Глава XIV

УПРАЖНЕНИЕ И УТОМЛЯЕМОСТЬ

О привычке

«С той минуты, когда мы встаем, и до той минуты, когда мы вечером ложимся в постель, — говорит Джемс, — 99 из 100, а может быть, даже 999 из 1000 наших поступков выполняются чисто автома­тически или по привычке. Одеваться и раздеваться, есть и пить, здо­роваться и прощаться, снимать шляпу и уступать дорогу дамам — все эти действия и даже большинство наших обыденных речей упро­чились в нас благодаря повторению в такой типической форме, что на них можно смотреть почти как на рефлекторные движения. На всякого рода впечатление мы имеем готовый ответ, который даем автоматически» (1912, с. 62—63).

Уже из этого видно, какое важное место в воспитании должно занимать установление привычек. Процесс, посредством которого какое-нибудь действие обращается в привычку и приобретает харак­терные свойства автоматического движения, называется упражне­нием. Само поведение мы определили как своего рода организацию реакций, теперь оказывается, что только 0,001 этих реакций опреде­ляются чем-то помимо привычки. Человек, по выражению Джемса, просто живой комплекс привычек, и поэтому цель учителя привить ученику те привычки, которые в дальнейшей жизни могут принести пользу.

Отсюда вытекает важнейшее педагогическое правило, которое требует особенного внимания к процессам упражнения. На упраж­нение не приходится смотреть как на простую память. Скорее упражнение создает предрасположенность к наилучшему соверше­нию какого-нибудь действия. При исследовании способности упраж­нения обычно предлагается по методу Крепелина сложение одно­значных чисел. «Если мы обратим внимание, — говорит Гаупп, — на число сложений, произведенных в единицу времени, то заметим, ч продуктивность работы по большей части возрастает. Это обна-

253

руживается еще яснее в том случае, когда мы сравниваем начальную продуктивность различных следующих друг за другом дней. Подоб-ное повышение производительности происходит под влиянием упражнения, каковое, как известно, облегчает и ускоряет все виды и физической и умственной работы. Упражнение является некото­рым видом памяти. При упражнении дело идет не об удержании отдельных впечатлений, но об облегчении всего направления; деятельности, выражаясь образно, о проторении пути».

Экспериментальные исследования показали, что упражнение' развивается сначала медленно, затем все быстрее и совершается^ толчками. Это означает, что упражнение вызывает некоторые» изменения в расположении мозговых молекул. В этом смысле, гово- i рит Джемс, «главная часть всякого воспитания заключается в том, j чтобы сделать нервную систему нашим союзником, а не врагом. Чтобы достигнуть этого, мы должны в возможно раннем возрасте ] сделать привычными и автоматическими максимально большее; количество полезных действий и бороться с не меньшим усердием' против укоренения таких привычек, которые могут принести вред. Чем большее количество обыденных действий удастся нам сделать !■ автоматичными, не требующими усилий, тем более наши высшие духовные способности будут иметь свободы для своей деятельности. В этом смысле пословица глубоко права, когда называет привычку второй натурой. Если бы дети могли себе представить, как быстро они становятся просто живым комплексом привычек, они боле*, обращали бы внимания на свое поведение в том возрасте, когда они еще пластичны. Наша судьба находится в наших собственных руках,' и, хороша ли будет она или дурна, мы никогда не можем потом изме¹ нить того, что сделали раньше. Нет такого добродетельного или порочного поступка, который не оставил бы в нас хотя бы ничтож­ного следа. Пьяница Рип ван Винкль в комедии Джефферсона после > каждой новой выпивки извиняется, говоря: «Я не буду считать этого раза». Ну что ж, он может не считать, и милосердный господь^ пожалуй, тоже не зачтет ему этого раза, но этот раз все-таки будет' отмечен. В глубине нервных клеток и волокон его считают молеку¹ лы, они занесут его и присоединят к другим, чтобы воспользоваться < им против Винкля при первом новом соблазне. Выражаясь с нау ной строгостью, можно сказать: из того, что мы делаем, ничто не может быть совершенно изглажено» (1912, с. 74—75).

В одном из рассказов Чехова герой после прошедшей и обманув¹ шей любви записывает в дневнике, что у царя Давида было кольцо с надписью «Всё проходит». В ответ на это он заносит в свой дне­вник следующие слова: «Если бы у меня была охота заказать себй кольцо, я бы выбрал надпись «Ничто не проходит»; каждый наш малейший шаг имеет свое значение для будущего».

