Гуманитарное познание как деятельность

Не будем сейчас предрешать нашего отношения к этим сложным проблемам. В данном

случае как и во многих других, важно преж­де всего осознать подобные трудности. Уже сейчас ясно, что работа исследователя культуры заключается не только в накоплении некоторых фактов, а затем того или иного их толкования. Культуролог тоже действует в сфере культуры. Он не просто фиксирует некоторое состояние дел, но и активно вмешивается в него. В сущности, культуролог сам созидает куль­туру - разумеется, в меру своего таланта и в меру потребности общества именно в этой концепции культуры. Зигмунд Фрейд был не только психологом. Его перу принадлежат и работы по куль­туре, оказавшие не меньшее воздействие на общественную мысль, чем сугубо психологические труды. Но в дальнейшем критика психоаналитической концепции 3. Фрейда приводила, помимо прочего, и тот аргумент, что 3. Фрейд не только и не столько описал психологические механизмы художественного творчества, сколько дал художникам совокупность рецептов, по которым можно строить художественное произведение. И действительно, начиная с 20-х годов прошлого века очень большое количество романов, живописных полотен, кинофильмов и т.д. содержат в себе структуры, явно связанные с психоаналитическими понятия­ми (особенно Эдиповым комплексом).

Понимание того, что деятельность культуролога не может не быть воздействием на культуру - это естественное основание для осознания своей ответственности перед культурой, к которой принадлежит сам культуролог.

Что же значит принадлежать к какой-либо культуре или, если сказать это иначе, владеть некоторой культурой? Наверное, поми­мо прочего, это должно означать, что человек может что-то об этой культуре рассказать. То есть он владеет некоторым языком, на котором может говорить о данной культуре. Но этого мало. Язык предназначен прежде всего для того, чтобы человек мог сообщить что-то другому человеку не только но поводу собственной культуры, но и о мире вообще. Установив это, нам придется принять во внимание гипотезу, связанную с именами двух извест­ных американских лингвистов - Эдуарда Сэпира [93] и Бенджа­мена Ли Уорфа [129. 130, 131, критику см. 17]. Особенно четко и на основе определенных наблюдений выразил эту гипотезу Уорф. Если попытаться пересказать ее просто, то выглядеть она будет так. Каждый язык представляет собой не только средство для передачи некоторых сообщений и не только средство для форми­рования мысли, но язык также определяет то, как человек отно­сится к внешнему миру и к самому себе в этом мире. Истори­ческие корни этой точки зрения, по которой язык, его структура определяет мировоззрение человека, мы можем найти еще у Вильгельма фон Гумбольдта (1767 - 1835) [34, 35]. Можно ска­зать даже резче - язык и является сам некоторым мировоззре­нием. Язык - это как бы фильтр, сквозь который мы смотрим на мир. В частности, мы можем видеть, что каждый язык делит мир на вещи по-своему. У эскимосов десятки названий снега, у арабов - большое количество слов для обозначения верблюдов и коней. Но Уорф идет дальше. Он утверждает, что и поведение человека во многом определяется его языком. Уорф, сам в прошлом инже­нер, некоторое время исследовал причины возникновения пожа­ров на предприятиях. И вот он заметил, что помимо физических причин, большое значение имеет также и поведение людей, причем такое, которое определяется и объясняется некоторыми словами и языковыми выражениями. Уорф приводит выразитель­ный пример. На складах горючего полные Бензина бочки обычно отделяли от пустых и рядом со штабелями этих бочек соответ­ственно были надписи "gasoline drams" (бочки с бензином) и "empty gasoline drams " (пустые бочки из-под бензина). Техниче­ски мало-мальски грамотный человек знает, что полные бочки не Так опасны, потому что Бензин горит, в то время как пустые бочки очень опасны, потому что содержащиеся в них бензиновые пары взрываются. Но все же люди могли курить именно рядом с пустыми бочками. Очевидно, что слово "empty" (пустой) создает впе­чатление отсутствия чего-либо, а следовательно, безопасности.

Но не только на этом словесном уровне язык определяет миро­воззрение. Уорф сравнивает также и грамматические категории индейского языка хопи с европейскими языками и замечает, что европеец всегда объективирует время и делит его на отрезки, которые можно исчислять: "один день", "два дня" ... "десять дней", в то время как в языке хопи невозможно сказать "они оставались десять дней", но только "они уехали после десятого дня", европеец скажет "десять дней больше девяти дней", в то время как в языке хопи можно сказать "десятый день позже девятого", европеец скажет "это лето", в хопи это будет звучать "теперь лето". То есть хопи подчеркивает длительность, течение времени, в то время как европеец делает его чем-то простран­ственным, а потому делимым и исчислимым.

Однако это рассуждение можно и расширить. С определенной точки зрения культура также есть некоторое средство общения и формирования духовного отношения к миру. Культуролог при­надлежит к какой-то культуре (или владеет ею), он живет в ней. Она (культура) существует в духовном мире этого исследователя как уже привычное представление о том, что такое мир, в частности мир человеческий, то есть мир, созданный человеком; этот мир не только нечто данное, он обладает еще и свойством быть правильным, настоящим миром, миром благоустроенным и приспособленным для жизни в нем человека. Встречаясь с иной культурой, исследователь невольно сравнивает ее со своей, с привычной, и это происходит, несмотря на сознательную установ­ку исследователя на объективность и доброжелательность в отношении людей, которые принадлежат к иной культуре.

В сущности в духовном мире исследователя культуры проис­ходит встреча двух культур, их взаимодействие, взаимовлияние, по существу - диалог. Это можно счесть некоторой помехой для научного, то есть объективного исследования, но это неизбежно и в каком-то смысле даже, может быть, более продуктивно: такая встреча обогащает исследователя культуры не только знанием чужих духовных богатств, но и более глубоким пониманием собственной культуры, становится основой для более глубокого культурного самосознания.