Петр Иванович Рябинин-Андреев

Славную рябининскую традицию до наших дней донес Петр Иванович Рябинин-Андреев — правнук Т. Г. Рябинина. Являясь носителем старинного эпоса, этот сказитель нашего времени известен также как автор новых былин, посвященных героям гражданской войны. Еще в 1926 г. родину Рябининых посетила экспедиция, возглавленная академиком Ю. М. Соко­ловым. Тогда Петру Ивановичу было 25 лет. «В своем пении он, — рассказывает один из участников экспеди­ции, — сохранял рябининскую традицию — хороший текст и ровный чистый голос. Голова, положенная на ладони, полузакрытые глаза — все говорило о том, что и сам он уплывает вслед за былиной, вглубь давно минувших времен, мечтательно следуя за Добрыней во всех пери­петиях и превратностях дружинных походов». За былинное сказительство Петр Иванович Рябинин был награжден Советским Правительством орденом «Знак Почета», его былины в 1940 г. были изданы отдельной книгой.

Василий Петро­вич Щеголенок

Оригинальным типом сказителя был Василий Петро­вич Щеголенок из д. Боярщина, Кижской волости. Щеголенок.

Щеголенок был на десять с лишним лет моложе Т.Г. Рябинина. Его родина – деревня Боярщина той же Кижской волости. Былинному сказительству он научился отчасти у своего деда, но главным образом от дяди Тимофея. Последний, безногий инвалид, жил у своего брата – отца Щеголенка. От дяди Щеголенок перенял также сапожное ремесло, которым и занимался помимо земледелия.

В противоположность Т. Г. Рябинину, не был сторонником стройных былинных композиций. Он сознательно загромождал сюжет побочными эпизодами, усложняя действие, объединял отдельные мотивы в одно целое. У Щеголенка почти каждая былина осложнена вводными мотивами и эпизодами.

Щеголенок был искусным импровизатором. Импровизация Щеголенка имела произвольный характер; в объединении отдельных мотивов Щеголенок руководствовался субъе­ктивными желаниями, стремлением противопоставить традиционной схеме свою сюжетную композицию. Для него, например, ничего не стоило заставить богатыря Святогора служить у купца Садко, или сюжет о Ставре прикрепить к имени Добрыни, или заставить Илью Муромца вступить в рукопашный бой с Соловьем- разбойником, тогда как обычно богатырь стреляет в Соловья из лука.

От Щеголенка всего записано 14 бы­лин, причем 10 из них имеют повторные записи. При каждом новом исполнении Щеголенок обязательно изменял текст и настолько решительно, что в резуль­тате появлялись совершенно новые композиции, местами путаные и темные, но чрезвычайно характерные для Щеголенка. Текст отдельных былин, как это показали повторные записи, беспредельно расширялся; к тради­ционному сюжету, к первым вариантам по времени и записи, постоянно присоединялись новые мотивы и эпизоды. Так, например, былина «Молодец и королевна» шеи Рыбникова имела 143 стиха, в записи Гурьева (1871) она увеличилась до 200 стихов, а в записи Истомина (1886 г.) она достигла 295 стихов. Кроме былин Щеголенок знал много сказок и легенд.

В противоположность Т.Г. Рябинину, который давал исключительно стройные и четкие композиции, Щеголенок усложнял былины мотивами и эпизодами других былин, любил объединять разные сюжеты. При всем своем творческом, новаторском отношении к материалу Рябинин оставался верен народной традиции. Щеголенок часто отступал от нее. Он сводил в одной былине богатырей, которые обычно никогда не встречались, и заменял традиционных героев другими эпическими именами.

Былины Щеголенка лишены того четкого ритма, которым отмечены тексты Рябинина. Хотя Щеголенок свои былины неизменно пел, в стиле и складе их заметно тяготение к более свободному, приближающемуся к прозаическому, рассказыванию. В этом, очевидно, сказалось то обстоятельство, что он был по преимуществу сказочником. Пел Щеголенок былины, по словам Гильфердинга, «не громким, но довольно приятным, хотя уже старческим голосом».

В.П. Щеголенок прочно вошел и науку еще и потому, что судьба его свела с Л.Н. Толстым. Толстой познакомился С олонецким сказителем в 1879 году или в 1880 г. В дневнике Толстого, опубликованном всего несколько лет тому назад в «Литературном наследстве», имеется, между прочим, и такая запись: «Олонецкой губернии былинщик пел былину Ивана Грозного. Рассказывал про царя и царицу». Из последующей записи видно, что Щеголе­нок не только пел былины и исторические песни, но и рассказывал сказки («Рассказывал про мужика, про­валившегося на льду»), а также религиозные легенды, которые особенно заинтересовали Толстого. Легенды увлекли Толстого не столько занимательностью сюжета и внешними приемами повествования, сколько своей проблематикой и глубиной философско-религиозной мысли. Они вполне соответствовали идейным взглядам писателя, его поискам выхода из противоречий окружающей действительности.