С психологической точки зрения оба противоречивых утвержде­ния одинаково и определенно истинны. Психологически все прохо­дит, и всякое повторное движение именно потому, что предшество­вало первое, уже что-то утратило и что-то приобрело новое. Но

254

_так же истинно то, что психологически ничто не проходит, все оставляет след и имеет влияние в настоящей и будущей жизни.

Этот закон должен был бы обратить внимание учителя на то, какой громадный и значительный смысл могут приобрести самые ничтожные поступки, если они становятся привычными.

Неосторожный жест, случайное движение, невинная шалость, раз они совершены, уже оставили след в нервной системе, и этот след непременно скажется, может быть, неощутительно для нас, но ощутительно для организма.

«В одном сочинении проф. Бэна есть глава «Моральные привыч­ки», где высказано несколько прекрасных практических замечаний, которые можно свести к двум главным правилам. ...Пользуйтесь всем, что может содействовать укреплению новых мотивов; упорно ставьте себя в такие условия, которые поддерживали бы вас на новом пути...

Второе правило гласит: ни разу не отступай от соблюдения новой привычки, пока она прочно не укоренится в тебе. Каждое наруше­ние новой привычки можно сравнить с падением клубка, на который мы наматываем нитку; если он один раз упадет, то придется снова сделать множество оборотов, чтобы привести его в прежний вид. Непрерывность упражнения составляет главное средство для того, чтобы сделать непогрешимой деятельность нервной системы...

К двум предыдущим правилам можно прибавить еще следующее, третье: пользуйся первым попавшимся благоприятным случаем, чтобы привести в действие раз принятое решение, и старайся удов­летворить всякое эмоциональное стремление, возникающее в тебе в направлении тех привычек, которые ты хочешь приобрести. Реше­ния и стремления оставляют в мозгу известный след не тогда, когда они возникают, а в тот момент, когда производят какие-нибудь моторные эффекты.

...Стремление действовать укореняется в нас тем сильнее, чем чаще и непрерывнее действия фактически повторяются нами и чем более возрастает способность мозга их вызывать. Когда благород­ное решение или искренний порыв чувства по нашей вине пропадает бесследно, не принесши никаких практических результатов, то мы не только упускаем благоприятный случай действовать, но — что еще хуже — создаем положительную задержку, которая в будущем станет препятствовать нашим решениям и эмоциям нормально раз­рядиться в виде действия. Нет более презренного типа человечес­кого характера, чем характер бессильного сентименталиста и мечтателя, который всю свою жизнь предается чувствительным излияниям и никогда не совершит истинно мужественного поступка.

Это приводит нас к четвертому правилу: не читайте своим учени­кам слишком много проповедей и не говорите им слишком много хороших вещей отвлеченного характера...

В качестве пятого и последнего правила я хотел бы установить следующее: сохраняй в себе живою способность к усилию неболь­шим, добровольным, ежедневным упражнением, т. е. проявляй

255

систематически героизм в мелочах, не необходимых для тебя, делай каждый день что-нибудь такое хотя бы из-за одной только трудно­сти выполнения, чтобы при наступлении настоящей нужды ты не чувствовал себя слабым и неподготовленным» (1905, с. 63—73).

Уже чисто физиологические исследования показали, какое огромное значение имеет повторение движений и связанное с ним утомление для нормального течения нашего поведения. Оказывает-; ся, оно связано с действием едва ли не важнейшего нервного меха-' низма — борьбы за общее двигательное поле. Шеррингтон насчиты-^ вает четыре фактора, определяющих исход этой борьбы. Наряду $ относительной силой конкурирующих раздражений и аффективно^ окраской рефлексов он называет утомление, которое действует дво_э ' яким образом. .,■.

