2. Кирпичики общественного здания.

Текст из книги: Человек и общество – Кн 1. Что такое общество? - Под редакцией В.И. Купцова – И.: Из-во МГК, 1993. С. 58-68.

Речь идет о проблеме выделения простейших, далее неделимых элементов общества. Существует, как мы увидим ниже, однозначная связь между числом и характером его наиболее широких подсистем и мельчайшими элементами, из которых строятся и сами подсистемы, и более дробные их компоненты. О каких же элементах идет речь?

При ближайшем рассмотрении они оказываются простейшими образованиями совместной деятельности людей, необходимыми для ее осуществления. До сих пор мы рассуждали о необходимости различных форм деятельности, направленных на добывание пищи, создание инженерных проектов, поддержание общественного порядка и т.д. В стороне оставался другой важнейший вопрос: а как устроены все подобные формы деятельности, что нужно для того, чтобы был построен дом, сконструирован самолет или отражено нападение неприятеля? Постараемся кратко ответить на этот вопрос.

Очевидно, что первым условием любой человеческой деятельности является наличие осуществляющих ее людей. Это не означает, конечно, что деятельность возможна лишь при непосредственном физическом участии человека. Все мы понимаем, к примеру, что изучение космического^; пространства межпланетными летательными аппаратами есть чисто человеческая деятельность, несмотря на то, что с определенного момента станция может работать в автономном режиме, осуществляя с Землей лишь одностороннюю связь. В современную эпоху информационных технологий человек перестал быть не только энергетическим источником деятельности (осуществляя ее за счет собственных мускульных усилий), но и "передоверил" кибернетическим устройствам непосредственный оперативный контроль за ходом деятельностного процесса.

И, тем не менее, любая, даже самая автоматизированная, роботизированная деятельность всегда вызывается потребностями человека, всегда служит его целям, регулируется и направляется им. Лишь в фантастических романах созданные человеческим разумом технические устройства способны "восстать" против своих создателей, осуществлять самостоятельную целенаправленную деятельность по ими же созданным программам.

Итак, первым необходимым элементом социальной деятельности являются живые человеческие индивиды - субъекты деятельности, с которыми связаны ее пусковые и регулятивные механизмы. Может показаться странным признание человеческого существа элементом деятельности, т.е. ее простейшим, далее неделимым образованием. Это утверждение способно даже возмутить людей, понимающих, насколько сложным существом является человек, представляющий собой целый и целостный «микрокосм».

Действительно, отдельно взятый индивид является носителем множества социальных ролей, будучи одновременно и работником, и отцом семейства, и членом политической партии и т.д. Ему присуще множество потребностей, интересов, привычек, пристрастий, знаний и умений. И, тем не менее, мы вправе рассматривать индивида в качестве простейшего элемента, если учтем, что это понятие принадлежит структурному анализу, который интересуется частями своего объекта, а не его свойствами или состояниями. При всем многообразии последних человек в отличие, скажем, от социальной группы, которая также обладает свойствами субъекта, но уже не элементарного не может быть «поделен» на такие части, которые заинтересовали бы общество.

Ясно, однако, что строение социальной деятельности не ограничивается только человеческими индивидами. Наряду с субъектами ее необходимым элементом являются объекты - то, на что направлена деятельностная способность субъекта. Конечно, бывают случаи, когда в роли объекта деятельности выступают люди, вполне способные в иной ситуации быть ее субъектами (к примеру, человек, лежащий на операционном столе в состоянии глубокого наркоза, является объектом хирургической операции). Бывают случаи, когда объектом деятельности является ее собственный субъект, обращающий свою активность на самое себя (к примеру, человек, делающий физзарядку, имеет объектом своих усилий собственное тело).

И, тем не менее, нормальная социальная деятельность людей предполагает наличие объектов другого рода. Мы имеем в виду социальные предметы, отличные от людей и органов их тела, которые люди - в отличие от животных - создают и регулярно используют, многократно увеличивая тем самым эффект своей деятельности. Являясь ее важнейшими элементами, такие предметы делятся на два различных класса, отличающиеся друг от друга своим назначением, социальной функцией.

Один из таких классов мы будем называть вещами (хотя в социологии используются и другие названия, в частности термин «орудия», который употреблял известный отечественный психолог Л.С. Выготский). В любом случае речь идет о предметах, с помощью которых люди оказывают прямое воздействие на тот реальный мир, в котором живут, физически изменяя его в своих интересах. Именно с помощью вещей реализуется тот особый адаптивный характер человеческой деятельности, о котором мы уже говорили, - приспособление к среде путем ее вещественно-энергетической переработки, целенаправленного преобразования.

Класс вещей имеет свою собственную структуру. В частности, К. Маркс, именовавший их "средствами производства", выделял в их составе: 1) "предметы труда", т.е. то, на что направлено механическое, химическое, биотехническое и пр. воздействие человека (будь то дерево, которое валит лесоруб, или нефть, подвергающаяся химическому синтезу); 2)" орудия труда", с помощью которых человек осуществляет воздействие на предмет труда (будь то копье, "удлиняющее" руку охотника или " установка для крекинга нефти); 3) средства транспортировки и хранения орудий и предметов труда - нефтепроводы, нефтехранилища, танкеры для перевозки нефти и другие элементы "сосудистой системы производства", отличной от его "костно-мускульной системы" (как Маркс образно называл предметы и орудия труда). К этому следует добавить отсутствовавшие во времена Маркса кибернетические средства регуляции производства, позволяющие хранить, перерабатывать и передавать технологическую информацию (различные ЭВМ, ЧПУ и т.д.).

Очевидно, что подобные «вещные» элементы человеческой деятельности используются прежде всего при воздействии на природу, с которой изначально «противоборствуют» люди, вырывая природные объекты из их естественных связей и подвергая необходимой переработке.

Однако класс предметов, который мы называем "вещи", включает в себя не только земные богатства и те средства, с помощью которых люди превращают зерно в хлеб, руду в металл или стальной прокат в детали автомобиля. Нужно учитывать, что прямое физическое воздействие люди оказывают не только на природную, но и на социальную среду существования, которая включает в себя помимо «техносферы» еще и «антропосферу» - мир живых человеческих индивидов. Это означает, что и скальпель в руках хирурга, и штанга в руках спортсмена, и даже бутерброд, съеденный нами в буфете, принадлежат миру вещей, с помощью которых мы физически изменяем реальность (даже если ею выступает наше собственное тело). К классу вещей относятся также и винтовка в руках солдата или артиллерийское орудие, с помощью которых воздействуют на «живую силу», и инженерные сооружения неприятеля с целью изменить такой элемент реальности, как общественные отношения между людьми (защитить свой суверенитет или, напротив, подчинить других своей воле, установить господство над ними). Наконец, к вещам принадлежат также те специфические предметы и орудия труда, с помощью которых необходимое физическое воздействие на реальность осуществляется в рамках духовного творчества людей: авторучка и бумага, используемые писателем, холст, кисть и краски, позволяющие художнику реализовать свой замысел, и т.д. и т.п.

Существует, однако, и другой класс социальных предметов, необходимых для совместной деятельности, функции которых явно отличны от функций вещей. Последние, как мы установили, служат целенаправленному изменению реальности, существующей за пределами человеческих представлений, позволяют произвести изменения, которые вполне могут быть зарегистрированы физическими приборами (исключение составляет лишь такой специфический класс вещей, как измерительная аппаратура, не оставляющая видимых материальных следов на объектах своего воздействия).

Теперь зададимся вопросом: какие физические изменения способны произвести в этом мире дорожные знаки, иконы, книги, картины (если использовать их, естественно, по прямому назначению, а не для топки печей или накрывания бочек с огурцами)? Ответ очевиден - подобные предметы служат непосредственно не изменению реального мира, а изменению наших представлений о мире. Они воздействуют на наше сознание на наши стремления, желания, цели и лишь через их воплощение в деятельности опосредованно воздействуют на отличную от сознания реальность.

В отличие от вещей социологи называют подобные предметы символами или знаками. Если вещи служат прямым орудием адаптации, то символы обеспечивают целенаправленность человеческой деятельности, посредством которой эта адаптация осуществляется. Функция символов - воплощать в себе особым образом закодированную информацию, служить средством ее хранения, накопления и передачи, позволяющей людям согласовывать цели своей коллективной деятельности. Необходимость символов связана с тем, что любые идеи, образы, чувства, призванные повлиять на поведение людей, могут сделать это лишь в том случае, если обретут некоторую «телесную оболочку»: соединятся со звуком, печатными литерами, графическими изображениями и через подобные «материальные проводники» (терминология П. Сорокина), служащие «перевозчиками смысла», достигнут сознания.

Подчеркнем еще раз: различие между вещами и символами связано только с их назначением, функцией и никак не связано с материалом, из которого они изготовлены (как гласит народная мудрость, «из одного дерева икона и лопата, да не обе святы»).

К этому нужно добавить, что на уровне отдельных предметов различие между символами и вещами не является абсолютным. Не только книга может стать топливом, но и трактор вполне способен превратиться из орудия практической жизнедеятельности людей в символ, знак, носитель информации (стать, к примеру, экспонатом промышленной выставки или памятником, установленным на постаменте). Однако «подвижность» отдельных предметов, «кочующих» из класса в класс, не означает, что между самими классами (скажем, художественной литературой и сельскохозяйственной техникой) можно поставить знак равенства.

