1953 Года» и снова звездочка… и цена... – заговорил Пророк уже немного

громче, – вполне правильная – 20 коп… Этот номер – подлинный! – заключил

капитан ФСБ РФ. – Ну и дальше… Это всем уже знакомо… – снова заплясала

на экране маленькая, лазерная искорка, – «ПОДЛЫЕ ШПИОНЫ

И УБИЙЦЫ ПОД МАСКОЙ ПРОФЕССОРОВ – ВРАЧЕЙ». «Заявление

для прессы от МГБ СССР… На днях в Москве органами государственной

безопасности была арестована группа из девяти врачей-вредителей

(профессор Вовси, Виноградов, Фельдман, Этингер, Гринштейн и др.). В

настоящее время следственными органами установлено, что участники

террористической группы, используя свое положение врачей и злоупотребляя

доверием больных, злодейски подрывали здоровье последних…

Жертвами этой банды человекообразных зверей пали товарищи Жданов

и Щербаков. Преступники признались, что они, воспользовавшись болезнью

товарища Жданова, умышленно скрыли имеющийся у него инфаркт

миокарда, назначили противопоказанный этому тяжелому заболеванию

режим и тем самым умертвили товарища Жданова... Презренных наймитов,

продавшихся за доллары и стерлинги, советский народ раздавит, как

омерзительную гадину». А на второй станице, вот тут, – снова побежала

искорка по старому, газетному листу на полотне экрана, – «ПОДВИГ

РУССКОЙ ПАТРИОТКИ»… «Простой советский врач, горячо и искренне

любящий нашу Советскую Родину, до конца верный своему врачебному

и человеческому долгу, простая советская женщина и русская патриотка

Лидия Тимашук»… Ну и так далее… Ниже следует всякая мура про эту

Лидию и ее мнимый подвиг… «ПОЧТА ЛИДИИ ТИМАШУК» – письма

со стишками самопальными...

Позор вам, мерзкие подонки,

За ваши черные дела!

А славной русской патриотке

На веки вечные хвала!

Кто такое и писал? Простой ли народ, или ребята эМГэБэ?.. Но газета

эта подлинная!.. А вот номер «ПРАВДЫ» за восьмое марта пятьдесят

третьего года. Полюбуйтесь сами! И оформление – такое же! Все на месте!

Все правильно! А вы кричите мне: «Фальшивка!» – осмелел Михаил

Юсуфович. – А почему? А потому, что история, которой принадлежит

этот номер газеты – уже НЕ НАША ИСТОРИЯ! Это – другая история!

Поймите же это, господа и дамы!.. Да прочитайте, прочитайте заголовки!

Я сам вначале не поверил, а потом… Вот тут, – запрыгала красная искорка,

– «ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ». Заявление для прессы от МГБ

СССР… «На днях в Москве органами государственной безопасности

была арестована группа из восьми высокопоставленных и широко известных

лиц, работавших в аппарате ЦК КПСС и являвшихся членами Советского

правительства и высокопоставленными лицами (Берия, Маленков,

Каганович, Микоян, Молотов, Хрущев, а также Жуков и Шепилов).

В настоящее время следственными органами МГБ было установлено, что

участники террористической группы, используя свое высокое служебное

положение и злоупотребляя… ну и так далее... Ну, а дальше – цитирую:

«В ходе проведенных следственных мероприятий работниками МГБ была

выявлена связь между группой ранее арестованных врачей-вредителей и

высокопоставленными изменниками, которые являлись непосредственными

организаторами их деятельности… Выполняя волю своих англо-американских

хозяев, обе группы представляли из себя фактически единый

конгломерат шпионов и изменников, убийц и провокаторов (блок Берия-

Вовси), который при осуществлении подрывной и вредительской работы

на территории СССР имел далеко идущие планы. Как свою ближайшую

цель, он задумывал осуществить злодейское убийство товарища Сталина

И.В., с последующим захватом власти и проведением мероприятий, направленных

на осуществление реставрации капитализма в СССР»… А

дальше… – «Лишить всех воинских званий и государственных наград…

В настоящее время все подлые изменники и предатели Советской Родины

дают признательные показания. Все они предстанут перед справедливым

советским судом»…

А потом уже знакомое нам: «Презренных наймитов, продавшихся за

доллары и стерлинги, советский народ раздавит, как омерзительную гадину

». Это статеечка «ДОРОГОЙ ИУДЫ»… «Как презренный Иуда продал

за тридцать сребренников своего учителя и друга Иисуса Христа на поругание

религиозным фанатикам и властолюбцам тех лет, фарисеям с саддукеями,

так и эти отвратительные звери… клубок гремучих змей… эти

изверги рода человеческого, потерявшие всяческий облик людей»… Короче,

обычный набор – «моральное разложение», «иуды», «грязные предатели

», «сифилитик-сластолюбец, извращенец и дегенерат Лаврентий

Берия», «мерзкая помесь свиньи и собаки», «английский шпион, работавший

в Баку и верный холуй другого подлеца и гада – Анастаса Микояна» и

прочие газетные ругательства тех лет… Или вот еще статейки – «Правда»

и «Известия», «Вечерняя Москва», «Неделя»… – замелькали на экране

заголовки газет, истекая злобой: «МАСКИ СОРВАНЫ» – «КУКЛОВОД

И КУКЛЫ» – «НЕЧИСТЬ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ И ЕЕ ПОКРОВИТЕЛИ»

– «ГРЯЗНЫЕ МАРИОНЕТКИ, ИЛИ СНОВА О ТАЙНЫХ УБИЙСТВАХ»

– «ТАЙНА ГИБЕЛИ ТОВАРИЩА ДИМИТРОВА РАСКРЫТА» – «ЧУЖИЕ!?

КТО ПРЯЧЕТСЯ ЗА БЕЛОЙ ШИРМОЙ!?..». «ЛАВРЕНТИЙ БЕРИЯ…

КТО ОН?» – вопрошала старинная «Правда» и сама же отвечала:

«Мастер плаща и кинжала, холуй Нью-Йоркского Уолл-Стрита и знаток

заплечных дел, профессиональный провокатор и мерзейший домашний

тиран, безжалостный паук и подленькая крыса»… И снова – «Гнусный извращенец

и прирожденный злодей, разложившийся вконец убийца – кровосос

без Родины, без чести и без совести… Такие, как Лаврентий Берия

и его подручные – есть только мразь и грязь под колесами истории…» –

такими словами завершалась огромная передовица «Известий» – жирный

заголовок которой – «СУРОВЫЙ ПРИГОВОР НАРОДА. СООБЩЕНИЕ

ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СЛЕДСТВЕННОЙ КОЛЛЕГИИ МГБ СССР» – за вто

рую неделю марта пятьдесят третьего года резал простыню экрана перед

огорошенными зрителями.

И еще... – добавил Михаил Сафронов, – как установила криминалистическая

экспертиза специалистов у нас на Станции – газеты подлинные!

Это не какая-то фальшивка! Экспертиза краски и шрифта, состава бумажных

волокон, а также данные радиоуглеродного анализа и рентгеновской

томографии не оставляют возможности сомневаться. Мы попали в неприятную

историю. В альтернативную историю, сказал бы я…

– Такое просто невозможно! Вы нас всех обманываете! – крикнул кто-

то голосисто из середки.

– Да! Доказательства?! Где доказательства?! Предоставьте нам еще

пару-тройку доказательств! – снова накатила волна. – Доказательств! Доказательств!..

– принялась скандировать часть усмиренных драчунов, поднявшись

на ноги со стиснутыми кулаками.

* * *

– Вы хотите еще доказательств? Извольте! – продолжал Сафронов. –

Посмотрите на две карикатуры… Вот одна. И вот вторая… Обратите внимание

на сходство двух рисунков. Вот карикатура в «Крокодиле» за январь

пятьдесят третьего года. А рядом – рисунок из того самого журнала, но

уже за март… Посмотрите сами и найдите разницу…

Слева был изображен довольно грузный тип с крючковатым носом,

с черными очечками на нем, с которого слетает маска «добряка-врача».

Пойманный за шиворот распахнутого белого халата огромной рукой, этот

тип ощерил злобно зубы. Скрюченные, вымазанных кровью пальцы. И

сыплющиеся из кармана золотые доллары. А позади красуется перевернутая

шляпа с нарисованным знаком американского доллара, надписью

«Американско- английская разведка. «Органами Государственной Безопасности

раскрыта террористическая группа врачей-вредителей, убийц,

агентов иностранных разведок». – Гласила надпись на рисунке.

– Это первая, январская карикатура, – пояснил Михаил Юсуфович.

– А вот…

И перед публикой предстала уже пара господ, висящих, как котята, когда

тех берут за шкирку. Две мускулистые руки держали двух господ. Уже

знакомого крючконосого врача-злодея и второго – грузного типа с пенсне,

чье портретное сходство с товарищем Берия не приметить мог только

слепой человек… Под рисунком красовалась надпись: «ПОЙМАЛИ ГАДОВ!

».

– «Поймали гадов!»... Оцените!.. – хмыкнул Михаил Юсуфович. – А

вот еще передовицы «Правды»: «ИЗ ЗАЛА СУДА»… – «На днях в Колонном

зале Дома Союзов в Москве начался открытый судебный процесс

над шпионами, изменниками и врагами трудового народа СССР – группой

Берия-Вовси». Вот говорит Руденко Роман Андреевич, главный прокурор

Союза ССР: «Не люди – звери, жалкие мартышки и человекообразные

свиньи, юля и изворачиваясь, проникли в ряды Коммунистической

партии Ленина-Сталина и сталинского Центрального Комитета… Безмерна

тяжесть совершенных ими злодеяний… Нет слов, чтобы описать

всю глубину падения этих господ»… А вот их конец, – сказал Сафронов

и прочел: «Газета «Правда»… Март месяц… «ПРИГОВОР НАРОДА»…

«Назначить казнь изменникам на Лобном месте Красной Площади в Москве…

Все трудящиеся Союза ССР с глубочайшим одобрением и ликованием

встретили решение суда, как единственно возможное и вполне

справедливое»… – Ну, вот и итог. Полюбуйтесь, на четвертой полосе того

же номера: «БЕЗОБРАЗНАЯ АНТИСОВЕТСКАЯ СТРЯПНЯ»… – «В последнее

время в определенных кругах ряда капиталистических стран распространяются

безответственные слухи о якобы имевших в СССР место

нападениях на лиц еврейской национальности со стороны малочисленных

групп фашиствующих хулиганов… В ходе гнусной антисоветской кампании,

а также наглой клеветы на лагерь мира и социализма, Советскому

правительству были заявлены так называемые «протесты», что само по

себе уже является грубейшим вмешательством во внутренние дела Союза

ССР и может расцениваться руководством нашей страны, как прямое объявление

войны… Особенно цинично эти заявления звучат сегодня, когда

борьба корейского народа против империалистических поджигателей войны

на Корейском полуострове вступила в свою решительную стадию, и

час воссоединения демократической Кореи уже так близок!».

На экран выплыл новый слайд с газетным листом. «АМЕРИКА ПРОВОДИТ

ТОТАЛЬНУЮ МОБИЛИЗАЦИЮ! ИМПЕРИАЛИСТЫ РАЗВЯЗЫВАЮТ

РУКИ! – орал аршинными буквами газетный заголовок, и еще,

и еще: «ВОЕННЫЕ ИГРИЩА ИМПЕРИАЛИСТОВ ФРГ!» – «ПРОВОКАЦИИ

НА ГЕРМАНСКОЙ ГРАНИЦЕ!» – «ЗАЩИТИМ ДЕЛО МИРА И

СОЦИАЛИЗМА!»…

С чувством глубокого удовлетворения все трудящиеся в едином порыве

горячо приветствовали интербригады из граждан СССР в помощь

народу Кореи… Собрания в армейских коллективах… «Запишите меня

добровольцем!» – кричат молодые бойцы. – «Мы должны спасти Корею

от американского фашизма!» – вот лозунг интербригадовцев марта пятьдесят

третьего…

– Итог вы уже знаете… – вздохнул Сафронов. – На третьей неделе марта

газета «Правда» сообщает: «В бессилии остановить процесс объединения

демократической Кореи, американский генерал Дуглас Макартур

отдал приказ применить атомное оружие... что правительство Советского

Союза расценивает, как акт агрессии против СССР и считает Союз ССР

отныне находящимся в состоянии войны с Соединенными Штатами Америки

»… Две страны применили атомные бомбы… – сказал он скорбно.

Вот и не осталось никого… Да, живет миллион человек. Сумели приспособиться

и выжить. Дикари… – тяжело выдавливал слова он, стараясь не

зарыдать. – Дикари… Еще недавно ваалам и астратам поклонялись. Да и

сейчас… Прости, Господи…

– А можно ли их, при наших знаниях, подвести на уровень культуры

века, скажем, двадцатого или хоть бы девятнадцатого? – спросила, поднявшись

с места, черноволосая девица в роговых очечках. – Мы можем

быть для них, как боги… А они, разумные люди, смогут все быстро наверстать?!

– Эх, если бы все было так просто… – повернул лицо с красными глазами

Михаил Юсуфович. – Поймите, милая девочка… – вдруг заговорил

он необыкновенно ласково. – Понимаете, ведь цивилизация – не есть механическая

сумма неких знаний и умений, данных кем-то серой массе…

Культура – это не подарок от героев и богов. Культура – это достижения

самих людей. Из их удач и неудач. И отбор удач в культурную копилку.

Вспомните, господа, «культура» – по-гречески есть «возделанная почва».

Возделанная! – Только теми, кто живет на ней и эту почву пашет! И в прямом,

и в переносном смысле… Что за толк, если мы покажем им репродукции

«Троицы» Рублева или «Джоконды» Леонардо? Это ведь не их!

Не они это сотворили… Ни любить, ни ценить, ни принять такое они не

способны… Ну, ладно, религию, искусство и закон мы насадить можем. А

вот физику им как прикажете рассказывать? Или химию? Математику или

элементарную механику господина Ньютона? Да у них для наук и понятий

в языке совсем нет… Как растолковать таким людям про атомы и протоны-

электроны, если они, благодаря рассказам предков, глубоко уверены

в реальном существовании великого Змея Ка, который в давний Судный

день гулял по небу в превеликом гневе, и все бежало и скрывалось от него

на Земле… Более того, дикари уверены, что этот Судный день будет снова,

но когда – не знают… Они не знают… Ну а мы-то знаем! Когда доберутся

до атомов и до их внутренних сил!.. Поймите, наконец, – вздохнул самозванный

Пророк, что – между ними и нами – пропасть малопроходимая.

Они, как дети. И слава тебе, Господи!.. Нету у них изысканий в науках…

А может, и лучше? Еще успеют, и к звездам полетят еще, если Змея своего

до поры на соседей не выпустят… А пока... Да, есть мои Ученики. Мои

двенадцать. Лечат, учат, насаждают… Но, ведь это – работа на века. А

если голод? Или – война? Или чума какая на планете? Тогда пропало все!

Пропал и монастырь наш, и все труды Сафронова-Пророка! Надо, чтобы

много было на планете таких «очагов». А один очаг-рассадник знаний –

это и смешно, и ненадежно. Не утянет он и маленькую часть одичавшей

планеты в будущий двадцать первый век. Сами обязаны люди лезть из

дикости и серой шкуры. Мир познавать и создавать разумные законы общей

жизни. Мы на нашей «Альфа-Бета-Икс» все смертны. Нас мало, да и

мы уже чужие планете Земля. Им самим – по пути развития, познания, а

может, и безумия, и даже гибели – идти. И в горку, и под горку. Все своими

ножками, ножками, ножками… И так – тысячи лет, до самого, может,

прости Боже, погубившего их предков термояда… А все-таки я им немного

завидую… – сказал Михаил Юсуфович, помолчав. – Им принадлежит

будущее. А мы – прошлое. Дурацкий паноптикум из узких специалистов-

умников на неведомой им земной орбите… Вот мы говорим про них –

«дикари»! – продолжал Сафронов и усмехнулся криво. – А кто из нас тут

не дикарь? Да заглохни завтра наши двигатели, или соверши мы высадку

на Землю, из нашего светла-тепла, мы, пожалуй, скоро вымрем там, внизу.

А они – живут. Охотятся на кабана. Капусту квасят. Детей рожают. Лазают

в развалины городов за железом, за бесполезными вещицами, коим приме

нения не знают. За нашими позорными бумажками!.. Вот, два автомобиля,

почти целых, тяжелых, из-под обвалившейся крыши бывшего автосалона

града Киева, мне с благодарностью доставили… Дети, чистые дети… Да,

их мир дик, силен и… молод! И я сам, немолодой уже мужик, стал с ними

бодрей! И даже моложе!.. Да, вожди у них… А у нас – чем были лучше?..

Да, еще недавно жены в племенах были общие, а теперь, слава Богу, на

такое – табу… А у нас, в двадцать первом столетии, черт те что приключалось…

Я и сам был – по молодым годам – ходок…

А какие они мастера! – улыбнулся Михаил Юсуфович. – Золотые

руки! Представьте, к примеру, обыкновеннейший колодец. Примитивное

сооружение, а вода черпается легко – «журавль» поставлен правильно, и

без знания со стороны «дикарей» геометрии и механики. А всего дел, что

длиннющая жердь, на одном конце которой проржавленные танковые траки

веревками привязаны, на другой – ведро на цепи. Кстати, цепь-то не

фабричная! Из кузни местной! Вот она – цивилизация! Верней, ее заря…

Или их традиционный деревянный сруб. Их исконный деревенский дом.

Благо лесом, без вмешательства людей, заросла теперь Европа. Сами видели

фото. Возможно, что на рост радиация вначале повлияла… Но ведь

в этом огромная мудрость Земли. Всего сто пятьдесят годов с момента

катастрофы – и планета затянула раны, нанесенные природе человеком.

Заросли распаханные поля. Обрушились плотины водохранилищ. Заросли

останки безумных городов. И там, где шумели толпы клерков и рабочих,

орали партийные митинги и гундели телестудии – теперь шумят деревья и

гуляют лоси и медведи. Земля – великий дворник! Бензин, мазут, авиационный

керосин и машинное масло, выпущенную из земного чрева нефть и

выбитый из недр уран – Земля переварила все! И убралась в своем огромном

доме, не только для человека уготованном. Земля-хозяйка снова все

поставила на место! И в этом – мудрость планеты Земля!

– А как там устроен дом? Расскажите… – робко сказала курносая, очкастая

брюнетка.

– Ах, да… – встрепенулся Сафронов. – Значит, дом пятистопный. Он

так называется… Первая стопа у них – жилая. Вторая – сени или коридор.

Три остальных – постройки разные хозяйственные. Вот они – самые

интересные… Крестьянский дом – это целая вселенная. В нем есть все.

Крыша дома – космос. Чердак – небеса. Горница, изба, или как ее назы

вают «дикари» – истопель – это как бы сама земля, то есть, маленький

кусочек мира, где живут люди – мир живых людей. А вот подклеть – царство

мертвых – царство Змея Ка. Подземное царство, то есть, ад. А небеса

– тоже змеевы. Там – Золотая Луна и звезды – глазенки змеенышевы… А

соединяет все тотемное животное. Корова или лошадь – древнейший друг

людей. Оттого над воротами или на коньке избы лошадиные и коровьи черепа

развешены. Вот, смотрите... – стал Сафронов щелкать клавиатурой, и

на белом листе экрана замелькали красочные слайды. – Вот для животных

– друзей и кормильцев людей – сени и двор… А вот поветь и сеновал…

Вот мир неживой природы – чулан, или несколько чуланов, и кладовки…

А уж про северную Русь… Лесом все поросло, да и живут люди еще

общинно. Первобытно-общинный строй в стадии раннего разложения и

перехода к феодализму… – простите за старую марксистскую скуку. Нас в

свое время натаскали, еще в академии… Выбивали двадцать лет, а оно сидит,

зараза… Все штампы… «Революционно»… «прогрессивно»… «реакция

»… – все прошлое Земли перебираем, вон, как мои друзья – майор

Джон Картер и старший лейтенант Ли Мань…

Дома называют хороминами. Я видел большие дома, где к жилой части

примыкают хозяйственные помещения с мастерскими, кладовыми, с

обширными хлевами... Встречается и двухэтажный дом. Не дом – контора

и фабрика! И гнездо большой, работящей семьи… В таком-то доме может

разместиться семья в пятнадцать-двадцать человек. В иных, более северных,

местах, дома делятся на летнюю, обычно просторную и неотапливаемую,

избу и небольшую зимовку с хорошей русской печью, где крестьянская

семья и коротает холодное время…

А еще в хозяйственный крестьянский двор могут входить отдельно

стоящие сараи, амбары, тот же колодец и ледник… Весь этот сложный

комплекс может быть под единой крышей. Тогда сравнение его со Вселенной

вполне оправдано. Все на своих местах. Во всем порядок, место,

лад… Крестьянский двор – место независимое и автономное. Вроде как

наша станция «Альфа-Бета-Икс», только древняя… – расплылся он в широкой

улыбке.

– Есть такая присказка – «Провались земля и небо, я на кочке полежу»…

Так это про крестьянское хозяйство. Подворье похоже на космическую

станцию в автономном плаваньи по космосу или на корабль, несущийся по

морю жизни… Деревянный, бревенчатый, смолистый край. И деревянные

постройки без единого гвоздя… Кстати, так было всегда на Руси. Деревянные

чудо прошлого – Кижи. Теперь их нет. Но память… Память убить не

способны у русского ни войны, ни года… Северные мастера – знаменитые

плотники, согласно старинным преданиям, не раз уходили и в другие земли,

неся туда свое ремесло… В Норвегию… И даже в Индию! Недаром

индийские храмы несли на себе черты русской, деревянной храмовой архитектуры.

Даже имя главного языческого бога у индусов было – Кришна!

По-русски это – «крыша»! Русский крестьянин, соседствуя с лесом, создал

целую деревянную цивилизацию. И это действительно здорово…

– Да ведь мы не хотим тут остаться. Нам бы и домой пора… – перебила

речь Сафронова очкастая девица.

