес споткнулся о порог и упал, по звуку – на мякину. Я растянулась рядом, предварительно

захлопнув дверь. Остатков магии в аккурат хватило на щелчок замка.

В амбаре стояла непроглядная темнота. Пахло зерном, сеном и немного мышами.

– Госпожа ведьма, – восхищенно зашептал вор, норовя прижаться ко мне поплотнее, – давайте

работать на пару! У меня есть на примете очень перспективный замок, от вас всего-то и требуется –

перелететь через крепостную стену, отвлечь десяток-другой собак, усыпить четырех стражников и

взломать сокровищницу. Ну, может, еще придется сразиться с тамошним магом – очень нервный

тип, плюется молниями почем зря. А я тем временем у разводного моста на стреме постою. Добычу,

естественно, пополам – хоть, наводка и моя, но я не жадный…

Я без комментариев ткнула его лицом в мякину. Гул нарастал и вскоре стал слышен даже сквозь

плотно пригнанные доски. Вор мигом утратил интерес к совместному предприятию и перестал

дрыгаться, затаив дыхание. У меня тоскливо заныло под ложечкой – привыкшие к темноте глаза

различили серое окошечко-отдушину под крышей, над которым тускло светились движущиеся

точки. Пчелы беззвучно ползали по венцам вокруг окошечка, словно прислушиваясь.

А потом до нас донесся еще более мерзкий и зловещий звук: цок-цок-цок. Словно подкованная

лошадь по камням прошлась. Потом какой-то треск, пощелкивание и снова: цок-цок, совсем рядом.

Что-то стояло у самых дверей амбара, ощупывая поскрипывающий замок. Отпустило – замок глухо

лязгнул о доску, – пошло дальше. Светящиеся точки одна за другой исчезли. Время ржавой пилой

тянулось по натянутым нервам. Наконец в примыкающем к амбару курятнике закричал петух, вор

чуть слышно заскулил, и я, опомнившись, убрала затекшую руку с его затылка.

– Что это было? – сдавленно прошептал Менес.

Я поморщилась, растирая руку:

– Волки.

– Шутите? – изумился он.

– Нет.

Мне и впрямь было не до шуток. Тварь, выжившая волков, активно использовала их охотничьи

угодья. – Зачем же мы от них прятались? – задним числом расхрабрился вор, вставая и тщательно отряхивая

соломинки с черной куртки. – Или ваше колдовство годится только для ярмарочных фокусов?

– Да затем, – я села и устало прислонилась спиной к двери, – что сегодняшний запас колдовства был

истрачен на перевоспитание одного преступного элемента. Впустую, похоже, истрачен…

Вор размашисто дернул за ручку и пошатнулся от неожиданности. Снаружи неподкупно лязгнул

замок. – Выпустите меня! – неуверенно потребовал он, оглядываясь.

Я равнодушно пожала плечами:

– Не могу. Скажите спасибо, что впустила.

– Что же нам теперь делать?

– Ждать, – мрачно отозвалась я, устраиваясь поудобнее, – пока ко мне не вернутся силы.

– И долго?

– Не знаю. Час, два. Ночью труднее колдовать.

– А если нас застукают?! До рассвета рукой подать, вдруг хозяину приспичит с утра пораньше

обойти дозором частную собственность?!

– Раньше надо было думать, – окончательно разозлилась я, – вы сюда так активно стремились, вот

теперь сидите и радуйтесь! Пощупайте борону, набейте карманы зерном – не представляю, что еще

вы собирались красть в амбаре.

– Не собирался я ничего красть! – обиженно запротестовал вор, присаживаясь на корточки рядом со

мной. – Мне замок приглянулся…

– Полагаю, веревочная петля тоже не оставит вас равнодушным?

Вор ненадолго притих, обдумывая ситуацию. Потом с надеждой предложил:

– А давайте притворимся, будто мы… уединились?

– С вами?! Предпочитаю деготь. И уберите руку из моего кармана, пока она не осталась там

навсегда! – Ой, простите, я машинально! – искренне удивился он, выдергивая руку. – Так как насчет моего

предложения? Пятьдесят пять процентов, а?

– Я, конечно, польщена, но вынуждена отказаться. Боюсь не оправдать столь высокого доверия, –

оскальзываясь и увязая, я с трудом вскарабкалась на стог и растянулась поверх душистого сена,

решив вздремнуть часок-другой. – И учтите, Менес, со следующего места преступления вы уползете

или ускачете, смотря какое заклинание придет мне на ум первым.

Вор благоразумно промолчал. Предложи он мне шестьдесят процентов, я бы придушила его голыми

руками. Когда я проснулась, вор исчез. В распахнутую дверь заглядывало солнце, вызолачивая подножие

стога. В углу копошился Олуп, нагребая овес в кадушку.

Я свесилась со стога и приветственно помахала ему рукой. Олуп подскочил от неожиданности:

– Вот те раз! А я уж думал, брешет свояк…

– Что именно брешет? – насторожилась я.

– Ну, мол, вы с ним на упыря засаду устроили, а кто-то запер невзначай.

– Вроде того, – облегченно подтвердила я, с шуршанием соскальзывая на пол. – Все гости целы?

– Целы, что им сделается. А вилы когда вернете?

– Какие вилы? – опешила я.

– Знамо какие – кованые, на колу осиновом. Свояк растолковал, дескать, супротив упыря вернейшее

средство, ежели днем поганцу в грудь вбить. Вот свояк и пошел его искать. С вилами.

Я мысленно пожелала Менесу отыскать-таки упыря и заикнуться о назначении вил.

– К вечеру поднесу, – уверенно солгала я, – вот только от упыря отмою. Умертвий все-таки, мало ли

какой заразы в гробу набрался, один трупный яд чего стоит…

– Да не надо, госпожа ведьма, не торопитесь, – перебил меня побледневший Олуп, – можете и вовсе

себе оставить, небось не обеднею.

– Ну как хотите… – лукаво усмехнулась я, перескакивая амбарный порог.

Прихватив со стола бутерброд, я сжевала его по пути к лесу. Отряхнула куртку, поправила меч и

решительно углубилась в подозрительное поле.

Пшеница достигала моих плеч. Спелые колосья были как на подбор – длинные, полновесные,

усатые. Ни черных угольков спорыньи, ни сорняков, ни клубящейся над головой мошкары. Несмотря

на довольно прохладное утро, в пшенице стояла жаркая духота с запахом меда и соломы. Я упрямо

продиралась сквозь недовольно шуршащие стебли, пока не очутилась в центре поля. Здесь пшеница

росла реже, зато вымахала вровень с моей макушкой. Она и внешне отличалась – восьмигранные

колосья без остей, стебли белесые, словно выгоревшие, а зерна и вовсе молочно-белого цвета.

Поколебавшись, я сорвала один колос, задумчиво повертела в руке, С переломанного междоузлия

сорвалась тягучая капля, алой звездочкой расплескалась по земле. Пшеницу словно ветром

всколыхнуло. Зерна зашевелились, заворочались в гнездах, высвобождая сетчатую шелуху крыльев.

Выбрались из колоса и поползли вверх по моей руке, раздраженно пульсируя остистыми брюшками.

Воздух наполнился печально знакомым гулом. Огромный, многопудовый рой тяжело повис над

полем. Центральный пятачок с необычными колосьями ожил в последнюю очередь. Крупные светлые пчелы

спекшимся комом осели на землю, и из него, как из глины, медленно вылепилась серая уродливая

тварь – бескрылая помесь паука и пчелы размером с годовалого телка, мохнатая, шестилапая.

Угловатые суставы высоко поднимались над туловищем, раздутое брюхо тяжело волочилось по

земле, за сомкнутыми жвалами с цоканьем шевелились зазубренные отростки.

– Я… просто… хочу… поговорить, – как можно спокойнее, стараясь не делать резких движений,

сказала я.

Тварь зашипела, раздвинув жвала. Молниеносно вскинулась на дыбы, трансформируясь…

Передо мной стояла белокурая, среброглазая девушка с беззащитным личиком ребенка.

– Поговорить? – задумчиво переспросила она. Голос оказался чистый, мелодичный. – И о чем же?

Попытаешься вымолить жизнь или отсрочку для колдовства?

«Не откажусь», – подумала я про себя, вслух же сказала:

– Я читала о тебе в старинном трактате о нежити, давно, еще на первых курсах Ты руоешь, роевой

полиморф. Зимуешь в виде семян, по весне они всходят, быстро растут и выметывают колосья,

которые где-то с середины траворода приобретают способность к трансформации. В центре поля

закладывается маточник, а остальные пчелы до зимы кормят и защищают тебя, потому что лишь

твои семена способны дать всходы. Твой вид считается давно вымершим, записей о нем почти не

осталось, потому я и не сразу вспомнила.

– Верно, – она насмешливо прищурилась, – в таком случае, полагаю, ты также помнишь, как меня

уничтожить? – Помню. А надо? Если не ошибаюсь, ты разумна и с тобой можно договориться.

– Изумительно, – бледные губы искривились в презрительной усмешке, – какое тонкое наблюдение!

Разумна. Почему бы и нет? Когда враг загнан в угол, он начинает взывать к твоему разуму и

милосердию. – Я не враг тем, кто живет в ладу с прочими разумными расами.

– И чем же, позволь спросить, я тебя прогневила? Мои пчелы питаются пыльцой, нектаром и соком

от корней, попутно опыляя сады – как ты сама могла видеть – намного эффективнее обычных пчел.

– Но для тебя, если не ошибаюсь, они добывают иную пищу.

– Не ошибаешься. – Она и бровью не повела. – Две-три овцы в месяц – обычная дань села волкам, но

разве волки взамен охраняют его от бешеных лис, разбойничьих шаек и бродячей нежити вроде

упырей и кикимор?

– А еще волки не охотятся на людей посреди двора и не зажаливают их до смерти при въезде в село.

– Наемных убийц, – брезгливо поправила среброглазая. – Думаешь, ты первая? Двести лет кряду мой

рой никому не мешал, а за последний год на него покусились четверо «борцов с нечистью». Что за

«чисть» заплатила тебе, ведьма? На кой ляд я ей сдалась?

– Не знаю, – честно призналась я, – мне обещали заплатить только за охрану свадьбы, да и то теперь

вряд ли заплатят. И шкура, чтоб ее, протухла… А сюда я пришла задать один-единственный вопрос.

Так сказать, снять свидетельские показания.

Похоже, мне все-таки удалось если не убедить, то хотя бы озадачить ее.

– Какой вопрос?

– Ты была на свадьбе с начала до конца и, подозреваю, заночевала в ближайшем саду, чтобы не

лететь сюда по потемкам. Может, ты заметила, кто сунул в сапоги дайна украденный с кладбища

скелет и куда делся сам Дупп?

На хрупком личике отразилось искреннее недоумение. Но ответить она не успела – поле за ее спиной

вспыхнуло широкой полосой от края до края. Факелы не смогли бы поджечь его так быстро и

слаженно – здесь явно поработали магией. Руоешь вскрикнула, содрогнулась всем телом, словно ее

огрели плетью, я же резко стряхнула пчел и бросилась на нее, сбивая с ног.

Сцепившись, мы покатились по земле, а над нами, чиркая по опустевшим колосьям, пронеслись два

ревущих клуба пламени. Я чувствительно приложилась боком о камень и разжала руки, но руоешь,

не сопротивляясь, беспомощно скорчилась рядом, притянув колени к подбородку.

– Что это было? – хрипло выдохнула она, превозмогая боль.

– Кто-то выпустил по нам два боевых пульсара. – Я опасливо потрогала макушку, но дымящаяся

плешь существовала только в моем воображении.

– Кто-то?!

– Маг-практик, – уточнила я, безуспешно пытаясь разглядеть мерзавца сквозь частую путаницу

стеблей. – И довольно опытный, надо признать. Превосходно владеет техникой спаренного удара,

такое не всякому магистру под силу.

– Так вас было двое! – с ненавистью простонала она. – Ты нарочно заявилась в село средь бела дня и

с ходу принялась колдовать, отвлекая мое внимание!

– Ты кое-что упустила.

– Неужели?

– Пульсаров тоже было два. И этот кто-то недолюбливает нас обеих.

Поле быстро заволокло густым черным дымом. Ветер дул в нашу сторону, слышно было, как

невдалеке потрескивает, разохочиваясь, пламя. Пахло горелым мясом и щетиной. Руоешь тяжело,

прерывисто дышала, разделяя боль каждого стебля, каждого гибнущего в огне семени. И не только

боль. Несколько минут она бездумно глядела в пустоту перед собой, потом удивленно расширила

зрачки:

– Они облетели поле и прочесали весь лес, но там никого нет!

– Никого не видно, – поправила я, – плохо дело. Он не только прячется за чарами, но и успешно их

маскирует. Еще один пульсар прожег широкую борозду десятью локтями левее, давая понять, что враг не

дремлет и не шутит.

– Посмотрим, – процедила я сквозь зубы, – он так долго не продержится. Либо станет видимым, либо

прекратит расшвыриваться огнем.

– Либо выкурит нас отсюда дымом и обуглит заживо, – мрачно добавила среброглазая.

Дышать становилось все труднее, в горле першило, глаза слезились.

– Если кто-нибудь из нас высунется и спровоцирует его еще на пару-тройку заклинаний, это ускорит

дело, – предположила я.

Руоешь, не двигаясь с места, повернула голову и выразительно посмотрела на меня.

– Почему опять ведьма? – возмутилась я, надрывно кашляя в кулак. – Почему именно мне

приходится брать штурмом нашпигованные охраной замки и дразнить боевых магов из расчета

пятидесяти процентов? Почему я не могу хоть раз постоять на стреме за мостом?

– Что?

– Ничего. – Я подняла руку и робко помахала ею над колосьями. Для пущего эффекта собрала

пальцы в кулак – все, кроме среднего, Но проклятый маг не поддавался на провокации, опасаясь

промахнуться сквозь дым. В воздухе бестолково вились пчелы, пытаясь отыскать невидимого врага

на ощупь, но безуспешно – скорее всего, тот предусмотрительно залег на землю. Боязливо

оглядевшись, я рискнула выпрямиться в полный рост и вызвать дождь, но противник сразу учуял

мою магию и перебил ее ураганным порывом ветра, опрокинувшим меня на спину.

– Хвыбин сын, – сквозь зубы выругалась я, потирая ушибленный хребет.

– Еще идеи есть? – саркастически поинтересовалась руоешь.

– Отправь всех пчел за дым, на подветренную сторону.

– Они все равно его не увидят, – неуверенно возразила она.

– Это моя забота! – огрызнулась я и на четвереньках поползла сквозь пшеницу, решив подобраться к

магу кружным путем. Смятые стебли цеплялись за штаны, кололи ладони, на голову сыпалась какая-

то дрянь. Впереди мелькнуло пламя – один лепесток, второй, десятый, жадно глодающие солому. Я

зажмурила глаза, натянула куртку на лоб и сломя голову бросилась вперед, сквозь хватающий за

ноги жар.

Маг успешно отводил глаза пчелам, но я увидела его сразу, вольготно рассевшегося на кочке и

ехидно хихикающего над моими подскоками в тлеющих штанах. Торопливо охлопав себя по бедрам

и одернув куртку, я выжидательно уставилась на поджигателя. Здороваться было глупо, убивать на

месте – невежливо. Маг тоже не спешил бояться и каяться, разглядывая меня со снисходительным

пренебрежением. Издалека можно было подумать, что ветер поменял направление и гонит дым в обратную сторону.

Злобно рокочущий клуб метнулся по направлению моего взгляда, но маг и бровью не повел, заранее

позаботившись о защите. Пчелы уткнулись в невидимую стену, куполом расползлись по ней над

нашими головами.

– Что ж, приветствую вас… коллега, – хорошо знакомым голосом пророкотал маг, вставая, – как

вижу, вы правильно истолковали мое застольное выступление. Люди, не обладающие магическим

даром, не способны увидеть поле руоешь. Но, как и селян, их можно обмануть накладным носом и

париком, верно?

Передо мной стоял… дайн Дупп собственной персоной. Стройный, помолодевший лет на двадцать, с

затянувшейся лысиной и впалыми щеками.

– Что вы здесь делаете? – глупо спросила я.

– Помогаю кое-кому охотиться на нежить, – лучезарно, но неискренне улыбнулся Дупп, – в то время

как эта кто-то успешно отвлекает внимание последней.

– Во-первых, не отвлекаю, а беседую. А во-вторых, почему бы вам тоже с ней не потолковать?

Лучше уж одна руоещь, чем сотня лесных упырей, вы могли бы договориться…

– А тебе не приходило в голову, – перебил дайн, – что договориться можно и с упырями? И куда с

большей выгодой?

– Что? – опешила я.

Дайн невозмутимо пояснил:

– Упырей интересует человеческая кровь, ничего больше. Золото и камушки они несут мне.

– Вы хотите сказать… – я задохнулась от возмущения, – что в обмен на деньги позволяли упырям

убивать людей?

– Лесную нежить все равно не извести, – пренебрежительно шевельнул плечами маг. –

Выслеживаешь эту дрянь по буеракам, рискуя своей шкурой, выжигаешь логова, а через месяц-

другой все начинается заново. И откуда только что берется? Покрутился я полгода на ставке

сельского мага – опротивело. Ночью озверевшие упыри только что в окна не лезут, днем селяне за

глаза поносят – мол, совсем никудышный колдун, не может раз и навсегда с умертвиями покончить.

Вот я и покончил. Не так, правда, как они ожидали. Ты права, ведьма, со всеми можно договориться.

Упыри перестали трогать местных – кроме, конечно, забывших купить у меня чудодейственный

амулетик, – а затерявшийся в глухомани купец дело обычное.

– А руоешь не убивает людей, – докончила я, – и по ее милости вы лишились стабильного дохода и

средства запугивания селян, верно?

– Чуть не лишился, – уточнил маг, небрежно запуская руку во внутренний карман куртки, – но не

лишусь. Я ведь не какой-нибудь глупый колдун-наемник, дразнящий тварь, чтобы верно оценить ее

силы и возможности. Скоро поле догорит, через два-три дня пчелы передохнут, а сама руоешь не

умеет ни добывать пишу, ни кусаться и будет вынуждена идти на поклон к людям. Тут-то я ее и

возьму, тепленькую. А тебе, ведьма, уж не обессудь, живой отсюда не уйти.

Я слишком хорошо знала этот жест. Им обычно выхватывали из карманов магические талисманы,

рассчитанные на одно, но сокрушительное заклинание, отразить которое у меня почти не было

шансов. Но это не значило, что я не буду пробовать! Дайн ошибся, посчитав меня неудачницей,

зарабатывающей на хлеб по трактам. И не мог даже предположить, что лучшая выпускница курса

практикует в глухих селениях исключительно ради своего удовольствия.

Но пробовать не пришлось. В руке у мага ничего не было, и он торопливо сунул ее в другой карман.

Потом в третий. Изумление на его лице постепенно сменилось испугом, а затем и откровенным

ужасом. – Что-то потеряли? – с сочувственной издевкой поинтересовалась я, вскидывая руки.

Маг инстинктивно попятился, заслоняя лицо, но я метила не в него. Невидимая стена разлетелась

вдребезги, освобожденные пчелы градом посыпались на наши головы. И если с меня они

скатывались, как вода, возмущенно жужжа и барахтаясь в волосах, то маг в мгновение ока

превратился в мохнатый гудящий кокон, сквозь который не пробилось ни одного крика…

Первый раз я смотрела на пчел без содрогания, со злорадным удовольствием. А когда они

разлетелись, оголенный скелет пошатнулся и рухнул на обугленную землю, рассыпавшись от удара.

Я обернулась. Поле догорало, редкие дымки пугливо прижимались к земле. Высоко в небе

правильным кругом висел рой, а под ним, в центре, скрестив руки на груди, с загадочной

полуулыбкой на губах стояла матка, и ветер трепал белые пряди ее волос.

Мы обе прекрасно знали, что у меня не осталось ни капли магической силы…

У околицы меня встретил Олуп, переминающийся с ноги на ногу и озадаченно почесывающий

макушку. – Госпожа ведьма! Где ж вы пропадали-то? Мы тута без вас упыря изловили, кустами к дому

подбирался, поганец! Сам голый, лохматый, рожа опухшая – во! – а уж какими словами ругался,

распоследнему пьянчуге повторять зазорно. Дескать, не упырь он вовсе, а дайн Дупп, бандитом в

лесу оглушенный и обобранный, а мы, хамье неотесанное, богомерзкого разбойника от дайна

благочестивого отличить не можем. И зубами на меня лязгает, будто от холода. Я

,отвечаю, не хамье, выходит, и ты не дайн, полезай-ка в погреб до выяснения. Ну заперли,

значицца, его в погребе, колом осиновым подперли, вас дожидаемся… а он через окошечко пуще

прежнего ругается, ребятня со всей округи слушать сбежалась…

Выпущенный из подвала дайн и впрямь здорово смахивал на упыря искусанным комарами лицом и

черной взъерошенной бородой до пупа. Как оказалось, он еще не исчерпал запас ругательств,

оставив для меня самые замысловатые.

– Настоящий, – со вздохом констатировала я.

– И что ж нам теперь делать? – неподдельно огорчился Олуп. – Венчание-то, выходит, силы не

имеет, зря свадьбу играли…

– Ну сыграйте ее по второму разу, – предложила я, – кушанья-то остались… все равно свиньям

выбрасывать. Мужик просиял. Уговорить дайна оказалось труднее, но, когда мы с Олупом преувеличенно громко

и обеспокоенно стали совещаться, не поспешила ли я с выводами и не накормить ли нам самозванца

двумя-тремя десятками чесночин для надежности, он предпочел облачиться в сброшенную магом

рясу и повторно обвенчать молодых.

– Менес, стой!

Вор обреченно сжался в комок, как нашкодивший кот под занесенной хозяйской рукой. Чужой

жеребец, которого он начал отвязывать от общей коновязи, облегченно всхрапнул и снова опустил

морду в кормушку с ячменем.

– Скажи, – вкрадчиво поинтересовалась я, подходя и задушевно приобнимая вора за плечи, – ты не

одалживал у предыдущего дайна такую маленькую серебряную штучку? Медальон на цепочке,

слишком короткой для шеи, скорее браслетной. Возможно, с камушком в центре или по ободку. Или

с рисунком.

Менес задрожал как осиновый лист и начал робко блеять про «бес попутал», «малых деток» и

«хлебушек-то нынче дорог», но я не стала дослушивать, ободряюще похлопала его по плечу и

занялась лошадью. Вор торопливо ощупал себя с ног до головы, благодарно закатил глаза и исчез без

моей помощи.

Чуть погодя подошел Олуп, сонный и слегка помятый трехдневным застольем.

– Рановато вы, госпожа, кобылку заседлали. Уж и молодые в новую избу переселились, обжили, а

гости никак разъезжаться не хотят. И то правда – кушанья-то никак не переведутся, хоть уже

немного и с душком. Посидели бы с нами хоть до обеда – не в службу, а в дружбу, а?

– Нет уж, спасибо, – с притворным ужасом отказалась я, – я в службу-то третье утро похмельем

страдаю, а что же на четвертое, дружеское, будет?!

– Ну, воля ваша. Да, покамест не забыл – вам тут подарочек передать велели. – Олуп с усилием

приподнял и протянул мне… ведерный горшок с медом, над которым суматошно металась одинокая

раздраженная пчела, лихорадочно решающая – слетать в улей за подмогой или не стоит оставлять

сладкий пост на длительное время.

Я шарахнулась от «подарочка», как мракобес от благовоний:

– Кто велел?

– Рушка, подружка Паратина, девка из соседнего села. Белая такая, рядом на свадьбе сидели. Горе у

ней – изба сгорела, попросилась у нас до зимы пожить, пока родичи новую не отстроят. Говорит:

«Мол, госпожа ведьма мне службу сослужила, а заплатить ей нечем, авось медком не побрезгует». Я,

грешным делом, не утерпел – пробу с краешка снял, уж больно дивный мед, скорее на шмелиный

смахивает. Совсем свежий, будто пчелы его прямо в горшок носили, а ведь нынче только красный

клевер да златогорлица лесная и цветут, пчеле к ихнему нектару нипочем не подобраться.

Вздохнув, я взяла горшок и пристроила между собой и передней лукой. Олуп со степенной

медлительностью отсчитывал на ладони монеты – мой гонорар за две свадьбы.

– А как же тот разбойник? – вспомнил он. – Ну, которого вупыр засмоктал?

– Он-то и был упырем, а с восходом солнца испарился, – серьезно сказала я. – Всю свадьбу на

молодых поглядывал и, если бы не мои титанические усилия…

Лишняя монета со звоном упала в кошель.

ВЕРНОСТЬ ДО ГРОБА

– Ну как, госпожа ведьма?

Я отрицательно покачала головой и, не удержавшись, зевнула: Жабкинский мроед определенно

начал мне надоедать. Третью ночь как проклятая обхожу село ночным дозором, но пока что не

заметила его даже краем глаза.

Переступив порог корчмы, я прошла мимо разочарованного хозяина и устало плюхнулась на лавку

возле печи, прислонившись спиной к теплой кирпичной кладке. Самое обидное, что мроед

продолжал свою нехорошую антиобщественную деятельность. Убивать никого не убивал, но

обескровливал до полусмерти. Караулить по очереди было бесполезно, при появлении нежити

сторож засыпал крепчайшим сном, и мроед неторопливо выбирал жертву среди домочадцев,

предпочитая женщин и детей. Впрочем, не брезговал даже кошками, почему-то за исключением

черных – видимо, не мог поймать в темноте.

Сегодня выбор паскудника пал на дочку кузнеца, уединившуюся с женихом на сеновале; по дороге в

корчму я заглянула к несчастной девушке и выслушала от ее родителей много чего нелицеприятного

в свой ведьминский адрес. Правда, когда я пригрозила вообще уехать, они мигом пошли на

попятный и даже пообещали прибавить еще пару-тройку кладней к моему гонорару (на который

скинулись все жители Жабок, кто сколько смог), но настроение у меня испортилось окончательно.

Собственно говоря, оно и так было не ахти – без явных причин, что обидно вдвойне, ибо улучшению

традиционными методами вроде принятия горячей ванны с душистыми травами, поедания сладких

пирожков и перечитывания собственных путевых заметок оно не поддавалось, зато охотно

ухудшалось по любому поводу. А тут еще этот мроед, будь он неладен!

– Ни живым, ни мертвым покою не дает, – в который раз жаловался корчмарь, просто чтобы отвести

душу. Я слушала вполуха, давно уже зная наизусть обо всех происках неуловимой нежити. – Трех

дней после похорон не пройдет – глядь, снова могила раскопана и голова у покойника отъедена! Уж

и камни сверху наваливали, и чесноком обкладывали – ничего не помогает! Бывает, ишшо и чеснок

погрызет, будто на закусь… Ей-ей, в следующий раз усопшего каким-нито ядом начинить надобно!

Жаль, тьфу-тьфу-тьфу, что никто покуда на тот свет не собирается, а то уж был бы мроеду

подарочек! – А это идея, – задумчиво сказала я.

На мои похороны собралось все село.

Перед величаво плывущим гробом с радостными воплями бежали мальчишки и заливались

визгливым лаем дворовые собачонки. Маленькая серьезная девочка несла огромную корзину с

полевыми цветами, горстями бросая их под ноги похоронной процессии. Вдоль улицы, хихикая и

перемигиваясь, толпился народ. Бредущие за гробом плакальщицы безутешно лузгали семечки и

шепотом обсуждали последние сплетни, изредка вспоминая о возложенной на них миссии и начиная

фальшиво подвывать: «А на кого ж ты нас покинула…» на мотив застольной «Рябинки». Количество

желающих проводить меня в последний путь увеличивалось прямо пропорционально длине этого

пути, что, увы, не могло не сказаться на качестве.

– Жалостливей, жалостливей! – сквозь зубы шипела я. – Устроили тут свадебный кортеж!

Увы, увещевания «покойницы» приводили к прямо противоположному эффекту – гроб начинал

меленько содрогаться, снизу доносились сдавленные хрюкающие звуки, и я начала всерьез

беспокоиться, как бы они вообще не уронили эту проклятую домовину.

Смотрелась я в ней, кстати, лучше, чем при жизни. Распущенные волосы золотисто-рыжим пламенем

обрамляли припудренное мукой лицо, в скрещенных на груди руках покоился маленький букетик

незабудок, трогательно оттеняющих снежно-белый саван. Единственным отступлением от правил

были торчащие из-под него сапоги, а если приглядеться, то и заправленные в них брюки.

В гроб, разумеется, положили мой верный меч, а сзади брела осиротевшая Смолка, изредка

наклоняясь и подбирая изрядно потоптанные процессией цветочки.

Кладбище располагалось на холме, к нему вела довольно-таки крутая дорожка, и гроб задрался чуть

ли не вертикально. Пришлось упереться локтями в стенки, чтобы не вывалиться. Над головой

проплывали старые березы, с удивленным карканьем кружили грачи и накрапывал мелкий дождик,

не давая сосредоточиться на мыслях о вечном. К тому моменту, когда мужики наконец свалили гроб

на землю и, утирая пот, отошли в сторону, я промокла насквозь и, кажется, одна птичка попала-таки

на саван в районе подола, но приподниматься и проверять я не рискнула.

Прощаться со мной лично путем целования в хладный лоб никто не отважился. Выждав

приличествующую случаю паузу, гроб закрыли крышкой и опустили (по ощущениям – раскачали и

бросили) в загодя вырытую яму. Корчмарь, по праву моего хорошего знакомого возглавлявший

похоронный кагал… тьфу, процессию, подошел к краю могилы, стянул шапку, откашлялся и

громким прочувствованным голосом завел:

– Возрыдайте, сельчане, ибо скорбь наша целика и безмерна. Сегодня мы провожаем в

предпоследний путь…

Видимо, имелось в виду, что после встречи с мроедом меня проводят в последний. Поминальщики

покорно возрыдали, то и дело срываясь на хихиканье, что, впрочем, вполне можно было списать на

расшалившиеся нервы.

– …богомерзкую ведьму, чьи непотребные деяния ославили ее на всю Белорию, Волмению и

Винессу… о чьей вредности и корыстолюбии ходили легенды… чьим именем пугали непослушных

детей и лечили икоту…

Печальные смешки перешли в скорбный хохот.

– …и да упокоится душа ее отныне и навечно, дабы не пришлось нам разрывать сию могилу и

пронзать ее осиновым колом для верности…

Я с трудом удержалась от соблазна «воскреснуть» прямо сейчас. К счастью, «напутственная» речь

подошла к концу, корчмарь зычно высморкался (кажется, прямо в могилу), сказал: «Дык пущай же

провалится она прямиком в преисподнюю; да будет так», – и по крышке застучали комья земли.

Спустя несколько минут утихли и эти звуки; беспечальные селяне разошлись отмечать мою

своевременную кончину.

– Ну, наконец-то я толком высплюсь, – мрачно сказала я, умащиваясь поудобнее и закрывая глаза.

Разбудило меня тихое царапанье по крышке. Мигом придя в себя и нащупав рукоять меча, я

приготовилась выступить в привычной роли неприятного сюрприза. Чтобы мроед особенно не

надрывался, а я не задохнулась, гроб закопали неглубоко – просто присыпали землей, даже не

прибивая крышку, и теперь чьи-то осторожные руки почти бесшумно сдвинули ее в сторону.

У меня в ногах темным силуэтом маячил незнакомый мужик с заступом. Вернее, мужичонка –

мелкий, обтрепанный и непрестанно озирающийся по сторонам.

– Ку-ку, – угрюмо сказала я, выждав, пока его внимание не обратится непосредственно ко мне. –

Мроед, если не ошибаюсь?

Несколько секунд мужик тупо таращился на севшую в гробу покойницу, потом выронил заступ и

заорал тонким бабьим голосом, забирая все выше и выше. Когда воздух в легких кончился, «мроед»

закатил глаза и, как стоял, рухнул на спину. Я растерянно почесала в затылке. Только

кладбищенских воров мне для полного счастья не хватало! Наверное, из приезжих, ничего о

розыгрыше не знал. Увидел, что помпезно хоронят какую-то важную особу – с дорогим мечом, в

блестящих побрякушках, – и решил поживиться…

Я поглядела на небо. Судя по луне, до полуночи оставалось не меньше двух часов. Полнолуние – не

слишком удачное для меня время. И тени слишком контрастные, мешают ориентироваться, и часть

заклинаний не работает. Хуже того – в полнолуние на меня нападала беспричинная хандра и я готова

была часами предаваться греющим душу размышлениям о полной никчемности моей, перевалившей

за середину и неумолимо близящейся к закату двадцатичетырехлетней жизни, так что похороны

пришлись как нельзя более кстати.

На тарелочке возле могилы лежал бутерброд с сырокопченой колбаской, последний дар для

усопшей, тут же использованный оной по назначению. Я уже дожевывала последний кусочек, когда

мужик наконец начал подавать признаки жизни. Бесцеремонное похлопывание по щекам ускорило

сей процесс и привело к плачевному результату – гробокопатель пришел в себя и понял, что гнусная

зомби в моем лице ему не приснилась. Не заткни я ему рот, спустя пять минут на кладбище

сбежалось бы все село.

– Заткнись, идиот, – прошипела я, тыча ему в нос своим цеховым знаком. Приколотая к отвороту

савана бляха слабо фосфоресцировала в темноте, позволяя разглядеть вычеканенный на ней

рисунок. – Это контрольное захоронение, для поимки некрофилов вроде тебя! А конкретно – мроеда,

который заявится сюда с минуты на минуту, и я даже знаю, кто будет его очередной жертвой,

причем с моей помощью и при горячем участии!

– Отп-п-пустите, госп-п-пожа вед-д-дьма! Я б-б-больше н-н-никогда! Ей-бо! – отчаянно взмолился

воришка. Интересно, заикался ли он до столь успешной эксгумации?

Охотнее всего я бы его действительно отпустила, еще и пинка под зад дала, но… мроед наверняка

обосновался на чьем-то чердаке или в сарае, он должен был видеть процессию и сегодня непременно

заявится на кладбище, если не найдет добычу полегче и повкуснее. Например, одинокого

гробокопателя, огородами крадущегося к постоялому двору. Нет, мужика ни в коем случае нельзя

было отпускать, а чтобы не мешался под ногами…

– Поработаешь живцом… точнее, мертвецам, – решительно заявила я, освобождая нагретое место.

Мужик попытался изобразить повторный обморок, одновременно уползая куда-то в сторону, но я

цепко держала его за шиворот.

– Закопаю по-настоящему, – ласково пообещала я, и злосчастный «некрофил», тоненько подвывая от

страха, позволил запихать себя в гроб и накрыть крышкой. Что ж, так даже лучше. Поджидать

мроеда в засаде в кустах куда удобнее, чем лежа в могиле, из которой еще надо вскочить и

осмотреться, привыкая к свету. Но никто из сельчан не решился заживо сыграть в ящик – мол,

примета плохая; я же, хоть дважды и умирала (правда, каждый раз мне в последний момент мешали),

ни разу не удостоилась погребения, так что ничего не теряла. Захоронить же кого-нибудь было

просто необходимо, ибо мроед даже сквозь саженный слой земли учует, «полна ль коробушка», и к

пустой могиле нипочем не приблизится.

Я кое-как присыпала своего сменщика землей, критически изучила холмик и воткнула сверху

подвядший букетик. Луна весьма кстати зашла за тучку, перестав слепить глаза. В темноте я видела

лучше обычных людей, хоть и хуже вампиров, и без труда подыскала себе удобное засадное

местечко невдалеке.

Только я успела стянуть путающийся в ногах саван, оглядеться и пообвыкнуть, как мое внимание

привлекла чересчур подвижная тень, выбивающаяся из ритмичного мельтешения веток в такт ветру.

Я настороженно прищурилась, затаив дыхание. Кажется, моя тактика принесла-таки плоды – в

отличие от предыдущего пустоцвета. К могиле кралось нечто черненькое, костлявенькое, размером с

переболевшего рахитом гнома. Подобравшись к свежему холмику, оно присело на четвереньки,

огляделось и начало по-собачьи разгребать землю. Быстро дорывшись до гроба, мроед дрожащими

от нетерпения лапками сдвинул крышку и с надеждой наклонился над домовиной.

На сей раз вопль вышел двойным, но мроед, увы, сознания не потерял. Несколько опешив, он

шарахнулся от могилы, а мужик, не будь дурак, тут же подхватил брякнувшую о землю крышку и

накрылся ею по собственному почину.

Настал мой выход.

– Так это из-за тебя, паршивца, я четвертую ночь толком выспаться не могу? – кисло

поинтересовалась я, без особой спешки приближаясь к могиле. – О такую мелочь даже меч пачкать

стыдно… Уродливая морда ненавидяще скривилась, полыхнула зелеными раскосыми глазами. Мроед раззявил

пасть, полную длинных игловидных зубов, утробно зашипел на вдохе и в мгновение ока вырос до

моих размеров.

– Вот так гораздо лучше! – ошеломленно пробормотала я.

Не остановившись на достигнутом, мроед вытянул шею и звучно лязгнул зубами о закаленную сталь.

Меч жалобно тренькнул, и у меня в руках осталась рукоять с ополовиненным лезвием. Я отбросила

огрызок и попятилась, лихорадочно оглядываясь. Заступ для укрощения столь зубастой твари явно

не годился, деревянный крест тем более, и вряд ли мроед согласится подождать, пока я сбегаю в село

за цепом или вилами. Впрочем, кое-что у меня под рукой все-таки имелось…

Гроб мне с огромной неохотой одолжила какая-то старуха, десять лет назад прикупившая оный про

запас и все эти годы бережно хранившая его на чердаке. За порчу последнего бабкиного вместилища

мне были торжественно пообещаны все муки преисподней, но мроед угрожал мне уже в этой жизни.

Не раздумывая, я сорвала с гроба крышку и со всей силы врезала твари по морде.

То ли гроб изначально был не шибко хорошего качества, то ли просто перестоял свое, но

обветшалые доски с треском проломились, и мроед стал напоминать собственный портрет в

чересчур широкой раме.

Второе, что подвернулось мне под руку, – венок.

Теперь портрет можно было смело вешать на Доску почета.

Увы, мроед не оценил моих усилий по созданию сего дивного натюрморта. Рыча и плюясь от злости,

он закрутился на месте, пытаясь сорвать двухслойный хомут. Мужик, не желая покрывать себя

неувядающей славой, на дрожащих четвереньках уползал в кусты. Я, отскочив на несколько шагов,

попыталась сплести заклинание, но моя вдохновенная декламация не вызвала у мроеда ожидаемого

восторга. Я осеклась на полуслове и еле успела пригнуться, как над моей головой просвистели

останки крышки и, врезавшись в березу, разлетелись на несколько частей. За ними последовали:

отвергнутые мною крест и заступ, сам гроб, а также тарелочка из-под бутерброда и дохлый грач.

Непрерывный обстрел не давал мне сосредоточиться, – мроед же подступал все ближе и ближе. В

конце концов ему удалось припереть меня к невысокой могильной оградке из железных прутьев-

стрел. Разумеется, прощаться с жизнью я не торопилась, располагая парой-тройкой простейших

пассовых заклинаний, способных отбросить, ранить, но не убить нежить – этим должен был заняться

безвременно скушанный меч. Впрочем, потянуть время они вполне годились.

Я уже поднимала руку, когда оградка ощутимо кольнула меня чуть пониже пояса. Мгновенно

передумав, я ударила-таки силовой волной – но не в грудь, как собиралась, а под ноги твари, сама же

метнулась в сторону. Мроед споткнулся и, по инерции пролетев вперед, с размаху нанизался на три

острия сразу. От жуткого воя с берез посыпались листья, к нему добавилось лязганье оградки.

Треугольные наконечники прутьев сыграли роль рыболовных крючков, вывернуть вкопанные

столбики мроед не смог и, недолго потрепыхавшись, с утробным стоном обмяк и затих.

Подходить и щупать ему пульс я не собиралась – излишне доверчивых ведьм поутру хоронили

вместе с их жертвами, а то и в гордом одиночестве. Разумнее всего подождать до восхода солнца,

причем не выпуская сомнительный труп из виду, чтобы потом не пришлось удивленно хлопать

глазами перед опустевшей оградкой.

За время моего непродолжительного упокоения дождь превратился в сырой, холодный и промозглый

туман, клоками курящийся над могилами. Я с сожалением покосилась на обломки уютного гроба и

села на корточки под березкой, обхватив руками колени.

– Бывают дни, – уныло сказала я в пустоту, – когда я начинаю подозревать, что ошиблась с выбором

профессии… Порыв ветра встрепал березовые макушки, и на меня частой капелью хлынула скопившаяся на

листьях вода.

– ..но бывают ночи, – не меняя тона и позы, докончила я, – когда я в этом твердо уверена!

Утром мне пришлось ехать на ярмарку за новым гробом. Увидев, во что мы с мроедом превратили ее

посмертное обиталище, бабка подняла такой, как выразилась бы одна моя винесская знакомая,

«стогн и лямант», что мне было проще съездить в соседнее село, чем убедить потерпевшую, что за

компенсацию в размере пяти кладней она может заставить гробами все сени и хорониться хоть

ежемесячно. Впервые запряженная в телегу, Смолка то и дело задирала морду, пытаясь скусить назойливо

брякающий под дугой колокольчик, или раздраженно поводила боками в оглоблях, как пышнотелая

девица в чересчур тесном корсете, отчего телега начинала ревматически скрипеть креплениями. До

села оказалось не так уж и близко, верст пять, через лес и вызолоченные лютиками луга. Припекало

солнышко, я разомлела и, откинувшись на застланное соломкой тележное дно, предоставила Смолке

самой выбирать дорогу и темп езды. Я никуда особенно не спешила, торжественно предъявленный

поутру мроед обеспечил меня деньгами на пару недель, так что можно было позволить себе

расслабиться и подремать.

Колеса мерно поскрипывали, свидетельствуя, что моя лошадка пусть неспешно, но топает вперед, а

не устроила себе внеплановую трапезу. Над головой распевали птицы, в кошеле побрякивали

девятнадцать кладней, примиряя меня с профессией ведьмы. Пожалуй, я бы даже заснула по-

настоящему, но тут из глубины леса с правой стороны донесся низкий хриплый вой, быстро

сошедший на чавкающее поскуливание.

Телегу тряхнуло, кобыла пошла быстрее. Я резко села, сонливость и умиротворенность жизнью как

ветром сдуло. Нацыга! Средь бела дня! А у меня даже меча нет…

Впрочем, нацыга тоже не горела желанием сводить близкое знакомство с ведьмой. Рявкнула еще

пару раз, все дальше и дальше, и замолчала. Смолка шевельнула настороженными было ушами и

опять замедлила шаг. Мнению лошадки я доверяла, но и сама ошибиться не могла. В Школе

Чародеев нас учили распознавать голоса нежити, и я без труда отличала звонкий, протяжный вой

оборотня от утробного рева вурдалака, верещания гарпии или характерного скулежа той же нацыги.

Интересно, с чего бы это она поутру разгулялась, да еще в солнечный день? Света как такового

нацыги не боялись, но охотились только по ночам, как совы, к рассвету убираясь в логова. А

интересовали их отнюдь не мышки с птичками…

Ложиться снова я не рискнула. Так и въехала в село, облокотившись на обрешетку телеги и изредка

оглядываясь на оставшийся позади лес.

Похоже, безработица мне не грозила.

Ярмарка была в самом разгаре, слышная издалека. Лавка гробовщика оказалась единственной, возле

которой не толпился народ. Ее хозяин невозмутимо пил квас в тенечке у входа, философски

рассудив, что его товар не нуждается в зазывалах, а за навязчивую рекламу могут и побить. Пока я

изучала незамысловатую вывеску, он изучил меня, безошибочно распознал покупательницу и,

отставив недопитый жбан, предупредительно распахнул передо мной дверь лавки.

– Сочувствую вашему горю, госпожа, – вежливо, но не слишком убедительно объявил мужик. Я

неопределенно хмыкнула, давая понять, что горе не так уж велико и меня больше интересует деловая

сторона вопроса. Продавец охотно отбросил фальшивую скорбь и заговорщическим тоном сообщил,

что у него есть все фасоны и размеры, какой именно мне нужен?

– Ну, примерно как на меня, – неуверенно сказала я.

Гробовщик ничуть не удивился и вдобавок оказался энтузиастом своего дела. За час я перемерила не

меньше двадцати гробов. Больше всего мне понравился темно-бордовый, с кистями и пуховой

набивкой. Даже вставать не хотелось. Пожалуй, я бы даже прикупила его для себя (полнолуние, как

и хандра, продолжали отравлять мне жизнь), но это удовольствие стоило пятнадцать кладней –

веская причина еще немного задержаться на этом свете. В итоге я остановилась на обычном дубовом,

за два кладня, и, загрузив его на телегу, начала выбираться из базарной толчеи.

Я уже поравнялась с последней в ряду лавкой, когда через обрешетку телеги неожиданно перемахнул

лохматый, свирепого вида тролль, с ног до головы обвешанный оружием.

– Привет, цыпа! – радостно завопил он, без колебаний оседлывая гроб. Нагнулся, деловито

побарабанил пальцами по крышке: – Мужу подарочек купила?

Я усмехнулась и охотно пожала протянутую руку.

– Нет, это рабочий инвентарь. Ты-то, Вал, здесь какими судьбами?

Тролль, кашлянув, смерил меня оценивающим взглядом и сменил тон на заговорщически деловой:

– Ты сейчас свободна, цыпа?

Я неопределенно качнула головой:

– А что?

—Работенка есть, аккурат для ведьмы и наемника. Не хочешь составить мне компанию?

Я как раз собиралась устроить себе отпуск – хотя бы на недельку, до конца полнолуния, но не

удержалась и вопросительно приподняла бровь. Вал просиял и, перебрав руками по крышке гроба,

подтянулся ближе ко мне.

– Дельце-то плевое, от силы на пять минут, а ежели покочевряжиться да себя расхвалить, то по

десятку кладней срубить можно и целую неделю харч бесплатный.

Я поежилась, вспомнив, где чаще всего бывает «бесплатный харч».

– Сомневаюсь, что мне удастся расправиться с нацыгой за пять минут.

– Это еще что за холера? – искренне удивился наемник. – Впервые слышу.

– Оборотень, только наоборот. Нежить, способная превращаться в человека, чтобы под каким-нибудь

предлогом заманить жертву в укромное местечко, причем отнюдь не для высокоинтеллектуальной

беседы.

Тролль звучно поскреб макушку. Шрам, которым некогда наградил его чей-то двуручный меч, давно

побелел и не чесался, но привычка осталась.

– Водится тут какая-то пакость, это точно. Редко вылазит, но регулярно. Бродяг пришлых в основном

харчит, пьянь всякую, ежели в кустах на ночь залежатся. Местные на волков думают, потому как

нежить обычно где нажрется, там объедья и кинет, словно похваляется, а эта в лес сволакивает.

После лис да ворон гхыр разберешь, кто первым харчевался. Детишек ею стращают, но всерьез

никто не верит, а значит, и не заплатит. Так что брось, цыпа, чирьев себе на задницу искать, поехали

лучше со мной, там дельце верное!

– Мне сначала надо гроб в Жабки отвезти, я Смолкино седло за него в залог оставила.

– Успеешь, оно тебе все равно пока не понадобится. Давай сперва местечко застолбим, пока

конкуренты не объявились. Левее забирай, во-он на ту дорожку, что к лесу ведет!

– Погоди, я еще не согласилась! – Я натянула вожжи, и Смолка остановилась у развилки, недовольно

всхрапывая и махая хвостом. – Что за дельце-то?

– А тебе не все равно, цыпа? – фыркнул тролль, тоскливо поглядывая в сторону леса. – Ты же

ведьма, наемница, всего два вопроса задавать должна: один себе – справлюсь, не справлюсь, второй

наемщикам – сколько заплатите?

– Нет, не все равно. Наводить порчу или стоять на стреме я сразу отказываюсь, и не проси.

– Вот еще, бабу уламывать! – хохотнул Вал. – Не боись, ничего противозаконного. У одного типа

кой-какие проблемы возникли, личного характера, вот пусть он сам тебе их и выкладывает.

«Любопытство меня когда-нибудь погубит», – подумала я и ослабила вожжи, предоставив Смолке

право третьего решающего голоса. Лошадь покосилась вправо, влево, рассудила, что в жабках она

уже была и ничего интересного не обнаружила, так почему бы не попытать счастья на второй

дорожке? И тронулась с места, все ускоряя шаг.

– А кобыла-то поумней хозяйки будет, – нахально заметил тролль, и, приглядевшись ко мне,

бестактно припечатал: – Какая-то ты бледная, цыпа, аж с прозеленью, краше в гроб кладут!

– Такую как раз и кладут, – отшутилась я. – Посмотрела бы я на тебя после собственных похорон и

четырехдневного недосыпа!

– Неслабо же ты развлекаешься! – восхищенно присвистнул наемник.

– Работаю, – со вздохом поправила я.

Вал, убедившись, что я оставила вожжи в покое, с комфортом разлегся на гробу, заложив руки за

голову и покачивая левой ногой, заброшенной на согнутое колено правой.

– Удивляюсь я твоему мужу, цыпа. Молодая жена целыми месяцами гхыр знает где шляется, упырей

по жальникам гоняет… а что, если однажды и вовсе не вернется? Чем эту ждать, не проще ли новую

завести? – Вернусь, Вал. Я всегда возвращаюсь. И он будет меня ждать, уж я-то знаю. Мы слишком долго

друг друга искали, чтобы двухмесячная разлука имела для нас значение. Наоборот, отдохнет от меня,

соскучится, да и я буду с нетерпением ждать встречи.

– Хуже жены-ведьмы только муж-вампир, – убежденно заключил наемник. – Уж я бы давно тебя на

колено да хворостиной, чтобы знала своё место!

– Что ж, попробуй, – шутливо предложила я, но тролль с ухмылкой покрутил горбатым носом и не

стал рисковать.

Господин Ховел Залесский, элегантный мужчина лет тридцати пяти, владелец трехэтажного

особняка возле села Замостье, ста десятин окрестных пустошей и леса, через который мы недавно

проезжали, дрожащими руками растеребил ременную пряжку, спустил штаны и с надеждой

уставился на меня.

Я добросовестно изучила предложенный моему вниманию объект.

– Боюсь, это несколько… эээ… не по моему профилю, – мягко, но решительно сказала я, с трудом

сдерживая рвущийся наружу смех. Вал, мерзавец, проводил меня до двери, а затем отговорился

делами и улизнул, оставив меня один на один с наемщиком, так толком и не объяснив, в чем именно

будет заключаться моя часть работы. Правильно сделал, иначе гхыр бы я согласилась составить ему

компанию! А теперь, напросившись на собеседование и предъявив рекомендации, отказываться было

как-то неудобно…

– Госпожа ведьма! – отчаянно возопил Ховел и попытался шагнуть ко мне, но запутался в штанах и

начал медленно падать лицом вниз, махая руками, как ветряная мельница. Я со вздохом пошевелила

пальцами, и стреноженный мужчина вернулся в вертикальное положение. – Благодарю вас… ну

почему вы не можете оказать мне еще и эту маленькую услугу?

– Не такая уж она и маленькая, – задумчиво отметила я, снова переводя глаза вниз. – Очень, я бы

сказала, профессионально выполненный… м-м-м… прибор. И здоровенный какой!

Сам Ховел выглядел очень даже ничего – худощавый, с тонкими аристократическими чертами

горбоносого лица, длинными мышастыми локонами явно искусственного происхождения и гордо

подкрученными усиками. Совершенно не в моем вкусе, но, надо признать, довольно симпатичный.

Видя, что я колеблюсь, Ховел с удвоенной энергией возобновил уговоры:

– Госпожа ведьма, поймите меня правильно – я очень люблю свою жену, но я же мужчина! Я имею

право на личную жизнь в ее отсутствие, и лишать меня этого удовольствия жестоко и эгоистично!

– А если она внезапно вернется и застанет нас за этим… эээ… занятием?

– Она не может вернуться внезапно! – с жаром заверил меня Ховел. – К нашему селу ведет всего

одна дорога, в карете она по лесу не поедет, пешком тоже не пойдет. У развилки в пяти верстах

отсюда денно и нощно дежурит пара сметливых ребят с почтовыми голубками – двух птиц

выпускают, когда она проезжает заставу в ту сторону (они, кстати, уже прилетели), и еще трех – в

обратную. Так что у нас будет не меньше часа, чтобы подготовиться к ее встрече! И потом, в случае

чего вся вина ляжет на меня, вы же тут совершенно ни при чем – всего лишь наемная специалистка,

честно отрабатывающая свой гонорар!

Слово «гонорар» мне понравилось. Но «работенка» по-прежнему не вызывала энтузиазма.

– Давайте еще раз обговорим все детали, чтобы впоследствии между нами не возникло никаких

недоразумений. Вы просите меня заняться этим… хм… устройством, дабы вы могли невозбранно

предаться… эээ… утехам в отсутствие законной супруги?

– Именно! – с жаром кивнул неверный муж. – И пожить здесь до ее приезда!

– …за сумму в размере… – Я сделала многозначительную паузу, давая понять, что предыдущий

вариант не слишком меня вдохновил.

– Двадцать кладней! – торопливо повысил Ховел.

– Ровно?

– Двадцать пять! – понятливо поправился работодатель.

Я наконец сочла оплату подходящей и присела на корточки, подвергнув «рабочее место» куда более

пристальному, профессиональному осмотру. Осторожно ощупала кончиками пальцев. Н-да, чем

только не приходится заниматься практикующей ведьме, зарабатывая себе на хлеб, масло и кружок

колбасы… но снимать с чужого супруга пояс верности мне довелось впервые!

Хитроумное устройство выглядело как кольчужные трусы до колена и замыкалось на зловещего вида

замок – рельефную бляху в форме приплюснутой морды. Отверстия для ключа в нем не было, ее

заменяла вмятина с вычеканенной на дне руной – замок отпирался магически. Судя по всему –

заговоренным перстнем-печаткой.

– Колечко у вас есть?

– Какое?

– Любое, желательно золотое и потолще.

Ховел торопливо стянул с пальца массивное обручальное кольцо. Я машинально кинула взгляд на

свое – тоненькое серебряное с двумя крохотными сапфирами, но стоящее всех колец и поясов в

мире. Мы вместе его выбирали, перерыв всю витрину невозмутимого ювелира-эльфа, причем муж

ехидно предлагал мне купить вместо кольца серебряный же кастет – мол, по моему характеру самое

то, а уж как развеселятся созванные на свадьбу гости, когда свежеиспеченный супруг будет надевать

его мне на пальцы…

Я торопливо согнала с лица блаженную, отстраненную улыбку и вернулась к работе. Осторожно

взяла кольцо за ободок, поднесла его почти вплотную к бляхе и прошептала пару слов. Кольцо

меленько завибрировало, обращенная к замку сторона накалилась добела, и на ней медленно

проступил четкий оттиск руны. Закончив, я строго посмотрела в склоненное ко мне лицо и

подозрительно уточнила:

– Надеюсь, замок без секрета?

– Не знаю, – растерялся господин Залесский и неуверенно попытался пошутить: – Да какие у него

могут быть секреты от такой милой женщины?

Милая женщина охотно его просветила:

– Ну, вдруг я поверну кольцо не в ту сторону, а трусы сожмутся или раскалятся? Ваша супруга ни о

чем таком вас не предупреждала?

– Н-нет, – заметно побледнел мужик.

Я опустила голову, скрывая усмешку. Любую магическую ловушку я почувствовала бы сразу, замок

же заговаривал сущий дилетант. Но я не смогла удержаться, чтобы слегка не проучить неверного

мужа. – Ладно, сейчас проверим и узнаем, – жизнерадостно заметила я, прижимая кольцо к замку.

– Ой, нет, не надо! – Ховел торопливо отпрянул, чуть не повалившись снова, уже на спину. – А вы не

можете проверить это как-нибудь по-другому?

– Не волнуйтесь, все под контролем, – успокоила я и, не успел мужик облегченно вздохнуть,

добавила: – Фирма веников не вяжет, последующее лечение входит в стоимость заказа!

Я снова потянулась к кольцу, но господин Залесский, приноровившись, довольно резво ускакал от

меня на противоположный конец комнаты.

– Что? Вы передумали разоблачаться?

– Да! Нет… эээ… мне надо немного подумать… возможно, еще кое с кем проконсультироваться, –

начал выкручиваться Ховел, явно усомнившись в моем профессионализме.

– Пожалуйста-пожалуйста, – без тени обиды заверила я. – Вот только как вы объясните внезапно

нагрянувшей супруге факт перемещения кольца с пальца на… хм… иной объект?

Кольцо и в самом деле намертво припаялось к бляхе, не собираясь покидать ее до завершения

процедуры. Собственноручно удостоверившись в сем прискорбном факте, Ховел сдавленно застонал

– видимо, представил удивленно вытянувшееся лицо любимой супруги.

– Так я, пожалуй, пойду? – невинно осведомилась я. – А вы тут пока подумайте,

проконсультируйтесь… – Госпожа ведьма, ну сделайте же хоть что-нибудь! – опомнился мужик, когда я уже подошла к

двери и взялась за ручку.

Я обернулась и смерила его задумчивым взглядом.

– А что тут сделаешь? Либо открываем, либо спиливаем. Хотите, тролля позову – он его мечом, с

одного удара… если не промахнется, конечно.

Воображение нарисовало Ховелу еще менее оптимистичную картину.

– Открывайте, – решился он, крепко зажмуриваясь.

В душе покатываясь со смеху, но заставляя себя сохранять серьезное, сосредоточенное выражение

лица, я наклонилась и медленно, в напряженной тишине повернула кольцо.

Внутри бляхи что-то щелкнуло, и пояс разомкнулся. Кольцо осталось у меня в руке. Ховел поспешно

подхватил спадающие трусы, криво улыбнулся и, меленько семеня в путах из штанов, на всей

доступной скорости удалился в распахнутую дверь спальни. Вернулся он минут через десять, весьма

довольный жизнью. Тут же отсчитал мне двенадцать кладней задатка и деловито сообщил:

– Остальное получите перед отъездом вне зависимости, когда жена вернется. Только учтите:

покидать дом больше чем на час вы не имеете права, а уезжать нужно будет очень быстро и другой

дорогой. Я понятливо кивнула.

– Слуга проводит вас в комнату, я уже велел отнести туда ваши вещи, – продолжал Ховел. Прежде

чем я успела возразить, что вещей у меня нет, он оказался рядом со мной и, словно нечаянно задев

плечом, сменил тон на бархатисто-медовый, с придыханием: – А хотите… я сам вас туда… провожу?

– Нет, – ледяным тоном отрезала я.

– Ну как хотите. – Ничуть не огорчившись, господин Залесский предупредительно распахнул передо

мной дверь, – Впрочем, если передумаете…

– Нет!

