Рассказ

Однажды расспрашивал меня Абу Абдаллах Мухам-мад ибн Кулейб, из жителей Кайравана [56], во дни моего пребывания в «Городе» [57](а это был человек с очень длинным языком, хорошо наученный задавать вопросы во всех отраслях), и сказал он мне, когда речь зашла о любви и ее свойствах: — Если отвратительно той, кого я люблю, меня встречать, и сторонится она близости со мною, — что мне делать? — Я считаю, — ответил я, — что тебе следует стараться привести в свою душу радость, встречаясь с любимой, даже если это ей отвратительно. — А я не считаю этого, — молвил Абу Абдаллах. — Напротив, я предпочту любовь к ней любви к самому себе и ее желания — своему желанию, и буду терпеть и терпеть, хотя бы была в этом гибель. — Я полюбил возлюбленную только ради своей души и для того, чтобы наслаждалась она ее образом, — отвечал я, — и я последую своему побуждению, и подчинюсь своей природе, и пойду по своему пути, желая для души радости. — Это неправое побуждение! — молвил Абу Абдаллах. — Сильнее, чем смерть, то, из-за чего желаешь смерти, и дороже души то, ради чего отдают душу. — Ты отдаешь свою душу не по доброй воле, а по принуждению, — отвечал я, — и если бы было для тебя созможно не отдать ее, ты бы, наверное, ее не отдал. А за добровольный отказ от встречи с любимой достоин ты порицания, так как принуждаешь свою душу и приводишь к ней гибель. — Ты человек доводов, — сказал Абу Абдаллах, — а нет доводов в любви, на которые бы обращали внимание. — Когда приводящий доводы поражен бедствием, — ответил я, и Абу Абдаллах молвил: — А какое бедствие больше любви?

Глава об ослушании

Но нередко любящий следовал своей страсти, и слушался своей головы, и достигал удовлетворения с любимой, стремясь добиться радости всяким путем, будь возлюбленная гневна или милостива. И тот, кому помогло в этом время, кто тверд душой и кому благоприятны были судьбы, получал наслаждение свое полностью, и исчезали его огорчения, и прекращались его заботы, и видел он то, на что надеялся, и добивался того, чего хотел. Я видывал людей с такими качествами и скажу об этом стихи, среди которых есть такие:

Если привел я душу к тому, чего желал от газеленка, что вечно делал меня больным,

Не посмотрю я, насильно было это или добровольно, не посмотрю на гнев или милость.

Если нашел я воду, обязательно погашу я ею пламя угля гада

[58]!

Глава о хулителе

Любви присущи многие бедствия, и первое из них — хулитель. Хулителей бывает несколько видов, и корень их всех — это друг, когда отброшена между ним и тобою забота об осторожности. Его порицания лучше многой помощи, и в них счастье и предостережение. Они — дивное наставление душе и тонкое для нее ободрение, которое, возникнув, производит действие и заключает в себе лекарство, усиливающее страсть, в особенности если хулящий мягок в речах и хорошо достигает словами тех мыслей, которые хочет выразить, и если знает он, в какое время усилить запреты, в какую минуту умножить приказание и в какой час остановиться меж тем и другим, сообразно тому, что он видит от любящего — облегчение, затруднение, согласие или ослушание.

Затем есть хулитель порицающий, который бранит, никогда не отдыхая. Это великая беда и тяжкая ноша; мне выпало нечто подобное, и если это и не относится к предмету книги, то сходно с ним. А именно: Абу-с-Сирри Аммар ибн Зияд, друг наш, часто порицал меня за тот путь, которым я следовал, и поддерживал некоторых из тех, кто тоже порицал меня за это, — а думал я, что он останется со мной, ошибусь ли я, или буду прав, из-за нашей крепкой с ним дружбы и моей истинной привязанности к нему.

Я видел людей, страсть которых так усилилась и увлечение настолько увеличилось, что упреки стали им милее всего, так как могли они показать хулителю свое непослушание, насладиться, прекословя ему, добиться отпора и осуждения и преодолеть его, подобно царю, обращающему в бегство врага, или искусному спорщику, одолевающему противника. И радуется любящий тому, что делает он при этом, и нередко он сам навлекает упреки хулителя, говоря вещи, заставляющие начать укоры.

Об этом я скажу стихи, среди которых есть такие:

Милее всего для меня хула и упреки, так как могу я услышать имя той, о ком я мечтаю вспомнить.

И как будто я пью при упреках неразбавленное вино, а именем моей госпожи, выпив, закусываю.