– Да, пора… – встрепенулся Михаил Юсуфович. – Мы тут обсудили и

кое-что придумали…

– Так вы нам скажете о том? – напористо зазвучали голоса из зала. –

Говорите же! Поскорей!..

– Всему время и место, господа! Завтра, во второй день конференции,

я выступлю с докладом по физике и… со всеми нашими мыслишками,

которые я, и Джон, и Ли желаем донести до почтеннейшей публики. – Так

закончил он свою долгую лекцию-доклад, учтиво поклонился и быстрым

шагом сошел в зал.

ДОКЛАД ПО ФИЗИКЕ

– Прошу меня простить за скучную наукообразность… – так начал

Михаил Сафронов свой доклад второго дня на закрытой научно-практической

конференции для специалистов «ГЛОБАЛЬНАЯ КАТАСТРОФА

ЗЕМНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ И ЕЕ ВСЕМИРНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ

ДЛЯ БУДУЩЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА», – но я посмею освежить

в памяти тех, кто уже забыл, и объясню тем, кто не знает, некоторые элементарные

понятия из физики. Итак – ТЕОРИЯ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ,

– начал он важно, – теория, описывающая универсальные пространственно

– временные свойства физических процессов. В приближении, когда

тяготением можно пренебречь, пространство-время считается плоским, и

его свойства являются предметом частной, то есть, специальной теории

относительности, созданной Альбертом Эйнштейном в тысяча девятьсот

пятом году.

Наличие тяготения приводит к искривлению реального пространства-

времени, свойства которого изучаются в общей теории относительности

– то есть, теории тяготения, также созданной Альбертом Эйнштейном в

пятнадцатом-шестнадцатом годах… В основе теории относительности лежат

два постулата: принцип относительности и независимость скорости

света от движения системы отсчета. В частности, во всех инерциальных

системах отсчета скорость света постоянна и равна «с».

Основным понятием теории относительности является событие, происходящее

в данной точке пространства в данный момент времени. И поскольку

реальные события, – продолжал Сафронов, – имеют протяженность

в пространстве и во времени, то понятие события в теории относительности

– идеализация, пригодная вплоть до расстояния, примерно

– десять в минус восемнадцатой степени метра, и во времени – десять

в минус двадцать шестой степени секунды. Основные эффекты теории

относительности: существование предельной скорости передачи любых

взаимодействий, относительность одновременности, замедление течения

времени в быстродвижущемся теле, сокращение продольных – в направлении

движения – размеров тел и еще многое другое…

В настоящее время науке хорошо известны следующие ее эффекты:

ускорение хода часов в космосе из-за разности гравитационных потенциалов

на борту космического корабля и на поверхности Земли, или задержка

радиолокационных сигналов в Солнечной системе из-за гравитационного

искривления пространства. Известно смещение спектральных линий из-

за изменения интенсивности гравитационного поля, а также гравитационное

отклонение светового луча, доходящего до нашего глаза от далекой

звезды… Теория относительности многократно была подтверждена экспериментам

по измерению времени жизни нестабильных частиц, то есть,

изучению пучков частиц в ускорителях, и так далее... Я полагаю, – продолжал

Сафронов, – что еще в момент взлета наш корабль нечаянно угодил

в так называемую пространственно-временную воронку, вызванную

действием какого-то мощного ускорителя элементарных частиц… – Вы

ничего такого не припоминаете? – спросил Сафронов у внимательно притихших

слушателей.

– Да, было... Адроннный коллайдер называлась эта штука!.. – заголосили

сразу с мест. – Был учеными построен чудовищный «бублик» для

прогонки в его недрах нейтронов-электронов. Расположен был на французско-

швейцарской границе… Тогда они хотели получить в нем некую

антиматерию… И клялись при этом Богом, что все безопасно… – зазвучали

голоса из разных концов зала.

– И теперь наш единственный шанс угодить домой – это научиться

совершать прыжки во времени. А для этого нашей Станции придется двигаться

вокруг Земли, в противоположную ее вращению сторону, с чудовищной

скоростью! Больше скорости звука!.. Кстати, ведь еще Алиса из

Страны Чудес в сказке английского писателя Льюиса Кэрролла говаривала:

«Чтобы всегда оставаться на одном и том же месте, надо очень быстро

бежать». Надо быстро бежать! Ну что же, это выход. Но мы побежим так

быстро, чтобы не стоять во времени, а в нем переместиться.

Но, как этого достичь? И тут есть одно решение… Всем известно, –

продолжал Сафронов, – что на борту у нас есть ядерный реактор. Это

двигатель нашей Станции, простите меня за банальность…

Напомню, что, при сгорании нефти и газа энергия химических связей

превращается в тепло. Так происходило в прошлые дни двадцать первого

века на всех тепловых электростанциях. В ядерном реакторе то же самое

происходит с высвобождением энергии ядра тяжелых элементов – урана

и плутония. Но, как известно, в таком процессе могут участвовать только

ядра, имеющие определенную массу. Это – ядра изотопов. Кстати, слово

«изотоп» происходит от греческих слов – «исос», что означает равный, и

«топос», что означает «место».

В атомных ядрах содержится одинаковое число протонов и разное –

нейтронов, из-за чего ядра разных изотопов одного и того же элемента

имеют разную массу. У урана, например, пятнадцать изотопов, а самый

распространенный уран – это уран-двести тридцать восемь. А вот в ядерных

реакциях участвует только уран-двести тридцать пять. При делении

его ядер выделяется энергия – она и работает на ядерных энергетических

установках. Как известно, – продолжал Михаил Юсуфович, – реакция деления

урана протекает следующим образом. Ядро урана самопроизволь

но распадается на несколько осколков, среди них есть частицы высокой

энергии – нейтроны, а в среднем на каждые десять распадов приходится

двадцать пять нейтронов. Они попадают в ядра соседних атомов и разбивают

их, освобождая нейтроны и огромное количество тепла. Кстати,

при делении только одного грамма урана выделяется столько же тепла,

сколько при сгорании трех тонн каменного угля.

Управляемая реакция идет в атомном реакторе. В его главной части

– активной зоне – находятся тепловыделяющие элементы (ТВЭЛы). Это

трубки с изотопами урана или плутония и стержни из бора или кадмия.

Бор и кадмий поглощают нейтроны и тем самым снижают скорость реакции.

Захват нейтронов происходит очень быстро – примерно за стомиллионную

долю секунды. Но, если дать «прореагировать» всем нейтронам

одновременно, произойдет атомный взрыв. Поэтому активную зону

старого, традиционного ядерного реактора и выкладывают графитовыми

кирпичами, а потом омывают водой: оба эти вещества замедляют нейтроны.

А самим ходом реакции управляют, поднимая и опуская стержни-поглотители.

И по мере выгорания ядерного топлива тепловыделяющие элементы

(ТВЭЛы) извлекаются из реактора и заменяются на новые.

Выполняют эти операции, конечно же, исключительно с помощью роботов,

так как потоки нейтронов и другие излучения смертельно опасны.

Излишне напоминать, что все подобные манипуляции в наше время для

космических судов, еще cо старыми реакторами, выполнялись только на

Земле. И только на специальных предприятиях. Так что, осуществить подобное

самим астронавтам в космосе было невозможно. В нашем деле все

сложнее. Мы на Станции сами производим ТВЭЛвы. Но произведенного

нам не хватит на покрытие большей мощности. И взять их теперь неоткуда.

Если бы и было откуда, то нет возможности транспортировки для

установки на борт... На Станции есть группа ученых-физиков, они теперь

заняты одной работой… Впрочем, о ней речь еще впереди…

Далее, – продолжал лекцию Сафронов, – тепло, выделяемое в результате

ядерной реакции, нагревает омывающий реактор воду до нескольких

сот градусов, которая проходит под давлением и потому не закипает.

Вот она и работает – дает нам электричество. В зоне пониженного давления

она мгновенно превращается в пар и крутит турбины. Кстати, у нас

чистая, двухконтурная схема водопользования, при которой радиоактив

ная вода, прошедшая уже через реактор, кипятит воду во втором контуре,

откуда пар идет к турбинам… Кстати, у нас на космической Станции

в реакторе есть и другой уран. Это уран – двести тридцать восемь. Его

используют не для получения энергии, а для получения горючего. Этот

изотоп хорошо поглощает быстрые нейтроны и превращается в другой

элемент – в плутоний-двести тридцать девять. Наш реактор на быстрых

нейтронах довольно компактен, так как не нужны ни замедлители, ни

поглотители. Их роль выполняет непосредственно уран-двести тридцать

восемь. Называется такой реактор – реактор-размножитель, или «бриддер

». Это от английского слова «breed» – «размножать». И хотя реакторы

такого типа, как наш, являются самыми перспективными в области атомной

энергетики, но в силу объективных причин мы не можем повторять

процессы... Всему есть и начало, и конец… И нашей экспедиции давно

пора кончиться. Но только как? Где взять нам энергию?.. Кстати, и тут

есть выход!.. – сказал Сафронов и лукаво улыбнулся. Зал замер в ожидании

сенсации.

– Есть такая штука. Называется она – «токомак». И такая экспериментальная

установка у нас есть на борту. Как известно, во время химической

реакции изменяются электронные оболочки атомов. В результате ядерной

реакции иным становится строение атомного ядра – гораздо более прочного,

чем атом. Поэтому при распаде тяжелых ядер в реакции деления

или, наоборот, при слиянии легких – в реакции синтеза – образуются ядра

элементов средней массы, и выделяется огромное количество энергии.

Например, – заметил он, – при делении одного атома урана – реакции,

используемой для получения энергии на современных нам когда-то

атомных электростанциях – выделялось около одного мегаватта энергии

на каждый кулон (кулонами называют протоны и нейтроны, являющиеся

составными частями ядер атомов).

В ходе реакции дейтерия – тяжелого водорода, атом которого содержит

в ядре нейтрон… c протоном… и синтезируется изотоп гелий-три, излучается…

частица, и выделяется примерно пять мегаватт на один кулон.

То есть, в пять раз больше… – стал писать Сафронов формулы черным

маркером на белой доске. – Итак, посмотрите… В природе один атом

дейтерия приходится на семь тысяч атомов водорода, но дейтерия, содержащегося

в стакане воды, достаточно, чтобы произвести столько же

энергии, сколько можно получить при сгорании бочки бензина. И вообще,

в мировом океане, – увлеченно вещал Михаил Юсуфович, – четыре на десять

в тринадцатой степени тонн дейтерия. Его энергии хватило бы всем

жителям Земли на четыре тысячи лет. И еще больше энергии выделяется

в реакциях сверхтяжелого изотопа водорода – трития-Т, в ядре которого

два нейтрона, – договорил он и снова схватился за маркер, оставляя на

доске причудливые построения. Потом вытер мокрый лоб и продолжил,

– трития в природе нет, но в достаточных количествах его можно получить

в атомных реакторах, воздействуя потоком нейтронов на атомы лития.

Однако осуществить эту реакцию весьма непросто: она начинается

лишь в том случае, если ядра атомов сблизятся настолько, что возникнут

силы ядерного притяжения – так называемого сильного взаимодействия.

Это расстояние на пять порядков меньше размеров атома, и пока электроны

остаются на своих орбитах, они не позволяют ядрам сблизиться. Да

и сами ядра, до начала взаимодействия, расталкиваются кулоновскими

силами. Слава Богу, что на борту корабля «Альфа-Бета-Икс» достаточно

запасов детерий-тритиевой смеси, которую мы прогоним через магнитно-

термоядерный синтез. Сначала ионизируем ее, потом разогреем до

температур, сопоставимых с температурой в центре Солнца. Ионизация

вызовет переход смеси в четвертое агрегатное состояние вещества – плазму,

в которой все электроны сорваны со своих орбит, а ядра остаются «голыми

»… Через плазму пропустим электрический ток силой до двадцати

миллионов ампер, чтобы нагреть детерий-литиевую смесь до ста миллионов

градусов. Ясно, – продолжал Сафронов, – что столь высоких температур

не выдержат стенки никакого агрегата. И потому эту смесь нужно изолировать

в центре некой камеры. Удерживать плазму от соприкосновения

со стенками камеры магнитным полем предложил еще в тысяча девятьсот

сорок девятом году русский академик Андрей Сахаров. А немного позже

его поддержал американец Джон Спитцер.

В однородном магнитном поле заряженные частицы движутся по

окружностям, не разлетаясь. Но трудность заключается в том, как создать

однородное магнитное поле. Теоретически, оно возможно внутри

бесконечного соленоида – цилиндра, на стенки которого намотана проволока

с током. На практике же бесконечный соленоид неосуществим,

и приходится сворачивать его в так называемый тор. То есть, говоря по-

русски – в бублик. Концов у него нет, но и магнитное поле уже неоднородно:

оно сильнее у внутренней стенки и слабее у внешней. Вот почему

заряженные частицы начнут дрейфовать туда, где поле слабее, и вылетать

при этом через внешнюю стенку. Но чтобы этого не происходило, через

плазму можно пропустить постоянный ток, который создаст вихревое

магнитное поле: закручивая улетающие частицы, оно будет возвращать

их к внутренней стенке. Магнитное поле, перпендикулярное направлению

поля в соленоиде (так называемое полоидальное), можно получить

и при помощи дополнительных электромагнитных катушек. Оно также

возвращает частицы внутрь камеры. Сооружение с такой системой обмоток

именуется «токомак» – сокращенно от «тороидеальная камера и

магнитная катушка».

Кстати, на советском токомаке в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом

году удалось разогреть плазму до температуры в десять миллионов градусов,

а затем уже в девяносто седьмом году на токомаке «JET» в Великобритании

было наконец-то достигнуто совпадение вложенной и полученной

энергии! Но этого было недостаточно для самоподдерживания процесса

работы. До восьмидесяти процентов полученной энергии, к сожалению,

терялось… А чтобы реактор работал, нужно производить энергии примерно

в пять раз больше, чем тратится на нагревание плазмы и создание

магнитных полей.

В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году страны Европейского

союза вместе с СССР, США и Японией решили совместными усилиями

разработать и построить к две тысячи десятому году достаточно большой

токомак, способный производить энергию не только для поддержания термоядерного

синтеза в плазме, но и для получения полезной электрической

энергии. Этот реактор назвали «ИТЭР» – «международный термоядерный

экспериментальный реактор». К девяносто восьмому году все проектные

расчеты были закончены, но, к сожалению, США отказались далее участвовать

в проекте. И в конструкцию реактора пришлось вносить изменения,

чтобы уменьшить его стоимость.

Благодаря новейшим технологиям наши специалисты в самое ближайшее

время осуществят пуск на борту Станции токомака, мощности

которого будет достаточно для того, чтобы разогнать наш корабль выше

скорости света и тем самым осуществить временной и пространственный

скачок. Мы перенесемся в нужное нам время. По подсчетам наших специалистов

– это будет март тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Там, в

прошлом, наши люди исправят пару-тройку исторических событий, имевших

для истории Земли роковое значение. То есть, мы направим течение

мировой истории в русло, по которому она уже шла – к нашему времени.

И никакого там «эффекта бабочки»! Забудьте рассказ Рея Бредбери!.. Мы

исправим все в прошлом и потом перенесемся в тот год, когда мы отчалили

с Земли. Приземлимся на мысе Канаверал, штат Флорида, США. Потом

прибудем в Центр «НАСА» в Хьюстоне… И все! Ну, а дальше – по домам

– и баста! – И после его слов безумный гром аплодисментов в зале. На

глазах у многих были слезы радости.

– Браво русскому! – слышалось уже повсюду. – Браво русскому! Браво,

Россия! – стал скандировать, поднявшись на ноги, весь зал.

– Успокойтесь, господа! Ради Бога, успокойтесь! Рано радоваться!..

– замахал руками Михаил Юсуфович, но эти слова потонули в гуле горячечного

восторга. Крепкие мужчины из Охраны подхватили его и принялись

качать, подкидывая к потолку. И беснующаяся от радости толпа

окружала их…

– Успокойтесь, господа! Что вы делаете?!.. – закричал капитан ФСБ

РФ. – Мощность нашего реактора сильно ограничена… Топлива в реакторе

не так уж много. Хорошо, если его хватит на пару временных скачков…

не более… Поэтому дела земные надо делать очень быстро, точно и надежно.

Иначе мы не вернемся домой. Готовьтесь к трудностям… Мужайтесь…

Но его уже никто не слушал…

ВСТРЕЧА С ПАПОЙ

Февральский снег влажными хлопьями летел с неприветливых московских

небес и отчаянно шлепался в ветровое стекло тяжелого авто цвета

вороньего крыла. Машина бесшумно летела мимо колоссальных, витиевато-

пряничных домов по широкой, но почти безлюдной в этот поздний

час улице, названной когда-то в честь пролетарского писателя Максима

Горького. И желтый, мертвенный свет из огромных окон закрывающихся

в этот час кафе проникал бледными пятнами в темноватый, нет… совсем

уже темный кожаный салон.

Снег залеплял ветровое стекло, и проворные «дворники» бойко сгребали

его безжалостными и неугомонными щетками.

– Снег идет… Снег идет… – задумчиво проронил грузный пассажир,

развалившийся на мягких волосяных подушках заднего дивана, кутаясь в

наброшенный на колени плед в шотландскую пеструю клетку, пряча хищный,

птичий нос с узеньким серебряным пенсне в длинный ворс воротника.

– Снег… Снег… Снег… – повторил он и ткнул коротким пальцем в

спину водителя.

– Эй, ты, Иван! Включи печку! Холод собачий! Продрог я! – процедил

тучный человек.

– Так все включено, дорогой Лаврентий Павлович… Скоро, скоро,

подъезжаем… Не волнуйтесь, – стал оправдываться водитель, обернувшись

к высокопоставленной особе заместителя Предсовмина….

– Молчи, дурак! Лучше смотри за дорогой, а то, неровен час, угробишь

товарища Берия! – грубо оборвал солидный пассажир. Потом протянул

руку, нажав квадратную кнопку на подлокотнике дивана. Щелкнул

и отворился тайный ящичек, подсвеченный изнутри матовой лампочкой.

Пассажир достал из ящичка плоскую стеклянную бутылочку, отвинтил

тугую крышку, и ароматная жидкость полилась в серебряный стакан.

Крякнув, блаженно откинулся на подушки.

– Армянский коньячок от Анастаса Ивановича… Согревает… – разоткровенничался

он. – Помню, в Баку… Революция… Молодые мы

были… А какие песни пели… А какие ночи… А женщины… – стал

причмокивать Лаврентий. – Тебе, Иван, не понять… Нет, не понять…

Там горы, вино… Сухуми… Кавказ… О нем еще ваш Мишка Лермонтов

писал… Вот ты, балда и сволочь такая, читал ты Мишку Лермонтова,

или нет?! – снова ткнул пальцем в спину водителя Лаврентий

Павлович.

– А как же! – радостно откликнулся шофер. – Я, как и весь советский

народ, глубоко люблю и чту творчество величайшего русского поэта и

прозаика Михаила Юрьевича Лермонтова! – рапортовал он, снова повернувшись

в полоборота.

– За дорогой смотри, сукин сын! – грозно крикнул Лаврентий Берия,

– «карточку» поганую обороти! А не то врежемся!.. – но быстро отойдя

от приступа гнева, продолжал, как ни в чем не бывало, свой лисий, хитроватый

разговор. – И чего же ты читал, свинья рязанская, скотина и дубина

стоеросовая? Отвечай!

– Я… это… – замялся водитель, «Мцыри» там, «Маскарад» – опять

же… Да, еще это – «Герой нашего времени»…

– Хорошая книжечка? – лукаво спросил Берия.

– Которая… «эта»? – замялся шофер...

– «Которая»... сволочь!.. – резко оборвал его собеседник, – ну, «герой»

этот, вот кто! Про что она?

– Там, товарищ Берия, бездарнейший царский режим Александра

Палкина покоряет гордые кавказские народы. Осуществляет, так сказать,

политику захвата и агрессии. Ну, совсем как янки сегодня в Корее,

– затарахтел шофер, растянув в улыбке глупейшую, широкую рожу. –

Там еще офицерик один. Царский офицерик, ясен пень. Так все ему не

этак и не этак. Все не нравится. И вообще, и даже с бабами… Печорин

– вот фамилия его. Так он и есть этот самый «герой»… А в конце его

убили на дуэли… – подхихикнул он. – Была у дворян нелепейшая мода

– чуть чего, так сразу бить, без лишних слов, перчаткой в морду и стреляться.

Честь… – скривил в усмешке рот Иван. – Дурачки они были, эти

самые «благородные»! Не зря их народ в семнадцатом году попер! – загундел

он, как по-писанному. – Говорят, когда сам царь прочитал про

такого «героя», он долго ругался, плевался и даже приказал отправить

сочинителя в кандалах в далекую Сибирь. Но потом передумал. Слабак

он был, этот самый царь! Да и Печорин-то его не лучше. И класс его

был обреченный! Не видели они ровным счетом ничего, как учит нас

товарищ Ленин и пишет сам товарищ Сталин в «Кратком курсе истории

ВКП(б)»…

– Да, дурак тот офицерик был… – криво усмехнулся Лаврентий Павлович.

– У нас бы офицерика такого сразу в СМЕРШ потащили, к Льву Захаровичу

на свидание… Потащили бы его, Печорина-то этого? – спросил

лукаво Берия.

– Потащили бы, сукина сына! – охотно и с дурацкими смешочками откликнулся

Иван.

– А я еще другое слышал… – хитрил Берия, – критик Добролюбов,

толи критик Писарев, назвал этого «героя» вдруг «лишним человеком»…

Лишний… – произнес задумчиво Лаврентий. – Вот у нас таких теперь

нет. Все при деле у нас. Не для того мы революцию делали, Ваня, чтобы

«лишние» водились на Руси… Мы такого – раз-два… и в исправительно-

трудовой лагерь, на «великие стройки», на Куйбышевскую ГЭС или на

Волго-Донской канал живенько определим. Определим, и он у нас уже

не лишний. Да, царь… Дурак и скотина тот царь… Не умели царствовать

Романовы, вот и царство просрали… И кому просрали? Ты скажи, кому…

– снова взялся нетрезвый Лаврентий за водителя.

