3. Созидательные занятия

Научные знания и технические способности развивались из основных проблем жизни. Анатомия и физиология выросли из практических потребностей поддержания здоровья и деятельности; геометрия и механика - из потребности измерять землю, строить и делать машины; астрономия была тесно связана с мореплаванием; ботаника выросла из требований медицины и агрономии; химия была связана с окрашиванием, металлургией и другими ремесленными занятиями.

Наоборот, современная индустрия почти всецело является делом прикладной науки. Год за годом суживается область рутины и грубого эмпиризма, благодаря превращению научного открытия в промышленное изобретение.

Эти факты полны воспитательного значения. Большинство детей активно. Школы вследствие этого предприняли большое число активных занятий, обычно группируемых под названием ручного труда, включая сюда школьные сады, экскурсии и разные графические искусства.

Может быть наиболее насущной проблемой воспитания является как раз организация и объединение этих предметов так, чтобы они сделались средствами для образования быстрых и плодотворных навыков мысли.

\134\

Они захватывают прирождённые потребности детей (обращаясь к их желанию действовать). Они дают возможность воспитания самостоятельных социальных качеств. Но они могут быть также использованы для выставления типичных проблем, которые должны решаться личным размышлением, самостоятельным приобретением знаний, способным затем дать войти во вкус к специальным научным знаниям.

Нет такого волшебства, при помощи которого чисто физическая деятельность могла бы привести к интеллектуальным результатам. Ручной труд может так же преподаваться с не меньшей рутиной, как и книжные предметы.

Но разумное занятие садоводством, стряпнёй или тканьём, или простыми деревянными и железными изделиями может быть планомерным, что приведёт учеников не только к накоплению сведений, имеющих практическое значение в ботанике, зоологии, химии, физике и других науках, но и (что имеет большее значение) сделать их осведомлёнными в методах.

Что элементарный круг занятий перегружен - это общая жалоба.

Единственная альтернатива от возврата к воспитательным традициям прошлого заключается в разработке интеллектуальных возможностей, заключающихся в искусствах, ремёслах и занятиях и реорганизации круга занятий. Слепой и рутинный опыт расы может быть превращён в углублённый свободный и, в тоже время, - управляемый эксперимент.

Глава тринадцатая. ЯЗЫК И ВОСПИТАНИЕ МЫСЛИ

1. Язык как орудие мысли

Речь тесно связана с мыслью. Это требует особого рассмотрения.

Хотя само слово "логика" происходит от "голоса" (logos), обозначающего как слово и речь, так и мысль, или разум, всё же оборот "слова... слова... слова" обозначает умственную пустоту, обман мысли.

\135\

Реформаторы воспитания в течение столетий произносят самые строгие обвинения против обычного употребления языка в школах. Убеждение, что язык необходим для мышления (даже тождествен с ним), сталкивается с противоположным утверждением, что язык извращает и скрывает мысль.

Поддерживались три типичных взгляда на отношение мысли и языка:

• что они тождественны,

• что слова являются только оболочкой, одеянием мысли, необходимым только для её передачи,

• что хотя язык не мысль, он необходим для мышления так же, как и для её передачи.

Этого последнего взгляда мы здесь будем придерживаться.

Когда говорят, что мышление невозможно без языка, мы должны помнить, что язык заключает в себе гораздо больше, чем устную и письменную речь. Жесты, картины, монументы, зрительные образы, движения пальцев - всё, что сознательно употребляется как знак, - является языком.

Сказать, что язык необходим для мышления, значит сказать, что необходимы знаки. Мысль имеет дело не с голыми вещами, но с понятиями или значениями, их представлениями, а понятия, чтобы быть воспринятыми, должны воплотиться в ощущаемые сущности.

Без понятия вещи являются случайными источниками удовольствия и страдания; и если понятия не являются сами осязаемыми вещами, они должны утверждаться, связуясь с бытием.

Существования, специально отбираемые для установления и передачи развития понятий, являются знаками или символами.

По отношению к знакам мы интересуемся не тем, чем они являются сами по себе, но тем, что они представляют. Canis, Hund, chien, dog - все собака, безразлично, какое это иностранное слово, поскольку понятие имеется.

Объекты природы теперь для нас не бесконечно сложные сгустки веществ, а знаки других вещей и процессов. Облака означают дождь; след - происки неприятеля; выступающая скала указывает на минералы в толще недр.

\136\

Однако ограничения природных знаков велики. 1) Физическое раздражение склонно отвлекать внимание от того, что им указуется символически. Всякий помнит, как показывал котёнку или щенку на еду, и животное обращалось к руке, а не к предмету, на который указывалось.

2) Где существуют только естественные знаки, мы зависим от хода внешних событий, так как должны безвольно ждать, пока не представится явление, чтобы предупредить относительно возможности другого явления.

3) Естественные знаки являются обременительными, громоздкими, не подчиняющимися.

Необходимо поэтому для высшего развития мысли, чтобы существовали преднамеренные знаки. Речь удовлетворяет этому требованию. Жесты, звуки и печатные знаки являются чисто физическими вещами, но их природное намеренно подчинено значению, которое они приобретают как средства выражения понятий.

1) Чувственное значение звуков или мелких напечатанных знаков неизмеримо выше их физического проявления. Вследствие этого внимание не отвлекается от их функции.

