Томский областной институт повышения квалификации работников образования

преподавание литературы в школе: научно-методические статьи, рефераты, уроки, программы

Томск-2004

Преподавание литературы в школе: научно- методические статьи, рефераты, уроки, программы /Сост. Комарова Н.А., Малярова С.Г.

Под ред. Доманского В.А.

Рецензент: канд. пед. наук, доцент Ковалевская Е.Н.

Методический сборник включает два тематических раздела. В первый из них входят научно-методические статьи и рефераты, в которых представлены разные подходы к интерпретации произведений Л. Андреева, И. Бунина, М. Пришвина, Л. Петрушевской, В. Маканина. Второй раздел составляет программа спецкурса «Изучение поэзии на уроках в 5-7 кл.» и разработки к занятиям.

Для учителей-словесников, методистов, студентов-филологов.

© Авторы сборника

© Составители и редактор

Содержание

Раздел I. Научно-методические статьи, рефераты……………….4

Кузнецова А. А.

Анализ повести М. М. Пришвина «Женьшень» …………………………….4

Цибульник Н. Н. Образ Иуды в литературе и искусстве …………………...8

Москвина И. К. ).

Л. Петрушевская «Карамзин. Деревенский дневник »:

картина русского мира. ……………………………………………………..…14

Щитов А. Г.

Мотив страха в повести В. Маканина «Лаз» ……………….……………….19

Лысенко Л. А.

Восприятие чужого кавказского мира

русским человеком, солдатом конца ХХ века ……………………………….23

Доманский В.А.

Топонимика и архитектур

Москвы в рассказе И. Бунина «Чистый понедельник» ………..30

Раздел II. Уроки, программы …………………………………………..38

Горовая А.А.

Система уроков по поэме А. С. Пушкина «Медный всадник» ………..…38

И.К. Москвина

Разработка урока на тему: Позднее творчество Л. Петрушевской.

«Карамзин. Деревенский дневник». …………………………………………46

Мазур Н.Н.

Деловая игра как средство активизации познавательной

деятельности на уроках литературы в старших классах………………....49

Малярова С. Г.

Программа спецкурса «Изучение поэзии на уроках в 5-7 кл.»…………..51

Раздел I. Научно-методические статьи, рефераты Кузнецова а. А., учитель литературы школы №16 Анализ повести м. М. Пришвина «Женьшень».

Повесть написана в 1932 г. Её написанию предшествовали две поездки: в Свердловск, на Уралмаш, и на Дальний Восток. После первой поездки Пришвин записывает в дневнике: «Везде спех, суета, страх, стон, злоба…». После второй поездки появляется «Женьшень». Это реакция Пришвина, его художественный отклик на то, что происходит в России: на революцию, на индустриализацию, на то, что происходит с человеком вообще.

Повествование ведётся от первого лица, как и во многих других произведениях Пришвина, но у рассказчика нет имени, что придаёт повествованию определённую обобщённость и исповедальность и связано с главной мыслью повести. В дневнике 1951 года Пришвин напишет: «Возможно, что почти каждый «простой» человек содержит в себе такую свою «философию». И возможно, что задача нового писателя – затронуть эту нетронутую и недоступную обычному анализу стихию всеобщего дичного самоопределения». Как происходит это самоопределение, путь конкретного человека (по основным этапам в судьбе близкого автору), указывающий «всеобщую» дорогу всему человечеству, и прослеживает М. М. Пришвин в этой повести.

Событийная фабула проста: герой, русский человек, участвующий в русско-японской войне, оставляет военные действия и отправляется на родину; на русской стороне границы встречает китайца Лувена, остаётся с ним, создаёт олений питомник и живёт в этом мире, обретя дело и семью.

За этот внешней простотой скрывается многое, важное для понимания смысла повести. Значимо само место действия, где происходят события повести. Во-первых, это русская сторона на границе с Манчжурией. Природа здесь восточная, но в сознании героя это русская сторона, родная. Во-вторых, это место, по словам героя, «какой-то по моему вкусу устроенный рай». Героя привлекает в этом «раю» «девственная природа» и «вольная волюшка». Природа не тронута человеком, не испорчена цивилизацией, и человек, попавший сюда, свободен, может жить как первый человек на земле вообще. Таким образом, место действия – это точка пересечения «рая» и реальной жизни, России и Востока.