– В любое удобное для вас время, вторая дверь налево, – успел-таки шепнуть мне вслед Ховел.

Я гневно обернулась, но дверь уже захлопнулась.

Каменным особняк Залесских был только до середины, выше начинались дубовые брусья. Издалека

он выглядел довольно забавно, стилизованный под замок с четырьмя маленькими башенками по

углам крыши. Мне досталась чердачная клетушка с единственным, выходящим на лес окном.

Распахнув дверь, я с трудом удержалась от вскрика – на кровати стоял гроб, в котором я не сразу

опознала привезенную на телеге «вещь». Вот леший, совсем про него забыла! За час я не успею

доехать даже до Жабок, не то чтобы вернуться. Впрочем, судя по жилистой и крикливой старухе, тот

свет ее пока не прельщал. Подождет, ничего с ней за недельку не сделается.

Краем глаза уловив за окном какое-то шевеление, я присмотрелась и заметила алый вымпел, быстро

съезжающий вниз по шпилю одной из башенок. Спустя пару минут на его месте затрепетал зеленый.

Вскоре дом наводнили молодые красивые селянки, неумело притворяющиеся зеленщицами,

молочницами и булочницами, для отвода глаз пыхтящие под тяжестью корзин с соответствующим

товаром. Ховел лично беседовал с ними в кабинете, подвергая принесенную сельхозпродукцию

долгому и тщательному осмотру. Сталкиваясь на лестнице, девушки краснели и хихикали, но назад

не поворачивали.

Дворовая и домашняя прислуга радовалась отъезду хозяйки не меньше Ховела и, закрывшись на

кухне, отмечала это радостное событие бочонком вина и немудреной закусью в виде сыра с хлебом.

Меня радушно пригласили в компанию, но я отговорилась головной болью и продолжила осмотр

дома. На третьем этаже жили слуги, на втором находились господские комнаты и столовая, на первом –

кухня и огромный зал для приема гостей. Подвальное помещение было отведено под кладовую,

заставленную бочками, ларями и мешками. Вкусно пахло копченостями, свисающими с балок. На

одной из бочек сидел Вал и, наклонившись, беззастенчиво колупался во второй, горстями извлекая

из нее длинные лохмотья квашеной капусты, которые тут же со смаком поедал. Процесс хищения

сопровождался чавканьем и причмокиванием.

– Цыпа, хошь яблочко? – Тролль как ни в чем не бывало по самый локоть засадил в бочку волосатую

лапу с закатанным рукавом, пошарил в капустных недрах и выудил оттуда полупрозрачную, хорошо

промаринованную артомовку.

– Я тебе сейчас покажу яблочко, – мрачно пообещала я, захлопывая за собой дверь и задвигая ее на

засов. – И работенку плевую за десять кладней тоже покажу!

Вал и ухом не повел, продолжая невозмутимо лакомиться капустой.

– Ты чего, цыпа? Неужто меньше двадцатки выторговала? Я и то на пятнадцать уговорился, три

кладня против прежнего накинул, типа за стаж.

Я так удивилась, что даже перестала сердиться, и мирно облокотилась на бочку рядом с троллем.

– Выходит, ты здесь не впервые?

– А то! – хохотнул Вал и, забывшись, целиком схрумкал предложенное было мне яблочко. – Его

женушка, та еще стерва, ежегодно к тетушке на именины выбирается, а он тут гуляет в свое

удовольствие. Я уже третий год подряд здесь харчуюсь. Прежде с Чародом Богорским на пару

работали, да вот незадача – этой зимой его снежные зубари разодрали, так что очень удачно ты мне

подвернулась, цыпа.

Я не разделяла его восторга:

– А наемник-то Ховелу зачем?

Тролль поковырялся в зубах, извлек измочаленный ошметок яблока и, подумав, бросил его обратно в

капусту. – Видала, скоко девок в дом набежало? Во, а через пару дней зарогатевшие мужики косяком попрут,

морду Ховелу бить. Вот тут-то я и пригожусь! – Наемник небрежно прихлопал разворошенную

капусту ладонями, закрыл крышку и вытер руки о штаны. – Я знаю, что тебя бесит, цыпа. Признайся

– ты горько жалеешь, что не обзавелась ключиком от таких же портов!

– Ничего подобного, – возмутилась я, не покривив душой. С одной стороны, во мне вопияла женская

солидарность… а с другой, мне бы и в голову не пришло запирать мужнины трусы на замок. –

Верность за двадцать пять кладней, тьфу… да кому она такая нужна?

– Брось, цыпа, – усмехнулся тролль, спрыгивая с бочки. – Нашла из-за чего переживать! Ты свою

работу сделала, а они уж пусть сами между собой разбираются. Пойдем-ка лучше пивка хлебнем да

поболтаем – давненько я тебя не видел!

– Оно и к лучшему, – буркнула я, но отказываться не стала.

Видимо, ночное бдение успело войти у меня в привычку. Заснула я практически мгновенно, но

спустя три часа выпала в тягостное полудремотное состояние, когда по-прежнему хочется, но

почему-то не можется спать. Поворочавшись с боку на бок и с досадой убедившись, что ни туда ни

сюда, я встала, подошла к окну, распахнула ставни и облокотилась на подоконник. Свежий ветерок

приятно лохматил волосы, вдалеке скорее угадывался, нежели виднелся лес. Ночка выдалась

непроглядная, облачная и оттого безлунная. Впрочем, мрачной и зловещей она вовсе не казалась.

Звонко трещали кузнечики, в кустах у забора заливисто распевали соловьи, в лесу задушевно выла

нацыга. Мир и покой, благодать…

Что?! Окончательно проснувшись, я отпрянула от окна, чуть было из него не вывалившись. Никаких

сомнений, опять эта бестия! Кому, интересно, она дает концерт? Может, у нее брачный период? Да

нет, у всех вурдалакоподобных он зимой, с середины вьюжня до конца выстудня. Что же тогда?

Хорошее настроение после сытного обеда?

Связываться с нацыгой, тем более за бесплатно, мне совершенно не хотелось. Эта тварь очень

проворная, сильная и хитрая, заклинанием ее не возьмешь, а мечом еще нужно попасть. Но и

позволить ей безнаказанно рыскать по округе я тоже не могла. Впотьмах кое-как зашнуровав сапоги,

я заправила длинную ночную рубашку в штаны, набросила куртку, и, стараясь не слишком

раздражать скрипучие ступеньки, вышла во двор.

На улице оказалось довольно свежо, пришлось руки вдеть в рукава куртки и застегнуть ее под горло.

Остановившись возле сеновала, я тихонько свистнула, потом вполголоса позвала:

– Вал!

Зашуршала солома. В чердачном окошке появился заспанный, сонно щурящийся тролль:

– Чего тебе, цыпа?

– Меч не одолжишь?

– Зачем?

– Пойду прогуляюсь.

– Лови, – хмыкнул наемник, и спустя пару секунд из окна вылетел меч, косо воткнувшись в землю у

моих ног.

– Спасибо. – Я выдернула меч и покрутила в руке, примеряясь к рукояти. Толстоватая, не слишком

удобная, но сойдет. – Через часок верну.

– Гхыр с ним, это запасной, короткий. Утром отдашь. – Тролль, широко зевнув, отошел от окна и,

судя по звуку, как стоял, так и повалился на солому. И тут же захрапел, мне на зависть.

Честно говоря, я не очень-то представляла, куда идти и что делать. Но заснуть под нацыгу все равно

не смогу, это точно. Подумав (без особого результата, но теперь, по крайней мере, я могла с чистой

совестью утверждать, что очередной сомнительной авантюре предшествовал-таки мыслительный

процесс), я неспешно пошла к лесу, очень надеясь, что нацыга заткнется раньше, чем я туда

доберусь. Выйдя за околицу села, я очутилась один на один с необъятным полем, через которое вилась узкая,

но хорошо утоптанная тропинка. Вдалеке зазывно мигал огонек, без колебаний выбранный мной в

качестве цели – за неимением прочих. На поверку он оказался костром, возле которого сидели

пастухи – дедок в косо напяленном, несмотря на лето, треухе и трое подпасков, парнишек лет по

двенадцати. Неподалеку черными силуэтами маячили стреноженные кони, пощипывая траву и

изредка шумно вздыхая.

– …а в покоях у ней, – проникновенным, завывающим голосом вещал дедок, старательно тараща

глаза и разводя перед лицом руками со скрюченными пальцами, – гроб дубовый стоит! Ей-ей, сам

видел! По лицу рассказчика зловеще плясали алые отблески костра, завороженные подпаски внимали ему с

открытыми ртами.

– В полночь иду я мимо господского дома и вдруг слышу – скрипнул ставень… я глядь наверх… а

она прям в гробу из окна вылетаить и давай над деревьями виться! Токо смех ведьминский сверху

доносится, аж мороз по коже!

—Уха-ха-ха-ха! – охотно подыграла я, выступая из ночной тени и легонько оглаживая руками

широкие плечи рассказчика.

Подпаски дружно завопили, дедок шарахнулся в сторону, чуть не свалившись в костер.

– Добрый вечер, – невозмутимо сказала я. – Не помешала?

– Н-н-нет, г-г-госпожа ведьма, – еле выдавил пастух, лязгая зубами. – А я вот баечки ребятне

рассказываю, ить самое дело – мальцов в ночном постращать, шоб веселей было…

– Ну-ну, – поддакнула я, без церемоний усаживаясь на землю возле костра. – А я тут мимо

пролетала, дай, думаю, спущусь и гляну, кто тут так… веселится. Может, и мне что интересное

расскажете? Первый испуг прошел, мальчишки с восторженным любопытством глазели на ведьму, с комфортом

путешествующую по ночному небу. Похоже, они бы и сами не отказались прокатиться в столь

оригинальном транспортном средстве или хотя бы рассмотреть его вблизи, но попросить стеснялись.

– Что ж вам рассказать-то, госпожа? – заискивающе спросил дедок. – Вам, поди, и без моих баек не

скучно живется – чай, не носки на продажу вяжете!

– А вы меня напугайте, – улыбнулась я. – Самим-то не страшно ночью возле леса сидеть? Неужто

там никаких страховидл не водится?

Дедок не заставил себя долго просить, напротив – прервать поток его красноречия оказалось куда

сложнее. Страховидл в округе водилось такое количество, что я только диву давалась, как в селе вообще

остался хотя бы один живой человек. Вампиры кружили над Замостьем целыми стаями, через него

же проходили миграционные пути упырей и вурдалаков, покойники и те не желали спокойно лежать

в могилах, ночами требуя впустить их обратно в дом или хотя бы вынести им стопку самогона. На

описании сотенных косяков нетопырей («так крыльями и хлопают, так зубишшами и скрежещут!») я

сдалась, тем более что нацыга наконец замолчала. Наверное, тоже испугалась такого обилия

чудищ…

Поблагодарив словоохотливого пастуха, я распрощалась и потопала обратно, задумчиво сшибая

мечом метелки травы. По опыту я знала: о реально разбушевавшейся нежити предпочитают даже не

упоминать без нужды (а вдруг услышит и заявится?), не то что рассказывать страшилки. Но воет же,

зараза… Ничего не понимаю.

Чувствовала я себя на редкость глупо, но «работенка» начинала меня забавлять и даже нравиться. Я

наконец-то выспалась всласть, провалявшись в постели до самого обеда, поданного туда же.

Особыми разносолами, правда, не побаловали – пришлось удовольствоваться яичницей из двух яиц,

кривым огурцом и куском колбасы. Видимо, слуги и Ховел заключили взаимовыгодное соглашение,

и госпоже Залесской не суждено было узнать ни о лености первых, ни о чрезмерной активности

второго. Поток девиц не иссякал, и я невольно зауважала своего работодателя.

В библиотеке я обнаружила неплохую подборку книг по магии, довольно новых и не слишком

заумных, рассчитанных на любительский уровень. Одну даже – без спросу – взяла с собой в комнату,

выписать парочку интересных заклинаний. Оказалось, что ее усердно штудировали до меня, – у

некоторых страничек были заложены верхние уголки, вряд ли случайно. Никаких пометок и

закладок я не нашла, хотя пергамент выглядел потертым, не раз перелистанным.

Мне крепко влетело от Вала за меч – вчера ночью я рассеянно бросила его на гроб возле кровати, и к

утру сочные ошметки усекновенной травы намертво присохли к лезвию. Пришлось отмачивать его в

колоде с водой и заново точить. Я виновато топталась рядом, предлагая свою помощь, но Вал только

сыпал отборными ругательствами, ни разу не повторившись.

– Твой-то где? – наконец спохватился он.

– Сломала, – со вздохом призналась я. – Вернее, скормила. Не работа, а один убыток, тьфу…

– Потому что выбирать ее не умеешь. – Вал с мерзким скрежещущим звуком провел точильным

бруском вдоль кромки лезвия. Приноровился и проворно заклацал вперед-назад, высекая искры.

– Ты как будто умеешь! – обиделась я. – Подсунул мне этого неуемного типа… стыдно кому

рассказать, чем я тут занимаюсь.

– А ты не рассказывай, – серьезно посоветовал тролль. – Если бы я обо всем подряд трепался, давно

бы уже ракам на корм пошел. Или того хуже – вообще без работы сидел бы, кто ж меня такого

языкатого наймет? Кстати, слыхала новость, цыпа? Возле села, за околицей в канаве, труп нашли.

Девка молодая, видать, из Ховеловых гостий. Ночью возвращалась от него, чего-то испугалась,

побежала, оступилась и шею свернула.

– Ты уверен, что оступилась? – мгновенно насторожилась я.

– Похоже на то, труп целехонький, ни единой царапины. Если и гнался за ней кто, то к мертвой не

прикоснулся, даже поглядеть не подошел. Утром нашли, она уж окоченеть успела…

– Можно ее осмотреть?

– Делать тебе нечего, цыпа. Я сам смотрел, мне-то ты доверяешь?

– Доверяю, – вздохнула я. В этом вопросе на Вала вполне можно было положиться.

Профессиональный наемник некогда не ошибется насчет причины смерти – хотя бы потому, что сам

частенько выполняет подобные заказы.

Тролль поднял меч, полюбовался сверкающим на солнце лезвием и неожиданно протянул мне:

– На, пользуйся, пока свой не купила. Но если снова испакостишь – убью!

Вечером, возвращая книгу, я окликнула убиравшуюся в библиотеке служанку (худенькую, бледную

девушку, почти девочку, вяло размазывающую пыль по мраморной статуе русалки в центре

комнаты), кивнула на полку и шутливо поинтересовалась, кто же пытается составить мне

конкуренцию. – Госпожа, – чуть слышно пискнула служанка, не поднимая на меня глаз и смущенно теребя краешек

передника. – Она хорошо колдует? – заинтересовалась я.

– Да, по книге…

«По книге любой дурак сумеет», – разочарованно подумала я. Похоже, магический дар у госпожи

Залесской отсутствовал, она подменяла его простым чтением заклинаний. В таком случае ее

возможности ограничивались наведением порчи и заговором зубной боли, максимум – вызовом

какого-нибудь мелкого демона, дабы переложить колдовскую работу на его покорные плечи (как

показывала практика, в большинстве случаев демоны искренне радовались свежеиспеченному

повелителю и утягивали его в неизвестном направлении вместе с книгой).

Я собиралась задвинуть книгу на место, но оставленный ею просвет исчез. В ряду цветастых

корешков появился новый, черный и высокий. Я с любопытством подковырнула его двумя пальцами,

пролистала на весу. «Некромантия в схемах и заклинаниях». На редкость занудный предмет, в

Школе я на нем частенько засыпала – если не мешал храп будущих коллег. Но подобные учебники

выдавались нам под расписку, выносить их за пределы Школы строго запрещалось. Был прецедент,

когда подслеповатая бабка одного из адептов навертела из найденной у внучка книги кульков для

семечек и удачно наторговала на рынке, а к ночи город заполонила всевозможная пакость вроде

упырей, призраков и зомби – дощелкав семечки, любопытные покупатели заинтересовались

оригинальной упаковкой и начали зачитывать с нее вслух…

Сунув «Некромантию» под мышку, я запихнула на ее место принесенную книгу. Нечего госпоже

Залесской забавляться с силами, которых побаиваются даже матерые архимаги, зато у меня теперь

будет проверенное средство от бессонницы.

Ночью голуби не летают, но и кареты тоже не ездят – самая ревнивая и упрямая жена не отважится

на неурочную поездку через глухой лес, кишащий разбойниками и нежитью. Так что от заката до

рассвета я могла заниматься чем угодно даже за пределами дома. А угодно мне было избавиться

наконец от этого треклятого гроба. Из-за него служанка наотрез отказалась убирать мою комнату, я

постоянно спотыкалась о него впотьмах, а этим утром (вернее, серой предрассветной мглой) меня

разбудила брякнувшая о подоконник лестница, по которой затаив дыхание карабкались двое

мальчишек – видимо, желали узнать, закрываю ли я за собой крышку или оставляю щелку для

притока воздуха. До окна они долезть не успели, с воплями сиганув вниз при виде моей заспанной,

но оттого не менее злобной физиономии, нарисовавшейся в проеме.

Тролль помог мне стащить гроб вниз по лестнице и закинуть на телегу. Застоявшаяся в конюшне

Смолка с восторгом отнеслась к ночной прогулке и без возражений сунула морду в хомут. Темнота

ее, как и меня, ничуть не смущала.

Мы без приключений проехали село. Я буквально висела на вожжах, кобыла, упрямо нагнув голову,

рвалась вперед с энтузиазмом гончей на своре. За околицей я устала с ней бороться и разжала руки.

Которыми тут же пришлось схватиться за обрешетку, в ушах засвистел ветер. До леса мы домчались

за считанные минуты. Под его неприветливым пологом Смолка присмирела и пошла быстрым

шагом. Луна, по-прежнему возмутительно полная, мерцающим серебром заливала все открытые

места, сгущая тени до абсолютной непроглядности. Казалось, их можно даже пощупать.

Я больше посматривала по сторонам и, когда Смолка неожиданно остановилась, не сразу поняла, в

чем дело.

В тридцати локтях от меня, прямо посреди дороги, сидела нацыга, самозабвенно завывая на луну. На

этот раз – глухо и вполголоса, отчего казалось, будто звук доносится откуда-то издалека. Короткая

сероватая шерсть переливалась черными разводами, словно над головой у твари колыхались ветки,

просеивающие свет. Прекрасная маскировка в лесной тени, а ночью и на открытом месте гхыр

заметишь. Распевала она, видимо, давно, на манер глухаря, не слыша топота копыт и скрипа тележных осей, и

опомнилась только от удивленного всхрапа лошади. Резко оборвав ноту, нацыга оглянулась через

плечо, тут же вскочила и бросилась прочь.

Не раздумывая, я свистнула, тряхнула вожжами… и поняла, что до сих пор Смолка всего лишь

разминала ноги перед призовым забегом. На мгновение мне показалось, что оглобли не выдержали

такого стремительного старта и телега осталась на месте, потом рвануло так, что я опрокинулась на

спину. Выкарабкавшись из щели между гробом и обрешеткой, я окончательно убедилась, что у

нацыги не все дома – мало того что она кинулась наутек, от женщины в повозке, так еще и не

догадалась свернуть с дороги! Впрочем, глупость – штука заразная; возможно, нацыга подцепила ее

как раз от нас со Смолкой, ибо ни один маг в здравом уме не станет гоняться за нежитью на телеге с

гробом. Мы вынырнули из одного леска и почти сразу же влетели в другой, в несколько скачков преодолев

разделявшее их поле. Пасущиеся там лошади дружно подняли головы и проводили нас удивленными

взглядами, сидящие у костра пастухи застыли с открытыми ртами. Нацыгу, тенью скользившую

впереди, они вряд ли заметили. Черная Смолка неслась за ней беззвучным кошачьим скоком, скорее

всего тоже невидимая в темноте. Я же в полный рост стояла на телеге, одной рукой правя «пустыми»

оглоблями с хомутом, а второй с улюлюканьем размахивая мечом. Сзади грохотал гроб, подскакивая

на досках.

Живописная композиция всего лишь на доли секунды мелькнула перед округлившимися глазами

пастухов, переполнив их впечатлениями до конца жизни.

Лес раскололся надвое, теперь мы мчались краем оврага, углублявшегося и расширявшегося с

каждой саженью. Дорога становилась все уже и колдобистей, телегу подбрасывало с такой силой,

что большую часть времени мы с гробом проводили в свободном полете. Расстояние между нами и

нацыгой не сокращалось, но и не увеличивалось. Запал погони потихоньку начал проходить, а на его

место стали закрадываться кой-какие подозрения, и тут овраг резко вильнул влево.

Смолка, не задумываясь, отклонилась вбок и на всем скаку вписалась в поворот, напрочь позабыв о

телеге. Я еле успела выскочить и, удачно сгруппировавшись, перекатилась по траве. Телега, не успев за

лошадью, с жутким скрипом развернулась на левом переднем колесе, в то время как остальные

мазнули воздух над пропастью. Гроб ласточкой выпорхнул через обрешетку и, кувыркаясь, полетел

вниз. Спустя несколько секунд оттуда раздался не то грохот, не то всплеск, и бабка во второй раз

лишилась своего последнего крова.

Смолка, сообразив, что хозяйка осталась где-то намного дальше болтающейся у нее за хвостом

телеги, постепенно остановилась, развернулась и потрусила обратно.

– Ребячество это, – устало сказала я, потрепав кобылку по шее. – Все равно бы не догнали – и хвала

богам, что не догнали! Логово надо искать или у трупа ловить, когда она сытая, отяжелевшая. Да я

вообще, на кой она нам сдалась? Профессиональный рефлекс, тьфу…

На всякий случай я подошла к краю оврага, глянула вниз и, содрогнувшись, отступила. О

спасательной операции не могло быть и речи – если гроб и не разбился о россыпь валунов, то

давным-давно уплыл вниз по узкой, но бурной речушке.

– Гхыр д’анар окка бгырыз, – с чувством сказала я на тролльем языке, не отыскав подходящих слов

во Всеобщем. Очень надеюсь, что никто меня не слышал…

Адрес гробовщика я помнила: мужик радостно кричал мне вслед, дескать, «ежели изъян какой

обнаружится или знакомый, на похоронах залюбовавшись, такой же заказать пожелает, так я в

деревушке Козий Брод обретаюсь, седьмой дом от околицы!»

Козий Брод от Замостья отделяло не больше двух верст, в противоположную от Жабок сторону.

Отсчитав шесть домов, я на правах купца бесцеремонно распахнула очередную калитку и, под

истеричный лай цепного кобеля, загрохотала по двери кулаком.

– Кого там лешие принесли? – сонно и недовольно отозвался мужской голос. В щелке мелькнул

тусклый свет лучины.

– Это ведьма, мне гроб нужен!

После долгого удивленного молчания за дверью тоненько заскулили от ужаса на несколько голосов,

кобель с энтузиазмом подхватил унылую ноту. Сквозь общий воющий фон пробивались обрывки

сбивчивого шепота: «…неужто та самая, рыжая?» – «…другой тута неоткуда взяться…» – «так она

же вроде как померла, свояк сказывал – хоронили ее давеча!»

Вверху двери открылось окошечко, откуда на меня щедро брызнули святой водой (по крайней мере,

хотелось бы думать, что водой).

– Изыди, мерзкая умертвия, не будет тебе поживы!

Коротко, но емко выругавшись, я отскочила в сторону и запоздало уточнила:

– Гробовщик здесь живет?

– Нет, в соседней хате, напротив! – охотно сообщил звонкий детский голосок. Болтливому дитяти

немедленно отвесили затрещину, и оно басисто заревело. Вошедший во вкус кобель тут же взял

тоном ниже.

Я только сейчас сообразила, что въехала в деревню с противоположной стороны.

– Ой, тогда извините… – смущенно пробормотала я и поспешила ретироваться.

То, что в темноте я приняла за высокую поленницу, оказалось штабелем готовой продукции, а чтобы

не разворовывали – со снятыми крышками, которые хранились отдельно, в сенях. В этом доме

алчущей гроба ведьме обрадовались куда больше. На сей раз я наотрез отказалась от примерки,

заявив, что опытный мастер сам должен помнить размеры и вкусы постоянных клиентов, после чего

мне с разочарованным кряхтеньем был выдан простенький, но добротный экземпляр. Заплатив

полтора кладня (шесть серебрушек мне скинули как оптовой покупательнице), я обреченно взвалила

покупку на телегу. До рассвета оставалось не больше двух часов, отвозить гроб старухе было поздно,

и я поехала обратно к Ховелу.

Узнав, зачем я опять его разбудила, Вал потерял дар речи. Увы, ненадолго.

– Слышь, цыпа, ты определись – нужен тебе этот ящик или нет? Делать мне больше нечего, только

ночами его вверх-вниз по лестнице таскать!

– Это другой, разве не видишь? – огрызнулась я.

– Решила обменять, пока гарантия действует? – мерзко захихикал тролль. – А прежний жестковатым

показался? Или в плечах жал?

– Нет, бортики низкие – летать неудобно, уши надувает. Тащи давай, надо мной и так уже все село

смеется, для полного счастья только твоих подколок не хватало!

– А какого гхыра ты его в сарае не оставила, вместе с телегой?

– Я хотела, но Ховел запретил. Дескать, ради психического здоровья слуг. Мое здоровье, видимо, его

не беспокоит…

Все еще ворча, тролль вскинул гроб на плечо. Он был не такой уж и тяжелый, но длинный, так что

мне тоже пришлось принять участие в переноске. Вал шел впереди, я, придерживая гроб за узкий

конец, следом. До конца первого пролета оставалось ступенек шесть, когда наемник словно бы

запнулся, но тут же выровнялся и спокойно предупредил:

– Цыпа, смотри под ноги – тут труп чей-то лежит, не споткнись!

– Что?! – Я, разумеется, тут же споткнулась и выпустила гроб из рук. Вал в одиночку его тоже не

удержал, и ящик, звучно пересчитав ступеньки, с разгону пролетел через весь холл и со смачным

хрустом врезался в стену.

– Ты чего? – возмутился тролль, оборачиваясь. – Ну, переступила бы и дальше пошла, потом

вернулись бы. Никуда бы он от нас не делся|

– Да уж, – проворчала я, присаживаясь на корточки. Тролль последовал моему примеру, досадливо

отмахнувшись от вспыхнувшего перед носом пульсара. Лучистый шарик послушно скользнул в

сторону, давая нам возможность разглядеть распростертое нa лестнице тело. Женщина, довольно

молодая и симпатичная, в простом льняном платье и лаптях. Под затылком скопилась лужица

темной крови, тонкими ручейками сбегавшей вниз по ступенькам. Вал бесцеремонно повертел

голову покойницы из стороны в сторону, разглядывая парные дырочки в висках.

– Еще теплая, получаса не прошло. Видала такое, цыпа?

– Видать не видала, но наслышана.

Нацыга, пожалуй, была единственной нежитью, нападающей спереди и метящей в голову, а не в куда

более податливое горло. Другое дело, что одним укусом она никогда не ограничивалась… Я

невольно огляделась по сторонам, словно ожидая увидеть затаившуюся в углу тварь, но той, похоже,

давно и след простыл – через распахнутое окно, одно-единственное в ряду запертых на засовы

ставней. На шум из второй слева двери выскочил господин Залесский в белой ночной рубахе до пят, с

утыканной бигуди головой.

– Что здесь происх… Ах!

Ховел прижал руку к груди и попытался изобразить сердечный приступ, но, видя, что никто не

спешит ему на помощь, передумал оседать на пол и растерянно затоптался у края лестницы.

– Кто это такая? – грозно поинтересовалась я, переводя на него взгляд.

– Ну… э-э-э…

– Понятно, – вздохнула я. – Вы что-нибудь слышали?

Ховел удрученно покачал головой. Похоже, несчастная не успела даже вскрикнуть, а то и вообще

заметить проворную тень. Зато мы с гробом успешно перебудили весь дом, и вскоре вокруг нас в

полном составе столпились встревоженные слуги. Мужики удивленно охали, поминая лешего и чью-

то досточтимую маму, женщины последовали примеру Ховела, но, в отличие от него, довели дело до

конца, и теперь у нас было одно мертвое тело и три бесчувственных. Началось обычное в таких

случаях столпотворение, дом осветился, как днем, в ход пошли все найденные факелы и свечи. Я

занялась воскрешением слабонервных дам, Вала отправили в село за дайном (остальные боялись

даже высунуть нос за порог).

Тролль, философски рассудив, что спешить уже некуда, на обратной дороге завернул в корчму и

нахально выпил несколько кружек пива за счет ночных завсегдатаев, расплатившись свежей

новостью. В процессе обмена информацией был вусмерть споен «для храбрости» вышеозначенный

дайн, так что на пороге особняка оный возник со словами «где отпеваемые новобрачные?» и смачно

расцеловал в губы безуспешно отбрыкивающегося Ховела. Я протрезвила священнослужителя

заклинанием, но в благодарность получила анафему «аки ведьма богомерзкая, без стыда творящая

пакости всяческие добрым людям во вред и душе на пагубу» и, обидевшись, ушла в свою комнату.

Можно подумать, это я наградила его жесточайшим похмельем, хотя на самом деле всего лишь

ускорила его наступление…

Без гроба в комнате стало как-то пустовато, даже неуютно. Я растянулась на кровати, сотворила

пульсар и, машинально взяв со стула «Некромантию», рассеянно открыла на середине. Читать не

стала, просто задумчиво уставилась на схему пентаграммы с вычерненными углами. Похоже, кто-то

всерьез обеспокоен верностью господина Залесского: убитая девушка явно составила компанию

оступившейся. Самый напрашивающийся вывод: жена? Сделала вид, что уехала, а сама засела в

лесу, совершая кратковременные инспекции в дом? Да нет, вряд ли: она живет в этом особняке с

рождения и никаких странностей вроде ночных отлучек и светящихся в темноте глаз за ней до сих

пор не замечали. Кто-то из прислуги? Больше похоже на правду, но, судя по намекам, слуги терпеть

не могли госпожу Залесскую, и, затешись среди них нацыга, она в первую очередь расправилась бы с

хозяйкой. Да и вообще, на кой ей работать служанкой? Деньги и наряды нежить не интересуют, а в

крайнем случае ей проще кого-нибудь загрызть, чтобы ими разжиться. Поверить, что влюбленная

нацыга станет ревновать Ховела, я не могла. То же самое, что ревновать потенциальный обед.

Выходит, это кто-то из местных жителей, но какое ему дело до любовных похождений Ховела?

Завидует, что ли?

Додумать я не успела – то ли «Некромантия» подействовала, то ли скопившаяся усталость, но сон

сморил меня так внезапно и оперативно, что я даже не успела отложить книгу.

Утром выяснилось, что ночная встреча с нацыгой была далеко не случайной. Чуть подальше того

места, где я лишилась гроба, обнаружилась старая волчья яма, тщательно замаскированная

хворостом. В дне и стенках глубокой западни торчали заостренные колья, новехонькие, только-

только ошкуренные и заточенные. Мало того, кто-то заботливо смазал их трупным ядом. Совсем

недавно, темные смолистые потеки не успели даже подсохнуть.

Мы с Валом осмотрели яму вместе, тролль даже спрыгнул вниз, ловко вписавшись между кольями.

Присел на корточки, потрогал глинистое дно и разочарованно покачал головой: – Ни одного

отпечатка. Только лап, когда выскакивала.

Ничего другого я и не ожидала, но от традиционного «гхыра» удержаться не смогла. Чтобы

смастерить ловушку, нацыге пришлось принять человеческий облик. Он может несколько

варьировать: цвет глаз, волос, черти лица, но пол, рост и возраст остаются без изменений. По

оставленным ею следам я надеялась определить хотя бы это. Что ж, нацыг не зря называют самыми

опасными среди семейства вурдалачьих – прежде всего за интеллект, не уступающий человеческому.

На кафедре магов-практиков методам уничтожения этих тварей были посвящены четыре лекции, в

заключение же последовал лаконичный совет магистра: «А лучше всего вообще с ними не

связываться». – Чем-то ты ей не угодила, цыпа. – Тролль, подпрыгнув и подтянувшись на руках, выбрался из ямы.

Наклонился, счищая грязь с колен. – Вспоминай – не поправляла ли ты свое материальное

положение за счет башки одной из ее родичей?

– Нет, такое я бы запомнила. Меня другое беспокоит. Она не растерзала жертву. Просто убила,

одним укусом. А к первой девушке вообще не прикоснулась. Почему?

– Торопилась, боялась, что ее кто-нибудь заметит, – предположил наемник.

Я медленно покачала головой:

– Вал, нацыга не вурдалак. Она очень тщательно выбирает жертву и никогда не станет убивать ради

развлечения, напоказ, так как прекрасно понимает, что в этом случае на нее немедленно натравят

магов. Если, как ты говорил, она уже несколько лет шкодит в округе, не привлекая особого

внимания, зачем ей понадобилось выдавать себя теперь, да еще в присутствии ведьмы? Такое

ощущение, что она бросает мне вызов.

– И ты его примешь?

Я не ответила. Что-то в этой истории продолжало меня смущать. Если это и в самом деле вызов,

какого лешего она пыталась заманить меня в яму? Она здорово рисковала, выписывая кренделя

перед телегой. Будь на моем месте некромант, специалист по ночным боям, которому полнолуние не

только не помеха, а, наоборот, подспорье, – и утром в корчме обсуждали бы не второй кряду труп, а

лобастую башку, в назидание прочей нечисти прибитую над дверью сего почтенного заведения.

– Пойдем, цыпа, – бесцеремонно прервал мои думы тролль. – Час на исходе, а ревнивая баба – тьфу-

тьфу, чтобы не накаркать, – может статься, на подъезде.

– Ховел же говорил – она только через неделю вернется?

– Это она так сказала. А может, и через две, и на следующий же день. Не пойму я, цыпа, на гхыра вы,

люди, лишние проблемы себе придумываете: любовь, верность, ревность? Нет бы как у порядочных

троллей – одним кланом в общей пещере живут, и все довольны! У кого рука тяжелее, тот и главный,

того и бабы любят, а ежели какая права начинает качать – дубиной ее!

Себя Вал порядочным троллем не считал, и рискнувший утверждать обратное схлопотал бы не

только дубиной. В количестве больше одной штуки тролли-наемники уживались только на время

выполнения задания или последующей выпивки.

Обратный путь мы скоротали за жарким обсуждением, сможет ли женщина качать права, если

дубина окажется в ее руках, и не сойдет ли за оную магия? А если кое-кто а этом сомневается, то не

желает ли он проверить это прямо сейчас? Тролль величественно возразил, что желает, но

воздержится. Потому как боится ненароком меня зашибить, и тогда прости-прощай гонорар. Я в

запале предложила отдать ему свой задаток, на что Вал объявил, что за такие деньги согласен

добровольно считать меня грозой всех троллей от Волмении до Ясневого Града. Но при этом так

бессовестно ухмылялся, что я безнадежно махнула рукой и решила не швырять деньги на ветер.

Поднимаясь в столовую, я впервые обратила внимание на развешанные по стенам портреты.

Симпатии, несмотря на все старания художников, изображенная на них дама не вызывала,

умудрившись сохранить желчный и надменный вид на всех без исключения холстах. Особой

красотой госпожа Залесская не блистала, а учитывая, что живописцы склонны льстить клиентам, в

жизни была страшна как смертный грех.

– И что он в ней нашел? – задумчиво вопросила я, изучая остренькое крысиное личико в окружении

неестественно пышных кудрей. – И если все-таки нашел, то что мы с тобой тут делаем? А ведь

говорил, любит…

– Любит? – хихикнул наемник. – Верно, я тоже люблю. Но не эту гнусную бабу – видал один раз

живьем, бррр! до сих пор иногда в кошмарах снится, – а ее денежки. Имение-то родовое, на нее

записанное, вот Ховел на богатую невесту и польстился. Теперь небось жалеет, да поздно…

Господин Залесский и впрямь пребывал в глубокой скорби и печали.

– Я отослал из замка всех… посторонних, – уныло сообщил он, безо всякого аппетита ковыряясь

вилкой в тарелке с солянкой (квашеной капустой, тушенной с белыми грибами). Я к этому яству

тоже не притронулась, тролль же наворачивал за троих. Его прожорливость с честью выдержала

испытание трупами и уж тем более не страдала от воспоминания о брошенном в капусту огрызке. –

Но селу уже расползлись слухи, будто это моих рук, то есть зубов, дело. Дескать, мой интерес к

прекрасному полу носит еще и гастрономический характер…

Я сочувственно покивала. Сегодня утром я случайно подслушала, что не только летаю, но и плаваю в

гробу, а вместо весла у меня – «кобылья лопатка, сама воду гребет, волну гонит…». При мне селяне

помалкивали, но косились с таким священным ужасом, что становилось неловко.

– Госпожа ведьма… – Ховел изумленно выудил из солянки жесткий черный волос и, не оценив этот

уникальный ингредиент, брезгливо отбросил его в сторону. – Что, если я попрошу вас заняться еще и

этим делом? За дополнительную плату, разумеется?

– Не надо…

Господин Залесский окончательно сник и забормотал, что да, он все понимает, это и впрямь очень

опасное задание, не всякому мужчине по плечу, и поручать его такой хрупкой и очаровательной

женщине просто неприлично, если не сказать убийственно…

– Просить не надо, – перебила я. – Я и так им уже занимаюсь.

Вал вытаращил на меня глаза, и я поспешно добавила:

– Но насчет дополнительной платы я ничего против не имею!

– Угу, – поддакнул наемник, – нам с напарницей любую нежить уделать – раз плюнуть!

Я украдкой показала ему кулак, но смутить тролля, учуявшего запах денег, было невозможно.

Помнится, лет десять назад северные провинции Белории наводнили степняки – косоглазые орки на

мелких лохматых лошадках, с ятаганами и завываниями навещавшие приграничные селения на

предмет быстрого обогащения. Дошло до того, что селяне стали требовать у налетчиков расписки

для предъявления конкурентам, которые вполне могли заявиться в ту же деревушку спустя какой-то

час после отъезда предыдущей ватаги. Расписки орки, хоть и неохотно, давали. По причине

неграмотности – в виде трех крестиков и грубо намалеванного кулака, – но селян, тоже не шибко

обремененных образованием, они вполне устраивали.

В конце концов нашему тогдашнему королю надоело получать эти писульки вместо податей и он,

прихватив регулярную армию, нанес оркам ответный визит вежливости. Такого вероломства с нашей

стороны они не ожидали и, не приняв боя, бросились «наступать в противоположном направлении»,

всем скопом укрывшись в единственной на всю степь крепости. Кстати, очень качественно

укрепленной, с высокими неприступными стенами и толстенной дверью. Три недели

раздосадованные люди, эльфы и гномы злобно кружили возле крепости, обогащая лексикон

противника замысловатыми ругательствами на трех языках и заодно выучивая оркские, но иного

прогресса в осаде не наблюдалось. Пока не подоспели тролли-наемники. Прочувствованно-

вдохновляющую речь короля они выслушали, зевая и почесываясь, пока тот не объявил, что за

взятие крепостной двери им тут же выплатят по сто кладней. Так они ее с разбегу без тарана и

снесли… —Ну? – иронически поинтересовалась я, когда Ховел, устав меня благодарить, вышел из столовой. –

И как ты собираешься ее уделывать? Неужели и впрямь одним плевком на месте положишь –

чесночку там пожевав или святой водички хлебнув? А что, может сработать. Отвлечешь по крайней

мере. – Может, травануть ее чем? – Вал подозрительно заглянул в кружку, понюхал ее содержимое и,

решившись, осушил одним глотком.

– Разве что ты за хвост подержишь, а я клизму с ядом поставлю. Иначе никак – если помнишь,

последнюю пару дней она увлекается лечебным голоданием. Нет, лучше засаду устроить.

– А что, эта тварь только человечину жрет? – Тролль ткнул ножом в блюдо с колбасой, наколов три

кружка разом.

– Нет, пару месяцев может обходиться другой пищей, даже растительной. Но потом неизбежно

ослабеет и погибнет.

– Так, может, просто подождем? – цинично предложил наемник. – Либо она сама лапы откинет, либо

проголодается и отраву схарчит!

– Или от старости околеет, – поддакнула я. – Не валяй дурака, напарничек, надо прикончить ее как

можно скорее. Этой же ночью и займемся. Главное, хорошенько все продумать – второй попытки,

боюсь, у нас не будет.

Ховел распахнул дверь по первому же стуку, встретив меня в синем шелковом халате, с тщательно

уложенными волосами и алой розой наперевес, но его обворожительная улыбка тут же угасла – в

комнату, бесцеремонно отпихнув его с дороги, шагнул Вал. Удивленно принюхавшись, тролль

сморщил нос и раскатисто чихнул:

– Чем это здесь смердит, а?

На столе горела витая ароматическая свеча, стояли два высоких бокала и откупоренная бутылка

вина. – Вал, открой окно, – попросила я, гася свечу и заменяя ее пульсаром. – Господин Залесский, я же

предупреждала, что навещу вас исключительно с целью поимки нацыги, а вы что тут устроили?

Навоняли какой-то дрянью, у меня виски теперь ломит, как же я колдовать буду?

Ховел смутился и поплотнее запахнул халат.

– У вас уже есть план?

– Да. Мы посидим здесь до полуночи, а потом одинокая беззащитная девушка спустится вниз по

лестнице, пересечет двор и неспешным прогулочным шагом пойдет к деревне, любуясь звездами и

нюхая цветочки.

– А чем она собирается заниматься до полуночи? – проворковал Ховел, вновь обретая надежду.

– Да уж явно не окучиванием и без того развесистых рогов вашей дражайшей супруги, – фыркнула

я. – Удивляюсь, как их еще на портретах не рисуют – для пущего сходства… Впрочем, попробуйте

предложить этой отважной девушке пяток-другой кладней, может, она и согласится?

– Цыпа, ты чего?! – неподдельно возмутился тролль. – Совсем сбрендила?

– Почему бы и нет? Ты же сам говорил, что неприличных работенок не бывает. Главное, никому о

них не рассказывать, – вкрадчиво напомнила я, предусмотрительно держась подальше от его

тяжелой и уже занесенной лапы.

– А вам-то что за дело, любезный? – Судя по алчному блеску Ховеловых глаз, над казной госпожи

Залесской в очередной раз нависла угроза растраты.

Тролль широко осклабился и вытащил из кармана парик, без зазрения совести позаимствованный

нами из комнаты отсутствующей хозяйки. Энергично встряхнул, подняв облачко приторно пахнущей

пудры, критически изучил на вытянутой руке.

– Мне-то как раз и дело, потому что одинокая беззащитная девушка – это я, а цыпа будет красться

следом! Ховел, уже позвякивавший монетками в кармане, поспешно отпрянул назад и, не оценив шутки,

обиженно насупился.

Мы с Валом на всякий случай обшарили комнату, но ни в шкафах, ни под кроватью затаившихся

нацыг не обнаружили. Не слишком огорчившись, я заперла дверь, а тролль снял куртку и прямо

поверх кольчужки натянул веселенькое платье в мелкий цветочек (наученная горьким опытом, я не

стала обещать кухарке вернуть его в целости и сохранности, а сразу сунула женщине пару

серебряных монет). Не сказать, чтобы оно оказалось как по Валу сшито, но ширина успешно

перешла в длину, и движений оно не стесняло.

Ховел крутился вокруг, причитая:

– Какой позор! Неужели она поверит, что я мог польститься на… такое?

Прямо сказать, при близком рассмотрении юной прелестницы нацыгу могло и стошнить. Девица из

Вала вышла да редкость непривлекательная– высоченная, сутулая и горбатая из-за висящего за

спиной, под платьем, меча. Особую пикантность образу придавала небритая, паскудно

ухмыляющаяся троллья рожа в обрамлении длинных светлых локонов.

– Ховел, прекратите ныть! – не выдержала я. – Какая вам разница, что подумает о вас нацыга? Или

вы и ее вознамерились пригласить на романтический ужин при свечах? Если вам так уж хочется

стенать, делайте это сладострастно, пусть нацыга не сомневается в царящем за дверью разврате!

Но сладострастно стенать Ховел отказался наотрез, и убеждением нацыга пришлось заняться мне.

Вал, распускавший ворот платья до неприличной глубины, чтобы тот не мешал выхватывать меч, на

минутку замер, прислушался и задумчиво изрек:

– Ну, ранней весной под окнами такие вопли – обычное дело, но посередь лета и испугаться недолго

– то ли режут кого, то ли душат…

Я обиженно замолчала. Окно, кстати, на всякий случай закрыла. Запах уже выветрился, и мне не

хотелось привлекать излишнее внимание нежити одиноким пятнышком света. Сомневаюсь, конечно,

что в него с зубовным скрежетом ринутся «сотенные косяки нетопырей», но у большинства ночных

тварей тонкий слух и острые когти, вполне пригодные для карабканья по отвесным стенам. Хотя бы

из чистого любопытства, а там – кто знает…

– Ну что, цыпа, готова? – Тролль в последний раз одернул платье и шагнул к двери. У меня

предательски заныло внизу живота.

– Рановато еще. До полуночи больше часа осталось.

– Ничего, погуляем, свежим воздухом подышим, покуда дождь не хлынул. Глянь, какая там темень, а

ведь луна едва на убыль пошла. Добрые люди уже десятые сны смотрят, и нацыге, поди, тоже

мокнуть неохота. Давным-давно небось у крыльца слоняется, на небо поглядывает и Ховела

костерит. – Ладно, – обреченно вздохнула я. – Открывай. Будем надеяться, она не заставит нас бродить вокруг

села до рассвета, изображая не просто одинокую, но и больную на голову девушку. А потом селяне

будут взахлеб рассказывать друг другу о кривоногой умертвии в саване, предвещающей – кто бы

сомневался! – очередную гадость вроде курьего мора…

– Или парочки шишек на рыжей башке одной чересчур языкатой ведьмы, – не остался в долгу

тролль, отодвигая щеколду.

…Не заставила. Как только Вал распахнул дверь, навстречу ему метнулась тень с горящими глазами.

Все, что он успел, – пнуть ее ногой, не подпуская к голове, и тварь, увернувшись, рванула его зубами

за бедро, в две борозды распахав плоть до кости. Заметив (точнее, услышав) обман, нацыга оставила

упавшего тролля и кинулась ко мне. У меня с реакциями оказалось еще хуже. Я не успела

опомниться, как очутилась на полу. В грудь упирались две когтистые лапы, жаркое дыхание отнюдь

не было смрадным, но удовольствия все равно не доставляло.

«Эх, зря я не согласилась на кастет…» – тоскливо подумала я. Нацыга распахнула черную пасть,

среди белоснежной россыпи клыков шевельнулось влажное жало языка.

«Отпусти меня, ведьма», – беззвучно толкнулось в виски.

Я так опешила, что даже не попыталась пнуть ее в живот, хотя уже согнула ногу.

«Отпусти-и-и…» В следующее мгновение тяжесть на груди исчезла, раздался треск ломающегося дерева, потом

приглушенный звон осыпающихся на подоконник осколков. Я торопливо перевернулась на живот,

приподнялась на руках и помотала головой, стряхивая наваждение. Огляделась. Нацыги в комнате не

было, сквозь неровную дыру в ставне струился голубоватый лунный свет. Из-под кровати торчали

дрожащие Ховеловы пятки. Вал скорчился у стены, безуспешно пытаясь зажать рану. Из

располосованного бедра хлестала кровь, черной лужей расползаясь по полу. Плюнув на удравшую

тварь, я поспешила ему на помощь, даже не глянув в окно. Все равно вдогонку не брошусь, да и она

вряд ли тем же путем вернется.

За время моего «поединка» с нежитью Вал не проронил ни звука, даже не позвал на помощь, отлично

понимая, что я нуждаюсь в ней не меньше. Зато уж теперь оторвался по полной программе! Живым

родичам нацыги безудержно икалось, а покойные ворочались в гробах!

– Ты не мог бы потерять сознание? Или хотя бы немного помолчать? – не выдержала я. –

Сосредоточиться мешаешь!

– Может, мне вообще помереть? – искаженным болью голосом огрызнулся тролль. – А-а-а! У!

– Все уже, все! Хорош вопить. – Я потерлась лбом о собственное плечо, смахивая капельки пота. –

Тебе какое заклинание больше нравится – кровоостанавливающее или обезболивающее?

– …первое!.. – За исключением этого слова пространный ответ для летописей не годился.

– Тогда какие претензии? Оно тебе и досталось!

Остальное было делом техники – стянуть края раны, спаять и наложить повязку. Тут мне на помощь

пришли две служанки, робко заглянувшие в приоткрытую дверь. Испуганно поохав, они притащили

ведро воды и охапку выглаженных льняных бинтов, которых вполне хватило бы обмотать тролля с

годовой (что девицы, увлекшись, чуть было и не проделали). Им не терпелось узнать, что же здесь

произошло, но я отделалась общими фразами, не желая признаваться в позорном провале засады.

Ничего, сами додумают, не впервой. Или хозяина расспросят.

Оставив служанок выманивать Ховела из-под кровати, я проводила Вала на сеновал. Зеленовато-

бледный, пошатывающийся тролль пренебрежительно обозвал рану царапиной и в доме ночевать

отказался. Как и от моей поддержки, так что пришлось сделать вид, будто это не я, а он составил мне

компанию. Дождь так и не собрался, луна то и дело выглядывала из разрывов угольно-черных туч. Я попыталась

было осмотреть землю под окном, но ничего, кроме посверкивающих осколков, разобрать не смогла.

Примерно в таком же состоянии находились и мои мысли – обрывочные и перепутанные, но не

дающие покоя, как мельчайшие хрустальные занозы под кожей.

Такое ощущение, что она знала о засаде. Знала – и все равно пришла. Почему?

Я прислушалась и различила далекий хриплый и тоскливый вой. Похоже, не я одна растерянно

топталась в тупике…

Утро началось с жуткой ссоры. Камнем преткновения стала манная каша, собственноручно, пусть и

не слишком удачно (но ведь главное – внимание, верно?) сваренная мной для злосчастной жертвы

нацыги. Тролль удивленно понюхал это диетическое яство и осторожно поинтересовался, уверена ли

я, что нацыга добровольно согласится отведать приготовленную для нее отраву. Я возмутилась и

открыла истинное предназначение буроватой массы в тарелке, после чего возмутился уже Вал, и

каша, щедро наложенная с горкой, без комментариев оказалась у меня на голове.

На больных не обижаются (по крайней мере, с применением грубой магической силы), а как только

я, кипя праведным гневом, выскочила с сеновала во двор, все эпитеты в адрес неблагодарных

троллей мигом вылетели у меня из головы. У забора под рябинкой ничком лежало тело – на сей раз

мужское, в драной на локтях рубахе, замусоленных штанах и почему-то только одном лапте на босу

ногу. Кинувшись к трупу, я рывком перевернула его на спину… и отпрянула, сраженная мощным

сивушным духом. Перевернутое тело протестующе замычало, разлепило глаза и, удивленно икнув,

попыталось отпугнуть злого духа в обрамлении каши путем предъявления оному исчадию двух

кукишей разом. Эффекта сие не возымело, дух разозлился еще больше, но, помня предыдущий опыт,

не спешил облагодетельствовать бедолагу экстренным похмельем.

– Ты кто такой? Что-то я раньше тебя здесь не видела.

– А я… этта… кучер! – гордо объявило тело. – А раньше я в корчме со свояками гулял, покуда не

того… этого… ых!

Видимо, подразумевался финансовый кризис и последующее раскачивание с выкидыванием за

порог. – Как кучер? – ошеломленно переспросила я. – А кто же хозяйку к тетке повез?

– А она… ик!.. одна поехала… – Кучер перевернулся на другой бок и, подложив ладони под щеку,

громко и раскатисто захрапел, дабы больше никто не перепутал его хмельной покой с вечным.

На глаза начала оползать каша, но я, поглощенная более важными мыслями, машинально стерла ее

рукой, не двигаясь с места. Интересно, с чего бы это госпожа Залесская взяла моду раскатывать по

лесу в одиночку? Конечно, судя по рассказам, эту бабу никакое лихо не возьмет, но где это видано,

чтобы знатная дама сама правила лошадьми или открывала дверцу кареты? А может, она и не

собиралась кому-то показываться? Спрятать лошадей в лесу не так уж трудно, главное, миновать

Ховелов кордон с голубками. Он довольно далеко от дома, но, как говорится, «для бешеной собаки

семь верст не крюк». Для быстроногой нацыги тем более. Но поверить, что это госпожа Залесская, я

по-прежнему не могла. Нацыги ведут кочевой образ жизни, на одном месте больше полугода не

задерживаются. За тридцать пять лет она бы уже все окрестные села опустошила!

– Госпожа ведьма, у вас все в порядке? – робко поинтересовалась белобрысая помощница кухарки,

тащившая к выгребной яме корзину с картофельными очистками.

– Что? Да, конечно, просто задумалась. – Я, сморгнув, тряхнула головой, возвращаясь к реальности.

– То-то я гляжу – аж мозга проступили, – глубокомысленно заметила девчонка, не торопясь

продолжать намеченный путь. Яма все равно никуда не денется, а тут такое зрелище!

Спохватившись, я запоздало обнаружила, что «мозги» не только проступили, но и стекли на спину и

плечи. Белобрысая тоненько хихикала, прикрывая рот ладошкой. Я вздохнула и поинтересовалась:

– На кухне найдется немного горячей воды?

– С утречка целый чугунок в печи стоял, да только тетушка посуду мыть собиралась, может, всю уже

и извела.

– Пойдем-ка проверим, – предложила я, подкидывая на ладони мелкую монетку.

– Щас, только мусор выкину! – пообещала девчонка и со всех ног припустила к яме.

Торопились мы зря. Посуду еще не мыли и, похоже, вообще не собирались (видимо, рассчитывали,

что успеют это сделать за час после прилета голубка). Она громоздилась на столе чуть ли не до

самого потолка, для вящего колорита не хватало только оплетающей ее паутины. Упитанный,

короткопалый, но на удавление проворный котенок гонял по полу звенящую крышечку от солонки.

Девчонка выволокла на середину кухни старую, рассохшуюся у краев бадью, отодвинула заслонку

печи и увлеченно зашуровала в ней ухватом. Котенок, выбрав новую цель, с грозным мявом атаковал

обутую в лапоть ногу.

– Рысь, отстань! – Служанка досадливо тряхнула ногой, и упрямый котенок вместе с лаптем

укатился к стене, так и не разжав коготков.

– Мелковат он что-то для Рыси, – усмехнулась я.

– Так старого кота звали, – вздохнула белобрысая, осторожно наклоняя тяжелый чугунок и

переливая часть кипятка в ведро с колодезной водой. – Уж тот здоровенный был, не поднять! Да

только месяц назад запропастился куда-то, а этому все никак имя не придумаем, так, видать, Рысем

по старой памяти и останется…

После совместных десятиминутных усилий нам удалось отскрести кашу с головы – по ощущениям,

вместе с четвертью шевелюры. А еще говорят, кашу маслом не испортишь! Один к одному,

наверное, все-таки многовато…

Отжав волосы полотенцем, я встряхнула головой, и к потолку с шипением рванулось облако пара.

Разом высохшие пряди пышной гривой рассыпались по плечам. Девчонка так и села с открытым

ртом, я же лишь недовольно поморщилась, приглаживая вставшую дыбом челку. Голова чесалась,

волосы потускнели и кое-где сбились в колтуны, но у меня не было времени ждать, пока они

высохнут самостоятельно.

Совершенно не надеясь на удачу, я еще раз наведалась под разбитое окошко. И досадливо стукнула

кулаком по ладони – следы оказались тщательно затерты. Кто-то вооружился разлапистой еловой

веткой и добросовестно шуровал ею до самых ворот, а за ними дружным строем промаршировали

все окрестные коровы. Что самое обидное – мое окно выходило на ту же сторону, и ранним утром я

слышала какой-то шелест, но решила, что это подметают двор. Ну что мне стоило распахнуть ставни

и вежливо поздороваться со второй ипостасью нацыги? Или без лишних церемоний сбросить ей на

голову ночной горшок? Чугунный, на месте бы уложил…

Увидев меня с седлом в руках, Смолка облегченно фыркнула и охотно подставила бок (затягивая

подпругу, я мрачно подумала, что за потраченные на гробы деньги я могла бы купить новое седло, а

не выпрашивать у конюха эту рухлядь).

За воротами я сразу пустила лошадь вскачь, и пять верст мы пролетели чуть ли не быстрее

пресловутых голубков. До их заставы госпожа Залесская добралась без задержек, а значит, и нам не

стоило попусту тратить время.

Проехав развилку, я сбавила ход. Спешилась и полушутя-полусерьезно приказала:

– Давай ищи!

Смолка понятливо сверкнула на меня желтым глазом и неспешно пошла вперед, обнюхивая

придорожные кусты. Я занялась второй обочиной. Кобыла у меня любопытная, мигом замечает все

необычное и прекрасно чует магию. Но, в отличие от обычных лошадей, ничего против нее не имеет,

позволяя хозяйке колдовать буквально у нее над ухом.

На сей раз повезло мне. В засохшей грязи обнаружился четкий след изящной дамской туфли на

высоком каблуке, провалившемся по самую подошву. Заостренный нос указывал на непролазный с

виду малинник пополам с крапивой. Вряд ли госпожа Залесская вздумала справлять нужду в столь

неподходящем месте или полезла туда за грибочком. Кусачие заросли отбивали всякую охоту

следовать ее примеру, но я повела рукой, и кусты послушно раздвинулись. За ними оказалась

маленькая круглая полянка с примятой травой странного серовато-зеленого цвета. Ощутимо

попахивало гарью.

Сорвав парочку травинок, я обнаружила, что они покрыты тонким слоем пепла, словно кто-то

старательно разгреб по поляне прогоревшие дотла угли. Вот только кострища в центре не было, зато

ближе к краю сохранилась кучка пепла правильной треугольной формы, размером с ладонь. Я

подобрала одну щепотку и задумчиво растерла ее между пальцами, вслушиваясь в едва слышный

хруст. Понюхала. Попробовала на вкус и тут же брезгливо сплюнула. Терпеть не могу дилетантов,

которые тупо следуют книжным указаниям, не зная принципов работы заклятий. Таким напиши –

отрежу палец и брось в котел, отрежут и бросят! Хотя вполне хватило бы его просто туда обмакнуть.

Впрочем, могло быть и хуже. Намного хуже…

И тут за моей спиной тревожно всхрапнула Смолка. Я глянула на нее и тут же повернула голову

обратно – кобыла, ушки на макушке, напряженно всматривалась в кусты через мое плечо. Меч

словно сам собой очутился в судорожно стиснутой ладони. Пока что, впрочем, я никого не видела.