Итак, мы выделили три необходимых элемента коллективной деятельности: людей, используемые ими предметы, которые подразделяются на вещи и символы. Существует, однако, еще один своеобразный «элемент», который нельзя увидеть глазами, пощупать руками, но без которого ни люди, ни вещи, ни символы не составят целостной социальной системы.

Для наглядности представим себе два одинаковых часовых механизма, один из которых находится в рабочем состоянии, а другой разобран на части. Различие между функционирующим устройством и набором деталей очевидно. Но в чем оно состоит? Связано ли оно с номенклатурой деталей? Их состоянием? Ясно, что это не так. Единственное различие между работающими часами и кучкой образующих их деталей состоит в том, что в первом случае эти детали связаны между собой, находятся в отношении элементарного пространственного зацепления, чего не наблюдается во втором случае.

То же самое имеет место и в более сложных системах. Возьмем, к примеру, обычный городской автобус, перевозящий случайно собравшихся пассажиров. Нетрудно убедиться, что мы имеем дело с социальным образованием, в котором наличествуют все выделенные нами элементы: люди, самые разнообразные вещи, которые они везут с собой (портфели, продуктовые сумки и пр.), столь же многообразные знаковые объекты (от трафарета с номером маршрута до прокомпостированных талонов, содержащих в себе информацию об оплаченном проезде).

Но можем ли мы рассматривать наших пассажиров как системное целостное образование? Вспомним: признаком системности является взаимная зависимость частей, при которой существенное изменение одной из них неизменно сказывается на состоянии других и всей системы в целом. Очевидно, что в нашем случае подобная взаимосвязь отсутствует. Люди могут входить в автобус и покидать его, стоять или сидеть, молчать или разговаривать - в любом случае они остаются независимыми друг от друга пассажирами, каждый из которых едет по своему собственному делу, не связывая свои интересы и цели со случайными соседями по салону. Ситуация изменится лишь в том случае, если людей объединит какое-то внезапно возникшее общее дело, - скажем, необходимость вытаскивать застрявший на дороге автобус. В этом случае мы получим хотя и временный, но вполне реальный коллектив, связанный общими интересами, целями и усилиями.

Итак, механический набор людей, вещей и символов сам по себе не создает целостное системное образование, каковым является общество. Для его существования необходим еще один организационный момент - сложная совокупность внутренних связей между всеми классами социальных элементов.

Прежде всего, речь идет об устойчивых воспроизводимых связях между совместно действующими людьми, которые в социологии принято называть общественными отношениями. Возникая и закрепляясь в процессе коллективной деятельности, общественные отношении фиксируют место и роль каждого ее участника, взаимную соотнесенность их функций, «обязанностей и прав», которые могут фиксироваться (а могут и не фиксироваться) нормами писаного права.

Подобные отношения существуют не только в обществе в целом, но и в любой из имеющихся в нем реальных социальных групп. Возьмем, к примеру, большой симфонический оркестр, который состоит не просто из музыкантов, но из музыкантов, связанных между собой особыми общественными отношениями, возникающими в совместной деятельности.

Прежде всего, речь идет об отношениях, которые фиксируют специфическое для оркестра разделение труда, профессиональных функций музыкантов. Так, в оркестре существуют группы струнных, духовых, ударных инструментов, к которым «приписаны» отдельные музыканты таким образом, что флейтисту не придет в голову самовольно занять место первой скрипки или взять в руки кастаньеты. Тем более ему не придет в голову встать за пульт дирижера, которого связывают с музыкантами особые отношения «руководства – подчинения», возникающие в процессе разделения «командно-координирующих» и «исполнительских» функций.

Итак, анализируя взаимные отношения между музыкантами, влияющие на их совместное и индивидуальное поведение, мы выделяем, прежде всего, систему профессиональных связей, возникающих на основе разделения «живого», непосредственного труда, « взаимного обмена деятельностью». Однако подобные отношения отнюдь не исчерпывают собой всего многообразия субъект-субъектных связей, существующих в нашем оркестре. Еще один тип отношений возникает в нем уже не на основе разделения функций, а на основе распределения совместно созданных результатов труда.

В одних случаях такое распределение может иметь непосредственный характер, при котором люди делят совместно созданное, если оно имеет для них потребительскую ценность и поддается такому дележу (так поступают, к примеру, охотники, распределяющие между собой тушу совместно добытого зверя). Очевидно, что в случае с музыкальным коллективом такое распределение бессмысленно и невозможно - нельзя поделить между собой такты уже исполненного произведения, даже если бы это и пришло кому-нибудь в голову. В данном случае мы сталкиваемся с более сложной системой распределения, в которой удовлетворение индивидуальных потребностей участников деятельности опосредовано сложными процедурами обмена производимого на потребляемое. Как бы то ни было, каждый из музыкантов рано или поздно получает определенное вознаграждение за свой труд, при этом вознаграждение, получаемое первой скрипкой, выше вознаграждения рядового скрипача, опытные музыканты получают больше новичков и т.д. и т.п. Речь идет, таким образом, об устойчивой системе экономических отношений между людьми, связанной с отношениями профессиональными, но не совпадающей с ними.

Следует особо подчеркнуть, что экономические отношения между людьми, область экономики (которую не следует отождествлять ни с одной из сфер общественной жизни) отнюдь не сводится к отношениям распределения уже готовых продуктов труда, но включает в себя также отношения распределения необходимых средств их создания. Подобные отношения между владельцами земли, станков и пр. и людьми, лишенными необходимых средств труда, К. Маркс именовал производственно-экономическими отношениями собственности, отводя им важней­шую роль в организации общественной жизни людей.

Значение подобных отношений Маркс иллюстрировал с помощью известного исторического анекдота об английском предпринимателе, которому в один несчастный для него день пришла в голову мысль перевести свою фабрику из Англии в Австралию. Зафрахтовав пароход, предприниматель погрузил на него все не­обходимое оборудование, посадил рабочих, инженеров, техников и отправился в дальний путь с надеждами на скорое обогащение. Увы, этим надеждам не суждено было сбыться. Капиталист так и не сумел создать прибыльное производство, поскольку "по забывчивости" не захватил с собой важнейшее условие успеха - производственно-экономические отношения "старушки Англии", которые вынуждали людей трудиться на его предприятии. Ра­бочие, которые в метрополии не имели иной возможности за­работать себе на хлеб, высадившись на австралийском берегу, быстро поняли, что оказались в мире иных экономических реа­лий. Их окружали еще никому не принадлежащие плодородные земли, реки, полные рыбы и прочие блага, делавшие работу на фабриканта-путешественника ненужной, невыгодной и потому бессмысленной. Неудивительно, что многие рабочие предпочли заняться охотой, земледелием и прочими занятиями, которые были невозможны для них на родине, в условиях экономической несвободы. Мы видим, как прежние экономические отношения, разрушившись в новых условиях жизни, разрушили вместе с собой и некогда организованный производственный коллектив, обладавший, казалось бы, всем необходимым для дальнейшего существования.

Нужно сказать, что такая конституирующая роль общественных отношений далеко не сразу была понята учеными. Известно, что обществознание существенно отстало в своем развитии от естественных наук. Одной из причин подобного отставания явилось то, что социальные мыслители долгое время не могли зафиксировать сам факт существования безличных общественных связей, которые не только не зависят от индивидуальных особенностей человеческого поведения, но, напротив, воздействуют на него в строго унифицирующем духе. Потребовалось немало времени, чтобы ученые осознали тот факт, что при всем различии убеждений и характеров, между членами религиозной общины и преступной банды, как отмечал немецкий социолог Г. Зиммель, с необходимостью возникают одни и те же отношения сотрудничества и конкуренции, лидерства и подчинения, прямого или опосредованного распределения значимых благ и т.д. и т.п. Было весьма непросто уяснить, что отношения феодала со своим сеньором или зависимым крестьянином в своей основе не зависят от характера вступающих в них людей, имеют по отношению к ним принудительную силу, вполне сопоставимую с принудительным действием законов природы.

Ниже мы еще вернемся к теме общественных отношений, выражающих характер взаимной зависимости участников совместной деятельности. Пока же отметим, что подобные отношения не исчерпывают собой всего многообразия социальных связей, существующих в обществе. Наряду со связями субъект-субъектными в нем существует разветвленный класс субъект-объектных, а также объект-объектных связей.

Для иллюстрации возвратимся к нашему примеру с симфоническим оркестром. Очевидно, что условием его успешных выступлений является не только «комплектность» и сыгранность музыкантов (т.е. профессиональные связи между людьми) и не только наличие достаточных «материальных стимулов», создаваемых экономическими отношениями между ними. Таким условием, конечно же, является и техническое мастерство каждого исполнителя, степень его владения инструментом, т.е. оптимальная связь между человеком и «вещным орудием» его деятельности, а также знание и понимание партитуры, представляющее собой связь человека и символической программы его поведения.