– Знамо кому… – откликнулся шофер. – Народу и большевикам-борцам

за счастье всего трудящегося человечества, за мир, демократию и

это… – замялся он немного, но продолжил, – за социальный прогресс!

Вот еще за что, товарищ дорогой, Лаврентий Павлович!

Берия усмехнулся и поправил на носу пенсне. Похоже, что ежевечерняя

игра сегодня доставляла ему удовольствие.

– Хорошо… – выдавил он из губастого рта. – А теперь, Иван-дурак,

отвечай, подлец ты этакий, кто сегодня герой нашего времени? Говори

поскорее, коза неподоенная!

– И это ясно… – бодро-весело откликнулся Иван, словно и не слыхал

потока брани. – Это весь наш советский народ, это русский народ – народ-

богатырь, спасший мир от «коричневой чумы», за здоровье которого

пил в Кремле товарищ Сталин! И сам товарищ Сталин – в первую очередь

– герой! Генералиссимус СССР, приведший весь народ к победе над гитлеровскими

ордами и японскими самураями, которые теперь долго будут

помнить наш урок! Это все члены Политбюро ЦК КПСС! И сам товарищ

Берия Лаврентий Павлович! И все руководители стран народной демократии.

Товарищ Ульбрихт, или там… товарищ Ракоши, к примеру… Уж

больно их много, героев-то этих. Хрен всех и упомнишь, дорогой Лаврентий

Павлович… – затараторил парень, – извините.

– Не извиняйся! – рявкнул Берия. – Никогда не извиняйся! Если Родина

прикажет быть героем – героем у нас становится любой! Любой балда!

Любая падла!.. И даже та, что в Мерхеули без порток и без рубахи бегала…

– заворчал он, как старая собака. Потом погрустнел, повесил голову.

Снова налил коньяка и поднес к губам. Влил. Взял с маленького блюдечка

нарезанный лимон и закинул ломтик в хищный рот. Прожевал и проглотил.

Машина хищной птицей летела по улице Горького, и липкий снег злобно

лупил в ветровое стекло. На светофоре машина вдруг встала.

– Почему стоим?! Чего ждем, свинья?

– Красный свет, товарищ Берия!

– Да… Вот ведь чертовня какая… – скрипнул Лаврентий Павлович зубами.

– А где мы… А, Газетный переулок, Центральный телеграф архитектора

Рерберга, – стал выглядывать из-за стекла…

На перекрестке стояла девушка в короткой котиковой шубке и в больших

очках. На кудрявой голове кокетливо сидел синенький беретик.

– Эй, Ваня… Видишь девушку? Ай, ай, ай! Хороша!.. Персик-виноград!..

Слушай, выйди, дорогой, поговори с девчонкой! А я тебе потом

премию… за хорошую работу. Не обижу тебя, право слово… – засипел

полупьяно и заерзал на подушках Лаврентий.

– Будет сделано… – козырнул шофер и через секунду бодро выскочил

из авто. Громко хлопнула тяжелая дверка.

Через минуту задняя дверца авто отворилась, и черноволосая девица

влезла в салон грозного, как смерть, ЗИС-110 и, расстегнув на ходу шубку,

уселась подле грузного товарища в пенсне.

– Знаешь, кто я? – начал он с улыбкой свое знакомство. – Я – Садко!

Богатый гость с Кавказа! Там дача у меня как раз… Слышала ли ты про

такие дивные места?

– Слышала… – сюсюкала девица вишневым ртом, обнажив белоснежные

зубы. Потом подняла наведенные густо глаза, похлопала ресницами.

Берия взглянул на пассажирку…

– Как тебя зовут, красавица? – спросил, слегка ошалев. – Меня –

Лаврентий Павлович… Но для тебя просто – Лаврентий… Или Лаврик,

как звали меня когда-то в нашем селе Мерхеули, что под Сухуми, в Грузии…

Эй, Ваня, поезжай, любезный друг… Да, езжай скорее, милок, в Замоскворечье…

– неожиданно ласково проговорил, почти пропел Лаврентий

Павлович... Машина взвизгнула и понеслась…

Резко свернули на Моховую. Вот промелькнул старый МГУ, прорябил

бело-охристый Манеж… вот уже дом Пашкова. Конец Моховой… Завер

нули от Боровицкой в строну. И понеслись по Каменному мосту через

Москву-реку. Прямо и прямо… Потом через Водоотводный канал. И – на

Большую Полянку…

Микрокамеры, вшитые в пуговицы платья прелестницы, послушно передавали

картинку на орбиту планеты Земля. А микрофоны, умело спрятанные,

улавливали каждый шорох. Духи – психотропный продукт химиков

Станции – безотказно действовали… Лакированный гроб ЗИС-110

стремительно летел, и вся специальная бригада Оперативного Контроля

сгрудилась у огромной жидко-кристаллической панели, следя за началом

операции «Папа».

* * *

– Вас как зовут, милая? – ласково-учтиво спросил Лаврентий Павлович

подсевшую к нему девицу и неожиданно для себя потупил очи… – «Надо

же… Совсем закрутился… Только что год начался, а проклятый «Ус», этот

«батумский гуталинщик» (как звал за глаза своего великого «Хозяина» –

Сосо Джугашвили – Лаврентий Павлович) требует сверстки планов на

следующий, пятьдесят четвертый год… Не к добру все это… Ой, не к добру…

Похоже, снова старый боров стал копать. Ну, как перед войной. Еще

при Кольке, при «Еже» тщедушном этом. При «речнике» кровавом…» –

думал Берия, и мысли его путались, как клубок мелких болотных гадюк.

– «Не к добру…» – подумал снова Берия, но улыбнулся девушке. Достал

плоскую бутылочку, налил стаканчик до краев и протянул девице.

Та беленькими, хорошо наманикюренными пальчиками приняла стакан,

поднесла к накрашенному рту и глотнула залпом жидкость.

– Ай, ай, ай! Неправильно! Неправильно ты пьешь коньяк армянский,

дорогая девушка!.. – засмеялся Берия. – Учись, как надо! – налил себе

Лаврентий Павлович и малыми глоточками принялся пить светло-коричневую,

душистую влагу, закусывая каждый янтарным ломтиком лимона…

– «Не к добру… – вертелось заезженой патефонной пластинкой в голове

Лаврентия. – После Девятнадцатого съезда в пятьдесят втором все стало

не к добру. Грядет большая война. На этот раз с Америкой… А перед войной

будет снова чистка – «наверху». Это стало ясно после «ленинград

ского дела». После этой «петрушки» с Родионовым и Вознесенским, и выдуманной

МГБ, якобы, «самостоятельностью РФ»… Бред, конечно… но

в каждой шутке бывает доля… шутки. Так говорят собаки-англичане…»

– Марыся! – смело подняла глаза на Берия девица и лукаво скривила

прелестный ротик.

– «Хороший ротик… сладкий… – пронеслось в его голове, и неожиданно

сильно, словно бы железным тяжким обручем, сдавило голову. Снова

ожили в своем гнезде и заюлили мысли-гадюки. – Эх, покончить бы

со всем этим разом… Война! Придумал, старый бес, на нашу задницу!

Войну ему, чертяке, подавай!.. Войну! И непременно, чтобы с атомными

бомбами! Чтобы не хуже, чем тогда, над Хиросимой и Нагасаки!.. Говорит

тогда мне в Кунцево: «Ты что же, полагаешь, что американцы с нами воевать

готовы? Нет! Во-первых… – говорит товарищ Сталин, – американец

– шкурник! А англичанин – лавочник! Ну, а француз – он блядун! Итальянец

– пьяница! А норвежцев и бельгийцев, еще голландцев, и разных

нидерландцев (Сталину боялись сказать, что это – жители одной страны

– голландцы-нидерландцы), и примкнувших к ним датчан, и битых немцев

западных мы просто так, своими руками передавим! Бросим только

несколько бомбочек атомных на Вашингтон и на Нью-Йорк, и сразу дрессированное

«мирное движение» побежит, как миленькое, с нарисованными

белыми голубками и бумажными цветами по улицам Парижа и Рима,

проклиная «империализм» и упрашивая начать переговоры с товарищем

Сталиным… То да се, да трали-вали… А там у них и выборы… Все мирно

и законно. Приходят к власти активисты борьбы за мир – беспартийные, и

«розовые», и совсем немножко коммунистов. Потом мы их всех сменим…

Заменим твердокаменной когортой из своих людей. Потом… Потом… –

сладко пыхал трубочкой товарищ Сталин, топча своими старыми, кривыми

ногами в сапожках из горной козы кремлевский наборный паркет... –

Потом парламенты тех стран просят правительство Союза ССР защитить

свои народы от посягательств международного империализма и ввести

советские войска с предоставлением баз. Ну, как сейчас в Финляндии и

Австрии… Потом… – глубокомысленно изрек Сосо, – станут неожиданно

и во множестве «пропадать» наши солдаты. Их могут и найти. Расчлененных

и с перерезанными горлами… Мы заявляем протест правительствам

тех стран и требуем объяснений… Но, они лишь отнекиваются… Тогда

мы требуем удалить из правительств всех «правых реакционеров». Чаще

всего, таковыми бывают представители генералитета и старшего офицерского

состава. Провести «чистку» в министерствах и в полиции, в авиации,

на флоте и в армии. Наши враги уже больше не у власти. Они отстранены

от властных рычагов. Отныне им остается лишь ожидать, в великом

страхе, гибели. И молиться Богу… – хмыкнул он в усы и пыхнул трубочкой.

– Но все зря. Мы, марксисты-ленинцы, хорошо усвоили, что никакого

Бога нет… Дальше, чтобы окончательно очистить аппарат от сил реакции,

в стране грядут новые выборы. Тут на смену «розовым» и беспартийным

приходят уже наши – твердокаменные «красные». И объявляют большинством

голосов прежний строй низложенным! Объявляют о строительстве

социализма, и так далее… К тому же, опыт есть. Прибалтика… И вообще

Восточная Европа…»

– «Фантазер! Безмозглый старикашка! – заругался мысленно Лаврентий.

– Дурак Сосо не понимает, что такое сражаться с Америкой! Да

будь у США двадцать мощных бомб, да нанеси они удар по двадцати

промышленным центрам Союза одновременно, и мы – раздавлены! Нас

больше нет, и никогда не будет… А тут еще эти врачи… Твои врачи-то,

бывшие. Из твоих лабораторий с ядами, тут же, в самом центре. Там над

всеми поляк еще заведует... Или, может, еврей?.. Впрочем, мне-то все

равно… Это у Иосифа какие-то странные комплексы. Из-за Израиля, наверное…

Да, этот самый … Как же там его?.. Забываю... – с ужасом подумал

Берия, – все забываю!.. Совсем Лаврентий старый стал… Да, этот

Комаровский… Или, все же, Броневицкий? Ну, хоть убей – не помню!..

Много, много было их… Этот из Львова, вроде? Да, точно – доктор Комаровский!

… Или, как его зовут, собаку? – разозлился Берия. – Раньше

был такой вот «гусь» у Блюмкина, у Яши, хороший доктор. И тоже – Комаровский?..

Еще с ГПУ, с Ягоды, Генриха… Наш, советский, «доктор

Менгеле». Заключенных ядами разными колол. Да и газы испытывал на

людях – зорин, зоман, иприт – еще на базе «Томка», вместе с немцами,

еще при ихнем Веймаре… Одним словом, жуть… – передернул Берия

плечами от страшных мыслей. – Прочь! Пойдите прочь, проклятые!..»

– просил, почти молил их Берия. Но они не унимались и продолжали

шептать на ухо все такое сокровенное, и страшное, и злое: «Сейчас они

копают прямо под тебя. Под тебя и твоих друзей… Этот вертлявый Ни

кита Хрущев и его дружок генерал Серов. А с ними – Маленков и даже

Микоян… Теперь и они боятся… Зондируют МГБ. И подбивают клинья

и под Меркулова, и под Кобулова. Под моих дорогих человечков… Под

«Кобульчика», боровы, лезут. Перетянут «Кобульчика», и тебе, батоно,

тогда хана»...

– Хорошее имя! И девушка хорошая! – сказал ей Берия. – Айда, поехали

ко мне на хату!

– А поехали, дяденька! – согласилась глупая девица. Сверкнула глазами

и зазывно кинула одну ножку на другую, обнажив ровный шовчик

заграничных капроновых чулок.

К голове Лаврентия прихлынула горячая волна. И волосатая рука Лаврентия

с коротенькими пальцами стремительно шмыгнула вниз…

– Вы чего такое делаете?.. Что удумали такое?.. – заверещала вдруг

девица, но товарищ Берия Лаврентий Павлович… был неумолим и твердокаменн,

как и подобает настоящим коммунистам.

Мокрый снег хлестал большими хлопьями в ветровое стекло, и проворные

«дворники» ловко сгребали его. Шофер Иван смотрел вперед. И

черная машина, рассекая слякотный московский вечер, все летела вперед.

* * *

Снег идет, снег идет,

Белой звездочкой в буране

Тянутся цветы герани

За оконный переплет.

Снег идет, и все в смятенье,

Все пускается в полет,

Черной лестницы ступени,

Перекрестка поворот…

– Какие прекрасные стихи… – задумчиво сказал Берия Лаврентий

Павлович, вглядываясь в заоконное кружение пышных снежных хлопьев.

– А ты знаешь, кто их писал, Марыська? – спросил Лаврентий

Павлович девку, уже запахнувшую на грудке хозяйский халатик и приводящую

теперь перед зеркалом холодной спальни свалявшиеся за ночь

волосы в относительный порядок.

– Конечно, знаю, – охотно кинула она смешок. – Написал великой грузинский

поэт Бараташвили Николоз Мелитонович, а перевел на русский

язык великий поэт Пастернак Борис Леонидович…

– Ай, ай, ай! И откуда ты взялась, такая умная?! – повернулся резко

Берия от темного окна, улыбнулся широко и немного хищно, показав девчонке

ряд золотых зубов и довольно щелкнул себя широкими помочами.

Легко ступая туфлями отличного цветастого сафьяна, как огромный кот –

мягонькими лапами, подкрался к девке по персидскому ковру (военному

подарку англичан еще за Тегеранскую), обхватил ее сзади своими короткими,

но здоровенными ручищами с жирными пальцами. Резко развернул

к себе и впился в сладчайшие губы.

– И откуда ты такая?.. – зашептал Лаврентий Павлович девице прямо в

ухо. – Все-то знает… Все умеет… Откуда?.. Откуда?.. Отку… – повторял

и повторял Лаврентий Павлович, снова повалив девицу на широкую дубовую

кровать… и матрацные пружины вторили в тот час делам и мыслям

маршала Союза ССР.

– У… учила-…-а-…-сь… до вой-ны в ИФ...ЛИ! – выдавила из себя

Марыся из последних сил, заломив блаженно шею и вцепившись длинными

когтями в безжалостно скомканные простыни. – Я мно…огих зна-а-ала

та-а-а-м! Куль-чицкого! И Ко-гана! И даже этого… Са-а-а-ню! – кусалась

и царапалась Марыся.

– Какого Саню?.. Не знаю никакого Сани!.. – насторожился вдруг товарищ

заместитель Предсовмина.

– Его еще никто не знает. Да и он еще не знает себя… Хороший парень.

Был под Кенигсбергом, артиллерист-разведчик… Потом… Потом была и

Лубянка. И лагерек на Юго-Западе, тут, в Москве… После было Марфино…

«шарашка», вроде, или как там у вас?..

– Это все этот… сука… Мехлис. А потом этот… как его, черта, и звали?…

Абакумов – вот! Подлец! Подлец был тот Абакумов! – стал оправдываться

Берия. – Я никого не трогал. Не вру. Ей-Богу! Я не вру! Ты веришь,

Марысенька?

– Верю! Ве-рю! Я-то верю… – шептала девка в волосатые уши товарища

Берия. – А другие… Такие страхи про вас говорят… Говорят, что яйца

дверями людям зажимаете. Ремни режете со спин. Младенчиков об угол

убиваете, и кровь из рюмки человечью пьете. Вот что про вас дурачки-то

болтают!

– Все вранье! Все вранье! Вот ехидны! – отворотился Берия от девки.

Поднялся. Подтянул штаны с широкими лампасами и накинул помочи на

плечи. – И болтают же такое… Вот ведь люди… – подковылял к большому

зеркалу. Вгляделся в зеркальную гладь, из глубины которой, неожиданно

и страшно, на него уставился пузатый кавказский старик в расстегнутой

рубахе на волосатой груди, c отвислым брюхом и нелепыми помочами,

держащими на нем штаны с военными лампасами. И со смешным, старомодным

пенсне на птичьем, словно хищном, крючковатом носике.

– Это все Ежов Колька… Еще до войны чудил… Бывало, напьется и

спорит с заместителем своим, кто, так сказать, громче пернет… Бывало, с

пьяну в жопу заключенным сигареты совали. Горящие, конечно. Бутылки

водочные били об башку… Такая сволочь был Колька! – скривился злобно

Берия. – Вот его и расстреляли, сукина кота!.. Грязный извращенец!..

Я потом пришел, навел порядок… Восстановил все нормы социалистической

законности! Поднял из грязи наш флаг! И высокое имя чекиста

поднял!.. – закрутился шустро Лаврентий перед зеркалом, приводя себя в

порядок. Окончательно одевшись, повернулся к своей новой пассии, стоявшей

в пестреньком халате у окна и чертившей пальчиком по запотевшей

глади оконного стекла.

Снег идет, и все в смятнье,

Все пускается в полет.

Черной лестницы ступени,

Перекрестка поворот.

Словно, с видом чудака,

C темной лестничной площадки,

Крадучись, играя в прятки,

Сходит небо с чердака…

– Продолжила она неожиданно прерванное чтение стихов Бараташвили.

– «Может быть, проходит время»… – завершила Марыся стишок и

улыбнулась мило и просто.

– «Может быть, проходит время…» – немного отстранено повторил

товарищ Берия и обнял девчонку. – Никто… Никто меня не любит… –

повторил он грустно. – И старый черт Сосо совсем бешеный стал. Все

воевать задумывает. Наполеон Бонапарт хренов, прости Господи!.. – распалился

он, но вскоре снова сник. – Шофер Иван – дурак и лисица. Кухарка

– набитая дура. Болваны – охранники… Никого… Никого у меня нет

теперь…

– А можно… я тебя любить-то буду? – спросила она Лаврентия и обняла

его. – Бедненький, несчастненький ты мой… – шептала она и гладила

его по лысой голове, как маленького.

– Да, мне хорошо с тобой. И просто. Спасибо. Спасибо тебе… – зашептал

ответно Лаврентий. – Ты мне нравишься. Мой дом – твой дом, как

говорят у нас на Кавказе. Кстати… – усмехнулся он, – не совсем он мой…

Официально это «Дом приемов при Совете Министров Союза ССР»… У

нас ведь все народное. Ничего своего за душой не имеем. Но ты, все равно,

тут живи! Оставайся и живи! – сказал Марысе товарищ заместитель

Предсовмина.

– Хорошо! Договорились! – согласилась с ним девица.

Прошли в огромную гостиную старого, гулкого дома. Чинно, по-

семейному отзавтракали за отлично сервированным столом, с серебром и

цветастым фарфором над белоснежной гладью накрахмаленной скатерти,

а утолив здоровый аппетит, принялись за кавказские вина.

Малюсеньким посеребреным ключиком – в панелях моренного дуба

– приветливый хозяин открывал потайной свой барец, и вынимая бережно

причудливые бутылки, вертел их в коротких пальцах, хвастаясь своим

богатством перед изумленной новою хозяйкой.

– Коньяк «Николаевский». Тысяча восемьсот восемьдесят девятого…

– c гордостью трубил Лаврентий, демонстрируя очередной бутылец с нарисованными

на этикеточке медальками. – Такого нынче нет у Анастаса.

Нет и нет… – пузатился хозяин и наливал себе и молодухе очередную

веселую рюмочку.

– А не послушать ли нам музыку? А, Лаврентий Павлович? – уже немного

окосев, просила она.

– Отчего ж?.. Легко! – махнул рукой Лаврентий Павлович и распахнул

резные дверочки ящика, который оказался радиоприемником-комбайном.

Здоровенный агрегат, более напоминающий буфет. Литые, черные, как

смоль, эбонитовые ручки диапазонных настроек ждали... – «Покрутите

нас. Послушайте…» – словно просили эти ладные ручечки. На стеклянной

шкале приветливо светились имна городов. На коротких волнах – Киев и

Берлин, Вена, и Варшава, и Москва. На средних – звали к себе Будапешт и

Рига, Вена, Прага, Кишинев, и Вильнюс, и Ростов-на-Дону. И снова – Москва,

Сталино, Стокгольм, Киев, Ленинград, София, Бухарест… Москва,

Днепропетровск, Львов, Кишинев, Грац, Таллинн. Братислава, Минск,

Одесса, Коштце и Торгунь, Гданьск и Краков. Этих – средних – было, ох,

как много. А вот на длинных – поменьше. Москва, Киев. Варшава, Ленинград,

Минск. Наверху зелененьким глазком светила радостная лампочка, а

правее был нарисован фирменный значок со странными черными молниями

(чем-то напомнивший Марысе древние германо-скандинавские руны

«зиг», что были у немецких войск СС) – «Завод имени Молотова», а повыше,

на бледной, желтовато-розовой ткани с набивным узором «огурцами»

– литая надпись – «Беларусь».

– Спецзаказ! – похвастался Берия, ловко двинул массивную защелку

и поднял полированную крышку. – Настоящее чудо! – стал он расхваливать

свою диковину. Мне в «шарашке» делали! Шедевр!.. Второй такой у

Уса в Кунцево. И еще один – в Кремле… Ему сам Черчилль еще в войну

подарил. Только там шкала не наша. Круглая шкала. Дураки – англичане.