Надо ещё заметить, что в контексте повести Россия воспринимается не только как конкретная географическая страна, но и как Европа вообще, как воплощение европейской цивилизации. И в сознании героя Россия и Восток – это две различных культуры, два разных отношения к жизни. Но в описании природы всегда будет присутствовать непохожесть и похожесть вместе как возможность общения, взаимопроникновения. («Подумаешь с первого разу: «Вот грач!» - а потом присмотришься и вспомнишь, что у грача нос белый, а тут он чёрный: «Так это ворон!» И вдруг из этого чёрного ворона и крикнет наша обыкновенная серая ворона… И все до одной птицы были видом точно как наши, сразу узнаешь, а что-нибудь одно маленькое в них так – и не так!»).

В самом сюжете можно выделить три узловых момента, значимых для понимания содержания повести.

Во-первых, это то, как герой-рассказчик покидает военные действия: «Как гудел роковой снаряд…я слышал и отчётливо помню…а после – ничего. Так вот люди иногда умирают: ничего!». Разрушения, произведенные этим «роковым снарядом», явились последней каплей в чаше терпения героя; он понял, что война – это разрушение не только внешнего мира, но и внутреннего мира души. В его сознании хаос, а слова «умирают: ничего» вводят ещё один нюанс – герой как будто умирает, уходит из этого разрушенного войной мира и переходит в иной мир (это подтверждается следующей далее темой рая), чтобы воскреснуть для новой жизни, которая должна быть устроена по иным принципам и законам. По каким именно, герою ещё неясно, но принципы войны и разрушения он отвергает и «держит путь на родину», хотя, уходя, он всё-таки берёт трёхлинейку и патронов побольше».

Встреча с Лувеном – ещё один важный сюжетный узел, потому что именно отсюда и начнётся поиск и определение новых принципов жизни, формирование нового отношения к жизни. Лувен – китаец, человек другой, чужой для героя-рассказчика культуры, живущий с другим отношением к окружающему миру. Его мировосприятие основано на созерцательности, на том, что, созерцая, он, человек восточной культуры, понимает всё его окружающее, причём в его восприятии всё оказывается равным, одинаково важным и живым. Пришвин определяет такое отношение как «родственное внимание» ко всему существующему. Для Лувена в один ряд ставятся и объединяются такие понятия-предметы: панты, корень жизни Женьшень, деньги, лекарство. Он помогает нуждающимся, живёт в родстве со всеми, ничего не пытаясь изменить. Он показывается герою только тогда, когда убеждается в том, что рассказчик не намерен нарушать запрет: «Не ходи чики-чики будет».

Возможность общения между ними, вернее существовавшая когда-то между всеми людьми общность, передаётся с помощью слова «Арсея» Исковерканное «Россия» становится понятием общей родины и для человека восточной культуры, и для человека западной культуры. Сразу после этого в повествование включается описание водопада, который в художественной системе Пришвина связан с шумом, хаосом, увлекающим в бездну, но выводящим к божественной красоте; водопад олицетворяет движение от бессмысленности к смыслу (таков образ водопада в повести «В краю непуганых птиц»). В этом водопаде купается герой, как бы смывая с себя прежнее, связанное с разрушением, насилием.

Общность героя и Лувена подчёркивается и дальше. Герой обнаруживает в себе способность понимать и чувствовать то, что было задолго до него: «имя олень-цветок» даёт «желтолицый поэт», а рассказчик, «белолицый», когда видит Хуа-Лу, тоже называет её лень-цветок и мысленно восклицает: «Радостно было, что я не один и что есть на свете бесспорные вещи».