Смолка, кажется, тоже. Черные ушки чутко и безостановочно поворачивались в разные стороны,

делая чуть ли не полные обороты. Тишина не понравилась лошади еще больше встревожившего

звука. Набычившись, она начала приплясывать на месте, перейдя на гортанное рычание вперемежку

с гадючьим шипением. Насколько я знала свою лошадку, означало оно примерно следующее: «Я,

конечно, сильная, грозная и смелая… но не пора ли нам драпать отсюда?»

– Не пора, – негромко ответила я. Кусты вспыхнули высоким ровным пламенем, не сжегшим, а

словно растворившим ветки. Не осталось даже пепла – только жаркое марево в узком коридоре над

оголённой землей. Кусты по его краям грустно повесили опаленные, сморщенные листочки.

Я ее не убила. Даже не задела. Но настроение явно подпортила. Одна из веточек качнула макушкой

без помощи ветра, чуть поодаль – другая. Ну и нахальная же тварь! Она уходила, но демонстративно

не торопилась, зная, что гоняться за ней по кустам я не страну. Или наоборот – надеялась, что

погонюсь? – Делать мне больше нечего, – вслух сказала я. День уравнял наши шансы на победу, но даже

обычный волк в засаде куда опаснее дракона в чистом поле. Внезапно прыгнет на спину – и тогда

мне придется употребить гроб по назначению.

«Ну так и проваливай отсюда», – с нескрываемой досадой огрызнулся беззвучный голос.

– Что? – растерянно переспросила я.

Нацыга любезно пояснила, куда именно мне надлежит провалиться и как туда дойти, но

выслушивать ответные пожелания не стала. Ветки дрогнули в последний раз, кобыла еще немного

поворчала и постепенно успокоилась.

Я с трудом удержалась от соблазна броситься за ней вдогонку. Да кто же она такая? И что ей от меня

надо? Играет, как кошка с мышкой – вчера отпустила, сегодня снова вышла на охоту. Хорошо, что я

Смолку с собой прихватила. Иначе кто знает – не собиралась ли эта тварь подобраться ко мне на

расстояние прыжка?

Представив плачевный результат, я поежилась и поспешила вскочить в седло. Нет, это определенно

не госпожа Залесская. Она задержалась на полянке всего лишь на часок-другой, а потом поехала

дальше. А вот чем она тут занималась, мне еще предстояло выяснить,

Вал поджидал меня во дворе, устроившись на лавочке возле прогретой солнцем стены. Извиняться

передо мной он, разумеется, не собирался. Признаваться, что мое длительное отсутствие его

встревожило, – тоже. Но я успела заметить, как прояснилась его хмурая физиономия, когда Смолка

играючи перемахнула через двухаршинный забор.

Расседлав кобылу и сдав ворчливому конюху казенное имущество, я подошла к напарнику, села

рядышком и как ни в чем не бывало дружески поинтересовалась:

– Ты как?

– Бывало и хуже. – Наемник сощурился на стоящее в зените солнце, с кряхтеньем распрямил

раненую ногу. – Не нравится мне это, цыпа. Вечером дверь была заперта изнутри, я проверял. В окно

она вскочить не могла, на ночь прислуга закрывает ставни. Значит, ее впустил кто-то из домашних.

– Или в дом ведет потайной ход.

– Нет, я бы знал. Ховел мне еще в том году план дома показывал, со всеми входами-выходами. Ты-то

где шлялась?

– Инспектировала бдительных голубков. Заодно с нацыгой парой слов перекинулись.

– И? – оживился тролль.

– Она вещала из кустов, так что мы ограничились обменом нелюбезностями.

– Ну хоть голос узнала?

Я машинально запустила пятерню во встрепанные волосы и намертво увязла в первой же пряди.

Каша на пару с магией сделала свое черное дело – воронье гнездо на затылке было проще состричь,

чем расчесать.

– Это не голос в прямом смысле слова. Какая-то разновидность телепатии, передающая интонации,

но не тональность.

– И что, совсем никого тебе не напомнил?

– Напомнил. – Я по примеру тролля привалилась спиной к теплой стене и закрыла глаза. Безумно

хотелось спать, завалиться в постель с обеда и до следующего утра, повесив на двери табличку

«Нацыгам вход воспрещен». – Тебя. Семь слов было на тролльем, три – на гномьем и несколько

предлогов из Всеобщего. Повторять не буду, приберегу для нашей следующей размолвки.

– А может, она и принимает облик тролля? – предположил Вал.

– Или частенько закусывает наемниками, – мрачно поддакнула я, не открывая глаз. – Их все равно

никто не хватится, на той неделе был – а на этой дракон слопал и безутешным родственникам

сообщить не удосужился.

– Выходит, зря я платье напяливал? Хватило бы веточки петрушки за ухом? – фыркнул наемник.

– Ах да, – спохватилась я, – держи!

Тролль удивленно повертел в руках растрепанный букет из невзрачных трав с мелкими цветками.

– Слышь, цыпа, ты, конечно, на морду ничего и все такое, но я с коллегами шашней не завожу, и не

проси… Сходи вон к Ховелу, он тебя и без веника примет!

– Дурак, – обиделась я, – это антинацыговый сбор! Вороний глаз, живокость пурпурная, очиток

собачий, три вида зверобоя и кольчужница сумеречная. Специально для тебя собирала!

– И что я с ним должен делать?

– Часть раскидаешь у порога сеновала, а из остального сплетешь венок и на ночь наденешь на шею.

– Пусть лучше меня нацыга сожрет. – Вал решительно сунул букет обратно мне в руки. – Ты бы мне

еще ту свечу смердючую на грудь присобачить посоветовала! И с чего ты взяла, что нацыга заявится

именно на сеновал? На кой я ей сдался, ежели она нынче постится? Нет, цыпа, ко мне она как раз

больше не полезет, вывела из строя – и ладно. Я же всего лишь наемник, а не ее кровный враг. Кто

мне заплатил, на того и работаю. Хоть бы и на ту же нацыгу, если она прежде Ховела подсуетится.

– Верно, – медленно повторила я, – ты всего лишь наемник… ничего личного… Слушай, а это идея!

Худенькая застенчивая служанка честно пыталась оттереть библиотечную русалку от заново

осевшей пыли, но злосчастная статуя приобретала все более унылый вид. Тянущиеся за тряпкой

полосы напоминали боевую раскраску гномов, призванную если не напутать, то хотя бы рассмешить

врагов и тем самым временно вывести их из строя.

Я немножко понаблюдала за этим гиблым делом, потом спокойно поинтересовалась:

– Может, примешь свой истинный облик?

Девушка медленно обернулась, подняла голову, и я впервые увидела ее глаза. Бледно-зеленые,

фосфоресцируюшие, с вертикальными щёлками зрачков.

– Как ты догадалась? – сорванным, измененным голосом прорычала она.

– Никак. Ты шестая, кому я задаю этот вопрос. И первая, кто не покрутил пальцем у виска.

Нацыга – уже нацыга – досадливо лязгнула клыками и вздыбила загривок.

«Что ж, ты сама напросилась».

– Если бы ты могла меня убить, то сделала бы это вчера.

«Сегодня у меня нет выбора. А если я прихвачу тебя с собой, будет не так обидно».

Беззвучно надвигающаяся нацыга во всей красе белоснежного оскала могла испортить настроение

кому угодно. Но я не торопилась обнажать меч.

– Эта? – Я подняла раскрытую книжку за краешки черного переплета, как бабочку за крылья,

обложкой к себе. Между взъерошенными страницами зародилось голубоватое сияние, тварь

зашипела и попятилась. – Это ты подсунула ее на полку, выкрав из комнаты госпожи, верно? Но

открыть и прочесть не смогла, настоящие колдовские книги опечатываются заклятиями от нежити. А

вот я в кои-то веки с интересом ее пролистала и кое-что обнаружила…

Честно говоря, долго листать не пришлось. Книжка сама открылась на нужной странице, как,

видимо, десятки раз до этого. Заклятие Тамеллы, редкостная дрянь – нестабильное,

многокомпонентное, на сдвоенной пентаграмме, к которой профессионал и на версту не подойдет.

Удобнее всего работать с треугольником, обычная пентаграмма или гексаграмма еще куда ни шло.

Как ни странно это звучит, но чем сильнее маг, тем проще кажутся его заклинания. Так, впрочем, в

любом ремесле – опытный сапожник, нарисует выкройку одним движением руки, не отрывая мелок

от куска кожи, а подмастерье будет возиться битый час и в результате изобразит нечто вроде

перекошенного лаптя, при виде которого заказчика хватит инфаркт.

– Я хочу знать, что именно тебе приказали. Дословно,

Тварь недоверчиво прижала уши, облизнулась.

«Неужели ты все-таки решила мне помочь?»

– Не тебе. Но решила.

«Не покидать пределов двора. Не трогать постоянных обитателей дома и его гостей. Уничтожать

женщин, посягнувших на хозяина. Ослушание – смерть».

– Ясно, – буркнула я, переворачивая книгу текстом к себе. Сияние тут же угасло. – Так, что тут у

нас… Если сапожник, отпоив заказчика водичкой и вернув ему задаток, просто-напросто выкинет

испорченную кожу и возьмет новый кусок, то мне пришлось в точности повторить действия госпожи

Залесской, чтобы добиться полного контроля над чужим заклятием. Ну, не совсем в точности, но

ведь от вольного пересказа смысл текста не меняется, верно?

Нацыга удивленно и подозрительно следила за моими манипуляциями, крутясь на месте с боязливо

поджатым хвостом. Сначала я обошла комнату слева направо, заунывно, со скучающим видом

зачитывая вступление к обряду, написанное вверху страницы. Что-то там про «тлен к тлену, плоть к

плоти, в огороде лебеда, а в лесу упырь». Полная ерунда в общем, необходимая лишь для

концентрации внимания. Я в этом не нуждалась, но на всякий случай повторила. Мало ли что, вдруг

госпожа Залесская, сама того не зная, сделала какую-то строку ключевой, искренне веря в ее силу.

Потом я пошла обратно, щедрой рукой рассыпая вокруг себя овес, позаимствованный из Смолкиного

корыта. Собирать при ущербной луне семена тринадцати луговых трав я поленилась. К тому же

уборочную кампанию надлежало проводить в вывернутом наизнанку тулупе на голое тело, а обратно

возвращаться задом наперед и на четвереньках (хотела бы я посмотреть на госпожу Залесскую во

время этого мероприятия!). Увы, моя репутация среди селян и так оставляла желать лучшего,

поэтому сгодился и овес.

Пришел черед пентаграммы. Поднять руку на Рыся-Два я не посмела и после долгих поисков

обнаружила в кустах его давно почивший аналог. Порошочек вышел с душком, да и куртка у меня

теперь как-то странно попахивала, а ужин прошел в обстановке подозрительного принюхивания. Под

конец Ховел даже велел служанке взять свечу и обойти столовую в поисках издохшей где-то крысы.

Я старательно делала вид, что ничего не чувствую, но, кажется, мне не поверили. Вал так вообще на

другой конец стола пересел… хорошо хоть от комментариев воздержался.

Размер пентаграммы не имел особого значения. Главное – сохранить пропорции книжного рисунка.

Сначала я начертила ее мелком на полу, потом присыпала линии порошочком и тщательно

выровняла ножом черные треугольнички углов. Встала в центре, как раз поместившись. Закрыла

глаза, обхватила себя руками за плечи, прижав книгу к груди, и, беззвучно шевеля губами, начала по

памяти читать заклинание. Не дословно, пропуская по две-три строчки или по ходу добавляя новые.

Стихотворную середину, написанную кровью, я вообще проскочила. И палец надрезать не стала,

напротив

—хорошенько убедилась, что на руках нет свежих царапин, а на одежде – засохших пятнышек

крови, своей или чужой. Незачем дразнить, потом захочешь – не отвяжешься.

Комната, несмотря на два канделябра с горящими свечами, начала погружаться в сумрак. И

одновременно проявляться сквозь закрытые веки. В углах шевельнулись серые тени, лохматыми

дымками поползли к пентаграмме и закрутились вокруг меня по восходящей спирали, не смея

пересечь границ невидимого столба со звездчатым основанием. Я инстинктивно втянула голову в

плечи, поджала локти. Н-да, надо было пошире начертить, не халтурить. Но чем размашистее

пентаграмма, тем больше погрешность заклятия и сложнее контролировать потоки силы.

А лезло из нее – ого-го! Третий уровень, не ниже. В дыму стали мелькать черные пиявочные тела,

послышалось вкрадчивое, леденящее кровь шипение, невнятные шепотки, надрывное поскуливание.

Фанатичного некроманта-самоучку они ввели бы в благоговейный экстаз, но лично я не получала от

них никакого удовольствия. Потому что слишком хорошо знала, чего от них ждать. Да, обратиться к

черной магии проще всего, тут даже дара особого не надо. Беда в том, что она запросит за так

любезно предоставленную силу…

И если госпожа Залесская опрометчиво шагнула в заманчиво распахнутую дверь, мне вполне

хватило заглянуть в окошко.

Черные твари меня не видели, но чуяли, и это их заметно раздражало. Показалась ощеренная

безглазая морда, посопела, поскоблила зубами по защитному столбу и разочарованно отвильнула в

сторону. Нет, дорогие мои, ничего мне от вас не надо, а значит, и даров не предвидится…

Впрочем, просто стоять и любоваться я тоже не собиралась. Пентаграмма, не получив крови,

выпивала мою магическую силу с жадностью заморенной лошади, дорвавшейся до ведерка с водой.

Я торопливо покрутила головой, выискивая нацыгу, Ага, вот и она. В преломлении пентаграммы все

предметы реального мира казались размытыми и колеблющимися, вокруг живых существ возникало

неяркое свечение, нацыга же выглядела как сгусток тьмы, окутанный тончайшей алой сетью. Сложив

пальцы щепотью, я метнула в нее белую искру – одну-единственную, но и ее хватило с лихвой. Сеть

вспучилась, полыхнула и разлетелась на сотни быстро тающих клочьев.

Крошка хлеба, брошенная в кишащий мальками пруд, не вызвала бы большего ажиотажа. Твари

рванулись ко мне со всех сторон, разозленные не столько результатом внезапной атаки, сколько

наглостью невидимой ведьмы. А кому было бы приятно, если бы какой-то шутник, проходя мимо

окошка корчмы, метко плюнул через него в тарелку с супом одного из клиентов? Разумеется,

вышибалы с яростными воплями бросились вдогонку, но так и не опознанный мерзавец свернул за

угол и был таков.

Я открыла глаза. Представляю, как они там сейчас распутываются! Ничего, пошипят немного и

успокоятся! Им-то я никакого ущерба не нанесла, а суп клиент уже оплатил, так что пусть сам с

нахалом разбирается. Если рискнет, конечно.

Нацыга стояла на том же месте, все так же выжидательно таращась на меня. Теней она не видела,

звуков не слышала, да и прошло не больше минуты. Поди теперь докажи, что действительно

колдовала, а не вздремнула стоя! Впрочем, что-что, а производить впечатление на клиентов я

умела… Над пентаграммой всколыхнулось зеленое пламя, нещадно чадя и источая печально знакомый

запашок. – О, силы тьмы, зла, смерти и хаоса! Взываю к вам! – с чувством провыла я, возводя глаза к потолку.

Сил тьмы и иже с ней там не наблюдалось, но я все равно изобразила неподдельный восторг от

успешной взывания. – Слышите ли вы свою презренную слугу?

Силы слышали и даже проревели в ответ что-то одобрительное. Звуковыми иллюзиями я тоже

владела в совершенстве. Нацыга внимала не менее благоговейно, чем какой-нибудь селянин в

темной палатке ярмарочной гадалки.

Наклонившись вперед, я резким движением выдернула у нацыги ус. Ошеломленная тварь только

взвизгнула, даже не попытавшись отпрянуть или цапнуть меня за руку. Сосредоточенно поплевав на

ус, я величественным жестом бросила его в огонь.

– Кровь к крови, тлен к тлену! Как волос дымом, и заклятие прахом!

Запах не то чтобы усилился, но приобрел настолько мерзопакостный оттенок, что только

профессиональная гордость не позволила мне броситься вон из комнаты, зажимая нос. Нацыга тоже

как-то подозрительно взгрустнула, сведя глаза в кучку и судорожно сглатывая. «Хорошего

помаленьку», – торопливо решила я и, сделав еще несколько пассов (от которых содрогнулись

шкафы и словно бы невзначай распахнулись ставни), поскорее завершила «обряд». Огонь угас,

напоследок выплюнув тройную порцию дыма.

– Все, – гордо сказала я, с небрежным видом разгоняя дым книгой. – Заклятие снято!

Уж и не знаю, чему нацыга обрадовалась больше – вожделенной свободе или свежему воздуху.

Больше не обращая на меня внимания, она развернулась к окну, изготовившись для прыжка.

– Не так быстро. – Я звучно захлопнула книгу, и она черной пылью развеялась у меня в руках. – Уж

не думала ли ты, что я так просто отпущу на волю кровожадного монстра? Теперь ты подчиняешься

мне, тварь!

От злобного шипения заложило уши, нацыга разозленной кошкой прижала уши и сгорбила спину,

когтями впиваясь в доски от бессильной ярости.

– И с тем повелеваю, – невозмутимо продолжала я, – убирайся отсюда! Чтобы духу твоего…

вашего… через минуту здесь не было! И не смейте возвращаться ни для охоты, ни для мести.

Ослушание – смерть.

Нацыга неожиданно оскалилась-ухмыльнулась, приглаживая вздыбленную шерсть.

«А ты умнее, чем кажешься».

– Стараюсь, – с непроницаемым лицом парировала я.

«Хорошо… Этот приказ, по крайней мере наполовину, совпадает с моими желаниями. Но прощаться

я, пожалуй, не стану. Так что до следующей встречи, ведьма!»

– Приятно было познакомиться, – буркнула я, но в комнате уже никого не было.

– И все-таки, цыпа, зачем ты ее отпустила? – Тролль, не выдержав, отобрал у меня злосчастную

воблу и одним рывком ободрал с нее присохшую шкурку, над чем я безуспешно билась уже

несколько минут.

– Еще неизвестно, кто кого отпустил. – Я протянула руку за рыбкой, и стало заметно, как меленько

дрожат мои пальцы. Где Вал раздобыл целую связку сушеных окуньков и маленький бочонок пива, я

предпочла не спрашивать. Все равно назад туда, откуда спер, не понесет. Только аппетит мне

угрызениями совести подпортит.

– Но ты же подчинила ее себе!

– Ты в это веришь? – Я поперхнулась смехом, а заодно и пивом. – Будем надеяться, она тоже.

Видишь ли, Вал, в отличие от госпожи Залесской, я не приносила жертв и не заключала сделок, а

моей магической силы хватило только на разрушение заклятия. Так что я блефовала и была безумно

рада, когда эта тварь избавила меня от своего милого общества.

Пару минут мы сосредоточенно грызли добротно просоленных рыбешек, наслаждаясь погожим

деньком в теньке под цветущей липой. С пригорочка великолепно просматривались как село, так и

особняк, в ворота которого как раз заходила очередная девушка с корзиной. Я заверила Ховела, что

нападения больше не повторятся, и он активно наверстывал упущенное. Дамы оказались не робкого

десятка, и, похоже, репутация зубастого чудища только добавила господину Залесскому

притягательности. – Но у тебя был меч и пара секунд, пока она не опомнилась! – Мысль об уплывшем из рук гонораре

не давала троллю покоя.

Я философски пожала плечами:

– Возможно. Хотя сомнительно. Но что бы я тогда делала со второй, вернее, вторым?

Тролль вытаращился на меня не хуже нацыги:

– Не, цыпа, я знаю, что у страха глаза велики, но чтобы в них еще и двоилось…

Я привычно пропустила его шуточку мимо ушей и невозмутимо продолжала:

– То она пытается выманить меня из дома и убить, а когда я попадаюсь ей прямо в ляпы, выпускает и

удирает. Потом опять подкарауливает в лесу. Тогда-то я и заподозрила, что их двое. Госпожа

Залесская связала заклятием Тамеллы одну из них, самку, заставив ее поселиться в особняке под

видом служанки. Ревнивая тетка велела нацыге радикально решать проблему посторонних дам,

чтобы раз и навсегда отвадить их от непутевого муженька. Вздумай нацыга ее ослушаться, она

погибла бы на месте. Так что, сцепив клыки, ей пришлось подчиниться. Первую оставшуюся на ночь

девушку Ховел проводил до порога, а выйти за ворота нацыга не могла, ей только и оставалось, что

рявкнуть гостье вслед, перепугав до смерти. Вторую она убила сама, но от злости, что выполняет

человеческий приказ, даже не прикоснулась к телу. Нас она не тронула…

Тролль скептически фыркнул, и я поспешно поправилась:

– Ну, почти не тронула, так как под определение развратных девиц мы явно не подходили. Но на

воле у нее остался друг. Это он выл в лесу, тоскуя и подбадривая ее. Убить ненавистную бабу он не

мог, подруга умерла бы вместе с ней. А тут еще в доме появляется нанятая Ховелом ведьма, которая

безбоязненно разгуливает по ночам и беседует с пастухами на предмет окрестной нежити. Ясно, что

она наверняка заинтересуется валяющимися посреди лестницы трупами. Чего доброго, еще слуг

начнет проверять, а днем нацыги куда менее проворны и устойчивы к магии. Тогда он попытался

защитить подругу хотя бы от меня, причем так, чтобы подозрение не пало на нежить. Ну, каталась я

ночью на гробу, провалилась в волчью яму, с кем не бывает… Похоже, в конспектах нацыг напротив

раздела о ведьмах тоже стоит пометка «лучше не связываться». Особенно с целым Ковеном, который

немедленно отрядит в село десяток вооруженных до зубов магов-практиков со специально

обученными собаками, и тогда пленной нацыге точно придет конец.

– Но Ховел и слуги в один голос уверяли, что вся челядь работает здесь не меньше года! –

спохватился Вал.

– Заклинание забвения. Оно было во второй книге. Госпожа Залесская не такая уж бездарь, как я

думала, хотя до настоящей ведьмы ей далеко.

– А сама-то? – досадливо поморщился тролль. – Только и сумела, что вслед нацыге платочком

помахать! – Ерундовый из тебя наемник, Вал, – беззлобно сказала я, отставляя кружку и растягиваясь на травке,

руки за голову.

– Это еще почему?

– Настоящий профессионал способен трезво оценивать свои силы. Две нацыги были мне не по зубам.

Ну убила бы я одну, а толку? Вторая бы из мести все село за ночь вырезала. Сначала надо было

поймать ее, а это работа по плечу только полудюжине опытных некромантов. Конечно, я сообщу о

нацыгах в ближайшее отделение Ковена Магов, но сомневаюсь, что из этого выйдет какой-нибудь

толк, даже если в Замостье направят кого-нибудь для проверки. Думаю, нацыги уже далеко отсюда.

И знаешь, Вал, я в чем-то им даже благодарна. Они мне доказали одну вещь…

– А именно? – заинтересовался тролль, ибо я не торопилась отвечать, разомлев на солнышке.

– Что верность без кольчужных трусов все-таки существует. Хотя бы у нацыг.

Вал со вздохом (напоминающим о лишних проблемах, клане и дубине) подлил себе пива.

– А как же госпожа Залесская?

– Она уже получила свое. Черпать силы из тьмы – сложное и опасное занятие, куда охотнее она

вытянет твои. Хорошо, если ревнивой женушке удалось отделаться десятью годами жизни, о чем она

очень скоро узнает. Надеюсь, это отобьет у нее интерес к практической магии. А пока, уверена, она и

так поостережется колдовать, обнаружив исчезновение книги вместе с тварью. И будет сидеть тише

воды, ниже травы, каждую ночь ожидая хриплого воя под окошком.

– Думаешь, долго высидит? – скептически хмыкнул наемник. – Недельку-другую подрожит и снова

за свое возьмется.

– Не возьмется, – усмехнулась я фирменной ведьминской улыбкой, ласковой до жути. – В стрехе над

ее комнатой уйма щелей, куда можно засунуть горлышко от винной бутылки. Главнее, нужную

тональность подобрать. А осень ветреную обещают…

Тролль одобрительно хохотнул, запрокинул кружку и тут же, закашлявшись, отставил:

– Глянь, цыпа, легка на помине!

Со стороны леса показался маленький сизый голубок, целеустремленно работающий крыльями. Не

сбиваясь с прямой линии, перед домом Залесских он резко снизился и юркнул в окошко голубятни.

Не прошло и минуты, как за забором началось столпотворение. Кто-то поспешно мел двор, в клубах

пыли, как в пожарном дыму, с воплями метались слуги. Хрипло лаяли цепные псы, негодующе

блеяла коза, за рога изгоняемая с любимой хозяйской клумбы, звенела частью отмываемая, частью

разбиваемая посуда. Зеленый вымпел торопливо полз вниз, полуодетые девицы с визгом и хохотом

выбегали из ворот, как вспугнутые мыши из дырявого мешка с зерном.

– Пора идти. – Наемник, опираясь на ствол дерева, медленно поднялся. Я не стала предлагать ему

руку – этот жест обернулся бы жесточайшим оскорблением. Помощь от женщины, фе! Так низко

тролли никогда не падали. – До села не подкинешь?

– Без проблем. И пожалуй, даже раскошелюсь на пару серебрушек, если составишь мне компанию до

Жабок. – С чего бы это?

– За охрану гроба. Я уже отчаялась воссоединить его с этой окаянной бабкой, может, вдвоем нам

повезет больше?

– Заметано, – ухмыльнулся Вал.

Поднимаясь, я машинально кинула взгляд на свою правую руку. Тонкое серебряное колечко на

безымянном пальце, две переплетающиеся веточки плюща и стилизованная волчья морда с

сапфировыми глазами.

Он будет ждать меня.

И я обязательно вернусь.

Но, пожалуй, немножко попозже. Ведь лето только начинается, а полнолуние уже закончилось!

НЕЗВАНАЯ ГОСТЬЯ

Дорога, дорога, дорога… Тучи пыли, гривки пожухлой травы вдоль обочин, острые грани камней,

безжалостно сбивающих лошадиные копыта. Узкая утоптанная полоска, вызубренная до последней

кочки, заезженная до тягостной скуки. Минуем березовую рощицу, невысокий холм, заброшенный

жальник, перескочим через намытую талой водой канавку – и на горизонте покажутся развалины

старого замка, поравнявшись с которыми можно увидеть расшатанный частокол вокруг маленькой,

затерянной среди полей и низеньких перелесков, деревеньки.

Ничего не изменилось за последние полгода. Даже колдобины те же, только глубже стали. И так же

упрямо тычет острым носом в землю, под ноги верстовому столбу, перекосившаяся и почерневшая

от дождей дощечка с надписью «Тихие Россохи». Я не касалась поводьев, но кобыла привычно

остановилась у столба, с легким удивлением изучая указатель подземной деревеньки. Заостренные,

чутко настороженные ушки лошадки напоминали рожки бесенка.

– Ну что, Смолка, узнаешь родные места? – иронично спросила я, с нескрываемым удовлетворением

разглядывая указатель сквозь щелку между лошадиными ушами, как в прицел арбалета.

Моя трепетная любовь к деревне Тихие Россохи не поддавалась логическому объяснению. Родилась

и выросла я за десятки миль отсюда, обучалась еще дальше, и мои визиты в эту часть Белории

носили эпизодический, но бурный характер.

– Заехать надо бы, – то ли думая вслух, то ли обращаясь к лошади, вполголоса заметила я. – Ну, ну,

не бей копытом, без тебя знаю.

Я приподнялась на стременах и вгляделась в расцвеченный закатом, припорошенный алыми

облачками горизонт. К вечеру жара спала, даже поднялся легкий ветерок, но надежды на дождь не

было ни малейшей.

– Сомневаюсь я, Смолка, что меня там помнят, любят и ждут, – продолжала я диалог с конскими

ушами. – Помнить-то, конечно, помнят… но не любят и тем более не ждут. Ибо в последний раз мы

покидали эту славную деревушку при большом скоплении народа, искренне надеющегося, что оный

никогда нас больше не увидит. Впрочем, эти милые люди так же страстно желали предать меня

забвению и при позапрошлом… и позапозапрошлом… и даже поза-позапоза… в общем, восемь

визитов подряд. Как ты думаешь, они исправились и, раскаявшись в своем нехорошем поведении,

встретят нас хлебом-солью и цветами под твои копыта?

Смолка отрицательно фыркнула и, прервав изучение указателя, оглянулась на всадницу.

– Ладно, хочется верить, что эти суеверные невежды перевоспитались и прониклись уважением к

специалистам магических искусств… в любом случае у меня в карманах пустовато, а «Тихие

Россохи» всегда оправдывали наши финансовые ожидания, верно? Э, Смолка?

Лошадь, как мне показалось, укоризненно вздохнула, и опять-таки без понуканий тронулась с места.

Мне сразу показалось, что на улицах как-то пустовато, особенно за моей спиной. Хлопки ставней и

сухой клекот дверных щеколд напоминали шелест осыпающегося рядочка из костяшек, опережая

меня на три-четыре двора.

Когда я подъехала к корчме, деревня казалась вымершей от чумы, набега скальных троллей или в

преддверии визита сборщика налогов. Истошный рев ребенка на задворках соседнего дома сливался

с воем собак вдоль улицы.

Приятно удивленная вниманием к своей скромной особе, я спешилась у порога корчмы, привязала

Смолку к коновязи и неторопливо вошла в дружественное заведение, полное тружеников полей и

прилавков, то бишь селян и заезжих купцов.

Еще не смолк висящий над дверью колокольчик, как в корчме началось столпотворение, словно ее

порог переступила не миловидная девушка лет двадцати, а банда разбойников с ржавыми ятаганами

в гнилых зубах.

Взывая ко всем известным святым и изрыгая проклятия всем известным демонам, посетители

корчмы тщились одновременно покинуть ее через окна, бестолково пихаясь локтями.

Спустя минуту просторное помещение опустело. Лишь три гнома за дальним столиком смерили меня

оценивающими взглядами и вернулись к прерванной трапезе, да невозмутимый корчмарь продолжал

равнодушно протирать стойку замусоленным полотенцем.

Я вежливо кашлянула. Корчмарь оторвался от созерцания узоров на столешнице, неторопливо

встряхнул полотенце и заученным жестом перекинул его через локоть.

– Как всегда? – лениво поинтересовался он. – Телятина с боровиками в горшочке, салат и кружку

простокваши? Я кивнула, бросила ему серебряную монетку. Сонливость с корчмаря будто ветром сдуло – он

перехватил денежку в воздухе тем неуловимо-быстрым и метким движением, каким кошка ловит

мотылька. Выбрав столик почище, я села, устало откинувшись на спинку стула. Гномы, казалось, уже забыли о

моем эффектном появлении и громко, непринужденно болтали под пивко.

– …а сия рыжая девка, что народишко одним ликом распугала, – ведьма человеческая, наглая и

вредная зело, – разглагольствовал тот, что постарше. Его голос показался мне смутно знакомым,

заставив приглядеться внимательнее, – Колдует знатно, деньги за свои веды требует агромадные,

зато если уж взялась за дело – нечисть на корню изничтожит, никому спуска не даст.

Второй гном что-то спросил – вероятно, о причине паники: ну ведьма и ведьма, дело обычное, мало

ли их шляется по трактам, снадобьями да чарами приторговывает. Первый расхохотался.

– Да потому, – загремел он раскатистым басом, – что как ни наведается она в Россохи, как ни

сотворит волшбу свою поганую, так местный дайн ужаснется дару ее бесовскому, силами

прнхожанскими ведьму изловит, да и предаст ее смерти лютой… А она через пару месяцев снова

заявляется, зубы скалит, о работе справляется… Святоша почешет-почешет маковку, да и наймет ее.

А потом опять в набат бьет, ха-ха! Уж и топили ее, и сжигали, и коньми разрывали – все нипочем…

– Ланс-э-Двар, чему ты молодежь учишь? – вступила я в разговор, наконец-то припомнив имя

гнома. – Почтительней надо с Магистром практической магии, с уважением, а ты… наглая…

вредная… поганая… Ты же не человек, к чему эти глупые суеверия, которыми невесть почему

обросла моя профессия? Кто тебе кольчугу заговаривал от копья, меча, ножа, арбалетной стрелы и

ржавчины, а? Разрывной клинок ковать – это божье дело, а защищать от него – бесовское? Ну-ну…

– Да ладно тебе, дева, – мирно прогудел Ланс вполоборота ко мне. – Это ж я так, для красного

словца. А супротив тебя лично я ничего не имею, напротив – всяческое мое к тебе расположение…

Тут подоспел мой заказ, и, хотя гном не прочь был поболтать, я лишь укоризненно, но беззлобно

покачала головой и приступила к трапезе.

Говядину в корчме готовили мастерски – один поваливший из открытого горшочка запах стоил

уплаченных за ужин денег. Я успела съесть большую часть и выбрать из меньшей все боровики,

когда перед моими глазами развернулось второе действие знакомой комедии.

Низенький, плешивый священнослужитель, укутанный в серую рясу по самые сандалеты,

решительно переступил порог корчмы, выставив перед собой внушительных размеров крест. При

необходимости им можно было орудовать не хуже дубины. Бормоча молитвы, призванные очистить

сие славное заведение от нечисти в моем лице, дайн начал обходить корчму вдоль стен, помахивая

дымящимся кадилом. Гномы, продолжая трепать языками, досадливо отгоняли от лица разводы

приторного курения.

Корчмарь, не спрашиваясь, повернул краник пивной бочки и, наполнив высокую резную кружку, со

свистом пустил ее по стойке. Смекалистый и расторопный мальчишка-разносчик в последний

момент изловил ее на лету и поставил на мой столик.

Замкнув круг, дайн обвел помещение цепким взором наблюдающего за отарой волка и, словно

только что меня заметив, подскочил и отшатнулся, заслоняя лицо крестом.

– Ведьма! – рявкнул он, обличающе ткнув в мою сторону дрожащим от праведного гнева перстом.

– Добрый вечер, дайн Эразмус! – невнятно пробормотала я с набитым ртом. – Присаживайтесь, не

стесняйтесь… – Бесовское отродье! – продолжал дайн, все возвышая голос. – Как посмело ты вновь объявиться в

добром селении, силой Икорена, бога истинного, оберегаемом от всяческой мерзопакости вроде

тебя? – Да так… мимо проезжало… деньги кончились, – искренне призналась я. – А вы как поживаете?

Покойники смирно лежат? Вурдалаки с прошлой зимы не появлялись? Полна ли кружка с

пожертвованиями, из которой вы будете мне платить за работу, которая, как я вижу по вашим

глазам, найдется для меня и в этот раз?

Дайн Эразмус еще немного постоял с обличающе вытянутой дланью, потом вздохнул, махнул рукой

(Эх! Была не была, где наша не пропадала!), поддернул рясу и сел напротив меня, положив крест на

соседний столик.

Я удовлетворенно кивнула, отпивая глоток густой, холодной простокваши. Работа была. И деньги –

тоже. – Значит, так, – совершенно нормальным, деловым тоном начал дайн, неторопливо прихлебывая

пиво. – Завелось у нас на пруду чудо невиданное, злобное и прожорливое, четырех детей за неделю

под воду утянуло и слопало, только обувка на берегу осталась. Каковой участи и тебе, ведьма,

искренне желаю… но лишь опосля убиения чудища оного.

– Кикиморы, что ли?

– Кикиморы! – фыркнул дайн, стирая пивные усы. – Да кикимору мы бы с божьей милостью и

железными цепами живенько отучили добрую паству изничтожать. За каждую кикимору ведьмам

поганым платить – пожертвований не наберешься!

– А за чудище наберетесь? – живо заинтересовалась я. – И сколько?

Дайн подумал, посчитал в уме, закатив глаза на засиженный мухами потолок, и назвал цену. Я

удвоила, чем удостоилась замысловатой анафемы.

– …да будет пламя преисподнее столь же неутолимо, сколь алчность чародейская! – закончил

Эразмус. Я мысленно поаплодировала и сбросила три монеты.

Дайн накинул два.

Пронзительный лай прервал наш торг на самом интересном месте. Маленькая кривоногая собачонка

рыжей масти злобно бросалась на невесть чем ей не угодившие Смолкины бабки. Моя лошадка

терпела до первого укуса. Потом она выпростала морду из кормушки с овсом и уставилась на шавку

немигающими змеиными глазами. Когда песик, от страха присевший на задние лапы, сообразил, на

кого осмелился поднять голос, было поздно – кобыла молниеносно бросилась вперед и вниз.

Хрустнули позвонки. Короткий визг оборвался булькающим всхрипом.

Втянув клыки и запрокинув голову, Смолка сделала несколько судорожных глотательных

движений… черный ком натужно прошел по ее горлу, встопорщив шерсть, и… все. Собачонка

исчезла. Облизнувшись, лошадь удовлетворенно вздохнула и снова опустила морду в кормушку.

Пробормотав молитву и сотворив сложный знак надо лбом, Эразмус так и не смог оторвать

вытаращенных глаз от мирно жующей кобылы.

– По рукам? – ловя момент, настойчиво потребовала я.

– По рукам, – рассеянно подтвердил дайн, протягивая ладонь мерзкой ведьме.

На какой сумме мы сошлись, он вспомнил только по дороге к пруду, и на меня, а заодно и на

Смолку, обрушилась еще одна анафема.

– Вот это – тот самый пруд? – не выдержала я. – Да вы с ума сошли, Эразмус! В нем жабе икру

метать зазорно!

Дайн угрюмо фыркнул, одергивая рясу.

Пруд… нет, широкая лужа, саженей пять в ширину, загаженная по берегам домашней птицей,

отороченная хилым камышом, грязная и мутная, производила отталкивающее впечатление.

Прогретая солнцем вода источала сладковатый гнилостный душок. Десяток белых упитанных уток

важно пересекали пруд то вдоль, то поперек – три гребка туда, два обратно.

– Смейся, смейся, ведьма, – проворчал дайн. – А я посмеюсь, когда по утренней зорьке найду твои

сапожки, ровненько стоящие у воды. И твои подковы, кровожадный демон!

Смолка ехидно заржала, выскалив клыки. К'яардов никогда не подковывали – по известной причине.

– Итак, вы утверждаете, – я безуспешно пыталась собраться с мыслями, – что вот в этом, простите за

выражение, водоеме, водится нечто, способное съесть ребенка?

– А вот переночуй на бережку – узнаешь. – Дайну явно не терпелось поскорее убраться с глаз долой.

– И переночую! – уязвленно вскинулась я.

– Приятных тебе кошмаров, – неприязненно бросил Эразмус, брезгливо перекрестил меня на

расстоянии и удалился величественной поступью, то и дело оскальзываясь на кочках и подбирая

рясу, пристающую к цепкими репейным головкам.

– И переночую… – пробормотала я себе под нос – уже далеко не столь уверенно.

Мне доводилось ночевать на кладбищах, в могильных склепах, чашобах и урочищах, вурдалачьих

берлогах, домах с привидениями, перекрестках трех и более дорог, чистом поле, постоялых дворах

(что самое ужасное, ибо заснуть там не удавалось ни до полуночи, ни после – мешали клопы и

пьяное пение других постояльцев). По сравнению с ними щедро оплаченная ночевка на берегу

утиного пруда казалась подозрительнее бесплатного сыра. Следовало удвоить, утроить, учетверить

бдительность. Хотя… если это ловушка и дайн Эразмус надеется уничтожить меня (в девятый раз!)

окончательно и бесповоротно, то он выбрал самое неудачное место для засады, – кругом, насколько

хватает глаз, чистое поле с высохшей почти до основания травой. Бесшумно не подкрадешься,

внезапно не выскочишь.

Нет, дайн не дурак… видно, тут что-то другое.

Присев на корточки, я почеркала землю кинжалом, набрасывая острые углы пентаграммы. Пять-

шесть пассов, пара заклинаний – и во мне снова закипело беспокойное раздражение.

Что за липовую работенку всучил мне фанатичный святоша? Нет здесь никакой нечисти. Нет и не

было. И никого тут не убивали за последние сто лет. Подняв с земли маленький камушек, я

пробормотала формулу и кинула его в центр пруда. Бултых! Утки наперегонки рванулись за

аппетитным звуком.

В висках кольнуло. Так я и знала! Два локтя в самом глубоком месте! Я искренне позавидовала

буйной фантазии человека, чей не в меру болтливый язык населил пруд «злобными и

прожорливыми» чудищами. Пропавших детей могли украсть разбойники, задрать упыри или

бродячие собаки; наконец, они могли попросту сбежать от родителей и пристать к проходящим мимо

деревни кочевникам… да мало ли что еще.

Сбивала меня с толку одна-единственная деталь – что-то не слыхала я, дабы упыри, отобедав,

снимали с жертв обувь и художественно расставляли ее по берегам прудов. Да и детям без лаптей

далеко не уйти.

«А, утро вечера мудренее», подумала я и стала устраиваться на ночлег.

Стемнело. Утки, потряхивая хвостами, выбрались из воды и, чинно переваливаясь и покрякивая,

цепочкой потянулись в деревню.

Расстелив одеяло на охапке камыша, я подремывала, вполуха прислушиваясь к шелесту высокой

травы, по которой, не отходя далеко, бродила Смолка. Ни чудищ, ни дайна во главе воинствующей

толпы. Тишина и покой.

Солнце скрылось за горизонтом, как тлеющий уголь под пеплом, и тут же чья-то невидимая рука

распахнула двери ночи, впуская ее холодное дыхание на притихшую землю. Ветер с шелестом

пересчитал камышины, взъерошил Смолкину гриву, ледяными пальцами пробежался по моим

плечам. Неохотно поднявшись, я побрела к пруду, где, как мне помнилось, лежало у самого берега то ли

полусгнившее бревно от мостков, то ли толстый сук дерева, годный на растопку. Заскучавшая

лошадь увязалась следом, жарко дыша в спину.

В темноте пруд выглядел и вовсе неприглядно. Смолка понюхала воду, но пить не решилась, только

вопросительно посмотрела на меня. Я развела руками – мол, и хозяйка на сухом пайке. А не найдет

бревно – останется и без жареной колбасы.

…Это ощущение нахлынуло внезапно. Как человек догадывается о приближении грозы по внезапной

духоте и тяжести в висках, так опытный маг безошибочно чует надвигающуюся на него волшбу. Я

замерла, краем глаза уловив стертое движение на той стороне пруда, тут же отозвавшееся знакомым

посасыванием под ложечкой.

Движение повторилось. На сей раз я разглядела его отчетливо – словно на секунду сгустился и

помутнел кусочек воздуха… сначала один, потом другой… несколько одновременно… десятки,

сотни, тысячи вспышек, разбивших мир на осколки и составивших заново – в ином порядке.

Пруд раздался вдаль и вширь, берега прыснули в разные стороны, как вспугнутые зайцы, запах

гниющего ила сменило свежее дыхание леса, вода просветлела и в ней отразились деревья и кусты.

Я стояла на берегу озера.

Там, у пруда, догорал закат, здесь же небо только начинало светлеть, и в утренней тишине и

безветрии полз по зеркальной глади легкий туман, дышавший теплом и влагой.

Молодые березки склонялись над водой, щекоча ее кончиками веток. Идеально круглое, с пологими

берегами, без единой камышинки и водоросли, озеро завораживало и пугало первозданной красотой.

На песчаном дне был виден каждый камешек, каждая коряжка. Локтях в двадцати от берега

кристально чистая вода темнела – дно резко обрывалось, уходило вниз, в пропасть омута. Не поверив

своим глазам, я наклонилась и зачерпнула пригоршню воды. Теплая, как парное молоко, она

шелковыми нитями проскользнула сквозь озябшие пальцы. С разных концов озера доносились

негромкие, ритмичные, обрывистые звуки – то ли щелчки, то ли плеск весел, чуждые до нутряного,

беспричинного страха. Поколебавшись, я расшнуровала сапоги и вошла в воду. Туман ласково

обвился вокруг щиколоток, обкатанная галька щекотнула пятки. Звонко плеснуло-бултыхнуло слева

и справа. Приглядевшись, я заметила парочку существ величиной с ладонь, торопливыми

подскоками уступающих мне место – точь-в-точь вспугнутые лягушки, только шестиногие и

хвостатые, с вытянутыми рыбьими мордочками. Странные щелкающие звуки прекратились.

Я досадливо покачала головой. Дипломированная чародейка позорно бежала, услышав лягушачье

кваканье! Позор на мои рыжины…

Шестиногие твари изучали меня со взаимным, чувством гадливого любопытства. Плюнув на все

равно уже намокшие снизу штанины, я зашла подальше. У самого обрыва глубины вода едва

достигала моих колен. Опустив одну ногу за край, я присела, надеясь нащупать ею дно, но тщетно.

Ступню обожгло холодом – озеро питалось глубинными ключами, прогреваясь лишь у поверхности

да на мелководье. Смолка, пившая с бережка, негромко заржала. Я обернулась. Мои сапоги чинно

стояли на песочке, рядом с узловатым корнем нависшей над водой березы.

…только обувка на берегу осталась…

– Зараза… – почти беззвучно шевельнула я мгновенно пересохшими губами. – Леший тебя побери…

За спиной что-то булькнуло, плеснуло, зашуршало чешуей, и в потемневшей воде отразилось толстое

зеленое тело.

Медленно, очень медленно, делая над собой гигантское усилие, я повернула голову.

Сквара распахнула пасть, полную зазубренных крючковатых зубов, и мерзко, въедливо зашипела.

Длинное змеевидное тело с пятью парами шипастых плавников высоко подняло над водой

бугорчатую, жабью голову, покрытую чешуей и длинными, непрестанно шевелящимися выростами

толщиной с палец, походившими на развевающиеся волосы. В желтых немигающих глазах

пульсировали мутные зрачки.

В самой широкой части туловища сквару с трудом смогли бы обхватить двое взрослых мужчин – и

они же с легкостью поместились бы у нее в желудке.

Впрочем, я сомневаюсь, что кому-то захочется обниматься со скварой; лично я рекомендую

попотчевать ее горстью жидкого пламени.

Мощь огненной стихии не пришлась водяной твари по вкусу. Отшатнувшись, она с рявканьем

захлопнула обожженную пасть и скрылась в омуте, чиркнув раздвоенным хвостом по мелководью.

Преследовать сквару под водой не имело смысла. Заведись она в том самом, безжалостно осмеянном

мною пруду, я бы не пожалела сил и времени на публичную экзекуцию людоедки, ибо нечего всякой

зубастой гадости делать посреди плодородных угодий достославной деревеньки. Озерная же сквара

беспокоила меня в последнюю очередь. Пусть себе резвится в родимом водоеме, чем успешно

занимались до последнего времени ее предки и соплеменники, и слыхом не слыхавшие о

подрастающем поколении Россох. Причина феномена занимала меня куда больше, чем его

вострозубое следствие. Посему не стоит тратить время на ловлю сквару в мутной воде (а она там не

одна, ручаюсь) – лучше выяснить, что же произошло, и пресечь непорядок в самого корне.

Оскорбленная невниманием, можно даже сказать, возмутительным пренебрежением потенциального

ужина к царице водоема, сквара (та же самая или другая) предприняла вторую попытку пополнить

мною свой скудный рацион, и успокоилась, лишь получив пульсаром в левый глаз.

Свистнув кобыле, я пошла по воде вдоль берега. И очень скоро обнаружила, что идти-то нам

особенно и некуда – стоило выбраться на сушу и попытаться углубиться в лес, как я натыкалась на

невидимую стену, окружающую озеро вместе с узкой полоской травы,

У меня начали появляться кой-какие догадки, вскорости слившиеся в правдоподобную гипотезу.

Похоже, деревенский пруд располагался на месте Ведьминого Круга, точке соприкосновения миров,

каким-то образом обменявшихся кусочками, как замки – ключами; причем последние, как и

положено чужим ключам, заклинили в замках, выпав из своих миров, но так и не слившись с

чужими. Кто или что стало виновником этой аномалии, оставалось лишь гадать. Был ли это обычный всплеск-

перепад в энергетической прослойке между мирами или следствие волшбы мага-недоучки, не

сумевшего прибрать за собой рабочее место, определить уже невозможно. Да и не входит в мои

обязанности. Б голову пришла забавная мысль. Значит, у нас здесь чужое озеро, а у них – наш пруд? И местные

чародеи выбиваются из сил, стремясь прекратить разгул странной нечисти – белых, крылатых,

крякающих созданий с перепончатыми лапами?!

За спиной всплеснуло, злобно взвизгнула Смолка, подкинув крупом и с оттяжкой полоснув

копытами что-то тяжелое и податливое. Но когда я обернулась, то увидала лишь круги,

расходящиеся по окрашенной кровью воде.

– Молодец, девочка, – устало похвалила я. – Так ее, пакость неугомонную…

Из-за верхушек деревьев показался краешек солнца, вызолотив гребешки меленьких волн,

разбегавшихся от длинного тела, проскользнувшего у самой поверхности. День, как и в моем мире,

обещал быть жарким.

Пора было выбираться. Если я правильно поняла, «счастливчика», оказавшегося в нужном месте в

нужное время, захватывало межреальностью, словно вращающейся дверью потайного лаза.

Логически рассуждая, для возвращения в свой мир нужно встать на берегу рядом с сапожками в

момент «поворота», на закате.

Оставалось одно «но». Феномен никак не проявлял себя в течение дня, а значит, я не могла

«запереть» Круг, находясь в своем мире. Был необходим удар изнутри. Отсюда и сейчас, что

заставляло крепко задуматься…

Нет, я не сомневалась, что сумею разъединить миры, ударив в нужную точку; однако меня глодало

сомнение – а не останусь ли я после этого тут навсегда? Вероятность подобного исхода была, и

немалая. Оставалось только надеяться, что теория «притяжения подобного», каковую адепты зубрят

на пятом курсе, не слишком расходится с практикой, и миры на прощание заберут друг у друга

принадлежащее им добро… или зло в моем лице, как утверждал дайн Эразмус.

Нехитрые расчеты показали, что для максимально успешной атаки на спайку миров я должна стоять

в центре озера и бить вертикально вверх.

Словно прочитав мои мысли, из омута высунулась хамская морда сквары, уставилась на меня

желтыми буркалами и, раззявив рот, с чувством провела языком по клыкам.

– Ссс…сквара! – вырвалось у меня.

В сердцах запустив в гадину подвернувшимся под руку камнем (та тут же нырнула, рассудив, что

благоразумнее будет выждать, пока я сама к ней подойду), я выбралась на берег, оседлала нависший

над водой ствол березы и начала перебирать в уме различные варианты. Смолка замерла рядом,

настороженно вглядываясь в темное пятно омута.

Вплавь? Хо-хо! Плот? Глупая идея. Подобьет снизу и подхватит на лету. Выманить и уничтожить? И

сколько их там? Растрачу весь магический резерв, не хватит на прорыв. Левитировать и

одновременно бить? Взаимоисключающие заклинания… Что же делать?!

Сквара снова показалась из воды. Вид у нее был довольный донельзя, словно там, на дне, уже накрыт

стол, расставлены тарелки, разложены вилки и красиво свернуты угольником накрахмаленные

салфеточки. Она аж сияла от радости – в прямом и переносном смысле: чешуя лучилась на солнце, а

сплошной щиток на затылке то и дело зеркально полыхал белым пламенем.

– Ага… – задумчиво протянула я. – Ага!

Сквара насторожилась и, погрузившись по верхнюю челюсть, беспокойно засопела, ероша озерную

гладь. Спрыгнув с березы, я пошлепала по воде вкруг омута, стараясь не слишком приближаться к его

кромке. Голова сквары, к немалой моей досаде, поворачивалась за мной, как лист за солнцем.

Я остановилась, приподнялась на пятках и пошла в другую сторону.

Проклятая тварь не сводила с меня алчного взгляда.

Ну что ж… будь я на ее месте, тоже не упускала бы из виду долгожданный завтрак. Может,

попробовать его чем-нибудь заменить?

Подозвав Смолку, я извлекла из чересседельной сумы кольцо ароматной копченой деревенской

колбасы – свой несостоявшийся ужин. Отломив кусок длиной с ладонь, попробовала его и

скривилась – эх, жалко переводить такой отличный продукт на тупую тварь! Но другого выхода не

было. Злобно плюнув на огрызок, я запустила им в нахальную жабью морду.

Сквара, наученная горьким опытом общения с магами, немедленно скрылась под водой.

Уже через несколько секунд она предстала передо мною во всем великолепии, скаля зубы и довольно

облизываясь. Домашняя, с чесночком и молотым кориандром, колбаса определенно подняла меня в

глазах сквары. Второй кусок я кинула на середину омута. Отплыв немного подальше, гадина

благосклонно приняла мой дар и вежливой отрыжкой намекнула на продолжение банкета.

Тщательно рассчитав и укрепив заклинанием траекторию броска, я кинула остаток колбасы так,

чтобы тот пролетел над головой сквары и упал прямо за ней. Хищница в очередной раз спутала мои

коварные планы. Вместо того чтобы обернуться за колбасой, она подскочила вверх, показав

свернутый спиралью хвост, и заглотала наживку в воздухе. После чего, изящно шлепнувшись в воду,

только что не раскланялась, ожидая аплодисментов.

У меня уже не было сил смотреть на сквару – отчасти из-за откровенно издевательского выражения

ее морды, отчасти из-за солнца, бившего мне прямо в глаза. Я сощурилась, прикрывая их рукой…

Стоп! Торопясь проверить свою догадку, я перебежала на противоположную сторону озера. Сквара, как и

положено упрямой скваре, немедленно развернулась ко мне «лицом», но почти сразу же недовольно

заморгала, замотала мордой, словно пытаясь стряхнуть с нее солнечные лучи, и, сердито рыкнув…

отвернулась. Луч света, вырвавшийся из моих сложенных и протянутых вперед ладоней, ударил скваре в затылок

и, отразившись от щитка, заметался по сторонам, поджигая деревья.

Зараза! Точнее!!!

Я подскочила к самому краю омута, корректируя направление луча.

Сквара визжала, шипела и трепыхалась подсеченной щукой, вздымая тучу брызг. Вырваться или

повернуть голову она уже не могла, спаянная в одно целое с лучом, уверенно бившим в небо над

озером. Воздух на стыке миров дрогнул, помутнел и пошел полупрозрачными волнами, размывая деревья на

берегах. Солнце превратилось в слепящий отблеск неправильной формы, по озерной глади

пробежала хмурая тень от несуществующего облака, небо задрожало и осыпалось ливнем сиреневых

искр. И в этот момент вторая сквара вынырнула у самой кромки омута и, не тратя времени на разговоры,

ловко и аккуратно насадилась на меня раззявленной пастью и прожорливой глоткой.

…Омерзительная жижа хлынула в рот и уши.

Побарахтавшись, я вскочила на ноги и, отплевываясь, торопливо протерла глаза.

Первое, что я увидела, – свои чистенькие, блестящие сапоги, издевательски развалившиеся на берегу.

Я стояла посреди пруда. И в каком виде! То, что натекло мне за шиворот, оказалось густой, липкой

субстанцией, которая лишь издалека могла сойти за воду. В ней удержались бы на плаву даже куры –

настолько вязкой оказалась заполнявшая пруд тина.

За моей спиной негодующе фыркнула Смолка, по-кошачьи брезгливо поджав левую переднюю ногу

и, будь это возможно, охотно проделав бы то же самое с тремя остальными.

– Еще в пухе нас обвалять – совсем хороши будем, – мрачно сказала я кобыле. – Выбирайся давай,

боевая подруга. Нам еще вымыться где-то надо, негоже в таком виде являться за гонораром.

Гонорар нас ожидал давно, да еще какой! Сплошной коридор из людей вдоль главной улицы, живое

кольцо вокруг площади с часовенкой в центре, – что-то вроде высокого деревянного колодца с

плоской черепичной крышей, под которой, хорошо видимый в прорези-окошки, висел колокол с

тянущейся вниз веревкой. У подножия часовенки, услаждая слух, булькал на раскаленных углях

котел с кипящим маслом и ласково улыбался дайн Эразмус, подбрасывая на ладони кошель с

золотом. Из непонятных мне соображений Эразмус платил всегда и при любых обстоятельствах. Вероятно, не

хотел остаться в долгу у ведьмы, пусть даже мертвой. Он аккуратно вручал мне уговоренную, а

затем пытался сделать из меня великомученицу.

Традиционный костер, встретивший меня в первый раз, не оправдал его ожиданий. Я незаметно

телепортировалась из пут, когда пламя разгорелось повыше и посильнее.

Топить мага тоже бесполезно. В любом мало-мальски крупном озере у него найдется пара знакомых

русалок. От колесования я избавилась еще проще – споткнулась по дороге к эшафоту, упала и перекинулась

обликами с подходящим по размеру бревнышком. Представляю, в какую щепу они его измолотили!

Засим последовали: четвертование, дыба, виселица и плаха со скромным, застенчивым типом в

красном колпаке с прорезями для глаз. С легкой руки дайна я коллекционировала казни, как иной

травник – лютики. – Нет, я не имела к Эразмусу никаких претензий. Ну что поделаешь, работа у нас

такая: я – ведьма, он – священнослужитель. Уверена, он питал ко мне не менее теплые чувства. Но

это было уже слишком! Такой наглости я от него не ожидала. Он знал, что без денег я не уеду, и,

наученный горьким опытом, решил действовать наверняка.

Ну, если вы так настаиваете… Я прищелкнула языком, Смолка пошла легкой трусцой. Стоило мне

въехать в живой коридор, как он замкнулся за моей спиной и начал втягиваться следом. Пара

копий… три-четыре меча… рогатины… все как обычно. Хоть бы парочку арбалетов прикупили, что

ли. Хмурая радость на тупо сосредоточенных лицах селян не поддавалась описанию. Я обаятельно

улыбнулась честному народу, помахала рукой, разослала пару-тройку воздушных поцелуев.

Толпа возмущенно засопела.

Цок-цок лошадиные копыта… Теснее круг… Ближе, ведьма, ближе… Подойди, протяни руку…

Кончики пальцев коснулась заветного кошеля. Я увидела, как по лицу дайна расплывается

торжествующая гримаса, как он поднимает свободную руку, чтобы взмахнуть ею, и…

– И-и, пошла! – завопила я, пнув Смолку каблуками.

Кобыла рванулась вперед, сделала несколько размашистых скачков навстречу выставленным

рогатинам, ликующе заржала и, не пытаясь прорвать кольцо вооруженных мужиков лобовой атакой,

взбежала по часовне, как белка. Неподкованные копыта разомкнулись тремя острыми когтями,

уверенно впившимися в потемневшие бревна, ноги извернулись в суставах, согнувшись под

немыслимыми для лошади углами, и, прежде чем селяне успели опомниться, черная тварь

оттолкнулась от края крыши и распласталась в длинном, изящном прыжке-полете, тенью скользнув

над головой Эразмуса.

Когда копыта Смолки – уже копыта – коснулись земли, люди с рогатинами остались далеко позади, а

шальной галоп с каждой секундой увеличивал разделяющее нас расстояние.