Во-первых, утомление приводит к ослаблению рефлекса, господ^ '] ствующего над конечным общим полем; он «с течением времени сам; собой утрачивает способность сохранять связь с этим полем». Самое^; замечательное в этом случае то, что само по себе общее конечно^ ■ поле почти не обнаруживает усталости. Очевидно, утомление щ'\ локализуется в рабочем органе, но представляет собой «целесо-. образное приспособление», выработанное нервной системой, исключающее продолжительное господство одного и того же рефлекса. «Благодаря этому достигается разнообразие рефлектор­ных реакций организма, а разнообразие реакций необходимо ввиду; чрезвычайного разнообразия явления в окружающей среде. Не буд%| утомления, организм животного мог бы развить лишь один какой», нибудь орган — глаз, ухо, рот, руку или ногу, но он никогда бы щ ;■ обладал тем чудным разнообразием рецепторных органов, которые характеризуют его в действительности» (Г. Шеррингтон, 196911

с. 216). .■„.;

Во-вторых, действие утомления заключается в том, что ощ < облегчает после продолжительной работы одного и того же | рефлекса появление рефлекса-антагониста и даже усиливает erq Это явление Шеррингтоном названо спинномозговой индукцией, щ \ аналогии с подобными же явлениями в органе зрения, который] Геринг назвал зрительной индукцией.

Таким образом, мы видим, что наряду с биологической полезно? | стью привычного действия, как целесообразной, стереотипно]! J реакции на однообразные, устойчивые и более или менее постояв?! ные раздражения среды, нервная система располагает еще одним. I биологически не менее важным, но совершенно противоположный] по значению и смыслу механизмом утомления, назначение которого| заключается в том, чтобы разрушать привычку, закрывать Щ нервные пути, облегчать появление новых реакций.

Необходимость того и другого механизмов очевидна. Если бы было привычки, это означало бы колоссально неэкономный способ; поведения. Мы помним, что всякое мышление, т. е. непривычное поведение, приспособление к новым условиям, изобретение новых _t реакций, непременно возникает из затруднения и предваряете*

256

более или менее продолжительной задержкой, приостановкой вся­ких движений. Животное, которое не имело бы привычки и пользо­валось этим способом поведения, во всем решительно натыкалось бы на затруднение и на все решительно реагировало бы с задерж­кой.

Не будь, наоборот, утомления — не существовало бы борьбы за общее двигательное поле и переходов этого поля от одного рецеп­тора к другому. Все функциональное многообразие приспособлений животного к среде исчезло бы и сменилось однообразной, автомати­ческой реакцией.

Диалектическое противоречие и связь обоих механизмов вполне отвечают общим законам развития живой материи.

Педагогическое значение упражнений

Сознательное поведение отличается особенной чертой: всякий раз перед тем, как совершить какой-либо поступок, мы имеем заторможенную, невыявленную реакцию, которая наперед предвос­хищает результат нашего поступка и служит раздражителем по отношению к последующему рефлексу. Иначе говоря, всякому волевому поступку предшествует известная мысль.

Мюнстерберг говорит по этому поводу: «Я думаю о том, что возьму книгу, прежде чем протягиваю руку к ней; и опять-таки основным фактом является то, что предшествующее представление о цели соответствует конечному результату. Кажется, однако, что при этом все же опущено самое существенное. Не существует ли здесь промежуточного процесса — чувства внутреннего импульса, акта решения между моей мыслью о книге и движением, когда я встаю и достаю ее? Не заключена ли и не скрыта ли именно здесь вся тайна воли? Но точной психологии нечего делать с тайнами. Тщательный анализ может расчленить и переживание, даваемое таким импульсом. Легко показать, что в действительности здесь играет роль только предшествующее представление о первом дви­жении, которое должно быть выполнено для того, чтобы достиг­нуть конечной цели.

Когда я думаю о том, чтобы взять книгу, заключительная стадия зависит от первого шага — от вставания со стула. Выполнение пер­вого движения определяет собой, будет ли выполнено все действие. Следовательно, у меня в сознании должно быть представление о первом движении как о действительной реплике для всего процесса. Это представление о первом движении, предшествующее самому Движению, и является содержанием того, что мы обыкновенно называем чувством импульса.

Чувство импульса — такого рода предшествующее представле­ние о результатах первого телесного движения, которое должно быть выполнено. Иными словами, все сознательное переживание и хотение, включая чувство решения и импульса, слагаются из сравне-

257

ния соперничающих друг с другом представлений о целях. Одно из этих представлений достигает господства, ассоциируется с представ-лением о первом движении, которое должно быть выполнено. И это душевное состояние переходит в движение. У нас есть чувство, что движение это вызвано собственной нашей волей, потому что достиг­нутый конечный результат соответствует предшествовавшему пред­ставлению о цели.

