3. Дальнее и ближнее

Учителя, слышавшие, что они должны избегать предметов, чуждых опыту учеников, часто бывают удивлены, находя, что ученики оживляются, когда вводится что-либо лежащее вне их кругозора. В географии равнин ребёнок кажется упрямо равнодушным к прелестям окружающей его местности и очаровывается всем, что касается гор и моря.

Учителя, боровшиеся извлечь у учеников письменные описания подробностей хорошо знакомых им вещей, часто встречают у них рвение писать на фантастические темы.

\173\

Однажды лицо, заинтересованное умственным состоянием тех, кто занят механическим трудом, спросило шотландскую девушку на бумагопрядильне, о чём она думает целый день. Она отвечала, что как только её ум освобождается от установки машин, она выходит замуж за герцога, и их судьба занимает её весь остаток дня.

Этот случай приведен не для того, чтобы поощрять методы преподавания, которые основываются на чём-либо необычном, а чтобы подтвердить, что привычное и близкое не возбуждает мысль само по себе, но только когда применяется для овладения чуждым и отдалённым.

Мы не обращаем внимания на старое сознательно. Для этого есть основание: обращать внимание на старое, когда постоянно возникают новые условия, было бы опасно. Мысль должна сберегаться для нового, проблематичного. Отсюда неловкость, овладевающая учениками, когда их приглашают направить мысль на то, к чему они уже привыкли.

Старое, близкое, привычное - не то, чем мы занимаемся, а то, при помощи чего мы занимаемся: оно даёт материал не для проблемы, но для её разрешения.

Последняя фраза привела нас к равновесию старого и нового, далёкого и близкого, заключающегося в рефлексии. Отдалённое даёт мотив; близко лежащее даёт точку соприкосновения и применимые средства.

Мышление происходит наилучшим образом, когда лёгкое и трудное пропорциональны друг другу. Лёгкое и привычное, странное и трудное. Слишком много лёгкого не даёт основания для исследования; слишком много трудного делает исследование безнадёжным.

Где есть мысль, там что-либо данное вызывает и указывает на что-либо отсутствующее. Если привычное не является в каких-либо условиях необычным, оно не даёт толчка к мышлению, не требует отсутствующего, чтобы быть понятым. А если предмет совершенно чужд, то нет основания, на котором он мог бы вызвать что-либо пригодное для его понимания.

\174\

Пока уроки бывают новостью, они привлекают внимание учеников как развлечение, но когда они становятся привычным делом, то делаются скучными, как механическое изучение символов. Воображение не может разыграться, чтобы приукрасить их и сделать выносимыми. С фактами тогда обращаются как с неподвижными и готовыми предметами. Не остаётся места воображению. Пусть факты показывают так, чтобы возбуждать воображение, и культура мышления возникнет естественно. Обратная теорема также верна.

Воображаемое не является непременно фантастическим. Настоящей функцией воображения является видение реальностей, которые принципиально не могут быть показаны. Его цель – понимание отдалённого, отсутствующего, тёмного.

Даже геометрия и арифметика полны материала, который должен получить реальность через воображение. Воображение существенно дополняет наблюдение. Только превращаясь в оторванное вымышленное, оно теряет логическую силу.

\175\

Преподавание всегда подвергается риску потопить собственный живой, хотя и узкий опыт ученика под массой сообщённого материала. Преподаватель кончается, а учитель начинается там, где сообщённый материал возбуждает более содержательную жизнь, чем та, которая проникла через узкую дверь чувственного восприятия и моторной активности.

Настоящая передача заключает в себе элемент заразы; её имя не должно употребляться всуе.

\176\

Приложение. Ю Рассказов. Здравый смысл науки

(Систематические замечания о теории Дьюи)

{Часть этого приложение должна быть оформлена как "Предисловие"}

Только заговорят о Дьюи, так обязательно упомянут, что он оказал огромное влияние на американскую науку. Дьюи является выразителем национального духа - ярким представителем американского прагматизма.

Дьюи выводим из американского народа, но будучи лишь индивидуальным представителем "американской расы" (по его терминологии), мог ли бы он до сих пор выражать её общий дух? Проблема в том, что учёная личность Дью, будучи выводимой из расы, однако не сводима только к ней.