Вслед нам понеслась трехэтажная анафема.

Отдышавшись, мы со Смолкой еще долго стояли на маленькой полянке у верстового столба с

перевернутым указателем.

– Люблю я эту деревеньку, – задумчиво изрекла я, почесывая кобылку за ухом. – Люблю, хоть убей.

Может, за это и люблю?

Селянин деликатно закашлялся.

НЕЛЕТОПИСНОЕ – А вот гляньте, господа хорошие, на сию пакость, тьмы мерзопакостное порождение, – надрывался

ярмарочный зазывала у входа в перекошенную палатку из грязной холстины, опасно вихляющуюся

на ветру.

Проходящий мимо маг брезгливо скривил нос. Долетавшая из палатки вонь наводила на мысль о

платной уборной, причем для весьма неприхотливых (или очень страждущих) посетителей.

Тем не менее желающие «глянуть» все-таки находились. Сначала за услужливо отдернутый полог

прошла и почти сразу же с оханьем выскочила толстая баба, беспрерывно осеняющая себя крестным

знамением, потом

смедяками рассталась парочка сорванцов – эти задержались подольше, одного даже пришлось

выволакивать за ухо, чтобы освободить место для следующего клиента.

– А вот кому охота с самой что ни есть близи на монстра лютого полюбоваться, в буркала его

злобные плюнуть?!

«Нет, не сортир», – рассеянно подумал маг, высматривая нужную ему лавку. «Видно, какую-то

нежить изловил и показывает – упыря или мроеда. За время войны их много расплодилось, работы

для практиков невпроворот, даже адептов-старшекурсников приходится для зачисток привлекать.

Ох, долго нам еще эту кашу расхлебывать… поздно спохватились».

– Заходите, люди добрые, не пожалеете! – надрывался зазывала. – Тварь страсть какая лютая,

гнусная и коварная, самого каждый раз аж оторопь берет!

Дальше маг уже не прислушивался, наконец-то заметив молочный ряд. Выбрав самую опрятную и

располагающую к себе бабку, не торгуясь, купил у нее ковшик свежего козьего молока («вот токо-

токо сдоила, ишшо тепленькое!»), аккуратно перелил его флягу при поясе и прямиком направился к

выходу, торопясь вернуться на постоялый двор, где час назад снял отдельную комнату на ночь.

Обратная дорога лежала мимо все той же вонючей палатки. Собственно говоря, «мимо» оно «мимо»

и есть, но в этот самый момент зазывалу угораздило выпустить край полога из рук и ветер

немедленно задрал его выше крыши, позволив случайному взгляду мимоходом скользнуть внутрь.

Маг споткнулся от неожиданности. Резко развернулся, рывком отдернул только что возвращенный

на место полог и, невзирая на возмущенное верещание зазывалы, шагнул внутрь, возмутительно

игнорируя протянутую за платой ладонь.

В низкой клетке из намертво склепанных железных прутьев – маг не заметил даже дверцы – сидел,

скорчившись, вампир. Голый, грязный, покрытый синяками и ожогами, истощенный до такой

степени, что его организм уже перестал регенерировать, да что там – он даже крылья не мог свернуть

и они неряшливыми кожаными лоскутами повисли вдоль спины. Поперек груди, точнее –

выпирающих ребер тянулся широкий, багровый рубец. Одну, самую страшную рану вампир успел-

таки затянуть, но не срастить до конца. Видимо, из-за нее людям и удалось захватить его в плен.

Война только-только закончилась, скрепленный печатями мирный договор торжественно зачитали

на всех площадях, но разгоряченные, едва вошедшие во вкус люди продолжали требовать крови,

недоумевая, почему им не дали раз и навсегда истребить распроклятых тварей.

И поэтому израненное существо заживо заклепали в клетку и оставили умирать без воды и еды, в

собственных нечистотах, на потеху охочей до зрелищ толпы. Сколько он тут уже сидит? Две недели?

Месяц? Вампиры очень живучи, а этот, хоть и не светловолосый, явно участвовал в боях. Страж?

Похоже на то.

Когда маг носком сапога постучал по одному из прутьев, он даже не повернул головы.

– А вы его каленым железом ткните, – услужливо посоветовал зазывала, все еще надеясь на мзду. –

Вона, прут в горшке с угольями торчит!

Так вот откуда ожоги.

Маг со свистом выпустил воздух сквозь стиснутые зубы, пристально уставился на клетку и резко

развел руками.

Вампир настолько обессилел, что даже не шевельнулся, когда прутья одной из стенок с натужным

скрипом отогнулись вверх. Глаза у него были открыты, но так безучастно смотрели в пустоту перед

собой, что маг только покачал головой и, нагнувшись, подцепил вампира под мышки и выволок из

клетки. Зазывала вылетел из палатки, словно подхваченный ветром. Маг с трудом удержался, чтобы

не швырнуть ему вслед с пяток молний, но ограничился смачным проклятием. Обтянутый кожей

скелет оказался неестественно легким, чуть теплым, и так закоченел в скрюченной позе, что магу

стоило немалых усилий ровно уложить его на плаще и быстро, пока короткий ворс еще хранил тепло

владельца, закутать. Но нашаренная на шее жилка слабо, неровно пульсировала, и маг, вскинув

длинный сверток на плечо, поспешил к выходу.

Там уже собралась небольшая толпа, возглавляемая заметно осмелевшим зазывалой.

– Вот он, колдун проклятый, который упыря на свободу выпустил и вместе с ним драпать собирается

– завопил он, с безопасного расстояния тыча в мага выдернутым из частокола дрыном. Предпочтения

остальных разделились между ножами и булыжниками, хотя маг с презрением заметил двух рыцарей

с мечами и одного дайна – пока, впрочем, мнущегося с краешка и просто прислушивающегося.

Прочие расы отводили глаза и торопились поскорее миновать место назревающей потасовки, чтобы

самим не подвернуться под руки разгоряченной толпе.

Маг мог пустить в ход боевые заклинания, что почти наверняка закончилось бы не одним десятком

трупов и долгим судебным разбирательством, а то и тюрьмой. Мог трусливо и, увы, безрезультатно

заорать «Спасите, убивают!», ибо городская стража и так прекрасно видела, что происходит на

ярмарочной площади, но вмешиваться не спешила. Мог, в конце концов, с досадой бросить свою

ношу под ноги главному зачинщику и, воспользовавшись возникшей суматохой, открыть одиночный

телепорт и перенестись прямо на постоялый двор, а уж оттуда поскорее дать деру из городка, ибо

обманутая толпа наверняка кинулась бы его искать, по дороге разбухнув в несколько раз.

К счастью, в Совет Ковена Магов дураков не брали.

– Верно, – бесстрастно подтвердил маг, – я колдун. И властью, данной мне Ковеном и его

величеством королем Васаром Седьмым, конфискую эту тварь для алхимических опытов.

Разумеется, ее владельцу полагается денежная компенсация, а мною лично выражается горячая

благодарность за содействие в поимке этого монстра.

Маг вытащил из кармана увесистый мешочек и протянул его зазывале. Любопытство и алчность

перевесили. Зазывала, уже жалея, что втянул в свои коммерческие дела столько народу, отвел руку с

колом, свободной сграбастав кошель. Увы, как только мужик попытался ознакомиться с его

содержимым, дно мешочка прорвалась и под ноги толпе хлынуло мелкое, но оттого не менее

соблазнительное серебро. О вампирах и колдунах тут же позабыли, люди побросали свое немудреное

оружие и попадали на колени, торопясь сгрести побольше уличной грязи вместе с поблескивающими

в ней монетками. Горестные вопли зазывалы уже не вызывали в народе ни малейшего сочувствия;

незадачливого мужика безжалостно оттерли на задний план, так что ему оставалось только бегать

вокруг образовавшейся кучи-малы и рвать на себе волосы от досады.

Маг же спокойно развернулся и, провожаемый хмурым взглядом дайна, беспрепятственно дошел до

ярмарочной коновязи, неспеша расплатился с конюхом, вскочил на смирную гнедую кобылу и был

таков. Первые (и, судя по всему, последние) признаки жизни вампир начал подавать только в лохани с

горячей водой – шевельнулся, в беззвучном стоне раскрыл пересохший рот и попытался поймать

текущие по лицу струйки. Маг отвязал от пояса флягу и, придерживая вампиру голову, помог

сделать несколько захлебывающихся глотков, пока тот снова не потерял сознание.

Обрабатывать и перевязывать многочисленные раны не было смысла, так что маг просто вымыл

умирающего и, закутав в одеяло, положил на кровать. Задумчиво поглядел на предсмертно

заострившееся лицо, по цвету не отличающееся от серой застиранной холстины и, вздохнув, полез в

сумку за коротким ритуальным кинжалом.

Эту ночь, как и две предыдущих, маг спал урывками, все больше проникаясь глубочайшим

уважением к Катиссе Лабской, заслуженному Магистру второй степени по боевой магии,

одновременно с практической деятельностью умудрившейся трижды побывать замужем и вырастить

двоих детей. Теперь, по крайней мере, он не удивлялся, почему у нее такой мерзкий характер!

Когда на рассвете маг наконец-то сумел выкроить пару минут и для вампира, тот лежал уже на

животе, повернув голову к стене. Дыхания не было слышно, но у мага отлегло от сердца: умирающие

не устраиваются поудобнее и уж тем более не кидаются на склонившегося над постелью человека.

Впрочем, второе доказательство вампирьей жизнеспособности мага отнюдь не порадовало.

Сцепившись, мужчины покатились по полу. На счастье человека, его противник был еще слишком

слаб, иначе с легкостью оторвал бы ему голову, не утруждаясь удушением. На счастье вампира,

колдовать, когда тебя душат, не слишком-то удобно.

Силы были примерно равные, но стальная хватка на горле внезапно ослабела, и маг, слепо

отбрыкиваясь, отполз в сторону, лихорадочно пытаясь сосредоточиться на формуле нужного

заклинания. Но оно уже не понадобилось.

– С-сволочь… с-с-котина неблагодарная, – прохрипел человек, дрожащей рукой ощупывая горло.

Тяжело дышащий, привалившийся к противоположной стене вампир исподлобья зыркнул на него,

искривил губы в презрительной гримасе: «Скажи спасибо, что вообще отпустил!», но неожиданно,

пусть и неохотно, выдавил:

– Извини.

Голое тело по-прежнему мало отличалось от скелета, но ожоги исчезли, а от шрама осталась узкая

белесая полоса. Маг глянул на меленько дрожащего, кутающегося в крылья вампира и злость разом

схлынула. – Вставай, – со вздохом велел он, сам не без труда поднимаясь на ноги. Горло болело, словно после

неудачного самоубийства с обломившимся суком, в только-только зажившем запястье пульсировала

тупая боль. – И возьми у меня в сумке запасные штаны; насчет рубашки не уверен… хотя тебе она и

не подойдет. А я пока за завтраком схожу.

Когда маг вернулся с полным подносом, вампир уже сидел на краю кровати, зябко обхватив плечи

руками. Но при виде еды мигом оживился, накинувшись на нее с волчьей прожорливостью. Маг

даже постыдился намекнуть, что одну из тарелок он принес для себя. Только осторожно

поинтересовался: – Тебе плохо не станет?

Вампир, не прекращая жевать, отрицательно помотал головой. И лишь когда с подноса исчезла

последняя корочка хлеба, а пальцы были тщательно облизаны, маг удостоился пристального,

испытующего взгляда.

– Что тебе надо от меня, человек?

– Ничего, – слегка покривил душой маг. В тот момент – и в самом деле ничего, но неожиданный

поворот судьбы так идеально вписывался в его намерения, что грех было им не воспользоваться.

Вампир скептически приподнял правую бровь:

– Тогда чем обязан такой…хм… заботе?

– Случайно мимо проходил. Вампир горько усмехнулся:

– Что ж, спасибо, что не прошел. И куда, если не секрет, направлялся?

– В Догеву, – не стал юлить маг.

– Зачем? – мгновенно насторожился вампир. И тут из стоящей на стуле корзины донесся сонный

всхлип, а за ним – писклявый младенческий плач.

– Что, опять?! – обреченно простонал маг, однако без промедления кинулся на выручку-проверку, –

Ну точно! Где ж я на тебя столько тряпок напасусь, а?!

Вампир заинтересованно (не каждый день увидишь боевого мага, сосредоточенно

принюхивающегося к младенческим пеленкам!) подошел поближе.

– Твой?

– Ваш. – Маг вытащил из сумки чистую тряпку и бережно, хоть и неуклюже перепеленал ребенка,

особенно внимание уделив куцым серым крылышкам, так и норовившим завернуться под

неправильным углом.

– Но он же… – вампир, охнув, не то опустился, не то осел на колени перед корзиной.

– Вот именно.

Если традиционно голубые глаза младенца уже начинали потихоньку сереть, то волосы, похоже,

окончательно определились с цветом. Золотисто-льняной.

– Повелитель… – благоговейно прошептал и тут же вызверился на мага вампир: – Где ты его взял?!

– Спас во время резни в приграничье. Пару месяцев мы с коллегами скрывали его в Школе Чародеев,

а сейчас, когда наконец-то заключен мир, решили вернуть в долину.

– Что ж ты сразу туда не телепортировался? – недоверчиво поинтересовался вампир.

– С таким маленьким ребенком, да еще нелюд… – маг запнулся. – …иной расы? Я не был уверен, что

он благополучно ее перенесет, и не стал рисковать.

– В таком случае, почему Ковен не выделил тебе отряд сопровождения? – продолжал недоумевать

вампир. – Они же знают, какую ценность для нас представляет этот ребенок!

– А я его украл, – просто сказал маг. – Мои коллеги все тянули и тянули с его возвращением – мол,

подождем хотя бы годик, пока все уляжется, сгладится… но после трех покушений я подумал, что в

родной долине ему будет спокойнее. По крайней мере, человеческих фанатиков и магов-ренегатов

туда не пускают.

– Ты хочешь сказать, что старминские маги собирались шантажировать Догеву последней надеждой

нашей долины?! – аж задохнулся от возмущения вампир.

Маг философски пожал плечами:

– Вслух они в этом не признавались, так что не думаю, что Ковен очень рассердится на мое

маленькое самоуправство.

– Вслух – вряд ли, – съязвил вампир. – Знаешь, я, пожалуй, не стану злоупотреблять твоей добротой

и сам отвезу ребенка в Догеву.

Если же ты желаешь получить какое-нибудь вознаграждение, то изложи свои требования на бумаге,

а я передам их Совету Долины. И, если они в пределах разумного, то мы по мере сил постараемся их

удовлетворить, Я лично за этим прослежу.

– Мне ничего не нужно, – отмахнулся слегка обиженный, но не подавший виду маг. – Но до Догевы

два дня пути, причем по дороге тебе идти нельзя – люди слишком озлоблены поражением, пусть и

только на бумаге, так что любого показавшегося подозрительным мужчину могут в любой момент

остановить и попросить показать зубы, а если начнешь отпираться – без колебаний забьют камнями.

По лесам же шастают мародеры, которые ради парочки монет не погнушаются напасть даже на

человеческую женщину, не говоря уж о вампире.

– Я могу сменить ипостась и пойти лесом.

– А ребенок? В зубах понесешь? К тому же ему как минимум шесть раз в сутки требуется свежее

молоко – где ты собираешься его брать?

Аргументы показались вампиру вполне убедительными. Немного поразмыслив, он решительно

тряхнул головой.

– Значит, я поеду в Догеву вместе с тобой. Мне все равно необходимо как можно скорее туда

вернуться, заодно и прослежу, чтобы ты доставил ребенка куда следует.

– Не доверяешь?

—Не доверяю, – без тени смущения подтвердил вампир.

– Ну и отлично, – неожиданно усмехнулся маг. – Я, если честно, и сам хотел тебя об этом попросить.

Догевских лесов я не знаю, да и не хотелось бы начинать беседу со Стражем с его

предупредительной стрелы в спину. Кстати, меня зовут Ксандр.

– Ороен.

Мужчины обменялись рукопожатиями над корзинкой. Ребенок снова запищал – на этот раз от

голода. Пока вампир, затаив дыхание от торжественности момента, возился с рожком, Ксандр снова

спустился вниз и договорился с хозяином постоялого двора насчет найма второй лошади, заодно

расплатившись за комнату и прикупив немного еды на дорогу. Нашлись у него и потрепанные, но

вполне еще ноские сапоги, которые магу удалось выторговать всего за пару серебрушек – «про запас,

а то мои что-то протекать стали».

Довольный Ксандр вернулся в комнату, но вручать попутчику «запасные» сапоги не торопился.

– В таком виде ты из города не выберешься. Вчера мне удалось провести толпу, но если сегодня тебя

или меня кто-нибудь узнает, нам обоим не поздоровится. Конечно, я могу слегка изменить твою

внешность, но любой мой спутник все равно вызовет подозрения и подвергнется тщательной

проверке. Даже в храм для освидетельствования могут затащить, а с дайнами мы испокон веков на

ножах они только рады будут случаю подгадить конкуренту.

– И что ты предлагаешь?

Маг коротко, но доходчиво объяснил.

– Ладно. – Вампир без возражений скинул одежду, опустился па корточки и развернул крылья.

Дела оказались еще хуже, чем он думал. Толпа во главе с давешним зазывалой, не на шутку

обозленным на пройдоху-колдуна, уже ждала его под самыми воротами. Хорошо хоть заявилась она

туда буквально за минуту до того, как маг, уже полностью собранный, сам вышел из дома, так что

обошлось без погрома. В правой руке человек нес плетеный короб с попискивающим младенцем, а

слева от мага, на крепком кожаном поводке, трусила рыжая волменкая овчарка с хитрой лисьей

мордой и лохматым хвостом.

Похоже, столь идиллической картинки толпа не ожидала, ибо озадаченно притихла, не мешая магу

спокойно седлать обеих кобыл, пока собака терпеливо сидела над корзиной.

– А где упырь? – неуверенно вякнул зазывала, когда маг уже вывел лошадей за ворота и, нахально

вручив поводья одному из мужиков (тот, опешив, покорно передал свою рогатину соседу па

сохранение и взял в руки по узде), вернулся за корзинкой и собакой.

Маг даже не счел нужным снизойти до ответа. Только смерил наглеца презрительным взглядом: мол,

сам не видишь, что здесь его нет?

На «упыря» или незнакомца толпа набросилась бы без колебаний, но связываться с боевым магом не

хотелось никому. Народ стал переглядываться и шушукаться, так что ограбленному ярмарочнику

снова пришлось взять инициативу в свои руки: он неожиданно размахнулся и хлестнул палкой

воздух в пяди над собачьей головой. Овчарка испуганно присела, но тут же выскалила зубы и с лаем

рванулась на обидчика, маг еле успел накрутить поводок на руку и упереться пятками.

– Вы что, уважаемый, ума лишились? – холодно поинтересовался Ксандр, наконец справившись с

овчаркой и заставив ее сесть возле своей ноги. – А теперь еще и жизнь надоела?

– А кто вас, колдунов, знает, – боязливо, но упрямо буркнул мужик, – С вас станется простому

человеку голову задурить, мороком чудище свое укрыть – может, тута оно, рядышком, а мы и не

видим! Вот для верности палкой и прошелся.

– Убедились? – совсем уж ледяным тоном уточнил маг. Собака не двигалась с места, но

выразительно щерилась и рычала. Мужик подозрительно сощурился, чуя подвох, но не понимая, где

он таится.

– А вторая кобыла тебе на кой?

– Сменная, – отрезал Ксандр, приматывая поводок и поводья запасной лошади к луке своего седла.

Забраться в него с тяжелой корзиной в руках оказалось непростой задачей, но маг справился. – Еще

вопросы будут?

– Зубы покажи, – вяло потребовал кто-то из толпы.

Маг показал кое-что другое, при этом так недобро ухмыльнувшись, что все претензии увяли на

корню. Народ неохотно расступился, давая дорогу. Мужик с возвращенной рогатиной ошеломленно

поймал брошенную магом монету.

Выехав за городские ворота, Ксандр небрежным мановением руки снял морок. Теперь рядом с его

конем безо всякого поводка шустро перебирал лапами тощий угрюмый волк.

– Вот уж не знал, что вампиры умеют лаять, – добродушно заметил маг, сворачивая с дороги в

заросли орешника.

– Не умеют, – буркнул Ороен пару минут спустя, вытаскивая из сумок «сменной» – лошади свою

одежду. – Но люди же не собаки, чтобы отличить настоящий лай от поддельного.

«И наше счастье, что мало кто знает, что вампиры превращаются в волков не только после смерти,

но и по собственному желанию», – подумал маг. Клыками, несмотря на их дурную славу, много не

навоюешь, поэтому в бой защитники долин шли исключительно в крылатой ипостаси.

После короткого обсуждения предпочтение отдали проселочным дорогам, где и коня можно вскачь

пустить, и такого подозрения у встречных путников не вызовешь – в сторону Догевы почти никто не

ехал, в основном по главному тракту возвращались в Белорию остатки войсковых обозов.

Настроенные еще мрачнее и недружелюбнее давешней толпы.

Ехали молча, лишь изредка перебрасываясь короткими деловыми репликами: подай флягу,

остановимся на минутку, куда повернуть на развилке?

Не расспрашивать же, в самом деле, кто какое участие принимал в боях за Догеву, преувеличенно

бодро интересоваться планами на будущее или спорить, чьи женщины красивее, потому что

врывающиеся в мирные селения воины не смотрели ни на внешность, ни на возраст…

Впрочем, ребенок не давал мужчинам скучать, громогласно требуя внимания чуть ли не каждые

полчаса и кочуя с седла на седло, так что о напряженном молчании и речи не шло.

За день без особых проблем удалось проехать почти половину пути, остановившись на ночевку возле

светлой березовой рощицы. Караулить решили по очереди: вампир до часа после полуночи, маг до

рассвета, по здравом размышлении отказавшись от использования защитного контура. Ксандр не

сомневался, что его тайно, но ищут, и не хотел привлекать внимание коллег резким всплеском магии.

Ребенок, похоже, спать не собирался вообще. В корзинке он вопил так, что в роще не утихало эхо, на

руках у Ороена – чуть потише и с минутными паузами. Укараулить что-нибудь в такой обстановке

было невозможно, но через пару часов подобного «отдыха» мужчинам стало совершенно

безразлично, нападет на них кто-нибудь или нет. В любом случае об обычных предосторожностях

вроде сохранения тишины и бездымного пламени беспокоиться уже не стоило. Ксандр думал, что

надо бы наконец распределить среди подчиненных ему магов наградные листы и вручить Катиссе

орден за мужество (не уточняя, какое именно). Вампир, не меняя тихой воркующей интонации, под

видом колыбельной высказывал младенцу свое честное мнение о его недостойном Повелителя

поведении… Забывшись наконец тяжелым неровным сном, маг проснулся в гробовой тишине и, с неимоверным

трудом разлепив глаза, увидел молча сидящего рядом вампира. Взгляд у Ороена был какой-то

нехороший, оценивающий.

– В чем дело?

– Да вот думаю, – медленно проговорил вампир. – Может, загрызть тебя, прикопать и дальше одному

ехать? До Догевы меньше полусотни верст осталось, как-нибудь справлюсь…

– Вот когда определишься, тогда и разбудишь, – пробормотал Ксандр, пытаясь перевернуться на

другой бок, но Ороен со смешком удержал его за плечо.

– Нет уж, вставай, раз проснулся! Твой черед дежурить, я вообще-то будить тебя шел.

Маг со вздохом отбросил одеяло и сел, чувствуя себя на редкость глупо. Впрочем, умей он читать

чужие эмоции, как открытую книгу, тоже не упустил бы повода подшутить над перетрухнувшим,

хоть и не подавшим виду спутником.

Стоило Ксандру уступить вампиру нагретую постель, размять ноги небольшим обходом и

подбросить дров в костер, как ребенок решил, что хорошего помаленьку, и снова разразился громким

плачем. – И откуда в тебе столько звука берется? – обреченно поинтересовался маг, беря его на руки.

Младенец на мгновение замолчал, недоверчиво разглядывая человека, а потом наглядно

продемонстрировал, что это отнюдь не предел его вокальных возможностей.

– Зачем ты его дразнишь? – не выдержал Ороен, безуспешно пытавшийся использовать лежак по

назначению. – Я? – возмутился Ксандр, делая робкую попытку укачать безостановочно орущий сверток, но

добился лишь прерывистости воплей, действовавшей на нервы еще больше. – Сам бы попробовал его

успокоить! – Я пробовал, три часа подряд! – Ороен, не желая повторять свой подвиг, малодушно укрылся

одеялом с головой. Особой пользы это не принесло: вопли безо всяких помех проникали сквозь

плотную ткань, зато разобрать, что бубнит изнутри вампир, магу теперь не удавалось. Тем более он,

кажется, уже оглох на правое ухо, имевшее неосторожность находиться на пядь ближе к источнику

звука. Ксандр с тоской глянул на лежак, на котором рассчитывал вполглаза подремать до рассвета и,

не удержавшись, язвительно напомнил:

– Между прочим, это надежда твоей долины, вот ты ее и успокаивай!

– Но сейчас твоя очередь дежурить! – не остался в долгу Ороен. Ксандр вздохнул, безнадежно потряс

сверток и уже серьезно заметил:

– Если он не прекратит вопить, через полчаса сюда сбежится вся окрестная нежить. Младенческий

плач для нее как магнит, ни одна тварь не откажется им полакомиться.

Вампиру волей-неволей пришлось покинуть свое эфемерное убежище и присоединиться к коллеге по

несчастью. Ребенок охотно поддал жару, дабы ни одна из нянек не чувствовала себя обделенной.

– В мою смену он так не орал, – озабоченно заметил Ороен. – Может, тряпку надо сменить?

– Я проверял, вес в порядке, – раздраженно отмахнулся Ксандр. – И есть он не хочет. Я уж от

отчаяния даже заклинанием его усыпить пытался …

– На светловолосых магия не действует. Они инстинктивно ее отражают.

– Да неужели? —съязвил маг, – Ни за что бы не догадался!

– А на меня-то зачем злиться? – обиделся вампир.

– Ну не на него же, – резонно заметил Ксандр. – Какие еще проблемы могут быть у ваших

младенцев? – Как и у ваших, – пожал плечами вампир, – Чего-то испугался, животик заболел…

– Животик? У вас же до двухсот лет вообще болезней не бывает!

– Так это и не болезнь, – резонно заметил вампир. – Обычные детские колики – может, молоко

слишком жирное или кислое попалось, или перекормили.

– И что же нам теперь делать? – беспомощно поинтересовался маг, с трудом вклинившись между

двумя воплями.

– Ничего. Тут травница нужна, – вздохнул вампир. – Раньше-то ты с ним как управлялся?

– Первый месяц его вообще не слышно было, – с тоской припомнил Ксандр. – А потом мои

помощники им занималась, я только изредка забегал. А у тебя дети есть?

Ороен отрицательно покачал головой. Та любимая и единственная, от кого бы он их завел, вышла

замуж за другого, и он давно уже с этим смирился… впрочем, сейчас это не казалось ему такой уж

огромной потерей.

– Тебя, полагаю, можно не спрашивать?

– Могу ответить. И не будет!

Мужчины тоскливо переглянулись и со внезапно нахлынувшей симпатией подумали, что, пожалуй,

вампиров и людей разделяет не такая уж и широкая пропасть, если мостиком через нее может стать

обычная детская корзинка…

Еле дотерпев до рассвета, еще не друзья, но уже и не враги снова забрались в седла. Стоило лошадям

тронуться с места, как рев сменился плачем, потом редкими всхлипами и, наконец, – вожделенной

тишиной, нарушить которую маг и вампир не смели даже шепотом, перейдя на общение

выразительными знаками.

Через пару часов взошло солнце. Стало жарко, над выжженным, только-только начавшим обрастать

молодой травкой полем зажурчали трели жаворонков. Кобыла Ксандра наступила на обрывок

кольчуги, запуталась и испуганно прянула в сторону, волоча за копытом звенящее кружево. Маг

поспешно натянул поводья и, спрыгнув, отцепил от разболтавшейся подковы застрявшее под ней

колечко. Прочитал короткое заклинание, чтобы она окончательно не отвалилась посреди дороги

кому-то на счастье, боязливо прислушался, но корзинка по-прежнему хранила блаженное молчание.

И десять минут спустя, и час, и два…

Ороен не выдержал первым.

– Слушай, а вдруг он уже есть хочет? Но ночью так накричался, что сейчас даже пискнуть не в

силах? Маг повернул к нему осунувшееся лицо с красными от недосыпа глазами. Никакая нежить ночью так

и не появилась – видимо, побоялась, что вконец озверевшие мужчины припрягут ее к

неблагодарному делу по укачиванию несостоявшегося обеда. Но лучше бы Ксандру пришлось иметь

дело с десятком упырей, чем с одним раскапризничавшимся младенцем!

– Если он чего-нибудь захочет, – выразительно сказал маг, – мы сразу об этом узнаем!

Вампир не посмел настаивать. Он и сам только-только задремал в седле, так что следующие полчаса

прошли в тишине – увы, уже не казавшейся мужчинам такой блаженной. Ксандр с трудом

удерживался от искушения распотрошить обвязанную тряпкой корзину и убедиться, что маленький

паршивец сладко спит, а не отдает концы или – о ужас! – по какой-то жуткой ошибке забыт на

привале. Наконец маг сдался и, притормозив, осторожно заглянул в корзину.

Больше таких экспериментов не делали. В отличие от мужчин ребенок успел прекрасно отдохнуть и

отоспаться, за последующие четыре часа с лихвой выполнив и перевыполнив дневную норму.

– И почему ты меня ночью не загрыз?!

– Какое счастье, что я этого не сделал!

Корзинку в данный момент вез маг, что отнюдь не радовало его кобылу (до этого вампир около часа

ждал Ксандра неподалеку от деревушки, куда тот отправился за молоком и имел неосторожность

вернуться, так что отвертеться от почетной ноши ему не удалось).

Ко времени ночного привала до Догевы оставалось всего несколько верст, но лесом, соваться в

который по темноте с конями путники не рискнули. Тем более даже вампир не мог дать гарантии,

что его соплеменники встретят незваных ночных гостей с распростертыми руками. С

распростертыми зубами – куда вероятнее, так что утро намного больше подходило для первого… ну

не дружеского, но хотя бы нейтрального контакта.

На этот раз первое дежурство выпало магу. Ороен с полчасика поворочался, поморщился, но все-

таки уснул. Ребенок, для разнообразия – тоже, и Ороен, на всякий случай не спуская его с рук, начал

малодушно клевать носом.

За что пару часов спустя и поплатился. Роковая ошибка выглядела как дюжинный отряд бывших

легионеров, он же банда нынешних мародеров со взведенными арбалетами. Когда Ксандр поднял

голову, а Страж, даже сквозь глубокий вампирий сон почувствовав присутствие чужаков,

беспокойно шевельнулся и открыл глаза, разбойники уже обступили их стоянку и, видя, что

серьезного отпора здесь не предвидится, окончательно осмелели.

– Ага. – Главарь вразвалочку подошел к костру, по-хозяйски заглянул в котелок, – Сидят, голубчики.

Огоньком греются. И кулеша, гляди-ка, нам уже наварили… Да ты сиди, мужик, сиди, не

беспокойся, мы сами себя обслужим!

Мародеры вразнобой, но одинаково мерзко захохотали.

– А это у нас чего? Никак упырь? – Разбойник кончиком меча заставил злобно ощерившегося Ороена

приподнять голову. – Надо же, как нам сегодня свезло! И за клыки можно у знахаря горсть монет

выручить, и на доху мне как раз одной шкуры не хватает…

– Война закончилась, – холодно сказал маг, прижимая к себе снова начавшего попискивать

ребенка. – И в случае чего вас будут судить по законам мирного времени, как разбойников и убийц.

– Что ты сказал? – Главарь глумливо приставил ладонь к уху, – Что там у этого хмыря кончилось, э?

Ничего не расслышал! Зато вот чего скажу: лес вокруг глухой, королевские глашатаи вечно с

вестями запаздывают, а наше дело маленькое – сказали нежить изничтожать, мы и рады стараться.

Верно, ребята?!

Банда отозвалась согласным гулом и придвинулась еще ближе. Двое, ничуть не стесняясь владельца,

беззастенчиво рылись в чересседельных сумках, отшвыривая бесполезные, с их точки зрения, вещи.

– Почему бы вам просто не забрать деньги и лошадей и не убраться отсюда? – предложил Ксандр.

Унижаться перед подобным отребьем было невыносимо противно, но нацеленные со всех сторон

арбалеты и занятые ребенком руки сводили на нет все его магические способности. – Мы лю…

путники мирные и шума поднимать не будем.

– Э, нет, мил человек, – осуждающе покачал головой главарь, – Ты, мнится мне, обмануть бедных

лесных мужичков хочешь. Думаешь, не вижу, что ты колдун? И только покуда мы тебя на прицеле

держим, не рыпаешься? А когда мы сдуру денежки возьмем и, откланявшись, спиной к тебе

повернемся, тут-то ты нам в нее молнию какую и влепишь. Нет уж, придется тебя, болезного, вместе

с упырем кончать…

Ксандр ни на секунду не усомнился в серьезности их угроз. Свидетели мародерам и в самом деле ни

к чему – они же намерены через недельку-другую, когда кончатся хлебные деньки послевоенной

суматохи, вернуться домой героями. Не признаваться же женам и детям, что привезенное ими золото

не взято с бою в захваченном вражеском обозе, а снято с трупов мирных жителей, зачастую – своих

же, людей…

Лицо мага исказилось от ужаса, он попытался было что-то пролепетать, но вместо этого побледнел,

закатил глаза и повалился на спину, выпустив ребенка из рук – да так неудачно, что тот шлепнулся с

лежака на землю. Будь на месте Ороена любящая мамочка младенца, она бы либо сама упала в

обморок, либо, невзирая на арбалеты, кинулась проверять, все ли в порядке с ее драгоценным чадом,

а разбойники без колебаний истыкали стрелами всех троих. Но, на что Ксандр и рассчитывал, по

другую сторону костра сидел хоть и верноподданный, но разъяренный, не выспавшийся и оттого еще

более злой вампир, который без колебаний набросился на ближайшего разбойника, по чистой

случайности оказавшегося главарем. Тот успел спустить тетиву, но Ороена это не остановило –

вампир сгреб человека за шиворот и рывком развернул спиной к дружкам, тоже поспешившим

разрядить арбалеты. Главарь не успел даже крикнуть, только выгнулся дугой и захрипел, когда его

тело пробило сразу четыре болта.

Никому и в голову не пришло для верности пальнуть в потерявшего сознание мага – а совершенно

напрасно. Боясь задеть вампира, Ксандр ограничится простым силовым пассом, подкосившим

колени и вышибившим из рук оружие, и приготовился было орудовать мечом, но оставшиеся без

главаря разбойники не приняли боя, бросившись врассыпную.

– Мразь, – сплюнул маг, убирая меч в ножны и наклоняясь за ребенком. Судя по интонации – если

это слово вообще применимо к непрерывной вибрирующей трели – и выражению сморщенного от

рева личика, тот не столько испугался, сколько возмутился, приготовившись долго и жестоко мстить

за столь бесцеремонное обращение.

Ороен, помедлив, разжал руки, и мертвое тело мешком осело к его ногам. Поморщившись, нашарил

засевший в боку болт и, выдернув, швырнул в костер.

– Вот ты его теперь и успокаивай, – только и сказал он проштрафившемуся караульному,

возвращаясь на лежак и с головой укрываясь одеялом.

Ксандр всерьез задумался: а не потерять ли ему сознание по-настоящему?

Лес горел совсем недавно – сверху еще осыпались черные хлопья бывшей листы, горький сизоватый

воздух першил в горле. Уцелели только самые высокие и зеленые деревья – занявшийся до самых

макушек сухостой валялся на земле в виде дотлевающих колод, а от подроста остались лишь

обугленные прутики стволов.

Ороен бросил на мага быстрый, вроде бы ничего не выражающий взгляд, но Ксандр пристыженно

прикусил губу и потупился, хотя причиной пожара стали вовсе не пульсары или прочие огненные

магические штучки: в лесу их не использовали, да и маги уже месяц как отказались от участия в

войне. Люди превосходно обошлись катапультами с облитыми смолой и подожженными ядрами.

Да, я маг. Я первым выступил на Совете с гневной и пламенной речью, убедив междурасовый Ковен

Магов, до сих пор старавшийся держаться в стороне от политики, прекратить войну, приняв ради

этого сторону вампиров.

Но я еще и человек. И все равно виноват – в том, что не сделал этого раньше… что вообще позволил

войне начаться…

– Оrroen?! Т-ta irra, kasshen!

– Тrenn, in'sа! – охотно откликнулся Ороен, приветственно махнув рукой невидимому Стражу. –’letta, na renn, weris Lan Kielanna!

– Klea, dsai w’est

Из кустов так никто и не вышел, но вампир заметно оживился:

– Он сообщит о нашем прибытии и позаботится, чтобы мы беспрепятственно добрались до города.

– Прекрасно, – с облегчением вздохнул маг, наконец-то позволив себе расслабить плечи. Хотя и до

этого отлично понимал, что стреле совершенно все равно, в какую спину втыкаться – прямую или

ссутуленную. Пепелища домов и выжженные просеки встретились на их пути еще не раз. Но были и аккуратно

расчищенные полянки, заново вспаханные поля и свежие, только что сложенные срубы с костяками-

стропилами будущих крыш. Долина понемногу восстанавливалась – а теперь, с возвращением

Повелителя, у нее и в самом деле появилась надежда на возрождение.

Центр города война почти не затронула. У эффектного фонтана посреди площади стояла стройная –

пожалуй, даже худощавая – женщина в черном облегающем костюме, выжидательно сложившая

руки на груди и безо всякого энтузиазма наблюдавшая за приближением мага. Легкий ветерок

ворошил коротко, неровно остриженные волосы – то ли опаленные, то ли наспех обкорнанные

ножом, чтобы не мешали в бою.

Ксандр заглянул ей в глаза – и содрогнулся. Черные, пронзительные, глубоко запавшие от усталости

и такой же застарелой ненависти… и совершенно мертвые. Маг подумал, что, если бы Догеве

пришлось-таки принять заключительный, отмененный в последний момент бой, эта женщина без

раздумий бросилась бы на врага даже с голыми руками – беспощадно мстить за тех, кого потеряла.

Охраны возле нее не было, но все проходящие в тот момент по площади женщины (ни одного

мужчины Ксандр не заметил – видимо, те занимались восстановлением долины, да и немного их

осталось) на всякий случай задержались и настороженно присматривались к человеку, готовые, чуть

что, броситься ей на выручку.

Ребенок выбрал просто идеальный момент, чтобы сообщить миру о своем очередном недовольстве

оным. Это стало последней каплей. Вернее, пронзительным, насквозь пробуравившим голову воплем.

Измученный, еле стоящий на ногах маг, несколько дней готовивший дипломатическую речь,

неожиданно понял, что ему глубоко плевать, что подумает о нем Верховная Догевская Травница,

неофициально возглавляющая Совет Старейшин Долины. Да пусть хоть загрызет на месте, лишь бы

наконец-то полежать в тишине и покое!

И, без положенных церемоний шагнув вперед, молча протянул ей свою ношу.

Травница брезгливо и удивленно присмотрелась к попискивающему свертку… и вдруг, вытаращив

глаза, со звериным рычанием метнулась к магу и выхватила у него ребенка. Ксандр пошатнулся от

неожиданности, Ороен едва успел придержать его за локоть, а вампирша, распотрошив пеленки и

торопливо удостоверившись, что ей не померещилось, подняла испуганно вякнувшего младенца

вверх и срывающимся голосом выкрикнула несколько слов на алладаре. Изумленные возгласы очень

быстро сменились криками ликования, женщины плотным кольцом обступили травницу, наперебой

тараторя и пытаясь коснуться пальцами хоть краешка пеленки. О мужчинах забыли. Напрочь.

Умиленно ахающая и сюсюкающая процессия (из середины которой доносились протестующие

вопли младенца, запоздало сообразившего, во что он вляпался) пересекла поляну и скрылась в Доме

Совещаний, оставив героев в гордом одиночестве.

– Может, по пиву? – неожиданно предложил Ороен, кивая на расположенное неподалеку

заведеньице. Ксандр, еще словно не веря в избавление от предмета их общих страданий, посмотрел на свои

пустые руки, потом воздел глаза к небу и истово возблагодарил всех богов оптом, хотя до сих пор

сомневался в существовании даже одного.

– Да, за ТАКОЕ определенно стоит выпить! И вампир с человеком, опираясь друг на друга, из

последних сил поковыляли к пивной.

Но это уже совсем другая история…

Цикл «Сказка – ложь, узнайте правду!»

О БЕДНОМ КОЩЕЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО– Василисушка… – томно, с придыханием молвил Илья Муромец, «незаметно» передвигаясь

тяжелым окольчуженным задом по зеленому пригорку на вершок поближе ко мне. Слева от Илюши

протянулась изрядная полоса примятой травы.

– Чего? – мрачно буркнула я, отодвигаясь на полтора вершка. Эдак, чего доброго, пригорок и вовсе

кончится и загремлю я с обрывистого берега прямиком в Смородину-реку, а этот недотепа, чтоб его,

еще кинется меня спасать и всенепременно потонет в своей двухпудовой броне.

Вот уж точно: сила есть – ума не надо.

Ну сами подумайте: такой славный, тихий летний вечер выдался, солнышко красное воду в

Смородинке до самого бережка вызолотило, лебедушки на стрежне друг перед другом красуются, а

он мне тычет пообломанной булавой в Калинов мост и бает, в каких страшных мучениях подыхало

обезглавленное им чудо-юдо. Дескать, «кровища аж до самого тридевятого царства волной в берега

плескала». Нет бы рассказать предмету своей страсти баснь о далеких странах, о чудесах

заморских… На худой конец объяснил бы, как водяная мельница устроена, а то давно

любопытствую, а растолковать некому: батюшка царь государственными делами занят, третий день

пьет в тереме меда хмельные с послами заморскими, бояре сами толком, не знают, а сестрицам моим

сие неинтересно. Им лишь бы наряды примерять да в тех нарядах перед царевичами-королевичами

красоваться. На худой конец перед богатырями вроде Муромца юбками вертеть. А от него, между

прочим, так потом разит, что только у реки на ветерке сидеть и можно. И в бороде капуста из щей

позапутывалась. Ну вот, теперь еще обниматься полез! А ручищи-то волосатые аж до самых ногтей,

ногти пообломанные, и грязь под ними позапрошлогодняя пластами лежит, хоть ты паши да

пшеничку сей. Еще приснится ночью, подушкой не отмашешься!

– Ты чаво?!!! – реву я грубым голосом деревенской девки, запоздало смекнувшей, зачем пригожий

молодец позвал ее в амбар. – А вот батюшке скажу, он ужо тебя!

Врал, наверное, про чудо-юдо. Испугался царского гнева, аж поджилки затряслись. Дескать, я его

«неправильно поняла», он, видите ли, только «комарика зашибить» намеревался. Да к нему комарик

на версту не подлетит, – упадет замертво!

О, наконец-то! Нянюшка с чернавками идет! Думали, я тут за три часа зазябну и к груди богатырской

прильну погреться? А шиш вам! Пусть лучше меня насквозь ветром продует, комары заживо съедят,

а к Муромцу на плечо голову не склоню, не дождетесь!

Как же мне надоели эти богатыри, царевичи, королевичи, боярские детки, один другого ядреней… У

батюшки семь жен, тридцать дочек, чего он ко мне прицепился? Видите ли, «самая удалая, самая

любимая, вся в него пошла». Вот пусть сам замуж и выходит, раз вся в него! Какая царевичам-

королевичам разница, кого в жены брать, лишь бы полцарства за ней давали, как за мной. К одной

шестидесятой они не больно-то сватаются, из двадцати девяти сестер только пятерых на свадебных

возках и умчали. Зато – по любви. А есть ли она, та любовь? Мне уж точно не светит, даже лучика не

кажет. Сорок сороков женихов за два года переглядела, ни один не приглянулся.

Вот батюшка ругается – мол, уж больно я переборчивая. Да моя ли в том вина? Взять того же

Муромца – только мебель в тереме двигать и гож, с ним цветочки в лес нюхать не пойдешь, в игру

берендейскую на клетчатой доске не сыграешь, стихи складывать не умеет, а чужие сказывать

начнешь – засыпает. Зато, батюшка говорит, враги нас бояться будут, коль у него в зятьях сам Илья

Муромец числиться будет. Как же, держи подол шире! Кто этого Илью боится? Только те, кто его

издали видал, близко к врагам он не подходит, чтобы не зашибли ненароком!

Иван-царевич намедни сватался, да у него на лбу написано, что его в детстве из люльки роняли… а

люлька та на колокольне висела. Говорят, вся челядь за глаза кличет его не царевичем, а… в общем,

не великим разумником.

Васька Соловей зимой сватов засылал. Этого батюшка сам прогнал, еще и Муромца натравил.

Оказалось, Соловей под шумок корону запасную, самоцветную, из сокровищницы спер, клеймо

вытравил и шамаханам в тридевятое царство продал. Разбойник, что с него возьмешь…

Купец один подкатывал – Емеля Попович, что ли? Принес в подарок щуку трехсаженную, не знали,

куда ее деть, ни в одном ларе со льдом не помещалась, так во дворе до весны и провалялась, пока не

стухла. Под угрозой лишения головы заставили купца забрать ее обратно, дабы царевы коты не

потравились. Сами видите, выбор не велик, да стоять не велит, – семнадцатый годок мне уж стукнул, еще

месячишко-другой, и все: обзовут перестарком, не захотят заморские державы через меня с царем

Еремеем родниться, – коль красная девка о восемнадцати веснах замуж не выскочила, значит, что-то

тут нечисто. И будь я хоть трижды Василиса Премудрая, Прекраснейшая из царевен Лукоморских,

никто в мою сторону и не посмотрит.

Илья Муромец предпринял последнюю отчаянную попытку вытеснить меня с пригорка, но я резво

вскочила на ноги и побежала навстречу нянюшке.

– Ах ты, дитятко мое бедное! – воркует нянюшка, а сама на Муромца глазом косит: ну как? Растаяло

сердечко девичье али сызнова упрямая царевна от ворот поворот дала? – Зазябла, поди? Ручки-то

какие холодные… Вот, накинь-ка платочек пуховый, мигом согреешься…

– Нянюшка, да какой платочек? – возмущаюсь я. – Лето на дворе, с Ильей рядышком сидеть никакой

мочи нет – кольчуга на солнце накалилась, так жаром и пышет. Пойду-ка я лучше в терем, скажу

чернавкам, чтобы воды в бадью натаскали – ополоснуться.

Нянюшка огорченно вздохнула. Хорошая она у меня, добрая, ласковая, только вот никак в толк взять

не может – лучше уж совсем без мужа, чем за абы каким всю жизнь маяться.

А в тереме – беготня, крик, суматоха! Изловила я за полу боярина, мимо пробегавшего, к ответу

призвала. Боярин длиннобородый царевне перечить не осмелился, разъяснил сбивчиво: приехал, мол,

к царю Кощей Бессмертный свататься… тьфу, к дочкам царевым, сестрам моим сводным, оттого и

переполох великий. Кощей вот-вот явится невесту себе выбирать, а в тереме до сих пор не прибрано,

у батюшки царя борода с обеда не чесана, корона не полирована, речь не заготовлена.

Отпустила я боярина, он дальше побежал, да забавно так: опрометью мчаться чин не дозволяет,

челядь засмеет, вот он и старается: спины не гнет, руками не машет, только коленки высоко

подкидывает. По мне, так еще смешнее выходит.

Меня в залу тронную не звали, – сама мимо стражников прошмыгнула, встала за троном царевым.

Сестренки мои сводные уже все вдоль стеночки рядком выстроились, в праздничные сарафаны

вырядились, косы золотыми лещами переплели, кокошники жемчужные напялили… было бы для

кого! За неполный год сменилось у Кощея шесть жен, больше месяца ни одна не продержалась.

Сорок дней, душегубец, в трауре походит и снова к царским дочкам сватается. Трижды с Берендеем

породнился, трижды с Горохом, теперь и до нашего Лукоморья черед дошел. Известно, дочерей у

царей – как слив в урожайный год, только успевай с рук сбывать, пока в самом соку и червиветь не

начали. На всех не то что царевичей – приданого не напасешься! А Кощей сам за невесту богатый

выкуп дает, три пуда золотом, вот цари и рады стараться – отжалеют чернокнижнику пару-тройку

детищ бесчисленных, и ладно, а там пусть он их хоть с маслом кушает, лишь бы в зятьях значился.

Убыток невелик, зато польза для государства немалая – не полезут на стольный град поганые

басурмане, если знают, что сидит-посиживает между градом и степями привольными такой вон

Кощей с дружиной. Любимиц-красавиц вроде меня, конечно, Кощеям так просто отдают, потому и о

смотринах известить не удосужились. Не прогнали – и на том спасибо.

Пока я так размышляла, вошел Кощей, а с ним главный воевода всего войска Кощеева, видом грозен,

но ликом пригож – темнокудрый, нос с горбинкой, губы кривит насмешливо, точно не в царский

терем, а в село на посиделки выбрался.

А вот Кощей подкачал. После Ильи Муромца – свежего, румяного, упитанного (чисто поросенок

печеный) – и глядеть-то не на что. Ростом, пожалуй, повыше меня будет, да толку в том росте –

кожа, кости да жилы сухие. Истинно – сдыхоть, в чем только душа держится?

Тут Кощей мельком глянул в мою сторону… я так к земле и приросла, только что корни со страху не

пустила. Очи Кощеевы от колдовства-то повыцвели, белесыми стали, как снег в редкой тени, а уж

зрачки, – словно кто пищаль взведенную прямо в лоб нацелил. Жуть! Отвернулся чернокнижник,

пошел дальше. Черный плащ полой по полу шебуршит, седые волосы по плечам гривой

рассыпались. Вот уж не повезет которой…

А Кощей долго и не раздумывал. Один только раз вдоль ряда прошелся, с воеводой переглянулся

понимающе, пальцем ткнул:

– Эту.

Марфуша как заревет, – собаки на псарне лаем зашлись! Голосище-то у моей сестренки, как у

протодьякона, бас пуще коровьего… Мамки-няньки давай ее утешать, пряники сахарные под нос

совать. А Марфуша и через пряник реветь умудряется, да громко так, сердито! Тогда мамки-няньки

ее под белые рученьки – да вон из залы, чтобы жених, чего доброго, не передумал, повнимательнее к

невесте приглядевшись.

Батюшка выбором Кощеевым дюже доволен остался, – навряд ли еще кто на Марфушу польстится,

сам-то он к ней и на версту бы не подошел, ну да дело вкуса.

– А что, – говорит царь с искусным намеком, – есть ли у тебя, зятек, на что пир свадебный справить?

Хлопнул Кощей в ладоши, глядь, – откуда ни возьмись, явился у трона царского сундук кованный,

резьбой дивной изукрашенный. Три пуда обещанных.

– От слов своих не отказываюсь, да мне на пиру гулять недосуг, достанет и обряда венчального.

– Нет, совсем без пира нельзя, – уперся царь. – Что это за дела – свадьбу царевой дочери не

отметить? Либо через неделю пир горой закатим, как только стряпухи кушаний всяческих наготовят,

караваев напекут, либо, если тебе так уж невтерпеж, одним махом две свадьбы сыграем – завтра дочь

моя любимая, Василисушка, за Илью Муромца выходит.

– Завтра так завтра, – согласился чернокнижник, вдругорядь в ладоши плеснул, и в сундуке крышка

сама собой распахнулась, батюшка только ноги поджать успел, а там – золота да каменьев с горкой

насыпано. – Что-о-о?! – подавилась оканьем «любимая дочь Василисушка». – Какая такая свадьба? Какой

Муромец?! Выскочила я из-за трона, очами грозными на батюшку сверкнула, бока руками подперла. Царь так в

спинку и вжался, корона на лоб сползла. Я-то не Марфуша, я реветь не буду, как приложу ручкой

белой да по уху – мало не покажется!

– Эк ты, батюшка, ловко за моей спиной распорядился, меня не спросив! А я-то думаю, с чего бы это

Муромец за мной третий день хвостом ходит, как соломина, к каблучку приставшая! Ан вон оно что!

Женишком себя возомнил, борода капустная! Шиш ему!

И показала шиш. Бояре так и охнули. Царь шиш у себя из-под носа отодвинул аккуратненько,

Кощею поясняет виновато:

– Это она от радости нежданной в уме чуток тронулась, скоро охолонет. – И мне сквозь зубы: –

Василиса, уйди добром, не позорь меня перед послами заморскими! После поговорим!

– Нет уж, я сейчас скажу, чтобы все слышали – не бывать завтрашней свадьбе, пущай Кощей с

Марфушей заместо меня гуляют, а я за Муромца не пойду, и весь сказ!

– Пойдешь как миленькая!

– А вот и не пойду! – Я ножкой как притопну, у батюшки корона так с головы и покатилась, еле

подхватить успел. Воевода Кощеев ухмыляется – виданное ли дело, девка встрепанная на царя

войной пошла!

– В темнице сгною! – неуверенно пообещал царь, привыкший пугать бояр да челядинцев.

– Что-о-о?!!!

– В покоях запру! – торопливо поправился батюшка. – И сластей давать не велю!

Смотрю – кивнул стражникам, те, стыдливо потупившись, уже ко мне подступают. Стряхнула я руки

постылые, спину гордо выпрямила, развернулась – только коса по воздуху свистнула, корону

батюшкину наново сбила – да и прошла прочь из залы, сам Кощей посторонился, меня пропуская.

– Попадись мне только Илья Муромец – голыми руками на клочки разорву, не посмотрю, что

богатырь! – бушевала я, расхаживая взад-вперед по горнице, для наглядности разрывая пополам

подвернувшийся под руки платочек. Муромец, не будь дурак, где-то схоронился до завтрева, весь

терем обегала – не нашла.

Нянюшка с причитаниями семенила следом:

– Да что ты, Василисушка, такое говоришь! Все сестры тебе завидуют, все купчихи-боярыни слезами

обливаются, все холопки по Илюше сохнут, – такой справный молодец тебе достался! За ним как за

каменной стеной будешь!

– За стеной каменной? В темнице, что ль? – Не унял платочек моего гнева, примерилась я к вазе

расписной из глины заморской, фарфоры по-ихнему.

– Бог с тобой, дитятко! – чуть не плачет нянюшка. – Не убивайся ты так, касаточка моя! Девки, они

завсегда перед свадьбой страсти всякие себе надумывают, а опосля первой брачной ночи тихими да

ласковыми становятся… Портнихи царевы тебе уже платье венчальное сшили, до того красивое,

прямо дух захватывает, поди-ка примерь!

– Этот проходимец у меня до первого брачного утра не доживет! – И хрясь вазу об пол, только

осколки брызнули, а вперемешку с ними – огрызки яблочные, корки от пирогов подгорелые,

скорлупа ореховая, мышь дохлая, – то-то мы с сестрами гадали, отчего в горнице вторую неделю

тяжелый дух стоит!

– Не разумеешь ты, Василисушка, своего счастья, – совестит меня нянюшка, – вон Марфушу и вовсе

за Кощея просватали, однако ж она не упирается, отцу – срамотища-то какая! – прилюдно шишей не

кажет! – А что ж она так ревела, коль согласная? – Вторая ваза – на пол. Горлышко у ней поуже, потому и

мусор мелкий – шелуха подсолнечная.

– От радости великой! – сама себе перечит нянюшка – только что сестру в пример ставила.

– Еще бы ей не радоваться, от Кощея хоть потом прошлогодним не смердит!

Перебила я всю фарфору – успокоилась. Кликнула чернавку, та пол подмела чистенько, новые вазы

из кладовки принесла, от паутины протерла, по местам расставила. Невелик убыток – всяк гость, на

пир царский едучи, вазу в дар оставить норовит, тоже кем-то подаренную. Вазы еще куда ни шло, в

них хоть крупы да меды хранить можно, а вот картины царь прямо на помойку возами вывозить

велит. Есть у меня подозрение великое, что с той помойки картины живо разбирают и вдругорядь

нам дарят.

Услала я нянюшку за кваском, сижу, думу думаю. Не пойду за Муромца – отец, глядишь, и впрямь

затворницей сделает, хорошо, если на неделю, а там другого жениха подыщет, того же Ивана-

царевича, тьфу-тьфу-тьфу, где тут деревянное что – постучать от сглаза? Пойду сама себя схороню

на веки вечные…

А батюшка тут как тут – брови, видать, загодя перед дверями нахмурил, духу набираясь. В руке

листок с речью комкает, мне на усовещивание волхвом написанной, начало вспоминает:

– Василиса, дочь моя единокровная, тебе, как царевне наследной, хорошо ведомо, что интересы

государства требуют как можно скорейшего твоего замужества, ибо в настоящий момент у

официально царствующего лица, то бишь меня, наблюдается плачевное отсутствие наследников

мужского пола, а посему трон мой перейдет только ко внуку, коего еще и в помине нет. Твоя свадьба

с Ильей Муромцем является стратегически важным политическим шагом в укреплении престижа

нашего государства, способствует повышению авторитета у простого народа…

– Чего-чего там у народа повышается? – не поняла я.

Царь, как видно, и сам толком не знал, волхвом подученный. Кашлянул батюшка смущенно, поскреб

в затылке, простыми словами заговорил:

– В общем, выходи за Илюшу сей же час, а не то худо будет!

Я только плечиками свысока передернула:

– И стоило из-за эдакой малости сыр-бор городить? Надо – выйду, только упреждать изволь заранее,

а не накануне свадьбы, я и подруженек-то на девичник скликать не поспела…

Царь с листком сверился – непорядок: там еще уговоров сорок строк, а дочь уже согласная.

Пропускать жалко: сам, когда в первый раз читал, их силе да разумности дивился.

– На, – говорит, – почитай на досуге, а я к Марфуше еще схожу, а то как бы она… от радости

великой… не удавилась.

Толстые в тереме двери, добротные, а махонькая щелочка всегда найдется. Прильнула я ухом,

слушаю. Царь(убедительно, с другого листка).Ты, Марфуша, оставь эти свои средневековые предрассудки.

Это раньше мы колдунов на кол сажали, а теперича они у нас самые что ни на есть уважаемые

граждане, стратегически ценные субъекты, их на кол ни-ни! Тем более он все равно бессмертный…

Марфуша(с

ревом).Он уже шесть жен загу-би-и-ил!

Царь(оптимистично).Ну вот видишь, семь – число счастливое! А почем ты знаешь, что он их

загубил? Может, он шибко до ласк охочий, а жены все изнеженные попадались, не сдюжили? А ты у

нас девка видная, в теле, сразу ему приглянулась, авось через годик-другой и Кощееночка деду на

радость принесешь…

Марфуша(недоверчиво шмыгая носом).Да-а, по нему не скажешь, что охочий – глиста бледная,

костлявая, даже борода толком не растет!