Подобные субъект-объектные связи дополняются в социальной системе многообразными объект-объектными зависимостями, которые распадаются на взаимные связи вещей, взаимные связи символических предметов, а также взаимные связи вещей и символов. Примером последнего рода может служить физический контакт нот и пюпитра, примером первого рода - связь скрипки и смычка, необходимая для рождения звуков, а если брать менее экзотические примеры - технологическая связь между различными компонентами автоматизированных поточных линий современного материального производства В самом деле, прекрасные произведения искусства, исполняемые оркестрантами, представляют собой систему органически взаимосвязанных музыкальных образов, объединенных общим замыслом, который включает в себя и некоторую концептуальную программу, и передающие её стилевые особенности звучания. Имея дело с подлинными произведениями искусства, мы можем быть уверены, что каждый отдельный звук, строфа или сцена далеко не случайны, представляют собой минимальные смысловые фрагменты, «единицы смысла», взаимосвязанные с другими фрагментами, образующие вместе с ними целостную эстетическую систему. Естественно, подобные связи не ограничены отдельными произведениями - такой же целостной системой может быть, к примеру, весь репертуар оркестра, если он сформирован не случайным образом, а выражает определенную эстетическую позицию музыкантов.

Очевидно, что подобные зависимости (которые П. Сорокин называет «логико-значимой интеграцией духовных значений») существуют не только в рамках искусства. Они пронизывают собой и область науки, и область религии, и область морали, интегрируя в единое целое теории, доктрины, кодексы и стили. Более того, вполне реальна смысловая и стилевая интеграция самых различных сфер человеческого духа, выражающая целостное миропонимание и мироощущение народов, цивилизаций и даже исторических эпох. Таким системным целым предстает перед исследователями, к примеру, эпоха Возрождения, в которой философские концепции и научные взгляды, художественные течения и политические идеологии, религиозные верования и моральные убеждения оказались взаимосвязанными частями единого «менталитета», единой человеческой духовности.

Подобную взаимосоотнесенность символических программ поведения, существующих в обществе и воплощенных как в знаковых объектах, так и в «живом» сознании людей, многие социологи именуют термином культура. Подчеркнем, что она представляет собой не механическую сумму идей, образов и норм, но особый тип отношения между ними, их взаимную гармонию, «созвучность», выражающую определенный способ мышления и чувствования социальных групп (который еще Гегель именовал «народным духом»). Подчеркнем также, что - подобно экономике - культура не представляет собой самостоятельный тип человеческой деятельности, выступая как ее внутренняя организационная характеристика, особый род отношений между элементами внутри каждого из типов деятельности и образуемых ими сфер.

Материалы к вопросу № 3.

Жизненно-необходимые общественные отношения. Сферы общественной жизни и проблема социальной жизни и проблема социальной детерминации.

1. Сферы общественной жизни / Человек и общество. Кн 1. Что такое общество? –М.: изд-во МГУ, 1993. - с. 68-81.

Теперь, когда мы знаем, что любой акт совместной деятельности возможен лишь при наличии взаимосвязанных людей, вещей и символов, становится понятным, почему выживание самодостаточных человеческих коллективов требует осуществления четырех названных нами типов деятельности. B самом деле, воспроизводство общественной жизни есть ничто иное, как воспроизводство совместной деятельности людей, которое, в свою очередь, предполагает создание и воссоздание ее необходимых элементов, ни один из которых не падает в готовом виде с неба.

Ясно, что для жизни людей, которым присуще активное приспособление к среде, необходимы соответствующие веши, созданием которых занимается материальное производство. Именно оно создает практические средства деятельности, которые используются во всех ее видах, позволяя людям физически изменять природную и социальную реальность, «подстраивать» ее под свои нужды.

Так, добывая полезные ископаемые, производя необходимую энергию, станки и пр., материальное производство работает само на себя, создает продукты, предназначенные к собственному производственному потреблению (пресловутая «группа А», гипертрофированная в бывшей советской экономике). Ясно, однако, что без продуктов материального производства невозможны также ни наука, ни политика, ни медицина, ни образование, для которых оно создает необходимые средства труда в виде лабораторного оборудования, военной техники, медицинских инструментов, школьных зданий и т.д. Наконец, именно материальное производство создает необходимые практические средства жизнедеятельности людей в сфере быта - продукты питания, одежду, мебель и т.п.

Сказанного достаточно для понимания той огромной роли, которую материальное производство играет в общественной жизни людей. Не следует, однако, абсолютизировать эту роль, приписывая материальному производству несвойственные ему функции, как то делали многие социологи-марксисты. По сути дела, речь шла об отождествлении понятий общественного и материального производства, сведении к последнему всех форм производственной деятельности человека. Частью такое отождествление основано на незнании, непонимании того, что продуктом производства, распределения и обмена в обществе являются не только вещи, но и все прочие элементы общественной жизни. Однако, с другой стороны, эта ошибка порождается реальной сложностью общественной жизни, тем фактом, что материальное производство в определенной степени «причастно» к производству и людей, и общественных отношений, и даже духовных значений.

В самом деле, мы не можем не видеть, что токарь, вытачивая детали на станке, в процессе материального производства побочно совершенствует свое профессиональное умение, создает сам себя как специалиста вне и помимо специальных институтов ученичества. Это означает, что материальное производство фактически «берет на себя» параллельные функции профессионального обучения, относящегося к иному типу человеческой деятельности.

Аналогичным образом люди, производя необходимые им веши, создают, сами того не желая, «за своей спиной» определенную систему общественных отношений. Всем известно к примеру, к каким экономическим последствиям привело внедрение, и использование новой производительной техники в Европе Нового времени. Результатом стало зарождение и утверждение капиталистических отношений, которые создали не политики, а работники материального производства в качестве «побочного продукта» своих трудовых усилий.

Наконец, в процессе материального производства люди создают и закрепляют определенный тип ментальности, способ мышления и чувствования, вытекающий из самого характера трудовых операций (к примеру, некоторые культурологи убеждены в том, что духовные особенности многих азиатских народов, отличающие их от европейцев, не в последнюю очередь определены культурой рисоводства, вырабатывающего у производителей специфические свойства характера). Таким образом, материальное производство решает задачи, принадлежащие производству духовному, и даже справляется с ними более успешно, т.к. создает стереотипы сознания, более прочные, чем любые искусственные конструкции идеологов.

Вполне соглашаясь с приведенными соображениями, мы не должны, однако, интерпретировать их в «холистическом» духе: отрицать реальные различия между типами человеческой деятельности, сваливать их «в одну кучу», сводить к производству материальному. Наличие побочных продуктов (возникающих, как мы увидим ниже, не только в производстве вещей) не отменяет существования форм деятельности, специализированно создающих эти уже не побочные для них продукты.

Продолжая характеристику материального производства, мы должны сделать уточнение, позволяющее избежать немалой путаницы. Дело в том, что материальное производство, как может показаться на первый взгляд, способно не только стихийно, но и вполне сознательно выходить за рамки производства вещей, в частности создавать символические объекты.

В самом деле, зададим себе вопрос: к какому из типов деятельности принадлежит, например, полиграфическая промышленность? С одной стороны, мы интуитивно понимаем, что работа типографских станков мало чем отличается от работы станков иного профиля, несомненно, принадлежащих материальному производству. С другой стороны, из рук печатника выходит книга, которая бесспорно является символическим, знаковым объектом. В результате мы стоим перед выбором: либо признать полиграфию духовным производством, либо согласиться с тем, что материальное производство способно создавать не только .вещи ,но и символы.

В действительности эта дилемма ошибочна. Конечно, глупо думать, что печатник занят духовным производством, той же по типу деятельностью, что и автор напечатанной им книги. Не будем забывать, что в типографии создаются не сами идеи, но лишь их «материальная оболочка», каковой является сброшюрованная, забранная в картонный переплет бумага с нанесенными на ней отпечатками. Нам могут возразить, что и писатель, создающий роман или повесть, не может ограничиться продуцированием «чистых» идей, обязан тем или иным образом «материализовывать» их - если он желает быть писателем не только для себя, но и для окружающих его людей. Это обстоятельство тем не менее не выводит писателя за пределы духовной деятельности. Почему же мы отказываем в принадлежности к ней полиграфисту, который занят, казалось бы, аналогичной «материализацией», или «объективацией» (по терминологии П. Сорокина) духовных значений?

Отвечая на этот вопрос, мы должны понимать существенное различие между объективацией идей, выступающей как внутренняя фаза, операция духовного труда, и тиражированием рукописей, представляющим собой совершенно самостоятельную деятельность, вид материального производства. Нас не должен смущать тот факт, что по содержанию конкретных операций (как и в случае со стрельбой из винтовки, приведенном выше) объективация и тиражирование похожи друг на друга. Несмотря на это, писатель, сидящий за пишущей машинкой и записывающий собственные идеи, и машинистка, печатающая под диктовку или с рукописи уже готовый текст, заняты различной по типу деятельностью. Аналогичным образом, никому не придет в голову уподобить Леонардо да Винчи, «материализующему» на холсте бессмертный облик Моны Лизы, печатному станку, тиражирующему репродукции этого великого творения.

На этом примере мы можем видеть, как прогресс техники и разделение труда позволяют материальному производству «вклиниваться» в создание символических объектов брать на себя воспроизводство их «телесного бытия», «материального субстрата», который представляет собой специфическую вещь, совмещенную с духовным значением, неотличимую от него с точки зрения обыденного сознания, но не научной теории.