Таким образом, весь успех нашего поведения зависит от ясного представления цели, т. е. от того, насколько прочно и решительно в нашем сознании будет господствовать предшествовавшая невыяв-ленная реакция. «Не существует никакой особой волевой способно­сти, которую надо было бы упражнять, нет никакой особой душев­ной силы, которая устраивает переход от представления о цели к осуществлению ее. Ребенок должен, постепенно развиваясь, при­обрести способность к тому, чтобы настойчиво держать перед своим умственным взором цель предпринимаемого действия. В этом фак­тически заключается центр воспитательного влияния: делать то, чего мы действительно хотим, значит, исполнять свой долг, и нетр | более высокой цели воспитания, чем развитие этой способности -способности настойчиво удерживать перед умственным взором то что составляет предмет нашего глубокого хотения».

Из этого анализа становится совершенно понятным педагогичео» | кое значение упражнения. Мюнстерберг прав, когда говорит, что другие функции ребенка развиваются просто с годами, внимание же ;| ребенка развивается только благодаря систематическому и тща­тельному упражнению. Поясним, почему упражнение играет такую роль в акте внимания. Мы помним, что внимание заключается в приспособительных, установочных реакциях нашего организма. При этом так называемое произвольное внимание возникает благо* | даря внутренней мыслительной реакции. Следовательно, оно буде* тем чаще проявляться, чем с большим числом внутренних раздражи* телей оно связано. Иными словами, для своего возникновения онО нуждается в большом запасе внутренних раздражителей. Упражнят* внимание — значит вызывать его всякий раз посредством такой вну* тренней реакции. Само собой разумеется, что, чем чаще мы этв | делаем, чем больше мы вызываем таких случаев, тем сильнее закрб* пляем связь между внутренним раздражителем и реакциями внима­ния. Вот почему Мюнстерберг говорит, что нет более решителЬ- 1 ного средства регулировать внешние действия, подавлять бессмы¹ 1 сленные движения и усиливать целесообразные.

Сознательное поведение предполагает внимание, а внимание устанавливается благодаря упражнению, т. е. благодаря повторе-^ нию известных движений, закрепляемых по методу условны* рефлексов с представлением об этих движениях. ■'**

Но это только одна сторона вопроса. Другая заключается в проб- | леме привычки. Спрашивается, что нового вносит привычка в соЗ* нательное поведение. Если можно так сказать, она удлиняет предви^; дение в нашем поведении, позволяет мыслям распоряжаться все

258

большими группами движений, связанных между собой и протека­ющих без всякого усилия с нашей стороны.

Стоит только сравнить какое-нибудь привычное действие с непривычным, чтобы заметить, какая громадная экономия сил достигается благодаря автоматизации. Как легко считать от 1 до 100, и насколько затрудняется процесс счета, когда мы ведем его в обратном порядке — от 100 к 1. Как легко читать в обыкновенном порядке слева направо, и насколько затрудняется тот же процесс, когда мы начинаем читать с конца слов к началу, хотя мы произво­дим то же самое сложение букв.

Вот эта экономия, которая достигается нами, когда мы прочиты­ваем ту же самую фразу в обычном порядке по сравнению с тем, когда мы прочитываем ее в обратном порядке, и должна быть отне­сена всецело за счет экономии упражнения.

Экспериментальные исследования показали, что, когда мы читаем, мы производим прерывистые движения глазом, восприни­маем толчками, а не читаем движущимся равномерно глазом. Путем кинематографической записи движения века или при помощи записи через рычажок, прикрепленный к нему, мы явно видим эту толчко­образную линию нашего глаза. Отсюда следует, что мы читаем неподвижным, а вовсе не движущимся глазом. Замечая первые бук­вы, мы угадываем все слово. Между тем, когда мы читаем слово в обратном порядке, нам приходится сознательно складывать каждую букву. Вот это и есть действие привычки, которое сказывается в том, что оно автоматически связывает между собой ряд реакций и тем разгружает наше сознание от необходимости заботиться о них. Чем на большее количество реакций простирается привычка, тем более отдаленную цель наше сознание может ставить себе и фикси­ровать. Например, если для меня привычкой связаны все те дей­ствия, при помощи которых я подымаюсь с постели и одеваюсь, то мое сознательное решение может заключаться только в мысли: надо встать. Если эта мысль связывается с первым движением, весь процесс совершается легко, и во время одевания я могу думать о чем угодно. Если же привычка охватывает и завтрак, и утреннюю про­гулку, и отправление на службу, то первоначальная моя сознатель­ная установка может выразиться сразу в мысли: надо отправляться на службу. И таким образом, основная установка может охватить более длинный ряд действий.