Царь(задумчиво).Может, он в детстве болел много?

Марфуша(снова заливаясь слезами).Тятенька, я его боюсь! У него лицо страшное!

Царь(преувеличенно бодро).Как говорится, с лица воды не пить! А бороду нынче брить ничуть не

зазорно, даже модно. Так что, Марфуша, вот тебе мое отеческое благословение, а заодно и царский

указ: чтобы завтра к обеду причесалась-нарядилась-нарумянилась, будем тебя замуж выдавать. И не

реви, кому говорят!

Марфуша(назло, что есть мочи).Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!

Царь, заткнув уши, выскочил из горницы, я едва успела за дверью схорониться.

Только батюшка подальше отошел, – я в опочивальню прошмыгнула. Н-да… сестрица моя и так,

честно говоря, красотой не блещет – рябая, простоватая, нос картошкой, уши лопухами, – а

зареванная и вовсе почище пугала огородного будет. И что в ней Кощей нашел? А уж в теле так в

теле, двумя руками не охватишь, разве что за шею…

– Будет тебе реветь, – говорю, – хочешь богатыря в законные мужья?

У Марфуши разом слезы высохли.

– Что? – не веря своим ушам, переспросила сестричка. – Это как?

– А так. – План у меня был очень простой. – Я не хочу выходить за Илью Муромца, а ты – за Кощея.

Давай обменяемся женихами!

– А вдруг они не согласятся? – не поверила Марфуша. Ох и глупа же моя сестрица! Под стать Ивану-

царевичу, – Да мы их и спрашивать не станем, – терпеливо объяснила я. – Под покровами венчальными

подлога не заметят, а там поздно будет, развезут по теремам как миленькие.

Сестру долго уговаривать не надо! В детстве, помню, убежим с ней вместе в лес, найдем каких ни

есть ягод, Марфуше только скажи – съедобные, так она, не задумавшись, до того ими укушается, что

волхв потом только за голову хватается, царскому дитяти желудок прочищая.

На том и порешили.

Ночью, как челядь спать полегла, сбежались мы с Марфушей в одну комнату, и давай хозяйничать

при лучинах! Сделали из двух подвенечных платьев полтора да половинку – от Марфушиного

нижние юбки отпороли, к моему подшили, чтобы пышнее казалось. Стала я в том платье толще

Марфуши, а Марфуша в урезанном со мной сравнялась. Верх решили не трогать – все одно его под

покровами не видать, а ростом мы ровные. Обменялись бусами, веночками. Едва до петухов успели.

Помогли друг другу обрядиться, платья сзади застегнуть, покровы ровно приладить, чтобы чернавки

поправлять не надумали, да и разошлись по опочивальням – Марфуша в мою, я в Марфушину.

Только солнце ясное луч в окошко кинуло, набежали мамки-няньки, сестренки-подружки, давай

причитать, как исстари заведено. А мы все молчим да отмахиваемся, близко к себе не подпускаем,

дабы обман наш не раскрылся. Хорошо, никто не обижается, не настаивает. Все понимают: невесты

и без того в волнении великом, не спалось им, горемычным, всю ночь одевались-прихорашивались,

чтобы в срок к венцу поспеть.

Пока собирались, слух прошел: женихи приехали, ждут в тронной зале. Подружки заторопили –

выходить пора! Так во мне все и перевернулось-захолонуло. Я, Василиса Прекрасная, да за Кощея

Бессмертного замуж выхожу! Ужас-то какой! Потом вспомнила Илюшину бороду – враз полегчало.

У Кощея хоть мучиться недолго буду.

Свели меня вниз по лестнице, к зале тронной. В покрове щелка махонькая, прямо перёд собой вижу,

а ноги где-то там внизу остались, на каждой ступеньке спотыкаются, няньки-мамки охают, под ручки

крепко держат.

Распахнулись двери створчатые, ступила я за порог несмело.

А гостей в терем набилось, – зала только что по швам не трещит. Съехались отовсюду дальние

родственники, сбежались ближние, батюшка заграничных послов пригласил, чтобы на приемах

сэкономить, не проставляться отдельно. Все подружки мои да Марфушины тут как тут, челядь

любопытная работу побросала, даже ключница, бабка столетняя, приковыляла на невест посмотреть.

А чего там смотреть? Красный покров до пояса, ниже юбки сборчатые до самой земли, а за ними

хвостом крысиным шлейф по полу волочится, пыль подметает.

Заиграли дудошники да гусляры, затянул венчальную двухдюжинный хор, кто-то меня в спину

толкнул, и пошла я одна-одинешенька по дорожке ковровой, предо мной раскатанной. Гляжу – из

двери напротив Марфуша выходит, ступает меленько. Дорожки в один угол сходятся, и стоит в том

углу волхв с посохом вербным, омелой украшенным, книгу в руках держит ветхую, по коей еще мою

прапрабабку венчали. По обе руки волхва женихи наши стоят. Муромец кафтан красный с золотом

напялил, кочетом выступает, в баньке ради такого случая попарился: щечки разрумянились, кудри,

встопорщились, борода веником распушилась. А Кощей все в том же плаще, Только рубаху сменил,

позевывает украдкой.

Что там волхв говорил, я толком и не слушала. На Кощееву руку правую дивилась: покривленная она

какая-то, иссохшая, и пальцы вроде с трудом гнутся. Кощей все ими в воздухе перебирал, разминал.

Тут шум в зале поутих, все почему-то на меня уставились. Батюшка вперед подался, Кощей глянул

удивленно. Никак пропустила что?

Волхв терпеливо повторил:

– …согласна ли ты, Марфа Еремеевна…

– Ыгы, – невнятно пробурчала я, подражая Марфушиному басу, и скоренько ткнула большой палец в

подставленное Кощеем кольцо – на безымянном сестрин перстенек браслетом повиснет. Батюшка

выдохнул облегченно, на спинку трона откинулся.

– …согласна ли ты, Василиса Еремеевна?..

– Да!!! – как можно тоньше пискнула Марфуша, кокетливо протягивая Муромцу мизинец,

– …во имя солнца и луны, неба и земли объявляю вас мужьями и женами! —торжественно заключил

волхв, со стуком опуская посох.

Гости заулыбались, зашушукались, царь пустил слезу. Мы с Марфушей повернулись к

новоиспеченным мужьям и одновременно откинули с лиц покровы.

Что тут началось! Все бегают, всем весело. Батюшка скипетр уронил, волхв так на пол и сел, гости

кто охает, кто хихикает, Муромец ревет белугой, от Марфуши отмахивается, а та все норовит

законного супруга в губы лобызнуть. Кощей глаза вытаращил, застыл, чисто ерш во льду, с лица

своего бледного спал, только губами чуть шевелит. Воевода Кощеев смотрел-смотрел, да как

захохочет! Так пополам и перегнулся, по коленям себя бьет, приговаривает:

– Вот те раз! Ну и дела! Хорошо, не ключницу подсунули!

Кощей – на батюшку:

– Ты что же это, царь, шутки со мной шутить удумал?! Забирай свою пигалицу вертлявую, отдавай

мою нареченную!

Волхв(сокрушенно).Увы, венчальный обряд свершен по всем правилам, и расторгнуть ваш брак

может только смерть одного из супругов… Вам, молодой, это, по всей видимости, не грозит…

Царь(распаляясь на глазах).Не смей оскорблять мою любимую дочь, ты, зять худосочный! Стража!!!

Стража не торопилась на место свадебных действий, пугливо жалась за дверью, поглядывая на

разъяренного Кощея.

Воевода(покашливая-отсмеиваясь).А какая тебе, Кощей, разница? Бери эту, и пошли отсюда. В

другой раз ту возьмешь…

Тут мне сразу стало как-то не до смеха. А Кощей протянул руку, не глядя схватил меня повыше

локтя и поволок за собой прочь из тронной залы. Покров слетел с моей головы и остался на полу

ярким алым пятном.

Началась моя недолгая замужняя жизнь…Прямо за порогом терема батюшкиного стоит возок свадебный, шестерней запряженный. Пока

венчание шло, подружки его лентами изукрасили, мальчишки дворовые кошку дохлую к задку на

веревке привесили – на счастье. Около возка дружинники Кощеевы при конях оседланных караул

несут. Увидали меня – рты разинули, молодого поздравлять не решаются. Кощей и сам не рад, как

дело обернулось, поскорее усадил меня на возок – и ходу. Воевода правит, Кощей рядом сидит.

Разговаривают вполголоса, на меня даже не глядят. Дружинники по бокам скачут, чтобы я, чего

доброго, по дороге не спрыгнула. Не дождутся! Сам женился, теперь сам пущай и мается!

Долго ли, коротко ли ехали, глядь, – стоит в чистом поле терем Кощеев, двухрядным частоколом

обнесенный. Свистнул Кощей, распахнулись ворота железные, влетела шестерня во просторный

двор, и ворота вслед затворились. Вышла на крыльцо старуха древняя, каравай румяный на

полотенце вынесла – молодых привечать.

Разглядела меня – каравай хлоп в грязь! Как накинется старуха на Кощея – да полотенцем его по

спине, по шее!

– Ты кого привез, черт шебутной, куда глаза твои окаянные глядели?! На таку красу руку поднял,

чтоб она у тебя вконец отсохла!

Воевода на выручку Кощею спешит, полотенце изловил и к себе тянет:

– Ты, Прасковья Лукинишна, погоди казнить, сперва накорми-напои, в баньке попарь, спать уложи,

опосля и бранись, – у нас и без того день тяжелый выдался.

У бабки и на воеводу брани достало.

– Ишь, заступничек выискался, знаю я тебя – сам небось и подучил! Ой, девонька, а ты ж такая

молоденькая, тебе бы еще жить-поживать, ить загубили злыдни лютые…

– Она сама кого хошь загубит… – ворчит Кощей, норовя мимо бабки в терем прошмыгнуть. –

Поговори ты с ней, Черномор Горыныч, сил моих больше нет…

И воеводе что-то в руку вложил, серебром блеснуло.

Старуха тут же полотенце выпустила, заохала жалостливо:

– Костюшенька, да ты не приболел, случаем? Не ровен час, ветром по дороге продуло? Пойди

приляг, касатик, а я тебе кисельку малинового наварю, с медком летошним покушаешь…

Не успела я опомниться – остались мы на крыльце вдвоем с воеводой, старуха вредная еще и дверь

перед нами захлопнула, побежала Костюшеньку своего ненаглядного кисельком отпаивать. Куда я

попала?! Мужу на меня глядеть тошно, челяди дела нет, до смерти четыре недели осталось…

А воеводе все веселье.

– Ты, Василиса, на стряпуху нашу с обидой не гляди, она бабка сварливая, да отходчивая. Сейчас

чернавку сыщем, она тебя в опочивальню проводит, вещи занесет. Не печалься, все уладится.

Кликнул воевода, прибежала девка рябая, работящая, поклонилась низенько, назвалась Матреной.

Вещей-то у меня кот наплакал, только то, что гости перед венчанием в возок положить успели,

чтобы в залу с собой не тащить: вазы всенепременно, четыре штуки, клетка золотая – намек чей-то

глупый, сапожки, на Марфушу шитые, – две ноги в голенище уместятся, каблучки не подковками –

подковами лошадиными подбитые, бусы корундовые в шкатулочке, да из сверточка малого кружева

выглядывают. Пошла я за чернавкой, и воевода следом. Богатую мне опочивальню Кощей выделил, просторную да

светлую, кровать под пологом кружевным семью перинами укрыта, на них семь подушек горкой

уложено, полстены зеркалом в раме картинной занято, а под ним – столик с притираниями и духами

заморскими в пузырьках хрустальных. Пока чернавка вещи носила, воевода, наказ Кощеев выполняя,

такой разговор повел:

– А теперь, Василиса Еремеевна, слушай меня внимательно да на косу, в отсутствие уса, мотай. По

терему и во дворе ходи свободно, делай что душеньке твоей угодно, челядью командуй смело, гостей

принимай, в чем нужда возникнет – наряд там али перстенек какой, – у Кощея попроси, он не

откажет, но сама за ворота – ни ногой, и цепочку эту носи не снимая, иначе – смерть. Поняла?

Протянул воевода мне цепочку – звенья серебряные, подвеска изумрудная, в виде черепа обточенная,

изнутри огоньком живым подмигивает.

– Поняла, – говорю, – а вы с Кощеем по очереди за воротами с топором караулить будете?

И что я такого смешного оказала? Воеводу пополам согнуло.

– Нет, Прасковью Лукинишну приставим! – наконец отвечает. – Выбрось-ка ты из головы эти

глупости, делай, как велено, и никакой беды не приключится.

Застегнула я на шее цепочку, а прежде кольцо обручальное на нее привесила, – все равно с пальца

сваливается. Подумаешь, могу даже из терема не выходить, если только за тем дело стало, да вот

гложет меня сомнение великое в словах воеводиных…

Что творится между мужем и женой под покровом первой брачной ночи, я не раз слыхивала.

Замужние сестры баяли. Накануне свадьбы нянюшка, правда, пыталась мне что-то втолковать

касательно тычинок и пестиков, но сама запуталась и, махнув рукой, под конец сказала: «В жисть не

поверю, чтобы молодые сами не разобрались!»

Вот и разбираюсь. В гордом одиночестве, на прибранной кровати. Светец едва тлеет, скоро угаснет.

Чернавки особой ко мне не приставили, сменить лучину некому. Я сидела на краешке кровати в

роскошной кружевной сорочке – свадебный подарок посла некой заграничной державы, с которым

батюшка благополучно допился до бессрочных кредитов, – потирала друг о дружку зябнущие пятки

и злилась все больше. Мой законный супруг почему-то запаздывал с отдачей первого супружеского

долга. Сначала я со страхом прислушивалась к тишине за дверями – пущай только заявится, ужо я

ему покажу кузькину мать, чтоб вообще дорогу к моей опочивальне забыл! – потом ожидание начало

раздражать. Он там бродит невесть где, а я его ждать должна, очей не смыкая? И спать вроде как-то

неприлично, первая брачная ночь все-таки…

Ближе к полуночи я смекнула, что Кощей решил ограничиться взаимозачетом. Мне тут же

расхотелось спать. С какой это стати меня, царскую дочь, прекраснейшую из царевен Лукоморья, с

первого же дня обделяют прелестями супружеской жизни?! Прелести, конечно, сомнительные, тем

паче опосля батюшкиных домыслов касательно моих померших предшественниц, но до чего же

обидно! Я решительно спрыгнула с кровати. Не так велик Кощеев терем, чтобы не сыскала я его

опочивальни. Да и луна в окошки слюдяные светит, подсобляет. Ткнулась в одну дверь – гостевая,

прибрана чистенько; в другую – воевода на кровати спит, храпит с подвыванием, воров, видать,

отпугивает; в третьей оружие по стенам развешано, на полу шкура волчья пасть раззявила. В

четвертой комнате сам Кощей сыскался – не иначе сон дурной ему видится: зубами поскрипывает,

ворочается во сне, на самый краешек постели переметнулся. Ну погоди ж ты у меня, супруг

богоданный! Да как сдерну с него одеяло, как вспрыгну на кровать – только доски затрещали!

– Вставай, – говорю, – пробил час расплаты!

Кощей подорвался спросонья, да так на пол кубарем и покатился! Хотел вскочить, глаза толком не

продравши – о низ кровати головой ударился, только гул пошел. Выбрался наконец, на меня глядит

осовело: – Ты что, Василиса, очумела? Чего тебе посередь ночи от меня надобно?

– А того, – отвечаю, – и надобно, за чем справные мужья сами приходят, а не под одеялами в

исподнем хоронятся! Отдавай сей же час долг положенный, пока на него двойные проценты

набежать не успели!

– Вот еще, – начинает злиться Кощей, шишку на затылке потирая, – я тебя в третий раз вижу, а

расписок долговых и вовсе не упомню! Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову со своим липовым

долгом, мне до него дела нет!

И руку ко мне тянет – с кровати сдернуть. Я его – подушкой:

– А неча было жениться, коль чреслами слаб!

Не стерпел Кощей такого поношения, осерчал вконец:

– Да при виде такой ведьмы и каменный мост провиснет! Ишь, вынь да положь ей супружеский долг,

а у самой-то, поди, давно закрома нараспашку: заходи, кто хочет, бери, что надо!

Задохнулась я от обиды незаслуженной:

– Тебе до моих закромов дела нет, не про тебя они опечатаны! Попробовал бы только отомкнуть –

враз без ключа остался! Ничего мне от тебя не надобно – ни долгов, ни кредитов, – поглядеть только

хотела, как ты отбрехиваться будешь!

– Нагляделась? – спрашивает Кощей.

– Нагляделась!

– Тогда вон отсюда!!!

Рукой в воздухе мелькнул, опочивальня словно туманом речным подернулась, а как развеялось

наваждение – стою я в коридоре, и перед самым носом – дверь запертая.

Бухнула я в нее от души ножкой белой:

– Ну погоди, Кощей, я тебе припомню, как законную супругу из опочивальни выставлять,

договорить не давши! А ну открывай сей же час, пока я весь терем не переполошила, то-то челядь

потешится, что хозяин от молодой жены за семью запорами схоронился!

Распахнул Кощей дверь, встал на пороге, чтобы я сызнова в опочивальню не прошмыгнула. Выше

меня на целую голову оказался.

– Ты мне не супруга, а подменыш обманный, век бы тебя не видать! Что ж ты на мою голову

навязалась, коль и я тебе не люб? Шла бы в терем к Муромцу, у него, поди, ключ богатырский,

амбарный! – Чтобы ты Марфушу, сестрицу мою любимую, со свету сжил, как прочих жен? Не бывать тому! – И

дверь на себя тяну, больше из упрямства – ничего мне в опочивальне Кощеевой не надобно.

– Никого я не сживал! – сердится Кощей, дверь изнутри подпирая. – Из-за глупости своей сгинули, и

по тебе видать – недолго протянешь!

Потягали мы дверь, Кощей переборол и вдругорядь защелкнул.

Стою я в коридоре – смех разбирает. Вот те и первая брачная ночь! Упарились оба, чуть кровать не

сломали, а толку? Раньше я его боялась, теперь, кажись, друг дружку. Хотела было еще в дверь

постучать – раздумала. Чего доброго, и впрямь челядь набежит, засмеет обоих.

Вернулась я в свою опочивальню, на кровать повалилась да так поверх перины и уснула – уморилась

за день.

Утром Матрена в дверь постучала, разбудила:

– Вставай, хозяйка, уже третьи кочета песней солнышко порадовали, твой муж с воеводой давно за

столом сидят, трапезничают! Выйдешь к столу аль велишь в опочивальню кушанье которое подать?

– Выйду, принеси только ковшик водицы студеной – глаза ополоснуть!

Матрена скоренько обернулась, помогла мне одеться, волосы расчесать. Чешет да все ахает:

– Красотища-то какая, чисто шелк золотой, так сквозь гребень и течет!

Заплела я косу, лентой перевила, в сундуке сарафан зеленый на меня сыскался. В трапезную

лебедушкой величавой заплыла – хозяйка я али не хозяйка?! Кощей с воеводой за столом накрытым

сидят, вокруг Прасковья Лукинишна суетится, потчует. Заметили меня – так и обомлели, впервые

толком разглядев. Стряпуха руками всплеснула, Кощей косится недоверчиво, воевода и вовсе куском

хлеба подавился, кашляет, глаз с меня не сводит.

А я и сама знаю, что хороша: коса ниже пояса, губки алые, очи зеленые, брови черные, стан тонкий,

сзади – заглядишься, спереди – залюбуешься. Воевода с места подорвался, стул передо мной

выдвинул: – Откушай с нами, Василиса Еремеевна, укрась стол…

– Я, – отвечаю, – не петрушка с укропом – стол вам украшать.

Взяла и назло другой стул выдвинула, присела. Вот так всегда – только красу мою молодцы и видят,

по ней и почет. А я, между прочим, еще и Премудрая – наш волхв только диву давался, как скоро я

счетной и грамотной науке выучилась! Небось Марфуше бы стула не выдвинул…

Кощею же, видать, ни до ума, ни до красоты моей дела нет. Словно позабыл обо мне, с воеводой

беседует, сидит за столом по-домашнему, у рубахи белой ворот нараспашку, рукава по локоть

закатаны. Разглядела я наконец, что рука правая у Кощея поломана была, срослась неровно, оттого и

слушается плохо. Кабы не седина да глаза колючие, никто б ему больше тридцати годков не дал,

бессмертному. Прасковья Лукинишна так вокруг Кощея и увивается, лакомый кусок подсунуть норовит:

– Костюша, испей молочка! А вот рябчик печеный с брусницей, отведай! Попробуй расстегайчиков с

осетриной! Что ж ты пирожок с капусткой не ешь, касатик?

Непонятно мне сие: от батюшки моего волхв велит кушанья подальше ставить и медами хмельными

вне очереди не обносить, потому как у царя мера в еде-питье такова: есть, сколь влезет, и пить,

покуда закусь не всплывет, опосля чего всенепременно требует гусли, бренчит на них без ладу,

горько плачет и заставляет бояр да послов ему подпевать. Наутро самолично обходит темницу и

отмыкает тех бояр, что давеча пели нескладно, перед послами очень извиняется, особенно ежели

которых за неуважение к пьяному царю на дыбе вздернуть успели.

Кощей же на кушанья глядит равнодушно, от каждого отщипнет да отставит, я и то больше съела.

Зато воевода за троих уписывает, его и потчевать не надобно – руки загребущие через весь стол

тянет. – Съезжу-ка я, Кощей, в дружину, учения какие устрою, проверю, чем они там без меня занимались –

на полатях лежали аль мечи держали.

– Поезжай, – отвечает Кощей, – заодно зашли в степь кого из парней пошустрее на коне легконогом,

пускай поездит вокруг орды басурманской, повыспрашивает в селениях окрестных, не обижают ли

их басурмане.

– А где ваша дружина? – не утерпела я. – Покамест слыхом не слыхать, видом не видать!

Кощею разговаривать со мной не в охотку, на воеводу глянул, тот мне отвечает:

– У дружины стан свой посреди поля широкого, чтобы не мешать никому, и самих чтобы от дела

ратного не отвлекали. Увидишь еще, успеется…

Тут стряпуха в разговор встряла:

– А что это Костюша дверь в опочивальню запирать начал, а? Я ему на зорьке оладушек пшеничных,

молочка парного в постель принесла, а он изнутри затворился и на стук не отзывается, пока я голос

не подала!

– Захлопнулась дверь… случайно… – неохотно проворчал Кощей, на меня взгляд косой кинул – не

проговорюсь ли? Я сор из избы выносить не горазда, смолчала. – Нашел я в книге старинной

заклятие одно полезное, да чернила от времени повыцвели, половину слов не разобрать, додумывать

надобно. Прасковья Лукинишна, ежели меня кто спрашивать будет, – я в покое колдовском сыщусь,

да без нужды, гляди, не тревожь.

– Ты, Костюша, поаккуратнее там, – просит стряпуха, – а то прошлым разом весь терем дрянью

какой-то просмердел, челядь распугал и сам до зелени нанюхался, еле откачали…

– Что ты выдумываешь, Прасковья Лукинишна? – сердится Кощей. – Ну посмердело чуток и

выветрилось… – Выветрилось, как же! – бубнит неугомонная старуха. – От колдовства твоего один убыток – давеча

щи варила, крышку с горшка сняла, а оттуда как полезет всяка пакость, гады ползучие да прыгучие,

ужо я их половником бить умаялась, тьфу-тьфу, вспомнить противно!

Кощей в ответ огрызается:

– А ты реактивы у меня не таскай и щей ими не соли, сто раз говорил!

– Каки-таки ративы, что я, соли не спознаю? Взяла чуток, а ты уж крик поднял, чисто режут тебя…

– Хорошо еще, что сама тех щей прежде не отведала! – махнул рукой Кощей, да с тем и ушел,

старуху не переспоривши.

Поглядела я в оконце: ладный денек выдался, теплый да солнечный. Дай, думаю, выйду двор

разведаю – много ли мне воли отведено?

Нет у Кощея во дворе ни частокола с черепами заместо горшков, ни поленницы из костей, из

погребов крики не доносятся и воронье над телами молодцев порубленных не кружит. Тишь да

гладь, летняя сонная благодать. Из-под ног куры разбегаются, Прасковья Лукинишна им зерна

ячменного насыпала, черный кобель возле погребов на солнце греется, зарычал на меня лениво. У

амбара огородик махонький притулился, плетнем обнесенный – поверху белье развешано, на ветру

полощется. Котеныш белый, пушистый, сам с собой в догонялки играет, за хвостом по кругу бегает.

Увидел меня – мяукнул потешно, глазенки озорные так и светятся. Я за ним. А котенышу поиграть

охота – в руки не дается, дразнится, отбежит да встанет, отскочит да к земле припадет. До самых

ворот довел, а они нараспашку – Матрена корову в поле погнала, за собой закрыть не удосужилась.

Один шаг за порог ступить осталось. Тут мне ровно на ухо кто шепнул: «Не ходи за ворота!»

Отдернула я руку, выпрямилась. Зашипел котеныш злобно, уши прижал, не успела я сморгнуть, – его

и след простыл. Не по себе мне стало, ровно кто пером мокрым вдоль хребта провел. Отступила я от

ворот, пошла дальше двор смотреть. В конюшню забрела: поперек дверей на охапке сена конюх спит

крепко, храпит громко, семь коней лощеных, один другого краше, траву луговую жуют, водой

ключевой запивают, а в самом дальнем нечищеном углу стоит перед пустым корытом конь-огонь,

семью стальными цепями прикованный. Повесил, горемычный, голову, грива золотая до самой земли

свесилась. Жалко мне его стало, подошла я поближе, по шее крутой погладила:

– Ах ты, лошадка бедная…

Молвил тут конь мрачно голосом человеческим, от корыта взгляд недовольный отводя:

– Лошадки на деревне навоз возят. А я – конь богатырский, не видно, что ль? Глаза протри,

жалельщица белобрысая…

Я так и села:

– Ты что, говорящий?!

– Нет, разговаривающий! – огрызнулся конь еще ехидней. – Говорить и скворец выучится, ежели

долбить ему одно и то же по сто раз на дню! А ты кто такая?

– Жена Кощеева, Василиса Прекрасная!

– Что-то не похожа… – недоверчиво проворчал конь. – То есть на жену. А ну покажи палец!

Я показала.

– Другой, бестолочь! Этот палец только разбойники дружинникам показывают! – обиделся конь. – С

кольцом обручальным!

Я выпростала из-под сорочки цепочку с кольцом и черепом.

– Вон оно как… – уважительно протянул конь. – Хозяйка, значит, моя новая… Извиняй тогда, ежели

нагрубил… А то ходят тут всякие, потом у Кощея плетки пропадают. Прошел, вишь ты, слух, что

ежели на берегу реки плеткой Кощеевой три раза налево махнуть – мост вырастет, направо –

пропадет. Думают, тут им прям в конюшне раритеты колдовские бесценные по стенам развесят, еще

и подпишут, что к какому месту прикладывать!

Я усмехнулась:

– Тебя-то как звать-величать, конь богатырский?

– Сполох, – гордо фыркнул жеребец, тряхнув гривой. – Можно просто Паша.

– А скажи мне, Паша, – попросила я, – зачем Кощей своих жен со свету сживает?

Жеребец заржал – засмеялся по-лошадиному.

– Кто? Кощей?! Окстись, царевна! Меньше всего Кощея бойся, – у него ты в великом почете до

самой смерти ходить будешь!

– Тогда… челядь Кощеева? – предположила я.

– Пылинки с тебя сдувать будет! – заверил конь. – Только без Кощея за ворота не ходи, хозяйка, и

цепочку ни в коем разе не снимай. В черепе-обереге сила Кощеева заключена, она тебя никому в

обиду не даст, испепелит злодея на месте.

– Отчего же сей оберег других жен не защитил? – не поверила я. – Или Кощей прежде не давал его

никому? – Всем давал, да все его ослушались, – зловеще заржал конь. – А за воротами оберег всякую силу

теряет, ежели Кощея рядом нет…

– Тоже мне чернокнижник – толкового оберега измыслить не может, – проворчала я, отправляя череп

за ворот. – Тебя-то он за что на цепях держит, голодом морит?

– Да он, скотина, с утра третье корыто овса отборного выжрал, а ежели его семью цепями не

приковать, удерет и всех кобылиц в округе перепортит! – встрял в разговор проснувшийся конюх. –

Баба Яга до сих пор с Кощеем не здоровается, – по весне народились в ее племенном табуне

жеребята говорящие, да такие охальники, что ни один конюх больше трех дней у бабки на службе не

выдерживает, расчет берет…

– А сам-то? – огрызнулся конь. – Думаешь, не знаю, за что тебя давеча на деревне злобны молодцы

оглоблей приласкали? Вот нажалуюсь хозяину, что ты по ночам по бабам бегаешь, вместо того

чтобы за конями ходить!

Конюху крыть нечем, разве что словами неблагозвучными, повесил он буйну голову и пошел за

вилами – стойло вычищать. При нем коня дальше расспрашивать несподручно, что, если у воеводы

остальное выведать?

Воевода в дружину уехать не поспел, все сидит в трапезной за столом прибранным, карту перед

собой расстелил, оловянных пехотинцев да конников расставил и что-то им втолковывает, видать,

дух боевой подымает.

Присела я рядышком, глазки потупила, косу тереблю застенчиво:

– Ой, Черномор Горыныч, до чего ж ты удалой воевода! Враги, поди, от твоей дружины так вспять и

бегут, щиты-копья бросают, только подбирай…

Смутился воевода, игрушки со стола смел, карту трубкой скатал.

– Да так, – покашливает скромненько, – бегут помаленьку…

Ага, вижу, проняло! Давай ковать, пока горячо:

– А вы, поди, с Кощеем впереди всей дружины скачете, врага бьете, как траву косите?!

Молодцев хлебом не корми – выслушай только, какие они сильные, смелые, умные, да сделай вид,

что поверила, – все твои будут! Воевода усы разгладил, и пошло-поехало: «Мой меч, его голова с

плеч!.. Не столько бью, сколько конем топчу!.. Раз махну – улица, назад отмахну – переулочек, и

скоро все войско побил-повоевал!» Кощей с дружиной словно и вовсе не при деле – так, на подхвате,

щиты-копья подбирать.

Смешно мне это слушать, под столом за коленку себя щипаю, однако ж для виду поддакиваю и охаю

исправно. Подобрел воевода, уже и Василисушкой меня кличет, и смотрит ласково – все, что ни

скажу, сделает, что ни спрошу, скажет, и чаровать не надо.

– Что-то я, Черномор Горыныч, никак в толк не возьму – пошто Кощей жен берет, да понепригляднее

сыскать норовит, коль ему до жизни супружеской вовсе дела нет?

А воевода и рад стараться:

– У Кощея договор с басурманами, что не будут они войной ходить на Лукоморье, а купцов наших

поклялись отпускать с прибытком невозбранно, за что и мы их трогать не станем. Все бы хорошо, да

у басурман заведено, что у добра молодца всенепременно жена должна быть, а лучше несколько,

иначе они его и слушать не захотят, а тем паче уговор блюсти: соврут и глазом не сморгнут. И вот

ведь какая незадача – повадился кто-то жен Кощеевых изводить, выманит из терема и зарубит аль

стрелой проткнет.

Не поверила я:

– Неужто вся челядь Кощеева за одной женой уследить не может?!

–То-то и оно, что не может, ровно глаза ей кто отводит. Кому-то, видать, наш мир с басурманами

поперек горла встал. Есть у нас подозрение, что виной всему старший сын главного басурманина:

сынок-то воеводой у него состоял, а как договор заключили – войско басурманское по домам

разбрелось, командовать некем стало, вот он на нас зуб и заимел. Окромя же политики, жена Кощею

без надобности, он опосля полона на женщин и вовсе не смотрит, потому и подбирает пострашнее,

чтобы не жалко было.

Всплеснула я руками:

– Кто же это самого Кощея полонить сумел?

Тут спохватился воевода, что наговорил лишнего, из-за стола поднимается:

– Извини, Василиса Еремеевна, надо мне в дружину съездить, а то как бы молодцы мои без меня

вовсе не обленились, меч-копье держать не разучились.

С тем и удрал. Выпросила я у Прасковьи Лукинишны коробку ниток шелковых да кусок полотна

беленого, задумала вышить на нем все царство Лукоморское, с городами и деревнями, с лесами и

нивами, и птицами в небе, и зверями в горах, и рыбами в морях, а кругом луна и солнце ходят. Не

мастерица я вышивать, да учиться никогда не поздно, тем более делать-то все равно нечего.

К вечеру с солнцем управилась: ежели не приглядываться, то похоже. А что нитки кое-где торчат,

так их за лучи выдать можно. Будет батюшке полотенце праздничное… или банное… на худой конец

нос утирать сгодится.

Отложила я покамест труд свой великий, спустилась в светлицу ноги поразмять – а там Кощей

сидит, думу думает перед доской берендейской клетчатой. Недолго сидит, только три костяшки

передвинуть и успел. У меня так руки и зачесались ему подсобить. Подошла поближе, встала

рядышком, смотрю на доску, как кот на сало, – Кощей же меня будто и не замечает. Руку к черному

коню в раздумье ведет, а я возьми да опереди – мечника черного вперед двинула. Зависла над доской

рука протянутая. Поднял Кощей на меня глаза свои бесцветные, зрачками горящими глядит-буравит.

У меня душа в пятки ушла: ну, думаю, сейчас поставит костяшку на прежнее место, а меня прочь

прогонит, ан нет: взгляд на доску перевел, белого коня вперед двинул. Вздохнула я с облегчением,

напротив села. Берендейской-то клетке я сызмальства обучена, уж больно любил ее наш волхв, мог

часами сам с собой воевать, да только с живым противником куда интересней – вот и Кощею

надоело переливать из пустого в порожнее.

Выиграла я раз. Другой. Призадумался Кощей не на шутку – сначала-то он, как я видела, не больно

себя утруждал, веры мне не давая. На третий раз одолел-таки. Только в четвертый раз фигуры

расставили – Прасковья вечерять позвала.

– И что вы в тех костяшках нашли? – ворчит стряпуха. – Сидят-сидят над ними, как проклятые,

лучше бы пошли в сад погуляли, на свежий воздух, глядишь – и румянец на щечках возьмется, а,

Костюша? Кощей вяло отмахнулся. Старуха все не унимается:

– Ишь, сыскал супротивничка себе под стать! Другие добрые молодцы день-деньской пьют да

гуляют, а этот все мозги сушит… Ты ему, Василисушка, не потакай, а то он тебя, чего доброго, еще

лягух по болотам для опытов своих ловить заставит…

Лягухами-то меня как раз не испугаешь – помнится, в детстве наловила под мостом полную

кадушку, в баню тишком прокралась да в бадью с холодной водой и подпустила! Батюшка,

сердешный, напарился-нахлестался, в бадью охолонуться прыгнул, а там лягухи кишмя кишат! То-то

крику было! А я ведь не со зла, потешить его хотела…

Вспомнила я, стряпуху спрашиваю:

– А что это за котеныш белый по двору давеча ходил, наш ли?

– Нет, – отвечает Прасковья Лукинишна, – наш Васька рыжий и облезлый, третий год с печи не

слазит, совсем, паразит, обленился, только сметану ему подавай. Забежал, верно, чей-то.

Выбросила я котеныша из головы, повечеряла и спать пошла.

С Кощеем так ни единым словом и не перемолвилась.

Не заладилась у меня с утра вышивка – пальцы исколола, а вместо терема батюшкиного сарай какой-

то вышел, сверху купол навроде клистира перевернутого. Пришлось спарывать, а то как-то нехорошо

получилось, с намеком… Вот бы, думаю, Кощея в светлицу залучить – костяшки подвигать.

А он, как на грех, запропастился куда-то – весь терем облазила, не нашла. То ли уехал, то ли

схоронился где – несколько покоев запертыми оказались. Я уж в конюшню идти надумала, с конем

поболтать, отворила дверь последнюю, да так на месте и застыла, завороженная. Эдакое богатство

мне и во сне не снилось! Вдоль стен полки, а на них книг-то, книг! И черные, и белые, и красные в

переплетах сафьяновых. У батюшки моего всего три книги и было – рукопись «Житие мое», им же

на досуге и писанная, «Изготовление самогонов и настоек в домашних условиях» и какая-то третья,

батюшка ее по ночам читать изволит, а мне не дает – мол, не доросла еще. Хорошо, у волхва

библиотека в двунадесять раз поболе, он меня к чтению и привадил. Кощеевых же книг читать – не

перечитать, добрая тыща рядком на полках выстроилась!

Вытащила я одну наугад, развернула, а там все письмена без картиночек, в подробностях прописано,

как волшбу разную творить, страницы же закладочками часто-часто переложены, видать, не одну

ночь Кощей над ними просидел, премудрости колдовской обучаясь.

Вспомнила лихо – чернокнижник тут как тут.

– Что ты там высматриваешь, будто читать умеешь?

Я книжку захлопнула, отвечаю с вызовом:

– Думал, один ты в Лукоморье грамоте обучен?

Кощей прищурился, на книгу кивает:

– Неужто и на деле применить сумеешь?

Уел так уел. С волшебством-то у меня как раз промашка вышла. Бился-бился надо мной волхв, а

поделать ничего не сумел, отступился, рукой махнул: «Ты, Василисушка, у нас прямо антиталант

какой-то, к тебе ни одна волшба не липнет. Может, оно и к лучшему – сама не зачаруешь, ан и тебя

не сглазят».

Наш волхв тоже колдовать не мастак, рядом с Кощеем – зяблик супротив сокола, однако ж человека

зачаровать сумеет. Всего-то в глаза на миг глянет, слово волшебное молвит, и готово: что волхв

накажет, то зачарованный и сделает. Редко наш волхв чарует, только по нужде великой,

государственной, да обида волхва берет, что его малые чары надо мной власти не имеют. Раз

посадил меня перед собой, велел в глаза ему глядеть, не смаргивая. Глядел-глядел, пока я со скуки не

уснула, ан так и не заворожилась.

Отобрал у меня Кощей книгу, на место вдвинул:

– Не про тебя эта книга писана, поди лучше рукодельем займись, вышей там чего али спряди, коль

скука замучила.

Вспомнила я интерес свой давешний, спрашиваю:

– А нет ли у тебя книжки, где бы про мельницы водяные сказывалось во всех подробностях – как

колесо наружное жернова в движение приводит?

Посмотрел на меня Кощей недоверчиво, подвоха какого ожидает:

– Книжки нет, да я и без нее знаю… Если расскажу, обещаешь без меня по полкам не лазить, книг

колдовских не трогать?

Делать нечего, пообещала. Взмахнул чернокнижник рукой – прямо из воздуха меленка малая

соткалась: висит над полом, колесом вертит, чисто муха крыльями. Не утерпела я, ткнула в нее

пальцем Кощею на потеху, – палец насквозь прошел, не коснувшись.

– Ну, слушай, Василиса, внимательно – два раза повторять не буду.

В меленке сей же час стенки исчезли, все устройство видать. Кощей по нему перстом указательным

водит да так складно и понятно объясняет – заслушаешься! Вот тут колесико резное, шестерней

прозывается, там другое и третье, все друг друга толкают, жернова вертят. У меня глаза загорелись,

щечки раскраснелись, то и дело перебиваю, выспрашиваю – почему непременно так быть должно? А

ежели эдак? Кощей сам увлекся, заодно рассказал, как гусли-самогуды играют, сапоги-скороходы

бегают и отчего ступа летает, а Баба Яга без нее падает…

Долго ль, коротко ль – воевода в библиотеку заглянул:

– Куда ты, Кощей, запропал? Второй час во дворе жду не дождусь, сговорились же после завтрака

силушку молодецкую на мечах попытать!

Отодвинулись мы друг от друга скоренько, чтобы Черномор не подумал чего. Кощей колдовство

свое развеял, меня вперед пропустил и дверь замкнул – не засовом, словом чародейским, а каким – я

не расслышала.

Скучно мне одной в тереме сидеть. У батюшки-то челядь постоянно лбами в коридорах

сталкивалась, сенные девки по первому клику прибегали – сказками да играми царских детищ

потешать, здесь же окромя Матрены с Прасковьей Лукинишной только две девки-чернавки,

мальчонка на побегушках да старик-прислужник числятся. Конюх на конюшне и ночует, в терем

даже не заходит.

Глянула я в окно, – во дворе Кощей с воеводой на тупых мечах бьются, всю домашнюю птицу лязгом

пораспугали. У Черномора Горыныча меч так рыбкой и плещется, Кощей же едва отмахиваться

поспевает. Воевода, видать, насмешничает – то рукой свободной в затылке поскребет, то зевнет

напоказ. Озлился Кощей, перекинул меч в левую руку и давай воеводу теснить! Прижал к самому забору,

воевода меч опустил, что-то втолковывает, Кощей головой кивает. Вернулись на середину двора,

снова мечами зазвенели.

Спустилась я на кухню, а там Прасковья Лукинишна вареники затеяла лепить: раскатала тесто

тоненько, кубком перевернутым кружочки малые пропечатывает. А вареники-то с вишнями, ягодой

моей любимой, ну как тут уйти? Подсела я на краешек лавки, поближе к миске:

– Дозволь, бабушка, тебе подсобить!

Растаяла стряпуха:

– Спасибо, деточка, я и сама управлюсь, не пачкай рученек белых…

А рученьки не такие уж и белые: деточка их тут же в миску с ягодой запустила, соком измазалась.

Смекнула Прасковья Лукинишна, что, ежели меня работой не занять, вареники и вовсе без начинки

останутся. – Лепи, Василисушка, вареники да сахарку не забудь по кусочку положить.

Сахарку мне и по два не жалко – я до сластей охотница великая, а уж от вареников с вишней меня за

косу не оттащишь.

В четыре руки любое дело спорится, за разговором же время и вовсе незаметно летит.

– Никак я, бабушка, в толк не возьму: зачем полдня у печи стоять, если Кощей в ладоши плеснет, –

вареники сами на стол прилетят, да еще и в сметанке по дороге искупаются?

– Да ну его к лешему, колдовство это ваше новомодное! – негодующе машет рукой стряпуха. –

Почем я знаю, где те вареники летали? А тут все свое, домашнее, с пылу-жару, для здоровья дюже

пользительное… Пущай себе Костюша с басурманами колдует, а на кухню, пока я жива, нет ему

дороги! Только бабка отвернулась – я за солонку и вместо сахара ложку соли в вареник всыпала, защипала

скоренько. Вот, думаю, потеха будет – в батюшкином тереме мы с сестрицами нарочно стряпух

просили один вареник присолить, гадали, которой повезет. Удачливая, значит!

Прасковья Лукинишна ворчит беспрерывно; я уж разглядела, что старуха она предобрая, ан не может

без этого.

—…воевода этот беспутный, – нет бы ему в чистом поле с дружиной стоять! – все в тереме

околачивается, роздыху Костюше не дает: то на охоту его тянет, то вон на мечах изводит…

Я, как могу, старушку утешаю:

– Что ему в поле делать, ежели врага и в помине нет, а явится – до дружины скакать полчаса.

– Как Марья Моровна Костюшу полонила, небось не поспел доскакать! – перечит старуха, кубком по

тесту стучит сердито – будто тараканов бьет. – Три месяца эта лиходейка Костюшу в темнице на

двенадцати цепях держала, жаждой-голодом морила, измывалась всячески, руку поломала… Силу

колдовскую она из него тянула, да вместе с ней здоровье-то и повытянула, с тех пор он и доходяш-

ший такой, ничего есть не хочет – бегай за ним с утра до вечера с ложкой, как за дитем малым, чтобы

с голоду не помер!

– Да разве он может помереть? – дивлюсь я. – Он же бессмертный!

– Бессмертный, как же! Земля слухами полнится… – посмеивается Прасковья Лукинишна, тесто

разминая. – Везучий да живучий не в меру, другой бы на его месте и недели в темнице не выдюжил,

а с Костюши как с гуся вода, поседел только в неполных двадцать семь годков. Вот и пошло –

бессмертный да бессмертный. Месяца в постели не вылежал, снова ему в тереме не сидится: с

басурманами связался, жен понатаскал, одна другой страшнее да вздорнее, иной раз ждешь не

дождешься, пока ее черти приберут…

Спохватилась я, что один и тот же вареник в третий раз защипываю, он у меня уже на блин

смахивать стал – до того заслушалась:

– А как он из полона убежал?

– Моровны дружок сердешный выпустил по незнанию, поднес напиться, а ключевая вода чародеям

силы возвращает. Люди бают, она дружка в сердцах-то на куски изрубила, в бочку засмолила и в

море бросила… Костюша же в терем чуть живой заявился, у порога свалился, тут только воевода

переполох поднял, давай дружину скликать, чародеев знакомых на подмогу звать. Пошли войной на

терем Моровны, а там уж пусто – уползла змеища, теперь ищи-свищи ее… Сходи-ка ты,

Василисушка, за водой, колодезь-от во дворе у ворот, поставим воду греться на вареники.

Взяла я коромысло резное, ведерки нацепила, спустилась к колодцу. Раз ворот провернула, другой,

слышу – окликает меня кто-то. Гляжу – стоит за воротами старуха убогая, клюкой суковатой

подпирается. До чего отвратная бабка: платье ветхое, волос грязный, лицо сморщенное да злобное.

Просит жалобно:

– Красна девица, сделай милость, поднеси напиться…

А сама во двор не заходит, у ворот держится. Кощей с воеводой как раз за амбар завернули, отсюда

не видать. Да у меня своя голова на плечах имеется.

– Милости просим, бабушка, я как раз ведерко достала – заходи да пей!

– Что ты, милая! – кряхтит старуха. – Я ить немощная совсем, едва на ногах держусь, где уж мне до

колодца дойти…

«Что ж ты,—думаю, – карга старая, по самому солнцепеку шляешься, дома тебе не сидится?

Провалиться тебе, окаянной…»

Вслух же говорю ласково, с улыбочкой:

– Так посиди, бабушка, отдохни, я мужа сейчас кликну, он тебе и напиться принесет, и… – хотела

добавить – провалиться поможет, да удержалась, – …милостыньку подаст.

– Да не надо, деточка, я уже отдохнула, – заторопилась подозрительная старуха. – И пить мне что-то

расхотелось. Как говорится, спасибо этому дому, пойду к другому!

Да не пошла – побежала, юбки драные подхвативши! У меня так ведро из рук и выпало, подол

обрызгало. Кликнуть, что ли, Кощея? Все равно не догонит – уже и не видать ее, немощной!

И снова меня пером по хребту – вдругорядь смерти избежала. Сказать Кощею аль нет? Посмеется

еще – котеныша да побирушки испугалась… Наполнила я ведерки и понесла Прасковье Лукинишне,

ничего никому не сказавши.

Вареники на славу удались – сладкие да сочные, так во рту и тают. Пока миску на стол несла, три

штуки проглотила – не заметила. Кощей с воеводой как раз к столу подоспели, оба упарились, дышат

тяжело, промеж собой беседуют.

– Ты, Кощей, поменьше руку-то береги, иначе она у тебя никогда в прежнюю силу не войдет.

– Да знаю я, знаю, – оправдывается Кощей, – да уж больно обидно тебе уступать!

– Раз уступишь, вдругорядь осилишь! – поучает воевода. – Ишь, Прасковья Лукинишна раздобрилась

– цельную миску вареников налепила, да с вишней! Давненько я их не пробовал, вот ужо натешусь…

Кощей на вареники тоже глядит с одобрением. Зря Прасковья Лукинишна над ним трясется, небось

поголодал бы денек – и потчевать не пришлось бы!

Пока Матрена вареники по тарелкам раскладывала, маслом-сметаной поливала, я у Кощея исподволь

выведываю: – А верно ли, что твой оберег меня от любого врага защитить сумеет?

– Верно, – будто нехотя отвечает чернокнижник, – и не только от врага – от любого, кто руку на тебя

поднимет, даже шуточно…

– А что, ежели он меня не трогает, а так стоит разговаривает?

Кощей, не будь дурак, тут же насторожился:

– А кто с тобой разговаривал?

Чего, думаю, его полошить? Прочих жен не уберег, и мне только на себя уповать надобно.

– Никто, это я так, для примеру.

Призадумался чернокнижник:

– Да, кажись, тут у меня промашка вышла… Скрытой угрозы оберег не приметит, не упредит…

– Хватит вам языки чесать, ешьте вот! – ворчит Прасковья Лукинишна. – Вареники стынут!

Прожевал Кощей вареник, как-то пригорюнился:

– Дивные же, Прасковья Лукинишна, у тебя нынче вареники…

А старуха и рада меня похвалить:

– Это, – говорит, – Василисушка для тебя расстаралась!

Кощей еще больше погрустнел, ложку отложил:

– Да я и без того знал, что она ко мне любви великой не питает.

Я как захохочу с набитым ртом – вишня брызгами! Вот уж точно – везучий так везучий!

Воевода со стряпухой диву даются: что это с хозяйкой приключилось?

– Да так, – говорю, – вспомнилось веселое…

Уже и Кощей в свои покои прошел, дверь затворил, а я все заснуть не могу: вареников сладких

обкушалась, теперь на солененькое тянет – мочи нет. Грибочка бы мне соленого, капустки квашеной,

огурчиков… Матрену звать зазорно – придет сонная, посмеется втихомолку над царевниной

причудой, еще сплетню досужую про нас с Кощеем пустит. Затеплю-ка лучину да сама сбегаю,

быстрее выйдет.

Спустилась я в погреба, отыскала закуток с соленьями. Стоят в том закутке две кадки высокие – одна

под гнетом, самой не сдвинуть, вторая початая, рассолу в ней до середки, а огурцов что-то не видать,

только ботва укропная поверху плавает. Пошарила я в рассоле, руку до плеча измочила, сыскала-

таки один огурец, да какой! Всем огурцам царь, кабачкам дядька, на троих едоков дели смело, еще и

четвертому останется. Ну да выбирать не из чего – не съем, так хоть покусаю всласть.

Поднимаюсь я неспешно по лесенке, огурец кушаю, вдруг слышу – кричат вверху, вроде на помощь

зовут. Что за притча? А тут и Кощеев голос сквозь шум пробился: «Где Василиса?! Сыскать ее

немедля!» Взлетела я по лестнице, ног под собой не чуя, гляжу – столпились все перед моей

опочивальней, а из двери распахнутой так пламя и пышет, языки длинные кажет, да вот что-то никто

его гасить не торопится, за песком не бежит, водой не плещет – глазеют только. Пригляделась и я –

что за диво? Горит опочивальня, да не сгорает: пляшет пламя по столу деревянному, одеялу

пуховому – даже зачернить не может! А посередь кровати сидит столбиком, принюхивается,

зверюшка малая, с мою ладошку, ни дать ни взять крыса домовая. Шерсть у ней – как золото

расплавленное, так жар от него волнами и расходится, холодным пламенем растекается.

– А что это вы, – спрашиваю, – тут делаете?

Прасковья Лукинишна как меня услыхала-увидала, так руками и всплеснула, слезами залилась:

– Василисушка, а мы уж не чаяли тебя живой увидеть, думали, ты с перепугу за ворота выбежала!

И давай меня обнимать-целовать, я едва руку с огурцом в сторону отставить поспела.

Прочая челядь тоже носами хлюпает-подвывает, воевода пот с лица утирает, а Кощеев взгляд

шальной мне еще по свадьбе знаком. Мне аж неловко стало: стоит перед ними девка босоногая,

простоволосая, в белой ночной сорочке, в руке – огурец громадный, надкусанный, и рассолом от той

девки разит нестерпимо.

И было бы чего бояться – крысы мелкой, огня обманного!

– Накось, – говорю, – подержи!

Всучила Кощею огурец обгрызенный, а сама за клетку золотую, подарок свадебный, – и к жар-крысе.

Накрыла ее клеткой, дно задвинула. Комната сей же час пылать перестала, ровным светом озарилась.

Кощей так с огурцом и стоит, передоверить никому не решается, да вдруг как напустится на меня:

– Ты где посреди ночи шляешься, перепугала всех мало не до смерти?!

Я в долгу не осталась:

– Помрешь ты без меня, как же! Вдругорядь к батюшке посватаешься, он те новую жену подберет –

всем басурманам на устрашение!

А Кощей мне в ответ:

– Правда твоя, скорей бы уж я овдовел, никак дождаться не могу! Подсобить чуток, что ли?

Я в отместку как хлопну у мужа перед носом дверью опочивальни – пущай теперь он об нее пятки

отбивает! Кощей перед челядинцами позориться не стал, ушел к себе без слова единого, а там и

остальные разошлись, женоубийства не дождавшись.

Утром Кощей с воеводой за столом о ночном переполохе судят-рядят.

– Я специально глянул – ставни изнутри заперты, а нор-щелей в опочивальне отродясь не бывало! –

говорит Кощей, от щуки заливной, Прасковьей Лукинишной поднесенной, привычно отмахиваясь.

Интересно, думаю, что он с огурцом моим сделал? Выкинул, поди.

– Выходит, кто-то в клетке ее принес да в комнату и подпустил! – горячится воевода, кулаки

сжимая. – Вот напасть, уже и в тереме покою нет!

– Как будто он был когда-то… – качает головой Кощей. – Пес не лаял, ворота не скрипели, а злодей в

опочивальню прошел невозбранно… Не там мы ищем, Черномор… – И на бабку эдак пристально,

недобро глядит.

Перепугалась бедная стряпуха:

– Окстись, Костюшенька, что ты такое удумал?! Куда ж мне, в мои-то годы, за царевнами с

сабелькой наголо бегать?!

Кощей лоб нахмуренный расправил, улыбнулся, на левой щеке ямочка задорная заиграла.

– Да это я, Прасковья Лукинишна, смотрю, что ты примерилась мне цельную курицу на тарелку

положить. Поставь на место блюдо, захочу – сам возьму.

– Захочешь ты, как же! – ворчит стряпуха и норовит-таки Кощею курицу подложить. – Прежде рак

на горе свистнет! Какая там курица – цыпленок махонький, и пяти фунтов не потянет…

– Не до еды мне сейчас, – говорит Кощей, улыбку пряча, – ночь не заладилась, и день наперекосяк

начинается. Прискакал из степи гонец, принес весть черную: хитрые басурмане, как и обещались,

наших купцов не трогают, а иноземных давеча подчистую вырезали и товары их себе забрали. А

товары-то – шелка заморские, раньше их кораблями возили, но уж больно долго и дорого оказалось:

за морем телушка – полушка, да рубль – перевоз. Только-только по степи торговый путь наладили,

ан басурмане возьми да ордой своей тот путь перекрой – ни пройти, ни проехать. Дань просят

непомерную, а кто упирается – все забирают и самого рубят до смерти. Надо ехать, разбираться.

– Дружину созвать или отряд малый? – спрашивает воевода.

Кощей головой качает:

– Никого не надо, и сам дома посиди – вызнай, коли сможешь, как злодей в терем проник, нет ли где

подкопа за оградой. На дружину снаряженную басурмане только озлятся, отряд же супротив орды,

буде что, все равно не выстоит. Один поеду. Вот только Василису с собой прихвачу – пускай хан

видит, что я кольцо не ради виду на палец вздел.

А я на Кощея с ночи злая, никак в толк не возьму, за что он на меня ополчился – огурца пожалел, что

ли? – Ты же, – говорю, – давеча вдоветь надумал, а теперь жена сызнова понадобилась, басурманина

главного задабривать? Не поеду, не заставишь!

– Тебя заставлять – себе дороже, – отвечает Кощей, из-за стола вставая. – Потом сраму не оберусь,

коль при басурманах и мне шиш сложишь. Сиди дома, воля твоя.

Дался ему этот шиш!

Ушел Кощей, стряпуха на меня ворчит:

– Пошто Костюшу обидела? Не брал он прежде жен к басурманам, а за тебя, видать, беспокоится, как

бы не случилось чего, пока он в отъезде.

– Или похвастаться решил, какая у него жена молодая да красивая! – упираюсь я, а самой лестно, да

и на басурман живых поглядеть хочется.

Распахнула я окошко, смотрю – Кощей уже на коня вскочил, поводья подбирает. Не поспею

спуститься, один уедет! Перегнулась я через подоконник, крикнула вдогонку:

– Стой, погоди, я передумала! При басурманах, так и быть, ничего складывать не буду!

Услыхал Кощей, вытянул Пашу плеткой вдоль зада лощеного, осерчал конь-огонь, скакнул до

самого оконца, я только пискнуть и успела, как супруг меня, чисто морковку из гряды, из терема

выдернул и к себе на колени пристроил.

Конь бежит – земля дрожит, из камней искры высекает, реки с маху перелетает, хвостом следы

заметает, ворчит недовольно сквозь узду железную:

– Вше-то шебе, хожаин, жуки жажпушкать, я пы и так допрыгнул…

Кощей перед конем извиняться не спешит, посмеивается:

– Тебе, Пашка, хворостину не покажи – с места не стронешься.

Всхрапнул конь обиженно да как припустит напоказ – у меня коса колом назад встала!

Кощей коня осаживает, плеткой охаживает:

– Ах ты, волчья сыть, травяной мешок, куда тебя черти несут, не ровен час, сызнова споткнешься,

потом оправдываться будешь!

– Ну ты и жлопамятный, хожаин! – ржет конь, на трусцу переходя. – У меня, может, дар веш-ший –

шпотыкатша, когда дома што неладно! Вшпомни, как я шпоткнусь, так в тереме труп и шышшут!

– Будет врать-то, Пашка, ты через раз спотыкаешься! По тебе судить – у меня окромя жен разом вся

челядь с дружиной перемерла!

– Ну, не вшегда шрабатывает, а тад—веш-ший! – не сдается конь.

Засмеялась я, перебранку эту слушая, тут Кощей мне и говорит:

– Я тебя, Василиса, об одном попрошу – в тереме измывайся надо мной, как хочешь: вареники соли,

супружеским долгом попрекай, при челяди бранись, ночами спать не давай, но у басурман, будь

добра, веди себя тише воды ниже травы. А то решат басурмане: если Кощей с одной женой

управиться не может, то и нам он не указ.

Сказал – как из ушата водой студеной окатил. И не думала я над ним измываться!

– Один только вареник и присолила, знать не знала, кому он достанется! И жар-крысу в терем не

приносила! А браниться ты первым начал!

– …и перечить тоже дома будешь, – добавляет Кощей невозмутимо.

– Ах так? Могу и вовсе рта не раскрывать!

– Ох и возрадовался бы я, да что-то не верится, – посмеивается муж.

Я только глазами на него сверкнула – мол, плохо же ты меня знаешь!

Пашка туда же:

– Пошпоим, хожаин? И шашу не выдегжит!