Рядом с Лувеном и останется рассказчик навсегда, усваивая его мировосприятие. И это будут отношения двух разных сознаний, двух разных культур. Но усвоение чужого мировосприятия пойдёт не как подражание, не как обретение тождественного отношения к жизни. С самого начала в их отношениях наблюдается определённая критичность со стороны рассказчика. Он видит, что в сознании Лувена есть суеверия, которые связаны со страхом, с боязнью чего-либо непонятного; Лувен соблюдает бессмысленные, сточки зрения рассказчика, обряды и запреты, верит в бессмертного оленя, не сбрасывающего рога. В рассказчике же живёт, по его выражению, «химик», который в крупинке видит целое, способен узнавать законы и создавать их. Поэтому, наблюдая за Лувеном, он потом, обретя своё дело, мечтает: «Сделаю так, чтобы они, оставаясь внутренне независимым от соблазнов цивилизации, сами бы становились, как европейцы, капитанами и могли постоять за своё».

Приобщаясь к миропониманию Лувена, рассказчик не перестаёт ощущать в себе двух человек: охотника, который готов схватить Хуа-Лу за копытца, и «другого» человека, который понимает, что сохранить прекрасное мгновенье можно, если не прикасаться к нему руками. Этой раздвоенности нет в Лувене, который тоже наблюдает за героем: «Ему важно было через моё внимание к этому понять меня самого». Лувен понимает героя, который в это время мучается, страдает от разлуки с женщиной, «как расстрелянный»; герою не нужно распахивать свою душу, Лувен его понимает и так; у Лувена есть понимание-созерцание, но нет понимания-участия, а именно оно нужно герою: «…я и камню не могу не сочувствовать, если только вижу своими глазами, что он плачет, как человек!.. Но вот как же мне нужно было человека, что я эту скалу, как друга, понял».

Через такое понимание рассказчик приобретает то же самое родство со всем живущим и существующим на свете, но в этом родстве со всеми есть что-то, качественно отличающее его от Лувена.

Это иное качество –со-переживание, которое ведёт к творчеству: рассказчик, живя рядом с Лувеном, проникает в душу Лувена и творит его, Лувена, жизнь – история Лувена не рассказана им самим, а её понял, почувствовал и сотворил рассказчик. Он понял, как Лувен из « губящего жизнь диким звероловством» превратился в «глубокого и «тихого» искателя корня жизни. В этом кроется один важный для понимания содержания повести момент: и Лувен, и рассказчик каждый в своё время отказались от разрушения и насилия. Значит, разрушение и насилие связано не с каким-либо определённым взглядом на жизнь – восточным или западным – оно связано с человеком вообще, с человеческой природой. Пришвин говорит тем самым, что для развития человечества нужно отказаться от разрушения и насилия.

Но жизнь Лувена после отказа от «дикого звероловства» тоже не идеал. Лувен, как и рассказчик, отказался от насилия, обрёл родственное внимание ко всему сущему, но и остановился на этом .В нём нет движения, а без движения нет и развития. И в повести возникает образ оленя, не сбрасывающего панты. Для Лувена это « бессмертный олень», загадка, внушающая страх. Рассказчик оказывается способным разгадать её: он убивает оленя и видит, что у него нет органов, способных «длить жизнь дальше».

Третьим сюжетным узлом является то дело, которое находит для себя герой-рассказчик. Он организует и строит с помощью китайцев и манчжуров олений питомник, чтобы добывать панты, являющиеся лекарством. Это дело противостоит тому, что видел Пришвин, путешествуя по Советской России 30-х годов, и одновременно противоположно «собирательству» Лувена. Главное в нём – связь с природой, возвращение к тому, чем занимались «на заре человеческой культуры» люди, но «с накопленным за это время безмерным знанием».

Можно предположить, что происходит определённое взаимодействие двух сознаний, двух культур. В этом взаимодействии учитывается опыт и знания прошлого, есть устремлённость в будущее.

В результате этого герой обретает дело, семью, есть дети – он «длит жизнь дальше», но ближе к финалу происходит нарастание чувств грусти, печали, тоски, даже боли. Герой одинок и страдает от этого, и по-прежнему его лучший и единственный друг – скала, которую он называет «камень-сердце».

Чтобы понять финал, нужно вернуться к началу повести, посмотреть на то, что происходит с природой, и на организацию времени.

