Антиномия символа

Конец исследования снова привел нас к его началу. В сущности, «антиномия символа» и есть не что иное, как «проблема символа в свете философии культуры». Лервая и вторая главы нашей работы выявили общий -характер этой антиномии и показали ее конкретность на двух современных концепциях символа. Теперь, ч свете третьей главы, мы можем заново обратиться к ней и поверить ее собственными средствами. Изложе­ние наше будет кратким; те или иные необходимые детали проблемы уже налицо. Остается лишь дать. об­щую ее перспективу и ответ.

Конфликт между культурой и жизнью. Уже Руссо в середине XVIII столетия громко возвестил о нем. Его энергичные выпады против искусств и наук явились первыми побегами проблемы, которой суждено было разрастись в столь непролазную чащу за какие-нибудь полтора—два века. Но у Руссо конфликт этот еще слишком восклицателен и междометийен; за лесом сентиментальных «обобщений» не видно у него стойко-логических деревьев проблемы. Культура морально ослабляет и развращает, физически она не отвечает всем запросам человека; она фантом, которому над­лежит противопоставить спасительный клич «возвра­щения к природе». К какой природе? По-своему вос-лринял этот клич Шатобриан, отсылавший своих циви­лизованных героев для «воспитания чувств» к красно­кожим; по-своему преломился он в Ницше, который, проповедуя также «возвращение к природе», называл Руссо—провозвестника этого «возвращения»—«идеа­листом и канальей в одном лице»'. И лишь XX век четко и внятно определил «начала и концы» проблемы;

конфликту между культурой и жизнью суждено было

192

оказаться—в лице многих «властителей дум» буржу­азного Запада—тупиком и пленением мысли.

Многообразны проявления и оформления этого конфликта, но все они собираются в один исходный пучок, и пучок этот—символ. Жизнь, целостная и не­посредственно тождественная себе, нарушается куль­турой, как символической деятельностью. Символ произ­водит раскол. Сотни книг и трактатов живописуют и анализируют этот раскол жизни на безжизненный ра­зум и внеразумную жизнь, на жизнь, ставшую фор­мулой, и жизнь, остающуюся переживанием. Отсюда возникают «трагедия культуры», как неизбежное отда­ление от жизни, и «трагедия жизни», как неизбежное искажение ее культурой. Философия соответственно распадается на философию жизни и философию куль-.» туры; литература—на прославление жизни вне куль­туры и на сохранение культуры от жизни, от ее разнуз­данно-инстинктивных (поскольку внекультурных) атак. Так явлены нам, с одной стороны, Фальки и Санины с их «культом непосредственности и жизни», а с другой стороны—утонченные иероглифы Стефана Георге или Т. С. Элиота. «Культ непосредственности», такой при­влекательный в своих изустных манифестациях, оказал­ся на деле культом разнузданного хулиганства (у С. Пшибышевского, например) или разнузданного эротиз­ма (у Д.-Г. Лоуренса). Утонченные иероглифы про­должали оставаться тем, чем они оказались с самого начала: «филологическим бытием». Пропасть между обеими сторонами выглядела непреодолимой.

Антиномия засвидетельствована сотни раз как субъективно, так и объективно самим ходом западной культурной жизни. Вовсе не Кьеркегор явился осново­положником экзистенциализма, ни тем более Паскаль или Августин. Сама объективная логика развития роди­ла эту философию, сама антиномия основоположила ее; Кьеркегор и другие «предшественники» оказались лишь стимулом. Строго говоря, не встрече с Кьеркего-ром обязаны были экзистенциалисты своей философией, но сама эта встреча была обусловлена их философией, исток которой—антиномия символа, это детище (а мо­жет, и «гомункулус») западной действительности. На двусмысленность вскрытия проблемы не приходится 193