– Ты скачи давай, кляча ледащая! Как бы это мне еще с тебя эдакий обет взять, а?!

То не туча черная на землю тень бросила – стоит во степи орда басурманская, куда ни глянь – все

шатры бессчетные, табуны коней неоглядные, басурман полчища несметные. Увидали нас – да как

завоют, заскачут, сабельками кривыми затрясут! Я к Кощею прижалась, а он поясняет тихонечко:

– Басурмане почет нам выказывают, хуже, кабы молчали…

Дивлюсь я на басурман: затылки бритые, глаза раскосые, усы ниже бороденок жидких свисают. На

всех платье долгополое, полосатое, как батюшкин халат банный, шапки высокие, мехом

отороченные, по виду – мяукал тот мех когда-то.

Встал конь как вкопанный, двадцати саженей до самого богатого шатра не доехали. Спешился

Кощей, меня ссадил. Выходит из шатра главный басурманин, хан по-ихнему, шапка на нем белая,

красной лисой опушенная, червленые сапоги жемчугом расшиты, чекмень соболем подбит. По-

лукоморски с запинкой изъясняется:

– Ай-ай, какой важный гость наш орда пожаловал! Здравствуй тысяча лет, великий шаман Кощей!

Басурмане перед ханом так на землю и повалились, лицами в нее уткнулись, глаз поднять не

осмеливаются.

– И тебе многие лета, хан басурманский, – неспешно отвечает Кощей, колен не преклоняя, взгляда

гордого не отводя. Гляжу я на него – поневоле любуюсь: экий у меня муж статный да отважный,

перед самим ханом шапки не ломит. Таким мужем и перед подружками похвалиться не зазорно, это

тебе не Муромец – за тем знай следи, чтобы перед гостями не зевнул али промеж ног не почесался. –

Дело у меня к тебе великое, разговор нешуточный.

А хан и сам прекрасно знает, чего Кощею от него надобно, но виду не кажет:

– Ай-ай, дорога долгий, солнце жаркий, какой такой дела на усталый голова? Заходи в шатер,

дорогой гость будешь! Будем кумыс пить, жареный мясо есть, мой жена песни слушать, потом дело

говорить. Заходи и персика своего с собой веди! Ай-ай, какой женщин! Кобылица степной, кошка

дикий, кумыс пенный! У кого ограбил? Скажи по секрету, да?

Смутился Кощей, я хихикаю, глазки скромно потупивши, хан же все не унимается:

– Продай, а? Десять кобылица даю белый, десять рыжий, десять черный и мой старый первый жена в

придача! Кощей на «старый жена» мельком глянул – едва на ногах удержался.

– Извини, хан басурманский, у нас в Лукоморье женами меняться не принято – примета плохая.

Поверил хан, языком огорченно зацокал:

– Ай-ай, слово гость закон, сердце хозяин печаль! Заходи шатер, будем печаль кумыс топить!

Кощею топить нечего, да отказываться неудобно. Пошли мы за ханом в шатер. Пашка вслед шипит

змеей подколодной:

– Только шмотрите, будут мяшом угошшать – не кушайше, у башурман энтих нишего швятого нет…

В шатре у хана ни столов, ни стульев, только подушки по всему полу разбросаны да на коврике

плетенном цельное блюдо мяса печеного дымится, виду дивного – не свиное и не коровье, отродясь

такого не пробовала. Хан на подушку сел, ноги хитро заплел, в ладони трижды плеснул. Засуетились

жены ханские, одна мужа каким-то веником обмахивает, вторая чашу подает, третья из горшка

фарфорового с ручкой ту чашу кумысом наполняет. Кощею не привыкать, сел напротив хана и ноги

по-басурмански сложил, а я все никак – то одна нога выпрямится, то другая завернется. Только

заплела как следует – чую, на спину валюсь! Едва-едва удержалась, как буду вставать – не знаю,

ноги накрепко перепутались.

Повели Кощей с ханом беседу пустячную – как кобылицы жеребятся, верблюдицы доятся, солнце

светит да ветер дует. Я кумыс понюхала украдкой – а он с брагой какой-то, сивухой разит. Примечаю

я, – Кощей чашу всякий раз подставляет, а как хан отвернется, за плечо выплескивает. Да вот беда –

забыл он, видать, слова Пашины, взял кусок мяса и кумыс заедает, чтобы сильно не пьянеть. Мне же

заместо кумыса сластей заморских цельное блюдо поднесли и чаю в блюдце высокое налили – трава

вареная, на вкус как веник запаренный. С халвой да шербетом пить можно.

Наелись-напились, хан Кощею и говорит:

– Скажи свой красавица, пускай выйдет – серьезный разговор не для женский ум!

Ханским женам и говорить не надобно: как мыши из шатра прыснули. Кощей меня пальцем

поманил, на ухо шепчет:

– Не отходи далече… До Пашки и обратно…

Как будто я без него не помню! Распутала я ноги затекшие, поклонилась мужу поясно с издевочкой,

вышла вон, а стража ханская полог наглухо задернула и с сабельками при входе встала: мол, хан

посольство иноземное принимает, судьбы государственные вершит – посторонние не допущаются.

Пашка недалече стоит, мрачный как туча, вокруг басурмане со своими лошаденками худосочными

столпились, словно ждут чего-то. Завидели меня – похватали своих кляч, и врассыпную! Посмотрела

я им вслед удивленно, Пашку от узды освободила.

– Наконеш-то! – с явным облегчением вздохнул конь, сплевывая железо. – Нет, ну ты их видела?

Ноги кривые, волосатые, губы отвислые, глаза раскосые, а про хвосты и вовсе говорить нечего –

мочала мочалой!

– Где ты там хвосты под халатами разглядел?!

– Под какими халатами! – сердится конь. – Ты кобылиц басурманских видела? Да по ним живодерня

плачет! Ихнему поголовью ни один богатырский конь не поможет, тем более задарма и супротив

воли энтого самого коня! Пущай не надеются, так низко я в жисть не паду!

Не до кобылиц мне.

– Будет тебе, Пашка, браниться, лучше присоветуй, что делать? Там Кощей с басурманином какое-то

мясо ест да нахваливает!

– Что?! Ах он душегубец! И знает же, кого басурмане давеча свежевали! Ну я ему это попомню…

Мне чуть дурно не стало.

– Паш, неужели басурмане купца зарубленного… с подливкой?!

– Хуже! – буркнул жеребец. – Коня!!!

Я его чуть на месте не придушила:

– И ты меня из-за конины в такой страх вогнал?! Я уж думала, басурмане отравы какой в мясо

подсыпали! Где там его задушишь! Шея в два обхвата, как у бугая. Умаялась только. Пашка головой трясет

покорно, со стороны смешно глядеть, да вдруг как топнет копытом! Гляжу – окружили басурмане

шатер ханский, луки с плеч снимают, каленые стрелы на жилы перевитые кладут. Подходит ко мне

их старшой, подбородок задравши, – я его на пядь выше буду. Протянул руку, за косу меня подергал

– настоящая ли.

– Харош Кащеев жена Василис!

Я наказ Кощеев помню – отвечаю ему приветливо:

– Чего тебе надобно, морда басурманская?

А тот языком цокает довольно:

– Ай-ай, такой жена и ханский сын иметь не стыдно, пойдешь в мой большой шатер, будешь седьмой

любимый жена! Изюм-финик каждый день кушать, мой белый жеребец копыта мыть!

– Спасибо за высокое доверие, – отвечаю, – да только мне второй муж без надобности, я первого не

знаю, как избыть.

Обрадовался ханыч:

– Ай-ай, первый муж скоро совсем нет! Как выйти он из шатер, мой стража его стрелой стрелять,

голова на копье воткнет, Василис подарит!

Тут уж мне не до смеху стало – вижу, не шутит косоглазый.

– Э нет, так я не согласная! Какой ни есть муж, а все лучше тебя! Пошто ты его загубить хочешь,

коль сам хан с ним замирился?!

Ханыч зубы мелкие скалит, обнять меня норовит:

– Хан старый стал, свой тень боится, степной бурундук поклоны бьет. Половина орда его слушать,

половина меня! Убьем Кощей, только спасибо нам скажет, пойдет Лукоморье воевать, купец

грабить! Хоть и учил меня волхв мудреной науке дипломатии, когда врага спервоначала лаской сдаться

уговаривают, а уж потом ногами бьют, да где ж тут утерпеть, коль басурманин поганый на мое

родное Лукоморье замахнулся и к самому святому лапу тянет – персям моим девичьим?!

– Рановато вы разбрехались, псы смердящие, мой муж от вас мокрого места не оставит, а я подсоблю

с превеликой радостью!

Да как дам ему ногой пониже пояса! Взвыл басурманин тоненько, всякий интерес ко мне потерял.

Стража на выручку кинулась, занесла сабельки вострые, да тут из черепа изумрудного как плеснет

зеленым пламенем – так басурман в стороны и разметало! Полетел над ордой крик великий,

басурмане со страху луки-стрелы пороняли, выскочили из шатра Кощей с ханом басурманским,

глядь – ханыч с воем по земле катается, из-под халата узорчатого рыжий хвост видать, а стража

ханская все скулит да тявкает, по слову моему шавками дворовыми перекинувшись!

Слышу, за моей спиной басурмане шепчутся: «Ай-ай, если у Кощей жена такой шаман могучий, сам

он точно мокрый места от орда не оставит, нипочем его не одолеть, лучше шелками откупиться!»

Пал хан в ноги Кощею:

– Пощади, великий шаман Кощей, сын мой глупый, вели женщин свой грозный назад собака

колдовать – уйдет орда с «шелковый» путь, богатый купец трогать не будет!

Смилостивился Кощей, рукой эдак небрежно мне знак сделал – мол, выполняй, жена, высочайшее

мужнино повеление, а сам глазами упрашивает: не подведи, Василиса, подыграй!

Отвесила я мужу грозному поклон земной, платочек из кармана вытащила, трижды налево махнула,

Кощей чуть заметно бровью повел, и готово: басурмане, счастью своему не веря, так на четвереньках

в стороны и разбежались.

– Ну гляди, хан басурманский, я с тебя слово взял, нарушишь – пеняй на себя!

Вскочил Кощей на коня, меня сзади посадил, плеткой свистнул – только нас и видели!

Отъехали мы далече, Кощей коня попридержал, ко мне обернулся:

– Да неужто, Василиса, тебя и на минуту без пригляду оставить нельзя?! Ты пошто ханыча ударила,

стражу подуськала? Оберег али меня проверяла?

Разобиделась я не на шутку, но виду не подала, отвечаю голоском елейным:

– О твоем шеломе, господин мой, заботилась!

Выждала минуточку, пока муж голову ломал без толку, да как рявкну:

– Чтоб не пришлось тебе в нем дырки под рога долбить! Пока вы там с ханом чаи гоняли, меня чуть

седьмой женой в запасной гарем не определили! А знаешь ли ты, супруг дражайший, что ханыч у

хана за спиной заговор против тебя готовил, половину войска ордынского к себе переманил?

Устоишь ли ты, шаман великий, без своей дружины супротив половины ханской орды?

Опустил Кощей голову, молчит виновато. Соскочила я с коня мужу назло и пошла пешочком к

терему. А у самой ноги дрожат, слезы на глазах выступили – поздновато я смекнула, что, кабы не

случай да сила Кощеева, доить мне сейчас кобылиц в шатре басурманском.

Не прошло и пяти минут – нагоняет Паша, к шагу моему подладился, трусит рядышком.

– Садись, – говорит Кощей, – пешком и за неделю не дойдешь. Пашка вровень с ветром скачет.

Утерла я слезы рукавом, носом шмыгнула. Подсадил меня Кощей на коня, едем, молчим, друг на

друга обижаемся, виниться же совестно. Без моей смекалки и его силы пропали бы мы оба, да и

Лукоморье заодно.

Вдруг снимает Кощей с мизинца перстенек, печатка золотая тонкой работы, мне дает:

– Накось, примерь, а то где это видано – обручальное кольцо на шее носить.

– Хоть бы спасибо сказал, – говорю, – а то побрякушку суешь, как холопке какой.

Зацепила я чем-то Кощея, вижу, – потемнел глазами, кольцо в кулаке зажал.

– Побрякушку эту еще бабка моя носила, матери передала, а от нее мне досталась. Какое еще

спасибо тебе надобно?

Паша гривой потряхивает, посмеивается:

– Ты, хожаин, на колени перед ней вштань, головой о камень поштушись, мошет, шмилоштивится…

– Ладно, – говорю, – давай свое кольцо. Я сегодня добрая.

Впору пришлось, как на меня ковали.Обжилась я у Кощея за месяц, пообвыкла – до чего хорошо замужем! Дома одной из тридцати была,

а тут одна-единственная, хозяйка полноправная – ни тебе сестриных наветов, ни батюшкиных

запретов. С Кощеем, кажись, поладила, – первым не заговаривает, но и от беседы не уклоняется, в

клетку сыграть не брезгует, Пашу вместе выезжаем, даже на охоту как-то взял, вепря громадного

затравили. А уж стряпуха не нарадуется – я девица молодая, здоровая, прожорливая: то яблочко мне,

то пирожок печеный; глядишь, и Кощей, на меня глядя, чего скушает. Опочивальню, правда, на ночь

исправно запирает и Василисушкой ни разу не назвал, все «царевна» да «Василиса». Обидно мне это,

а отчего – и сама не знаю. Иной раз и хотелось бы его словом ласковым приветить, да как глянет на

меня Кощей пристально – так тем словом и поперхнусь.

Сижу я как-то днем у окна, коса ниже подоконника свесилась, читаю книжку про страны заморские,

у мужа выпрошенную, яблочко наливное грызу. Жар-крыс на ставень открытый вскарабкался, на

солнце греется – разлегся поверх гребня, лапки по обе стороны свесил, только усы пышные

подрагивают. Ночи он в клетке коротает, мне заместо светца служит, поутру выпущу – удирать не

спешит, уж больно ему орехи да семечки по вкусу пришлись, знай подсыпай в блюдце. Я его

Егорушкой прозвала. Челядь вся по жаре кто на речку убежала, кто в покоях схоронилась, никого не

видать. Отворились ворота щелочкой, – заглядывает во двор старичок, косая сажень в плечах, нос

накладной, борода конопляная.

Пригляделась я внимательно – батюшки светы, да то Иван-царевич каликой перехожим прикинулся,

на одном плече котомка, на другом – венок погребальный, еловый с ромашками! Стал под окном и

давай кликать:

– Василиса! Я тебя от Кощея спасать пришел! Выходи из терема, к батюшке отвезу!

А мне выходить совсем не хочется – того гляди и впрямь отвезет!

– Шпашибо на добром шлове, – отвечаю, яблоко толком не прожевавши, – да только я Кощея боюсь,

у него конь шибче ветра, догонит и убьет обоих!

Призадумался Иван, маковку чешет – вижу, расхотелось ему меня спасать.

– Спустись хоть за гостинчиком батюшкиным, там и письмецо лежит! – И котомку приподымает.

– Неужто с батюшкой беда какая приключилась, что ты с венком? – беспокоюсь я.

—Все хорошо, Василисушка! – машет рукой Иван-царевич. – Венок царь-батюшка вместе с

котомкой передал, наказал «разбираться по ситуации»! – Да как заорет во всю глотку: – Вызнай, где

смерть Кощеева спрятана, а я после подойду!

Распахнулось окно нижнее, Кощей выглянул, ругается:

– Василиса, да спустись ты к этому дураку оглашенному, или пущай он к тебе подымется, а то я с

вашим тайным заговором никак заклятие дочесть не могу!

Бросил царевич котомку, бросил венок – и деру!

Переглянулись мы с Кощеем, да так со смеху и покатились.

Ну и пусть у меня муж не царевич, зато и не дурак!

Давненько на меня никто не покушался, опосля басурман притих враг неведомый – может, и впрямь

ханыч воду мутил, а как увидел, что Кощей жену-ведьму по себе сыскал, так и отступился? Муж в то

не верит, воевода ему поддакивает, а Прасковья Лукинишна на всякий случай соглашается – от греха

подальше. Вот и сижу я в тереме безвылазно али за Кощеем хожу как привязанная. Не сказать чтобы

плохо – с мужем моим не соскучишься: и пошутить может, и рассказать серьезное, интересное, а то

наколдует чего для дела либо мне на потеху, знай смотри да дивись. Никаких подруженек с ним не

надобно. Однако ж хотелось бы и на ярмарку выбраться, и к батюшке в терем съездить, на сестриц

поглядеть да сведать: как-то там Марфуша с Илюшей поживают?

Спустилась я в покой колдовской, а там Кощей опять какое-то зелье в котле развел, руками над ним

водит, разглядывает пристально. Я уж знаю, что в том котле страны дальние и ближние отражаются,

ежели Кощей над ним наклонится и поколдует малость. Мне, бесталанной, котел ничего не кажет, –

как-то попробовала вглядеться, а оттуда рука костлявая высунулась, пальцем когтистым погрозила и

снова занырнула. Можно еще яблочко по тарелочке покатать, оно любому показывает, да тут

привычка нужна, у меня рука быстро устает, а яблочко так и норовит с тарелочки свалиться.

Окромя меня, Кощей в тот покой никого не пущает, Прасковье Лукинишне даже порога переступить

не дает, – та все норовит пыль с черепов стереть, мышей сушеных на помойку снести, из ковшика с

зельем приворотным хлебнуть. Я же сижу на стуле тихонечко, ничего без спросу не трогаю, все

скляночки с порошками выучила, могу подать по надобности, вот Кощей меня и не гонит.

Заметил меня муж, от котла оторвался. Доволен чем-то, аж светится:

– Разгадал я, Василиса, давешнее заклятье, осталось только опробовать!

– Ой, – говорю, – только на мне не надо… Ты меня в прошлый раз как подбил сапоги-скороходы

примерить – до сих пор отдышаться не могу, еще хорошо, что двери и окна вперед запереть

сподобился, а то так бы и бегала невесть где…

Посмеялся Кощей моему испугу:

– Не бойся, тут дело иное, да и промашки быть не должно. Пойдем-кось в горницу гостей принимать

– скликал я на совет главных чародеев Лукоморских, расскажу им свою задумку, авось что и

выйдет… Хотела я его расспросить поподробнее, да только из покоя вышли – грянул гром, распалась крыша,

раскрылся потолок, влетел в терем сокол сизокрылый, ударился об пол и сделался добрый молодцем.

Шатается молодец как с перепою, изъясняется хулительно, а посреди лба высокого синяк растет-

вызревает. – Кощей, так тебя растак, у тебя же раньше здесь ковер шамаханский лежал!

Кощей только посмеивается:

– И тебе здравствуй, Финист Ясный Сокол! Подслеповат ты стал, ковра от мрамора узорчатого не

отличишь. Пробормотал что-то Финист, пальцами пощелкал – шишка на убыль пошла. Уже и сам смеется –

улыбка задорная, мальчишечья, кудри пепельные на плечи спадают.

– Я не один, за мной Ворон Воронович летит!

Ворон на ковер шамаханский не полагался – опустился осторожненько на пол, каркнул

приветственно и обернулся серьезным, статным мужчиной в годах, волос черный сединой на висках

взялся. – Утро доброе, Кощей да Финист! Серый Вольг еще не появлялся?

Накаркал Ворон, – распахнулись двери дубовые, против солнца и не видать, кто в них стоит – волк

али человек с глазами горящими, зелеными.

– Поздорову всем собравшимся, – низким голосом проговорил-прорычал запоздавший чародей,

перешагивая порог. Ухмылка как есть волчья, и волос не поймешь какой – издали серый, а

присмотреться – одна волосинка рыжая, одна черная, одна белая. – Ох и хороша же у тебя жена,

Кощей, не в пример прочим. А то, помню, третья твоя супруга мне еще долго по ночам снилась:

будто оседлала она меня, чисто коня ледащего, и сколько я по горам-долам ее ни носил, все скинуть

не мог, пока сам с кровати не свалился.

Хохочут чародеи, Кощей волей-неволей улыбается:

– Перекусить с дороги не хотите ли? Али сразу к делу перейдем?

– Мы, – отвечает Финист, – перед дорогой перекушанные, иным голодом томимы: растравил ты в нас

любопытство великое, давай похваляйся, что по сусекам своим библиотечным наскреб.

Кощею и самому не терпится.

– Идемте тогда за мной, а ты, Василиса, скажи Прасковье Лукинишне, что обед отменяется, пущай

сразу к ужину накрывает!

Заперлись чародеи в покое и беседуют вполголоса, только слыхать, как Финист иной раз воскликнет

с изумлением; «Вот те раз!.. Вот ужо не подумал бы!.. Эдак все складно выходит!»

И не подслушать толком – воевода, дабы челядь в соблазн не вводить, пристроился в светлице у окна

шелом свой парадный от ржи оттирать. Пока Прасковья Лукинишна углядела да крик подняла, – он

всю занавесь успел рыжим да черным испакостить.

Спросила я у воеводы про чародеев – не знает ли, что они там за совет держат, по какой нужде

собрались? Черномор только плачами пожал:

– Да они часто собираются, у всех по очереди, опытом колдовским обмениваются. В прошлый раз

Кощей к Финисту ездил, вернулся пьяный сверх меры, утром ничего вспомнить не мог, только воду

пил кадушками. Потом люди верные донесли, что кто-то на реке Смородине шесть мостов кряду

поставил, к избушке Бабы Яги ноги курьи приделал, мечом-кладенцом вековой лес положил, коня

среброгривого у царя Берендея спер и путника проезжего козленочком обернул. Мосты да ноги

убрали, козла расколдовали, а коня так и не нашли, пришлось деньгами в складчину отдавать.

Решили больше у Финиста не собираться, уж больно он потчевать горазд…

– А кто из чародеев самый могучий?

Воевода, чуть Прасковья Лукинишна отлучилась, на шелом поплевал – и цоп за занавесь – все одно

стирать. – Всех сильнее Кощей, ему любое чародейство подвластно. Ворон, Финист и Вольг по силе

примерно равные, да у каждого сила своя: Ворон больше со временем да премудростью книжной

дело имеет, Финисту ветер да огонь покорны, Вольг тьмой ночной да зверями лесными ведает.

У меня вопросы ровно горох сушеный из мешка худого посыпались:

– А Марья Моровна? В чем ее сила? Как она Кощея полонить сподобилась, ежели он ни одному

чародею Лукоморскому не уступит?

Покосился на меня воевода:

– И откуда ты что прознала, Василиса Премудрая?

Мне от воеводы таиться нужды нет, крутить да ворожеей прикидываться не стала:

– Прасковья Лукинишна рассказала.

– Вот уж, где язык не в меру ретивый… – качает головой Черномор Горыныч. – Ну да ладно, все

равно рано или поздно выведала бы, не от стряпухи, так от кого другого. Кощей про то вспоминать

не любит и нам заказал при тебе говорить, но коль уж прознала, доскажу: хитростью да обманом

Марья Моровна Кощея пленила, в гости зазвала, а там сонным зельем и подпоила. В честном бою

она против него не выстоит, да с нее станется в спину ударить. Чародейкой ее назвать язык не

поворачивается – ведьма треклятая, силу из смерти черпает. Прочих чародеев поодиночке шутя

раздавит, с двумя намается, троих же обойдет сторонкой.

– Что ж они всем скопом ее не изловят и к ответу не призовут? – подивилась я.

– Посидела бы сама так-то в темнице, в оковах железных…

– То-то и оно, что укрылась где-то Марья Моровна, сбежала от гнева чародейского, с той поры ни

слуху о ней, ни духу. Подозрительно сие зело, чародеи давно голову ломают, как бы это ее, злодейку,

сыскать да изловить, пока не удумала чего. Цепочки серебряные у них на шеях видела? То знаки

братства чародейского. Ежели кто из собратьев в беде великой окажется, на цепочке кровь

проступит. Они уж давно дружбу промеж собой водят, ан цепочки только в прошлом году вздели,

после того как Кощей в темницу угодил, – мало ли еще какая беда приключится.

Вижу я, что из воеводы ничего больше не вытянешь – сам толком не знает, зачем Кощей чародеев

вызвал. Припомнила я, что есть у меня письмецо заветное, батюшкино, велела Матрене котомку со двора

принесть. Она и венок заодно прихватила, в углу поставила. Ничего себе венок, веселенький такой. В

котомке пирожки да пряники домашние, – небось нянюшка собирала, знала, чем меня порадовать. Я

Матрену пряником угостила, сама же за письмецо скорей схватилась. Батюшка самолично писал, по

почерку корявому видать:

«Здравствуй, дочь моя любимая Василисушка! Жива ли ты (перечеркнуто)… Как тебе там живется-

поживается? Мы тебя иногда вспоминаем (перечеркнуто)… Думаем о тебе денно и нощно, скорбим

безмерно. Ежели чего напоследок (перечеркнуто)… Ежели чего душеньке захочется, отпиши мне, не

стесняйся, я пришлю. А у нас тут все хорошо, залу тронную почти починили, а то Илья Муромец ее

вдребезги разн… (перечеркнуто)… беспорядок в ней навел небольшой. Как уволок тебя упырь

прокля… (перечеркнуто)… Как ушли вы с мужем, Муромец совсем рехну… (перечеркнуто)…

Осерчал малость, схватил лавку и давай гвоздить направо-нале… (перечеркнуто)… и показал

силушку молодецкую, чем вогнал послов в страх велик… (перечеркнуто)… внушил послам

безмерное уважение к нашей державе, породившей столь могучего богатыря. Марфуша на него не

нарадуется, вот уж молодец так молодец, не то что твой доходя… (перечеркнуто)… Мужу привет

передавай. Сим остаюсь

Царь (перечеркнуто)… твой батюшка (перечеркнуто)… царь-батюшка».

И печать канцелярская в углу приложена. Ну, батюшка, ну, уважил-потешил, слов нет!

Затянулся совет чародейский. Солнце землю краешком погладило, а они все не выходят, за стол

накрытый не садятся. Стряпуха не утерпела, постучалась:

– Костюшенька, я тебе супчика куриного принесла, отведай, касатик! Дела делами, а желудок-то

пошто голодом морить, он у тебя и так слабый…

Из-за двери как захохочут на три голоса, а Кощей как выскочит, как гаркнет с досады:

– Ты что это, карга старая, меня перед коллегами срамишь?! Я тебя сейчас саму курицей оберну и в

щах съем!

– Принести тебе щей, Костюшенька? – засуетилась бабка. – Сейчас сбегаю разогрею…

Кощей дверью хлопнул – у Прасковьи Лукинишны миска на подносе так и подскочила, плеснула

супчиком. А запах-то от кушаний в щелку проскользнуть успел, перебил чародеям настроение рабочее, из

покоя выманил.

Расстаралась стряпуха – стол от яств так и ломится, в центре лебедь печеный яблочко в клюве

держит, в бутыли обомшелой вино столетнее, янтарное, играет.

У Финиста слюнки потекли.

– Люблю я к Кощею в гости ходить! В кои-то веки попотчуюсь всласть, а то мою скатерть-

самобранку моль побила, и как раз то место, где при развороте водка являться должна, вот горе-то!

Ворон бровь седеющую поднял, на меня с хитринкой глянул:

– Что водка, вот ежели мне Василиса из своих рук чарку уксуса поднесет, слаще меда покажется!

Вольг его локтем подталкивает:

– Ты на чужих жен поменьше засматривайся, старый пень, а то как бы в Кощеевой руке мед уксусом

не обернулся!

«Да, – думаю, – с такими шутниками без привычки за стол садиться боязно, – так-от подтрунивая,

засмущают до смерти». Притулилась тихонечко рядом с мужем – он, знаю, в обиду не даст.

Чародеи вино столетнее по чашам разлили, за хозяина да хозяйку подняли, как обычай того велит.

Финист чашу осушил – пуще прежнего развеселился, мужу моему подмигивает:

– А знаешь ли ты, Кощей, что опосля седьмой свадьбы, да еще на Василисе-красе, прошел в народе

слух, будто сила твоя – в яйцах?!

Я пирожок жевала – поперхнулась. Прасковья Лукинишна меня по спине хлопает, Финиста бранит:

– Да как у тебя, окаянного, язык повернулся – таку непотребщину при дитятке безвинном ляпнуть!

Не слушай его, Василисушка, он охальник известный, при нем и покойник в гробу покраснеет да сам

крышкой накроется!

Вольг да Ворон хохочут безудержно, Кощей сквозь смех друга журит:

– Ты, Финист, завсегда найдешь чем нас потешить, за столом тем паче…

– Я-то тут при чем? – оправдывается Финист, а у самого глаза хитрющие! – Народ придумал, с

народа и спрашивай! Наш народ на выдумки горазд, вон давеча купец заморский на привозе шапкой-

невидимкой торговал, таку цену непомерную заломил, что простой люд три дня приценивался и

отходил, покуда нужный богатей не сыскался, поп тутошний. Купил шапку, надел – и прямиком в

женскую баню! А она там от пара возьми да отсырей – известное дело, механизм тонкий,

забарахлила… От-то визгу было!

Прасковья Лукинишна ему скорей ребрышек бараньих на тарелку кладет:

– Накось, погрызи, коль свой язык без костей!

Откушали чародеи, потолковали о пустячном, по три чарки вина выпили и давай куда-то собираться.

А на дворе уж ночь глухая, звезды зажглись, месяц рожки выпростал.

– Ну, Василиса, пожелай своему мужу удачи, да и нам заодно, – говорит Ворон, первым из-за стола

вставая. – Она нам сегодня дюже понадобится, – придумал Кощей, как Марью Моровну сыскать,

только для того цельную ночь всем вместе колдовать надобно, а наутро первый луч солнечный нам

ее логово последнее и укажет.

Прасковья Лукинишна тут же запричитала:

– Куда ты, Костюша, пойдешь на ночь глядя, там уже роса взялась, не ровен час, ноги замочишь!

– Небось не сахарный, не растают ноги-то, – сквозь зубы цедит Кощей. – Ты лучше за Василисой

приглядывай, займи ее чем на кухне, чтобы при тебе была. А тебя, Черномор, пуще того прошу – не

спи ночь, покарауль у дверей недреманно. Чует мое сердце – прознал душегубец, что этой ночью вся

колдовская сила при мне будет, попробует самолично в терем взойти.

Черномор нахмурился, кулаком стиснутым себя в грудь широкую ударил – только звон от кольчуги

пошел. – Муха не пролетит!

Кощею от того не легче.

– Ты, на мух отвлекаясь, бирюка не пропусти! Не тебе, Вольг, в обиду сказано…

– Да какие там обиды! – усмехается чародей. – Моя слава вперед меня бежит, да и за коня

среброгривого, берендейского, по-хорошему мне бы одному надо было ответ держать…

Ой, чую, что-то тут неладно!

– Погоди, неужто от колдовства вашего в обереге сила иссякнет?

Повинился муж:

– Не иссякнет, а отозвал я ее временно, до первых петухов; кто его знает, как там у нас дело

обернется, – каждая крупица сгодится.

Гляжу, и впрямь череп светиться перестал, камень как камень.

– Да может, его и нет давно, того ворога, – пробует Кощей меня утешить, а у самого такой вид,

словно перед гробом венки несет, – за месяц ни разу не объявился.

– Ага, – говорю, – помер своей смертью, не дождался, сердешный, когда же его наконец изловят да

вразумят! Что ж ты тогда воеводе спать заказал, меня на кухню гонишь, вареники свои любимые на

поругание отдаешь?

Кощей отговаривается нескладно:

– То на всякий случай, для общего спокойствия…

Вот ужо утешил! Бросила я в сердцах:

– Как бы ваше спокойствие моим упокойствием не обернулось!

Сошлись мы с Кощеем нос к носу: я на цыпочки встала, он голову опустил, подбоченились оба, руки

в боки, чисто петухи бойцовые, – сцена семейная, челяди да гостям на потеху.

– Что ж, удачи тебе, муженек, – не Марью Моровну, так хоть жену схоронишь: мелочь, а приятно!

– Ты, женушка, сама кого угодно с этого света сживешь и на том покою не дашь!

– Тебе-от покой дороже жены!

– Потому как жена непомерно дешева!

– Промежду прочим, три пуда золотом!

– Отпиши батюшке, – я вдвое приплачу, ежели он тебя назад заберет!

– Ой-ой-ой, смотри не поистраться, на восьмую жену казны не хватит!

Тут Кощей как заорет дурным голосом:

– Хорошо, будь по-твоему! Никуда я не пойду, останусь тебя стеречь, пущай Марья Моровна и

дальше по селам детей крадет, кровушку из них цедит на потребу чародейскую, черный мор на

царства-государства напускает, ежели что не по ней!

Сел на пол и давай сапоги стаскивать.

Стыдно мне стало, – в самом деле, кто меня в тереме-то тронет, при челяди, под охраной

воеводиной? Ставни-двери запереть изнутри, и пущай там себе ворог неведомый вокруг частокола

рыщет несолоно хлебавши.

– Ладно, иди колдуй, перебьюсь как-нибудь…

А Кощей так просто охолонуть не может, сапог не бросает:

– Нет уж, будь по-твоему, останусь в тереме, псом у ног твоих лягу, лишь бы ты, счастье мое, за

жизнь свою драгоценную не тревожилась!

Кабы другим тоном сказал – иного признания и не надобно, а так – курам на смех, мне на

усовещивание. Чародеи с ноги на ногу переминаются, на меня глядят с укоризною, – только-только

выходить изготовились, а тут такая оказия: жена мужа на великий подвиг отпущать не желает, одна

оставаться боится. И Кощею уже обратного хода нет, словом себя связал, что делать?!

Уж и не знаю, что на меня нашло – присела рядом с мужем да возьми и поцелуй его легонько в щеку,

с той стороны, где ямочка на улыбку отзывается.

– Иди, – говорю, – удачи тебе!

Кощей так сапог и выронил. А я сама перепугалась – ойкнула, румянец в щеки кинулся, подорвалась

с колен и бегом вверх по лесенке, лишь бы не видеть, как муж на меня смотрит.

И Финист языкатый вслед, со смешком:

– Вот уж точно, милые бранятся – только тешатся!

Ворон на него цыкнул, а Вольг еще и затрещину отвесил – для пущей важности. Я же за угол

завернула и стою, отдышаться никак не могу, сама себе дивлюсь – эк меня угораздило! Прощай

теперь прогулки совместные, покой чародейский, басни дивные: муж-от меня и так едва терпел,

теперь, поди, и вовсе видеть не захочет…

А внизу, слыхать, Кощей сапоги заново натянул, с воеводой да Прасковьей Лукинишной простился.

Пашка у крыльца копытом бьет, Вольга учуяв.

– Эх, Кощей, и завидую же я тебе! – в шутку сетует неугомонный Финист. – Кабы меня такая жена

любила-миловала, я бы жизнь за то отдал, не задумавшись.

А Кощей в ответ возьми да и молви тихим горьким голосом:

– Я тоже. Только седой да криворукий ей без надобности…

И все – хлопнула дверь, ушли чародеи.

А я так и стою столб столбом, руку к сердцу прижала. Да что же это он такое говорит?! За весь

медовый месяц ни разу не приголубил, а теперь – без надобности! Куда ж он сам смотрел?! Ну я-то,

понятное дело, себе даже думать о любви заказала – муж-от мне не чета, чародей великий, всякого в

жизни перевидал, за ратным делом да колдовством ему не до женщин, а ну как засмеет? Неужто и

ему краса моя неписаная уста замкнула, негодящим себя посчитал?

Покликала меня Прасковья Лукинишна на кухню, кисельком вишневым поманила, да я усталью

отговорилась и у себя в покое заперлась.

Не могу спать, мечусь по опочивальне – и сладко мне, и страшно. Придет – что я ему скажу?! «Ой ты

гой еси, друг любезный, бери меня за руки белые, лобзай в уста сахарные, будем жить-поживать и

добра наживать»? Такое только в сказках проходит! Да он на меня как на умалишенную глянет, не то

что в опочивальне – за воротами терема замкнется!

Егорушка из клетки глядит сочувственно, усами шевелит. Изловчился как-то мое вышивание, едва

законченное, в клетку затянуть, лежит барином на всем Лукоморье вместе с птицами, рыбами да

солнцем мохнатым, в тереме батюшкином дырку для обзору прогрызть успел. Пусть его, не тем

голова занята…

А если не придет? А вдруг они там с Моровной не на жизнь, а на смерть схватились? Коль проведала

чародейка, что жизни ей до рассвета осталось. Да первой удар и нанесла? Может, я уже час как

вдова, впору венок батюшкин черной лентой перевивать – «От безутешной вдовы Василисы и ее

родственников»? Ой, страсти-то какие! Хоть бы пришел скорей, черт с ней, с любовью, лишь бы все

там у них обошлось…

Забылась я наконец сном тревожным, часу не прошло – будят. Я как почуяла что неладное, мигом с

постели сорвалась, запор откинула. Стоит на пороге воевода во всеоружии, лица на нем нет, глаза

неживые. – Вставай, Василиса, беда великая приключилась! Идет на нас орда басурманская, слова не

сдержавши! Тут уж не до чародейства, Кощей в дружину поскакал, а меня за тобой отправил, велел

привезти к нему сей же час!

Я расспрашивать долго не стала, только сапожки натянула – и за воеводой. Пробежали мы через

двор, Черномор засов отодвинул, выскочила я за ворота, а они за спиной как хлопнут! Осталась я

одна-одинешенька в чистом поле, ни Кощея, ни дружины, ни орды, хоть бы собака какая голос

подала – тишина как на погосте, едва-едва светать зачало! Только и услышала, как воевода ворота

запер и к терему неспешно пошел, во весь рот зевая. Закралось тут в меня подозрение великое, кричу

ему вослед:

– Эй, Черномор Горыныч, да ты никак со мной шутки шутить вздумал?! Отвори ворота, змей!

Слышится мне в ответ голос женский, медовый:

– Не кричи, Василисушка, только горло зазря натрудишь. Зачарованный он, не слышит тебя, а после

ничего и не вспомнит.

Обернулась я скоренько – стоит у меня за спиной женщина незнакомая, в облачении богатырском,

пуд железа вместе с мечом на себя нацепила, не меньше. Прямо сказать, с ее статью мужика только в

темнице и удержишь: волос стриженый, нос длинный, зубы кривые, нижняя губа короткая, верхняя

оттопыренная, на ней ус редкий, черный. Кольчуга как на доске плоской висит. Спрашивает меня:

– Ну что, Василиса Премудрая, Прекраснейшая из царевен Лукоморских, жена Кощеева, знаешь, кто

перед тобой?

– Раньше я только гадала, прекраснейшая али нет, – отвечаю, – а как на тебя посмотрела, точно

уверилась! Ты, видать, Баба Яга?

Скривилась богатырка, точно уксуса хлебнула:

– И кто тебя только Премудрой прозвал! Марья Моровна я, чародейка могучая!

– Ой, – говорю, – извини, обозналась! А Баба Яга тебе точно не родственница?

– Ты мне зубы не заговаривай, – злится чародейка, – лучше от забора отойди, чтобы пятна на нем

мокрого не оставить! Прочих жен я чужими руками изничтожила, оружием человеческим, чтобы

подозрение на меня не пало. А нынче уж все едино, – как узнает Кощей, что я цельный год под

видом купчихи вдовой неподалеку от его терема жила, мигом догадается, кто его жен порешил. Да

поздно будет – к первому лучу солнца меня и след простынет.

Представила я пятно с косой на заборе – перетрусила, да виду не подала:

– И за что же нам, женам Кощеевым, такая немилость? Никак чародейке могучей мир с басурманами

костью в горле встал?

Смеется Марья Моровна:

– Мне до басурман дела нет, как заполучу я силу Кощееву, они ко мне сами на коленях приползут!

Узнала я из книги колдовской, как ту силу на себя перетянуть, надобно только, чтобы он сам отдать

ее мне захотел. Уж как я его, в гости залучивши, ни уговаривала – и плетью, и железом каленым, –

так хозяйку и не уважил… Вдругорядь-то уж я не сплошаю, придумаю чего поубедительнее!

Я и бровью не повела:

– Таких хозяев хлебосольных и в ответ попотчевать не грех, да рук марать не хочется; уходи-ка ты

отсюда подобру-поздорову, пока мой муж не вернулся, он ужо тебе сполна за ласку отплатит!

– Ишь ты, наглая какая! – дивится Марья Моровна. – Да я тебя, Василиса Преглупая, на одну ладонь

положу, другой прихлопну – мокренько станет!

– Смотри, – говорю, – как бы у самой штаны не отсырели, Марья Мордовна!

Марья Моровна зубами скрежещет, кулаки сжимает – впору камню водой истечь.

– Ну все, разозлила ты меня, Василиса, теперь…

А мне уж все едино, помирать – так с бранью.

– Как будто ты раньше шибко добрая была!

– Не перебивай, – орет богатырка тонким голосом, – когда с тобой враг разговаривать изволит,

может, он что важное напоследок сказать хочет! Кабы я прежде знала, что Кощей таку стерву в жены

взял, погодила бы тебя губить, ты бы Кощея скорее меня уморила!

Дай, думаю, и впрямь послушаю, заодно и время потяну, а там, глядишь, и муж подоспеет.

– Не губи ты меня, чародейка могучая, смени гнев на милость! Неужто ты, Кощею досадить

надумавши, вдовить его повадилась? Тем Кощея не проймешь – ему от жен одна морока, слезинки не

уронит, еще и спасибо тебе скажет, избавительнице!

– Вдругорядь не угадала! – шипит ведьма сквозь зубы стиснутые. – Кабы я Кощею только досадить

хотела, уж сыскала бы, чем его пронять! Давно я за его силой охочусь, да все без толку, ровно

везение Кощеево меня под руку толкает, очи застит. Открыла я тогда книгу свою колдовскую,

спросила, как везение в нем истребить, да и вычитала, что не смогу одолеть Кощея прежде его

жены… Что ты смеешься, бестолковая?

– Да вот подумала: ежели в книгу твою описка вкралась, ведь вся работа насмарку! Экая незадача!

– Что ты в чародействе понимаешь, девка скудоумная! – рычит Марья Моровна, ногой притопывая. –

В моей книге не страницы – кожа человеческая, по ним не чернилами – кровью писано, и кровь та

ровно в живом теле под кожей переливается, на каждый вопрос свой ответ слагает, кривды не кажет!

Приуныла я для виду:

– Куда уж мне до тебя, волос длинный, да ум короткий… Никак в толк не возьму, эк ловко ты с

воеводой управилась, я-от думала – чары только глаза в глаза передаются?

Лестно Марье Моровне такое слышать, сделала милость, разъяснила:

– Мне на него глядеть нужды нет. Как пошел воевода с дружиной да чародеями меня воевать, за

друга-хозяина мстить, Кощей им есть-пить в моем тереме заказал строго-настрого, а воевода не

утерпел – вишенку с ветки над крылечком сорвал да вместе с косточкой и проглотил. С той поры под

власть мою попал, исправно службу несет, о планах Кощеевых докладывает, царевен за ворота

выводит… Поутру только диву дается, отчего кинжал булатный затупился, меч в рже-руде

измазался?! Пожалела я воеводу, вины ему не отмерила – где ж тут против вишни устоять? Скорей бы уже кочета

клич кинули, солнышко разбудили, не век же мне ведьму разговором занимать!

Марья Моровна тоже не лыком шита – смекнула, куда я клоню:

– Зря ты, Василиса, на восход посматриваешь, к солнышку примериваешься – ему еще полчаса за

краем света отмерено, подмоги тебе ждать неоткуда, Кощей ни сном ни духом не…

Осеклась чародейка, под ноги себе глядит, глазам не верит, – дрожит земля меленько, в коленках

отдается. У меня от сердца отлегло, легко-легко стало – Пашкину поступь ни с чем не спутаешь,

козлом скачет. Траву ветром качнуть не успело – конь златогривый вперед него домчал.

Осадил Кощей Пашку, на землю спрыгнул:

– Как чуял, что тут без меня не обойдется! Вот мы и свиделись, ведьма!

Отшатнулась Марья Моровна, ровно привидение увидела:

– Кой черт тебя принес, Кощей? Мы тут с Василисой о своем, о женском толковали, тебя не звали!

– Ага, – говорю, – судили-рядили: по забору меня размазать али по ветру пустить!

Сама же на мужа гляжу радостно – и на шею броситься охота, и отвлечь боюсь.

– Вижу, вовремя я на ваш девичник поспел, дело мало не законченное на друзей оставил, – пообещал

им, что мигом обернусь, да, кажись, задержаться придется… – говорит Кощей в раздумье недобром.

– Твоя правда! – щелкает ведьма зубами кривыми. – На сей раз единым годом не отделаешься;

загостишься надолго!

Вздрогнул Кощей едва приметно, слова ответные подрастерял, зато я не сплошала:

– Погоди, Марья Моровна, не хвались, прежде за дело примись! Не уловивши бела лебедя, да

кушаешь, не подстреливши ясно сокола – рано перья щипать, не узнавши добра молодца – нечего

срамить его! Пришел он не сказки тебе рассказывать и не твои слушать, пришел насмерть биться, от

тебя, проклятой, добрых людей избавить!

Чародеи на меня в один голос:

– Да помолчи ты хоть одну минуточку, Василиса!!!

Прикусила я язык обиженно. Слыхать стало, как в тереме воевода недреманный храпит.

А чародеи биться – силой мериться не торопятся: и Моровна, как ни хвалилась, Кощею не рада, и

Кощей ее хватать стережется. Стоят друг против друга, выжидают чего-то. И я между ними, как

кость посередь псарни.

Тут Пашка эдак мрачно-мрачно:

– Ты бы, хозяйка, лучше отошла в стороночку, не заминала…

А Моровна:

– Стой, где стоишь, ежели жизнь дорога!

Как-то уж больно неуютно мне стало… оглянулась на мужа, а он чисто лук натянутый – весь

напрягся, а с места не двинется.

– Ежели ты, змея подколодная, мою жену хоть перстом тронешь, от тебя единый перст и останется!

Василиса, сей же час иди в терем!

Смекнула чародейка, что муж за меня пуще себя радеет, зашибить ненароком боится, у ней же я

заместо щита надежного. Заулыбалась, постылая:

– А зачем мне ее трогать? Глазом стрельну – пойдут клочки по закоулочкам… Так что лучше не зли

меня, Василисушка, стой смирненько…

– Так мне стоять аль идти? – спрашиваю с досадой. – Зябко тут, дозвольте хоть за платком сбегать, –

я живо обернусь, без меня не начинайте!

Оскалилась недобро Марья Моровна:

– Зазябла, говоришь? Так я тебя уважу, согрею!

Опустила руку, комок земли сухой ей прямо в ладонь скакнул. Подкинула ведьма комок,

примерилась, на Кощея хитро поглядывает, да как метнет тот комок мне в лоб – только пылью в

воздухе прыснуло. И уж не землица – летит на меня мгла черная, а в ней черепа зубьями скрежещут,

нетопыри крыльями трепещут – сама смерть глаз мертвый кажет.

Ан Кощей сноровистей оказался, упредил: истаяла я дымком сизым, зайкой серой к земле припала,

ушами без привычки застригла.

Пролетела мгла мимо, да Кощея и окутала, даже руки для заклятия вскинуть не поспел, снопом

подкошенным на сыру землю повалился.

А Марье Моровне того только и надобно, не про меня она силой колдовской разбрасывалась, в

Кощея и метила – как знала, лиходейка, что он на мою защиту встанет, о себе не подумавши. Не

убить – пленить хотела, дух на время отшибить, чтобы рукой-ногой шевельнуть не мог.

Обрадовалась – мочи нет на нее смотреть, только что в ладоши не плещет, треклятая.

Кощей едва-едва на локотке приподнялся, хрипит чуть слышно:

– Беги, Василиса…

А куда бежать-то? Родного мужа лютой ведьме на растерзание бросить? Не на таковскую напали!

Цопнула меня ведьма за уши, подняла и ну хохотать по-злодейски, раскатисто:

– Вот ты мне и попалась, зайка белохвостая! Да ты за спину не поглядывай, твой Кощей тебя не

защитит, а коль попытается – умрет на месте, последнюю силу истратив. Ладно-то как вышло: и с

тобой покончу, и Кощея полоню, а там и до прочих чародеев черед дойдет – Ворона живьем

ощиплю, шкуру Вольгову постелю в опочивальне, а из Финиста набью чучело и в горнице для красы

поставлю!

Пашка подсказывает:

– Ты еще косу у Василисы отрежь да в волосья воткни, а то своих недобор!

Обернулась чародейка к коню, не в меру болтливому. Пашка уши прижал, попятился испуганно, да

куда там: Марья Моровна дунула, плюнула, и готово – заместо коня идол каменный в поле высится.

Ведьма идола по носу легонько щелкнула – он и развалился на мелкие кусочки. Охнула я беззвучно,

лапки поджала, а Марья Моровна пуще прежнего веселится:

– Нешто в сметане тебя, Василиса, утушить? Давненько я зайчатинкой не лакомилась, да и воротник

меховой на платье поизносился. А впрочем, поживи еще чуток, сослужи мне службу последнюю!

И как бросит меня оземь, да с вывертом – трижды небо в глазах мелькнуло, пока к земле хребтом не

приложилась. Гляжу – коса сызнова при мне, руки-ноги на месте, только уши дюже ноют. Достает

ведьма из рукава кольчужного цепь каленую, гремучую:

– Иди, Василиса, скуй эту падаль по рукам и ногам, а то мне мараться несподручно!

И давай меня глазами чаровать. То вытаращит, то на нос сведет. А с меня как с гуся вода:

сызмальства такие чары не липнут. Хотела я ее на смех выставить, да вовремя одумалась: округлила

глаза невидяще, как воевода зачарованный, подошла близенько, будто цепь подобрать, да как двину

без упреждения в Марьин ясный глаз кулачком с печаткой дареной:

– Вот тебе, злодейка, за Кощея и жен его погубленных!

Не удержалась Марья на ногах, повалилась на землю, я сверху вскочила, и давай друг дружку

царапать-щипать, за волосья драть, да с визгом, с руганью похабной, ну точь-в-точь чернавки, из-за

молодца пригожего сцепившиеся! Марья мне в глаз плюнуть исхитрилась, а я ее за нос укусила. Грех

было не укусить – длинный он у нее, противный, так на зуб и просится.

Наконец вспомнила Марья, что она богатырка все-таки, а не баба склочная, отшвырнула меня, как

котенка, поднялась, отсутствие грудей от земли налипшей отряхивает. Глаз синевой затек, на носу

зубы мои веночком пропечатались.

– Ну, Василиса, я тебе это припомню! Сей же час предала бы тебя смерти лютой, да не время – нам с

тобой еще Кощея уговаривать предстоит, авось при тебе скупиться не станет…

Мне-от так просто не подняться – пробили землю коренья цепкие да крепкие, оплели меня намертво,

перстом не шевельнуть. Скосила глаз на Моровну: ведьма цепь подобрала и к Кощею с опаской

подступает, чисто ворона к лисе издохшей. Ногой потыкала, – нет, не шевелится, лицом в землю

уткнулся, левая рука под грудь завернулась. Покрутилась ведьма вокруг – толку не будет, надо

переворачивать, руку добывать. Только нагнулась – чародей как развернется, хвать ее за шиворот!

Перепугалась ведьма до смерти, хоть и разумеет, что не удержать ее Кощею, – самому бы

удержаться. – Дурак! – шипит Марья Моровна, пальцы разомкнуть пытаясь. – Тебе сил только-только на жизнь

осталось, смотри не поистраться!

– А мне, – говорит Кощей чуть слышно, – терять нечего, дай-кось тебя с собой прихвачу, на том

свете вместе ответ держать будем!

И вторую руку ей на лоб наложил – меж пальцев алым высветилось.

Вскричала тут Марья Моровна страшным голосом, да и рассыпалась нетопырями визгливыми. Те так

в стороны и прыснули, наутек кинулись, ан не тут-то было, – проклюнулось ясно солнышко, край

неба вызолотило, лучом землю приласкало, нетопырей пожгло, в серый прах обратило. Сей же час

спали с меня путы колдовские, под землю от солнца попрятались, а по первому лучу, как по нитке

путеводной, летят ворон да сокол, за ними понизу серый волк рыщет, на выручку брату названому

торопятся, а с цепочек серебряных так кровь на землю и каплет…

Только нет мне дела до Моровны, нет дела до чародеев, даже про Пашку рассыпанного вмиг

позабыла. Лежит мой Кощей на траве-мураве, не шевелится, только кровь изо рта по щеке ручейком

темным струится.

Пала я перед ним на колени, охватила обеими руками, словно от смерти, в изголовье стоящей,

заслонить надумала.

Приоткрыл Кощей глаза, глянул на меня в последний раз, шепнул беззвучно:

– Василисушка…

Поздно мне лаской ответить захотелось, закрылись глаза любимые. Прибежали тут чародеи,

оттолкнули меня, Кощея бездыханного на руки подхватили да в терем спешно понесли, а я на траве

сидеть осталась, горе свое безмерное в голос выплакивать.

Не хуже, чем у Марфуши, получалось…

Да что ему станется, бессмертному?

– Ты, – говорю, – муж любимый, меня так больше не пугай. Не ровен час, поседею пуще тебя.

Смеется Кощей:

– Ты мне и седая люба будешь…

Ну что с него возьмешь, окромя супружеского долга?

Тут Прасковья Лукинишна нас из опочивальни выстукивает:

– Подымайтесь, деточки, скоро уж гости съезжаться начнут, привечать надобно!

А ведь и правда, как это мы запамятовали – праздник у нас сегодня великий, пир за упокой души

Марьи Моровны, чтоб ей на том свете икалось! Приглашения еще месяц назад разосланы, чтобы все

поспели доехать, Прасковья Лукинишна с третьего дня от печи не отходит, разносолы выдумывает.

Егорушку два раза за хвост из кринки со сметаной вытаскивала, Ваське-лентяю под нос совала в

назидание. Кот жар-крыса оближет лениво, да так с ним в обнимку и засыпает.

Спускаемся мы с Кощеем по лестнице, спор давешний продолжаем – сколько времени минуло, а так

на правого-виноватого и не рассчитались.

– Это кто ж кого больше напугал, – сама-то с ведьмой врукопашную схватилась, едва нос не

отгрызла! – Я тебя обороняла, а ты меня на смех выставляешь!

– Ишь ты, а я-то, грешным делом, думал, что это я тебя оборонял, а ты под ногами путалась…

– Кабы дома остался, оборонил бы, а так едва сам не помер!

– Кабы я дома остался, Моровна из своего логова не вылезла бы! Я-то втайне на нее и думал, не знал

только, зачем ей жены мои сдались, решил ловушку устроить – с заклятьем Финист и один бы

управился, солнце по его части, нашли бы ведьму в любом случае. Я уж давно проведал, что стены

терема ушами обзавелись, да не знал чьими. Не след было Марье Моровне на слова воеводины

полагаться; сказал Ворон при нем, что мы логово ее сыскать надумали, а не ее саму, она и поверила.

Нет бы спрятаться – решила: коль из дома обжитого уйду, они меня и не сыщут. А за оберег ты на

меня зря серчала, – не вычерпал я его, а переделал, над твоими словами о скрытом вороге

призадумавшись, как ты за ворота вышла, он меня и оповестил. Хоть и стращал я челядь перед

уходом, Марья Моровна в терем ни за что бы не пошла, он от нее и без оберега заговорен накрепко.

А иного злодея воевода бы через порог не пустил – оберег тем паче не надобен.

…Больше всех воевода убивался. Как узнал он, кто жен Кощеевых за ворота сманивал и жизни

лишал, так колени у него и подкосились, на пол рухнул, за голову схватившись – все разом

вспомнил. – Ох и натворил я бед великих! Да как же мне теперь по земле ходить, людям в глаза смотреть?! Вот

тебе, Кощей, мой меч, заруби меня, распроклятого!

Взял Кощей меч и за спину спрятал, потому как видит – друг его в таком состоянии, что не отбери –

сам себя порешит.

– Полно тебе, Черномор, убиваться, не твоя в том вина, забудь, как сон дурной! Черт с ними, с

женами, зато теперь у меня Василисушка моя есть…

Заулыбались мы друг другу, а воевода свое гнет:

– Не утешай, меня, Кощей, кругом я виноват: и в саду Марьи Моровны тебя ослушался, и Василису

на верную погибель из терема вывел, и ты из-за меня едва жизни не лишился, кому я теперь нужен –

прежней веры мне все равно не будет… Лучше запри меня в темнице на веки вечные и самое имя

мое забудь…

Пришлось Кощею напомнить, что темниц к терему не прилагается, разве что погреба.

Тут стряпуха забеспокоилась:

– Не пускай его, Костюша, в погреба, ить там же на притолоках колбасы да окорока копченые

поразвешаны, к зиме припасены, – все как есть изгрызет, окаянный!

Нам смех, а воевода все не унимается – надумал в скит уйти: бороды не брить, ногтей не стричь,

корой дубовой питаться, рубище носить. Плеть колдовскую у Кощея отнять попытался – мол, для

бичевания ежеутреннего во искупление деяний злодейских.

Сжалился Кощей, придумал, чем воеводу безутешного занять.

– Иди, – говорит, – склей мне Пашку во искупление. А я водицы живой да мертвой у Бабы Яги

попрошу; только бы не проговориться для чего, а то не даст, карга злопамятная!

Три недели воевода камни собирал да клеил, составил-таки коня за вычетом хвоста и гривы – видать,

волос конский песком мелким рассыпался. Пашка потом цельный месяц на конюшне сидел

безвылазно, от кобылиц знакомых таился, воеводу бракоделом обзывал, пока заново не оброс…

– Воевода твой, – говорю, – такое же горе луковое, как и ты сам! И пошто я с вами связалась,

непутевыми… Надоело Кощею со мной спорить, подхватил нежданно на руки, да так по лестнице и сомчал под

смех веселый.

Не погуляли мы толком на пиру нашем свадебном, зато уж этот удался на славу! Послетались-

посбегались чародеи, посъезжались царевичи-королевичи заморские – хоть и отказала я им в свое

время, против угощения дармового не устояли, ни один делами да нездоровьем не отговорился.

Батюшка опять-таки послов чужеземных приволок – пущай знают, каков у царя Лукоморского зять,

заодно и на пропитании ихнем казна сэкономит. Прибыли сестрицы все до единой, кто с мужьями,

кто с подружками. Марфуше замужество впрок пошло – еще больше раздобрела, разрумянилась, все

на Муромца покрикивает: подай то, подай это, вина не пей, руками не ешь, пальцы жирные о соседа

не вытирай. А уж друзей-знакомых да родственников дальних, впервые виданных, набежало – не

счесть, пришлось столы из терема выносить, в чистом поле ставить.

Последней Баба Яга заявилась, сперва все ворчала да хмурилась, помелом на чародеев замахивалась,

коня да ноги избяные припоминала, а как Кощей ее на почетное место усадил, в первую очередь

медом обнес – подобрела, «сахарным» обозвала, клубок какой-то самокатный подарила. Кощей на

радостях ее в обе щеки расцеловать сподобился – давно, видать, точил зуб на сию диковину.