Интерес не в том, что Дью развил идеи прагматизма, а в том, что в теории Дью интуиция прагматизма получила научное обоснование, то есть стала наукой - инструментом.

\177\

Истинная научность идей Дьюи не обсуждалась, но "выводилась" из какого-то представления о каком-то прагматизме, по сути замещалась мифом. Чтобы понять его систему, нужно проводить оценки не с точки зрения личной интуиции по поводу перевода древнегреческого слова pragma, и даже не с предполагаемой точки зрения самого Дьюи, который после шестидесятилетнего возраста только объявил о начале настоящей работы над своей теорией, но так и не завершил её за тридцать последующих лет.

Нужно составить все точки зрения в одной системе координат. К сожалению, Бог с небес не спустил нам интуицию с изложением этой правильной системы координат. Поэтому нужно начать с того, что признать возможность разных теорий. Перед нами чисто типологическая задача.

Легко бросается в глаза национальное единство американского философствования - "философии действия". Родовой предмет американских исследований - дело, действие. Притом, - любое действие, а не только действие, стремящееся утвердить практические ценности в противовес теоретическому знанию.

В Германии таким родовым понятием для философствования является "понятие-понимание"; во Франции - "энергия-страсть", в Англии - "образ-воображение", у нас в Росии - "ведение-мудрость", "система".

\178\

Ясно, что оценивать философию действия с точки зрения другой типовой философии не совсем уместно. Греческое слово pragma как раз и означает - "дело", "действие". Именно от этого слова был образован "прагматизм", который маркировал бы всю американскую философию, если бы за термином не закрепилось только джемсовское значение - действия - только действия индивида, выживающего в обществе благодаря моральной установке-вере.

Не случайно Пирс, придумавший этот термин, после того, как он побывал в руках Джемса, тут же изменил его на прагматицизм. Сам-то Пирс как раз изучал действие интеллектуального Индивидуума (а это далеко не индивидуальная личность). Это индивидуум, создающий реальность как знак на основе интуиции-верования.

Ещё дальше от джемсовского значения "прагматизм" Эмерсона, который описывает религиозно-эстетическое действие. В центре его внимания действие Сверх-души, создающее Природу в её данности как Удобства, Красоты, Языка и Дисциплины.

{V: Опять, стало быть, речь ведут о модусах бытия и души!}

Во всех упомянутых случаях американского философствования речь идёт о действии каких-то индивидуумов, создающих-познающих реальность практически и теоретически, как вещь и как понятие, силой своей способности, в конечном счёте - веры, неразрывности реального и идеального действия.

\179\

В этом контексте наконец-то можно вспомнить и о Джоне Дьюи. Его предмет - действие естественно-научное. Действующий индивидуум у Дьюи - это прежде всего естественно-научный субъект. Человек отличается всех субъектов тем, что он ещё и научный субъект.

Он - особый род природы, успешно конкурирующий с другими родами только потому, что сверх инстинктов имеет способность искусств и науки, то есть способность действовать искусственно силой систематического мышления.

Научность человека-"мыслящего деятеля" понимается Дьюи предельно широко, поэтому истолковывать естественно-научное действие Дьюи как действие того, что в быту считается предметом престижа науки, было бы неправильно.

В бытовом понимании естественная наука действует силой здравого смысла отдельного учёного, чувствующего вещи, наблюдающего их связи, экспериментирующего с отношениями. По Дьюи же, во-первых, все человеческие действия с первого мига жизни являются именно такими, а, во-вторых, все науки являются естественными отвлечениями. В-третьих, вся система познавательно-созидательных действий является особым надперсональным индивидом по имени Наука. Поэтому естественно-научное действие Дьюи можно определить как действие с точки зрения Здравго смысла индивида "Наука".

\180\

Но индивид-то этот дан неявно. Поэтому здравый смысл индивида "Наука" действует опосредованно-персонально. Чем больше каждый учёный слышит свою сущность, тем более становится Учёным.

