Раздел VI. Адвокат-свидетель – крайняя степень дегенерации адвоката

Глава 4. Практический смысл монотеизма в адвокатуре

Адвокатская корпорация должна играть для адвокатов ту же роль, какую монотеизм сыграл для языческого мира. В жизни адвоката не счесть соблазнов следовать каким-то посторонним поведенческим стандартам, отличным от стандарта профессиональной правозащиты. Должно быть что-то, что будет ему опорой в противостоянии этим соблазнам. По сути дела, адвокат может сохранить стойкость, верность идеалам правосудия, приверженность профессиональным стандартам, только в одном случае – если он будет монотеистом. Если не по вере, то хотя бы на практике. Понять этический смысл монотеизма очень трудно, если сидеть в тиши кабинета. Этот смысл легче понять, когда ты среди людей, когда ты в гуще непростых человеческих отношений, когда ты непосредственно зависишь от других и другие зависят от тебя. Надо найти выход из кабинета в люди – вот тут-то начинаешь понимать смысл монотеизма. Участвуя в общей жизни людей, будь то на работе или где-либо ещё, человек находится под давлением, непрерывным и сильным. Его постоянно пытаются заставить делать то, что – не просто он не хочет – ему противно. И мало того, от него требуют подчинения, послушания, повиновения, почтения. Ощущая такое давление на собственной шкуре, осознаешь, что значит поклонение. Поклонение – это не культ, не обряды. Ритуальность поклонения вторична. Поклонение – это сугубо поведенческая категория. Мы можем видеть примеры поклонения, когда подчинённые пресмыкаются перед начальством, когда слабые прислуживают сильным, когда “молодые” угождают “старикам” и тому подобное. Человека заставляют кланяться. Ради интересов тех, кому надо кланяться, его заставляют поступаться теми принципами, которые он исповедовал раньше. Давление связано с угрозами – карьере, благосостоянию, свободе, здоровью, жизни, близким. Противостоять ему чрезвычайно трудно. Чтобы следовать своим принципам и никому не кланяться, нужно обладать железной волей и нечеловеческим бесстрашием. Но главное – нужно обладать смыслом такого противостояния. Монотеизм – это запрет кланяться кому-либо, кроме Бога (Исх. 34:14; Втор. 5:7). Причём этот Бог – трансцендентный, то есть Он не имеет ничего общего ни с какой из окружающих тебя стихий, не может быть отождествлён ни с каким начальником, ни с какой природной или общественной силой, ни с чем из той среды, которая давит на тебя. Именно поэтому Он не может быть изображён (Исх. 20:4-5), а любое Его изображение чревато подменой, а значит – покорением чему-то из этой среды. Бог запрещает кланяться кому-либо под страшными угрозами: “не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвёртого рода” (Исх. 20:5). Это многократно встречающееся в Библии изображение страшного, ревнующего, гневающегося и мстящего Бога вызывает неизменный протест гуманистов, которые, видимо, так и не вышли из своих кабинетов и не понимают смысла подобных угроз. Но именно гуманный смысл “страха Божия” начинаешь понимать, когда осознаёшь положение человека. Чтобы противостоять угрозам среды, требующей его покорности и поклонения, человек должен противопоставить страху перед ней страх перед чем-то Иным. Так он может сказать (или прошептать, или подумать): “Я, конечно, боюсь вас, но есть нечто такое, чего я боюсь ещё больше, поэтому я не поступлюсь своими принципами и не пойду у вас на поводу”. Любопытный пример из жизни адвокатов: как-то милиционеры арестовали адвоката и попытались выбить у него показания на его подзащитного. Это вопиющее беззаконие, но милиционеры были в негодовании от того, что адвокат, несмотря на всё давление, отказывался предать свой профессиональный долг. Тогда они пожаловались в его коллегию и потребовали, чтобы она предписала ему дать соответствующие показания. Что могла сделать коллегия, чтобы хоть как-то поддержать адвоката? Она, конечно, пожаловалась кому надо, но и к нему самому она должна была обратиться. И коллегия приняла лучшее и единственно верное решение: под страхом исключения она запретила ему давать показания. Теперь у адвоката на руках был документально зафиксированный запрет общественного института, и этот документ он мог предъявить тем, кто требовал его показаний. “Начало мудрости – страх Господень” (Пс.110:10). Страх перед Трансцендентным – это опора против страха перед непосредственным и повседневным. Это возможность не суетиться в попытках угодить всем, кто