Пир-от мы во избавление от Марьи Моровны закатили, ан гости к середине застолья изрядно медов

нахлебались и давай «горько!» кричать. Пришлось сластить, а они, окаянные, еще вслух считают!

Вечер небо златом выкрасил, тучи багрянцем заткал – дружине прискучило в поле стоять, а за ней и

орда подтянулась, устроили перед теремом бой шуточный, бока друг другу намяли да тут же добрым

пирком и отметили. Батюшке моему кто-то гусли-самогуды подсунул, гости в пляс пошли, даже Баба

Яга костяная нога вокруг Муромца козой заскакала, под локоток его подхвативши.

До утра веселье не затихало, а с утра – продолжилось.

Тут и сказочке конец, а кто читал – молодец.

КОМУ В НАВЬЕМ ЦАРСТВЕ ЖИТЬ ХОРОШО

Вешним утром, ранним солнышком выехал я из терема батюшкиного; матушка сонная проводить

вышла, котомку в дорогу дальнюю собрала, платочком на прощание помахала. Налево махнула –

озеро в чистом поле стало, направо – лебеди по нем поплыли, еще раз налево – вороны полетели,

каркают отвратно, направо – из сырой земли какой-то богатырь расти начал, шелом с купол

теремной. Спешился я поскорее, отнял у матушки платочек чародейский, пока, чего доброго, рек

огненных либо лесов дремучих не намахала, давай поле в порядок приводить.

– Извини, Семушка… – зевает матушка, на ветру утреннем ежась, – снова я платочками с батюшкой

твоим попуталась…

– Ничего, матушка, ерунда, – пыхчу я, а с самого пот градом: упрямый богатырь попался, так и

норовит землю разломать и на волю выбраться, глазом налитым недобро ведет. – Вороной больше,

вороной меньше… а платочек я и сам взять собирался, да забыл… чтоб тебя, окаянного!

Запихал я богатыря под землю, пот утер. Руки в озере ополоснул, оно и истаяло, травой взялось,

лебеди же былинками обернулись. Вороны так и разлетелись, не собрать.

– Бывай, матушка, не поминай лихом!

– Возвращайся поскорей, дитятко!

Хорошая у меня матушка – ни тебе слез, ни причитаний, ни уговоров-отговоров: благословила

наскоро, в щеку походя лобызнула и в терем досыпать вернулась. Понимает, что доброго молодца

навеки под крылышком не удержишь, пущай с малолетства к подвигам привыкает.

Сел я на доброго коня, сивого жеребчика, поводьями тряхнул – и только поминай как звали!

Эх, знать бы еще, где те подвиги искать! Полдня без толку в седле протрясся, хоть бы упырь какой

навстречу выскочил. Уже и конь еле ноги переставляет, на всадника мрачно косится, да и у меня от

зада отсиженного одни воспоминания остались. Чую, так он на седле и останется…

Впереди река показалась, а за ней город какой-то, маковки церковные на солнце горят. Ну, думаю,

перееду реку – сяду да покушаю, на траве-мураве сосну малость. Тут и дорога как раз в мост

уперлась. Не шибко прочный, деревянный, да коня со всадником выдержит, не переломится.

Только я на мост – конь подо мной споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади черный

пес ощетинился. Свистнул я плеткой для порядка:

– Моста не видели, бестолочи? А ну марш вперед!

Конь хоть бы вид сделал, что испугался. Только хвостом махнул:

– Как же, раскомандовался! Вот слазь и иди вперед пеш, не чуешь – мост трещит да гнется, под

ногами ровно живой шевелится?!

– И сидит под тем мостом кто-то незнакомый, – рычит Волчок, носом черным поводя, – пошто

затаился, не сказывается, а? Тать, поди!

И Вранко вслед за ними:

– Сто лет живу, моста этого не помню! Не к добру!!! Кар-р-р! Кар-р-р!

Послушался я, слез. И впрямь – вовсе негодящий мост, каждый шаг волной отдается, вперед бежит.

Доски новые, да положены вкривь и вкось, не к тому месту руки мастеровитые приставлены были.

Берега у речки крутые, не видать, кто там под мостом схоронился. Остановился я посередь моста,

призадумался: – Сбегай, Волчок, разведай, что там да как!

– Вот еще, – трусовато щерится пес, – я и отсюда брехнуть могу… Гав!!!

Тут мост как зашатается, опоры понадломились, доски поразъехались, взвыли мы на пять голосов –

вместе с татем неведомым – да в реку!

А воды-то в реке всего ничего, псу по шею, коню по колено, я же с головы до ног измочился –

плашмя упал, думал, тону, ан нет – побарахтался и сел. Ощупал себя – вроде цел, не отбилось ничего

нужного. Вокруг доски плавают, течение к ним примеривается, вниз по реке утягивает. Над нами

ворон кружит, сверху доносится:

– Я же говорил! Мудрых птиц слушать надобно!

– Сам же и накаркал! – брешет пес, отряхиваясь.

Откинул я волосы с лица, огляделся – больше нас стало. Подымается из пучины речной неглубокой

молодец незнакомый, конопатый, упитанности немалой, в кольчуге поржавленной, с булавой

шипастой наперевес, молвит неуверенно:

– Ну, чудо-юдо поганое, теперь держись – пришел я твоей крепости испробовать, дай-кось попытаю,

что опосля удара богатырского выдюжит – моя булава али твоя голова?!

– Ты что, – говорю я злобно, воду сплевывая, – ошалел?! Какое я тебе чудо-юдо, да еще поганое? Я

тебе сейчас твою булаву о твою же хребтину пообломаю, чтобы знал впредь, как честным людям

мосты подпиливать!

Пригорюнился молодец, снял шелом, почесал кудри рыжие. Смачно вышло, со скрипом.

– Извиняй, добрый человек, обознался… Сказывали мне бабки знающие, что, ежели через воду

текучую в месте безлюдном мост перекинуть, в полночь всенепременно чудо-юдо на него пожалует,

тут-то его и хватать надобно, пока тепленькое!

У меня так глаза на лоб и полезли.

– То ли я от падения умом тронулся, то ли полдень сейчас самый что ни есть жаркий да светлый!

– Ночью-то оно того… боязно… – мнется молодец.

– А мост зачем подпилил, дурень эдакий?

– Дык… чтоб врасплох застать… а то вдруг оно на меня кинется?

– Еще бы ему не кинуться… – цежу я сквозь зубы, подымаясь да пиявку из-за ворота выкидывая. – И

кто ж тебя, такого удалого да смекалистого, на белый свет породить сподобился?

– Семен я… – басит молодец. – Ильи Муромца сын…

Позабыл я всю свою обиду:

– Так ты же брат мой двоюродный да тезка в придачу: я Семен – Кощеев сын, наши матери друг

другу сводными сестрами приходятся!

Возрадовался Семен Муромец, сгреб меня в охапку – только кости затрещали.

– Слыхал я про тебя, братец, жаль, прежде свидеться не довелось! Куда путь-дорогу держишь?

Отдышался я маленько после объятий богатырских:

– Ищу я цветочек аленькой, а иду куда глаза глядят – не знаю я, где тот цветочек искать, может, по

пути что сведаю. А ты зачем на чудо-юдо засаду строишь?

– Прославиться решил, – вздыхает тезка. – Чтоб как батюшка! А то все «Муромцев сынок» да

«Илюшин отпрыск», аж во рту кисло. Мне батюшкина слава без надобности, своей бы разжиться!

– Вот те и разжился! – с берега лает пес. – Кощеева сына мостом пришиб, не всякий так-то сумеет!

Суму, суму лови, хозяин, уплывает!

Уставился Муромец на Волчка, уши мизинцами прочищает:

– Вот те раз, а ведь всего-то одну чарку для храбрости и выпил!

Не до разъяснений мне – сума-то и впрямь уплыла да потопла, а в ней одежа запасная, еды на три дня

и книжка чародейская.

Тут ворон ко мне на плечо присел, когтями в наплечник кожаный впился:

– Тридцати верст не проехал, все припасы сгубил! Не к добру!!! Кар-р-р, кар-р-р!

Отмахнулся я от вещей птицы, пошел к берегу, сапогами хлюпая. Ничего, едой да одежей всегда

разжиться можно, а книжку я и так назубок знаю, на всякий случай брал.

– Не печалься, Сема… – утешает меня Муромец, коня своего богатырского, бурого да лохматого, от

куста отвязывая. – Я виноват, мне и ответ держать – поехали на торжище в славный город

Колдобень, кольчугу мою купцам сбудем, на квас пропьем, на калачи проедим! Город-от за

горушечкой, рукой подать.

Покосился я на него с усмешкою:

– Ну и безлюдное же место ты для моста выбрал, братец…

– А какая ему, чуду-юду, разница? – хорохорится Муромец. – Зато мне польза великая: головы

срубленные тащить недалеко, а в случае чего за стенами белокаменными отсидеться можно…

Оглядел Сивка кольчугу богатырскую, всхрапнул жалостливо:

– Ну, ежели кузнецу на лом всучить сумеете, может, по черствой баранке на брата и разживетесь…

– Вот и ладненько, – говорю, – а ежели на квас не хватит – коня моего на мыловарню продадим.

Прикусил Сивка удила, оставил шутки строить.

Заехали мы в город, сыскали кабак почище, спросили питья хмельного да закуси. Отговорил я

Муромца кольчугу продавать – не сумой единой жив путник, сподобился перед дорогой пару монет в

пояс зашить. Выпили мы за знакомство, разговорились. Хороший, кажись, Сема парень; чуток

простоватый, зато души добрейшей и слову своему верен.

– Ты, Кощеич, не серчай на меня за мост да суму, вот совершу подвиг, разживусь деньжищами и

покрою твой убыток.

– Какой подвиг-то, Сема? Полчища басурманские давно копья сложили, торговлей живут, чудо-юдо

последнее твой батюшка прикончил, цари и те промеж собой замирились.

Вздохнул Муромец горько, до дна чарку осушил.

Подступила тут к нам голь кабацкая – мужичонка ледащий, в одежонке худой. Мнется у лавки,

облизывается: – Ох ты гой еси, богатыри могучие, народные заступнички, а не лепо ли вам человека от лютой

смерти похмельной избавить, поднести хоть на донышке?

Посмеялись мы, налили голи кабацкой чарку зелена вина да зелен же огурец в придачу пожаловали.

Все равно уже кем-то надкушенный.

Опохмелилась голь кабацкая, повеселела:

– Вот спасибо, добры молодцы, не дали пропасть! Дам я вам за то совет мудреный: не связывайтесь с

девками, от них все беды.

Мне ли девок бояться – на какую гляну, та и растает, да ни одна еще по сердцу не пришлась.

Батюшка все посмеивался: «Тебе, Сема, по матушке прозываться надобно – Прекрасный: и волос ее

золоченый, и очи зелены кошачьи, только что стать молодецкая».

– Проку с того совета! Вот кабы подсказал, где цветочек аленькой сыскать, я бы тебе цельный ковш

поднес. Призадумался мужичонка, головой качает:

– Слыхом не слыхивал я про такое чудо, а значит, нет его вовсе на белом свете. Кабы был, уж

непременно в кабаке сказывали бы! Заезжали к нам и купцы берендейские, и служивые кусманские,

и торговцы ордынские, про края свои баяли, цветочка же не поминали. Вот только с пустошных

земель, лесов нехоженых, дорог неезженых, где солнышко садится, отродясь никто не приходил.

Подавались в те дурные места иные богатыри, славы ратной да подвигов великих искать; сыскали,

видать, на свою головушку – ни один не вернулся.

Вижу, у Муромца глаза загорелись.

– Может, и мне счастья попытать?

– Невелико, – говорю, – счастье – голову в дурное место свезти да там ее и сложить. Добры молодцы

подвигов не ищут, те их сами находят. Вот кабы с умом в пустошные земли наведаться, на рожон

зазря не лезть, авось и сыскали бы чего.

Молвит Муромец в шутку:

– Хошь, Сема, тем умом быть? А я тебя обороню, ежели чудище какое на кудри твои буйные

покусится. Кудрей у меня отродясь не бывало, приплел Сема для красного словца, а вот самого ровно барашка

стричь можно.

– У меня за плечом тоже не прут ивовый, а меч-кладенец родовой, и махать им я сызмальства

обучен. Может, и впрямь за цветочком в земли неведомые податься, дорог исхоженных напрасно не

топтать? Пожали мы друг другу руки:

– Будь же ты мне не просто братом-родичем, а другом-побратимом верным, коему в бою смертном

без опаски спиной доверяются!

Голь кабацкая между нами влезает:

– А ковш обещанный?!

– С цветочком вернемся – проставим!

Пригорюнился мужичонка:

– Вернетесь вы, как же… с цветочками аленькими – по два на могилку!

Ну да нам голь трусливую слушать не с руки. Закупили припасов в путь-дорогу дальнюю,

выспросили, как из города ловчей выехать, да и повернули коней вслед за солнышком.

Начались вскорости земли пустошные, травой сорной поросшие. Селились тут раньше люди, да

повывелись – пустые срубы где-нигде стоят, провалами оконными щерятся. Сказывал кабатчик,

будто волкодлаки на пустоши водятся, из лесов нехоженых к жилью за поживой тянутся, по ночам у

стен городских воют, да к нам они не вышли, остереглись. Волчок к лошади жмется, как что треснет

в кустах – на седло ко мне вспрыгнуть норовит, зубами со страху щелкает.

– Да уймись ты, песий сын! Чуешь кого али дурью маешься?

– Чуять не чую, да ты ж сам говорил – на рожон не лезть!

– Так оттого ко мне на голову лезть надобно?!

– Ты, хозяин, пользы своей не понимаешь! Ежели волкодлак на тебя из засады бросится, я его на

подлете встречу!

Доехали мы до развилки, глядь – лежит на ней валун, с боков обтесанный, а на верховине каменной

молодец чернявый сидит, семечки лузгает, шелухой поплевывает. На волкодлака вроде не похож, в

ухе серьга серебряная, взгляд хитрый с прищуром. Конь буланый вокруг камня траву щиплет,

поводья по земле тянет. Волчок осмелел, облаял издали.

– Гой еси, добры молодцы! А я уж замаялся вас ждать, все семечки подъел, хоть ты обратно

поворачивай! Переглянулись мы с братом непонимающе:

– Мы-то и впрямь добры молодцы, да только что-то не припомним, чтобы с тобой о встрече

уговаривались. Расправил парень плечи, так с груди шелуха приставшая и посыпалась:

– Я Семен Соловей, по батюшке Васильевичем кличут, из царства Лукоморского, стольного города

Лукошкина. – Эге, – говорю, – это не тот ли Соловей, что к моей матушке сватался, да проворовался некстати?

– А мой батюшка ему за покражу короны царевой чуть голову не снес? – подхватывает Муромец. –

Слыхал я, что он потом разбойником заделался; бывало, притаится в кустах у дороги, возка

купеческого дождется да как засвищет! Лошади понесут, возок с добром по кочкам разметут, а он

потом собирает…

– Ага, – всхрапывает Сивка, – он еще как-то глухой ночью моего батюшку со двора свести пытался,

да оплошал: батюшка как двинул копытом – конокрад по грудь в сыру землю ушел, едва откопали!

– Ты, хозяин, кошель-то проверь… на всякий случай… – лает пес.

Тут молодец как возрыдает слезами горючими:

– Вот так всегда, как помяну батюшку, немедля татем да конокрадом нарекут! Мол, яблочко от

яблони… Хоть ты сиротой без роду-племени назовись, чтобы люди меня не сторонились!

Устыдились мы с Муромцем:

– Прости ты нас, злоязыких, и впрямь негоже отца сыну в упрек ставить. А ты сам каков человек

будешь, мастеровой аль торговый?

– Да вор я, вор, – безнадежно отмахнулся Васильевич, – сызмальства мастерству воровскому обучен,

а нынче уж поздно иное ремесло постигать. Вот кабы мне такую работу, где только воровать и

надобно, уж я бы не оплошал, честным трудом жил!

– Не слыхал я о такой работе… – говорит Муромец в раздумье. – Разве что купцом али казначеем, да

и там, ежели попадешься, места живого не оставят. А в чужедальних землях искать не пробовал?

– Второй год ищу… – вздыхает Семен Соловей. – И меня уже по трем царствам-государствам

ищут… Не с голоду же мне было помирать, горемычному…

– А что ж тебе от нас надобно, Васильевич? Зачем поджидал-то?

– Да вот, – стучит Соловей по камню, – приметил на свою беду. Так бы ехал и ехал, горя не зная, ан

глядь – на валуне придорожном надпись выбита. Прочитайте-кось, сами поймете.

Мнется Муромец:

– Ты бы, Сема, вслух почитал, что ли… А то мне отсюда не видать, уж больно буковки махонькие…

Усмехнулся я понимающе, уважил неграмотного:

– «Направо поедешь – себя спасать, коня потерять, налево поедешь – коня спасать, себя потерять,

прямо поедешь – женату быть, назад поедешь – трусом слыть». Нет, назад точно не поедем.

Волчок камень со вниманием обнюхал, лапу над ним задрал:

– И прилежный же писец выискался – цельный год, поди, долбил без устали! Навряд ли шутки

ради… Ну да я быстрей управился!

Сема Соловей сверху на пса косится, спускаться не спешит:

– Вот и я думаю: не для красы он здесь положен – добрым людям на упреждение. Битый час сижу,

выбрать не могу – и так плохо, и эдак нехорошо. Решил двух путников дождаться, жребий бросить

да разделить дорожки по справедливости.

Сема Муромец ладонь ко лбу приложил, в даль вгляделся – ни по одной дороге встречного не

видать! – Нам жребий бросать не с руки, вместе приехали, вместе и выбирать будем. Тебе, Сема, какая

больше глянулась? Вернее, какие две – меньше?

– Давай, – говорю, – Сема, мы тебя женим! Эвон ты у нас какой молодец справный, поутру щетину

нож вострый едва берет. Сыщем невесту тебе под стать…

– Бородатую, что ли? – хмыкает Муромец. – Нет уж, спасибо, видал я, что женитьба с добрыми

молодцами делает – ни медовухи тебе выпить, ни к девкам на село завернуть. Прямая дорожка, поди,

дальше с левой сходится! Давай лучше я у тебя в дружках похожу.

– Ну, ежели сыщешь девицу краше моей матушки, так уж и быть – женюсь.

Муромец только хохотнул, тетку свою, Василису Прекрасную, вспоминая.

– Направо тоже как-то не тянет, – размышляю я вслух. – Коня жалко, как-никак, друг верный, да и

матушка огорчится. Все-таки прямо нам, Сема…

– А может, налево? – говорит Муромец с надеждою. – Авось пронесет!

Поглядел я налево – дорожка ровная, не колдобистая, впереди лес зеленый видать. Кто его знает, что

каменотес неведомый сказать хотел? Себя потерять – заблудиться, что ли? Эх, где наша не

пропадала, не пропадем и в лесу! Глядишь, и Семе на подвиг наскребем.

Взмолился тут Семен Соловей:

– Если вы и впрямь налево ехать вздумали, возьмите меня с собой – все равно мне, беспутному, свет

не мил, а там, глядишь, и пригожусь!

Придержали мы с Муромцем коней:

– Ты хоть с оружием управляться умеешь?

Сдвинул Соловей брови, подбросил на ладони четыре ножа булатных – и откуда только выхватил! –

и давай в дуб за нашими спинами метать. Так около ушей и засвистело! Обернулись мы – а ножи по

самую рукоять в дерево ушли, дупло беличье с четырех сторон закогтили.

Мы так рты и пораскрывали, только ворон крыльями трепетнул одобрительно:

– Ловок! Не к добру!!! Кар-р-р! Кар-р-р!

Приняли мы Васильевича в свою дружину малую, побратались с ним и дальше поехали.

Потянулся вдоль дороги лес нехоженый, бор вековой. Прямо сказать, ходить-то по нему особо и

нечего – ни ягодников, ни орешника, одни мухоморы с поганками по кочкам хороводы отплясывают.

Сумрачно в лесу, а как солнышко вниз покатилось, и вовсе неуютно стало. Пора бы и местечко для

ночлега присматривать, пока кони впотьмах спотыкаться не начали.

На наше счастье, приметил Соловей избушку в стороне от дороги. Мы с Муромцем так бы мимо и

проехали – неказистая избенка, приземистая, стены мхом поросли, крышу дожди вычернили, за

деревьями на нет теряется. Из трубы дымок курится, слыхать, как ухват о горшок чугунный лязгает,

заслонка печная дребезжит и голос старческий, надтреснутый, коту вороватому выговаривает. Потом

и кота слышно стало – видать, от одних слов не раскаялся, пришлось веником помогать.

Завернули мы коней к избе, постучались в ставень распахнутый. Выглядывает в окошко старуха

сморщенная в платке цветастом. Носом крючковатым потянула и сморщилась:

– Глянь-кось, доселева человечьего духа слыхом было не слыхать, видом не видать, а нынче сам на

порог пожаловал!

Утер я рукавом лоб взопревший:

– Дух как дух, знамо дело – с дороги, а ты, бабушка, приветь нас ласково, накорми-напои, в баньке

попарь, он и уйдет!

– Вот ишшо, баньку им топить, дрова переводить! Небось из ручья напьетесь, мухомором зажуете!

Коль сюда добрались, пущай вас и дальше черти несут, зареклась я незнакомым молодцам дверь

отпирать. Развелось вас тут, богатырей проезжих, честной Бабе Яге из дому выглянуть боязно – то в

печь живьем засунуть норовят, то ступу угонят, давеча гуся-лебедя недосчиталась, только голова

открученная да след богатырский на грядке с репой сыскались. Вон отсюда, проходимцы, пока метлу

самометную на вас не спустила!

– Не горюй, бабушка, мы твоему горю подсобим – больше ни один лиходей в избу не войдет!

Засучили мы рукава, на ладони поплевали:

– А ну-ка, избушка, стань к нам задом, к лесу передом!

Ухватили избу за углы и давай раскручивать! У Семы Муромца силушки немерено, я

приколдовываю малость; Соловей тоже пыхтит, старается. Повернули избу, дверью к дереву

ближайшему приставили. Окошки в избенке махонькие, нипочем Бабе Яге не выбраться. Высунула

она нос крючковатый в щелочку, давай нас совестить:

– Экая молодежь нынче нервная пошла, слова им поперек не скажи! До чего здоровенные бугаи

вымахали, а туда же – всяк пенсионерку заслуженную обидеть норовит! Да я в ваши годы…

– Ты, бабушка, в наши годы пакости почище этой строила!

Припомнила Баба Яга молодость свою развеселую, подобрела голосом:

– Что вам от меня надобно, окаянные? Дела пытаете аль так по лесу шляетесь?

– Дела, бабушка! Пусти переночевать, а мы тебе за то дров наколем и воды на неделю нанесем!

– Поправляйте избу, дуралеи, тогда и говорить будем!

Раскрутили мы бабку с ветерком, взяли у нее топор да пилу двуручную, пошли ночлег отрабатывать.

Дотемна целую поленницу сложили.

Раздобрилась Баба Яга, курицу печеную на стол выставила, каравай хлеба нарезала, зелена вина в

чарки плеснула. Сама ладошкой щеку подперла, любуется, как мы кушанье уплетаем.

– Эх, деточки, и куда вас на ночь глядя несет, неужто не боязно?

– А ты расскажи нам, бабушка, куда – авось убоимся!

– Вот те раз, – дивится Баба Яга, – трех верст до царства подземного, навьего, не доехали, а все ни

сном ни духом! Вот уж где головушки бесшабашные… Сказывала мне сестрица моя меньшая, Баба

Яга Лукоморская, что от Кощея Бессмертного с дружками-чародеями добрым людям никакого покоя

нет, всюду ему нос сунуть надобно… вижу, и сынок ему под стать, на тот свет прежде батюшки

поспешает. Заворачивайте коней, пока не поздно, туда-от час езды, а обратно прежде смерти не

поспеть: к навьям дорожка в одну сторону, оттого неезженой и кличут – не гляди, что натоптана.

Сбледнул чуток Муромец:

– К упокойникам, что ль?

– Да нет, навьим царство только из-за подземности своей прозывается, а народ там самый что ни есть

обыкновенный. Правит им лютый царь Вахрамей Кудеярович, держит при себе дружину разбойную

– по ночам на землю выбираются, поживу ищут. Все селенья ближние разорили, разграбили,

храбрых защитничков порубили, дома пожгли, людишек в полон угнали, в этой стороне только я

одна и осталась. Никто еще от Вахрамея вырваться не сумел, птиц и тех на подлете стреляет.

Переглянулись мы с побратимами. Оно, конечно, честь богатырская, но и впрямь боязно стало. Кабы

знать еще, что не напрасно сгинем…

– А растут ли в навьем царстве цветочки аленькие, о семи лепестках?

У Бабы Яги глаза на лоб полезли.

– До цветочков ли, когда волки да вороны по полям бранным падаль подъедать не успевают! Кто его

знает, слыхала я, что есть у Вахрамея сад, а в том саду всех цветов земных и подземных по дюжине,

птиц да зверей по паре; ежели в вахрамеевском саду цветочка аленького не сыщется, значит, его и

вовсе на свете нет.

Пропали у нас сомнения последние – трудна дорога, да верна, а добрым молодцам только того и

надобно. – А нельзя ли как-нибудь тот цветок у Вахрамея выпросить аль выкупить?

Пригорюнилась старуха:

– Ох, детоньки, не дело вы затеяли! Уж больно лют Вахрамей, может и на месте зарубить, слова

сказать не давши. Да есть и у него слабинка – шибко до красных девок охоч. Жен у Вахрамея

цельных три терема, и все никак не уймется: какую добром возьмет, какую силой принудит – никто

ему не указ. Скрадите где-нибудь девицу-красавицу да поклонитесь ею навьему царю, авось

смилостивится. – А ты, Яга Ягишна, не сгодишься? У нас и мешок припасен…

Развеселилась карга, пальцем костлявым погрозила:

– Все бы вам, молодцам, шутки шутить, нет бы к старухе прислушаться – поди, больше вас, вместе

взятых, на белом свете прожила, плохого не посоветую.

Доели мы курицу, бабка кости в миску сложила, мне сует.

– Накось, выгляни во двор да высыпь у крылечка, может, песики бродячие прибегут.

Вышел я на крыльцо, посвистел условно. Чего, думаю, на бродяжек добро переводить, свой

пустобрех с утра не кормленный, как бы еще один гусь головы не сложил – водится за Волчком

такой грешок. Не видать что-то пса, только звуки дивные сверху доносятся – не то стон

прерывистый, не то скулеж хриплый. Соступил я с крыльца, голову задрал – сидит мой пес на

крыше, трубу лапами обвил, осиновым листом вместе с ней колотится, а за углом три волкодлака

рядком сидят и на Волчка облизываются. Увидали меня с миской, хвостами завиляли, навстречу

пошли. Я миску выронил да скорей в избу. Позади только захрупало.

– Ну как, дитятко, прибегали мои песики?

– Прибегали, бабушка…

– Не обидел ты их?

– Таких обидишь!

– То-то же! Ежели ишшо кто на гусей моих покусится – вслед подуськаю, мало не покажется!

Постелила нам бабка на полу, сама на печь спать полезла. Посреди ночи будит меня Соловей, за

плечо трясет:

– С-с-сема! – А у самого зубы так и лязгают. – Я-а-а … во двор… по надобности… а там… о-о-о!

Перевернулся я на другой бок, бурчу сонно:

– Ничего не попишешь, волкодлаков бояться – до утра терпеть…

– Сема, ты чего подумал? Окстись, какие волкодлаки?! Не верю я в них, то сказки бабкины! Я коней

проведать вышел, а на них какие-то девки простоволосые в лунном свете голышом катаются, только

смех по лесу идет!

– Пить надо меньше…

– Сема, да вставай же! Заморят коней чертовы бабы!

Выскочили мы из избы – точно, гоняет кто-то коней по лесу, топот то ближе, то далече слыхать.

Захрустели ветки, вылетает на поляну Сивка – весь в мыле, глаза стеклянные, и сидит на нем без

седла, без поводьев, девка бесстыжая. Волосы по ветру развеваются, под полной луной зеленым

серебром мерцают.

– Стой, окаянная!

Выскалила девка зубы, рассмеялась, коня пятками пришпорила. Прижал Сивка уши, прямо на нас

помчался. Едва пригнуться успели, – взвился конь поверх голов, подковами сверкнул, жаром пыхнул

и дальше полетел.

– Зачаровали коня, заразы!

– Кто, Кощеич?!

– Кикиморы клятые!

За Сивкой два других коня по поляне промчались, сызнова в лес канули. Тешатся кикиморы, морят

коней – не уловишь.

Сцепил я зубы, сел на завалинке, вытянул костяной гребень из кармана, давай волосы охорашивать.

Чешу не спешу, кикимор будто не замечаю.

Осадили девки коней, загляделись:

– Не продашь ли гребешок, добрый молодец? Богатырю о своей красе думать негоже, а нам,

девицам, как раз положено!

– Продать не продам, а спешитесь – так подарю.

Пошушукались кикиморы, посмеялись. Спрыгнула старшая с моего Сивки:

– Повезло нам, девоньки, на гнилой товар пришел слепой купец! Коней выкупает, а красных девок не

замечает! – Какие вы девки – пеньки лесные сучковатые, только ночью шкодить и можете, коней да молодцев

морить! – Гляди-кось, знающий выискался! А то пошел бы с нами, потешился; иные молодцы пешими своих

коней догоняли, на нас заглядевшись!

Протянул я кикиморе гребень:

– Нет уж, благодарствую, что-то не в охотку.

Скакнула наглая девка ко мне на руки, обвила за шею, устами по устам скользнула:

– Не передумал, добрый молодец?

– Днем подходи, столкуемся.

Засмеялась девка, выпустила:

– Эх, проторговался, купчина негодящий! В сусеках шаром покати, так он на мышей пеняет! –

Выхватила гребень и убежала, а с ней и подруженьки невесть куда с конских спин сгинули.

Стоят кони, не шевелятся, головы повесили. Пригляделись мы с Соловьем – спят наши скакуны, так

без просыпу кикимор и катали! Утром, поди, и не упомнят ничего.

Поздно Соловей спохватился:

– Зря, Кощеич, ты их отпустил… ежели самому невмочь, мы бы с Семой подсобили…

Ничего я не ответил, пошел в избу досыпать. Пущай что хочет думает.

Поутру седлаем коней – один Муромец бодрый да веселый. Мы с Соловьем во всю глотку зеваем,

Волчок взъерошенный на солнце греется, распластался, как неживой, кони напиться никакие могут,

Сивка на ломоту в костях жалуется. Баба Яга на крылечке пригорюнилась – как в последний путь

провожает, даже платочек черный повязала.

– Ты, бабка, на нас тоску не нагоняй, лучше дай совет какой дельный на дорожку.

– Вот вам мой совет: не едьте туда!

Везет нам нынче на советы. Ну да чужим умом все равно жить не будешь, пора бы и свой на деле

испытать. Едем – не торопимся, кони на ходу подремывают, хвостами оводней докучливых отмахивают.

Негоже на тот свет спешить – прежде хорошенько обдумать надобно, как после на этот вернуться.

Окликнул я Соловья, кивнул в сторону – лежит у дороги коряга пустотелая, мхом подернутая, а в

корнях растопыренных гребень костяной запутан накрепко. Побледнел Сема, сглотнул на сухое

горло – купец-то на поверку зрячим оказался, гнилья и задаром не всучишь.

Муромец наших переглядов тайных не разумеет, иным обеспокоен:

– Что делать-то будем, Кощеич?

– Вы же слышали, что Баба Яга присоветовала… тем и займемся.

Мнутся друзья-побратимы:

– Ты уж прости, Сема, мы девиц красть не обучены… поперек чести-совести не пойдем…

– Дурачины вы, – говорю, – простофили! Кто ж вас настоящих девиц красть просит? Изловите мне

лягушку болотную, я ее живо царевной-красой оберну, ею царю Вахрамею и поклонимся!

Обрадовались Семы, побежали лягушек ловить. Принесли полные карманы – и царевен, и царевичей,

на любой вкус. Выбрал я одну лягушечку посмирней да неприглядней, бросил оземь – встала предо

мной девица черновласая, в сарафанчике желто-зеленом шелковом, а по нем шитье изумрудное,

разводами. Обошел Муромец вокруг девицы, в затылке поскреб. Хороша, ничего не скажешь, а что лицом

зелена малость, так то на немощь желудочную списать можно. Все, как положено – и коса на месте,

и кокошник бисерный, а глазами зелеными так и ведет, так и чарует. Нипочем не устоять Вахрамею

против такой красы!

Только Сема нацелился перси на мягкость попытать, девица его хлоп по щеке!

Потер молодец щеку, выдохнул уважительно:

– Как настоящая… А говорить она умеет?

Подбоченилась царевна-лягушка:

– Ква, ква-ква!

– Пущай лучше молчит! – постановили мы сообща.

Усадили лягушку на коня к Муромцу и дальше поехали. Говорю я побратимам с опаскою:

– Лишь бы царь ее до свадьбы в уста целовать не надумал, а то сызнова лягушкой обернется!

– Мы уж проследим!

Не видать что-то царства навьего. Все лес да лес, восьмая верста навскидку пошла. Только хотели

коней подхлестнуть, глядь – кончилась дорога неезженая. Остановились мы, глаза протерли – не

появилась, будто отрезал ее кто посередь полянки.

Может, подшутила Баба Яга, отвагу нашу испытывала?

Кивнул я на череп в траве придорожной, шелом пробитый, следы конские во множестве:

– С размахом бабка гуляет…

Соловей догадки строит:

– А может, навье царство только с темнотой появляется? По ночам и дружина разбойная выходит,

видать, света боится.

– Или страху побольше нагнать хочет, – сказал я и тронул легонько Сивкины бока коленями. Пошел

конь вперед с опаскою, на череп косится.

– Ох не к добру это, хозяин…

– Ты еще покаркай, волчья сыть!

Конь возьми да и скажи сдуру:

– Кар-р-р, ежели человеческих слов не разумеешь!

Раздалась тут земля, аки трясина болотная, я и понять ничего не успел – падаем куда-то, да быстро

так, ровно в яму ловчую! Недолго падали, сажени две. Конь по щетки в землю ушел, я задом о седло

приложился. Гляжу – стоим мы на горушке невысокой, дорога вниз сбегает, в поля уходит, по небу

тучки гуляют, а солнца нет как нет, отовсюду свет ровный идет. Задрал я голову – прямо надо мною

то ли омут, то ли свод, из мрака сотканный, и летят оттуда два коня и собака, вопят согласно. Упали

– замолчали, озираются. Ворон эдак деловито на крыльях распахнутых спустился, ко мне на плечо

присел: – Ну что, и дальше тебе конь каркать будет или мне дозволишь?

– А надобно?

– Надобно, надобно! Вон под горочкой дружинники вахрамеевские на ноги резвые повскакивали – не

к добру!!! Кар-р-р, кар-р-р!

Увидали нас дружинники, сабли выхватили, на холм карабкаются, задушевных бесед вести не

желают. Нас трое, их пятеро, все как на подбор: дюжие, лихие, к мечу привычные, истинно –

разбойники. Загодя радуются, как поживу бранную промеж себя делить будут, конями да девицей

перед Вахрамеем выслуживаться. Только я примерился петухами голосистыми их обернуть, чую –

что-то не то. Как гляну на дружинников, сразу сила чародейская меня оставляет, заклятия в голове

путаются. То ли заговоренные они, то ли оберег какой вздели. Хорошо, царевна лягушкой не

перекинулась – видать, самим чарам оберег не помеха, во мне дело. Хоть ты на версту отбегай да

издали колдуй.

Быть бы тут сече кровавой, да нашелся я, навстречу дружинникам руки распахиваю, кричу с

радостью: – Ребятушки! Так вы и есть караул обещанный, что к терему царскому нас с почетом проводить

должон? Ай да Вахрамей Кудеярович, ну уважил, у самого порога встречает!

Растерялись дружинники, сабли опустили, позволили каждого по очереди обнять, троекратно

облобызать. Старшой рукавом украдкой утерся, говорит хмуро:

– Встретить-то нам велели, да кого —растолковать позабыли. Ты кто таков будешь, придур…

приезжий человек?

Разыграл я обиду праведную:

– Как кто?! Будущий родственник Вахрамеев, вот сестрицу ему в жены везу!

– А это что за лбы? – спрашивает дружинник, на побратимов моих кивая. – Подружки невестины?

– Родичи, на пир свадебный выбрались.

Поворчали дружинника, посоветовались. Кто нас знает, может, и впрямь с царем уговорились-

породнились, зарубишь – хлопот не оберешься, пущай Вахрамей сам решает, казнить аль миловать.

Отрядил старшой двоих нам в охрану:

– Глядите за ними в оба, не за родственничков, так за пленничков награду огребем!

Ничем навье царство от Лукоморья не отличается – и дубы те же, и вороны туда-сюда по небу

летают, в огородах лебеда с репой воюет. Долго ль, коротко ль – прискакали мы к терему царскому.

Побежали дружинники с докладом, возвращаются злые – царь велел нас пустить, а им по дюжине

плетей всыпать, дабы впредь неповадно было перед всякими проходимцами уши развешивать.

Отобрали у нас оружие, при входе сложили.

– Ежели выйдете, заберете, а нет – так оно вам и вовсе не понадобится.

В палатах царских от стражи не продохнуть, не то что мечом размахнуться. Царь на троне сидит

развалясь, из чарки зелено вино попивает:

– Это еще что за теребень подзаборная? Поди, дочь мою скрасть удумали? Не советую… Во-первых,

поймаю и казни лютой предам, а во-вторых, овчинка выделки не стоит. Ну, кто у вас тут старшой,

кто ответ перед моим грозным величеством держать будет?

Выступил я вперед, поклонился царю поясно:

– Исполать тебе, Вахрамей Кудеярович, властелин царства навьего! Мы не теребень подзаборная, а

внуки царя Лукоморского Еремея Кирбитьевича – я Семен Бессмертный, по леву руку от меня Семен

Муромец, по правую – Семен Соловей, побратим наш. Про дочку твою я слыхом не слыхивал, а

явился к тебе в шурины проситься, привез вот сестрицу на выданье – Лягушей, тьфу… э-э-э…

Любушей кличут!

«Любуша» похихикивает, плечиками поводит, косу теребит, в царя глазками стреляет. Вахрамей

прокашлялся, чарку отставил, грудь выпятил, перед лягушкой молодца изображает, не гляди, что в

батюшки ей годится. Лысоват навий царь, бороденка жиденькая; незавидный, прямо сказать,

женишок, хоть телом и крепок.

Муромец парень простой, рубанул сплеча:

– Дал бы ты нам за нее, по-родственному, цветочек аленькой!

– Сестрица – это хорошо, – говорит царь мечтательно, на лягушку поглядывая. – Через три дня

свадебку и сладим. А вам, братцы, за цветочек еще отработать надобно… по-родственному. Три

службы мне справите – отпущу с цветочком, нет – будет у Любуши на трех братцев меньше. Много я

про твоего батюшку слыхивал, Семен Кощеевич! Говорят, на земле он колдун самый что ни есть

могучий. И тебя небось премудростям всяческим обучил?

«Эге, – думаю, – тебе только скажи, что мы с батюшкой, почитай, ровня, – такую службу задашь, что

никакой силы чародейской недостанет».

– Куда уж мне, бесталанному, я весь в маменьку пошел.

– Вижу, что в маменьку, – хмыкает заметно повеселевший царь, – на земле, поди, отбою от девок не

было? Ну-ну, не красней, дело молодое, душе и телу приятственное зело… А касательно чародейства

мне все едино, я и моя стража перстеньки хризолитовые носим, со ста шагов чары отвращающие,

супротив меня не больно-то наколдуешься. Но ежели соврал – коньми разорву, по полю размечу…

мне в навьем царстве колдунов не надобно, и без того порядку должного нет.

Взбарабанил царь перстами по подлокотнику:

– Ну, чтобы долго голову не ломать, давайте по старинке – идите в лес дремучий, изловите там быка-

тура лютого, вспашите на нем поле заповедное, век не паханное, зерном засейте, урожай соберите и

пирогов напеките, а сроку вам даю один день да ночь в придачу жалую – мне не к спеху.

У побратимов моих глаза на лоб полезли, я их унимаю потихоньку, за руки пощипываю:

– То, друзья, не служба, а службишка, еще до ночи управимся…

Царю же говорю в полный голос:

– Добро, Вахрамей Кудеярович, медлить не будем, завтра же к службе приступим, чтобы до свадьбы

управиться, с душой спокойной на ней погулять. Дозволь только в тереме твоем отдохнуть с дороги,

ну и перекусить там чего-нибудь не помешало бы…

– Дозволяю, – говорит царь милостиво, – запомните мою доброту, потому как навряд ли еще когда

увидите. Эй, слуги, слыхали? Эти дурни – гости мои дорогие, ни в чем им отказу не давать, пущай

потешатся напоследок.

Только из залы выходить – как налетит на меня вихрь разъяренный, не поймешь, то ли девка, то ли

парень – лицо молодое, безусое, волос под лоб стриженный, окрасу мышастого. Да кулачишком

хлипким меня по груди:

– Ах ты, чудище бессердечное, без стыда, без совести, родную сестру на цветок никчемный

променял да еще ухмыляется!

Пригляделся – девка, лет шестнадцати, в сарафане ситцевом полинялом. Худая да бледная, заморыш

подземный. Перехватил я ее за руку, вдругорядь занесенную, стиснул крепко:

– Ты кто такая?

– Не твое дело! – шипит девка от боли, змеей извивается, а пощады не просит. – Врагиня твоя

смертная, вот кто! Не будет тебе впредь удачи, не выйти живым из царства навьего!

Запустила зубы мне в руку, вырвалась и убежала. До крови, мерзавка, цапнула. Вокруг стражники да

челядинцы похохатывают, наперебой разъясняют:

– То дочка Вахрамеева была, Алена-искусница. Она с отцом не в ладах – ковры летучие ткать

мастерица, царь ее за то умение при себе держит, женихов на пищальный выстрел не подпускает.

Сам-то царь месяца без свадьбы прожить не может, а дочь обделил, вот она и озлилась.

– А что это она с волосьями своими учудила?

– Царь велел обрезать, чтобы, чего доброго, не приглянулась кому. И платьишко худое оттого носит.

– Это ее, что ли, нам красть не советовали? Неужто прежде охотники находились?!

– Находились, и не единожды!

– Глаза им, видать, застило…

Выспались мы мягко, поели сладко, встали на зорьке и прямиком к ключнику цареву:

– Дай ты нам, мил-человек, соху на пять пудов, ярмо железное, плеть сыромятную, мешок пшеницы

посевной! Подивился ключник, что сыскались дурни на царское земледелие, да виду не подал. Вынес мешок, у

двери поставил.

– А за сохой да ярмом сами идите, мне не снести.

Пока ярмо в соломе сыскали, соху ржавую наладили, вернулись – Алена на мешке сидит:

– Эх, заморите животинку, ну да чего от вас ожидать – сестру и ту не пожалели.

Выдернул Муромец из-под нее мешок без почтения:

– Ежели помочь надумала – всегда пожалуйста, припряжем быку в помощь, а нет – геть отсюда!

Проводила нас Алена взглядом недобрым, так спину и буравит – чуть въяве не задымилась.

А поле-то – глазом не окинуть, раз обойти и то уморишься. Трава выше пояса, кореньями сплелась,

едва соху всадить. Вдалеке лес дремучий виднеется.

– Что делать-то будем, Кощеич?

– Быка искать надобно. Ты, Муромец, держи булаву на изготовку – оглушишь скотину, я ярмо

насажу, а Соловей припряжет.

Встали мы на краю леса – чащоба непроглядная, ежевичником заплетенная. Сунулся было Муромец

тропу торить

—весь исцарапался и клещей за шиворот нахватал.

– Проще лес вырубить, чем с розыском маяться! – говорит.

– А мы Волчка, – говорю, – пошлем, он быка вычует и на нас погонит.

Пес за дело браться не спешит, на лес косится с опаскою:

– Ага, а вдруг он от меня не побежит?

– Не от тебя – так за тобой, нам все едино!

В шесть рук пса за опушку пихаем, он же ни в какую, всеми лапами уперся, голосит благим матом:

– Лю-у-у-ди!!! Спаси-и-и-ите! Убива-а-а-ают!

Услыхал бык-тур возню на опушке, увидал в просвет Соловьеву рубаху красную, выскочил из лесу –

и к нему, кусты так просекой и распались. Сам бурый да косматый, загривка рукой не достать, рога

вострые что копья долгомерные. Сема глаза вытаращил, и деру! Бык за ним, на нас и не глянул, а зря

– Муромец его походя за хвост цопнул и скорей на руку намотал.

Оставил бык Соловья, пошел по полю скакать, задом кидать. Давай Муромец ногами упираться, по

колени в землю ушел, заместо сохи борозду разваливает, а остановить зверя дикого силушки

недостает. Сема Муромец орет, бык-тур ревет, Волчок вслед с лаем летит, носятся по полю туда-сюда –

никудышные пахари, да старательные; часу не прошло – все поле испоганили, вкривь да вкось на

четверть сажени перепахали, на второй круг зашли. Смастерил Сема Соловей из веревки петлю

висельную (видал, поди, не раз), к другому концу мешок с зерном привязал, а в мешке дыр навертел.

Только бык с нами поравнялся – Сема петлю раскрутил и ему на рога закинул.

Бык-тур скачет, Сема пашет, мешок сеет, мы с Соловьем в тенечке лежим, на них любуемся –

красота! Пошло зерно в рост по слову моему чародейскому, аж земля затрещала; давай виться да

плестись, усы пускать. Батюшки светы, мешок-то не пшеницей – горохом насыпан, не иначе Алена

расстаралась! Поднялся горох в рост человеческий, заплел все поле – не подступиться ни с косой, ни

с серпиком. Встал бык-тур в горохах как вкопанный, увяз накрепко. Сема Муромец хвост выпустил,

на спину к быку вскарабкался, руками машет – вызволяйте, мол!

Свистнул я в два пальца – со всех сторон воробьи слетелись, давай горох из стручков выклевывать и

в мешки подставленные сносить! Только завязывать успевай. Часу не прошло – сто мешков рядком

выстроились. Бык-тур, чуть путы спали, в лес удрал без оглядки, зарекся молодцев бодать.

Снесли мы горох в амбары царские, Сема Соловей полмешка – в пекарню, приплатил за срочность. К

утру напекли царю пирогов с горохом, поднесли на завтрак.

Не к чему Вахрамею придраться – вот он, пирог-то, пышный да румяный. Похвалил нас царь без

особой радости, спрашивает с подозрением:

– Вспахать да испечь дело нехитрое, а вот с чего бы это горох так быстро вырос? Винись, Кощеич,

небось колданул по малости?

– Что ты, Вахрамей Кудеярович, куда мне, бесталанному! Поле-то заповедное, век не паханное, за

такой срок немудрено живящей силы набраться: не земля – опара!

– Ну ладно, – молвит царь, к пирогу примериваясь, – сослужили вы мне службу, сослужите и

другую: есть у меня пасека на тыщу ульев, в каждом улье по рою, в каждом рое трижды по десять

тыщ пчел. И с недавних пор повадилась которая пчела заместо меду деготь в соты таскать; простым

глазом не видать, а как наварят медовухи – хоть ты колеса тележные ею подмазывай, до того дегтем

разит. Чтобы к завтрашнему утру изловили мне пакостницу да наказали примерно, дабы другим

неповадно было!

С тем нас Вахрамей из залы и выпроводил, даже пирогом не угостил, Да и мы не лыком шиты –

загодя по краюшке на брата припрятали, идем и жуем, думу думаем.

Алена навстречу, интересуется ехидно:

– Что, добры молодцы, невеселы, буйны головы повесили?

– Тебя, – в один голос отвечаем, – увидали!

Разобиделась Алена:

– Ничего, потерпите… чай, в последний раз видимся! Завтра батюшка вас худой хворостиной из

царства навьего несолоно хлебавши прогонит!

– Ты за нас не кручинься, царевна, похлебать мы завсегда горазды, а соль у нас своя!

Только разошлись, я из кармана горсть гороха каленого достал, через плечо метнул:

– Накось, выкушай пшенички самородной!

Оступилась Алена на горохе, сидит на полу и бранится всячески. От девки сроду таких слов не

слыхивал, да и молодцу есть чему подучиться.

Наказали мы челяди баньку протопить, прихватили одежу чистую да бочонок кваску на хрене,

пошли пот трудовой смывать. Славно попарились, все косточки прогрели, девять веников березовых

друг о дружку истрепали. Сидим телешом на лавках, от жара помаленьку отходим, квасок попиваем.

– Ну что, Семы, какие думы полезные будут? – спрашиваю.

Хлебнул Муромец из жбана, жмурится сладко:

– Надобно к каждому улью по ярыге приставить и пчелам учет вести – пущай у летка отчитывается,

чего и сколько принесла.

– А ты, Васильевич, что скажешь?

– Хлопотное это дело – с каждой пчелой возиться, давайте лучше посередь пасеки костер разведем,

деготь-от горюч, пчела над огнем пролетит да от жара и вспыхнет.

Постучал я себя по лбу – гулко вышло.

– Умом вы, Семы, тронулись – где же это видано, чтобы пчелы заместо меда деготь носили?! Деготь

кто-то уже в медовуху подмешивает, опосля варки, вот его в меде никто и не чует. В погребах

царевых нашу пчелку искать надобно! Приметил я, как утром туда бочки свежие по доскам

скатывали. На медоварне навряд ли кто средь бела дня шкодить отважится, а вот темной ночкой

покараулить не помещает.

На том и порешили. Выходим в предбанник одеваться, а одежи-то и нету! Ни грязной, ни чистой,

только портянка Муромца под лавкой завалялась, и та несвежая. Неужто тать прибрал?!

Приоткрыл я дверь щелочкой, на белый свет глянул… чтоб ты провалилась, Алена Вахрамеевна! Вся

одежа по дубу вековому развешана, на ветру полощется. Самая маковка кольчугой Муромцевой

увенчана, идет от нее стук-звон унылый, птицы не долетая вспять поворачивают. Сапоги и те

шнурами связала, через ветку перекинула.

Услыхали побратимы весть скорбную, прогневались зело. Кричат:

– А ну подать сюда эту мерзавку! Были мы добры молодцы, а теперь злые! Веник на прутья

разберем, в соленой воде вымочим – то-то она у нас попляшет!

Мне бы хоть порты подать, чтобы до покоев без сраму дойти. И колдовать, как на грех, заказано –

царь из окошка увидит, не сносить нам голов. Глядь-поглядь – Вранко на плетне сидит, перья

перебирает. Свистнул я в два пальца:

– Выручай хозяина, дармоед, коль татя проглядел!

Каркнул ворон виновато, снялся с плетня. Ждем-пождем – приносит Вранко мои штаны:

– Держи, хозяин, дальше я тебе не помощник – одежа ваша к веткам гвоздями накрепко приколочена,

весь клюв сбил, пока эти отодрал.

Забранились мы пуще прежнего, да делать нечего – мои штаны, мне и лезть. Подступился я к дубу с

опаской, на ладони для храбрости поплевал. Пару раз вниз соскальзывал, пока не приноровился. Кое-

как пару саженей одолел, чую – что-то не то: прежде я за дуб держался, теперь он меня держит. Руку

отлепил, понюхал – смола сосновая! Кругом ствол промазан, ежели дальше лезть – останусь на дубу

на веки вечные.

Только до сумы Соловьевой дотянуться и сумел.

Приношу суму в баню, злой как черт:

– Ну, Васильевич, твой черед штаны мерить – посбивай-кось ножами ветки, Вахрамеиха проклятая

меня чуть намертво к дубу не приклеила, хоть ты заново мойся!

А воды в кадке на донышке, да и баня выстудиться успела. Не больно-то смолу ототрешь, только

пуще размазывается. Воротился Соловей с добычей – вся одежа перепорчена: где рукава мокрые

узлами завязаны, где смолой выпачкана, где Сема чуток промахнулся.

Вернулись в палаты злые-презлые, честим Алену во все корки – то-то ей, поди, икается! Отдохнули

маленько, перекусили – и в погреба. На сей раз ключника известить не удосужились, со своим

умельцем пришли: Сема Соловей отмычками позвенел, замки разнял, а царевна-лягушка их за нами

снова замкнула и к себе ушла. Попрятались мы за бочками и давай караулить. Сему Муромца под

бока то и дело пихаем, чтобы не спал, храпом татей не отваживал.

Только пошло время за полночь – скрипнула дверь окованная, спускается кто-то в погреба, да с

лучиною. Давай бочки открывать и в каждую по ложке дегтя лить. Вольет и размешает, чтобы

неприметно было.

Подпустили мы татя поближе, выскочили из-за бочек да сетью и накрыли. Вскрикнул тать тонким

бабьим голосом, забился в путах. Тьфу ты, опять Алена, в платье мужском! Я виду не кажу, говорю

громко: – Экая, братцы, здоровущая пчела нам попалась! Неси, Сема, топор да бей ее промеж глаз, иначе не

удержим! Видит Алена – худо дело, Муромец и впрямь куда-то побежал, – взмолилась что есть мочи:

– Не губите меня, добры молодцы, это же я, Алена-искусница, дочка Вахрамеева! Подшутить над

батюшкой хотела, чтобы ему жизнь медом не казалась!

Сема Соловей в затылке притворно чешет:

– Надо же как занятно жужжит! Прям как дочка царева, у той тоже жало заместо языка!

– Что ты, Сема, откуда тут Вахрамеихе взяться? Она, поди, все у бани околачивается, молодцев

караулит. А и гадкая же девка, немудрено, что царь ее замуж не отдает – боится, как бы не вернули с

позором! – Ну, ежели это и впрямь царевна, убыток небольшой. Все одно добром с ней не договоришься, дай-

кось топор испробуем!

Тут и Муромец подоспел, сыскал где-то кувалду двухпудовую, несет-поигрывает:

– Разойдись, народ, на две стороны!

Посторонились мы, сеть выпустили. Алена, не будь дура, так в сети к выходу и метнулась, оступаясь

да всхлипывая. Полетел ей вслед хохот молодецкий, аж стены задрожали.

Догадалась Алена, что шутку над ней подстроили, отплатили за дуб сторицей. Обернулась на пороге,

из сети выпрастывается:

– Да вы… да батюшка вас… звери лютые!

Сорвалась в плач, слезы по лицу размазала, швырнула в нас сетью скомканной и убежала.

Ну что с девкой непутевой поделаешь? Царю говорить негоже – хоть и грозится Алена «батюшкой»,

а не видали мы, чтобы она с Вахрамеем речи вела, даже не подходит близко. Плачет, вишь ты…

Испугалась, поди, что влетит ей от царя за медовуху дегтярную.

Насобирали мы дохлых пчел, в деготь обмакнули, наутро понесли Вахрамею предъявлять. Царь на

упокойниц косится недоверчиво:

– А чем докажете, что по вине воздали?

– Пущай мед по ульям соберут, медовухи наварят – сам убедишься.

Позвал царь на проверку бортников да медоваров – точно, исчез дух дегтярный.

– Ну, добры молодцы, вот вам третья служба – последняя, да не из последних! Завелись у нас в

тереме гости докучливые – Фома, Кузьма да Ерема, никак выжить их не можем; третий год пируют-

гуляют, казну мою без толку переводят, домой не торопятся, а взашей гнать заказано: то сынки

беспутные владыки царства соседнего, как бы не осерчал да войной на меня не пошел! Вот и

намекните им, да поискусней: пора, мол, и честь знать. Чтобы к завтрему и духу ихнего в палатах

белокаменных не было! Но ежели узнаю, что почету должного царевичам не оказали, – на кол

посажу, не гляну, что родственники!

Подивились мы, да смолчали. Что ж там за гости, ежели самого Вахрамея третий год объедают-

опивают невозбранно?! Мой дедушка царь, уж на что хлебосолен, и тот опосля второго месяца свету

белого не взвидел, тещ загостившихся на дух выносить не мог. Велел тараканов им в меды

подсыпать, кушанья пересаливать, мышей по зале пускать, а шебутного боярина Фрола Фомича

Кутило-Завалдайского подговорил лицо вычернить, клыки нацепить, ночью по лестнице к окошкам

тещиным взобраться и в ставень постучать. Уехали тещи как миленькие, недели не продержались!

Нам же в один вечер управиться надобно, тут мышами не обойдешься. Соловей мыслишку

подкидывает: – Вахрамеихи на них нет, небось сами сбежали бы без оглядки!

Алена и впрямь с утра на глаза не кажется – то ли от гнева царского хоронится, то ли еще чего нам

во вред замышляет. Сговорились мы с побратимами, как дело вести, пошли в трапезную.

А там пир идет горой, челядь как раз блюда переменила. Присмотрелись мы к гостям – мороз по

коже продрал! Платье на них дорогое, царское, золотом расшитое, а рыла как есть свинячьи, из-под

куньих шапок рога козьи выглядывают, заместо подковок сапожных копыта мохнатые по полу

стучат. Вот так сосед у Вахрамея, немудрено его убояться! Ну да нам при чертях мерзнуть негоже, да

и пить с ними не впервой – опосля десятой чарки так по стенам и скачут.

Присели напротив:

– Гой еси, гости дорогие, мы три Семена, шурины вахрамеевские, будем вас сегодня потчевать!

Обрадовались черти:

– Вот хорошо, а то нам уж прискучило втроем пировать… и имена у вас для застолья самые что ни

есть удобные, даже во хмелю не спутаешь. Ну-кось, Сема, разливай!

И пошло у нас веселье, просидели за столом до глубокой ночи, за всех подряд выпили, даже

Вахрамея помянули – правда, «навьем-собакой», песенок жалостных сколько-то спели, поплакались

друг другу на горькую судьбинушку и всеобщее неуважение, а под конец затеял я свару с

побратимами:

– Ты, Соловей, роду низкого, негоже мне с тобой с одного блюда есть!

– Низок, да славен, а ты из грязи да в князи!

Муромец вином из чарки в нас плеснул:

– Оба вы хороши, крику на рупь, толку на грош!

Слово за слово, переругались вусмерть.

– Не желаем за одним столом сидеть, поделить его надобно, пущай каждый в своем углу пирует!

Обмакнул Муромец свиную кость в сметану, размалевал скатерку. Поделили стол, давай яства

делить. Из рук блюда рвем, кушанья на гостей летят, с ног до головы черти перемазались. Трусоваты

на поверку оказались, драки не унимают, под столы от греха попрятались.

– Давайте уж заодно, – говорю, – и сотрапезников наших, гостей дорогих, разделим!