Неудобно же … – заулыбался он. – Зато проигрыватель – точно такой

же… Тут на крутящийся диск можно ставить с десяток пластинок, а после

проигрывания они отскакивают по очереди в отдельные ниши. Менять не

надо, бегать… Хорошая машина… Впрочем, у меня и лучше есть… То

– вообще – такое чудо! С ума сойти! Секрет! Секрет военный, но тебе,

девочка моя, я его скоро покажу!.. Так вот… – разошелся Лаврентий, –

у Уса музыка-то, в основном, такая несовременная. Ну, русские песни,

грузинские… да и все. В сорок пятом нам из самого Берлина, из кабинета

Гитлера, из самой рейхсканцелярии, привезли пластинки. И все такие

хорошие. Бах там, Моцарт, Вагнер, Гендель, но не только. И Чайковский.

И Глинка. И Рахманинов даже – американские записи!.. Ничего не взял

себе «батумский гуталинщик»! Все я себе прибрал. У меня не пропадет.

Люблю я разную музыку…»

– А веселое что-нибудь есть? – спросила Марыся.

– А как же! Есть! Вот, тоже спецзаказ! Для меня специально и написали!

Леонид Осипович Утесов старается! – захихикал Берия и раскрыл

большой конверт. Осторожно достал из него пласт винилового диска, держась

за самые края кончиками пальцев. Щелкнул тумблером под крышкой

и наставил иглу. Зашипело, а потом из-за бледной, желтовато-розовой

материи забулькало радостным смехом – с одесским акцентиком Привоза

и Дерибасовской...

С одесского кичмана, с Тургенева романа

Я вычитал хорошенький стишок –

Как хороши стервозы, как свежи были розы,

Теперь они истерлись в порошок…

Иду по тротуару. Глядит в окошко шмара.

Глядит она, не хавает, не пьет.

Она в шикарном доме, а я стою на стреме,

И гляжу я на ее, как идиот…

«Ах, боже ж, моя мама! Какая это драма!» – стал подпевать, подражая

Утесову, Лаврентий Павлович...

Две девочки – глазенки, как миндаль!

Одна мене моргает, другая – подмогает…

«А третья? Что делает третья, дорогие товарищи? – скрипел веселеньким

вопросиком артист Утесов Леонид Осипович. И сам себе отвечал задорненько:

«Нажимает на педаль»…

– Круто! Вот это забойно! Ништяк музончик!.. – заулыбалась широко,

а после звонко смеялась во все свои тридцать два зуба красавица, когда

смешной толстяк в старомодном пенсне, проворно стащив с себя добротный

пиджак английского сукна, стянув с толстой шеи официальный

галстук – чиновничью удавочку, эту противную «селедочку» в мелкий горошек

(«совсем, как у Ленина на старом фото», – подумала Марыся…) и

расстегнув ворот крахмальной рубахи, легко пустился в пляс, властно и

бережно увлекая свою молодую любовницу.

Стою я раз на стреме, держуся за карман.

И вдруг ко мне подходит незнакомый мне граждан.

Он говорит мне тихо: «Куда бы нам пойти,

Чтоб можно было лихо нам там время провести?..».

Он предложил мне франки и жемчуга стакан,

Чтоб я ему разведовал советского завода план!..

«Он говорил: «В Марселе такие кабаки! Такие там мамзели, такие бардаки!..

» – смеялся Леонид Утесов, и лихой джаз-оркестр рвал воздух горячим

трубами.

«Там девки пляшут голые, там дамы – в соболях! Лакеи носят вина, а

воры носят фрак!..» – подпевал ему Лаврентий Павлович. И в ответ хихикала

Марысенька.

Партийная «малина» собралась на Совет.

Партийная «малина» врагу сказала: «Нет!» –

Мы cдали того «субчика» властям в эНКаВэДэ.

C тех пор его по тюрьмам я не встречал нигде!

Меня благодарили, жал руку прокурор…

А после посадили под усиленный надзор.

Теперь, друзья и братцы, одну имею цель –

Чтоб как-нибудь пробраться мне в тот солнечный Марсель!

Где девки пляшут голые, там дамы – в соболях!

Лакеи носят вина, а воры носят фрак!

Кружились разгоряченные вином, и песней, и любовью тела старого

Лаврентия и молодой Марыси.

– Не могу! Пощади, Марысенька! Дай хоть чуток передохнуть… –

взмолился Берия. Отдышался, вытащил из брючного кармана английский

клетчатый платок, снял с себя запотевшее пенсне и бережно протер его.

После, обтерев раскрасневшееся потное лицо и лысину, стал обмахиваться

им, как дама веером.

– Вы что, дяденька, устали? – лукавила Марыся и хватала Лаврентия за

руки, то ли в шутку, то ли всерьез пытаясь поднять его с дивана. – А еще

говорят: «Джаз – музыка толстых», – кривила она свою милую мордочку.

– Это точно… Толстых… Еще каких толстых… – смеялся и стучал

себя ладонью в брюхо Лаврентий Павлович. – Это все Максимка Пешков…

тьфу ты… Горький, то есть, придумал, подлец! «Толстых… толстых

», – передразнил он… – Хренов морж!.. Смотри, Марысенька, какой

я толстый! – ткнул себя в живот. – Моя музыка! Моя, и все! Моя, и баста…

А он, дуролом, робинзон хренов с Капри, плел, не пойми чего... Народу

надо тоже дать повеселиться! – поднял вверх палец. – А то время такое тяжелое,

а ему по радио одного Хренникова пиликают. Такая муть… Такое

слушать – и удавиться от тоски недолго… Ничего, ничего, Марысенька,

будет и на нашей улице великий праздник! Не век одному «гуталинщику»

небеса коптить! Покоптил, и честь пора знать! Вперед ножками его, к дяде

Вове в гости, да и весь привет… – вдруг осекся и сразу присмирел.

– Да… – перескочив на другую тему, проворно встал с дивана. – А

тебе машину показать хотел. Тоже музыкальная машинка. Песни слушать

можно. И даже записывать звук. Когда из МГБ меня тю-тю, я, все же,

в Марфино за ней заехал… Там еврей такой забавный, звукотехник…

Коноплев?.. Да, точно – Копелев Лев! Талантливый, бес ему в душу!

Идейный. Бывший офицер. И даже партийный… Впрочем, бывают же

блажные… – тараторил Берия, таща Марысю из столовой в кабинет, где

справа от массивного стола, покрытого зелененьким сукном, с зеленой

лампой-колесом на бронзовой ноге и канцелярскими приборами из полированного

оргстекла – подарка к юбилею от какого-то НИИ в Сибири,

стоял на столике катушечный магнитофон.

– Вот это чудо! Такое есть пока в Америке, у ЦРУ… У немцев, правда,

тоже. Даже и поменьше. У Мюллера, в Гестапо… Зато, – снова гордо поднял

палец Берия, – у нас своя, отечественная разработка. Чем не шутит

черт, лет, этак, через десять, если все пойдет в стране и мире хорошо,

то и в продажу, для народа, машину эту пустим. А что? Неужели мы капиталистов

хуже? Нет! – стал он разглагольствовать, словно на большом

собрании. – У нас в Стране Советов все во имя человека! Все для блага

человека! А все лучшее – принадлежит детям!.. – сказал Лаврентий Павлович,

правда не уточняя при этом, чьим детям.

А Лаврентий все не унимался. – Эти умники из МГБ, – гундел товарищ

Берия, – хотят с помощью такой машины творить провокации. Устанавливать

машину тайно от людей, например, в метро, на станциях. Чтобы слушать

потом разговоры и «зондировать настроения в народе», как они сами

говорят… Или ставить ее в курилках на заводах и в конторах. Чтобы потом

по голосам, через Особый отдел выявлять недовольных. Или сделать

ее совсем маленькой для провокатора – вызывать лоха на разговор. А когда

тот лох наговорит с три короба – хватай его тут же... И доказательства все

есть – записаны на пленке… Кстати, и пленку уже свою наловчились делать.

На Шостовском химкомбинате. Пока только широкополосную. – А я

считаю, – продолжал Лаврентий, – неправильно такую машину на подлое

дело только иметь! Не по душе мне это… Если кто с разговорами сам попадется,

вот тогда и судить. А с машиною ловить – подло это. Пусть народ

на машине такой песни слушает. Или рассказы разные. Или стихи. «Шагане

ты моя, Шагане», например… Или кто умеет, сам на гитаре играет и

в микрофон поет. Или на гармони там. На трубе. На балалайке тоже можно…

Народ у нас талантливый… – продолжал мести помелом Лаврентий

Павлович. – Вот мне достали записи разные. Из Москвы, из Ленинграда…

Тайно записали для меня. И их никто, никто еще не слышал. Вот, к примеру,

сценарист один поет, из Москвы. Александр Аркадьевич. А фамилия

– Гинзбург, – Лаврентий Павлович установил магнитную бабину на несущий

ролик. Протянул через ролики – валки звукоснимателя пленочный

недолгий хвост. Замотал его на приемной бабине. Поставил ее на машину

и нажал на кнопку «пуск». Завертелись проворно ролики. Побежала через

ролики-валки коричневая пленка. И вместе с табачным покашливанием и

неторопливым перебором гитары влился в кабинет заместителя Предсовмина

Союза ССР усталый голос, с еле заметной хрипотцой...

Все снежком январским припорошено.

Стали ночи долгие лютей.

Просто потому, что так положено,

Я прошу прощенья у людей.

Воробьи попрятались в скворечники,

Улетели за море скворцы.

Грешного меня простите, грешники.

Подлого простите, подлецы…

– Не могу… Не могу больше… – сказал Лаврентий Берия, и в глазах

его стояли слезы. – Не могу такое слушать. Сердце кровью обливается…

– он решительно выключил машину. А потом, сменив бабину, добавил,

– это Москва про нас так… А вот и Ленинград. На днях мне с курьером

прислали запись. Поет один студентик. Из гидрографического, вроде…

Не помню точно… Саша… Саша… Вот, черт, опять забыл фамилию!.. –

рассердился он и врубил новую запись, но не с начала.

Над Петроградской твоей стороной

Вьется веселый снежок.

Брызнет в ресницах звездой озорной,

Ляжет пушинкой у ног.

Тронул задумчивый иней

Кос твоих светлую прядь,

И над бульварами линий,

По-ленинградскому синий,

Вечер спустился опять.

Снег, снег, снег, снег,

Снег над окошком кружится.

Он не коснется твоих

Cомкнутых век.

Снег, снег, снег, снег…

Тихо на тундру ложится,

По берегам замерзающих рек

Снег, снег, снег, снег.

– Господи! За что?! За что нам все это?! Ведь это же, – поднял он глаза

на Марысеньку, – только полный идиот не догадается, что там за «снег», и

что за «тундра»… Ты, чертова девка, – рассердился вдруг товарищ Берия,

– ни хрена не понимаешь! Пьешь, жрешь, танцуешь тут со мной! Глазами

глупыми хлопаешь! А между тем, все… абсолютно все в этом мире висит

на одном человеческом волосе. Вот, завтра Ус поднимется не с той ноги,

и «встанет гриб лиловый, и кончится Земля»! И никакие такие «атланты»

никого не спасут… Надо… Надо что-то важное в жизни менять… – застонал

от нестерпимой боли Берия, кружась по кабинету и заламывая волосатые,

как у гориллы, руки к матовым рожкам бронзовой помпезной люстры…

Неожиданно кабинет наполнило шипение, потом большие часы,

стоящие в углу, принялись бить. И били, били, били…

– Не волнуйтесь так, товарищ Берия. Успокойтесь. Все плохое пройдет…

– уговаривала ослабевшего товарища Марыся, но он отворачивался

и смотрел в сторону – на ребристую пепельницу, на массивную заслонку

белой кафельной печи в углу.

– Плохо. Плохо мне, Марысенька… – дрожал в ее теплых маленьких

ладонях заместитель Предсовмина Советского Союза. – Смерть кругом.

Одна смерть… И я – один. И нет мне надежного помощника. В Политбюро

– одни иуды… Хрущев… Маленков… Микоян… И Молотов.

И этот проходимец – Каганович… Все, все меня убить готовы, только

чтобы Усу угодить! Ничтожества! Плебеи духа. Болтуны и мелочные

жулики. Мерзавцы… – бормотал он, засыпая тут же, на диванчике в

рабочем кабинете, смешно свесив коленки, уложив плешивую голову

на светлый валик c цветами и драконами. Едва не сшиб с хлипкой деревянной

стоечки огромную китайскую вазу – подарок от Мао – на пол.

* * *

Хозяин поднялся на ноги через часок-другой отдыха, отобедал вместе

с барышней. Потом долго и тщательно одевался, звонил по телефону. Сердито

с кем-то разговаривал. Потребовал машину и уехал.

Оставшись одна (прислуга в доме оказалась ненавязчивой и появлялась

в комнатах немедленно, но только после вызова – трели хозяйского

электрозвонка), Марыся обошла двухэтажный особняк, уютно спрятавшийся

в переулочках Замоскворечья… Музыкальная гостиная с застекленною

верандой и огромным черным роялем, покрытым, впрочем,

толстым слоем пыли. Было очевидно, что хозяин на рояле не играет, и

гостей игрою тут не балуют. Прошла в обширную библиотеку, где покопалась

среди сотен старых книг в кожаных отличных переплетах, большинство

которых были печатаны еще до революции и изданы со старой

орфографией. Заглянула в биллиардную – довольно просторную комнату

с большим столом, с резными пирамидами для киев и низенькими лампами,

обтянутыми легким шелком, зелеными, как стол. Немного посидела в

зале, у прекрасного белого камина с бронзовым орлом, держащим в хищных

когтях забавные часики. Открывала и закрывала дверцы дубового

резного буфета, украшенного декором из колонн, гирлянд и медальонов.

И по красной ковровой дорожке коридора, мимо ниш с восьмигранными

этажерками, на которых были, как в дорогом магазине, выставлены вазы

с традиционными восточными рисунками драконов и фарфоровые статуэтки

на «патриотическую тему» – изображения солдат и крестьян, вошла

в темноту кинозала. Сбоку от входной двери нащупала выключатель и

повернула ручку.

Небольшой, зашитый дубом зальчик. Амфитеатром – ряды массивных

кожаных кресел. Тут же – небольшой проекционный аппарат. Ряд

динамиков, вшитых в панели мореного дуба. И ряд стоек с жестяными

коробками.

Марыся принялась читать:

«Девушка моей мечты». В главной роли: Марика Рекк. Производство –

Германия, студия «УФА». Берлин, 1943 год… Краткое содержание картины:

Молодые инженеры оказываются в снежных горах и в одном сельском

домике встречают прелестную незнакомку…

«Сестра его дворецкого». Американский художественный фильм. В

главной роли: Дина Дурбан. – «Вот это уже попристойнее. А то смотрит

дедушка всякую пакость»… – подумала она.

«Серенада солнечной долины». Новый американский фильм. В главной

роли: Соня Хени и Джон Пейн. Музыку в фильме исполняет джаз-

оркестр под управлением Глена Миллера. Производство студии «Фокс ХХ

век», 1944 год. – «Вот, вот что мне нужно на сегодня», – решила Марыся

и нажала на звонок.

Следующие три часа промчались под задорную «Чучу» уже на всех

парах…

Хозяин в этот день приехал из Кремля не рано. Был раздражен и за

что-то зло облаял матами Ивана. Долго снимал в передней шубу, потом

возился с калошами. Наорал на горничную, за то, что тапки не согрела

у камина. Потом в прихожей – зонты ли, трости – упали, покатились с

грохотом по полу, и горничная кинулась их собирать… Наконец, явился –

усталый, жалкий и больной. Содрал пиджак и бросил на диван со злобой.

Потом ослабил узел дурацкого «горохового» галстука. И не здороваясь со

своей молодой, прошел в белую столовую на первом. Нажал на звонок.

Заказал буфетчику ужин и стал ждать, вглядываясь в черные, страшные

деревья в саду, на которых налип мокрый снег.

– Не люблю оттепель, – сказал Лаврентий Павлович. – Вот, Илья Григорьевич

– тот любит. А я-то нет… Грязно. Да и слякотно… Вот, только

полчаса назад говорил с ним, c Эренбургом, в редакции газеты «Правда».

Сейчас поехал в Переделкино. Вернее, его повезли… Будет там писать…

Они удумали все вместе… Насчет этих «врачей-вредителей». Он, Фадеев

с Фединым и даже, вроде, Катаев. Пастернак пока согласия не дал. Хитрит,

«попутчик». Не хочет поддержать Союз иисателей так сразу. Темнит… А

что темнить? Дел-то всего, что одобрить… Одним письмом больше, одним

меньше, дело привычное. От самого Максима началось. Нескоро кончится…

А этот – нивкакую… «Не ясно! – говорит Борис. – Пока никого не

судили – мне не ясно! Вдруг еще ошибка. Что тогда?..» – Хитрый. Опытный

он… Впрочем, Осипа он тогда, все равно, не спас… Впрочем… – поднял

тяжелый взгляд затравленного зверя на Марысю. – Ты, дура, ничего не

понимаешь… Ведь «да»?.. Скажи... – стал он обнимать и целовать в грудь

и в губы подсевшую к нему Марысю. – Дура, дурочка моя, хорошая... –

шептал ей Берия на ушко, и от сердца у него немного отлегло. – Вот, поэтов

ты любишь? – спросил ее Лаврентий Павлович.

– Люблю… честно-благородно, – призналась Марыся.

– И Пушкина любишь? Ведь «да»? – придуряясь, спросил ее Лаврентий,

запустив свою большую лапу под полу легкого халата. – А ты знаешь, что

у Пушкина были рабы? И у Лермонтова были? Про рабов-то как? Знаешь?

– Зна-а-аю! – зарделась Марыся.

– А скажи еще, он – культура, или нет, этот самый Пушкин?

– Да-а… Куль-ту-ура, – выдавила из перекошенного рта, чувствуя уже,

как нега подступает к ней.

– Хорошо! – продолжал Лаврентий допрос. – А Пушкин – Россия, или

нет? Вот я слышал, будто Достоевский болтал, что он-де «солнце», или

что-то в этом роде? Правда или нет? Отвечай, проказница!

– Пра-правда!

– Так, значит, у Пушкина – рабы! И все же он – Россия, культура и

«солнце», и черт те что, и с боку бантик! – рассвирипел неожиданно и

повалил ее на спину. Разодрал полы халата жадными руками и придавил

Марысю, приговаривая:

– У него – рабы! И у нас – рабы!.. У него – рабы! И у нас – рабы!.. У

него – рабы! И у нас – рабы!.. Он – Россия! И мы – Россия! Он и мы! Он и

мы! Он… Он… Он… И мы… Мы… Мы…

– Мы-ы… – стонала бедная двадцатипятилетняя красавица-брюнетка,

член экипажа корабля «Альфа-Бета-Икс», которая без разрешения

руководства операцией самовольно отключила видеосигнал трансляции,

оставив для контроля только аудиоряд, отсылавший на борт отчеты в электронной

форме каждые восемь часов.

– Боюсь я… Одного боюсь, что ничего не получится. Не получится

– уж точно всем придет конец. Самый полный, – сказал Лаврентий, отдышавшись.

Потом сел на кровать, свесил старые, больные ноги в сафьяновых

тапках. За окном вставало серенькое утро февраля. И на садик летел

мокрый снег.

– Что смотришь? – проворчал старик. – Снова, снова какая непогодь…

Собираться надо. Дела, дела сегодня у меня. Надо срочно ехать в Кремль.

Сам Хозяин вызывает. Ох, боюсь. Боюсь. Боюсь… – передернул он плечами,

проковылял до стула. И стал неловко одеваться.

– А я ведь все твои делишки знаю! – неожиданно сказала девчонка

Лаврентию.

Тот на минуту замер. Насторожился. Оглянулся боязливо и спросил

еле слышно свистящим шепотом:

– Какие делишки еще? Что за такие «делишки»?

– А такие делишки, что ты задумал Иосифа Виссарионовича извести

со свету! – отвечала Марыся.

Лаврентий дернулся всем телом. И присел, как гончая перед прыжком.

– Кто? Кто тебе сказал, засранка? – выдавил он и пошел на нее. – Удушу

гадюку! – зашипел товарищ Берия и потянулся, намереваясь вцепиться

девке в горло, но в тот же момент на него обрушился удар каратэ такой

силы, что старый шут, держась одной рукой за яйца, другой прикрывая

разбитое лицо с разлетевшимся вдребезги серебряным пенсне, рухнул на

персидский ковер. Зарылся перекошенною от боли мордой в ворс и бессильно

завыл.

«МГБ раскусило. Значит, его люди уже, наверняка, сидят во внутренней

тюрьме на Лубянке и прямо сейчас дают признательные… Ничего не

состоится. И все-таки будет война. Вот, эти двадцать… нет, сорок бомб на

города Союза ССР… упадут, непременно! Они – на нас! А мы – на них!

Тогда всему конец! Конец и Пушкину! И Пастернаку! И проклятому Усу

(не отсидится он в новейшем бункере и не уедет дальше Химок на метро

номер два. А скорее всего, он вообще никуда не уедет…). Конец Москве и

Варшаве! Парижу и Лондону! Берлину Западному и Берлину Восточному!

И Пекину конец! И Пхеньяну! И Сеулу! Токио и Мельбурну! Нью-Йорку

и Сан-Франциско. Рио-де-Жанейро и Сантьяго-де-Куба! Словом, прощай,

человечество!»

Лаврентий выл, заливая дорогущий ковер слезами бессилия и злобы…

Но тут Марыся встала и протянула ему мелкий предмет, похожий на радио.

– Шамиль Басаев… А, Шамиль Басаев… – послышался из малюсенького

ящичка мужской упрямый, грубый баритон и какая-то странная, пиликающая

музыка.

– Нажмите кнопку вон там, справа… Да… вверху… Правильно, все

правильно, Лаврентий Павлович… Это, где зеленая трубка телефонная…

– подбодрила Лаврентия Марыся.