Нужно сказать, что подобные операции с «материальным субстратом» служат для некоторых ученых основанием включать в материальное производство не только тиражирование духовных значений, но и транспортные операции - переноску и перевозку всего, что имеет вес, протяженность и иные признаки физического тела, независимо от того, идет ли речь о станках, скульптурах или людях. Peчь идет о деятельности машинистов, водителей, летчиков, грузчиков и даже почтальонов, относимых к материальному производству. Мы, однако, не согласны с такой постановкой вопроса и считаем правильным относить все действия, связанные с перемещением, а также хранением продуктов, т.е. созданием пространственно-временных условий производства, к регулятивному типу человеческой деятельности. Кратко охарактеризуем его.

Общественная жизнь, как мы могли убедиться, предполагает сложнейшую систему социальных связей, соединяющих воедино людей, вещи и символические объекты. Конечно, в некоторых случаях такие связи могут складываться стихийно, в качестве побочного продукта деятельности, преследующей совсем иные цели. Однако большей частью их нужно создавать в процессе целенаправленной специализированной деятельности, требующей реальных усилий, «человеческого пота» - даром, что на выходе мы имеем нечто бестелесное, не осязаемую, подобно вещам или символам, упорядоченность социальных явлений. Этим и занимается регулятивная деятельность, вне и помимо которой коллективная жизнь людей столь же невозможна, как и без материального производства (которое само невозможно без взаимосогласованности и координации человеческих усилий).

Регулятивный тип деятельности охватывает множество конкретных видов труда, которые могут быть распределены на два подтипа. Одним из них является коммуникативная деятельность, задача которой сводится к установлению связей между различными элементами общества. Такими элементами могут быть субъекты как таковые, и тогда примером коммуникативной деятельности будет работа маклеров, свах и других посредников, устанавливающих контакты между людьми, нуждающимися друг в друге: собственниками и арендаторами, работниками и работодателями, женихами и невестами. Коммуникативная деятельность, однако, «сводит» не только людей; она приходит на помощь и тогда, когда непосредственной целью человека является не другой человек, а всего лишь предмет, который можно получить из его руки Примером такой деятельности, устанавливающей связи между людьми и предметами, служат различные формы рыночного обмена, в результате которых производители картофеля получают доступ к необходимой им сельскохозяйственной технике и наоборот. Видом коммуникации является розничная торговля, благодаря которой произведенные продукты становятся объектом индивидуального потребления. Ошибочно относимые к материальному производству транспорт и связь тоже являются формами коммуникативной деятельности: доставляя грузы и сообщения в нужное время к нужным людям, они создают необходимые связи между людьми и предметами.

Другим подтипом регулятивной деятельности является социальное управление, которое отличается по своим задачам от коммуникативной деятельности. Цели последней весьма ограничены: она берется за установление необходимых связей, но не претендует на их регулирование в собственном смысле слова, не берет на себя функции управления уже установленными связями. Это означает, что и маклер и сваха подстраиваются под вкусы своих клиентов, во всяком случае не берутся приказывать им, диктовать те или иные формы поведения.

Иначе обстоит дело с представителями управленческих профессий. Их обязанностью является не только установление, но и оптимизация связей, основанная на контроле за человеческим поведением. Механизмом такого контроля, создающего систему вертикальных отношений «руководства-подчинения», является власть - совокупность полномочий, делегированных обществом или социальной группой и позволяющих субъекту «присваивать волю» других людей, принуждать их теми или иными средствами к исполнению своих решений.

Во избежание путаницы отметим, что социальное управление как самостоятельный вид деятельности имеет дело далеко не со всякими социальными связями. Мы знаем, к примеру, что тракторист связан со своим трактором и «управляет» им, если следовать бытовому значению термина. Но значит ли это, что, спахивая поле, тракторист совмещает сразу две профессии: машинное производство и управление, является одновременно и рабочим и «начальником»? Очевидна бессмысленность такой постановки вопроса. Столь же бессмысленно, к примеру, утверждать, что писатель, пишущий роман, совмещает процесс духовного творчества с управлением авторучкой, «начальником» которой является.

Возьмем более сложный случай с оператором гидростанции, включающим и выключающим различные подсистемы технологического цикла. Очевидно, что тем самым он регулирует объект-объектные связи, существующие между различными средствами производства энергии. Но означает ли это его принадлежность к сфере социального управления и шире - к регулятивному типу деятельности вообще. Едва ли это так. Едва ли мы можем считать, что подобные действия выходят за рамки собственно материального производства - отличаются, в частности, от действий токаря, попеременно осуществляющего различные операции на современном станке с числовым программным управлением.

Таким образом в социологическом смысле слова управлять могут только люди и только людьми. Из этого не следует, что социальное управление ограничивается лишь регуляцией совместного поведения субъектов и никак не вмешивается в отношения между людьми и предметами. Напротив, очень часто воздействие на людей является всего лишь средством изменения субъект-объектных связей с целью усовершенствовать совместную деятельность. Так, законы о земле, регулирующие отношения земельной собственности, принимаются в конечном счете для улучшения сельского хозяйства, способов воздействия человека на землю. Бригадир контролирует не только взаимные отношения рабочих в коллективе, но и сохранность станков, технологическую дисциплину и т.д. Важно лишь понимать, что такое «субъект-объектное» управление осуществляется в форме распоряжений, отдаваемых человеком человеку, а не техническому устройству. Это означает, что управляющим является именно бригадир, предписывающий токарю тот или иной режим обработки металла, но не сам токарь, «передающий» это приказание станку.

Деятельность социального управления, необходимая для каждого общества, осуществляется на самых различных уровнях его организации. Достаточно сказать, что регулятивные функции могут возникать в самых малых, зачастую случайных, непостоянных социальных группах - к примеру, в компании гостей, избирающих «тамаду», руководящего застольем. Без управления невозможно существование такой малой «ячейки» общества, как семья, в которой всегда присутствует распределение власти, принимающее самые различные формы: от авторитарного господства, присущего патриархальной семье, до «демократического правления», характеризующего современную «эгалитарную» семью, в которой муж и жена равны экономически и юридически.

Без социального управления невозможно нормальное функционирование школ, заводов, филармоний, научных институтов и других организаций, управление которыми - в отличие от семейного - носит административный характер. Объектом такого управления являются т.н. «формальные группы», деятельность которых регламентируется четкими юридическими предписаниями, уставами, определяющими их структуру, порядок членства, права и обязанности членов и т.д.

Властная деятельность, осуществляемая во всех этих организациях, имеет множество функций. Так, она призвана гармонизировать отношения группы с внешними факторами влияния, обеспечивать ее «выживание» и развитие в среде существования. Это означает, что руководитель футбольного клуба не может не быть «дипломатом», обязан обеспечивать «режим благоприятствования» в отношениях с руководством федерации, спонсорами, болельщиками и даже балансировать на грани допустимого в отношениях с судейским корпусом. Наряду и в связи с подобной «внешней политикой» руководитель должен создавать нормальные организационные условия внутри своей социальной группы: субъект-субъектные (от правильной расстановки игроков на поле до справедливого распределения благ, создающего стимулы к игре и здоровый «моральный климат» в коллективе) и субъект-объектные (наличие должной экипировки, нормальных условий отдыха и т.д.).

Эффективность управленческих действий в огромной степени влияет на успех или неуспех совместной деятельности людей. В командных видах спорта давно известна поговорка: порядок бьет класс. Это означает, что хорошо сыгранные спортсмены средней квалификации имеют преимущество над «звездами», не обладающими должной сыгранностью. Об этом же свидетельствует военный опыт человечества: недаром в офицерской среде столь популярно изречение о преимуществе «ста баранов под руководством льва» над «ста львами, управляемыми бараном».

Если же перейти от пословиц и поговорок к экономической прозе наших дней, то мы узнаем, что в известном японском концерне «Мазда» производительность труда за последние годы возросла в 2,5 раза, причем 80 процентов этого прироста, как отмечают специалисты, «пришлись на мероприятия, не связанные с крупными капитальными вложениями и технологическими новациями, т.е. вызваны шагами, которые предпринимались в рамках «революции менеджеров». Речь идет о коренной перестройке производственно-технологических отношений в промышленности, в которой современные предприниматели отказались от менеджеров «тейлористского типа», исповедовавших систему «научного потовыжимания». На смену были приглашены сторонники доктрины «человеческих отношений», умеющие создать такие связи в коллективе, при которых работник ассоциирует себя с фирмой, в которой трудится, лично заинтересован в ее успехах и процветании.

Наконец, высшей формой социального управления является политическая деятельность, которая отличается от административного управления прежде всего объектом приложения. В отличие от обычного администратора, отвечающего за скоординированную деятельность «частных» социальных институтов (больниц, школ v. т.д.),политик несет ответственность за успешное функционирование и развитие общества, взятого в целом, благосостояние и безопасность живущих в нем людей. Предметом его забот является стабильность общественной системы, соразмеренность различных сфер ее организации, оптимальная динамика развития, благоприятность внешних воздействий и т.д. (естественно, мы имеем в виду собственно политиков, а не политиканов-временщиков, стремящихся к вершинам власти в своекорыстных интересах).

Политическая сфера общественной деятельности имеет сложнoe внутреннее устройство, включает в себя активность негосударственных политических структур (партий и прочих организаций) и деятельность государства - главного звена политической системы. Государство, в свою очередь, представляет собой сложнейший институт, имеющий множество функций, связанных с законодательной, исполнительной, судебной властью, армией, аппаратом принуждения и пр.

