Глава о единении

Одна из сторон любви — единение. Это высокий удел, великая степень, возвышенная ступень и счастливое предзнаменование, — нет, это обновленное бытие и блестящая жизнь, вечная радость и великая милость Аллаха! И если бы не была земная жизнь обителью преходящей, полной испытаний и смут, а рай — обителью воздаяния и безопасности от дел порицаемых, — право, сказали бы мы, что единение с любимой и есть чистое блаженство, ничем не замутненное, и радость без примеси, с которой нет печали, и завершение мечтаний, и предел надежд. Я испытал наслаждения с их изменчивостью и познал виды счастья, при их разнообразии, но ни приближение к султану, ни деньги, доставшиеся в прибыль, ни находка после потери, ни возвращение после долгого отсутствия, ни безопасность после страха и отдаления от убежища не западают так в душу, как единение; в особенности после долгих отказов, когда наступила разлука и разгорелось из-за нее волнение и вспыхнуло пламя тоски и запылал огонь надежды. Ни растения, распускающиеся, когда выпадет роса, ни цветы, расцветающие, когда прорвутся облака в час предрассветный, ни журчание воды, что пробирается ко всевозможным цветам, ни великолепие белых дворцов, окруженных зелеными садами, — ничто из этого не более прекрасно, чем сближение с любимой, качества которой угодны Аллаху, свойства которой достохвальны, черты которой соответствуют одна другой по красоте. Поистине, делает это слабым язык речистых и бессильно тут красноречие умеющих говорить; восхищается этим разум и восторгаются умы. Я говорю об этом:

Часто спрашивал меня вопрощающий, сколько прожил я жизни, — а видел он седину у меня на висках и щеках.

И отвечал я: — Минуту — ничего не считаю я жизнью иного, — так судит разум и взгляд.

И говорил он: — Как это? Скажи мне яснее — сказал ты ужасную новость и весть.

И отвечал я: — Ту, к кому сердце мое привязалось, поцеловал ее однажды одним поцелуем — опасно то было,

И поистине, жизнью, хотя мои годы продлились, только эту минутку считаю я.

Одно из сладостных свойств близости — обещания, и поистине, обещание, исполнения которого ждешь, занимает нежное место в оболочке сердца! Они разделяются на два отдела, и первый из них — обещание любимой посетить любящего. Об этом я скажу отрывок, где есть такие стихи:

Беседую я с луной, когда медлит любимая, и вижу я — в свете луны является мне ее блеск.

И провожу я ночь, похваляясь, а любовь — как помешанная, и близость радуется, а разлука грустит.

А второй вид — когда ждут, что исполнит любящий обещание и посетит любимую.

Поистине, начало близости и первые признаки согласия проникают в душу, как ничто другое. Я хорошо знаю человека, который был испытан любовью в жилище, недалеком от любимой, и приближался к ней, когда хотел, без препятствия, но не было у него долгое время пути ни к чему, кроме взгляда и беседы, — ночью, если захочет он, или днем. И, наконец, помогли ему судьбы согласием любимой и позволили овладеть ее благоволением после того, как отчаялся он из-за долгого срока, и хорошо помню я, как он чуть не помешался от радости, и едва мог связывать слова от счастья. И я сказал об этом:

Клянусь молитвой моей! Когда бы я к господу с ней обратился, наверное бы, были грехи пред Аллахом мои прощены.

А если бы воззвал я с такою молитвой ко львам из пустыни, стал бы вред от них меньше для всех людей.

Подарила она поцелуй после долгих отказов, и взволновалась во мне печаль, бывшая раньше сокрытой.

Я, как тот, что пил воду, чтобы угасить свою жажду, и подавился, и стал погребенным в могилах.

И еще я сказал:

Текла любовь моя, как текут вздохи, и отдал я глазам коня поводья.

Владычица моя меня избегает, но иногда она щедра при беглом случае.

Поцеловал я ее, ища себе отдыха, но лишь сильнее застонала сушь в моем сердце.

И была душа моя, как сгоревшие, сухие травы, в которые бросил бросающий головню.

Оттуда же:

О жемчужина Китая, прочь! — Я богат яхонтом Андалусии.