Он… зажмурился… И нажал на эту кнопочку…И зажмурившись, все

ждал. И ждал. И ждал, когда, наконец, он разлетится в дым. Но… взрыва…

не было!

– Говорите! Говорите – же, наконец! – шепнула она, склонившись над

поверженным и полумертвым от ужаса старцем.

– Говорите… Говорите… Дорогой Лаврентий Павлович, не бойтесь…

Мы ваши друзья и пришли помочь. Доверьтесь же нам, – послышался из

трубки настойчивый и спокойный голос капитана ФСБ РФ Сафронова

Михаила Юсуфовича.

– Да… Я вас слушаю, товарищ… – выдавил, еле шевеля ставшим непослушным

и почти деревянным языком, Лаврентий Павлович.

КОКТЕЙЛЬ-ХОЛЛ И ЮГОСЛАВЫ

В этот хмурый февральский вечер огромные желтые окна, за которыми

ослепительные плоскости витрин презентовали груды сосисок, колбас и

окороков, где эверестами громоздились банки с «крабом тихоокеанским»,

и мельничными жерновами высились сыры, светились особенно приветливо.

По крайней мере, в магазин запускали всех желающих. С открытия

в десять, до закрытия в семь. С перерывом на обед, конечно. Что был назначен

строго с двух – до трех. Так что, несмотря на высокие цены, народ

на улице Горького в Москве всегда имел местечко, куда зайти погреться в

зимний день или вечер. На товары поглазеть. Все равно, что на выставке…

За чистыми прилавками на фоне изобилия всего привычно и обычно

скучали продавцы в халатах цвета первого снега. Это на базарных торгашей

публика гундела, что халаты-де у них грязные, да и «свинарник» под

ногами развели. Ну, и тому подобное… В магазинах в те года такого не

бывало. Никогда! И вообще-то магазины эти считались у народа и, особенно,

у высокого начальства чем-то вроде филиала выставки – ВДНХ.

Привычно у дверей висели в рамочке никем и никогда не читанные

– «Правила советской торговли», в отдельном ящичечке подле была воткнута

конторская книжонка с заголовком на серой картонной обложке:

«Книга жалоб и предложений», c привязанным к корешку огрызочком карандаша.

И в кружевной наколке на волосах привычно скучала и читала

«Красное и черное» Стендаля молоденькая девушка-кассир.

Восьмиэтажные громады архитектора Аркадия Мордвинова стояли

крепостной стеной, и по периметру нижние этажи неприветливых зданий

щетинились суровым гранитом, и только стеклянные прорези окон-

витрин смягчали картину. Под светящимися вывесками – ресторан «София

» – «Тюль» – «ТЭЖЭ» – «СЫРЫ» – «Дружба»- книги и даже «Русская

изба» – сновали толпы небогато одетых советских людей, особенную категорию

которых составляли так называемые «гости советской столицы»

(в Гражданскую их звали попросту «мешочники» и без долгих разговоров

выводили «в расход»…). Наезжали на Москву из недалеких городов – из

Ярославля, Владимира, из Вологды. Хотя, случалось, прибывали из Казани

или даже из Томска. Благо у городских паспортишки были. А вот у

колхозников... Такой возможности деревенский народ пока что не имел...

А тем временем, жизнь столичная катила между оконно-зеркальными и

арочными стенами больших домов – мимо фонарей со звездами на тумбах

и белыми шарами наверху, мимо урн чугунных, дощатых киосков

«ТАБАК» и «ГАЗЕТЫ», мимо светофоров и знаков дорожного движения,

принятых во времена товарища Ежова, мимо полосатых будок постовых

и самих постовых в ослепительных френчах, мимо телефонных красно-

белых будок, синеньких почтовых ящиков с нашлепнутым на них гербом

с колосьями и шаром. И мимо баб с пирожками горячими и с лотками

«ВОДЫ И СИТРО»... Ситро наливали из стеклянных конусов в мытый

на специальной кругленькой подставочке, сколотый немного по краям, но

прочный граненый стакан (мечту алкоголика!). А еще – мимо гражданок

c заманчивыми металлическими ящиками с грубо намалеванным на них

пингвином, то есть, с лучшим на белом свете «микояновским» славным

пломбиром и другим мороженым...

Гудящая в клаксон (так было принято тогда), шуршащая по серому асфальту

шинами, нескончаемая кавалькада лупоглазых, тупоносых автобусов

(чьи деревянные оконца напомнили скорее парники на даче, чем

достижения автостроения), заодно с длинными автомобилями ЗИС-110

(которые были не только «членовозами» у чиновников министерств, но

и «скорой помощью», и даже выполняли роль «маршрутного такси») создавала

шумовой фон столицы. Юные красавицы – «Победы» ГАЗ-М20В,

с оскалом хромированных радиаторных решеток, с составным, перепончатым

ветровым стеклышком, по утрам сбирались в буйные стада на традиционной

стоянке, как раз напротив Моссовета, которую власти города

грозились куда-нибудь передвинуть, потому как взбрело в голову поставить

там огромный конный памятник в честь основателя столицы Юрия

Долгорукого. Среди новейших машин сновала техника попроще. Черного,

серого и зелено-травяного (маскировочного!) цвета многочисленные

ГАЗы различных министерств и ведомств, ГАЗ-М1 и ГАЗ-11-73 – любимицы

директоров и главных инженеров. И немногие еще персональные

авто богатых граждан. Они, как и шикарная «Победа», были невероятной,

сказочной роскошью.

Заплывал порой в московскую автотолпу и неказистый КИМ-10-50.

Сновали мелкие автобусики ГАЗ-05-193 с деревянными еще кабинами.

И экзотическим, мало виданным кашалотом выплывал на московский

асфальт не добитый еще в Великую войну ЗИС-101/101А… Весь этот

гон автозверей разбавлялся грузовыми ГАЗами-63 и ЗИСами-151, которых

пропускали через центр столицы день и ночь. Делалось это, похоже,

исключительно для того, чтобы жители чутко спали и не просыпали на

службу, опоздание на которую было весьма чревато (и тюрьмой, и даже

лагерем)…

* * *

Итак, в февральский непогожий вечер в двери одного приметного на

улице Горького в Москве заведения, над которым горела надпись из разноцветных

неоновых трубок – «КОКТЕЙЛЬ-ХОЛЛ», вошел грузный человек

в бобровой длиннополой шубе. На крючковатом носике у него сверкало

серебристое пенсне…

Лаврентий Павлович неожиданно для себя обнаружил, что, несмотря

на все старания Советского правительства, в Союзе ССР все еще бывают

очереди. У самых дверей «Коктейль-холла» стояло человек тридцать (или

даже больше) молодых людей с бриолиновыми коками, в легких спортивных

куртаках самых яростных цветов, узких брючках и тапочках «на

манной каше» и юных девушек, одетых немногим скромнее… А уж последних

Лаврентий Павлович особо примечал опытным взглядом старого

кавказского чекиста. Никаких тебе дурацких кос и формы школьной,

траурной. А то, ходят, как монашки… А у этих стрижечки – «венгерки»,

косыночки цветного газа. Короткие шубки, из-под которых выглядывали

клетчатые юбки до колена. И все это завершалось капроновыми чулочками

телесного цвета и «лодочками» из братской Польши, так что барышням

приходилось притопывать для согрева бедных своих ног … Вот здорово!

Эка красота! – подумал Берия, на ногах которого были, все же, боты

с меховыми стельками. – Наверное, все это их папочки притащили из

«проклятой Германии», или откуда еще… – завертелись мысли черными

гадюками... – Надо бы с народом построже быть… А то какой авторитет

у страны нашей будет, когда у немцев «свистнули», а сами не умеем ни

фига?..

В это самое мгновение плотно закрытая дверь отворилась, и показался

старик-швейцар, поверх свитера «с оленями» у него была натянута

нелепая фиолетовая ливрея с серебряными кругленькими пуговицами...

Огромной ручищей старик приоткрыл заветню дверь, и из заведения выпорхнула

парочка. Толпища в тридцать человек загалдела радостно и поперла

напролом.

– Только два свободных места! А ну, уймитесь вы, стиляги чертовы!

– по-боевому и задиристо заорал седой швейцар. – А то милицию сейчас

же позову!

– Не надо звать милицию, товарищ! Милиция у нас всегда на месте, и

всегда – на чеку! – не растерялся Лаврентий Павлович, тыча в нос швейцару

свое старое (уже давно просроченное!) служебное удостоверение –

«НАРОДНЫЙ КОМИССАРИАТ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР», со

«скромной» должностью – «нарком».

Швейцар взглянул на книжечку и встал перед Лаврентием по стойке

смирно, колесом выпячивая грудь (с рогатыми оленями и чукчами на санках!),

бодро вскинул руку к голове и… задохнулся от волнения. – Ба…

ба… ба… – только и мог выговорить.

– Руку к пустой-то голове не прикладывают… – мило пошутил товарищ

маршал, неспешно проходя в распахнутые настежь перед ним двери,

не отказав себе в удовольствии дернуть старика за бороду. И не из любви

к садизму (он же не Колька Ежов!), Лаврентию Павловичу было интересно

– настоящая ли у старичины бороденка?.. Лаврентий давно (до войны

еще) услышал, что все швейцары в Москве и вообще в Союзе ССР носят

бороды ненастоящие. Приклеивают их, ну, как актеры на театре. А после

работы – снимают их и оставляют в личном ящике…

Борода у старца оказалась настоящей, и товарищ Берия прошелся походкой

рыцаря – победителя драконов, любимца прекрасных дам, и римского

легионера-триумфатора, прямиком от гардеробной стойки, мимо

кадки с низкорослой, разлапистой пальмой, в зеленоватый полусвет ресторанного

зала, где сидела за небогато накрытыми столами публика из

местных завсегдатаев, то есть, все те же юноши с коками в упрямых волосах

и обезьянами на галстуках и стриженные девицы, чьи ярко-красные,

накрашенные губы и дешевенькая бижутерия из стран «народной демократии

», а уж тем более телесные чулки (и с шовчиком!) лишали товарища

наркома излишней (в его нынешней, конкретной ситуации) и уже ненужной

твердокаменности…

– «Хоть маскирую и хитро, не спрячу подлое нутро!» – зашипела ему

в уши идеологический и идиотический – особенно сейчас – кукрыниксовский

шаблон, содранный с поганого плакатика – гадюка-мысль. Короче,

его, беднягу, снова распирало… Через минуту на небольшую ресторанную

эстраду жизнерадостной толпой высыпали пареньки, одетые в добротные

костюмы. В руках они держали духовые инструменты. Насколько

понимал товарищ Берия – два саксофона и две духовые трубы, а еще

«чувак» (так они друг друга называли) с контрабасом. А один уселся за

роялем. И еще – за барабанной установкой.

– Добрый вечер, дорогие товарищи! В начале нашего вечера мы исполняем

песню советского композитора… на слова поэта… – сначала тихонько

и даже боязливо начал парень, и завопил вдруг что было мочи. – Итак,

песня «Дорогие мои москвичи!» – И гром аплодисментов.

– «Жарь!» – и – «Жги, чувак, во всю железку!» – потопил его голос

радостный и громкий крик.

Затихает Москва, та-ра-ра…

Стали синими дали.

Ярче светят кремлевских рубинов лучи… тра-ра-ра-ра…

День прошел стороной.

Вы, наверно, устали,

Дорогие мои москвичи?

И публика пустилась танцевать, толкая бывшего наркома НКВД, а

ныне заместителя Предсовмина Союза ССР, маршала Советского Союза и

Героя Социалистического Труда, а еще и твердокаменного и многолетнего

члена (не подумайте ничего такого!) ЦК и члена Политбюро (а когда-то

Президиума) ЦК КПСС Берия Лаврентия Павловича…

Синей дымкой окутаны стройные зданья, тра-та-та-та…

Ярче блещут кремлевских рубинов лучи.

День прошел стороной.

Скоро ночь, до свиданья,

Дорогие мои москвичи!

– «Да, ночь-то, и верно, завсегда хорошо… Ежели еще с бабами…»

– нехорошие мысли продолжали копошиться. Лаврентий уже приземлил

свою широкую задницу за аккуратный столик, покрытый крахмальною

скатерткой. «Все бабы… Бабы… Бабы… У, шалавы чертовы! Погубят и,

ей-богу, уже ясно, ясно, что погубят они меня…» – со злобой и горькой

тоской думал Берия, глядя мутными, больными и усталыми глазами через

посеребренное пенсне на вытанцовывающие пары. Мимо летели в модном

танце «буги-вуги» эти самые… – «Как же их там?.. – «чуваки» и «чувихи

»? Так, что ли?» – вспомнил Берия и с тоскою косился из-за стекол

на эти… густо накрашенные губы… на подолы расклешенных юбок… на

газовые невесомые косынки (украденные отцами и братьями этих девушек

у фашистского врага!)…

– «Вот так и сходят с ума… Умру, а народ про меня потом «такое» порасскажет!

Да еще половину наврут… И буду я в истории торчать в строю

позорном. Сперва Калигула… Потом еще Нерон… Потом царь Грозный

Иван (мать его!..), в обнимку со своим Малютой – Оком (бл...ским, ну, а

может, Государевым). После Генрих Четвертый… Ну, немного с боку – Макиавелли.

И кардинал Решелье. Опять же – Оливер Кромвель… Робеспьер

Максимилиан (упокой, Господь, его душеньку!)… Хотя, последние до баб

были как-то… без маньячного горения… Ну, а потом уже все наши будут.

Все большевики. Матрос Дыбенко. И Александра Коллонтай… – кошелка

этакая… – ругнул посла Союза ССР в королевстве хитрых-мирных шведов

Берия. – Все члены, так сказать, ЦК, Политбюро (а ранее просто Президиума)…

Один жену убил. А двое просто посадили. Один, с козлиною

бородкой, «президент», жопа он трамвайная… Второй «Пакт» с немцами

соорудил. Скрябин чертов. Хоть Скрябин он… а играть ни хрена не умеет.

Не то, что эти «чуваки». И вообще «музон» у этих – «ништяк в натуре»,

как говорит Марыся»… И он поморщился, словно от нестерпимой боли.

– «А все же, я ее люблю, засранку…» – пронеслась еще мысль. И исчезла

совсем. И навеки.

* * *

Подбежавший расторопно официант протянул меню с надписью:

«РАЗБЛЮДОВКА». Берия прочел нелепейшее слово и поморщился: «Далеко

же тут зашла борьба с космополитизмом… – с тоской подумал он.

– Такого слова здоровый человек, пожалуй, не придумает. Впрочем, все у

нас так. Заставь дурня Богу молиться, он и лоб разобьет»…

– А что товарищ будет пить? – спросил официант после того, как Лаврентий

заказал себе омлет из одного яйца, и черный кофе с сахаром, и

мороженое «Микояновский пломбир со сливками».

– А это обязательно, товарищ? – спросил его Лаврентий Павлович и

грозно посмотрел на паренька поверх пенсне.

Паренек стал мямлить про «ресторан», а заместитель Предсовмина читать

«разблюдовку»:

– Кубинский ром… «Цинандали»… «Мукузани»… «Хванчкара»… Ну,

это и ежу понятно. А это что еще за хрень? Что за «дринки» такие? Что

за чертовня? Не можете писать по-русски – «пойло»? Проявляете тут, в

вашем, c позволения сказать, «Коктейль-холле» – буржуазный и насквозь

гнилой, безродный космополитизм?.. Не уважаете Великую Победу, сукины

коты!.. Да я… да я вас научу любить Россию-родину…

– Это… извините, собственно и есть «коктейли», – промямлил паренек.

– К примеру, «дайкири без сахара» и есть, с позволения сказать, «коктейль

»… или, как говорят у нас, просто «кок»… – стал объяснять парнишка

ресторанные премудрости.

– Теперь мне все понятно… – проворчал Лаврентий Павлович, но уже

благодушно. – Придумали тоже… «кок»! Да схватить бы вас за ваши «коки»,

да обкорнать под полный нуль к такой-то бабушке… Ишь, крысы ресторанные…

Простых трудящихся «коками» и «хренококами» дурить… А неси-

ка, любезный, «Хванчкары». Бутылочки так… две. И бутылку «Цинидали»

тоже. У меня сегодня, братец, очень трудный день. И… – замялся Лаврентий

Павлович, – страшно и сказать – может, он даже… уже последний…

Ему скоро все принесли…

– На святое я дело иду. Или на погибель верную… – говорил он пареньку,

подзывая «любезного трактирного» снова и снова. А потом, искоса

взглянув на стрелочки золотых наручных часиков «Ракета» (подарок от

НИИ номер восемьдесят восемь), вытащил пачечку из бумажника и крикнул

музыкантам: «Давайте, жарьте, чуваки, эту самую – мою любимую!..

Ну, мою самую любимую песню... Ну, вот… «Затихает Москва, стали синими

дали»…– громко и фальшиво напел товарищ Берия.

«Дорогие мои москвичи!» – потонул его пьяный голос в рокоте молодой

джаз-банды.

И снова стихла чудная мелодия, и пары расселись по своим местам.

А страшные шпионы и враги, диверсанты от Иосипа Броз Тито –

«иуды», и «грязной собаки», и прочие нехорошие личности (как искренне

считали многие в Союзе ССР) в «Коктейль-холл» так и не явились.

– А сейчас… – закричал парнишка в микрофон, – по многочисленным

просьбам трудящихся, а так же по заявкам наших слушателей исполняется

популярнейшая джаз-пародия «Вопли Уолл-Стрита»…

И громовые овации и крики огласили ресторанный зал: «Жарьте!» –

«Жгите, чуваки!» – «Даешь «Чучу»! – «Чучу» даешь…»

– «Не хуже, чем на сессии Верховного Совета, разоряются…» – затуманенными

«Хванчкарой» мозгами заворочал заместитель Предсовмина

Союза ССР Лаврентий Павлович Берия.

Чу-ча! Чу-ру-да! Чу-ча!

Чу-ча! Чу-ру-да! Чу-ча!

Вот она – Америка, и нет порядка там.

Все американцы ходят вверх ногам…

Ходят по Бродвею и на «герлс» глазеют,

Ходят по Бродвею и жуют «чиунгам»…

Гангстеры в автомобилях тоже ездят тут.

Если попадешься, то тебе – капут…

Грабят, убивают, «Чучу» напевают.

Вот какую дрянь они поют…

– «А… хорошая песня… – подумал уже пьяненький Берия. – И главное,

такая… идеологически выдержанная…» – зашипела ему в ухо очередная

мысль-змейка…

Но не успел он сформулировать комплимент модной в заведении песенке,

как возле столика, за которым мирно отдыхал Герой Социалистического

Труда, появились трое. Несомненно, это были они. Югославы. Безжалостные

диверсанты, подосланные в нашу счастливую страну кровожадным

тираном Иосипом Броз Тито. Никого не опасаясь, они обступили

столик товарища Берия со всех сторон (которых было только три, потому

как стол Лаврентия стоял у стены). А потом вальяжно подсели, взяв его

в своеобразные «тиски» (а может, «клещи» – отличия одного от другого

Берия не знал, но чувствовал себя… хреново).

– Итак, давайте для начала познакомимся… – протянул огромную

ручищу седоватый здоровяк. – Товарищ Джонотан Картерович. А это,

– махнул он в сторону еще двоих, – товарищи Лиманович и Сафронович…

– Михайло Сафронович… – вставил второй, такой же здоровячок. Третий

парень, помоложе, какой-то необычный… и раскосый, в свою очередь

кивнул Лаврентию и протянул сухонькую, узковатую ладонь.

– Мы рады видеть вас, многоуважаемый Лаврентий Павлович, – продолжил

Михайло Сафронович. – Это хорошо, что вы пришли сюда, один

и без охраны… – на чисто русском языке вел он разговор. – Впрочем… на

сегодня вам не остается больше ничего. Вы у нас фактически в руках. И

мы очень надеемся, что ваши дальнейшие действия не станут выходить за

рамки здравого смысла, а также взаимных интересов.

– А почему я должен вам доверять? – выдавил Лаврентий.

– А разве имеется какая-то альтернатива? – спросил его Сафронович.

– Эй, официант! Еще бутылку «Хванчкары». И две… Нет, три – «Цинандали

»! И побыстрее… быстрей! – приказал он подбежавшему парню.

– Мы знаем, что у вас на Кавказе так принято… угощать друзей. И

радоваться жизни… – хлопнул он по спине товарища Берия. – Да не горбитесь!

Не жмитесь! Мы все – простые парни – партизаны товарища Иосипа

Тито, храни Бог его душу и тело! – сказал Михайло и широко, по-

православному перекрестился.

– А вы что же… неужто в Бога … веруете? – осторожно спросил Берия.

– А то, как же! – затрубил ему Михайло в уши. – Мы, сербы, всегда…

Впрочем, как и грузины – православные. А эти… – показал он на Джонотана

и Лимановича, – хорват – католик, а босниец – мусульманской веры.

– Да, я хорват! – заявил из-за стола Картерович, нагло опрокидывая в

рот очередную рюмку, – так же, как и сам товарищ Тито, наш учитель, и

отец, и «друже» всех-всех югославских народов.

– М-да… – Лаврентий взглянул нехорошо на Лимановича. – И этот –

тоже югослав? – спросил он как-то недоверчиво.

– А то! – подтвердил охотно товарищ Лиманович и широко улыбнулся

Лаврентию. – Вы, конечно, смущены моей азиатской внешностью?

Тут нет никакой загадки! Босния на протяжении столетий была под

игом турок-османов. Турки насаждали свою веру в Боснии, но это еще

не все… Янычары доходили до Китая, откуда увозили жен и невольниц.

У тех рождались сыновья, которые тоже становились янычарами... Враг

из Боснии ушел, а вера старая, турецкая осталась. И не только она… –

ткнул себя в грудь Лиманович и растянул широкую улыбку. – Только не

надо с нами шутить, – отвернул он, как бы невзначай, пиджачную полу,

показав висящие в подмышечной петле небольшой револьвер в портупее

и аккуратненький кинжальчик в ладных ножнах. – Иные янычары,

в стародавние годы, даже до Японии добирались. И не раз. Не раз…

Так что, в нашей Боснии имеются потомки самураев… – негромко, но

весьма уверенно говорил Лиманович. – Чик, и… готово… – прочертил

ребром ладони в области шеи суровый босниец. Лаврентий заерзал на

стуле и закосил глазом по сторонам. Было ясно, что бежать некуда. Похоже,

что кровавые агенты, подосланные в СССР, и в самом деле, знали

свое дело.