2) Их возникновение находится под непосредственным нашим контролем. Они могут быть вызваны по мере надобности. Если мы можем сказать слово "дождь", то нет надобности обязательно дождаться дождя, чтобы двинуть мысль в этом направлении. Мы не в состоянии создать дождевого облака, но в состоянии издать звук, а звук как знак понятия может достигнуть той же цели, что и вид дождевого облака.

3) Произвольные знаки языка удобны. Они сжаты, переносны и тонки.

Изменения - при помощи мускулов груди, рта и горла - объёма и свойства воздуха просты и подчиняются беспредельному контролю. Положения тела и движения руки по сравнению с этим грубы и трудно управляемы. Не удивительно, что устная речь была выбрана как главный материал для преднамеренных умственных знаков. Звуки нежные и легко изменяющиеся, преходящи. Этому недостатку идёт навстречу система писаных и печатных слов.

\137\

Держа в уме тесную связь понятий и знаков, мы можем подробнее отметить, что делает язык (1) для отдельных понятий и (2) для организации системы понятий.

I. Отдельные понятия. Словесный знак:

(а) отвлекает понятие из того, что иначе является смутным потоком и пятном,

(b) он удерживает понятие,

(с) прилагает его, когда нужно для понимания других вещей.

Комбинируя эти функции в смеси умственных метафор мы можем сказать, что лингвистический знак есть защита, ярлык, проводник – всё сразу.

Каждый испытал, что если узнать название того, что туманно и смутно, то всё становится ясным и мало-помалу кристаллизуется. Понятие кажется почти достигнутым, но ускользает, отказывается вылиться в определённую форму.

Связывание со словом (как - это почти невозможно сказать) ставит в памяти границы вокруг понятия, выдвигает его как самостоятельную сущность. Когда Эмерсон сказал, что он почти предпочёл бы знать истинное название вещи, данное поэтом, чем знать самую вещь, он, вероятно, имел в виду мощь этой озаряющей функции языка и его метафор.

Наслаждение, которое дети получают, выучивая названия вещей, свидетельствует, что понятия стали для них конкретными индивидуумами, что отношение к вещам перешло с физического на интеллектуальный уровень.

Дикари приписывают словам магическое действие. Назвать что-либо, значит удостоить и воздать честь, возведя из чисто физического существования в отдельное понятие. Знать названия людей и вещей и быть в состоянии оперировать с этими названиями, значит, по учению дикарей, владеть их силой.

(b)

Вещи приходят и уходят или мы приходим и уходим, и вещи ускользают от наблюдения. Наше прямое чувственное отношение к вещам очень ограничено. Непосредственное возникновение понятий из естественных признаков ограничивается случаями столкновения или сидения. Но понятие, закреплённое лингвистическим знаком, сохраняется.

Даже если нет предмета понятия, то может быть создано слово, вызывающее понятие. А часто затем действия могут реализовать и сам предмет.

\138\

Если умственная жизнь зависит от обладания запасом понятий, то значение языка как орудия не может быть переоценено. Разумеется, метод сохранения не вполне асептичен; слова часто искажают понятия, но подверженность инфекции является и даром, и ценой, которой всякое живое существо платит за привилегию жить.

(с)

Если понятие закрепляется знаком, то можно им пользоваться в новом контексте. Это перенесение является ключом всякого заключения. Было бы мало пользы признать, что данное отдельное облако было предвестником данного отдельного ливня, если бы утверждение здесь и заканчивалось.

Если признать, что последующее облако и последующий дождь - другого рода явления, не произошло бы роста ума благодаря накоплению. Мы не могли бы сознательно пользоваться предыдущим опытом для предвидения и регулирования последующего.

Чтобы быть в состоянии пользоваться прошедшим для суждения о новом, нужно, чтобы, хотя прежняя вещь исчезла, её понятие сохранилось бы, чтобы могло быть применено для определения характера нового.

{V: Мимолётна всякая капля всякого ливня, - ни поймать, ни рассмотреть, - но понятие о них сохраняется ...}

Формы речи - великие носители, на которых понятия переносятся от опытов, нас более не касающихся, к тем, которые ещё темны и сомнительны.

II. Организация систем понятий.

Подчёркивая значение знаков по отношению к отдельным понятиям, мы упустили сторону, столь же важную. Знаки являются также орудиями для внутренней группировки понятий. Слова ведь не являются только именами отдельных понятий.

Они образуют предложения в речи и на письме, тогда как в памяти, соприкасаясь своими границами, окружают и ограничивают окрестности друг друга. Итак, с одной стороны - предложения в потоке знаков, с другой - наработанные ячейки взаимных определиваний в голове.

Когда мы говорим "Эта книга - словарь", или "Это светлое пятно на небе - комета Галлея", то выражаем связь: здесь происходит акт сложнейшего определивания, совсем не в мире физических вещей, а в памяти каждого и системе понятий.

\139\

Ибо фразы в своём пространстве относятся к суждению в том же роде, как отдельные слова в тексте к понятиям, или концепциям, но отношение это гораздо тоньше и сложнее, так как предложение подразумевает иное пространство и более обширное целое.

Часто говорят, грамматика выражает безсознательную логику народного ума. Выходит, что даже наш недостаток ясной сознательности при пользовании языком (то, что мы употребляем интеллектуальные систематизации, установленные расой,) дополнительно показывает, как глубоко мы привыкли к её группировкам.