I вв. До н. Э. Греческая — хотя бы и

романизованная — мифология была для

римских трагиков только арсена-

УПАДОК РИМСКОЙ ТРАГЕДИИ ПОСЛЕ АКЦИЯ

23—В. Головня

354 Глава xvj

лом, из которого они брали тот или

иной художественный образ. Вот почему,

надо думать, некоторые образы

римской трагедии оказывались несколько

холодными и риторичными. К тому

же в ряде случаев в полной мере понять

и оценить их могли только люди,

хорошо знакомые с греческой литературой

и разного рода мифологическими

тонкостями. Возможно и то, что часть

наиболее известных сюжетов из-за постоянных

повторений просто приелась

зрителям. Происходило то же самое,

что и в Греции IV в. до н. э. Оживления

трагедии можно было бы ожидать

от претексты, бравшей сюжеты из событий

римской истории. Но, как показывают

биографии римских трагиков, они

лишь немного занимались претекстой,

и последняя попадала на подмостки

театра почти исключительно как патриотическая

пьеса во время триумфальных

или погребальных игр. Очевидно,

римские драматурги испытывали сильное

влияние литературной и театраль-

Комедия тогата была комедией народной

как по именам, так и по характеру

действующих лиц или по месту

действия. Но тогата не вполне еще освободилась

от влияния новой греческой

комедии и от паллиаты. В дальнейшем

своем развитии римская комедия должна

была стать национальной в узком

смысле этого слова. В начале I в. до

н. э. появилась такая народная коме-

дия-ателлаыа, получившая литературную

обработку. Два видных драматурга

того времени — Помпоний и Новий —

создали много пьес, от которых дошло

больше ста заглавий, но от самих

ателлан сохранились лишь небольшие

отрывки, вроде тех, что дошли от коме-

я ной традиции, заставлявшее их обращаться

к трагедии с мифологическим

•I сюжетом, где были проторенные пути.

С другой стороны, в силу особенностей

у римского государственного строя и далеко

не такого независимого положения

драматурга в римском обществе.

- 'как в греческом, претекста в ряде

I случаев могла служить и для прямого

э восхваления тех или иных патрицианских

фамилий. Вот почему трагедия

э и раньше не пользовалась особенным

, успехом у широких кругов зрителей,

а со смертью Акция совсем пришла

> в упадок.

В III и II вв. драматурги с большим

успехом могли использовать, а зрители

[ с большим интересом воспринимать

в театре наследство новой греческой

[ комедии, вращавшейся в сфере семейно-

бытовых отношений, более понятных

широким массам римского народа. Позже,

как было уже указано, большим

успехом в театре пользовалась комедия

гогата.

дии тоги. У Помпония и Новия встречаются

те же четыре маски, что и в импровизированной

ателлане: Макк, Бук-

кон, Папп и Доссен. В одной ателлане

Помпония Макк просит свидания у девушки.

Однако он оказывается одураченным:

обнимая явившуюся на свидание

девушку, он убеждается, что это

переодетый мужчина. В другой ателлане,

у Новия, Макк изображается

изгнанником. По обычаю римлян, которые

прощались при изгнании с порогом

своего дома, он также взывает к притолоке

и к порогу. Они, впрочем, оставили

у него лишь печальное воспоминание:

о первую он постоянно разбивал

себе голову, а на втором обломал все

ЛИТЕРАТУРНАЯ АТЕЛЛАНА

Комедия тоги. Трагедия ко времени Гракхов. Литературная ателлана и мим 355

пальцы на ногах. У Помпония и Но-

вия выводился также Папп, провалившийся

на выборах. Но Паппу не везет

не только в общественных делах: оказывается,

ему изменяет и его собственная

жена.

В одной из ателлан Помпония Дос-

сен показан школьным учителем, который

не столько учит, сколько сечет

учеников розгами.

Помпоний и Новий к прежним персонажам

ателланы добавили типы римских

ремесленников и представителей

других профессий — валяльщиков сукон,

хлебников, рыбаков, дровосеков,

врачей, гадателей, арфисток. Все это

уже принадлежало к области сюжетов

комедии тоги, но сюжеты ателланы

дополнялись новыми, часто пародийными

материалами. Наконец, в ател-

ланах выступали и разные чудовища,

созданные народной фантазией. Они

изображались на сцене в странных

масках и служили пугалом для детей.

К таким- чудовищам относились, например,

Мандук, Ламия и Мания. Мандук

был чудовищем с огромными челюстями,

страшным ртом и длинными

зубами. Маску устраивали так, что

Мандук, к великому ужасу детей, мог

скрежетать зубами. Лами* имела вид

страшной старухи, пожиравшей детей.

Случалось, что из ее желудка вытаскивали

на сцене живых детей. Страшными

старухами с бородой были и Мании,

которыми кормилицы обычно пугали

детей. Новий написал одну ателлану,

в которой это чудовище,— как можно

понять из отрывка,— приготовляет в

ступке, неизвестно для какой цели,

лекарство.

Оба представителя литературной

ателланы — Помпоний и Новий —

пользовались в Риме большой известностью.

Хотя при Юлии Цезаре ателланы

постепенно вытеснялись мимом,

получившим также литературную обработку,

однако они продолжали существовать

на римской сцене еще и в императорскую

эпоху.

ЛИТЕРАТУРНЫЙ МИМ

Приблизительно за пятьдесят лет до

нашей эры литературная ателлана была

вытеснена мимом, содержание которого

определялось соответствующим текстом.

Мимами в Риме, как и в Греции,

назывались небольшие сценки из обыденной

жизни, разыгрывавшиеся без

масок. Такие сценки существовали в

Риме, по-видимому, уже с давних пор

и попали к римлянам от греческого населения

южной Италии (так, уже от

конца III в. до н. э. дошло свидетельство

об одном миме \ который плясал

в театре под звуки флейты во время

игр Аполлона). Мимы отличались грубостью

и даже разнузданностью, но в

то же время меткостью соленого народного

юмора. Как и ателлана, мим

открывал большой простор для импровизации,

но не впадал в карикатуру,

как это было с долитературной ате-

лланой.

Ко времени Суллы мим получил на

римской сцене права гражданства в качестве

дивертисмента. Среди актеров-

мимов были и женщины. Сюжеты мимов

заимствовались, как и в ателланах или

в комедиях тоги, из жизни низших

классов. Это были сценки из быта ремесленников,

из жизни публичных жеы-