13—359

жаловаться; редко философия с такой ясностью, добро­совестностью. а главное, солидарностью вскрывала проблемы. Экзистенциалисты и сциентисты, «философы жизни» и позитивисты, иррационалисты и рационали­сты вообще согласно констатируют конфликт. Хайдег­гер сходится с Витгенштейном, Кассирер с Бергсоном. Камю с Гуссерлем: кризис стучится в дверь—кризис жизни, кризис мысли, кризис культуры². И кпизиг этот, порождаемый отчуждением человека в буржуазном обществе, обнаруживается в антиномии между жизнью и культуоой. Древо жизни и тпрло познания оказались * несовместимыми. Человек выпал из жизненного рая, вкусив с доева познания этот заппетнейший плод— символ. И pmv заказан путь обоатно. Он будет позна­вать и творить, создавать искусства и науки, прмеслч м культуры, ро кяжлый шаг 'то к познанию будет ему шагом одаления от жизни. Почему? Потому что с поз-нанирм теряет он непосредственность и окружает себя мипом условностей. Ведь символ—условность, в этом согласны все: ведь культура—насквозь символична. и в этом опять же согласны все. Отсюда вывод, напраши-ваюшийся сам: «Скот поедал поля Демокоита, пока дух его. отпрцтившись. блужлал по белу свету», гласит одно из «Посланий» Горапия. Символы обеспечивают ч°лор"^у власть над природой: крючкообразные мате-матичргкир значки повисают чудеснейшими мостами, копотрнькис формулы заворвывают космические прост­ранства. и все-таки в'-е они, порознь и вместе, брссиль-ньт перед жизнью и ппелоставлрны на милость абсурда. споры о жизни стали спопами о словах: сЬилосойские и научные систрмы пушилигь с такою же неппеложно-стмо, как и возникали. эмпиристы опровергали .рацио­налистов, рационалисты—эмпипистов; рьтпапские «туп-ниры» среднрврковья заменились АилососЬскими «турни-лями» между поборницами чувственности и поборника­ми бргчувствррности. Бились насмерть пыиари из-за «Прек"я."нг>й Дч]\»т,т'&», соврршяли нрчолпврчррки'³ п⁰^-виги. Бились Си бьются понынр) и (Ьилосойьт, прелан-ные не «Даме», нет,—«Термину». Скольких усилий. скольких подвигов требовала от них эта воп?пивтиая''я аб^тпакния! црлую книгу написал один добпосоврст-

'^'й миссионер—«о тем, как следует переводить на ки-194 '

тайский язык слово Бог»... Целых две книги (1000 стра­ниц) написал другой, не миссионер, философ, успевший проанализировать в них лишь 80 страниц «Критики чистого разума»... Культура стала игрой в культуру, игрой стеклянных бус,—как форма в кантовской а»а-литике, она лишь покрыла собою жизнь, готовую взор­ваться в любое мгновение и разнести на куски мнимое великолепие «символических форм». И отсюда точная фиксация антиномии символа: все условно (культу­ра)—все безусловно (жизнь). Какой же выход возмо-" жен здесь? Как совместить несовместимое? Возможна ли культура без жизни? Возможна ли жизнь без куль­туры? И если нет, то как разрешить антиномию?

К таким выводам и к таким вопросам пришла обостренная и напряженная мысль современной запад­ной культуры. Констатация антиномии лишь на мгнове­ние сплотила ее .Следующий миг был мигом распада,

потому что следующий миг должен был стать ответом, решением, исходом.

То, что в истекшем столетии занимало лишь от­дельные умы, то, что спорадически вспыхивало в от­дельных сознаниях и проливалось «исповедями сыновей века», то, чем болело сознание какого-нибудь Фридри­ха Шлегеля, что обжигающими намеками вызвучива-лось в «Крейслериане» Шумана и в загадочных песнях шубертовского странника, то, что повергло в идиотизм Бодлера и испепелило творческую волю Гоголя,—все это не тревожило еще благополучие XIX века. Сытое и довольное буржуазное сознание упивалось тогда дру­гим; это было время оптимизма и надежд, веры в завт­рашний день и розовой самоуверенности. Спенсер пи сал «Синтетическую философию»; царили идеи Бокл? и Дрепера; резали лягушек и ходили в церковь; наука энергично совершала свой прогресс и, казалось впол­не уживалась с жизнью; отдельные голоса тонули в общем благополучии. Всему этому суждено было раз­веяться как дым; по Европе бродил призрак,'и приз­рак этот предвещал эпоху социальных потрясений.