Не касаясь вопроса о внутренней организации политической деятельности, мы хотим подчеркнуть, что ее отличие от социального администрирования имеет не абсолютный, а относительный характер. Дело в том, что административные решения, ограниченные, казалось бы, рамками отдельных «участков» общественной жизни, судеб отдельных групп, могут приобретать отчетливое политическое содержание в том случае, если последствия этих "частных" решений, влияют на общество, взятое в целом. Ясно, что беспрецедентное повышение налогов на нэпманскую буржуазию - будучи по форме экономическим, а не политическим решением - в действительности явилось политическим действием по удушению, ликвидации враждебного класса в целях радикальной перегруппировки социальных сил. Поэтому нас не должны удивлять такие словосочетания, как «экономическая политика», «политика в области образования» и т.д. - они отражают реальный факт пересечения различных форм социального управления, взаимопроникновения политической, экономической и иных форм власти.

Итак, мы рассматриваем политику как особую форму социального управления и шире - регулятивной деятельности людей. Важно понимать, что далеко не все формы последней имеют политический характер. Нельзя сводить социальную регуляцию к политике и только политике, как это делают ученые, выделяющие ее в качестве самостоятельного типа деятельности в одном ряду с материальным и духовным производством, производством непосредственной человеческой жизни. В результате неполитические формы регулятивной деятельности выпадают из типологии и неправомерно заносятся в материальное производство (как это имеет место с транспортом), духовную жизнь (к которой иногда относят деятельность администраторов) и т.д.

Завершая наш краткий анализ форм регулятивной деятельности, мы хотим возразить ученым, которые считают, что политика возникает лишь с разделением общества на классы и образованием государства. Было бы странно рассматривать кровопролитные войны между племенами, сложнейшую дипломатию, ведшую к заключению племенных союзов, в качестве некоторой неполитической по своему характеру деятельности, теряющей в этом случае всякие типологические очертания. Столь же странным выглядит тезис об исчезновении политики вслед за гипотетической ликвидацией государства как института профессиональной, «публичной власти». Даже если представить себе такую ликвидацию, она не будет означать исчезновения целого класса управленческих задач, который мы называем «политическими». Они никогда не будут исполняться на началах «моральной саморегуляции поведения», о которой говорили создатели марксизма.

Итак, мы установили, что необходимые людям вещи создаются материальным производством, а столь же необходимые связи устанавливаются и контролируются регулятивной деятельностью. Очевидно, что за создание и воссоздание двух оставшихся элементов общества - символических объектов и людей - отвечают духовный и социальный типы человеческой деятельности.

Определяя задачи духовного производства, мы прекрасно понимаем, что главным его продуктом являются не предметы, в которых воплощена информация (рукописи, отснятая кинопленка и пр.), а сама информация, адресованная человеческому сознанию: идеи, образы, чувства. Другое дело, что без средств объективации эта информация негодна к употреблению так же, как негодно к употреблению вино, не разлитое в бутылки, бочки и прочую «тару».

Поэтому классификация духовного производства связана с классификацией форм общественного сознания, которые могут быть продуктом специализированной деятельности. Конечно, далеко не все состояния сознания, важные для доведения людей, могут быть созданы искусственно. Достаточно сказать, что к сознанию, в самом широком его понимании, охватывающем всю область человеческой психики, относятся отличные от рефлексов идеальные побуждения, которые относятся к сфере неосознанного. Зигмунд Фрейд убедительно показал ту огромную роль, которую играют в человеческом поведении смутные желания, неосознанные влечения - таинственная сфера-«Оно», отличная от сферы «Я» (индивидуальный рассудок), и «Сверх-Я» (усвоенные индивидом нормы культуры). Ясно, однако, что область «Оно» лежит за пределами специализированного духовного производства, допуская в лучшем случае контроль и коррекцию со стороны практической психиатрии.

Сопротивляются попыткам искусственного воздействия и различные «объективно-мыслительные» формы сознания, которые складываются как стихийная реакция людей на реальные условия их жизни. Примером служит безуспешность всевозможных попыток принудительного внедрения трезвости - от «сухого закона» в США до последней антиалкогольной компании в нашей странe. Мы могли лишний раз убедиться, насколько устойчивы любые, даже вредные установки сознания, если они постоянно «подпитываются» не только традициями, но и наличными условиями жизни, ее неустроенностью, при которой алкоголь становится наиболее доступным средством психологической разрядки.

И все же, несмотря на эти и другие «запреты», духовное производство есть реальность общественной жизни, оказывающая огромное воздействие на историю, особенно в наши дни. Чтобы понять многообразие его форм, мы должны выделить те области сознания, которые нуждаются в специализированном воспроизводстве и допускают его. Для этого мы должны учесть, что система сознания подразделяется на три главные сферы: рефлективную, ценностную и реактивную.

Очевидно, что одной из потребностей человека является знание о мире, таком, как он есть, независимо от пола, вероисповедания, политических симпатий воспринимающих его людей. Если мы хотим построить самолет, мост или корабль, мы должны знать о мире нечто такое, что дано принудительно, независимо от наших склонностей и стремлений. Мы ищем в мире реальные связи и состояния и воплощаем их в формулах, подобных уравнениям механики, в которых лишь сумасшедший способен произвольно переставлять параметры. Ни один ученый и тем более инженер не будет возводить в куб то, что следует возводить в квадрат, умножать вместо деления и т.д. - в противном случае наши самолеты не поднимутся в воздух, мосты рухнут, а корабли перевернутся. Речь, таким образом, идет о потребности познавать действительность в собственной логике ее развития, что и составляет задачу рефлективного сознания.

Однако, человек не только фиксирует мир, но и относится к нему, оценивает его явления как полезные и вредные, добрые и злые, целесообразные и нецелесообразные, прекрасные и безобразные, справедливые и несправедливые. В данном случае речь идет о таком отношении человека к реальности, которое концентрируется не на объекте как таковом, а на его значении для субъекта. Человек проецирует себя на внешний мир, соотносит его с внутренним миром своих ценностей и предпочтений, которые различны у разных людей, меняются от страны к стране, от поколения к поколению (что не означает, конечно, отсутствия общезначимых ценностей, спектр которых расширяется по мере исторического развития человечества, становления всемирной истории). Выработка такого ценностного взгляда на мир, без которого невозможна ориентация и адаптация в нем, составляет задачу особого ценностного сознания, которое отличается от сознания рефлективного и по целям и по средствам их достижения (в частности, включает в себя не только «сухой рассудок», но и мощную эмоциональную компоненту, чувственное переживание мира).

Однако, несмотря на все различия, и рефлективное и ценностное сознание равны в одном: они представляют собой форму «созерцания» мира, достаточно отвлеченную от реальной деятельности в нем. Познавая и оценивая мир, эти формы сознания не выступают как фактор его непосредственного изменения. Человек же, как существо практическое, не может ограничиться отвлеченными знаниями и переживаниями. Он переводит, транслирует их в систему конкретных умений, навыков и правил, составляющих содержание особого реактивного, включенного в поведенческие реакции сознания (будь-то правила уличного движения, праздничные церемонии или инструкция по варке макарон).

Очевидно, что все выделенные нами формы сознания представляют собой «идеальные типы», которые в реальной жизни отнюдь не отгорожены китайской стеной, вполне способны проникать друг в друга. Это не может не сказаться на конкретных видах духовной деятельности, которые, будучи носителями одной «главной» функции, сочетают ее с множеством «побочных». Так, наука, являющаяся воплощением рефлективного сознания, порой незаметно сама для себя переходит в область инженерии, переключаясь с поиска истин на способы наиболее целесообразного их применения в конструкторских разработках. Искусство, являющееся наряду с религией и моралью формой ценностного сознания, осуществляет одновременно весьма специфические формы познания, проникая в глубины человеческой психологии, и т.д. и т.п.

Обращаясь к специализированной социальной деятельности, создающей первое условие общественной жизни - живых людей - мы признаем, что многие человеческие качества, значимые для истории, формируются стихийно, как «побочный продукт» иных форм производства. Достаточно сказать, что ни в одном обществе мы не найдем специальных учебных заведений, в которых людей готовили бы на роль наркоманов, алкоголиков или бродяг. Тем не менее, в самых развитых современных странах полно людей, ведущих подобный «антиобщественный образ жизни», пришедших к нему под влиянием тех или иных стихийно сложившихся обстоятельств.

Ясно, однако, что все случаи такого рода не отменяют сам факт существования профессий, отвечающих за «общественное производство человека». И вновь оговоримся. Было бы ошибкой считать, что эта специализированная деятельность может осуществляться лишь обществом, что каждый «готовый человек» является всецело плодом общественных усилий. Да, нас учат в школах, кормят в столовых, развлекают на концертах и футбольных матчах. Но в то же время почти каждый человек способен купить самоучитель и самостоятельно изучить основы иностранного языка. Научившись играть на гитаре или растить цветы, мы сможем сами развлечь себя в минуты досуга. Приготовив скромный завтрак, мы накормим себя, не обращаясь к услугам профессиональных поваров, и т.д. и т.п.