Согласились Семены и на такой дележ, выбрали себе по царевичу, давай каждый своего потчевать. А

на столе не так уж много осталось – что пораскидали, что поделили. Самым запасливым Муромец

оказался – и осетр у него аршинный, и поросенок печеный. Я же маху дал – хлеб да капуста

квашеная, перед Кузьмой неудобно.

– Рад бы я, гостюшка, тебя попотчевать, да нечем – все братец загребущий к рукам прибрал. Возьми

у него ломоть осетрины, небось не обеднеет.

Потянулся жадный черт за даровым угощением, а Муромец тресь его ложкой по лбу:

– Не трожь чужого!

Осерчал я не на шутку, подорвался с места:

– Ты для моего гостя рыбки пожалел, пущай же твой ею подавится!

Схватил осетра за хвост, да тем осетром Муромцева гостя по голове. Рыло осетровое от удара вбок

отлетело, Ереме в глаз угодило. Разобиделся Соловей, зачерпнул икры полной жменей, да Кузьме в

рыло: – Сема моего дружка закадычного осетром пожаловал, накось его прихлебателю икорки на закусь!

– Моего гостя бить?! – ревет Муромец, булаву выхватывая. – Всех порешу, нам с Фомой больше

достанется! Я за кладенец, Соловей за ножи:

– Не печальтесь, Кузьма да Ерема, мы за вас живо отомстим, остыть не успеете!

Перепугались черти, из-за стола повыскакивали:

– Вы уж тут без нас разбирайтесь, мы и без того загостились, дома, поди, жены с детками малыми

ждут не дождутся!

– Куда ж вы, гостюшки?! А как же почет, святой долг хозяйский, чтобы вы обиды на нас не

держали?! И давай чертей за хвосты ловить, за стол насильно сажать. Своего под руки, чужого кулаком по

темечку, Муромец Кузьме моему ухитрился черствый бублик на рыло поверх икры закрутить.

Визжат черти, упираются:

– Хватит с нас почета, ввек вашу доброту не забудем, только отпустите восвояси!

Переглянулись мы, отвесили чертям по затрещине на посошок:

– Не забывайте нас, захаживайте!

– Уж лучше вы к нам!

С тем и сгинули.

Мы тоже засиживаться не стали, едва до покоев добрели – сон сморил. По пути еще песенку

развеселую спеть умудрились, весь терем перебудили, даже коты под окнами на радостях заорали –

думали, невеста у них в тереме завелась.

Утром просыпаюсь – голова с похмелья трещит, друзья над кадкой с водой студеной плещутся,

отфыркиваются: – Давай-кось Кощеича прямо в постели окатим, одним махом протрезвим, еще спасибо нам скажет!

– Да уж скажу – мало не покажется!

Поплескался я в воде, рассолу хлебнул —ожил. Пошли мы к Вахрамею обещанного требовать.

– Охти мне тошнехонько, – вздыхает царь, – от сердца отрываю! Кабы не родственники, тремя

службишками пустячными не умилостивили бы.

Кликнул садовника:

– Вот тебе, Еремейша, помощники, за аленьким цветочком приехали. Выдай им по лопате с

рукавицами холщовыми, и проводи в сад, пущай любой копают!

Да как расхохочется – у нас мороз по коже. Что дочь, что батюшка – с обоими ухо востро держать

надобно, не угадаешь, какой подвох задумали.

Вышли из царских покоев – Вранко с хрипотцой зловещей:

– Честные люди так не смеются! Не к добру!!! Кар-р-р, кар-р-р!

Смахнул я его с плеча:

– Хоть бы раз к добру прокаркал!

Ворон крыльями трепетнул, на другое плечо перебрался:

– К добру я молчу, а Вахрамею верить не советую. Не к добру он расщедрился, ох не к доб…

Придержал я его за клюв, не дал окончить.

Сад у Вахрамея на загляденье – деревья раскидистые, а тени не дают, под ними цветы диковинные

горушками круглыми рассажены, птицы в клетках золотых поют-заливаются, звери хищные на цепях

рыкают. Да только садовник все не останавливается, мимо ведет. Вывел на самый край сада, а там пустырь,

куда землю ненужную, песок да глину свозят.

– Ну, выбирайте, добры молодцы, да смотрите не прогадайте!

Глянули мы налево, глянули направо – батюшки светы! Весь чисто пустырь цветочками аленькими

зарос, кусты шипастые человеку выше пояса, листьев почитай и нету, одни колючки, а в центре

куста семь лепесточков навроде ромашкиных.

Муромец меня в бок толкает:

– Слышь, Сема, может, ну его к лешему, этот цветочек? Давай лучше семян наберем!

– До осени ждать прикажешь? Завтра уже свадьба царская, как бы не осерчал Вахрамей, к

лягушкиным устам приложившись! Терпи, Сема, выкопаем, в тулуп завернем, да и повезем

помаленьку! – Неужто и впрямь за такую малость осерчает?

Выбрали мы цветочек с краешку, поменьше да пошипастей. Даже через рукавицы, гадость эдакая,

колется пребольно. Обкапываем, Сема Соловей ворчит:

– Надо было нам в садовники наняться, царь еще и за прополку приплатил бы!

– Кто ж знал?

Сема Муромец рукавицу снял, зубами колючку обломившуюся из ладони тянет.

– А это точно он? Еще привезешь батюшке репей подземный, он тебя по лавке разложит да тем

репьем пониже спины вразумит!

Не знает он моего батюшку, посмеется Кощей в худшем случае.

– Точно, Сема, я его в книжке утопшей видел, только там не прописано, что цветочек на кусте

растет… Хочешь – проверь: оторви один лепесток да желание загадай, ровнехонько через семь лет

сбудется. – А толку мне с того желания через семь лет? Вот разве что богатства великого пожелать, славы

там… – Эк ты, брат, размечтался! Что, цветочек за тебя торговать али булавой махать будет? Загадай вон

себе порты новые, эти как раз за семь лет поизносятся, только размер не забудь указать.

Махнул Муромец рукой, не стал лепестка щипать:

– И стоило, Сема, ради этого бурьяна в такую даль тащиться? Неужто ты, Кощеев сын, сам себе

портов не наколдуешь?

– Наколдовать-то наколдую, да мой батюшка разные диковинки собирает, вот я и обещался добыть.

А коренья-то у цветочка не простые – у иного дуба столетнего покороче будут, лопата их не берет, а

ежели который вытащить удается, он полежит-полежит и снова в землю ныряет. Приметили мы эту

хитрость, давай корни откопанные хватать да узлами завязывать.

Повязали цветочек накрепко, в тулуп завернули. Легок, да объемист.

– Ну, Семы, добыл я, что хотел, – пора ноги делать, пока обман наш не раскрылся. Соловей меня

поддерживает: – Прощаться, поди, не стоит, сделаем вид, что спать пошли, а сами коней тишком выведем и прочь

поскачем. – Надо бы копыта загодя тряпками обмотать, чтобы по двору не стучали.

– А со стражей под сводом что делать будем?

– Ничего, соврем, что Вахрамей за перстнем обручальным послал

—мол, невеста дома в укладке забыла, а другой вздевать не желает.

– Вот бы поглядеть, как он лягушку целовать будет!

– Прибьет, поди, того, кто первым «горько!» крикнул…

Муромец слушал-слушал да как взовьется:

– Не могу я Любушу царю на поругание оставить, люба она мне! Никуда без нее не поеду!

Я так и сел:

– Да ты что, Сема, позабыл, как она лягушкой мокрой по кочкам скакала?! Доедем до болота, я те

двадцать таких наколдую!

Муромец свое гнет:

– Пущай лягушка, зато получше иных девок будет – и красой взяла, и покладиста, слова поперек не

молвит, разве что квакнет когда – чем не жена для добра молодца?

Соловей на побратима глаза вытаращил:

– Окстись, Сема! Она же у тебя опосля первой брачной ночи в болото ускачет, икру метать!

– Пущай, лишь бы Вахрамею не досталась! Прибьет он ее со зла, а я всю жизнь горевать да каяться

буду!

Как ни уговаривали – не переговорили. Или с Любушей, или без Муромца, и весь сказ. Обругали мы

побратима всячески, да не бросили:

– Черт с тобой, обождем до ночи, выкрадем лягушку и все вместе ускачем.

Повеселел Муромец, руки нам жмет:

– Ох, други мои верные, что бы я без вас делал?!

– Сидел бы дома да горя не знал!

Стали мы загодя к побегу готовиться. Задали коням овса напоследок, полные торбы насыпали.

Копыта проверили – нет ли подковам износу, крепко ль держатся. Тулуп с цветком в углу под

соломой схоронили, Волчка караулить приставили.

Потемнело в конюшне на миг единый, дверь скрипнула. Алена, как же без нее!

– Небось думаете – спасибо вам за пчел скажу?!

Я и в ус не дую, знай коня скребницей оглаживаю:

– Что ты, Алена, и в мыслях не было – прежде от кобылы доброго слова дождешься, чем от тебя!

– Немудрено – кобыл-то вы холите, а девок морите. Из-за таких, как вы, и матушка моя в могилу

сошла! – Холит он, как же, – вещает Сивка сквозь торбу глухо, утробно, – плеткой ласкает, шпорами

голубит… Треснул я его скребницей промеж ушей:

– Ты чего на хозяина поклеп возводишь, сивый мерин?!

Коню хоть бы хны – башка пустая, и не такое выдержит.

– От мерина слышу! Ты чеши давай, не отвлекайся…

Алена бедная ушам своим не верит, от Сивки пятится:

– Не может того быть, это ты за коня говоришь, надо мной насмехаешься!

Волчок на соломе дремал, а тут голову поднял, пасть в усмешке языкатой распахнул:

– Что ты, царевна, он и за себя-то толком сказать не может, я за всех троих отдуваюсь!

Вылетела Алена из конюшни, как кошка ошпаренная!

– Чур нас от Вахрамеихи! – говорит Соловей. – Авось больше не свидимся…

Не проведывают навье царство ни солнце красное, ни луна ясная – все деньки серые, все ночки

темные, цельный терем скради – и то не сразу приметят. Прокрались мы к покоям невестиным,

залегли в засаде – я за сундуком, Семы с двух сторон за углами коридорными. Вахрамей Любушины

покои на ночь замком амбарным опечатывает, а она по нашему велению вдобавок изнутри

запирается. Царь ключ при поясе носит, в самих же покоях запор хлипкий, с одною удара выбить

можно. Стражи что-то не видать, так и захотелось вороном каркнуть: «Не к добру!» Лежим,

выжидаем… Вот те напасть, дождались! Вахрамей, чтоб ему пусто было, своей царской персоной к

двери заветной пожаловать изволил. Подошел, согнулся, в щелочку глянул. Долго глядел, у меня аж

левая нога затекла. Наконец постучать отважился:

– Любуша, душа моя, спишь ли ты?

Лягушка и не говорит, и не молчит – хихикнула эдак неразборчиво.

– Выдь ко мне, краса-девица! – приплясывает перед дверью Вахрамей. – У меня в покоях вино

сладкое, пряники печатные, сахарные…

Лягушка девичество свое блюдет и к царю не выходит. Потоптался царь у двери, рукой махнул и

пошел, да не в свои покои, а по коридорчику. Семе Соловью впотьмах чуть руку не отдавил.

Только мы без него пообвыкли, изготовились лягушку выручать – снова нелегкая царя несет, да с

цветочком! Поглядел в щелочку, постучался:

– Любуша, ну выдь на минуточку! Я те подарочек принес, хидею заморскую, раз в тыщу лет цветет,

всего-то одну ноченьку, и то ежели луна на ущерб!

Цветочку лучше бы вовсе не цвести, уж больно дух от него тяжелый – сирень пополам с трупом

лежалым. Сема Муромец нос обеими руками зажал, чих богатырский унимает.

Царь и сам долго не вытерпел, унес хидею свою редкостную – поди, в выгребную яму выбрасывать.

Сема Соловей – к двери; за отмычки и браться не стал – изловчился у царя, мимо проходящего, ключ

со связки при поясе отцепить!

Любуша сама дверь распахнула, да так на шее у Муромцу и повисла – видать, и ей добрый молодец

по сердцу пришелся. Затворились мы изнутри, стали вполголоса судить-рядить, что дальше делать.

Сема Соловей в щелочку поглядывает, дабы царь врасплох не застал. Кто его, сластолюбца, знает, он

так всю ночь проходить может. Хотели было на кровати чучело из подушек смастерить – раздумали.

Раз Любуша царю не ответит, другой, он возьмет да и войдет в опочивальню. Единого дня обождать

не может, жених!

Решился я:

– Вы, братья, хватайте Любушу и бегите, а я заместо нее останусь. Выгадаю чуток времени, отвлеку

Вахрамея и за вами двинусь. Вы только Сивку моего заседлайте и цветочек к луке приладить не

забудьте, мало ли какая спешка выйдет…

Уставились на меня Соловей с Муромцем, как на юродивого:

– Ты чего, Сема, мухоморов объелся? В тебе ж девичьего только волосья до плеч, а плечи самые что

ни есть молодецкие, размашистые! А голос, поди, еще в пеленках сломался!

– Ничего, мне с Вахрамеем не миловаться, а через дверь и так сойдет.

Нацепил я Любушин кокошник, лег, к двери спиной повернулся и одеяло по макушку натянул:

– Ну как?

Поглядел Соловей, приценился:

– А знаешь, Сема, что-то есть… Можно, я рядом прилягу?

– Я те прилягу – больше не встанешь!

– Ты таким басищем Вахрамею ответь – то-то он подивится!

Внял я совету дельному, наколдовал себе голосок тоненький-тоненький. Опробовать не решился,

Соловей и без того смехом давится, норовит поверх одеяла приласкать, я отбрыкиваюсь молча.

Наконец уняли его, вытолкали из покоя. Прикрыли побратимы за собой дверь, огляделись, Соловей

проказливый шепчет в щелочку с присвистом, Вахрамею подражая:

– Любуша, светик, яви женишку хучь ножку помечтать!

Показал я ему молча палец оттопыренный, позади окошка светлого хорошо видать. Унялся Сема, да

ненадолго: – Любуша-а-а!

Только я хотел побратиму словец крепких отсыпать, чтобы дурака не валял, – раскашлялся тот

мелко, по-старчески, тапочками шаркнул.

Я чуть с кровати не свалился – Вахрамей, будь ты неладен! Натянул я одеяло повыше, испуганным

прикинулся: – Чего тебе, Вахрамеюшка, от бедной девицы надобно?

Царь так за дверью и выхаживает, так и притопывает:

– Экий у тебя, Любуша, славный голосок прорезался, век бы слушал! Спой мне, уважь жениха!

Делать нечего, пришлось петь. Царь аж всплакнул под конец – то ли песня по вкусу пришлась, то ли

голосок писклявый слезу почище лука вышиб.

– Отомкни, невестушка! У тебя перстенек, у меня стерженек, давай-кось примерим да потешимся!

– Что ты, Вахрамеюшка, я девица честная, негоже до свадьбы каравай починать!

– Ну хучь пощипать с краешка!

– Где ж ты на свадьбах пощипанные караваи видал?!

– Видал и краюхи изгрызенные!

– Нет, не могу, уходи…

– Отвори, озолочу!

– Нет, и не проси!

Спровадил наконец Вахрамея. Хорошо, не догадался царь замок разомкнутый пощупать, – был бы

мне и стерженек, и перстенек, и каравай в придачу!

Выбрался я в коридор, припал к земле, ползу неслышно, да тут – бах! – дверью открывшейся меня по

уху. Не сильно, ан больно. Поднял голову – Алена в рубахе ночной стоит, ножкой притопывает

злорадно, в руке колокольчик-побуд, таким разок тряхнешь – весь терем звоном отзовется, мертвого

на ноги подымет.

– Ага, попался, тать ночной! Дай-кось я охрану кликну, пущай у тебя за пазухой пощупает – не

завалялось ли злата-серебра из казны батюшкиной!

Я палец к губам прижал:

– Тс-с-с, царевна, нет у меня ничего ни в карманах, ни за пазухой! Хошь – обыщи сама, только шума

не подымай!

– А что это, – спрашивает Алена подозрительно, – у тебя с голосом?

Откашлялся я, вернул себе бас прежний:

– Застудил малость, вот и истончился чуток…

Вижу, не сердится Алена, больше потешается да любопытствует:

– Обыскивать тебя, вот еще! Кокошник-то пошто напялил? Али к батюшке моему свататься полз?

Нет у меня ни времени, ни желания для царевны сказку придумывать, взял да и выложил как на духу:

– Любушу мы свою у Вахрамея выкрали, братья с ней вперед ушли, а я отход прикрываю! Ты, ежели

ничего против не имеешь, дверь-то закрой, ползти не мешай!

Алена мигом насмехаться перестала, дверь закрыла, а сама с коридора не уходит. Стоит надо мной с

колокольчиком, как над тараканом – и давить брезгует, и отпустить не может.

– Что ж ты, купец жуликоватый, спервоначалу сестрицами торгуешь, а потом крадешь их посередь

ночи? Бедная Любуша, при таких-то братцах заботливых немудрено позеленеть!

Я кокошник сползающий поправляю, огрызаюсь:

– Да какая она нам сестрица! Лягушку болотную девкой обернули да и привели на выданье, а Семку

Муромца угораздило глаз на нее положить, вот теперь и маемся! Ежели на то пошло, батюшка твой

тоже жулик изрядный: цветочки аленькие бурьяном изо всех щелей прут навроде нашего осота, а

взамен и невесту ему подавай, и полцарства перепаши, и пчел по ночам паси!

– А батюшке врал, колдовству не разумеешь! – с упреком молвит царевна, да вдруг как падет передо

мною на колени, в лицо заглядывает, а у самой глаза жалобные да беспокойные. – Сема, забери меня

отсюда! Что хошь дам, отплачу сторицей, только выведи на белый свет!

Вот ужо не было печали, девку взбалмошную вороны накричали! На свет ей, вишь ты, захотелось. А

ясный месяц в кокошник не желает ли?

Я ползу, как дурень, она следом на четвереньках семенит.

– Ну Сема, ну пожалуйста! Какая тебе разница, двух девиц красть али одну?

– По мне, – отвечаю, – я бы вовсе никого не крал, квакали бы царю Вахрамею на пару!

Алена ножкой в сердцах притопнула:

– Я не кваква… ква… ква!!!

А сама руками показывает – верни, мол, как было, а не то колокольчиком тряхну!

Делать нечего, расколдовал.

Алена глазищами своими хлопает, вот-вот слезу пустит:

– Ежели не скрадешь, уморит меня Вахрамей, как матушку мою уморил. Не своей волей она за него

пошла, царевы люди среди ночи умыкнули да в царство навье уволокли. Всего-то пять годков она

под землей промучилась, оставила меня горькой сиротинушкой…

– Ты, сиротинушка, на слезу меня не бери – не на того напала. Уж больно ты шустра для

умирающей: чай, не в темнице сидишь, кабы захотела, давно сбежала. Знаю я, чего тебе надобно:

добра молодца под венец затащить, чтобы из батюшкиной воли выйти.

Всплеснула Алена руками, едва побуд за язычок придержать успела:

– Нашел ты, Сема, кого слушать – челядь вахрамеевскую! Она же за тобой по слову цареву

наперегонки в погоню пустится, а нагнавши, без жалости на копья подымет. Царство навье само

заместо темницы будет, из него никому хода нет. Семь раз я убежать пыталась, трижды в одиночку

да четырежды молодцы подсобляли, завидные до ковров летучих, что я на воле выткать сулилась.

Их-то Вахрамей в шутку «женихами» и прозывал, а за ним и челядь подхватывала. Всякий раз нас

ловили, беглецов жизни лишали, а меня плетью вразумляли мало не до смерти. Кабы ты мне сразу

открылся, что Любуша не девка вовсе, я бы тебе сама цветочек вынесла и бежать надоумила –

добром Вахрамей вас все равно не отпустит.

– Поди, и ковер бы посулила?

Улыбнулась Алена жалко, как собачонка приблудная, что всем людям прохожим с надеждою в глаза

заглядывает: – Хочешь, Сема, ковер?

– На кой он мне сдался? И без того в тереме без опаски ступить нельзя – как бы заместо простых

сапог в скороходы ноги не сунуть, не перед всяким зеркалом побреешься – иное допытываться

начинает, отчего синяк под глазом и перегаром изо рта разит, а то матушка носки из клубка

завалявшегося связала, так они сами куда-то в болото ускакали. Да и знаю я тебя – нарочно выткешь

половик какой, потом гоняйся за ним с сачком!

Повесила Алена голову, вздохнула тяжко, за ручку дверную берется:

– Вижу, Сема, ополчился ты против меня не на шутку… Ну да сама виновата, накинулась на вас,

толком не разобравшись. Иди, коль так, я шума поднимать не буду.

– Куда?! – окликаю ее шепотом. – Одень что поприличнее и во двор выходи, я у конюшни обожду!

Эх, зря мы голь кабацкую не послушались!

Подскочила Алена от радости, обниматься кинулась:

– Спаситель ты мой!

Колокольчик-то и выпал.

Пошел по терему стук-звон великий, словно в маковку золоченую ударили, я вскочить едва поспел –

изо всех коридоров стража хлынула, в кольцо нас взяла, секирами выщерилась.

Вахрамей вперед протискивается, кричит радостно;

– Я как чуял, что этим закончится! Все вы спервоначалу тихие да ласковые, а чуть отвернись, – дочь

любимую выкрасть норовят. И на кой вам те ковры сдались? Они ж только в навьем царстве и

летают! Ну, Сема, я тебя упреждал, теперь пеняй на себя…

Не успел я даже руку за кладенцом протянуть, только свист над ухом услышал да кокошник

бисерный под секирой хрупнул.

Тут мне и конец пришел.

Очнулся я во тьме кромешной, голова от боли раскалывается, видимо, секирой не до конца развалена

была, рукой вокруг себя пощупал – пол каменный да солома гнилая. Темница! Вот угораздило… Ну

Аленушка, растяпа криворукая, спасибо тебе преогромное!

А она тут как тут – ревет-убивается под боком, в темноте не разглядеть, да голос ни с кем не

спутаешь: – На кого ж ты меня покинул, сокол ясный…

Приподнялся я на локте, голову потрогал – на темени руда коркой липучей запеклась, к ране не

пробиться. Хорошо хоть напополам голову не раскроили – кокошник спас.

– Не знаю я, кто там тебя покинул, но вот за то, что на меня, – не спущу!

Алена как взревет пуще прежнего:

– Семушка! Живой!!!

И давай меня обнимать-целовать, слезами солеными поливать – кипятком на ране жгут. Я от нее

отпихиваюсь что есть мочи:

– Уйди, оглашенная! Без тебя тошно, а с тобой вдвойне! Ты-то тут как очутилась?

– Сказала, что ты мой жених взаправдашний… без ковров… пущай и мне тогда голову рубят…

батюшка нас вместе и заточил… а то на месте прибить хотел…

– Что?!

Повалился я на солому без сил, руки раскинул. Все, думаю, конец мне приходит. Лучше бы я на

месте помер, чем такие речи на смертном одре слушать!

– Семушка…

– Изыди, Вахрамеиха!

Помирать, однако, передумал, – отпустило, даже встать сумел. Кувшин щербатый с водой едва не

опрокинул. Стену ощупал, докуда достал – цепь короткая за ногу держит. Зачарованная цепь, чую,

как силу из меня тянет, колдовать не дает. В глухой колодезь нас бросили, ни окон, ни дверей,

заместо потолка то ли щит положен, то ли решетка частая, и та, видать, в подземелье ведет

—чернота за ней непроглядная.

– Эх, Сему Соловья бы сюда!

Только промолвил – летят мои побратимы! Едва к стене прижаться успел – слева Муромец

повалился, справа Соловей.

– Эк вы ко мне на выручку спешили, ножи-булавы порастеряли!

– Дружине Вахрамеевой одолжили, – ворчит Муромец, кольчугу порванную оправляя. – На полпути

догнали, навьи проклятые…

– А лягушка?

– Поцеловать успел… ускакала… ждать обещалась… А эту поганку бледную каким боком сюда

занесло?! Сверху голос Вахрамеевский доносится, эхом подвывает:

– Ты мою дочь поносить не моги, а то велю вару вскипятить и вам на головы плеснуть, вот ужо

заскачете! Ишь чего удумали – царя с лягушкой повенчать, а под шумок Аленку мою выкрасть!

– Небось не плеснешь, побережешь царевну!

– Ничего, ей только на пользу – посговорчивей будет! Девка неблагодарная, отца родного без ножа

зарезала, променяла на молодца смазливого, еще и руки на себя наложить грозилась, ежели колья

площадные вами украшу. Вот пущай с вами денек-другой посидит, уразумеет, за кого заступалась;

можете проучить ее малость, только чтоб не до смерти, а то с живых шкуру спущу!

Насупился Муромец:

– Мы девок боем обучать не привычные, пальцем ее не тронем, а вот ты спустился бы к нам на

кулачках помериться, глядишь, сам бы чего уразумел…

– Спустился бы, – отвечает Вахрамей, – да недосуг – ждут меня дела неотложные, государственные.

Попозже загляну, проведаю – каетесь аль нет.

– И долго нам тут сидеть? – справляется Соловей, голову задравши.

– Вам – веки вечные, а Алене – покуда прощения не попросит. Ну а ежели вовсе не попросит, уж не

обессудьте – придется вас голодом уморить. Вон, Кощеича можете первым съесть – все равно не

жилец. У Семы Соловья еще на шутку сил достало.

– А ежели мы прощения попросим – отпустишь?

Расхохотался Вахрамей, ничего не ответил. Ушел, поди.

Царевна носом хлюпает, Муромец ее ободряет;

– Не плачь, Алена, Кощеич сейчас что-нибудь придумает – верно, Сема?

А у меня перед глазами все кругом идет, пятна какие-то мелькают, туман клочьями.

– Может, – говорю, – с разбегу выскочить попробуем?

Переглянулись побратимы, вздохнули согласно:

– Толку не будет, надо Сему в порядок приводить…

Поди им возрази, ежели Муромец сзади под локотки сгреб, удерживает, а Соловей с Аленой к

головушке моей болезной с двух сторон подступились. Всю воду из кувшина извели, только мне

напиться и оставили, Алена рубаху на себе до пупа обкорнала, перевязала мне голову, да так ладно,

что только нос снаружи и остался. Еще и посмеивается, девка вредная:

– Будешь, Сема, врагов в заблуждение вводить – где у тебя перед, а где зад.

Вырвался я от них, тряпки на лоб сдвинул, глаза чуть к темноте попривыкли – ничего не скажешь,

хороша Алена в полрубахе, штанцах кружевных заморских.

– Ну как, Сема, полегчало?

Куда там полегчало! Разве что кровь остановилась, а болеть еще пуще стало.

– Васильевич, ты отмычки не растерял?

Ухмыльнулся Соловей, позвенел железками:

– Я скорее руки-ноги растеряю; вот они, кормильцы!

– Глянь-кось мои оковы, в них колдовство губится, ничего поделать не могу.

Сема скважину отмычками пробует, сетует для порядку:

– Ох и мудреный же замок, ну да ничего, на худой конец отрежем тебе ногу и высвободим!

– Ты чужими ногами не шибко-то разбрасывайся, она мне еще сгодится!

Алене тоже нос сунуть надобно.

– Неужто тебе, Сема, ради общего спасения ноги жалко?

Не придумали еще замка супротив татя умелого! Позвенел Соловей цепью снятой:

– Эх, жаль, не завалялось в уголке скелета какого, я бы шутки ради его заковал! Помнится, заточили

нас с батюшкой в берендейскую темницу, так мы перед утеком все скелеты в позы непотребные по

двое сложили… поди, долго еще стражникам снилось…

– Вахрамей темницей редко пользуется, – поясняет Алена. – Мастеровых людей, что невзначай в

царство навье забредут, на поселения здешние отправляет, для казны работать велит, красных девок

себе берет, крепких молодцев службой денежной приваживает, в дружину свою ставит, а ежели

откажется который неповинным людям головы рубить, бесчинства именем Вахрамеевым творить,

того на кол али в петлю. И кормить полонного не надо, и народу потеха.

Присвистнул Соловей:

– Так нам, выходит, повезло еще?

Поверил я, что Семин батюшка на жизнь свистом зарабатывал – в одно ухо свист влетел, насквозь

голову пробуравил, из другого без помех вышел.

– Невелико везение, а ты, Сема, бросай свистеть – последнее просвищешь. Расскажи лучше, как вас

поймали-то? Неужто у Вахрамея кони лучше наших?

– Кабы кони! Заместо коней у них ковры летучие, пока конь версту проскачет, они десять пролетят!

– А велико ль войско ковровое?

Вздохнула Алена повинно:

– Боевых без малого три дюжины наберется. Каждый двух человек подымает. Больше было, да моль

на складе завелась, недоглядели…

– Да ты и впрямь искусница! – посмеиваются Семены. Я же дальше расспросы веду:

– Вахрамей говорил, что на белом свете ковры силу теряют. Поизмываться хотел аль правду баял?

Мнется Алена, глаза отводит. Ковры-то она выткать сулилась, а о такой малости помянуть не

удосуживалась. – Ну?

– Правду…

Думала, бранить ее буду, я же только обрадовался:

– Значит, ежели из навьего царства выбраться сумеем, уже не догонят!

– Нам бы из темницы для почина утечь! – говорит Соловей нетерпеливо.

Поморщился я, рукой о стену оперся. Худо мне, голова кругом идет, в глазах то и дело темнеет, да

виду не подаю:

– Сейчас, Сема, я тебя сычом оберну, ты наверх взлетишь и разведаешь, что да как. Ежели все тихо –

свистнешь… Нет, лучше ухни тихонько, я обратно расколдую. Ты тогда решетку отомкнешь и

лесенку нам спустишь.

Вздохнул Соловей, да перечить не стал. Взял отмычки в зубы, изготовился.

И без оков тяжко в темнице навьей колдовать, на одно малое чародейство больше сил извел, чем

десять заковыристых на воле стребуют. Исчез Сема, на полу что-то махонькое закопошилось.

Пригляделись Муромец с Аленой:

– Сема, ты чего, это же мыш летучий!

– Так я же вам и говорил – зайцем оберну… Вот только никак в толк взять не могу – отчего их двое?

Засуетились побратим с царевной:

– Семушка, ты полежи пока, отдохни, с мыслями соберись…

Трепетнул мыш крыльями, взвился по кругу, протиснулся сквозь решетку. Долго его не слыхать

было, мы уж думали, что царь стражу у колодца оставил, изловили беглеца. Наконец пискнул

условно, по решетке коготками заскреб – мол, все тихо, расколдовывай, Кощеич!

Эх, одна голова – хорошо, а две полголовы – хоть выбрось, до того после нового чародейства

разболелись. Потемнело у меня в глазах, всякий интерес к побегу пропал – какая разница, где

помирать, лишь бы в покое оставили.

Куда там в покое! Замычало сверху жалобно, копытом переступило. Алена мою голову к себе на

колени перетянула, по волосам гладит:

– Ну Сема, ну постарайся… ты же можешь… давай еще разочек!

Накатилась на меня тьма с новой силой, землей могильной грудь сдавило, едва вдохнуть сумел, и то

когда Алена, перепугавшись, что есть мочи тряхнула.

Слышим, выругали крепко меня и мою матушку вместе с бабкой покойной, зазвенел Соловей

отмычками, поднял решетку:

– Не сыскал я лесенки, вот вам веревка с узлами. Да потише там, стража при выходе караул несет!

Тормошат меня друзья:

– Сема, вставай, выбираться надобно, пока тревогу не подняли!

– Куда вставать-то? Я и так стою, это вы по стенке ходите…

– Лезь, искусница, – говорит Муромец, – а я Сему прихвачу.

Алене повторять не надо, белкой юркой вверх по узлам шмыгнула. Поди, на дуб с той же сноровкой

карабкалась. Муромец меня через плечо перекинул и вслед полез.

Наверху Соловей нас поджидает, веревку к столбу пыточному привязал и руками для верности

придерживает. Все поглядывает, как бы рогами развесистыми в решетке поднятой не запутаться.

– Я вот думаю, – говорит, – ежели Сему вдругорядь по голове садануть – он в прежний ум войдет

или вконец околеет?

Повел я на него оком мутным – отвалились рога вместе с волосами, только чуб казацкий в середке

остался. Видит Соловей, что с меня взятки гладки – не в себе человек, лучше не трогать, а то как бы

вовсе голову не снял.

Поставил меня Муромец на ноги, к стенке прислонил. Ничего, терпимо, не падаю. Вдоль коридора

застенки пустые тянутся, где решетки, где дверь глухая. Соловей для интересу одну отпер –

обрадовался. Лежит там на полу куча оружия, добыча военная, а сверху мой кладенец в ножнах.

Пошарили Семы тихонечко – сыскали булаву и суму воровскую с ножами. Теперь и прорываться

можно. При выходе два стражника караул несут, позевывают бдительно. Увидали нас – попятились. Впереди

Муромец несется, булавой потрясает, за ним Соловей – чуб и щетина трехдневная, позади Алена

едва одетая, на нее я опираюсь, вся одежа в крови засохшей. Не поспели стражники разбежаться,

изловил Муромец их за вороты и друг к дружке лбами приложил. Оттащил к яме, сбросил – будет

кому ответ держать, ежели Вахрамей припожалует.

На дворе уж светать начинает, птицы голоса пробуют. Коротка вешняя ночь, да беглецам любой

мало будет. Где бегом, где ползком – добрались до конюшни. Конюху Муромец только булаву

пудовую показал – тот так без чувств и повалился. В углу солома заворошилась, Волчок вылазит,

отряхивается: – Что-то припозднились вы, я уж сам хотел бежать-выручать!

– Набегаешься еще, герой!

Оседлали друзья коней, из конюшни вывели. На меня же страшилище двухголовое мчится, шестью

ногами перебирает, тремя хвостами машет. Не забоялся я, взял кладенец на изготовку, спрашиваю:

– А ты кто таков будешь, зверь невиданный, чудище неслыханное? Куда коня моего богатырского

подевал? Отвечает мне зверь невиданный, чудище неслыханное:

– Ты что, хозяин, окосел аль белены объелся?! Я ж и есть конь твой богатырский! Садись скорей да

поскачем вон из царства навьего!

Сверху доносится:

– Своих уже не узнает! Не к добру!!! Кончается, поди! Кар-р-р, кар-р-р!

Поднял я голову – все небо в воронах. Бр-р-р… Помотал головой – давай на коня садиться. Сивка

мордой меня подпихивает, бранится:

– Хвост-то отпусти, он не для поводьев привешен! Вот уж горе мне с тобой, во хмелю и то задом

наперед не садился, со стоячего не падал!

Алена помочь вызвалась, подсадила и сама за спиной уселась, поводья взяла:

– Свезешь двоих, конь говорливый?

– Свезу, как не свезти – с четырьмя рысью иду, под десятью не падаю! Можешь еще Семин осот в

тулупе позади пристроить, он легонький!

Вывели мы коней за ворота, подхлестнули для задора и помчали во весь лошадиный скок, конскую

прыть. Чуют кони беду, из кожи вон лезут, оглянуться не успели – места обжитые минули, прямая дорога к

горе заветной протянулась. В чистом поле ветер разгулялся, траву клонит, вслед улюлюкает. Ворон

над нами кружит, погоню высматривает. Куст рукавами машет разудало, я попеременно то влево, то

вправо сползаю; хорошо, Алена начеку, не дает упасть.

Обдуло меня ветерком – вроде оклемался, сам поводья подобрал. Хотел Соловью чуб исправить, да

тот отказался:

– Привык я к нему, да и голове посвободней. Ты мне лучше усы в пару отпусти.

Уважил.

Скосил Соловей глаз, вздохнул:

– Покамест сойдет, а на досуге заново попытайся…

Скоро царь спохватился, десяти верст проскакать не успели. Вранко весть дурную приносит – других

не умеет: летят ковры с дружинниками, побольше дюжины, настигают, как конный пешего, скоро

нас приметят.

Заголосила было Алена:

– Сема, лучше заруби меня на месте, я им живой не дамся!

Заткнул я ей рот, велел всем спешиться. Подивились побратимы, да послушались, хоть на голову

мою с опаской и поглядывали.

Поднапрягся я, обернул коней деревьями, друзей пнями, пса с вороном – ежом да белкою, себя –

змеюкой подколодной, красну девицу – красным мухомором. Налетели ковры, опустились – что за

притча? Обрываются следы у леса, стоит трава не примята, земля не натоптана. Покрутились

дружинники, в затылках поскребли, мухомор ногой наподдали да и улетели несолоно хлебавши.

Алена из крапивы сама выбраться не может, стоит боса на одной ноге:

– Ты, Сема, это нарочно!

– Да уж не нарочней колокольчика оброненного!

Все-таки пожалел ее, вынес на траву. Вскочили мы на коней, поскакали дальше.

Волчок язык высунул, едва за нами поспевает:

– Вахрамей не дурак, узнает про лес в неурочном месте и завернет дружину!

– Еще один вещун выискался!

Едва пять верст одолели, опять ворон знак подает: нагоняет нас дружина вахрамеевская, ковров

вполовину прибавилось…

Обернул я коней озером, себя с побратимами – карасями златоперыми, собаку камнем, ворона малым

зябликом, Алену – кустом ракитовым.

Примчалась погоня к озеру – нет дальше дороги. Порыскали-порыскали, притомились, справили у

куста малую нужду и обратно полетели.

Зяблик им вслед:

– Наша взяла! Не к добру! Кар-р-р, кар-р-р!

Только Алена не рада – стоит, руки растопыривши, парни со смеху покатываются.

– Ну Сема!!!

– Вон ручеек в траве журчит, мы обождем…

– Ты нарочно!!!

– Окстись, царевна, кто ж мог такое подумать?!

Не поверила-таки Алена, вздыхает:

– Ох и злопамятный же ты, Сема… Ну хочешь, прощения у тебя попрошу?

– Ну попроси, попробуй, а мы послушаем, – подсмеиваюсь я. – А там сообща решим, казнить али

миловать. Фыркнула Алена обидчиво, отвернулась, руки на груди переплела. Потом все-таки одумалась:

– Ну Сема, ну прости… пожалуйста…

– Вот то-то же!

Только на коней садиться – лягушка выше травы скачет-поспешает, квакает истошно, чтобы

приметили. Наклонился Муромец с коня, подхватил царевну прыгучую, к груди прижал, расцеловал

на радостях – глядь, Любуша у него на коленях сидит, улыбается застенчиво.

У нас глаза на лоб полезли, Вранко крыльями хлопнул, чуть с плеча моего не свалился:

– Глянь-кось, что любовь с лягушками делает! Не к добру!!! Кар-р-р! Кар-р-р!

Чудеса чудесами, а мешкать не след. Погнали мы коней во весь дух, еще семь верст отмахать успели

– приметил что-то ворон, над головами низенько пронесся, ветром обдал:

– Настигает нас воинство летучее, числом вдвое против прежнего, впереди сам Вахрамей летит,

сабелькой машет! Кажись, недоволен чем-то… Не к добру!!! Кар-р-р, кар-р-р!

Побледнела Алена:

– Ох, Сема, против батюшки моего колдовать без толку, он давно смекнул, что у Кощея и сын не

лыком шит, а царство свое до последней кочки знает. Лес пожжет, озеро потравит, всякого, кто на

пути встретится, на куски порубит…

Мне так и так не до колдовства – отдохнуть от него надобно, сил поднабраться. Чары наводить – что

камни воротить, каков бы ни был силач, а рано или поздно умается.

Подлетела дружина на выстрел, давай стрелами сыпать! Алена ойкает, к моей спине прижимается, из

тулупа с цветочком три охвостья черных торчат. Соловьеву коню ухо навылет пробило, хоть ты

серьгу вдевай. Муромец стрелу из плеча вырвал, назад отправил:

– Нам чужого не надобно, лови обратно!

Изловил кто-то, камнем наземь рухнул.

Вспомнил я про платочек матушкин, по карманам похлопал – сыскал, не дюже чистый – и когда

только успел приложиться?! Приотстал я, махнул позади себе платком – разыгрался ветер

полночный, холодный да вьюжистый, ковры назад сносит. Со стражников так шапки и посыпались,

Вахрамей едва корону придержать успел. Идут ковры против ветра не шибче коней, стали мы в

отрыв уходить. Царь вслед кричит-надрывается:

– Сема, верни дочь! Верни добром, а то худом возьму! Пошто она тебе сдалась, язва эдакая, ни рожи

ни кожи? Хошь, я тебе взамен десять девок на выбор дам?

– Нам Алена не девка, а подруга боевая, вот с бою и выдадим!

– Будет вам бой! – обещает царь, кулаком потрясая. Нырнуло летучее воинство под ветер, у самой

земли пошло, опять нагоняет.

Махнул я платком – откуда ни возьмись, поднялся лес дремучий: ни пешему пройти, ни конному

проехать. Ковру тем паче не пролететь. Не поспели все ковры вверх уйти, так на стволах и

развесились. Красивые у Алены ковры выходят, яркие да цветастые, и без подъемной силы спрос

иметь будут.

Вахрамей первым летел, первым к березе и приложился. Висит на суку, ногами дрыгает, требует

спасать свое величество сей же час. Пока царя снимали, корону в траве густой искали, мы еще пять

верст проскакать успели.

Уменьшилось воинство, да не отступилось. Вахрамей, видим, на всякий случай в середину затесался,

расхотел дружину возглавлять. Не помогло: махнул я платком в третий раз – сгустились тучи

черные, отворились хляби небесные, дождь как из ведра хлынул. Намокли ковры, отяжелели, вниз

пошли. Хочешь не хочешь, пришлось погоне привал делать. Дружинники ковры выкручивают,

Вахрамей вокруг бегает, бранится-поторапливает.

Немного уже осталось – вдали черный свод без опор показался, выход из царства навьего.

Спохватился Соловей:

– А как же стража при выезде?

– Конями сметем!

Выскакиваем к горочке, а там не пяток дружинников пеших, а десять пятков конных! С ночного

разбою возвращаются, узлы с добром везут, у переднего поперек седла – девка визжащая, руками-

ногами колотит. Увидали нас – луки вскинули. Девка на всякий случай потерю чувств изобразила.

Осадили мы коней, только земля из-под копыт брызнула.

– Глянь-кось, родственнички вахрамеевские! – говорит старшой с расстановочкой. – Куда это вы ни

свет ни заря поспешаете?

Ляпнул я первое, что в голову пришло:

– Не спится что-то, решили в чистом поле с ветерком покататься.

– Будет вам ветерок, вон летит уже!

Тут и Вахрамей подоспел. Увидал, что бежать нам некуда, придержал ковер, с величием неспешным

на землю опустился, прочее воинство в небе клином журавлиным выстроилось.

Соступил царь с ковра, повел речь грозную:

– Ну, потешились – и будет! Далеконько вы забрались, никому прежде и полпути одолеть не

удавалось. Ты глянь, и лягушка с ними! А это что за казак зеленоусый? Соловей?! Не узнал –

богатым будешь, ежели не помрешь невзначай! Алена, дрянь эдакая, прыгай с коня и ползи к

батюшке на поклон, а то зацепим ненароком: я не Сема, у меня дождик оперенный, градины

зазубренные, клюнут – кровью вымочат. Эй, холопы дружинные, в дочь мою не смейте целить, она

мне живая нужна, касательно же целой и невредимой уж как получится!

Ничего Алена не ответила, только крепче ко мне прижалась.

Начал было царь руку подымать, лучники тетиву оттянули, – да передумал, решил поглумиться

напоследок: – Давай, Сема, мы с тобой потехи ради на мечах сойдемся, моя сабелька супротив твоего кладенца.

Пока биться будем, дружина твоих друзей не тронет, а ежели, не ровен час, начнешь верх

одерживать, уж не обессудь – из луков тебя пристрелят, для поддержания царского престижу. Ну а

коль сгинешь в неравном бою, честь тебе и слава – тут и прикопаем, а я себе нового поединщика

выберу. Алена мне на ухо шепчет прерывисто:

– Сема, не соглашайся! Все равно он нас убьет, только муку продлишь!

Друзья-побратимы молчат согласно, царевой блажи потакать не советуют.

Спешился я неторопливо, меч из ножен вытянул. Травление золоченое от острия до черена

переливами на свету заиграло.

– Кладенец-то отдай, – говорит Вахрамей. – Кладенцом я биться буду. Моя сабелька тоже хороша, не

гляди, что ржавая и треснутая, с ней еще мой прадед в поле ходил – капусту по осени вырубать.

– Сема, – чуть не плачет Алена, – что ты делаешь? Он же тебя на кусочки посечет, из живого сердце

вынет! Бросил я Вахрамею кладенец:

– Подавись, собака!

Дрогнул мой меч в чужой руке, зазвенел недовольно. Половину силы растерял, да против сабельки

Вахрамеевой и четверти много будет.

Сошлись мы, покружили друг против друга, примерились к супротивнику. Кабы нам обоим

кладенцы али сабельки – с трудом, а уложил бы я Вахрамея. Царь к мечу привычен, да тороплив, это

его и сгубило бы, ан кладенец сам себе поживу ищет, на мечника только вполовину полагается, в

любом доспехе щелочку найдет, под встречный удар подставится, мимо отведет. Его же лезвием к

лезвию не примешь, перерубит саблю вместе с поединщиком, только плашмя отбить и можно. О

победе и помышлять нечего, продержаться бы подольше, жизнь друзьям продлить.

Стакнулись мечи, взговорили по-своему. Кладенец волком матерым, сабелька шавкой дворовой. До

чего обидно против своего меча биться, помимо воли думаешь: тут бы я ловчее замахнулся, а здесь

поднял повыше!

Теснит меня царь, я знай отмахиваюсь, как палкой от оглобли. Гомонит дружина вахрамеевская,

ставки делает, сколько продержусь. Соловей, гляжу, тоже мелочь какую-то отсчитывает. Тут Алену

кто-то с седла потянул, закричала она, упираясь да царапаясь. Отвлекся я на крик, пропустил удар

гибельный. Тут бы поединку и конец, да ослушался кладенец, не пошел против хозяина, вильнул в

сторону. Распорол мне правый бок до ребер, под рубахой горячо да мокро стало. Попятился я вверх

по горочке, свободной рукой порез зажимаю. Расступились конники, меня, а вслед и Вахрамея

пропуская. Царь в раж вошел – кладенец так и свищет. Загнал меня на самую верховину, еще и

измывается: – Куда, Сема, торопишься? Без коня на две сажени все равно не прыгнешь, а колдовать я тебе не дам!

Кабы я сам знал куда! Время тяну, а там авось что случится.

Вдругорядь меня царь зацепил, плечи подрезал. Правая рука плетью обвисла, сабля разом пудовой

стала, едва удержать. Поигрывает царь кладенцом, посмеивается:

– Сдаешься, Кощеич?

Показал я ему молча палец срединный.

Замахнулся Вахрамей в последний раз…

Тут-то и пришел черед авосю случайному: раскрылся свод над горочкой, солнышко лучик показало,

да сразу и отдернуло – провалился в навье царство мужичонка неказистый, штаны в заплатах, рубаха

веревочкой подпоясана, в каждой руке по гусю-лебедю задушенному. Вахрамея по земле распластал,

сам сверху сидит, озирается, рот раскрывши: место незнакомое, вокруг дружина конная да пешая,

ковры летучие на ветру мелкой рябью перекатываются, я над ним с саблей стою, от слабости

шатаюсь – башка кружевами розовыми перевязана, весь в кровище, будто упырь какой.

Затряслись у мужика все поджилочки.

– Занесла же меня нелегкая не ко времени!

– Что ты, мил человек, в самый раз!

Наклонился я, выдернул у Вахрамея свой кладенец. Завозился царь, руками-ногами задрыгал:

– Слазь с меня сей же час, недоумок сиволапый!

Посмотрел мужик под себя с удивлением, рукой пощупал:

– Никак, придавил кого? Не серчай, добрый человек, вот те гуся за урон! Ишшо тепленький…

Вахрамей гуся не берет, ругается пуще прежнего:

– Пошел вон, смерд! Как ты смел честный бой задом своим безродным прерывать?! На дыбе

уморю!!! Откатился мужик в сторону, гусей бросил и от греха подальше в траве высокой схоронился.

Вскочил царь на четвереньки, а дальше кладенец не пущает – меж лопаток Вахрамею уперся.

– Ну что, честный поединщик, велишь меня стрелять али дозволишь друзей на горку кликнуть?

Растерялась дружина, приспустила луки, ждет слова царева, а тот только зубьями скрежещет – уж

больно добычу упускать не хочется. Переметнулся авось на Вахрамееву сторону – потемнело у меня

в глазах на миг единый, пошатнулся я, руку с мечом отвел, а царь, не будь дурак, ухватил меня под

колени да на себя дернул.

Упал я на спину, меч в сторону отлетел. Вахрамей на четвереньках – за ним. Схватил, размахнулся –

да как взвоет, ногой правой задрыгает!

Волчок отродясь никого не кусал, сам перепугался до смерти – лапы от страха в стороны

разъехались, глаза зажмурил, а зубов не разжимает. Висит у Вахрамея на ноге, как тряпка на

прищепке. Занес царь кладенец, хотел пса верного пополам рассечь, да тут налетел на Вахрамея

ворон, когтями дерет, крыльями по глазам хлещет:

– Чтоб тебя разорвало, злодея! Кар-р-р, кар-р-р!

Изловчился Вахрамей, достал ворона череном, крыло подбил. Заскакал Вранко по траве, Волчок,

опомнившись, скорей в пасть его – и деру на трех лапах: потоптал-таки царь.

Смахнул Вахрамей перо с носа исцарапанного, стоит любуется – недостает у меня сил даже на

локтях приподняться, лежим мы с гусями рядком, не трепыхаемся.

Подобрал царь гуся-лебедя за шею длинную:

– Хе-хе, молодец на обед, гусь на ужин! Ну, кто еще из Семиной дружины супротив меня, могучего,

выйти отважится?

Тут откуда ни возьмись три волкодлака разом в царство навье ухнули, гусекраду вслед

подуськанные. Как коты в полете извернулись, на лапы упали. Увидали Вахрамея с гусем в руке –

долго спрашивать не стали, с трех сторон накинулись и давай рвать, только перья белые в стороны

полетели. – Так его, братки! – лает Волчок, вокруг волкодлаков скачет, под лапами у них путается. – Собаке

собачья смерть!

А за волкодлаками и сама Баба Яга в ступе поспешает, помелом правит, пестом погоняет:

– Держитесь, ребятушки, подмога близко!

Дрогнула дружина вахрамеевская, прочь побежала – надумала себе полчища волкодлаков да старух

летучих, супротив ковров воздушному бою обученных. На горе пыль да перья столбом стоят,

волкодлаки ревут, Вахрамея делят, ничего толком не разобрать. Баба Яга бранится – в ступу меня

усадить пытается, а я без кладенца уходить не хочу, едва дышу, а ползу в самую свару. Хорошо,

признали меня «песики», не тронули. Вытащил я меч, чуть заикой на всю оставшуюся жизнь не

сделался – рука Вахрамеева на черене болтается, перстнем хризолитовым посверкивает. Подхватила

меня Баба Яга под мышки, насильно через край ступы перекинула, Волчка за шкирку втянула, ворон

сам вспорхнул. Махнула помелом, ступа свечой вверх пошла. А тут и друзья мои коней вскачь

погнали, на вершине плетьми согласно огрели. Осерчали кони богатырские, взвились над царством

навьим, выскочили на белый свет.

Что там дальше было – не помню, только ветки сначала над головой мелькали да солнце в глаза

било, а потом и оно потухло…

Проснулся я уже за полдень, потянулся сладко:

– Ох и долго же я спал!

Алена, что рядышком на лавке с прялкой примостилась, так и взметнулась, веретено упустила:

– Ну наконец-то! А то мы уж не знали что и думать – третий день ровно мертвый лежишь, еле

дышишь. – Третий?! – подорвался я сесть – в плече так и защемило, в боку отозвалось. Алена мне подушку

подтыкает: – Да куда ты, Сема, спешишь – отлеживайся себе. Если подать чего надобно, мне говори.

Баба Яга от печи ворчит с одобрением:

– Ты глянь, оклемался! Не зря, видать, Алена с тобой дни-ночи высиживала, зельями отпаивала. Весь

в отца, того тоже никакое лихо не берет. Накось, Аленка, покорми его кашкой манной, как раз

подоспела. Не дался я кормиться, сам миску с ложкой взял:

– Скажите прежде – все целы?

– Все, поцарапаны только чуток. Волчок тут два дня издыхающим прикидывался, лапу ушибленную

за перебитую выдавал, а как собачья свадьба по соседству разгулялась, мигом выздоровел. Всю ночь

где-то пробегал – срослась, поди, лапа…

– А цветочек?

– Покамест под окошком прикопали, Баба Яга его с ромашкой скрестить пытается, чтобы лепестков

волшебных больше было.

– Прививали бы уж сразу к яблоне – глядишь, по осени еще и компотов чудодейных наставите.

Заходят тут в избушку мои побратимы: у Муромца рука простреленная на перевязи, Соловей чуб

лихо подвил.

– Ну, слышим, Сема шутки строит – никак, на поправку пошел?

Давай мне бока мять на радостях, чуть не задавили.

Вранко в окно впорхнул, на край лавки присел, пригорюнился для виду:

– Эх, не видать мне поживы…

И эдак задумчиво кашу из миски позабытой поклевывает. Шуганула его Баба Яга ухватом:

– Я те покаркаю, дармоед! Поживы ему, вишь ты! Курей всех приедим – тебя в горшок отправим!

Ворон боком-скоком уворачивается, крыльями помогает, вон из избы не идет:

– Экая старуха вредная, не дает напоследок на хозяина наглядеться…

Умаялась Баба Яга его выпроваживать, махнула рукой:

– Дружина под стать воеводе…

Загостились мы у Бабы Яги еще на недельку, сил поднабраться. Я-то уже завтра на коня сесть

сулился, да друзья упросили погодить.

Похорошела Алена на белом свете, заневестилась, под солнышком конопушки золотые на нос

взялись. Мне нравится, а она день-деньской простоквашей их мажет, чает, сойдут. Все ходит с Бабой

Ягой по лесу, травы какие-то собирает, коренья выкапывает, меня норовит к делу приставить – то

мышей сушеных ей в ступке изотри, то за зельем следи, чтобы не выкипело.

Соловей повадился по ночам из избы пропадать, а поутру все кони в мыле, на ногах еле держатся.

Спрашивали его – отнекивается: дескать, на свежем воздухе спится лучше, а коням он не

караульщик. Муромец же от Любуши своей не отходит, глаз с нее не сводит, никак нарадоваться не может. Не

ровен час, и сам поквакивать начнет…

Пролетела неделя как день единый, пора и в путь-дорогу. Напекла Баба Яга блинков, попотчевала

напоследок. Стали думать, что с Аленкой делать. Нет у нее родичей на белом свете, совсем уж было

решили в терем к Муромцевой тетке бездетной определить, да тут Баба Яга вмешалась:

– Не отдам я вам Аленку, пущай со мной остается, мне как раз помощница надобна – стара я уже

стала, слаба глазами. Давеча в снадобье заместо жуков майских едва тараканов сушеных не истолкла,

при застое мочи дюже пользительных. Хорошо, Аленка вовремя приметила, а то уморили бы Сему

вконец. Мне блин поперек горла стал.

– Вы что, жуками меня пользовали?!

– С медом гречишным, – уточняет Алена. – Я пробовала – вкусно, только горчит чуток. Полюбилось

мне ремесло знахарское, ежели бабушка меня и впрямь в ученицы возьмет, пойду с превеликой

охотою. – Иди, – говорю, – с твоим талантом грех ведьмой не заделаться.

Хотела было Алена на шутку обидеться, да передумала, улыбнулась, сверточек малый мне

протягивает: – Вот тебе, Сема, рушничок самотканый. Не ахти что, с ковром не поравняешь, а все память… Ты

пока не гляди, подальше отъедешь – тогда… Да не забывайте нас, наведывайтесь!

Распрощались мы сердечно с Аленой и Бабой Ягой, выехали из леса нехоженого, развернул я

рушник – а там цветочек аленькой вышит, искусно так, со всеми колючками, даже вытираться

боязно. – Ну, чудушко конопатое, уважила…

Разглядывают побратимы рушник, поддразнивают:

– А заливал: «Краше ма-а-атушки…» Перед первым же воробушком хвост тетеревом распустил!

– Полно вам выдумывать, Алена мне как сестрица меньшая, непутевая!

Соловей только посмеивается:

– Знаем мы этих сестриц – одну вон уже пристроили, едва ноги унесли!

Отвел я глаза в сторону, да как захохочу! Лежит на опушке коряга пустотелая, в портках мужских, а

портки-то приметные, в полоску зеленую… Соловей хвать-похвать себя за бедра, так краской и

залился: – Со спящего стянула, окаянная!

– Знаем мы этих спящих…

Въезжаем мы в славный город Колдобень, а нас там уже заждались: ребятня вперед коней бежит, из

окон цветы сыплются, в воздухе шапки летают. Боярин местный навстречу вышел, челом ударил,

речь хвалебную сказал, хлеб-соль черствый на полотенце поднес, очень извинялся: они-де нас

неделю назад ждали.

Попытались мы от каравая краюху отломить – не вышло. Взял Муромец хлеб-соль, полотенцем

обернул и в суму положил, чтобы добрых людей не обижать: откушаем-де на досуге. Сказывал нам

боярин – как Вахрамея волкодлаки разорвали, дружина его прочь разбежалась, некому стало гору

охранять. Потянулся народ из царства навьего на белый свет, поведал про жизнь подневольную,

лютого царя Вахрамея и спасителей своих, трех Семенов. Уже и былин с десяток успели сложить, по

всем углам скоморохи хвалу нам поют. Переврали, конечно, изрядно: то волкодлаки у нас заместо

коней под седлами ходили, то мы сами волкодлаками обернулись и Вахрамея разорвали, то Баба Яга

его помелом пристукнула. Только в одном и сходятся – честь и слава добрым молодцам, богатырям

Лукоморским! Муромец так и светится, кольчугу мелом до блеска начистил, руку простреленную на

перевязи напоказ носит. Иногда, правда, забывается – одну руку по нужде вытянет, рубаху там

надеть или потянуться, а потом заместо нее другую положит.

Разошлись мы в Колдобене – Соловей к вольной дружине казацкой пристал. Те, как узнали, что тать,

только обрадовались:

– Добро! Нам такой удалец и надобен, будешь ночным дозором ходить, недругов для допроса красть!

Обрадовался Соловей несказанно – нашел-таки службу по душе!

Муромца с Любушей я до терема царского проводил. Испросили они благословения родительского,

да тут же свадьбу и справили, меня дружкой посадили. Упился, каюсь, вусмерть, ну да мне по чину

свадебному положено.

Тут и сказочке конец… хотя кто его знает?