Вчерашняя периферия внезапно стала центром. Философия Спенсера бесповоротно сошла со сцены,| уступив место философии Ницше. Катастрофизм, столь| замалчиваемый каких-нибудь несколько десятков лет 195'

назад, начал возвещаться едва ли не в газетах. Сама жизнь стала задавать вопросы, и вопрос Ромена Рол-лана в письме к Гауптману по поводу обстрела Реймс-ского собора: «Чьи же вы внуки: Гёте или Атиллы??^ был вызван уже не лабораторно-безмятежной необхо­димостью; культура, оказавшаяся под угрозой, оказа­лась сама виновницей этой угрозы; безобидные теории спровоцировали пожар; чисто культурные измышления о небытийственности смысла (Риккерт) обнаружили сваю изнанку, и изнанкой этой стала бессмысленная бытийственность. Ведь неспроста значимость самой проблемы символа невероятно возрастает в начале века, меняющем, так сказать, мировоззрительную ак-центацию во всех доминионах культуры; эволюцией- Д ная метрика мировоззрения прошлого столетия нару­шается революционной ритмикой нового века. Оптими­стический метроном начинает вдруг вулканить неповто­римо-индивидуальным «рубато» живой руки, рассыпаю­щейся взрывными аккордами революций: в физике, з лирике, в музыке, в живописи, в социальной жизни, в .1 обоих разделенных мирах: культуры и жизни. Револю- д ция—вот иное имя символа; не объяснение жизни в абстрактных эмблемах, а переделка ее в ритме разобла­чения старого и облачения в новое сознание. Словно некий страж порога, гласит он с самого порога столе­тия о невиданных потрясениях: «Переменитесь! Я— лишь Предтеча, но за мною идет Сильнейший меня: во­истину Светлое Будущее!» И здесь, на самой раздели­тельной грани свершался и доныне свершается выбор. Скрежетом зубовным стало Светлое Будущее для от­вергнувших его, для тех, кто не внял глубинному и-3 неотвратимо новому ритму эпохи. Культура, оторвав­шая себя от жизни, внезапно столкнулась с возмез­дием жизни.

Двадцатилетний интервал между обеими мировы­ми войнами породил множество ответов на возникшую! проблему. Ответы были самыми различными. Одни,| продолжая бергсонианство, дошли до проклятий кулы' туре. Другие, развивая символизм, пытались объяснят^ свершившееся посредством глубокомысленных симво-1 лов. Третьи, сохраняя промежуточную позицию, силш

196

шать симфоническую картину Дебюсси «Море» о которой они ничего не знали. После прослушивания детям предложили на рисовать свои впечатления. Дети нарисовали море

11. A n g е 1 υ s S i 1 g е s 1 u s, Der Cherublnische Wandersmann Ber­lin, (ο. Υ.), S. 115.

12. Запись от 2 мая 1824 года.

13. В. И. Л е н и н, Полное собрание сочинений, т. 29 с 116

14. N о vali s, Dichtungen und Prosa, Leipzig', 1975,'s^ 397^

СОДЕРЖАНИЕ

От редактора5

Предисловие7

ПРОБЛЕМА СИМВОЛА В СВЕТЕ ФИЛОСОФИИ КУЛЬТУРЫ10

ДВЕ КОНЦЕПЦИИ СИМВОЛА: БЕРГСОН-КАССИРЕР 37.

ПРИРОДА СИМВОЛА

Символ как диалектика формы и содержания .89 Символ и реальность .......119

Символ в свете учения Гёте о прото-феномене146 . Природа символа. Проблема градации . .175

АНТИНОМИЯ СИМВОЛА .......192

Примечания207

СВАСЬЯН КАРЕН АРАЕВИЧ

ПРОБЛЕМА СИМВОЛА В СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ (Критика и анализ)

Печатается по решению ученого совета Института философии и права АН Армянской ССР