Экономия привычки заключается в том, что мы не отдаем себе отчета в том, как именно совершаются наши движения. «Я не знаю, какие мускулы мне необходимы для того, чтобы я снял книгу с пол­ки. Я думаю о снимании книги и чувствую то движение, которое выполняю, снимая ее. Каким образом одно привело к другому — это не касается моего сознательного хотения. Моя воля полагается на правильное действие этого механизма. Но то же самое можно ска­зать и о движении наших представлений. Я хочу, например, переве­сти какое-нибудь слово на другой язык, или решить математичес­кую задачу, или обдумать какой-нибудь план. Во всех этих случа-

259

ях... все идет своим чередом, сообразно намеченной цели. Мы цщ сознаем, каким образом представление о цели приводит к этому! гладко совершающемуся процессу» (Г. Мюнстерберг, 1922, с. 195).

Образование привычек дает в распоряжение нашей воли все! более и более мощные механизмы и позволяет ей ставить себе всад более и более отдаленные цели. Привычки разгружают волю таким образом, дают ей возможность обращаться к более высок целям. Если бы процесс чтения и письма никогда не становился првд! вычным для нас, он поглощал бы всю нашу волевую энергию, давал бы места для того сосредоточения на смысле, которое мы! должны проявлять всякий раз при этих процессах. Чем шире круг] деятельности, охватываемой привычкой, тем меньше волевой эне ргии мы должны проявить для достижения намеченных целей.

Опасность заключается только в том, что привычка всегда озна-> чает механический способ поведения и потому может быть полезна! только там, где налицо единообразие условий. Привычное повед©*| ние может оказаться вредным в тех случаях, когда требуется предв рительное и новое приспособление. «Привычки обогащают нас м| освобождают нас так, чтобы мы могли направлять свои усилия более высокие цели. Но привычки также порабощают нас и пр водействуют нашим усилиям. При воспитании надо иметь в виду < стороны образования привычек» (там же, с. 203).

Этот двусторонний характер привычек обнаруживается очен! ясно, если мы вспомним несомненную связь, существующую мел процессами упражнения и памяти. Память работает чисто рефлекг! торно, автоматически. «Ничто не припоминается без «реплики», щ говорит Джемс (1912, с. 114). Реплика, которая приводит в действий! рефлекс памяти, может быть двоякого рода. Если она принадлеа к числу более или менее постоянных и стереотипно действуюи раздражителей и требует такого же шаблонного, трафаретного'" ответа, привычное действие явится соответственной условиям peaKf | цией, достойным и правильным ответом на реплику. Если же а реплика принадлежит к новым, неожиданным, непривычным обстси| ятельствам, если она к тому же заключает в себе какое-либо препят#| ствие для нормального протекания стереотипных реакций, привыч*'; ное действие будет наихудшим ответом на нее и послужит только j помехой для мышления. >И

Есть еще одно психологическое правило, чрезвычайно важной для правильного понимания упражнения. Оно заключается в том, j что упражнение только тогда оказывается вполне успешным, когда| оно сопровождается внутренним удовлетворением. Иначе оно прев ращается в утомительное повторение, против которого восстав»! организм. «Усилие, увенчавшееся успехом, — вот самое существен* j ное условие для движения вперед. Всякий случай полного удовле* творения достигнутыми результатами ведет к некоторым измене-; ниям в нервном механизме приспособления. Этот факт имеет важ­ное педагогическое значение. Он говорит о том, что одно лишь про­стое повторение еще не обеспечивает увеличения успешности, так

260

как только удачное выполнение какого-либо действия способствует образованию желательного строя в центральной нервной системе. Если одно и то же движение все снова и снова повторяется, тогда утомление приведет к неудовлетворительным результатам, кото­рые прямо мешают образованию новых путей наименьшего сопро­тивления» (Г. Мюнстерберг, 1922, с. 202).