Толстой спрашивал у Щеголенка и о том, как он молится. Щеголенок изложил ему импровизацию молитвы с перечислением всех святых, мучеников и т. д. Л. Н. Толстой был настолько растроган чистосердечностью и непосред­ственностью олонецкого мужика, что сказал Е. В. Бар­сову: «Вот как надо молиться, а не так, как мы с тобой».

Толстой использовал знакомство с самобытным певцом былин, чтобы глубже познакомиться с народной словес­ностью. Он имел возможность прослушать былины, песни и легенды в живом и талантливом исполнении одного из самых своеобразных сказителей русского Се­вера. Пригласив Щеголенка в Ясную Поляну, Толстой в своей усадьбе продолжил фольклорные беседы. Оло­нецкий сказитель пробыл в гостях у Толстого свыше месяца. За это время он сумел много рассказать, а Тол­стой не только прослушать, но и многое записать. В одной из записных книжек, сохранившихся в архиве писателя, содержится более двадцати легенд и сказа­ний, записанных Толстым от Щеголенка. Правда, Тол­стой записывал легенды конспективно, стремясь сохра­нить их основное содержание. Но значение и этих кон­спективных записей более чем велико. Записанные от Щеголенка легенды не остались лежать в столе, многие из них в самые ближайшие годы Лев Николаевич пере­работал в народные рассказы: «Чем люди живы» (1881 г.), «Два старика» (1885 г.), «Три старца» (1881 г.). В 1890 г. на заседании Неофилологического обще­ства при имп. С-Петербургском университете (16 фев­раля) А. И. Пономарев сделал сообщение «О народной версии легенды Л. Н. Толстого — «Чем люди живы». В современной летописи «Журнала министерства народ­ного просвещения» (1891 г., ноябрь, стр. 3—4) говорится об этом сообщении:

«Докладчик прочел текст народной легенды по за­писям священника Олонецкой губернии, который запи­сал ее со слов известного олонецкого сказителя Щего­ленка, сообщившего и Гильфердингу много народных былин. Щеголенок имел непосредственное сношение с графом Л. Толстым, так что данный рассказ был сообщен нашему маститому писателю именно в той редакции, которую референту удалось получить».

Легенда Щеголенка в записи кижского священника была помещена А. Пономаревым в сборнике «Памят­ники древнерусской церковно-учительской литературы» (1896 г, т. II, стр. 215-216). В XXV томе Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого (М. 1937) опубликована легенда Щеголенка в сокращенной записи Толстого. Сличение двух вариантов этой легенды (в записи кижского священника и в записи Толстого) с рассказом «Чем люди живы» показывает ту колоссальную работу, которую проделал Толстой над фольклорным сюжетом. Об этом же свидетельствуют многочисленные авто­графы рассказа: сохранилось 33 рукописи, из которых 22 — автографа и 4 корректуры с исправлениями. Толстой стремился заполнить фольклорный сюжет социально-реалистическими описаниями. В его рассказе значительно усилена социальная характеристика героев: «Сам Семен поджарый и Михаил худощавый, Матрена и вовсе как щепка сухая, а этот—с другого света чело­век: морда красная, налитая, шея, как у быка, весь из чугуна вылит». Благодаря такой расшифровке персо­нажей, тема о барине, который собирался уже три года носить сапоги, а до дому не доехал и умер, как «куль завалился», стала вполне соответствовать толстовскому методу «срывания всех и всяческих масок».

В работе Н. П. Андреева «Три старца» Толстого и родственные легенды» («Новое дело», Казань, .1922) производится ряд аналогий из белорусского, украинского, сербского фольклора (мотив хождения по воде), но этот сюжет Толстой мог слышать от олонецкого сказителя. Обращает на себя внимание одна важная деталь: в рассказе Толстого говорится о корабле, который плыл из Архангельска в Соловки.

Чаще всего Толстой использовал в своих рассказах несколько источников как фольклорного, так и книжного происхождения. Таким комбинированным сюжетом является сюжет о двух стариках («Два старика»), дав­ших обет посетить святую землю и различно исполнявших этот обет. В. И. Срезневский указывает в ком­ментариях к XXV тому Собр. соч. (стр. 703—706), что эту легенду Толстой слышал от Щеголенка; здесь же опубликована конспективная запись Щеголенковской легенды. Одновременно В. И. Срезневский сообщает, что сюжет о двух стариках близок рассказу «Подвиг паломничества и подвиг человеколюбия» мало известного писателя А. Ф. Ковалевского. Фольклорный источник рассказа «Два старика» значительно осложнен литера­турным влиянием. Касаясь темы «Язык и легенда в за­писях Л. Н. Толстого», В. И. Срезневский замечает: «Конечно, самое знакомство с Щеголенком вызвало первую мысль о писании народных рассказов и непосредственно — создание того рассказа, который потом стал известен под названием «Чем люди живы». И этого уже вполне достаточно, чтобы говорить об олонецком сказителе Щеголенке в связи с Л. Н. Толстым.

Следует несколько слов сказать и о других певцах былин.