В случае Дьюи он и Индивидуум здравого смысла совпадают по мере регистрации процесса этого отождествления на всех его стадиях. И регистрация эта происходит на страницах сочинений Дьюи. Их за его девяностолетнюю жизнь накопилось около тысячи. И только книг – три десятка.

Всю жизнь будучи преподавателем (Чикаго, Нью-Йорк, Япония и Китай) в сочинениях он стартовал от практических потребностей своей специальности. Первая его книга (1887г.) была учебником "Психология" (в ближайшие годы он написал несколько её популярных вариантов).

{V: Что-то закрадываются подозрения о том, что он-то и утвердил этот термин. Психологии как автономной науки ещё тогда не было!}

Потом были книги по этике, педагогике, логике, истории философии:

- "Школа и общество", 1899г.

- "Этика" (в соавторстве), 1908г.

- "Влияние Дарвина на философию", 1910г.

- "Человеческая природа и поведение", 1922г.

- "Опыт и природа", 1926г.

- "Логика: теория исследования", 1938г.

- "Теория оценки", 1936г.

Были и работы общесистемного характера, например,:

- "Немецкая философия и политика", 1915г.

- "Демократия и образование", 1916г.

- "Общество и его проблемы", 1927г.

- "Свобода и культура", 1935г.

- "Реконструкция в философии", 1920г.

- "Очерки по экспериментальной философии", 1916г.

- "Поиск уверенности", 1929г.

{V: Если бы Ю. Рассказов прочёл эти книги, он бы сильно удивился, ибо они-то как раз наиболее научны в отличие от книг предыдущего списка, которые наиболее методологичны!}

Нетрудно заметить удивительное единство его работ. Всё это опыты постановки последних (а может лучше сказать, первых?) вопросов и попыток ответов на них.

\181\

Везде, лишь излагая своё учение, Дью излагает его на материале любой науки, - на любом жизненном предмете. Всего один пример. Дью, как человек достаточно авторитетный в Советском Союзе и посетивший его, был председателем комиссии, расследовавшей дело Л.Д. Троцкого, высланного из СССР. Дьюи провёл именно научное (а не политическое) расследование и пришёл к заключению о нелогичности выдвинутых обвинений.

На протяжении всей жизни Дьюи сказывал вчерне одну единственную книгу о Жизни Науки, или о Науке Жизни, всё более и более обучаясь этой науке. Этим - гениальной способностью учиться - объясняется его феноменальное долголетие - и житейское и творческое (последняя книга, хотя и в соавторстве, написана им почти в 90 лет).

Он исследует устройство человеческой жизнедеятельности как научного действия. Он говорит о "жизни научной деятельности" как виде действия, далеко не только творческого.

\182-183\

Практическое и теоретическое умозрение развилось и разделилось на познающее и творящее (буквально, - инженерное). По сути Дьюи создаёт теорию науковедения, предмет которой - особое научное знание. Она изучает действенную силу науки-жизни - обособленный от учёного его инструмент.

Стандартно американский науковедческий метод - это сказывание действий, изложение порядка операций, инструкция. Этот метод у Дьюи проявляется в видимой неглубокости, почти очевидности его мыслей, что на самом деле говорит о степени их продуманности.

Дьюи применяет и другие методы традиционных видов философии. Дьюи к предмету подходит всегда, как минимум, с двух сторон. Он может мыслить феноменологически, метафизически, формально-логически. Однако во всех этих случаях обязательно просматривается базовый принцип, который одно представляет двояко выглядящим.

\184\

Двоичность - принцип науки-жизни. Человек - часть природы, но специфически человеческое в нём - наука. Здесь нет двух сил, речь идёт об одном, в двух мысле-актах увиденном с двух сторон.

В этой книге, написанной им в середине его творческой жизни, Дьюи касается всех его интересов, описывает все свои идеи. Даже название книги типично науковедческое.

Но перейдём к структуре книги.

В ней Дьюи даёт эмпирико-метафизическое описание научного субъекта, в качестве которого выступает Здравый смысл как индивидуум.

В первых двух частях Дьюи строит эпистемологическую схему мышления. Третья часть является педагогической феноменологией, описанием процесса порождения мышления в онтогенезе.

