Фомина кладёт трубку. Сидит около телефона. Звонок. Она хватает трубку. Появляется Еловецкий.

ФОМИНА: Да! Да! Алё!

ЕЛОВЕЦКИЙ: Ну что? Позвонили тебе?

ФОМИНА: А, это опять ты, Ёлкин. Я же сказала, попозже перезвони.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Нет уж, теперь я буду с тобой разговаривать. А эти, кого ты ждёшь, перезвонят. Если хотят. Человек всегда дозвонится, если он хочет, понятно?

ФОМИНА: Отстань ты... На море поехать хочется...

ЕЛОВЕЦКИЙ: А кто тебе звонил? Что занято было?

ФОМИНА: Никитос звонил, мой друг.

ЕЛОВЕЦКИЙ: А, этот твой, у которого жена всегда на сносях...

ФОМИНА: Никитосу восьмой годик. И вообще, он лучший друг моей собаки.

ЕЛОВЕЦКИЙ: А ты так и живёшь на даче? Гуляешь, наверное, варенье варишь?

ФОМИНА: Бабочек ловлю, гербарии собираю, читаю вслух. Руководство к эксплуатации стиральной машины "Вятка восемнадцать автомат". На ночь. Очень способствует. Ёлкин, зачем ты приехал?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Так весна же! Я решил весну, лето и раннюю осень проводить в России. Я - перелётный еврей.

ФОМИНА: Ах, как остроумно!

ЕЛОВЕЦКИЙ: Знаешь, я вчера был в булочной. Коробку пастилы купил. Открываю, а там...

ФОМИНА: Ну конечно, дохлая мышь!

ЕЛОВЕЦКИЙ: Там пастила. А сверху такой листочек: "А/О "Красный Октябрь", укладчица номер пятнадцать".

ФОМИНА: И что?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Я стал думать - какая она, эта укладчица? Какие у неё глаза, волосы, губы. Ведь она даже не знает, что на свете есть я, что я богат, но одинок и несчастен...

ФОМИНА: Если бы она знала, она бы яду подсыпала.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Да, я вот ещё что хотел спросить у тебя. Как ты думаешь, песня "Отель Калифорния" - она пронзала сердца поколения или нет?

ФОМИНА: Какого ещё поколения? Скажи, про что?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Ну, там, в общем, один парень...

ФОМИНА: А, помню, помню. Длинная такая, нудная. Ни фига она не пронзала. А зачем тебе?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Пьесу пишу.

ФОМИНА: Про что?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Про одного человека. Однажды он ехал в троллейбусе и дремал у окошка. Тут троллейбус резко затормозил. Человек открыл глаза и увидел женщину. И он сразу понял, что ему не надо идти на работу и вообще не надо ничего больше делать, а надо только идти за этой женщиной и быть рядом с ней, что бы ни случилось и где бы она ни была. И он пошёл за ней к ней на работу. И сказал: "Я теперь никуда не уйду, а буду всегда рядом с вами". А она подумала, что он просто псих и животновод.

ФОМИНА: Почему животновод?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Так надо. И вот он несколько дней подряд приходил на её работу и ждал её, а потом провожал домой. И однажды он сказал : " У меня сегодня день рождения. Я приглашаю вас в гости. Пойдёмте ко мне на день рожденья". Ну, она сказала, что всё это сплошное безобразие и не пошла. Тогда он пришёл к себе домой. Была зима. Нет. Была осень. Нет. Всё-таки была зима. Он сидел один за столом у себя дома и не зажигал света. Жил он недалеко от железной дороги, и так он сидел один в темноте, курил и слушал вздохи паровозов или просто смотрел на тени веток на потолке. Утром он пришёл на свою работу и застрелился. Заиграла песня "Отель Калифорния". И все пошли наряжать ёлку.

ФОМИНА: Господи! А стреляться-то зачем?!

ЕЛОВЕЦКИЙ: Для пущего катарсису.

ФОМИНА: Полный бред. Мура собачья. Реализма ни на грош. А за душу берёт. А почему он на работе застрелился?

ЕЛОВЕЦКИЙ: У него на работе было оружие.

ФОМИНА: Так он у тебя мент, что ли?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Ты, Анька, какой-то зритель-правдоискатель.

ФОМИНА: Напиши лучше пьесу про снег.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Про снег?