– Да вы не бойтесь нас, товарищ Берия! – хлопнул его снова по хребту

Сафронович. – Лиманович так шутит. Золотой наш парень, партизанский!..

Вот, помню, раз в горах наскочили мы на целую немецкую колонну.

Ну, мы их и резали тогда! И резали! И резали…

– Это вы их резали… – встрял, добродушно растянув в улыбке рот,

Джонотан Картерович. – А мы – хорваты – их душили! И душили! И душили!

По-нашему, по-титовски, душили мы врага!

– Правильно! А что его жалеть?! – заявил Лиманович, выпил рюмку

и взглянул на маршала узким азиатским глазом. – Смерть фашистским

оккупантам, и привет! Мы их в родную нашу «матку-Боснию» не звали!..

– А вы как втроем прошли в «Коктейль-холл»? Там, вроде, эта… очередь…

– припомнил заместитель Предсовмина забытое словцо.

– Прошли партизанскими тропами. Как ходили когда-то в боснийских

горах… – ухмыльнулся товарищ Лиманович и скосил на Берию глаз.

– Мы… известно… Мы люди свои… У меня, к примеру, есть пропуск…

– захвастал уже принявший на грудь краснорожий Джонотан Картерович.

– А вот вы как пробились в заведение без боя?

– У меня… – сказал Лаврентий таинственно, – книжечка есть специальная.

Что я – нарком эНКэВэДэ, – извлек он из кармана и развернул

перед носом югославских партизан просроченное удостоверение.

– Ну, и зря… – процедил со смешочком Картерович. – Могли бы просто

сунуть старикашке тридцатку в лапочку. И все дела…

– Что вы, товарищи, такое говорите! – искренне возмутился Берия. –

Да при мне… – вспыхнул от гнева, – восстановили все нормы социалистической

законности. И вообще, при мне порядок был. Не то, что сейчас…

– Да, да, товарищ Берия… Мы тоже слышали… А все-таки вы – «бяка»!

Ведь признайтесь, что «бяка»!.. – скривился Михайло Сафронович.

– Да, «бяка», «бяка»… – согласился с Сафроновичем Берия. – Я не

желаю спорить о незначительных деталях биографии…

– Ну, не совсем детали… – пробурчал Михайло. – Как говорим мы, сербы:

«Видно пана по халяве...». Или спросим еще и так: «Как возможно доверять

тому, кто вечно все врет, и врет, и врет? Ведь согласитесь, уважаемый

Лаврентий Павлович, это не ксива. Это, извиняемся за югославское крепкое

слово, абсолютное… и наглое… вранье. Удостоверение у вас давным-давно

просрочено. А последняя в нем запись – за давний сорок пятый – наш и ваш

победный – год!.. Ай-ай-ай!.. – покачал Сафронович башкой с укоризной. –

Нехорошо! Нехорошо… – повторял товарищ Сафронович.

Неожиданно Берии и в самом деле стало стыдно. «Да, нехорош-ш-

шо… как-то, Лаврентий…» – зашипела мысль-змея. – «Пошла… Пошла,

проклятая, прочь…» – прогонял он ее. Но черная гадина все шипела. И не

желала уползать.

– За такие, недостойные Героя Труда и Маршала Советского Союза,

мелкие делишки, потомки вас станут величать «авантюристом… пролезшим

в стройные ряды»… – нагло хохотнул ему в лицо товарищ Джонотан

Картерович.

– Да побойтесь Бога, господа… Вернее, простите, товарищи! Я, в

сравнении с другой партийной сволочью, в Союзе нашем – сама голу

биная невинность. Да, перед войной поляков-офицеров поубивал… А

в войну заградотрядами своих (напару с Мехлисом из СМЕРШа) гнал

под огонь фрицевский … Ну, татар выселял из Крыма – было такое

дело… Карачаевцев, чеченцев, ингушей, калмыков… и прочих греков.

Всего, пожалуй, не упомнишь… Да, морил по лагерям. Не отрицаю…

Даже, вот, и академика Вавилова… И того извел, извините, лично я… В

рудниках урановых заставлял зэ-ка работать голыми руками… Все это

абсолютнейшая правда. В этом только я и грешен! И признаю!.. Зато, –

распалился от вина товарищ Зампред, – как этот негодяй и извращенец

Ежов, никого не бил по голове бутылкой. И горящие цигарки в жопу

на допросах не совал… А что до баб… – выпятил Лаврентий Павлович

животик, – пусть камень бросит ровно тот товарищ, кто без греха… Нет

его на свете… Нет того товарища… Не бывает такого в природе. Я знаю

– еще, когда был маленький, в церковно-приходской школе учился… хорошо

учился.

– Интересный у нас разговор получается, дорогой товарищ. – Усмехнулся

кривовато Сафронович. – Выходит, все в дерьме, а один – весь в чистом-

белом?.. И как же вы пришли к задумке одного усатого дядю убить?

Кстати, товарищ Тито того же хочет. Уж больно обиделся он на «собаку»…

– А чего тут думать… – заерзал заместитель Предсовмина. – Дядя тот

слишком борзый стал… Все ему не этак. И не так. И жизнью дядя недоволен…

Уж не скажет, как прежде: «Поезжай, Лаврентий, в Большой театрик

да привези нам на дачу балерин. И получше! А то притащишь вечно

«селедок»! Во-первых, ущипнуть их не за что. А во-вторых, у нас так не

положено, в Союзе ССР, чтобы баба было слишком тонкой! Это в странах

капитала вечный голод и недоедание наблюдаются. В Германии, при Гитлере,

вообще, – говорил он мне тогда, – пролетарии едят исключительно

одни картофельные шкурки. Так что, скоро они восстанут с небывалой

революцией!.. А у нас бабец должен быть в теле!

– И привозили баб этих, из театра?.. – заинтересованно спросил уже

хмельной товарищ Джонотан Картерович.

– А то, как же! Ему, бесу, как отказать?! – заулыбался Берия. – И не

только ему. И другим товарищам перепадало, так сказать. Да я, почитай,

все ЦК этим «добром» перед войной снабжал…

– И как вы его... того? – спрашивали Берию шпионы.

– А чего там мудрить? – расхрабрился, наконец, Ларентий. – Дело привычное.

Ледорубом тут, конечно, махать несподручно. Зато «Меркульчик»

есть у меня… И «Кобульчик» тоже есть… И доктор знакомый тоже есть.

Врач специальный имеется!.. А фамилия его… это… Комаровский… Или,

все же… Броневицкий?.. Нет, точно Комаровский! Пан Йозеф Комаровский

из Лемберга, сто чертей его дери… Он один народу перетравил…

Короче, не представляете, какой это золотых рук мастер. Настоящий рыцарь

революции… – «Ой, что я говорю такое»… – испугался про себя

Лаврентий, но его уже несло.

– А девушка … девушка эта откуда, все же, будет? – спросил у троицы

шпионов товарищ Берия тогда, когда товарищи из бывшей братской

Югославии волочили его, в совершенно безобразном виде, мимо низкорослой

разлапистой пальмы и картины «Три богатыря». Седой швейцар,

стоя перед зеркалом при входе, набрасывал ему на плечи бобровую тяжкую

шубу и все пытался нахлобучить шляпу на плешивую башку кавказского

товарища.

– Кто?.. – спросил с недоумением Михайло. – А… Марыська… –

вспомнил он имя своего секретного сотрудника. – Эта из «Моссада» будет…

Ходила под командою Моше Даяна… Не раз участвовала в спецрейдах

войск «Цахал» по базам федаинов в Иордании.

– И в Египте тоже… – скромно добавил Лиманович. – Отличается в

организации «Моссад» особым фанатизмом и безжалостностью к врагам

трудового народа…

– А вообще, довольно славная девчонка, – противно захихикал Сафронович.

– Пусть еще немного поживет в вашем доме… Извините, в «Доме

приемов», конечно. Не хотели мы вас стеснять, но теперь это в ваших собственных

интересах. Да и не скучно будет одному… Хотя, ночами уже…

ни-ни…

И внутри у Берия Лаврентия Павловича все похолодело. И… опало

как-то… И даже неприятно съежилось.

РАДОСТНЫЕ ВЕСТИ

Недели через две газета «Правда» вышла с «СООБЩЕНИЯМИ ВРАЧЕБНОЙ

КОМИССИИ», в которых говорилось про «белок и кровь в

моче»… страшно говорить… у самого Учителя – Сталина Иосифа Виссарионовича…

Потом заводские, паровозные и пароходные гудки траурными сиренами

рвали мартовский морозный воздух. Испуганные люди со страхом глотали

горькие и такие страшные слова, льющиеся нескончаемым потоком:

«В СКОРБНЫЙ, ТРУДНЫЙ И ГОРЕСТНЫЙ ЧАС… БЕЗМЕРНАЯ УТРАТА…

С ЧУВСТВОМ ВЕЛИЧАЙШЕЙ СКОРБИ»… и так далее…

«Милый! – Дорогой! – Любимый! Единственный! На кого ты нас

оставил сиротами!» – рыдали миллионы миллионов одураченных рабов

СССР. И звуки «Траурного марша» беспартийного товарища Шопена, сотни

тысяч портретов усопшего, в траурных рамках, и десятки километров

кумачовых полотнищ на древках, с лентами траурного крапа, нагнетали

скорбное расположение духа…

После будет массовый психоз прощания с покойным… Будут грузовики

на Трубной. И другие грузовики. Но уже с трупами…

Так Ваал доделал свое дело в нашем мире, и так из него уходил…

А всего за несколько дней перед тем, утреннюю тишину и негу «Дома

приемов при Совете Министров Союза ССР» взорвал телефонный звонок.

– Але, Марыся!.. – кричала в трубку Светлана. – Они, кажется, его все-

таки… – разрыдалась она.

– О чем ты? – с недоумением спросила «неожиданно» сведенная Лаврентием

с дочерью самого Сталина.

– Ты еще не знаешь? Нет и нет?.. Так вот, первый удар у моего отца

произошел еще первого марта. А сегодня … его уже нет… До того папа

не жаловался на здоровье. Все шутил со мной и с братом Васей, говоря

не раз: «У меня – кавказское здоровье. Я вас всех еще переживу!..» – И

от души смеялся… Незадолго до удара его лечащие врачи были арестованы

по этому самому «делу врачей»… Потом его нашли… Заметив, что

папа лежит без сознания, обеспокоенная охрана сразу вызвала на нашу

дачу в Кунцево членов Президиума ЦК. Те приехали, но сказали, что

товарищ Сталин просто крепко спит, и не захотели вызывать врачей…

И так более тринадцати часов!.. Более тринадцати часов, – хрипела

Светлана, – папа был без всякой медицинской помощи… Приехавшая

медицинская бригада зафиксировала смерть отца вчера, пятого марта, в

двадцать один пятьдесят…

– «СВЕРШИЛОСЬ!» – зажала рот себе ладонями Марыся, чтобы не

закричать: «Ура!»...

На другом конце телефонного провода билась в истерике ее новая подруга

Света Сталина.

«Светлана Аллилуева»… – вспомнила Марыся имя автора давным-

давно прочитанной тонюсенькой книжонки и вернула трубку на рычаг.

Хмурый и муторный мартовский день вставал за окнами уютного

особнячка в Замоскворечье. Марыся подошла к окну… Снова снег. Но

уже не мокрыми, а пушистыми сказочными хлопьями сыпал на город с

низких небес.

* * *

– Наш корабль, международный нейтронный «Альфа-Бета-Икс» – Жилая

Станция уже двенадцать часов назад успешно вышел на околоземную

орбиту и продолжает полет вокруг планеты, став геостационарным, искусственным

спутником... – докладывал старший лейтенант ВВС КНР Ли

Мань командиру корабля, американскому майору Джону Картеру. – Мы посылали

к Земле радиосигналы... И – получили ответ… Радиоэфир планеты

просто кишит – тысячи радиостанций и телестудий. Переговоры всевозможных

служб. Кодированные переговоры военных. И миллионы звонков

и SMS-сообщений по сотовой связи… Думаю, что эти данные секретить нецелесообразно...

Я думаю, что даже наш строгий Шестой уже не против обнародовать

всю информацию. Притом, в самом полном объеме… Во всяком

случае, ни паники, ни психических стрессов, ни, тем более, массовых самоубийств

никто не ожидает. Тем более, никто не ожидает бегства с корабля на

Землю, с захватом станционной транспортной техники. Высадка на Землю

будет произведена организованно, в строго оговоренные с Землей сроки.

– Да… Это чудо! Просто чудо! – Джон Картер бросился обнимать лейтенанта.

– Современная нам, людям двадцать первого века, цивилизация

снова перед нами. Существует, как данность. – Сквозь слезы радости говорил

Джон Картер, глядя в иллюминатор, за суперпрочным стеклом которого

в бездонной космической мгле проплывала голубая океанская толщь

и песчано-желтая, коричневатая твердь земная, под этой белой пеленой

с дырявыми разрывами. И снова над планетой спиралями закручивались

облачные вихри – гигантскими небесными улитками, распластавшимися

на тысячи верст над Землей.

– И что там?.. – с ликованием в голосе спросил седовласый майор. –

Что там внизу, на Земле?

– Все, как было до нашего полета. – Засмеялся лейтенант Ли Мань. –

Люди, города, реки и горы, поля, машины, атомные бомбы в армейских

арсеналах и атомные станции, диктаторы, тираны, демократы. Папа Римский,

и «Джоконда» Леонардо, и Сикстинская капелла Рафаэля. Хоралы

Баха, дворцы Ватикана и русские храмы московского Кремля, святые камни

Мекки и Иерусалима, тибетские дацаны и Лувр, музыка Моцарта и

оперы Вагнера, стихи Данте и романы Льва Толстого…

– Я уже не верю, что все это есть на нашей планете… Домик дедушки

в Висконсине, дом родителей в Айдахо. Моя школа в тихом городке, товарищи

по детским играм... моя дочь Шерри и сын Том.

И, конечно, этот пресловутый сектор Иллинойского Технологического

института. И наш родной Центр «НАСА» в Хьюстоне. Вот приеду и всех-

всех крепко обниму. А потом отдохну немного, и снова, чем не шутит черт,

тряхну стариной. Снова космодром в солнечной Флориде, «на самом носу

у дядюшки Сэма», как шутят астронавты – на мысе Канаверал. Огромное

поле из бетона и корабль на стартовом столе, весь в кружевах металлических

ферм. Выйдем из автобуса. Сделаем доклад комиссии и сразу в лифт.

Пристегнем ремни... и вперед, и вверх… – мечтал сейчас Джон Картер. И

ему казалось в этот миг, что счастье еще возможно.

ОГРОМНЫЕ ГРОМАДЫ, КВАДРАТЫ ПЛОЩАДЕЙ…

Шумящий, хлопающий, бьющийся по ветру лес из красных полотнищ

с золотыми серпом и молотом. Радостные блики сыпались по стеклам двенадцатиэтажного

– то ли корабля, то ли айсберга, по верху которого золотыми

буквами, под русскую вязь, горело – «РОССИЯ». А немного ниже

бежали слова: «ГОСТИНИЦА» и «РЕСТОРАН». Крупнейший в Европе

отель, готовый одновременно вместить пять тысяч восемьсот девяносто

человек, и в самом деле поражал воображение. Распластавшись вдоль

бывшей Варварки, а ныне улицы Разина, он выглядел настоящим русским

чудом. Немного сбоку в его сверкающие плоскости смотрелись скромное

Английское подворье веков шестнадцатого-семнадцатого и храм Великомученицы

Варвары, творение Матвея Казакова, а возле самой Китайгородской

стены – церковь Зачатия Анны. Так заповедная Варварка яростно

и мощно входила в новое, свежее и бодрое Зарядье.

Домина Дмитрия Чечулина с многокилометровыми коридорами, по

которым было в пору ездить на авто, с несколькими залами крупнейших

в мире ресторанов, c чехардой буфетов, баров и столовых, ошеломлял и

завораживал. Как подавлял Государственный концертный зал на тысячу

шестьсот душ. Огромный танцевальный зал – трансформер… Два кинозала

«Зарядье». На семьсот пятьдесят мест каждый зал. Беломраморные

колонны и торжественные лестницы. Гостеприимный русский дом. Бескрайний,

как Россия. И помпезный, как и подобает воротам в Союз ССР.

– Я, все-таки, был ошеломлен… – заметил господин Джон Картер… но

не успел договорить. Так ладно, весело и властно ударили куранты Спасской

башни на старом Кремле.

– Да, тут у них… неплохо… – немного ошалело отозвался Ли Мань,

который уже бывал в Москве.

За чудесами-хороминами Василия Блаженного стояли пестрые ряды

автобусов. Там начинался Васильевский, бросаясь с Кремлевской набережной

к мосту. Миновали Лобное. И зеленоватый памятник «гражданину

Кузьме Минину и князю Дмитрию Пожарскому», возле которого суетилась

какая-то съемочная группа...

– А все-таки зря… – продолжил Джон Картер, – не «Охотный Ряд»,

а «Маркса»… Не «Варварка», а «Разина»… Не «Манежная», а какая-то

«Площадь Пятидесятилетия Октября»…

– Бросьте… Бросьте… Все пустое… – хмуро проскрипел Ли Мань,

когда они проходили мимо группы жизнерадостных туристов, которые

сгрудились вокруг экскурсовода. Тот указывал на Мавзолей, – чуть ли

не от самой Никольской тянулся к нему жирный «хвост» посетителей. А

над входом в главное святилище Союза ССР… так и есть... – протер глаза

Джон Картер, веря… и не веря.

Над входом в усыпальницу горели два слова, вернее, имени: «ЛЕНИН»

– «БЕРИЯ».

– ...После смерти величайшего Вождя нашей страны, последовавшей

десятого октября тысяча девятьсот семьдесят шестого года, Верховный

Совет Союза ССР принял Указ: «Поместить гроб с телом товарища Берия

в Мавзолей Ленина и именовать его отныне «Мавзолей Ленина и Берия»…

Мавзолей Ленина и Берия не только гармонично завершил ансамбль Красной

площади, но придал принципиально новую и такую важную в структуре

города идеологическую функцию – формирование уникального облика

социалистической Москвы… – увлеченно говорил экскурсовод, и

группка отечественных туристов благодарно внимала ему.

* * *

– Ну, где вы ходите?.. – догнали их Сафронов Михаил Юсуфович и

Марыся. – Вас все ищут! Сегодня у нас экскурсионный день.

– Да, сначала взглянем на «Москва-Сити» архитекторов Хазанова, Нагавицына

и Канчели на Краснопресненской… А потом… – принялась загибать

пальчики Марыся, – нас ожидают в новом комплексе «МУЗЕЯ ЛАВРЕНТИЯ

БЕРИЯ», что открылся совсем недавно возле Крымского моста.

Стали, наконец, рассаживаться в салоне огромного автобуса и тронулись...

Мимо новых и старых зданий. Миновав Варварку-Разина, мимо памятника

Героям Плевны на Славянскую площадь и по Китайгородскому про

езду, мимо Новой площади выкатили на Лубянку… то есть, на площадь

Дзержинского. И дальше – по Театральному проезду, на простор площади

имени Свердлова, глазея на Большой Театр и псевдоготику ЦУМа. По

проспекту Маркса мимо причудливого «Метрополя», мимо Дома Союзов

и здания Госплана СССР. Презрев асфальтовую пустынь площади Пятидесятилетия

Октября, наискосок от которой приветливо зеленел Александровский

сад, повернули на улицу Максима Горького. Все те же громады

тяжелых домов… Центральный телеграф со знаменитым глобусом – граненая

башенка, на которой написано – «PHILIPS». Арка в Брюсов переулок

с огромнейшей растяжкой: «РАДИОТЕХНИКА ДЛЯ ВАС». Вот и

Моссовет, и Юрий Долгорукий на Советской площади грозно простирает

свою длань. А за его спиной протекает по крышам пенистой струей реклама

– «ПИВО НЕВСКОЕ»…

Пушкин на Тверском… А за ним – кинотеатр «РОССИЯ». И на нем –

«БАНК УРАЛСИБ» – «НИКЕЛЬБАНК»...

– Ну, это дичь какая-то, выдавливал из себя майор ВВС США, поминутно

нажимая на кнопочку затвора отличного и недорогого «цифровика»

фирмы «Берия», купленного им всего три дня назад в гостиничной «Березке

».

Повсюду стояли рекламные щиты – «МАЛЕНКОВ – Мы строим вместе

с вами! Мы строим для вас!» – с удалым пареньком в желтой строительной

каске, за плечами которого причудливо ветвились металлические

фермы строительных кранов, возводивших новые чудо-дома… «Беларусь

» – Заводы Молотова» – провозглашал очередной рекламный щит,

на котором был изображен огромный плазменный телеэкран со странным

значком, сплетенным из скрещенных молний (напоминавший «руны» –

значок немецких войск СС).

– А что, собственно, не нравится? – хитровато спросил Ли Мань, –

наш дорогой Лаврентий давно спит в Мавзолее, а жизнь в Стране Советов

идет и идет чередом. Вон, смотрите, люди… Многие одеты хорошо, по-

европейски… Мамаши с колясками у памятника Пушкину… Вон реклама

кино – «БЕЛЫЕ РОСЫ» – по-моему… Вон в будке постовой ГАИ, а рядом

с ним – сверхновая «ПОБЕДА»…

Потому что у нас стал теперь человек

Настоящим хозяином жизни.

Повелителем гор, повелителем рек,

Честь и славу поющим Отчизне...

– Неожиданно громко понеслось из маленьких динамиков, врезанных

в автобусные спинки кресел. Новенький автобус летел все вперед.

