4.7. Образы науки и модели научного знания в структурализме, постструктурализме и постмодернизме

Структуралистская концепция научного знания (Ф. де Соссюр, К. Леви-Строс и др.) базировалась на идее приоритета анализа отноше­ний между выделенными элементами объекта познания перед иссле­дованием их природных свойств, синхронного анализа над диахрон-ным и выявлении абстрактных структур, элементы которых связаны фиксированными правилами преобразования, позволяющими из ог­раниченного количества исходных данных получить набор более конкретных характеристик объекта. Наиболее слабым местом дан­ной концепции, возникшей не в глубинах философско-методологической рефлексии над процессом познания, а из практики конкретно-научных исследований в области гуманитарных наук (лингвистика, литературоведение, этнография), оказался вопрос о генезисе абстрак­тных структур. В достаточно очевидном противоречии с данными конкретнонаучных исследований, полученных с использованием метода структурного анализа, их происхождение связывалось не с отражением реальных свойств объектов действительности и особен­ностями исследуемых социальных ситуаций, а с действием сферы бессознательного, имеющего объективную, жесткую, рациональную структуру, которая определяет структуру человеческого интеллекта.

Придание бессознательному (являющемуся психическим образо­ванием) объективного статуса во многом обесценивало антисубъек­тивистский пафос структурализма. Однако эта потеря на мировоз­зренческом уровне компенсировалась приобретениями отчетливо выраженного методологического и инструментального характера.

В 50-60-е гг. XX в. в русле структурализма была разработана совре­менная концепция взаимодействия базовых (фундаментальных) схем и математического аппарата теории, в которой было показано эври­стически-конструктивное значение "матезиса" (познавательных про­цессов в сфере математического знания) для процессов построения идеальных моделей как схем (репрезентантов) исследуемых объек­тов1. В целом, анализируя структурализм, достаточно определенно различают его философско-мировоззренческие и методологические аспекты. Во втором контексте (т.е. в контексте методологических аспектов) структура трактуется как один из понятийных элементов исследовательского инструментария и выявленная характеристика исследуемого объекта. Вопрос о генезисе и динамике структуры (столь трудный в определенной сфере социально-гуманитарных исследова­ний) в этом контексте решается путем сопряженного анализа фун­кциональных и структурных аспектов данной конкретной системы, а также внешних условий ее существования. В итоге "методологи­ческий структурализм" создал благоприятную идейную атмосферу для возникновения синергетики, в которой вопрос о генезисе и дина­мике структур получил классическое решение.

Постструктуралистская методологическая концепция представ­ляет собой глобально критическую систему по отношению ко всей предшествующей философско-методологической традиции и прежде всего западной. Называя западную культуры, включающую и Ан­тичность, "онтотео-телеоцентрической", один из основоположников и ведущих теоретиков постструктурализма Ж. Деррида в качестве центрального тезиса своей системы выдвигает положение о децентрации структуры как о том, что гарантирует ее устойчивость и цело­стность, а также ограничение ее "свободной игры". Он акцентирует ее содержательную относительность и историческую условность. Причем в такой степени, которая не гарантирует преемственности представлений о структурируемой реальности даже в пределах од­ной культуры. Центр структуры — это не ее объективное свойство, а постулируемая субъектом фикция, связанная с предельным спосо­бом толкования текста (под текстом при этом подразумевается как структурируемая реальность, так и сознание субъекта). Сам текст, прежде всего сознание субъекта, составленный из культурных норм и систем своего времени, представляет собой весьма разнородное' образование, в котором явно не доминируют рациональные и тем более научные принципы структурирования реальности. Определя ющее значение имеет так называемое поэтическое мышление, свя­занное с метафорической природой естественного языка.

В свою очередь, такой поворот в тематике рефлексивного анализа связывает его с проблемой смысла разнотипных вненаучных языко­вых конструкций. А поскольку далее специфика и влияние языка науки игнорируются практически полностью, то и представители постструктурализма (Ж. Деррида, М. Фуко, Ж.Ф. Лиотар), и теоретики родственных ему деконструктивизма и постмодернизма (Ж. Делез, Ю. Кристева, Р. Барт и др.), гипертрофируя онтологический реляти­визм вненаучных языковых конструкций, приходят к выводу о прин­ципиальной неопределенности любого смысла. Насколько такой вывод оправдан даже для этого (вненаучного) фрагмента языковой реальности, судить специалистам по языкознанию. В русле философско-методологической рефлексии над познавательными процес­сами в науке он выглядит необоснованным по меньшей мере по той причине, что распространяется на область, специфика которой не сводится к особенностям языковой деятельности.

Философия науки в поструктурализме и посмодернизме проник­нута по отношению к науке негативными мотивами, предвзятыми характеристиками и необоснованными обвинениями. В итоге созда­ется ее малопривлекательный образ как глубоко дегуманизирован-ного духовного образования, сущность которого не могут скрыть его стройная системная оформленность, рефлексивная утонченность и эмпирическая респектабельность. "Мы заплатили, — подчеркивает в этой связи Ж.Ф. Лиотар, в своей статье "Что такое постмодер­низм", — достаточно высокую цену за ностальгию по целому и еди­ному, за примирение понятийного и чувственного, прозрачного и ком­муникабельного опыта. Под благопристойными призывами к при­мирению мы можем расслышать тяжелое дыхание вожделения: жажды вернуться к террору, вновь реализовать кошмарную фанта­зию поймать и удержать реальность".

Предпринятые в постструктурализме и постмодернизме антисци­ентистские усилия оказались мощной, но не продолжительной по времени внимания к ней атакой на науку. Постмодернизм как фи­лософское течение, первоначально возникшее в эстетике на протя­жении всего своего существования, был далек от научно-методологи­ческой проблематики и не освоил ни накопленного в этой сфере знания, ни специфики актуальных проблем философии и методологии науки. Поэтому упрек в невежестве, сделанный в его адрес од­ним из видных представителей философской мысли XX в. Ю. Ха-бермасом, является обоснованным и справедливым. "Все они, — пи­шет он о представителях постмодернизма, — до сих пор занимают оборонительные позиции, словно по сей день живут в тени"после-днего" философа, как жило первое поколение учеников Гегеля. Они все еще сражаются против "строгих" понятий теории, истины и сис­темы, хотя эти понятия уже добрых полтора столетия как канули в Лету. Они все еще думают, что им надо спасать философию, разбу­дить ее, по выражению Деррида, от "сна сердца". Они верят, что дол­жны вырвать философию из кошмара, из безумия теории, которая произносит "последнее слово"³⁴.

На фоне эмоциональных по форме выражения и радикально-негативных по смыслу оценок науки и научного стиля мышления собственные приобретения постмодернизма не являются оригиналь­ными. В основе их схемы анализа, как указывают практически все критики этого течения, лежит малопродуктивная дихотомия "или-или" и ориентация на первоочередное внимание к разломам, разры­вам, различиям, плюральности в противовес универсальности, целос­тности, единству, рациональности. Во многом справедливо отмечая, что выдвигаемые в традиционной рационалистической эпистемологии оппозиции, основанные на дихотомии чувственного и рационального, эмпирического и теоретического, предпосылочного и приращенного, описания и объяснения паразитируют друг на друге, постмодернисты предложили худшую из дихотомий. Ее эвристическую бесплодность продемонстрировала история постмодернизма, отмеченная отсутст­вием собственных оригинальных идей, не связанных с изначальной критикой прежних идей, точнее, паразитированием на идеях пред­ставителей других философских школ и течений.