Все это значит, что в сферу социальной жизни включаются как составная часть процессы самовоспроизводства индивидов - огромный и разнообразный мир человеческого быта, в котором люди сами учат, лечат, кормят и развлекают себя. Именно с этой сферой связано само таинство человеческого рождения, благодаря которому совместная жизнь людей продолжается во времени. Именно здесь происходит первичная социализация индивидов - воспитание детей в семье и средствами семьи, включая святую родительскую любовь, которую нельзя заменить никакой общественной заботой.

И, тем не менее процесс производства человека - слишком важное и сложное дело, чтобы общество, могло всецело передоверить его индивидам и первичным социальным группам. Рано или поздно оно приходит «на помощь» семье и берет на себя многие ее функции. Общество активно включается в процесс воспитания и обучения детей; оно монополизирует процесс профессиональной подготовки, который перестал быть «надомным» с тех пор, как общественное производство «переросло» рамки домашнего хозяйства.

Общество берет на себя охрану человеческого здоровья, готовит специалистов, умеющих делать хирургические операции, бороться с пневмонией, скарлатиной и другими болезнями, недоступными домашнему самолечению. Итак, мы выделили основные типы совместной деятельности людей, образующие подсистемы общественной жизни. Однако структурный анализ общества не ограничивается их установлением. Он принимает во внимание тот факт, что сферы общества обладают сложной многоуровневой организацией, состоят из различных компонентов, занимающих промежуточное положение между подсистемами и элементами.

Анализируя эти компоненты, следует прежде всего учесть тот факт, что каждый из типов общественной деятельности предполагает множество ее конкретных видов, установление которых -первый шаг на пути компонентного анализа общества. В самом деле, сфера материальной жизни общества распадается прежде всего на конкретные виды материального производства - такие, как сельское хозяйство, машиностроение, строительство и т.д. Аналогичным образом сфера духовной жизни членится на науку, религию, искусство и прочие конкретные виды духовного производства.

Выделение и анализ подобных видов - самостоятельная задача социологии, ее специализированных разделов (т.е. «частносоциологических теорий»). Однако ключ к подобному изучению дает общесоциологическая концепция. Так, мы можем утверждать, что в реестре конкретных человеческих занятий нет ни одного такого, которое не подпало бы под один из установленных общей социологией основных типов деятельности. Существуют лишь две оговорки, которые нужно сделать для того, чтобы это утверждение не вызывало явных возражений.

Первое. Как нетрудно видеть, приведенная нами система типов деятельности охватывает лишь «нормальные», общественно необходимые формы человеческих занятий. Это означает, что нам не нужно ломать голову над вопросом о том, к какой из сфер общественной жизни - материальной, социальной, регулятивной или духовной - относится, к примеру, воровство или вооруженный грабеж. Подобные асоциальные занятия, естественно, не подпадают под типологию общественно необходимых форм деятельности, представляют собой явление социальной патологии.

Это не означает, конечно, что социология вправе игнорировать их существование. Очевидно, что для определенных обществ деструктивная деятельность является исторически неизбежной. Однако эта неизбежность отнюдь не свидетельствует об общественной необходимости асоциальных проявлений, что и позволяет социологам не включать их в базисную модель общества, судить о них лишь после того, как рассмотрены абсолютно необходимые для самодостаточных коллективов типы деятельности.

Вторая оговорка имеет особенно важное значение. Мы видели, что на уровне изучения типов деятельности социология имела возможность рассматривать их как «химически чистые», идеальные» образования - не смешивающиеся не пересекающиеся друг с другом. Увы, на уровне конкретных видов деятельности, выделенные нами типы теряют свою «идеальность», оказываются в отношениях прямого и непосредственного пересечения, взаимопроникновения.

В самом деле, что представляет собой, к примеру, театральная деятельность как особый вид духовного производства? Отвечая на этот вопрос, мы быстро обнаружим, что работа театра отнюдь не сводится к игре актеров, создающих художественные образы. Она невозможна без деятельности рабочих сцены, занятых постройкой декораций, директора труппы, осуществляющего административное управление, института театрального ученичества и др. Точно так же конкретная деятельность машиностроительного завода невозможна без функционирования заводской администрации, инженерных служб, КБ и прочих форм деятельности, явно не подпадающих под тип материального производства. Было бы большой ошибкой интерпретировать подобные факты в духе уже упоминавшегося «холизма», использовать их для доказательства тщеты всех и всяческих попыток строгого структурного расчленения общества. В действительности композиционная сложность конкретных видов деятельности отнюдь не свидетельствует об их структурной неразличимости. Напротив, мы без колебаний относим машиностроение к сфере производства орудий, а театральное искусство к сфере духовной жизни, так как понимаем, что из множества «намешанных» в них типов деятельности один, и только один, является определяющим, системообразующим, а другие играют лишь вспомогательную, служебную роль. Не будем забывать, что конечным продуктом машиностроения являются все же готовые тракторы, а не их чертежи, в то время как инженерная деятельность характеризуется прямо противоположным соотношением своих целей и средств.

Закончим на этом наш анализ структурной организации общества и перейдем к рассмотрению некоторых закономерностей его функционирования и развития.

2. Из письма К.Маркса П.В. Анненкову (18 декабя 1846 г.). – Маркс К., Энгельс. – Соч. – Т. 27.

Что же такое общество, какова бы ни была его форма? Продукт взаимодействия людей. Свободны ли люди в выборе той или иной общественной формы? Отнюдь нет. Возьмите определенную ступень развития производительных сил людей, и вы получите определенную форму общения (commerce) и потребления. Возьмите определенную ступень развития производства, общения и потребления, и вы получите определенный общественный строй, определенную организацию семьи, сословий или классов — словом, определенное гражданское общество. Возьмите определенное гражданское общество, и вы получите определенный политический строй, который является всего лишь официальным выражением гражданского общества. Вот чего никогда не поймет Прудон, потому что он воображает, что совершает что-то великое, когда апеллирует от государства к гражданскому обществу, т.е. от официального резюме общества к официальному обществу.

Излишне прибавлять к этому, что люди не свободны в выборе своих производительных сил, которые образуют основу всей их истории, потому что всякая производительная сила есть приобретенная сила, продукт предшествующей деятельности. Таким образом, производительные силы — это результат практической энергии людей, но сама эта энергия ограничена теми условиями, в которых люди находятся, производительными силами, уже приобретенными раньше, общественной формой, существовавшей до них, которую создали не эти люди, которая является созданием прежних поколений. Благодаря тому простому факту, что каждое последующее поколение находит производительные силы, добытые прежними поколениями, и эти производительные силы служат ему сырым материалом для нового производства,— благодаря этому факту образуется связь в человеческой истории, образуется история человечества, которая в тем большей степени становится историей человечества, чем больше развились производительные силы людей, а следовательно, и их общественные отношения. Отсюда необходимый вывод: общественная история людей есть всегда лишь история их индивидуального развития, сознают ли они это или нет. Их материальные отношения образуют основу всех их отношений. Эти материальные отношения суть лишь необходимые формы, в которых осуществляется их материальная и индивидуальная деятельность.

Прудон путает идеи и вещи. Люди никогда не отказываются от того, что они приобрели, но это не значит, что они не откажутся от той общественной формы, в которой они приобрели определенные производительные силы. Наоборот. Для того чтобы не лишиться достигнутого результата, для того чтобы не потерять плодов цивилизации, люди вынуждены изменять все традиционные общественные формы в тот момент, когда способ их общения (commerce) более уже не соответствует приобретенным производительным силам...

Таким образом, экономические формы, при которых люди производят, потребляют, обменивают, являются преходящими и историческими формами. С приобретением новых производительных сил люди меняют свой способ производства, а со способом производства они меняют все экономические отношения, которые были лишь необходимыми отношениями данного определенного способа производства.

3. Духовная природа общества. – Франк С.Л. Духовные основы общества. – М., 1992. – С. 71-75.

КРИТИКА СОЦИАЛЬНОГО МАТЕРИАЛИЗМА

…Есть ли общество особая, антологически своеобразная область бытия? Для разрешения этого вопроса мы должны были прежде всего рассмотреть отношение между обществом и индивидом. Наш вывод ближайшим образом заключается в том, что общество именно потому есть особая, своеобразная область бытия, что оно не есть просто совокупность, внешняя связь и взаимодействие индивидов, а есть их первичное внутреннее единство — исконное многоединство, или соборность, как специфическая форма бытия. Но этим ответом вопрос о своеобразии общественного бытия отнюдь не исчерпан... Мы должны теперь поставить вопрос в общей форме: какова та область бытия, к которой принадлежит общественная жизнь, в чем ее существенные отличительные признаки?

Широко распространенное воззрение, которое многом представляется бесспорной аксиомой, делит все конкретно существующее без остатка на две области: материальное и психическое. С этой точки зрения представляется просто самоочевидным, что бытие, подобно всему остальному на свете, может быть либо материальным бытием, либо бытием психического. Рассмотрим каждую из этих двух возможностей в отдельности.

Что общественная жизнь не совпадает с миром материального бытия — ни с материальными вещами вроде камня, дерева, химического элемента, ни с материальными, физическими и химическими процессами вроде движения, тепла, электричества, горения и т.п., — это, казалось бы, настолько самоочевидно, что не заслуживает особого рассмотрения. Однако уже наличие такого социально-философского направления, как «экономический материализм», которое, усматривая сущность общественной жизни в хозяйстве, тем самым ставит ее в конституционную связь с материальными вещами и процессами, а также такого направления, как... «биологизм», заставляет подробнее остановиться на этом соотношении.