И лучики солнца плясали радостными искрами в его свежевымытых

окнах. На блестящем боку гордо было выведено русской вязью – «ИНТУРИСТ

». За просвеченным солнцем стеклом полетели подмосковные

холмы и перелески. Широченное восьмиполосное шоссе с рекламными

щитами. «НАША РОДИНА – СССР» – гласила надпись на одном из них.

«ЛАВРЕНТИЙ ПАВЛОВИЧ БЕРИЯ» – под большим портретом моложавого,

круглолицего кавказца с умными, внимательными и добрыми

глазами, глядящими из-за элегантного пенсне. «РЕШЕНИЯ ХХХ СЪЕЗДА

ПАРТИИ – В ЖИЗНЬ!» –кричали огромные красные буквы. «ЛУЧШЕ

НАШИХ «ПОБЕД» – НА ЗЕМЛЕ МАШИНЫ НЕТ!» – улыбался

радостной улыбкой космонавт Юрий Алексеевич Гагарин, открывая

дверцу крутого красного седана, c нарисованными на его боку серпом и

молотом. И – «POBEDA-SАТURN» – КОСМИЧЕСКИЕ ТЕХНОЛОГИИ

ДЛЯ ВАС!»

* * *

Снова громко захрипело во встроенных динамиках, и в проходе встал

юноша с небольшим микрофоном в руке.

– Разрешите познакомиться, – заулыбался приветливо он. – Меня зовут

Иван. Я для вас гид, и товарищ, и друг в этом путешествии. Впрочем, в

нашей замечательной стране каждый человек – есть друг, товарищ и брат

всякому доброму гостю.

Его слушали в половину уха, уставившись в огромное стекло. Потек

сосновый светлый лес – красноватые стволы и зелень разлапистых крон

приятно радовали глаз. Между деревьями показались веселые башенки

домов. Промелькнул огромный плакат: «СОЦИАЛИЗМ ВЫСТРОЕН!

ПОСЕЛИМ В НЕМ ЛЮДЕЙ!» – БЕРИЯ Л.П. – золотом сияла подпись на

его багровом кумаче.

– Господа, мы уже подъезжаем… – заливался Ваня – Посмотрите направо…

Налево… Вот оно – зримое «сегодня» нашей Родины!.. Победитель

– новый город России. Идеальный город, разработанный под мудрым

руководством самого товарища Берия Лаврентия Павловича и вставший

гордо и величественно тут, на самом берегу Химкинского водохранилища…

Это молодой город-труженик, и не побоюсь сказать модное и громкое

слово – «наукоград». Крупнейшее производственно-техническое объединение

«Победа» располагается сегодня здесь – в Победителе!.. Победитель

является средоточием научной и инженерно-технической мысли в

Союзе ССР. Задача Победителя сегодня – быть мощным двигателем экономики

нашей страны – страны подлинного, развитого и торжествующего

социализма!.. Обратите внимание… – стрекотал веселеньким воробушком

Иван, – перед вами, господа и дамы, новый город-спутник нашей древней

и вечно молодой красавицы-Москвы. Сюда, согласно с грандиознейшим

планом реконструкции столицы, еще в семидесятом году прошлого

века переместились многие крупнейшие заводы и предприятия нашей

Москвы. И в первую очередь – знаменитейший «ЗИБ» – завод имени Берия…

Давно это было… Идут, летят быстрые года. И когда-то начатый

строительным концерном «МАЛЕНКОВ», наш красавец Победитель – довольно

молодой, но уже самостоятельный и динамичный город. Кстати,

изначально Первым секретарем горсовета Победителя был легендарный

Косыгин Алексей Иванович…

За автобусными стеклами стройно потянулись однообразные панельные

дома. Вот промелькнула безлико-белая пластина горсовета, с аршинными

буквами над плоской кровлей – «НАРОД И ПАРТИЯ – ЕДИНЫ!».

Скрылся за зеленью кинотеатр – белый кубик с тоненькими прорезями

оконного стекла, с большущими серпом и молотом над входом. Завернули

вправо возле памятника – бронзового пароходика с дамою и кавалером на

борту…

– Исторически-мудрое решение о начале строительства Победителя,

– продолжал свои трели Иван, – по личной инициативе товарища Берия,

принято на совещании строителей и архитекторов Москвы в тысяча девятьсот

шестьдесят седьмом году…

Вывернули на главный проспект, вдоль которого сплошною полосой

потянулись витрины: «Торговая сеть «КАГАНОВИЧ» – «банк «Молотов»

– «БЕРИЯ» – радиотехника», и «автосалон «ПОБЕДА», и «МИКОЯН» –

пиво «НЕВСКОЕ»…

– Именно ему обязаны мы строительством такого небывалого в

истории автогиганта. Разработку проекта города и нового завода, пущенного

в строй к столетию со дня рождения Владимира Ильича Ленина,

возглавляла большая группа известных специалистов из фирмы

«МАЛЕНКОВ-ГИПРОГОР». Город Победитель протянулся широкой

полосой между Химкинским водохранилищем и промышленной территорией.

Жилая зона отделена санитарно-защитной полосой, шириной в

полтора километра. Прекрасные картины соснового девственного леса,

заходя в город, приносят жителям радость, уют и покой… По удобным

диагональным направлениям проложены широкие бульвары – живописный

элемент регулярной планировки… Город Победитель стал в Союзе

ССР одним из наиболее благоустроенных и образцовых городов страны.

Так, при определении дальнейших перспектив его развития, было

учтено благоприятное экономико-географическое положение, крупные

железные дороги, а также водные и автомобильные коммуникации. Наличие

в непосредственной близости мощнейшей Новомосковской АЭС

имени Калинина также создает предпосылки для роста города. Наряду

с комплексной застройкой жилых кварталов, где удобно размещены

предприятия повседневного обслуживания и торговые точки, архитекторы

умело запроектировали, а фирма «МАЛЕНКОВ» возвела Общественный

Центр. Мы его как раз проехали… – махнул рукой Иван. – Он

расположен на месте пересечения главных магистралей города – улицы

Косыгина и проспекта имени Лаврентия Берия, по которому мы сейчас

приближаемся к заводу.

* * *

– Не спешите, господа… Не толпитесь … – заговорил ласково гид, когда

автобус наконец встал у белой стелы с золочеными буквами.

Когда б вы знали, как спокойно

Здесь трудовая жизнь течет,

Как вдохновенно и достойно

Страна великая живет!

Берия Лаврентий Павлович.

Рядом со стелой, воздвигнутой на широкой площади, напротив входа в

большое безликое здание искрилось на солнце мозаичное панно, на котором

мускулистые рабочие собирали на конвейере красивые автомобили:

«В 1970 ГОДУ С КОНВЕЙЕРА ЗАВОДА «ЗИБ» СОШЕЛ ПЕРВЫЙ ЛЕГКОВОЙ

АВТОМОБИЛЬ «POBEDA-FIESTA».

Вскоре светлые залы автомузея, уставленные подиумами с чудесами

автотехники, гостеприимно приняли туристов. Никелированные стенды.

Стекло и неяркий направленный свет. И множество плазменных мониторов...

– Все начиналось в бурные тридцатые… – снова принялся за рассказ

Иван. – Тогда завод «ЗИС» был расположен еще в самой Москве. Трудное

предвоенное время. Высочайшие достижения советского народа на пути

мирного созидания… и рядом – нарушения законности и грубейшие искажения

великого учения Маркса и Ленина… Кстати, достижения «ЗИС» на

пути отечественного автомобилестроения – зримая веха в истории нашей

страны. Довоенный красавец – «ЗИС-101/101А» и уже послевоенный, величественный

– «ЗИС-110». Машина – мечта. Машина – помощница нашей

Великой Победы!.. Вспомним также работяги-грузовики «ЗИС-151».

Как много сделали они в послевоенные годы!..

Шестого января сорок второго года Государственный Комитет Обороны

принял решение о восстановлении автомобильного производства в

Москве, на автозаводе имени Сталина (ЗИС) – притом, не нарушая темпов

выпуска военной продукции. Уже четырнадцатого сентября того же

года вышел приказ Наркомата среднего машиностроения о создании на

«ЗИСе» нового легкового автомобиля высшего класса. Через пять дней

директор «ЗИСа» Лихачев Иван Алексеевич издает приказ номер семьсот

двадцать три о создании на заводе конструкторско-технологического

бюро по проектированию «ЗИС-110». Таким образом, еще до решающей

битвы в Сталинграде, в Москве начались работы по созданию правительственного

лимузина… А с лета сорок третьего года, когда работы над

проектом возглавил Андрей Николаевич Вострецов, занимавший должность

заместителя главного конструктора «ЗИС», ранее работавший главным

конструктором завода «НАМИ», а позднее на «КИМ»… – почти пел

Иван… – работы вышли уже на завершающую стадию… Ведущим конструктором

по двигателю являлся Зигель… Группа советских конструкторов

в составе Острецова, Гусева, Зигеля и Фиттермана была удостоена

в сорок шестом году Сталинской премии Союза ССР Второй степени…

После пятьдесят шестого года и разоблачения «культа личности» Сталина

автозавод «ЗИС» был переименован в «ЗИБ» – завод имени Берия Лаврентия

Павловича… А вот с тысяча девятьсот семидесятого началась новая

история завода. Посмотрите на экран… – нажал экскурсовод на пульт, и

тут же вспыхнула огромная плазменная панель в торце выставочного зала,

и хроникальные кадры полились рекой. А вот и Победитель – город в сосновом

лесу, снятый с высоты птичьего полета. Пластины домов и красиво

разбросанные группы башен. Новенькие школы, дети за школьными

партами. Малыши на прогулке в саду… Продавец за прилавком. Вот идет

на завод рабочая смена – в проходную под огромными буквами «ЗИБ». По

главному конвейеру текут остовы новехоньких «Побед». Готовая машина

бежит по заводскому треку… Уютная столовая. Чистые столы и улыбающаяся

буфетчица в белой наколочке и c подносом, на котором дымится

налитый в тарелки аппетитный борщ… Ленинская комната – молодая девушка

склонилась над книжкой с профилем на красной обложке – «Берия

Лаврентий Павлович»…

– А теперь, господа, посмотрим стенды в экспозиционном зале… Вот

он – самый первый наш значок – эмблема еще старого «ЗИСа» – элегантный

красный флажочек, набранный из тоненьких ребристых планочек.

Красиво, неправда ли?..

История нового «ЗИБа» – это, господа, долгая дорога. Итак, далекий

пятьдесят седьмой… – Иван нажал на пультик – экраны на стендах стали

оживать. «Тысяча девятьсот пятьдесят семь» – поплыли цифры...

1957 – Широкое распространение телевиденья в Союзе ССР. Доступные

черно-белые ламповые телеприемники «Берия» появляются в каждой

советской семье.

1959 – Выпуск новой «POBEDA-BERIA».

1962 – «POBEDA-CONTINA».

1964 – Победа заводской команды гонщиков на автомобиле «POBEDA-

CORTINA» на чемпионате в Великобритании. Победа «POBEDA-

CORTINA» в Монако.

1965 – «POBEDA-TRANSIT» доминировал по всей Европе.

1968 – «POBEDA-LOTUS 49» c двигателем «POBEDA DFV» первая на

гонках в Монако.

1969 – «POBEDA-CAPR» стал культовым автомобилем.

1970 – 22 апреля, в день столетия со дня рождения Владимира Ильича

Ленина, с конвейера завода «ЗИБ» сошел первый автомобиль «POBEDA-

FIESTA».

1976 – «POBEDA-FIESTA 76» – Первый малолитражный автомобиль.

1987 – «POBEDA-SIERRA – автомобиль одержал двадцать восемь побед

на международных ралли.

1990 – «POBEDA-ESCORT».

1998 – «POBEDA-GRANADA».

2001 – «POBEDA-FOKUS» на Ралли «Акрополис». И снова – славная

победа!

2002 – «POBEDA-STREETKA» – машина для молодых. «Победу – в

каждый дом! Тебе и мне – Победу! Мы – поколенье победителей!» – вот

слоган нашей фирмы.

2003 – «POBEDA-FOKUS C-MAX» – семейный автомобиль.

2004 – «POBEDA-AKKORD».

2005 – Салют, «ПОБЕДА»! В год 50-летия Великой Победы – поколение

новых «ПОБЕД»! Молодежная «POBEDA-STINGER».

2006 – Выход на рынки Европы и Северной Америки «POBEDA-

STINGER». И снова сенсация! Гибрид городского авто и джипа для любителей

поездок по ненакатанным дорогам в стороне от большого шоссе.

Мы не ищем в жизни легких путей! Мы хотим только «ПОБЕДУ»!

2007 – «POBEDA-TOPYC 07». Автомобиль высшего класса. Максимальная

скорость – 290 километров в час. Победа!.. Нас не догонят!

2009 – Спортивный «POBEDA-WAIPER 10». Хромированный радиатор

и большие шины – все, что надо для МУЖЧИНЫ! А настоящему

МУЖЧИНЕ так нужна «ПОБЕДА»! Наша «ПОБЕДА»! Только 50 000 долларов

– и «ПОБЕДА» у вас – навсегда!

2010 – «POBEDA-POLO». Играй, живи c «ПОБЕДОЙ»!..

2011 – И снова «POBEDA»! «POBEDA-OKTAVIA». Аэродинамический

дизайн и исключительная легкость управления. Броская, сенсационная,

престижная! По дороге в завтра!..

2011 – «POBEDA-SATURN» для вас и вашей семьи! Удобный семейный

«седан» и космические технологии! В космический год у нас возможно

все!

– А, вот она, наша добрая «POBEDA-STREETKA» – вполне доступная

мечта каждой советской семьи! – закричал Иван и сдернул белый полог

с элегантного двухместного кабриолета в центре зала, сверкающего красным

лаком, хромом и безумно пахнущего кожей…

«Оригинальный двигатель «ЗИБ». Объем двигателя – 1597 см квадратных…

Мощность – 95 лошадиных сил… Коробка передач – ручная,

пятиступенчатая… Колеса – 16-дюймовые, легкосплавленные, шины с

дисками 195/45R… Максимальная скорость – 173 километра в час… Общий

объем потребления топлива – 7,9 литров на 100 километров… Длина

– 3650 сантиметров… Ширина – 1695 сантиметров… Высота – 1335»… –

побежали строчки на экране. – Средняя цена авто «POBEDA-STREETKA»

– 20 000 долларов США»…

– Обалдеть!.. – прошептала девушка Марыся. – И я такой… хочу!

– Ничего себе!.. – сказал Сафронов Михаил Юсуфович. – И вы – после

этого – смеете нам указывать! – взял он за рукав надменно молчащего

майора Джона Картера. – Да у них сейчас десять процентов промышленного

роста в год… Тут даже дружище Ли не спорит… А, бывало, кричал:

«Китай… Китай… Китай…».

– Погодите… Не спешите так… – усмехнулся Джон.

* * *

Потом они сытненько откушали в шикарном ресторане «Русская

изба», в котором уж, конечно, ни ветвистой пальмы в кадке, ни старика

в фиолетовой смешной ливрее, ни, тем более, картины «Три богатыря»

не было. А были крахмальные чистые скатерти, лакированная мебель и

стильные часы со зверями: лисицы, зайчики и бурые медведи, совы, орлы,

куропатки, рогатые олени и молчаливые рыбы… А еще большой камин и

морщинистые кожаные кресла. И цветные фонарики над баром, полным и

кубинского рома, и «Цинидали», и «Мукузани», и даже «Хванчкары»… И

«дринки» там тоже были, например, легендарный «дайкири без сахара» –

ну, совсем как у товарища Эрнеста Хемингуэя…

И будучи совсем навеселе, пошли пройтись по новенькому «городу

мечты» – Победителю. Был теплый летний вечер. Из открытого окошка

одного из серых домов доносилась песня...

Мы с каждым мгновеньем бессильней,

Хоть наша вина не видна,

Над блочно-панельной Россией,

Как лагерный номер, луна.

Обкомы, горкомы, райкомы

В подтеках снегов и дождей.

В их окнах, как бельма трахомы

(Давно никому не знакомы),

Безликие лики вождей.

– Слушай… Это любопытно… – вдруг, как ото сна, очнулся Сафронов

и потащил Ли Маня за пиджак. – Послушай… Этот Берия преставился аж

в семьдесят шестом… А сегодня-то, сегодня – кто правит?

– Да… не все ли равно… – отмахнулся Ли Мань, которому с перепою

становилось дурно. – Вроде там, в Кремле, какие-то два мужика. Один –

председатель Президиума Верховного Совета Союза ССР, другой – глава

правительства – председатель Совета Министров Союза. Один Дмитрий,

другой – Владимир. Один постарше, уже с плешиной. И носик уточкой.

Другой такой широколицый, кучерявенький. По стране на пару ездят. И

говорят так складно, что заслушаешься, право…

– Правда, правда! – поддержал его Сафронов. – Я раз, ради интереса,

у себя, в номере «России», включил программу «Время». Это вечерние

новости… Включил и… заслушался!.. И то у них, в Союзе, хорошо! И –

это! Там – победа, тут – победа!.. Там турбину возвели, а тут старушку в

наводнении спасли! И пенсию повысили! И новый дом построили!

– И похоронили бабушку бесплатно, по-коммунистически!.. – скривился

в усмешке Джон Картер.

– Молчите, ироды! Дайте песенку дослушать… – зашипела Марыся, и

они смущенно смолкли.

В их залах прокуренных – волки

Пинают людей, как собак,

А после те самые волки

Усядутся в черные «Волги»,

Закурят вирджинский табак.

И дач государственных охра

Укроет посадских светил.

И будет мордастая ВОХРа

Следить, чтоб никто не следил.

И в баньке, протопленной жарко,

Запляшет косматая чудь...

Ужель тебе этого жалко?

Ни капли не жалко, ничуть!..

А что же я вспомню? Усмешку

На гладком чиновном лице,

Мою неуклюжую спешку

И жалкую ярость в конце.

Я в грусть по березкам не верю,

Разлуку слезами не мерь.

И надо ли эту потерю

Приписывать к счету потерь?

Как каменный лес, онемело

Стоим мы на том рубеже,

Где тело – как будто, не тело,

Где слово – не только не дело,

Но даже не слово уже…

Так вот она, ваша победа –

Заря долгожданного дня!

Кого там везут? – «Грибоеда».

Кого отпевают? – Меня!

Отзвенели гитарные струны и смолкли в ночной тишине.

ЗАЛ СЛАВЫ

Бодрой рысью скакали по Калининскому проспекту – от метро у кинотеатра

«Художественный», где катил очередной фильм «Рембо», и ставшего

навеки пешеходным Старого Арбата.

Мимо одинокой белокаменной церквушки Симеона Столпника, что

испуганно присела напротив нового домины, мимо близнецов, таких же

башен, на двести восемьдесят квартир каждая, мимо административных

зданий, выполненных в форме книги, чьи окна зажигались в государственные

праздники, складывая гигантские пазлы «СССР»... Здесь гнездились

рестораны, и кафе, и большие магазины. Сияла реклама – «MAG» и «АЭРОФЛОТ

», «PANASONIC» и «БУТИК «АЛЛА», «КАФЕ «МЕТЕЛИЦА»

и «КУЛЬТУРНО-РАЗВЛЕКАТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТР «АРБАТ», а вдоль этого

великолепия – поток машин. И преобладали в нем новенькие «Победы

»… Мимо кинотеатра «ОКТЯБРЬ», с афишами «АНИМАЦИОННЫЙ

ФИЛЬМ-КОМЕДИЯ «КУНГ-ФУ ПАНДА 2», вышли к тридцатиэтажному

трилистнику – гордой башне на гранитном, мощном стилобате, соединявшем

ее с гостиницей «МИР». На противоположной стороне Москвы-реки,

справа от широкого Арбатского моста, взлетал ввысь шпилем старый отель

«УКРАИНА». Величественная панорама – на обе стороны, Краснопресненскую

и Смоленскую набережные – поражала воображение.

На Краснопресненской высилась чечулинская громада – Дом Правительства

РСФСР, слепленный из трех строго симметричных корпусов...

Огромный белый слон. Выстроенный на ранней зорьке восьмидесятых,

он был напоминанием о грандиозных проектах, которые так и не были

реализованы в тридцатые-сороковые. Далее по Краснопресненской – комплекс

зданий с офисной башней – резиденция зарубежных фирм, зримый

плод Арнольда Хаммера, босса симметрично «Бритиш Петролиум» и Советского

Правительства… Огромный крытый холл с американским пластмассовым

садом, с греческим богом Меркурием, в малюсенькой шапочке

и с крыльями – на каком-то странном шарике. С петушком (Пушкинским?)

на гигантских ходиках-часах, c зеркальными фонтанами и водоемами. C

кожаными гладкими диванчиками, с искусственными березками, вечнозелеными,

как доллары… Бесшумные лифты желтоватого стекла, зал на две

тысячи мест. Русская баня и финская сауна. Бассейн и фитнес-центр. Бесчисленные

ресторанчики и магазины – «БЕРЕЗКА» – «РУССКАЯ ВОДКА

» – «МАТРЕШКА» – «РУССКИЙ СУВЕНИР» – и неизменное «BP»

– на зеленом рыцарском щите.

А еще дальше дырявил облака Международный Деловой Центр «Москва-

Сити», чудовищно-огромный комплекс зданий. Проект группы архитекторов

Хазанова, Канчели, Нагавицына. В народе поговаривали о коррупции

вокруг этого самого Центра… Особенно на кухне и под водочку…

А вот заявить публично никто и не смел. Ибо личное здоровье, тем более,

грешная жизнь ценились выше «правды» и «свободы». Вещей нематериальных,

и даже – философски – неконкретных…

– Это уникальный проект наших дней… – тараторил Иван. – За короткий

срок выросли эти... – обвел Иван широким кругом панораму «Москва-

Сити», – грандиозные здания. И, конечно, к ним уже проведена новая

ветка метро. Именно здесь располагается Московский международный

деловой центр (ММДЦ) – место, собирающее воедино бизнес, элитные

апартаменты для проживания и места отдыха. Создана особая зона, концентрирующая

деловую жизнь столицы… Развивать бизнес в ширину в

столице практически некуда, волей-неволей приходится расти в высоту!