Учение об утомлении

«Утомление, — говорит Гаупп, — является антагонистом упраж­нения» (1910, с. 231). Дело в том, что процесс упражнения может требовать одновременно совместной деятельности ряда наших орга­нов. Например, когда мы пишем или ходим, движение нашей руки или ног регулируется и определяется работой глаз, и всякий знает, до какой ступени трудно писать или ходить с закрытыми глазами. Таким образом, всякая наша деятельность вызывает работу не одного какого-нибудь органа, но ряда органов, взятых вместе, и сопровождается при всяком акте внимания активной задержкой и торможением прочих реакций. Это и обусловливает то, что помимо чисто мускульного утомления, которое развивается в рабочем орга­не, существуют явления общего нервного утомления, широко разли­того и делающего неспособным все наше тело к продолжению деятельности.

При этом следует различать три основных понятия: усталость, утомление и переутомление. Усталостью мы будем называть то нервное состояние, которое может возникать и тогда, когда нет никаких физиологических оснований для наступления утомления. Усталость может быть и после хорошего сна, и внушенная, и вслед­ствие неинтересности и скуки от протекающих перед нами процес­сов. В нормальных случаях усталость является для нас сигналом наступления утомления. Утомление — чисто физиологический фак­тор, и некоторые исследователи предполагают, что оно бывает свя­зано с появлением в нервной системе особых ядов.

Одно время даже полагали, что существует особый яд утомле­ния, который отравляет наши ткани при усиленной и долговремен­ной работе. Однако существование такого яда никак не могло быть Доказано, и физиологическая природа утомления до сих пор остается не разгаданной до самого конца. Во всяком случае, не подлежит никакому сомнению тот простейший и общеизвестный факт, что всякая нервная работа совершается за счет известных материальных веществ, находящихся у нас в нервной системе, и, следовательно, истощение этих веществ рано или поздно должно положить конец протекающей в нас работе.

Тогда нервная система, нуждаясь в восстановлении истраченного питания, впадает в некоторое бездействие и как бы оцепенение, ■которое при разлитых формах принимает характер сна. Павлов, Исследуя эти явления, пришел к заключению, что сон представляет

261

собой широко разлитые процессы внутреннего торможения в боль ших полушариях головного мозга.

Таким образом, утомление представляет собой совершенно нор|1 мальный и необходимый факт, регулирующий наше поведение ш" смысле прекращения работы тогда, когда она становится вредно| для организма. И в этом смысле нормальное наступление утомле* составляет обязательный закон всех решительно видов работы'! Педагогу не следует его пугаться — он должен опасаться тольк<| таких случаев, когда наступает чрезмерное утомление без усталс сти. Так бывает, когда мы усилием воли подавляем в себе усталое и преодолеваем ее, когда нам предстоит какая-нибудь сложная трудная работа или когда вследствие большого напряжения испытываем такое возбуждение, которое мешает нам уснуть.

Очевидно, что усталость является субъективной реакцией, утом| ление — объективным состоянием нашего организма. Утомлен сказывается не сразу, но постепенно и может быть парализова маленькими перерывами в работе и переменой формы заня Отсюда чрезвычайно важно для педагога установить то максимал! ное количество времени, которое ребенок может работать подр не впадая в утомление.

Утомляемость маленьких детей значительно выше, чем ста ших, и поэтому приходится признать большой педагогическе ошибкой то, что продолжительность уроков в первой гру и в последней одинакова, несмотря на то что утомляемость у вс милетнего и у шестилетнего ребенка наступает далеко не равно мерно.

Возникает требование перемен, т.е. частых перерывов в раС и смены одного вида труда другим для того, чтобы однообра работы не привело слишком рано к утомлению. Утомление само i себе является наихудшим условием при работе. Оно как бы заявля* протест организма против работы, расстраивает ее, замедляв уменьшает ее точность, понижает качество и результаты упраа ния.

Поэтому важнейшим требованием делается особая педагогиче кая гигиена работы, при которой занятия распределялись бы та образом, чтобы они приводили ребенка к нормальному утомлен но не нагружали бы работой, когда он уже утомлен. В этом смыс само по себе утомление — желательный фактор, потому что оВ создает сильные стимулы к покою, отдыху, сну и наиболее энерг ным образом способствует восстановлению истощенных ев Гораздо полезнее та работа, которая доводит ученика до самаЦ порога утомления, а не оставляет за несколько шагов от него.

Напротив того, переутомление означает такую ненормаль трату сил, когда полное их восстановление уже невозможно. Тог возникает некоторый минус, невосполнимая затрата энергии, кот рая грозит болезненными последствиями для организма. При эт создается глубочайшее противодействие всего организма раС которая вызывает переутомление.

262