С одной стороны, общественные явления бесспорно связаны с явлениями материальными... Более всего эта связь бросается в глаза в хозяйственных процессах: принадлежа, с одной стороны, к области общественной жизни, они вместе с тем имеют сторону, которою она соприкасается с физическим миром и входит в его состав...Но и всякое другое общественное явление имеет свою физическую сторону или связано с физическими процессами уже потому, что человеческое действие немыслимо без телесных движений и воздействий на внешнюю среду... Вопрос, однако, заключается в том, состоит ли социальное явление как таковое из этих физических процессов, или оно только связано с ними и имеет их своими внешним следствием и спутником.

Нетрудно усмотреть, что именно лишь последнее соотношение выражает подлинное существо дела. Дело в том, что смысл общественного явления, то, что образует его подлинное существо, не имеет как таковое никакого отношения к физической природе и физическим процессам… Величайшие социальные перевороты вроде, например, отмены феодальных отношений или крепостного права могут в физическом мире пройти, так сказать, совершенно незаметно; для чисто внешнего, чувственного восприятия день 19 февраля 1861 г., положивший историческую грань между старой, крепостной и новой, свободной Россией, ничем с физической стороны, в видимом облике жизни, не отличался существенно от других дней... Явление, которым началась Реформация и тем самым вся новая европейская история — вывеска тезисов Лютера в Виттенберге,— физически ничем не отличалось от вывески любых афиш и плакатов, совершающихся ежедневно... Даже в хозяйственной жизни, которая по своему внутреннему существу необходимо связана с изменениями внешней среды, нельзя по внешним признакам отличить хозяйственно-осмысляемую, т.е. подлинно экономическую, деятельность от любого другого, хозяйственно-осмысленного и безразличного, человеческого действия. Экономический материализм — оставляя здесь в стороне проблему общественного значения хозяйственной жизни — в качестве материализма несостоятелен уже потому, что строй хозяйства совсем не определен однозначно технико-физическими условиями, а зависит от характера народа, его нравов и нравственных воззрений и т.п.

Коротко говоря: несмотря на всю свою связь с физической действительностью и соприкосновение с ней, общественная жизнь как таковая сама не может принадлежать к миру физических явлений просто потому, что она в своем внутреннем существе, т.е. в тех признаках, которые конституируют явление в качестве общественного, вообще чувственно не воспринимаема, извне не дана; она познается лишь в некоем внутреннем опыте... В этом заключается абсолютно непреодолимый предел, положенный всякому социальному материализму, всякой попытке биологического или физического истолкования общественной жизни. Общественная жизнь по самому существу своему духовна, а не материальна

КРИТИКА СОЦИАЛЬНОГО ПСИХОЛОГИЗМА

Отсюда, следуя приведенной выше господствующей в обычном сознании дилемме, по которой все на свете есть либо материальное, либо психическое, казалось бы, с самоочевидностью следует, что общественное бытие относится к области психической жизни...

Как бы заманчив... ни был этот вывод — он оказывается совершенно неосуществимым при попытке продумать его последовательно до конца...

Прежде всего, душевные явления существуют всегда как-то «внутри» человека, в «человеческой душе», образуют «внутренний мир человека»..., явления общественной жизни в этом же смысле существуют «вне человека»... Не общественная жизнь совершается во мне, а, напротив, я живу «в обществе», общество и происходящие в нем явления суть среда, окружающая меня и извне объемлющая мою собственную жизнь...

Это существенное различие между общественным и душевным явлением мы можем точнее определить следующим образом: что бы мы ни мыслили под «душевным явлением», оно, во всяком случае, есть нечто, приуроченное к отдельной человеческой душе и не выходящее за временные пределы последней... Социальное же явление, наоборот, не только охватывает всегда сразу многих, но в связи с этим и не ограничено длительностью жизни отдельного человека: государство, закон, быт и пр. по общему правилу длительнее отдельной человеческой жизни: единое, численно тождественное общественное явление может охватывать много поколений. Поистине странное «душевное явление»!..

Не поможет здесь и часто встречающееся противопоставление «социально-психических» процессов процессам «индивидуально-психическим». Пусть те явления душевной жизни, которые совершаются под воздействием душевной жизни других людей или содержат в себе воздействие на других людей, называются «социально-психическими»; пусть даже они в каких-либо существенных признаках отличаются от других психических процессов, совершающихся вне этого взаимодействия. Во всяком случае, это различие не касается самого главного признака — того, что в качестве душевных процессов и явлений так называемые социально-психические процессы неизбежно совершаются также в душах или сознаниях отдельных людей. «Социально-психические» процессы или явления в этом решающем для нас смысле не противоположны индивидуально-психическим, а составляют часть последних. Подлинно надындивидуального бытия, образующего существо общественной жизни, из них все же не получится .

Общественное явление как таковое отличается от всего психического, субъективного, внутреннего... своей объективностью, своим бытием вне сознания, своей почти осязаемой массивностью, напоминающей непроницаемость и инерцию материальных вещей.

ОБЩЕСТВЕННОЕ БЫТИЕ КАК ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ

Но что же это за загадочный род бытия, который мы вынуждены в таком случае приписать общественному явлению? Возможен ли в конкретном эмпирическом мире вообще какой-то третий род бытия, не совпадающий ни с материальным, ни с психическим бытием?...

Назовем такое объективное нематериальное бытие идеей — конечно, не в субъективном смысле человеческой мысли, а в смысле, близком к значению платоновских «Идей» в смысле духовного (но не душевного) объективного содержания бытия. Тогда мы скажем, что существо общественного явления как такового состоит в том, что оно есть объективная, сущая идея...

Ближайшим образом своеобразие объективно-идеального бытия общественного явления мы можем усмотреть в том, что оно есть образцовая идея, идея-образец, т.е. идея, самый смысл которой заключается в том, что она есть цель человеческой воли, телеологическая сила, действующая на волю в форме того, что должно быть, что есть идеал. Поскольку общение между людьми совершается просто в порядке фактического взаимодействия их фактической встречи и переплетения их душевных процессов, оно еще не есть общественное явление. Лишь когда единство, лежащее в основе этого общения, воспринимается и действует как сила или инстанция, которой подчинены участники общения, как образцовая идея, которую они должны осуществлять в своем общении, мы имеем подлинно общественное явление.

Общественное бытие входит... в состав духовной жизни и есть у как бы ее внешнее выражение и воплощение. Та своеобразная объективность, которая ему присуща, не есть какая-то иллюзорная «объективация» ложное гипостазирование субъективных порождений человеческой души, но и не есть внешняя человеку предметная реальность, подобная материальному миру. Она есть подлинно объективная реальность, которая, как некий осадок, вырабатывается самим человеческим духом, выделяется им и неразрывно с ним связана. Чуткое и правдивое сознание должно, всегда ощущать даже в самом прозаическом, секуляризованном, «мирском» общественном явлении что-то мистическое. Мистично государство — это единство, выступающее как сверхчеловеческая личность, которой мы служим, часто отдавая всю нашу жизнь... _.Мистичен «закон», которому мы повинуемся, который холодно беспощадно повелевает нами без того, чтобы мы знали, кому именно и чему мы в нем подчиняемся — воле ли давно умершего истлевшего в могиле человека, который некогда его издал, или словам, напечатанным в какой-то книге, стоящей где-нибудь на полке. Мистичен брачный и семейный союз, в котором люди подчинены высшим, из каких-то глубочайших недр их существа проистекающим силам, им объединяющим. Мистичны даже «общественное мнение, нравы, моды», несмотря на то, что мы ясно прозреваем их «человеческое, слишком человеческое» происхождение и часто считаем своим долгом пренебрегать ими… Мистичность общественных явлений и сил, конечно, не означает, что они всегда имеют подлинно божественную природу, обязывающую нас к религиозному поклонению; они могут быть и «ложными богами» и даже дьявольскими силами, которым мы не должны подчиняться и с которыми мы, напротив, обязаны бороться. Но это все же начала и силы, выходящие за пределы субъективно-человеческого бытия,— сфера, в которой, по выражению Достоевского, в нашем сердце «Бог борется с дьяволом»(С. 73 — 74).

Общественное бытие в целом есть как бы система божеств или божественных сил, некий пантеон, в котором выражается данная стадия или форма человеческих отношений к Божеству, человеческого Бога, понимания абсолютной Правды; подлинная реальность Бога, проходя сквозь человеческое сердце, сливаясь с ним, вступая во ветренную связь со всей человеческой реальностью земных нужд, потребностей и влечений, которую он формирует и направляет, выступает наружу в общественном бытии не в своем чистом содержании, а в субъективно-человеческом облике, который, воплощая ее, вместе с тем всегда более или менее искажает ее. В историческом развитии человечества всякая общественная форма, когда духовная жизнь и вера человека ее перерастает, приходит в упадок, теряет свою божественную основу и, оставаясь сверхчеловеческой, в этом случае принимает характер злой, дьявольской силы, но именно потому обречена на омертвление и отмирание. История общества в качестве истории духовной жизни есть драматическая судьба Бога в сердце человека (С. 75).

Материалы к вопросу № 4.

Общество как развивающаяся система.

Специфика законов общественного развития.

Общественный прогресс.