Дьюи складывает из понятий, как из кирпичиков, многоэтажное здание мышления. Процесс этого сложения - каскад движения по уровням мышления. Основа мышления, - его центральный рабочий процесс - осознание возможной вещи на основании данной: "Мы мыслим только те вещи, которых непосредственно не видим" (с.6). Суть дела заявлена вполне: данность и возможность - два аспекта опыта.

Две этих стороны оказываются равно представленными, то есть одинаково и фактом и домыслом. "Факты, с которыми встречаются чувства, не составляют всего, что за ними скрывается" (с.30). Мы мыслим не вещи, а понятия о них, без конца говорит Дьюи, и встаёт вопрос о реалистичности и истинности способности мышления.

\185\

Это у Дьюи носит название "причины уверенности" (с 12). Причина указывает на "реальный" аспект мышления, уверенность - на идеальный аспект факта. Отсюда и определение: "Мышление ... - действие, при котором факты вызывают другие факты (или истины) таким образом, чтобы вывести уверенность в последних на основании первых".

В таком ключе и дальше.

{V: И всё это касаемо модуса истины! А как это выглядит в других четырёх модусах?}

Цепь понятийных пар такова:

1	уверенность	Причина
2	сомнение	потребность в его разрешении
3	проблема	Цель
4	внимание к условиям возникновения представлений	внимание к условиям доверия к представлениям
5	вывод	Доказательство
6	врождённые способности к мышлению	приобретённые способности
7	логическое	Психическое
8	воображение	Наблюдение
9	индукция	Дедукция
10	суждение	Понятие

Мышление, переходя с уровня на уровень, возрастает. Технически это возрастание есть переход от "вещного", через умозрительное – к абстрактному, идеологическому.

Он заканчивает книгу идеологией образования – необходимым условием контакта личностей м мышлений. Он даёт понятийную схему инструмента "коллективного" мышления.

Блистательно и просто Дьюи опровергает предрассудки. Разумеется, я не могу здесь говорить о всех. Но как не обратить внимание на вычерпывающее истолкование природы понятия, на то, что Дьюи противопоставляет "общепонятным взглядам на его (понятия) природу".

\186\

Откройте любой отечественный учебник логики (советской, антисоветской, семиотической, структуралистической и т.д.) и вы прочтёте: "Понятие - мысль, отражающая в обобщённой форме предметы и явления действительности и существенные связи между ними посредством фиксации общих признаков" (Д.П. Горский // Философский энциклопедический словарь, М., 1989, с. 495).

Я уже говорил об ошибке наивного реализма, заключающейся в неправомочном переходе трансцензуса между мышлением и вещью: отражение невозможно.

Вот что говорит Дьюи: "Понятия не выводят из массы объектов путём опущения свойств, в которых они различаются, и сохранения тех, в которых они схожи... Понятия являются общим следствием их (понятий) использования и применения" (с. 103). И Дьюи подробно описывает как понятие возникает в этом применении.

Важнее само понятие понятия. Выведение и определение - вот что такое понятие. Деятельность мышления внутри самого мышления, а не омывание и растворение вещей мыслью.

Что касается предрассудков в педагогике и преподавании, то тут можно цитировать почти подряд - всё будет точно о нашей системе образования и наших учителях.

Какие же выводы можно сделать, читая Дьюи через сто лет?

Все они сводятся к одному - применить его рекомендации. Раз уж мы хотим стать мыслящими, мы должны научиться действовать и мыслить, вооружаясь принципами здравого смысла науки, которые не могут быть уничтожены, как и жизнь.

Именной указатель.

Бэкон Ф.	Ньютон И.	Седжвик А.
Вудсворт У.	Платон А.
Гербарт И.Ф.	Стаут Дж.Ф.
Дарвин Ч.	Фребель
Джевонс У.С	Эмерсон Р.У.
Джемс У.	Юнг Э.Ф.
Диккенс Ч.	Bain A.
Колумб К.	Hobhous L.T.
Коперник Н.	Vailati
Локк Дж.	Venn G.
Милль	Ward L.F.

47