Описания природы составляют значимую часть текста повести. Анализируя их, можно заметить, то главным в них становится цветовой эпитет. В них почти нет детализации, нет оттенков и полутонов – господствуют яркие, контрастные цвета.

В первых описаниях (1 и 2 главы) цвета насыщенные, яркие, сочные: жёлтый, оранжевый, зелёный, чёрный, голубой. К ним добавляется сравнение: цветы как бабочки и бабочки как цветы. Всё вместе создаёт яркую, пёструю, праздничную картину, свойственную детски-чистому восприятию мира, что соотносится с состоянием героя, как бы заново начинающего жить. Но он пока не чувствует своей связи со всем этим: «среди всех этих цветов и кипучей жизни долины только я один, как мне казалось, не мог прямо смотреть на солнце и рассказывать просто, как они». Эта отдельность кажущаяся, она преодолевается, когда герой забывает всё, что выучил из книг, в которых всё было отдельно.

В следующих описаниях этой же долины реки Зусу-хэ даётся указание на ритм жизни природы: осень (9 глава), зима (11 глава), весна (12 глава). Пришвин показывает, что жизнь природы идёт по своим законам, длится в своём времени, но она соотносима с жизнью человека.

Уже в осеннем описании появляется тревожность: красный, ярко-красный цвет сменяется кроваво-красным, потом появится сравнение «как пятна крови».

Так снова появляется тема гибели, которая в зимнем и весеннем описаниях становится ещё ощутимее: соки, пробудившись, замерзают ночью и разрывают дерево; многочисленные истории гибели оленей. Господствующим становится белый цвет, который в восточном мировосприятии является цветом гибели, смерти, утраты. Этот цвет преобладает даже в весенних и летних описаниях, идущих после 12 главы, да и количество описаний уменьшается. Можно заметить, что и в описаниях природы нарастает то же самое чувство грусти, печали, тоски. Вернее, описания природы помогают воспринять читателю это чувство, выраженное словами героя: «Так отчего же, если кругом так прекрасно, является эта как будто смертельная боль?». Очевидно, боль появляется оттого, что герой понимает: жизнь трагична сама по себе, это закон её развития. Это именно и вызывает боль у героя, который отказался от принципов насилия и разрушения, несущих гибель, но увидел их в природе. Он думал, что способен понимать и создавать законы, а здесь он не властен. Не в его силах изменить это, не в его силах это прекратить. Точно так он не смог переделать Лувена и других китайцев: не стали они «капитанами», участвуя в создании питомника. Таким образом, герой понимает, что у мира природы и человека единая судьба, что эта судьба трагична, так как связана с гибелью, утратами, страданиями, не связанными причиной с человеком; от этого и возникает чувство «смертельной боли».

Организация времени тоже подчёркивает основные этапы пути, по которому идёт герой и должно идти человечество.

В самом начале повести указывается космическое, «вечное» время: «третичная эпоха», «оледенение» указывают на него. Это время, в котором человеческая жизнь, человеческий поступок ничтожны, малы, незаметны. Но космическому времени противопоставлено конкретно-историческое время – 1904 год, когда от грохота человеческих пушек тигры бежали далеко на север, в якутскую тайгу. Оледенение не смогло этого сделать, а человек сделал. Оледенение – знак, указывающий на определённый драматизм, которым сопровождается развитие, но который углубляется вмешательством человека, его попытками что-то переделить переделать. Таким образом, можно предположить, задаются две точки отсчёта, с которыми должны согласовываться действия человека.

Затем время словно останавливается, замирает. Это ясно видно в эпизоде встречи героя с женщиной. «Мы были, слушали, ходили, смеялись, Лувен рассказывал» - все глаголы в этом эпизоде несовершенного вида, что указывает на многократность действий, на их длительность во времени. Но в конце главы раздаётся второй гудок парохода, с которым приехала женщина, и она уходит. Создаётся впечатление, что это был всего один день. Этот эпизод перекликается с другим, когда Лувен и герой наблюдают за светляками: «…старался проследить начало и конец пути какого-нибудь светляка. Срок света каждому из них назначен был очень короткий. То же ли насекомое, отдохнув, продолжало свой путь, или же путь одного кончался и продолжался другим…».