ФОМИНА: Жизнь городского снега. Когда я была маленькая, я думала, что снег, который убирают на улицах, отправляют в Африку. Чтобы там тоже было. А потом однажды ночью я увидела, как его скидывают с самосвалов в Яузу. Я часто думаю о снеге.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Знаешь что?

ФОМИНА: Что?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Выходи за меня замуж.

ФОМИНА: Ты, Ёлкин, в своей Израиловке совсем офедорел.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Чего это я офедорел?

ФОМИНА: Того, что замуж меня позвать может только форменный кретин. А за нормального мужика я и сама выйду. Без всякого приглашения.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Ладно, я пошутил.

ФОМИНА: То-то же.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Ну а ты? Пишешь что-нибудь?

ФОМИНА: Угу.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Сказки?

ФОМИНА: Я пишу список.

ЕЛОВЕЦКИЙ: К расстрелу?

ФОМИНА (ледяным тоном): Гы, гы, гы. Я, друг мой Петя, пишу список мужчин. За которыми можно пойти на край света.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Однако!

ФОМИНА: А что мне ещё писать? Сценарии, что ли, о комсомольской юности? "Здравствуй, комсорг!" - сказал парторг и сорвал с неё трусы?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Ну, и когда состоится уход?

ФОМИНА: Какой?

ЕЛОВЕЦКИЙ: На край света.

ФОМИНА: Я никуда не собираюсь. Я так просто пишу. Для истории. Это красная книга, понимаешь?

ЕЛОВЕЦКИЙ: И много их там?

ФОМИНА: Да всего один забулдыга. Который железно. А остальных ещё трое. Я их то запишу, то вычеркну. То опять запишу. И снова вычёркиваю. Тружусь день и ночь. Но я доведу дело до конца. Погоди, тут какие-то мужики с топорами ходят. Бунт, наверно, начался. Подожди, я посмотрю. (Оставляет трубку, заглядывает за кулисы. Берёт трубку). Мимо прошли.

ЕЛОВЕЦКИЙ: У меня вчера был Степцов.

ФОМИНА: А, наш славный буржуин! Повелитель ларьков!

ЕЛОВЕЦКИЙ: Что там ларьки! Фигня! Он знаешь, какие дела крутит? Ростокинский акведук недавно купил.

ФОМИНА: А ведь какой был пентюх! Новеллы нежные писал.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Он до сих пор по тебе сохнет.

ФОМИНА: Скажи ему, чтобы сменил пластинку.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Жопа ты всё-таки.

ФОМИНА: Уж какая есть.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Что там у наших слышно? Надо бы собраться, встретиться.

ФОМИНА: Я хочу в институт съездить, с комсомольского учёта сняться. Мне ведь скоро двадцать девять.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Не идиотничай. Комсомол сто лет назад разогнали.

ФОМИНА: Тем более. Чего зря на учёте состоять?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Да. Тебе с к о р о двадцать девять, а мне у ж е тридцать...

ФОМИНА: Ты бы, Петька, женился, ей-Богу. Это просто свинство - не жениться. Наглость какая-то. Любишь не любишь, хочешь не хочешь, а свадьбу устроить ты обязан. Для нас, для друей. Мы хотим закирячить на твоей свадьбе, ясно?

ЕЛОВЕЦКИЙ: Да. Надо жениться. Надо. Должен же кто-то в конце концов ремонт сделать, прибрать, тараканов выморить. Пожалуй, женюсь. Знаешь, на простой такой бабёнке без завихрений. На лимитчице.

ФОМИНА: Во-во! Она-то быстро приберёт. К рукам. Картины, бабушкины антикварные мулечки. И квартиру впридачу отсудит.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Да я её в бараний рог скручу! Замордую на фиг. Ноги вырву.

ФОМИНА: А ты дай брачное объявление: мужчина неотталкивающей наружности, жилплощадью обеспечен, замордует на фиг, ноги вырвет, скрутит в бараний рог. Отбою от невест не будет... Ой. Машина какая-то приехала. (Глядит вдаль). Неужели ко мне кто-то в гости припёрся? Пронеси, Господи...

ЕЛОВЕЦКИЙ: Чудеса русского гостеприимства.

ФОМИНА: Так и есть. Это Шура Дрозд.

ЕЛОВЕЦКИЙ: Мужик или баба?

ФОМИНА: Мы с Шурой в одном классе учились. Пока, Петюня, я тебе звякну. (Кладёт трубку).