Глава девятая

Не помню, чтобы в 1913 году в воздухе витало предчувствие войны. Морские офицеры время от времени покачивали головой и бормотали «Der Fag», но мы слышали это уже годами и не обращали на их брюзжание никакого внимания. Намеки на грядущую войну служили хорошей закваской для шпионских историй – и только. Ничего общего с реальностью. Ни одна нация не могла настолько обезуметь, чтобы вступить в военный конфликт, разве что на северо‑западной границе или еще где‑нибудь в очень отдаленной точке на карте.

В то же время, в 1913 и в начале 1914 года, повсюду расплодились курсы обучения медицинских сестер и «скорой помощи». Все девушки поголовно занимались на этих курсах, учились бинтовать руки, ноги и даже голову, что было значительно труднее. Мы сдали экзамены и получили маленькие карточки, удостоверяющие наши достижения. Женский энтузиазм на этом поприще достиг таких пределов, что если с каким‑нибудь мужчиной происходил несчастный случай, его охватывал панический страх оказаться в руках заботливых дам.

– Не приближайтесь ко мне! Не нужно «скорой помощи»! – раздавались мольбы. – Не трогайте меня, девушки, не трогайте!

Среди экзаменаторов был один на редкость отталкивающего вида старый джентльмен. С дьявольской усмешкой он расставлял для нас ловушки.

– Вот ваш пациент, – говорил он, указывая на бой‑скаута, распростертого на земле. – Перелом руки, трещина в лодыжке, быстро займитесь им.

В страстном порыве помочь бедолаге мы с подругой склонились над юношей, чтобы наложить бинты. В искусстве перевязок, сначала вдоль поднятой ноги, а потом красивыми восьмерками поверх, мы преуспели, любо‑дорого посмотреть, как выучились. Однако нас тут же поставили на место, речь шла вовсе не о красоте (нам не пришлось продемонстрировать свою отличную сноровку): толстая повязка уже была наложена на рану.

– Срочное оказание помощи, – сказал пожилой джентльмен. – Наложите повязку поверх; и помните, ни в коем случае нельзя сдвинуть с места первую повязку.

Мы наложили бинты как было сказано: это было гораздо труднее, и восьмерки не получались такими совершенными по форме.

– Нельзя ли поскорее, – сказал экзаменатор, – попробуйте восьмерками – вы должны в конце концов прийти к этому способу. Самое главное – уметь накладывать бинты в любых обстоятельствах, – в книге этого не вычитаешь. А теперь – в госпиталь, кровать прямо за дверью.

Мы подняли нашего пациента, укрепив лубки, и осторожно понесли его к кровати.

И застыли в полном оцепенении. Ни одной из нас и в голову не пришло, что нужно расстелить постель, прежде чем класть на нее пострадавшего.

– Ха‑ха‑ха! Вы не обо всем подумали, не правда ли, юные леди? Ха‑ха‑ха, всегда проверьте, готова ли постель, прежде чем нести больного.

Должна сказать, что старый джентльмен, несмотря на все унижения, которым мы подверглись, научил нас большему, чем вмещали шесть лекций.

Кроме учебников, у нас была еще и практика. Два раза в неделю разрешалось посещать местную больницу. Мы, конечно, робели, потому что сестры, всегда в состоянии полной запарки, загруженные работой сверх всяких возможностей, относились к нам с некоторым презрением. Мое первое задание заключалось в том, чтобы снять с пальца больного повязку, отмочив ее прежде в теплой ванночке с борной кислотой. Это было легко. Потом предстояло промывание уха, но это мне тут же запретили. Сестра спешила и не разрешила мне трогать шприц.

– Спринцевание уха требует очень серьезных навыков, – сказала она. – Неопытных людей даже подпускать нельзя к этой процедуре. Запомните хорошенько. Никогда не думайте, что вы в состоянии оказать помощь без прочных навыков. Вы можете принести большой вред.

После этого меня попросили снять повязку у малышки, которая опрокинула себе на ногу чайник с кипятком. Тут‑то мне захотелось навсегда забыть о своих курсах.

Насколько я знала, нужно было с крайней осторожностью отмочить наложенные бинты в теплой ванночке и затем потихоньку снимать их; каждый раз, когда я дотрагивалась до повязки, ребенок чувствовал невыносимую боль. Бедная малышка, ей было всего три года. Она все время стонала: это было страшно. В отчаянии я испугалась, что не выдержу. Единственным, что спасло меня, был сардонический взгляд сестры, устремленный на меня. «Эти молодые зазнайки, юные глупышки, – говорили ее глаза, – думают, что могут вот так, запросто прийти и делать все что положено, а на самом деле не умеют даже самого элементарного». И немедленно я решила, что сделаю все как надо. В конце концов, нужно было лишь хорошенько отмочить повязку. И я не только должна была добиться этого, но должна была сама ощущать ту же боль, что и ребенок. Я продолжала свое дело, по‑прежнему чуть ли не в обмороке, сжав зубы, но добиваясь результата и действуя так нежно и осторожно, как только могла. Повязка почти уже отлипла, когда сестра вдруг сказала мне:

– Неплохо получилось. Сначала немного сердце ёкает, не правда ли? Со мной так тоже было.

Другая часть образования состояла в том, чтобы проработать день с патронажной сестрой. Тоже два раза в неделю. Мы обходили домишки с наглухо закрытыми окнами, из которых несло мылом и еще чем‑то ужасным – заставить обитателей открыть окно было практически невозможно. Работа оказалась довольно однообразной. Все жалобы, как правило, сводились к одному и тому же – «больным ногам». Честно говоря, я была несколько озадачена. Районная сестра объяснила мне:

– Чаще всего это следствие заражения крови, иногда в результате венерических заболеваний, – конечно, может быть и гангрена, но в основном дело в плохой крови.

Так называли свою болезнь сами люди – некий народный диагноз, и я поняла это многие годы спустя, когда моя служанка сказала мне:

– Моя мама опять заболела.

– О, а что с ней?

– Ноги, как обычно, у нее всегда были больные ноги.

Однажды во время обхода мы обнаружили, что одна из наших больных умерла. Вместе с сестрой мы обрядили покойницу. Опять новый опыт. Не такой душераздирающий, как с обварившимся ребенком, но вполне, скажем, необычный, если не сталкивался со смертью раньше.

Когда в далекой Сербии убили эрцгерцога, событие это показалось всем таким далеким, совершенно не касавшимся нас. В конце концов, на Балканах люди постоянно убивали друг друга. То, что на этот раз убийство эрцгерцога может хоть в какой‑то степени коснуться Англии, казалось совершенно невероятным – не только я, все кругом думали точно так же. И вдруг после этого убийства штормовые тучи начали застилать горизонт. Поползли немыслимые слухи, было произнесено слово – ВОЙНА! Конечно же очередная газетная стряпня. Ни один цивилизованный народ не мог вступить в войну. Уже давным‑давно не было никаких войн; не может быть – с войнами покончено навсегда.

Нет, чистая правда, абсолютно никто, кроме нескольких старых министров и самых секретных служб, близких к Министерству иностранных дел, не мог представить себе, что может разразиться война. Пустые слухи. Всего лишь провокационные речи политиков: угроза‑де вполне серьезна.

Но этот день пришел: страшное случилось. Англия вступила в войну.