И хотя осуществление такого колоссального проекта вызывало активные

споры среди москвичей, его красоту и смелость невозможно не заметить!

Комплекс высотных зданий просматривается из разных районов города.

На другой стороне... – махнул рукой Иван, – находится башня «Две тысячи

». Это единственное сооружение комплекса, находящееся на другом

берегу и соединенное с ММДЦ пешеходным мостом «Багратион», который

был первой постройкой «Москва-Сити».

Наиболее сложное, в конструктивном отношении, среди построек

«Москва-Сити» – это «Центральное ядро». Сооружение включает в себя

и подземную часть, позволяющую интегрировать в ММДЦ метрополитен…

Уже построены две станции метро, и ведется прокладка скоростной

монорельсовой ветки, соединяющую «Москва-Сити» с аэровокзалами в

Шереметьево и Внуково.

А вон там – «Московский дворец бракосочетаний». Это многофункциональный

комплекс, соединяющий сам Дворец с банкетными залами и

ресторанами.

Джон и в Америке не очень-то жаловал небоскребы. Ему больше нравились

деревенские домики, ну, совсем, как у деда в Висконсине, а еще

поля пшеницы, фермы и зеленые луга, по которым гуляют коровы. Уютные

церквушки на холмах и старинные ухоженные парки… Единственное

сооружение рук человеческих, что было ему по душе – был, пожалуй, Капитолий

в Вашингтоне, да линкольновский известный «карандаш»…

А Иван вещал без умолку:

– Хороший обзор открывается от метро «Кутузовская» и с набережной

Тараса Шевченко… Можно доехать на метро до станции «Деловой

центр», интерьер которой воплощает в себе идеи космического будущего

человечества…

«Космического будущего…» – думал старый Джон, когда туристы уже

поднялись из чрева блестящей никелем и хромом метростанции «Деловой

центр», и болтливый гид снова закрутил свою «пластинку».

– Честная победа на конкурсе двухтысячного года проекта трех талантливых

московских зодчих – Хазанова, Канчели, Нагавицына… Еще в далеком

девяносто пятом был представлен проект Тхора, Гусарева, Дубровского,

Ройтбурга, Фролова и Малярчука… На следующий конкурс был

представлен реализуемый ныне проект, получивший тогда первое место.

Без сомнения, мы можем доверять компетентному мнению искусствоведов,

архитекторов, технологов, да и просто подготовленной публики –

депутатов Моссовета и знатных граждан… – размахивал руками, словно

мельница, Ваня.

– По-моему, хорошо! Ведь хорошо же, Ли?.. Ну, хоть ты скажи!.. – сердился

Михаил Юсуфович, которому было обидно, что его Москва не вызывает

дикого восторга.

– У нас в Шанхае, все же, лучше… – процедил Ли.

– Тьфу ты! – ругнулся Михаил Юсуфович в сердцах.

– Не плюйся, а то живо заберут в милицию, – предупредила капитана

ФСБ Марыся.

Проехали Крымский мост – к «МУЗЕЮ ЛАВРЕНТИЯ БЕРИЯ», расположившемуся

как раз на месте Центрального Дома художника. Широкие

аллеи ухоженного парка окружали его. Подстриженные в форме пирамиды,

шара или прямоугольника деревья обступали широкую площадь. На

геометрически расчерченных клумбах произрастали яркие цветы. И в том

же стиле скамейки, фонари, даже урны – все тут было безупречно-правильно

и идеально чисто.

Посреди величественной площади высился обелиск, напоминавший

Александровский столп в Петербурге, только вместо ангела с крестом на

вышине маячило изваяние героя в римской тунике и лавровом венке, в

ногах которого извивался угрожающего вида змей. В руках герой сжимал

копье, которым он и поражал гада. «БЛАГОДАРНАЯ РОССИЯ – БЕРИЯ

ЛАВРЕНТИЮ ПАВЛОВИЧУ, ЧЕЛОВЕКУ ЧЕСТИ, ЧЕЛОВЕКУ ДОЛГА»

– золотыми буквами было написано на цоколе. С четырех сторон стояли

массивные тумбы из гранита, на которых восседали горные орлы. Между

тумбами висели якорные цепи…

* * *

– Крупнейший мемориальный комплекс начинается с площади Народной

Свободы… – повёл экскурсию Иван. – Монумент, выполненный

скульптором Зарубом Царетели, имеет высоту сто сорок один и восемь

десятых метра. И в этом есть великий смысл. Ведь именно тысячу четыреста

восемнадцать дней длилась Великая Отечественная война, и в дело

победы над врагом внес свой вклад руководитель Советского Правительства

Лаврентий Павлович Берия… В самую тяжелую для нашей Родины

годину Лаврентий Павлович курировал внешнюю советскую разведку.

С тысяча девятьсот сорок первого года Берия назначается заместителем

председателя Совнаркома СССР. Он был членом ГКО, курировал оборонную

промышленность. «Все для фронта! Все для победы!» – лозунг товарища

Берия. С сорок четвертого года Лаврентий Берия курировал работы

и исследования, связанные с созданием атомного оружия, проявив незаурядные

организаторские способности. В сорок третьем ему было присвоено

звание Героя Советского Союза, а в победном тысяча девятьсот

сорок пятом он становится Маршалом Советского Союза. В пятьдесят

третьем году, после смерти Сталина, Лаврентий Павлович становится Генеральным

секретарем ЦК КПСС (позднее реформированную товарищем

Берия в Партию Народной Свободы имени Берия), а также председателем

Президиума Верховного Совета СССР и одновременно председателем

Совета Министров Союза ССР. Настоящий гражданин и патриот Родины,

товарищ Берия был пламенным борцом за мир, за дружбу и взаимопонимание

между народами. Именно благодаря трудам Берия мир навсегда

избавлен от ужасов ядерной войны. Непосредственно при участии Берия

были устранены «горячие точки» планеты – очаги международной напряженности.

Воссоединена Корея. Заключен прочный мир между Союзом

ССР и его противниками во Второй мировой – Германией и Японией. Да

и сама Германия из оккупационных секторов воссоединена в единое и независимое

государство. Благодаря Лаврентию Павловичу Союз ССР навсегда

отказался от политики насаждения социализма в странах Европы и

Азии, в Африке и в странах Ближнего Востока. При его непосредственном

участии был успешно разрешен арабо-еврейский конфликт в Палестине,

где создано демократическое государство двух народов, со столицей в Иерусалиме.

Окрепли связи Советского Союза и Соединенных Штатов Америки,

Великобритании и Франции, объединенной Германии и целого ряда

других государств… Невозможно переоценить решительное выступление

товарища Берия на Двадцатом съезде КПСС, развенчавшее «культ личности

» Сталина… Лаврентий Павлович Берия – славный сын трудового

народа, верный ленинец. Был ли на планете более великий человек? – Да,

был – Владимир Ильич Ульянов-Ленин. Основатель первого на планете

государства рабочих и крестьян, положивший начало делу созидания социализма.

Но это была заря эпохи, лишь тень великой Бериевской эпохи!

Берия Лаврентий Павлович – вот подлинный созидатель нашего счастливого

сегодня! Вот кому мы всем обязаны в СССР!..

– Ни… ничего себе… – сказал Сафронов.

– М… да! – пораженно выдохнул Ли Мань.

А растерянная Марыся слушала Ивана, открыв от удивленья рот. И

даже старый Картер ни с кем уже не спорил. Молчал, потупившись.

– Обратите внимание… – простер Ваня длань, – на мраморных ограждениях

балконов высечены цитаты из выступлений товарища Берия…

Стены первого этажа украшают гобелены в приятной глазу серовато-синей

и красно-коричневой гамме с алыми вкраплениями, объединенные

главной темой – «Бериевским путем – к коммунизму».

Для экспонирования исторических материалов, посвященных жизни

и деятельности выдающегося человека – Лаврентия Берия, использова

ны современные технические и мультимедийные средства. Уникальная

экспозиция музея была задумана, как единое целое, что достигнуто использованием

принципа перетекающих пространств. Один зал плавно

переходит в соседний. В музейный комплекс, кроме выставочных залов,

входят экскурсионное бюро и Мемориальная библиотека имени Лаврентия

Берия на пятьдесят тысяч томов, зал периодических выставок и

зал Научного совета музея. В двух подземных этажах находится архив,

кино- и фотохранилище, буфет и зимний гардероб на тысячу восемьсот

посетителей, а также все технические помещения. Интерьер музея,

– торжествующе взмахнул рукой Иван, – отличается строгостью решения.

В этом он похож на товарища Берия... Но строгость не означает

ни жестокости, ни скупости. Дорогой товарищ Берия, настоящий, природный

кавказец – человек радостной, богатой и щедрой души! «Самый

человечный человек!» – так сегодня говорят советские люди про товарища

Берия. И посмотрите сами! – указал он. – Наша страна и наш народ

ничего не пожалели для прославления дел и трудов великого Берия!..

Гранит и мрамор, анодированный алюминий, ценные породы дерева и

драгоценнейшие ткани – гобелены ручной работы – вот чем украшен

музей!.. Огромный вклад в украшение этого уникального памятника

современной архитектуры внесли художники-монументалисты, создав

уникальные скульптурные, графические и живописные произведения.

Особо интересен занавес кинолекционного зала, композиция которого

состоит из стилизованных элементов советской эмблематики. На стене

у входа в этот зал выполнена флорентийская мозаика из естественного

камня…

Строительный объем только главного музейного корпуса – сто двадцать

тысяч шестьсот сорок пять метров кубических. Полезная площадь

его – двенадцать тысяч метров квадратных…

– Полезной?.. Нет, похоже… бесполезной! – удивился старый Джон,

так как прока от строительства и содержания помпезных и полупустых

хором Картер не видел и не понимал. – Пародия на церковь… Богохульство…

Пустое обожествление того, кого люди, живущие сейчас в Союзе

ССР, никогда не знали. Очень, очень все это глупо…

Обходили Сафронов и Марыся, Картер и Ли Мань зал за залом, этаж

за этажом. Иные вещи в экспозиции были подлинными. Вот под стеклами

знакомое уже друзьям узенькое, старомодное посеребреное пенсне. Черный

галстук в меленький горошек. Остренькая золотая звездочка Героя

Социалистического Труда. Вот зеленая круглая лампа-колесо на бронзовой

ноге. Канцелярские приборы из полированного оргстекла – подарок

к юбилею от какого-то НИИ в Сибири, напоминающий фантазию на тему

так и не построенного Дворца Советов. А вот тот, самый первый во всем

Союзе ССР, катушечный магнитофон – изделие «шарашки» в Марфино

и инженера Льва Копелева. И золоченые наручные часики «Ракета», с

табличкой: «Подарок заместителю председателя ГКО Берия Лаврентию

Павловичу от трудового коллектива НИИ № 88, руководитель Сергей Павлович

Королев».

Чего тут только не было!.. Цветистые ковры от свергнутого аятоллой

Хомейни старого шаха Ирана Мохаммеда Пехлеви. Кривая сабля от пакистанского

президента – генерала Зия уль Хака. Феска от египтянина Гамаля

Абделя Насера. В отдельном застекленном шкафчике с подсветкой

– легендарная маршальская форма, вся в золотом шитье, с гербом СССР.

А на ней – ордена, ордена и медали, всех времен и народов… Вот и пятилистник

– «орден Почетного легиона», от самого Шарля де Голля – «С

благодарностью от правительства и народа Французской республики»…

Американское «Пурпурное сердце». Польский «Белый орел»… А вот

огромные игрушки – модели автомобилей «Победа» – дары из автограда

Победителя. Модели спутников и орбитальных станций, луноходов, марсоходов,

ракетопланов и ракет, кораблей и самолетов. Подарки от трудовых

коллективов и фирм – из разных стран мира.

– Похоже, под конец своих дней Лаврентий Павлович впал в детство…

– усмехнулась Марыся при виде красивых игрушек.

– Молчи уж … – одернул Марысю Сафронов, указав на стенд с фотографиями,

от которых у любого бы захолонуло сердце.

«Историческое «рукопожатие через границу» господина Ли Сын Мана

и товарища Ким Ир Сена. На встрече высоких договаривающихся сторон

присутствует председатель Президиума Верховного Совета Союза ССР,

председатель Совета Министров СССР товарищ Берия Лаврентий Павлович.

Начало создания единого независимого и демократического государ

ства на Корейском полуострове – республики Корея» – гласила подпись

под огромным фото.

И еще «историческое рукопожатие» – «Завершение переговоров между

главами Германской Демократической Республики, товарищем Вальтером

Ульбрихтом, и президентом Федеративной Республики Германия, господином

Конрадом Аденауэром, об объединении». На встрече присутствует

товарищ Берия. А пониже этого – фото, на котором толпы радостных людей,

ликующих, обнимающихся, с плакатами на русском языке – «СПАСИБО,

СССР!» – «СЛАВА МАРШАЛУ БЕРИЯ!» – на фоне Бранденбургских

ворот в Берлине… Подпись – «ОБЪЕДИНЕНИЕ ГЕРМАНИИ – 3

ОКТЯБРЯ 1955 ГОДА»…

Их было много – торжественных фото, но события, запечатленные на

них, друзьям-астронавтам не были известны. Другие фотографии освещали

протокольную часть официальных встреч.

1 СЕНТЯБРЯ 1957 ГОДА – Официальный визит председателя Президиума

Верховного Совета Союза ССР, председателя Совета Министров

СССР тов. Берия Лаврентия Павловича на Международную конференцию

по разоружению в Вене (республика Австрия). Историческое рукопожатие

тов. Берия Лаврентия Павловича и сенатора США г-на Джона Ф. Кеннеди.

10 СЕНТЯБРЯ 1957 ГОДА – Официальный визит председателя Президиума

Верховного Совета Союза ССР, председателя Совета Министров

СССР тов. Берия Лаврентия Павловича в Югославию. Дружеская встреча

тов. Иосип Броз Тито и тов. Берия Лаврентий Павлович. В составе делегации

СССР тов. А.И. Микоян, Г.К. Жуков, Н.С. Хрущев.

20 ОКТЯБРЯ 1957 ГОДА – Официальный визит председателя Президиума

Верховного Совета Союза ССР, председателя Совета Министров

СССР тов. Берия Лаврентия Павловича в Албанию. Трудные переговоры

советской делегации в Тиране. Начало «политики уступок» албанским руководством.

10 НОЯБРЯ 1957 ГОДА – Официальный визит председателя Президиума

Верховного Совета Союза ССР, председателя Совета Министров

СССР тов. Берия Лаврентия Павловича в Китай. Встреча тов. Мао Цзэдуна

с тов. Берия Лаврентием Павловичем. Начало «великих китайских

реформ». Начало переговорного процесса между правительством КНР и

Тайваня.

– Вот это сенсация! Мужайтесь!.. – Джон улыбнулся, взглянув на ошалевшего

от радости Ли Маня.

– А вот, смотрите, – Ли указывал на другое фото.

1 СЕНТЯБРЯ 1959 ГОДА – Официальный визит товарища Берия в

США. Дружеская встреча президента США г-на Дуайта Эйзенхауэра и

председателя Президиума Верховного Совета Союза ССР, председателя

Совета Министров СССР тов. Берия Лаврентия Павловича. Продолжение

«политики разрядки». Выработка руководством СССР и США совместного

предложения к Великим Нациям о ликвидации всех арсеналов и запрещении

дальнейшей разработки и военного применения атомных боезарядов».

Что я нашла! – закричала Марыся у нового стенда.

Июль 1960 года – американский певец Элвис Пресли с гастролями в

СССР. Знаменитые концерты Элвиса Пресли на стадионе «Лужники» в

Москве и на стадионе «Кировский» в Ленинграде. Встреча г-на Пресли

c председателем Президиума Верховного Совета Союза ССР, председателем

Совета Министров СССР тов. Берия Лаврентием Павловичем в

Георгиевском зале московского Кремля. На встрече присутствует министр

культуры СССР тов. Фурцева Е.А.

И ещё одно фото: Мерилин Монро на самой верхней смотровой площадке

Эмпайр-стейт-билдинга с сенатором США Джоном Ф. Кеннеди и

Берия Л. П. – вся троица беззаботно смеялась.

– Да, вот в этом деле старый дьявол понимал… – ухмыльнулась Марыся.

– Ну, не только в этом… – просипел Джон. – Мы его как-то там, при

встрече, недооценили…

– Великий человек, он во всем велик! Так-то, матушка! – промолвил

Сафронов.

– Да мы не отрицаем… Не отрицаем… – давилась от смеха она, отвернувшись

от Сафронова – невысокий кругленький кавказец в узеньком

пенсне жал руку высоченному Шарлю де Голлю, позируя на фоне Эйфелевой

башни.

Вот он целует галантно ручку королеве-матери у Букингемского дворца,

а позади маячат высоченные шотландские гвардейцы в шапках из медвежьих

шкур…

А тут Лаврентий Павлович пожимает руку президенту Ричарду Никсону.

А до этого – Иосипу Броз Тито («иуде» и «собаке»). И прежним президентам

США – господину Линдону Джонсону и господину Джеральду

Форду. И президенту Палестины Арафату Ясиру, конечно. И египтянам –

Гамалю Абделю Насеру и его преемнику Анвару Садату… Товарищ Берия

сидит на слоне в обнимку с господином Мохандасом Ганди, а через годы

он же – в открытом авто с прекрасной, смелой дочерью Ганди – Индирой.

И пожимает руку ее сыну Радживу, еще пилоту Боинга… Вот встреча товарища

Берия с группой беженцев с далекой Кубы. Во главе делегации

– симпатичный бородач Фидель Кастро. Чуть поодаль от него – импозантный

товарищ Че Гевара…

С Антониу Салазаром. С Фульхенсио Батистой. С Сальвадором

Альенде… Вот он уже с Аугусто Пиночетом. С Александром Дубчеком

и Вацлавом Гавелом… Пожимает руку то президенту Индонезии, то королю

Афганистана. То «нефтяному» арабскому шейху, то Фердинанду и

Имельде Маркос с Филиппин. Великому Кормчему Китая товарищу Мао

Цзэдуну или сенатору Джексону Венику. Генералу Альфредо Стресснеру,

каудильо Маамонде Франко. То немецкому писателю-нобелеату Генриху

Беллю, а то – Гюнтеру Грассу… То диктатору-расисту Боте Питеру,

то борцу за гражданские права чернокожих в Южной Африке Нельсону

Манделе. А вот еще интересные фото – встреча Лаврентия Павловича

с Муамаром Каддафи из солнечной Ливии. И с президентом Хафезом

Асадом из братской Сирии. C товарищем Саддамом Хуссейном из дружеского

Ирака…

– Гибкая политика была у человека… – умилялся капитан ФСБ РФ

Сафронов.

– Да, широк… Широк русский человек. Неплохо было бы и сузить…

– вспомнил старый Джон вычитанную давным-давно фразу, кажется, русского

писателя Достоевского.

Дивясь на фото во всю стену, запечатлевшее встречу первого космонавта

Юрия Гагарина (с развязавшимся шнурком) и председателя Прези

диума Верховного Совета СССР, председателя Совета Министров Союза

ССР Берия Лаврентия Павловича в аэропорту «Внуково», перешли в гулкий,

полуосвещенный «ЗАЛ СЛАВЫ СССР».

Мраморные письмена на стенах, направленный свет и почти церковный

полумрак.

17 МАРТА 1953 ГОДА – Берия Лаврентий Павлович (заместитель

Председателя Совета Министров Союза СССР, Маршал Советского Союза,

Герой Социалистического Труда) занимает должность министра Государственной

Безопасности и министра Внутренних Дел Союза ССР. Начало

«великой амнистии» – из лагерей ГУЛАГа освобождено 1 млн. 200

тыс. человек.

Сафронов расплылся в широкой улыбке.

27 ИЮЛЯ 1953 ГОДА – Подписание соглашения о полном прекращении

огня и выработке соглашений, при посредничестве Советского

Союза и Организации Объединенных Наций, о создании единого независимого

и демократического государства на Корейском полуострове

– республики Корея со столицей в городе Сеул.

Джон Картер хлопнул Ли Маня по плечику.

5 АВГУСТА 1953 ГОДА – Заявление Советского Правительства о решительном

отказе руководства Союза ССР от поддержки левых экстремистов

на территории Камбоджи, Лаоса и Вьетнама.

Ли Мань поднял брови, соображая: «Войны во Вьетнаме не будет! Никакой

войны в Лаосе! И в Камбодже никогда не придет режим кровавого

Пол Пота! Народы Азии получили прочный мир! Красота! Красота! Красота!

» – пело благодарное сердце лейтенанта Ли.

10 ЯНВАРЯ 1954 ГОДА – Доклад в Кремле председателя Президиума

Верховного Совета Союза ССР, председателя Совета Министров СССР

тов. Берия Лаврентия Павловича: «Пути решения зерновой проблемы».

Начало радикальных экономических реформ в деревне. Преобразование

колхозов и совхозов в социалистические агрохолдинги. Повышение закупочных

тарифов на сельскохозяйственную продукцию в Союзе ССР. Рост

производственной и материальной базы сельских хозяйств. Неуклонное

повышение уровня жизни на селе. Создание самых твердых предпосылок

для продовольственного изобилия в стране. Принятие Правительством

Союза ССР самых решительных мер по дальнейшему разумному и рачительному

землепользванию на территории Союза ССР, насаждению лесов

и лесополос, защите водоемов и источников подземных вод, а также

по сохранению целинных и залежных земель юга Оренбургской области

РСФСР и северного Казахстана, как неотъемлемой части природной экологической

системы. Персональную ответственность за решение вопросов,

связанных с сельским хозяйством, безоговорочно принимает на себя

тов. Хрущев Н.С. Ответственным за сохранение и переработку сельхозпродукции

назначается тов. Микоян А.И.