Гибель светляков ассоциируется у героя со смертью людей, которых он знал, которые умерли на его глазах. Он – их продолжатель. По сравнению с вечным, космическим временем, символом которого является океан, человеческая жизнь – вспышка, мгновенье. Но оно оказывается наполнено радостью, тоской, раздумьями, поступками, вечным поиском (этот момент связан с большим эпизодом, в котором Лувен ведёт героя к корню жизни). Для человека это всё его жизнь, значима для него сама по себе. Но тогда так же значима и жизнь светляка, цветка, оленя. Когда происходит это понимание значимости всего живущего, тогда совершается обретение родственной связи со всеми: «Мало-помалу выученное в книгах о жизни природы, что всё отдельно… не своё, как бы расплавилось, и всё мне стало как своё, и всё на свете стало как люди: камни, водоросли, прибои, бакланы…».

После этого время начинает двигаться, и его движение циклично: лето-осень-зима-весна-лето. Сколько лет проходит в таком движении, неизвестно. Очевидно, у каждого человека свой срок, чтобы обрести родственную связь со всеми, почувствовать жизнь природы и включиться в неё. Рассказчик, обретя родственное внимание ко всему живому, находит и своё место в этом мире, но свой корень жизни он ещё не выкопал, не взял. Значит, поиск не окончен.

Приобщение к природе, подчинение себя её движению помогает рассказчику обрести гармонию, найти своё дело, но если жить только её законами, как Лувен, то придётся остановиться, ничего не меняя. С этим согласно сознание Лувена, который и после смерти остаётся так же значим, как и при жизни: раньше он, живой, решал споры и помогал китайцам, теперь они выстроили ему кумирню и приходят к ней за той же поддержкой.

Но с этой неизменностью не может согласиться герой-рассказчик, и снова меняется точка отсчёта: «…прошло десять лет…год.. и ещё год». Время снова стало конкретно-историческим, потому что именно в нём реализуется человеческая жизнь: герой встретил женщину, вместе с ней выкопал Женьшень, у него «милые дети», у него есть дело. Он считает себя счастливым, но детали говорят об обратном: женщина эта не та, любимое дело не спасает от острой боли и тоски, которые приходят каждую весну, сожаление («Охотник, охотник, зачем ты тогда не схватил её за копытца!») осталось.

Подводя некоторые итоги, нужно вспомнить дневниковую запись 1930 года: «Не согласен, что современная жизнь есть прекрасное, потому что «прекрасной» жизнью понимаю момент творческого воссоздания настоящего из прошлого и будущего…мы не спокойны в отношении прошлого, мы отрицаем его ещё только, поэтому у нас только будущее без прошлого и настоящего; жить будущим, не имея ничего в настоящем, чрезвычайно мучительно, это очень односторонняя и вовсе уж не прекрасная жизнь»

Что у героя-рассказчика в настоящем, мы увидели. В прошлом – разрушение и насилие, от которых он отказался, но которые тем не менее были в недалёком прошлом, есть в настоящем и очевидны в будущем: он приходит в девственную природу, а в финале она окружена металлической сеткой; он строит питомник, чтобы добывать панты, спиливает их у Серого Глаза, и гибнут два прекрасных живых существа, а трепетная Хуа-Лу превращается в домашнюю самку.

Он не хотел разрушения, но чтобы двигаться вперед, не просто «длить жизнь»; а творить её, реализуя себя в деле, надо неизбежно что-то разрушать.

В будущем у героя – вечное недовольство собой, вечный поиск и обновление, которые по-прежнему будут связаны с разрушением.

У Пришвина нет ясного ответа на вопрос: не творить разрушение и остановиться, окостенеть, как рога у бессмертного оленя, или двигаться, изменять, неизбежно разрушая прежнее. Может быть, дело в степени разрушения и в той боли, которую испытывает или не испытывает человек при этом?

Ясно одно: М. М. Пришвин – очень непростой и неоднозначный писатель, главными моментами в творчестве которого стали глубина трагизма жизни и бесконечный поиск человеком способов творчества «новой, лучшей жизни людей на земле».