1. Общественный прогресс. Противоречивый характер его содержания. Критерии общественного прогресса. Гуманизм и культура.

Текст из Интернет-ресурса.

Прогресс в общем смысле – это развитие от низшего к высшему, от тени совершенного к более совершенному, от простого к сложному.

Общественный прогресс - это постепенное культурное и социальное развитие человечества. Идея прогресса человеческого общества стала формироваться в философии с древнейших времен и опиралась на факты умственного движения человека вперед, что выражалось в постоянном приобретении и накоплении человеком новых знаний, позволяющих ему всё более понижать свою зависимость

от природы.

Таким образом, идея общественного прогресса зародилась в философии на основе объективных наблюдений социально-культурных преобразований человеческого общества. Поскольку философия рассматривает мир как целое, то, присовокупляя к объективным фактам социально-культурного прогресса этические аспекты, она пришла к выводу, что развитие и совершенствование нравственности человека не является таким же однозначным и неоспоримым фактом, как развитие знаний, общей культуры, науки, медицины, социальных гарантий общества и т.д.

Однако, принимая, в общем, и целом, идею общественного прогресса, то есть идею о том, что человечество, всё-таки, идёт вперед в своём развитии во всех главных составляющих своего бытия, и в нравственном смысле тоже, философия, тем самым, выражает свою позицию исторического оптимизма и веры в человека.

Однако при этом в философии нет единой теории общественного прогресса, поскольку различные философские течения по-разному понимают и содержание прогресса, и его причинный механизм, и вообще критерии прогресса, как факта истории. Основные группы теорий общественного прогресса можно классифицировать следующим образом:

1. Теории естественного прогресса. Эта группа теорий заявляет о естественном прогрессе человечества, который происходит сам собой по естественным обстоятельствам. Главным фактором прогресса здесь считается естественная способность человеческого разума увеличивать и накапливать сумму знаний о природе и обществе. В этих учениях человеческий разум наделяется неограниченным могуществом и, соответственно этому, прогресс считается явлением исторически бесконечным и безостановочным.

2. Диалектические концепции общественного прогресса. Эти учения полагают прогресс явлeниe внутренне закономерным для общества, присущим ему органически. В них прогресс выступает формой и целью самого существования человеческого общества, а сами диалектические концепции подразделяются на идеалистические и на материалистические:

- идеалистические диалектические концепции общественного прогресса сближаются с теориями о естественном ходе прогресса в том, что связывают принцип прогресса с принципом мышления (Абсолюта, Высшего Разума, Абсолютной Идеи и т.д.).

- материалистические концепции общественного прогресса (марксизм) связывают прогресс с внутренними закономерностями общественно-экономических процессов в обществе.

3. Эволюционные теории общественного прогресса.

Эти теории сложились в попытках подвести под идею прогресса строго научную опору. Исходным принципом этих теорий является идея об эволюционном характере прогресса, то есть о наличии в человеческой истории неких постоянных фактов усложнения культурно­социальной действительности, которые следует рассматривать строго как научные факты - лишь с внешней стороны их неоспоримо наблюдаемых явлений, не давая никаких положительных или отрицательных оценок.

Идеалом эволюционного подхода является система естественнонаучных знаний, где научные факты собираются, но для них не предусматривается никаких этических или эмоциональных оценок.

В итоге вот такого естественнонаучного метода анализа общественного прогресса, эволюционные теории выделяют в качестве научных фактов две стороны исторического развития общества:

- постепенность и наличие естественной причинно-следственной закономерности в процессах.

Таким образом, эволюционный подход к идее прогресса признает наличие неких законов развития общества, которые, однако, не определяют собой ничего, кроме процесса спонтанного и неумолимого усложнения форм социальных отношений, что сопровождается эффектами интенсификации, дифференциации, интеграции, расширения набора функций и т.д.

Всё многообразие философских учений о прогрессе порождено их расхождениями в объяснении главного вопроса - почему развитие общества совершается именно в прогрессивном направлении, а не во всех иных возможностях: круговое движение, отсутствие развития, циклическое «прогресс-регресс» развитие, плоскостное развитие без качественного роста, регрессивное движение и т.д.?

Все эти варианты развития одинаково возможны для человеческого общества наряду с прогрессивным видом развития, и пока единых причин, объясняющих наличие в человеческой истории именно прогрессивного развития, философией не выдвинуто. Кроме того, само понятие прогресса, если применить его не к внешним показателям человеческого общества, а к внутреннему состоянию человека, становится еще более спорным, поскольку невозможно утверждать с исторической достоверностью, что человек на более развитых социально-культурных этапах общества становится счастливее в личном плане. В этом смысле говорить о прогрессе, как о факторе, генерально улучшающем жизнь человека, нельзя. Это относится и к прошедшей истории (нельзя утверждать, что древние эллины были менее счастливы, чем жители Европы в Новое Время, или, что население Шумера было менее удовлетворено ходом личной жизни, чем нынешние американцы и т.д.), и с особенной силой присуще современному этапу развития человеческого общества. Нынешний общественный прогресс породил много факторов, которые, наоборот, усложняют жизнь человека, подавляют его психически и даже создают угрозу его существованию. Многие достижения современной цивилизации начинают всё хуже и хуже вписываться в психофизиологические возможности человека. Отсюда возникают такие факторы современной человеческой жизни, как переизбыток стрессовых ситуаций, нервнопсихический травматизм, страх перед жизнью, одиночество, апатия к духовности, перенасыщение ненужной информацией, сдвиг жизненных ценностей на примитивизм, пессимизм, нравственное равнодушие, общий надрыв физико-психологического состояния, невиданный в истории уровень алкоголизма, наркомании и духовной угнетенности людей. Возник парадокс современной цивилизации: в повседнев ной жизни на протяжении тысячелетий люди вовсе не ставили своей сознательной целью обеспечить какой-то общественный прогресс, они просто пытались удовлетворить свои насущные потребности как физиологического, так и социального свойства. Каждая цель на этом пути постоянно отодвигалась, поскольку каждый новый уровень удовлетворения потребностей тут же оценивался, как недостаточный, и сменялся новой целью.

Таким образом, прогресс был всегда во многом предопределен биологической и социальной природой человека, и по смыслу этого процесса он должен был приближать момент, когда окружающая жизнь станет оптимальной для человека с точки зрения его биологической и социальной природы. Но вместо этого наступил момент, когда уровень развития общества выявил психофизическую недоразвитость человека для жизни в тех обстоятельствах, которые он сам же для себя и создавал. Человек перестал по своим психофизическим возможностям соответствовать требованиям современной жизни, и человеческий прогресс, на его нынешнем этапе, уже нанес глобальную психофизическую травму человечеству и продолжает развиваться по тем же магистральным направлениям.

Кроме того, нынешний научно-технический прогресс породил экологически кризисную ситуацию современного мира, характер которой позволяет говорить об угрозе самому существованию человека на планете. При сохранении нынешних тенденций к росту в условиях конечной по своим ресурсам планеты, уже следующие поколения человечества достигнут пределов демографической и экономической планки, за которой наступит крах человеческой цивилизации.

Сложившаяся ситуация с экологией и с нервнопсихическим травматизмом человека стимулировала обсуждение проблемы как самого прогресса, так и проблемы его критериев. В настоящее время, по итогам осмысления этих проблем, возникает концепция нового осмысления культуры, которая требует понимать её не как простую сумму достижений человечества во всех областях жизни, а как явление, призванное целенаправленно служить человеку и благоприятствовать всем аспектам его жизни. Таким образом, решается вопрос о необходимости гуманизации культуры, то есть о приоритете человека и его жизни во всех оценках культурного состояния общества. В канве этих обсуждений естественным образом возникает проблема критериев общественного прогресса, поскольку, как показала историческая практика, рассмотрение общественного прогресса просто по факту усовершенствования и усложнения социально­ культурных обстоятельств жизни ничего не дает для решения главного вопроса - положителен или нет по своему итогу для человечества нынешний процесс его общественного развития? Положительными критериями общественного прогресса на сегодняшний день признаны:

1 Экономический критерий.

Развитие общества с экономической стороны должно сопровождаться повышением уровня жизни человека, устранением бедности, исключением голода, массовых эпидемий, высокими социальными гарантиями по старости, болезни, инвалидности и т.д.

2. Уровень гуманизации общества.

В обществе должны расти: степень различных свобод, общая защищенность человека, уровень доступа к образованию, к материальным благам, возможность удовлетворения духовных потребностей, соблюдение его прав, возможности

для отдыха и т.д., и понижаться: влияние обстоятельств жизни на психофизическое здоровье человека, степень подчиненности человека ритму производственной жизни. Обобщающим показателем этих социальных факторов берется средняя продолжительность жизни человека.

3. Прогресс в нравственном и духовном развитии личности.

Общество должно становиться всё более нравственным, моральные нормы должны укрепляться и совершенствоваться, а каждый человек должен получать всё больше и больше времени и возможностей для развития своих способностей, для самообразования, для творческой деятельности и духовной работы.

Таким образом, основные критерии прогресса сместились в настоящее время с производственно-экономических, научно-технических, социально-политических факторов в сторону гуманизма, то есть в сторону приоритета человека и его социальной судьбы. Следовательно, главным смыслом культуры и главным критерием прогресса является гуманизм процессов и результатов общественного развития.