грозит тебе каждый день, если ты не будешь кланяться им. А теперь представим себе мир, где не только нет страха перед Трансцендентным, где не только нет даже представления о том, что можно не кланяться всем и вся, но где высшей добродетелью считается именно преклонение перед теми, кто сильнее. Все языческие религии – от древнеегипетской до конфуцианской – прямо предписывают человеку поклоняться “силам”, и каждой из них – в соответствии с её рангом, её местом в иерархии сил. Это и есть суть язычества: кланяться всему тому, от чего зависят твоё благосостояние, твоё здоровье, твоя свобода, твоя жизнь, твоя семья. Кланяться – значит слушаться, подчиняться, чтить, пресмыкаться. Зависишь от природы – кланяйся природе, прислушивайся к ней (что она велит, что соответствует её установлениям). Зависишь от начальников – кланяйся им, причём так, как они велят. И тогда ты будешь в порядке. Тут, собственно, и вопроса быть не должно – кланяться или не кланяться, поскольку у человека нет никаких принципов, которые противоречили бы таким требованиям. Напротив, он должен кланяться сильным с энтузиазмом, с пылом и рвением. И с легкостью менять объекты поклонения: кто стал сильнее – тот и достоин. Лучше, конечно, чтобы иерархия сил была стабильной, чтобы она не менялась то и дело, иначе человеку крайне трудно следовать конъюнктуре и держать нос по ветру. Если ты живешь в рамках стабильной системы сил, вся твоя жизнь – от рождения до смерти – предсказуема. Ты рождаешься на определённом месте в этой системе и должен кланяться вышестоящим. Если ты будешь всё делать правильно, то продвинешься в заранее отведённых рамках. И все будут довольны – и твои начальники, и твои родители, и твои близкие, и ты сам. Бывали, конечно, случаи, когда отдельные сильные личности, презрев все установления, в том числе моральные, достигали большего, чем им было изначально определено. Но, во-первых, это были исключительные существа, не иначе как полубоги. А во-вторых, большинство из них всё равно поплатились за попытку изменить судьбу. Так что не сопротивляйся и – кланяйся. Кто не сопротивляется судьбе, того она ведёт за руку, кто сопротивляется – того она тащит за ноги, по асфальту. Это проповедовали и вавилонские жрецы, и индийские брахманы, и греческие философы. Но не все с этим согласились. Документы начала второго тысячелетия до нашей эры зафиксировали наличие люмпенской группы, попросту сброда, отбившегося от разных высоких цивилизаций. Назывался этот сброд хабиру и встречался он в пограничной зоне между государствами Египта, Сирии, Месопотамии и Малой Азии. Документы хеттов, египтян, вавилонян, финикийцев отзываются о нём с одинаковым отвращением. Это люди без рода и племени, без места в иерархии, без определённых занятий, без своей земли. Их постоянно гоняли то там, то сям, то обращали в рабство, то видели, как они занимаются разбоем. Это были не кочевники, у которых свои жёсткие порядки и своя жёсткая иерархия. Это были именно изверги, которые выпали из системы. Они не захотели кланяться, не захотели иметь предсказуемую жизнь, не захотели иметь тёплое место в рамках громадных цивилизационных пирамид. Всё бросили и ушли куда-то в степь. Чего вдруг? Что ими руководило? Они услышали или, точнее, почувствовали некий зов. “И сказал Господь Аврааму: пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего [и иди] в землю, которую Я укажу тебе” (Быт. 12:1). Многие почему-то считают, что евреи – это был просто один из народов, который по какой-то причине выделен Богом среди других. Но на самом деле избрание евреев – это не выбор среди уже готовых этносов. Это – создание нового этноса. Новое учение, новый зов объединили вокруг себя разноплеменных людей, которым до смерти надоело кланяться, которые решили сказать “нет” давлению среды. У них появилось нечто, ради чего они могут противиться этому давлению – определённые принципы, которые ни в коем случае нельзя нарушать. Но давление не ослабло; наоборот – оно только усилилось. Те, кто не подчиняется установленному порядку, внушают страх и ярость. Во-первых, они посягают на всевластие сильных, а во-вторых, угрожают стабильности тысячелетних порядков. Давление может проявляться по-разному, оборачиваясь и кнутом, и пряником. И хабиру неоднократно поддавались ему, вспоминая своё прошлое и заимствуя порядки у соседей-язычников. Вот почему они завели себе такие строгие законы, такую сложную обрядовую систему, такое брезгливое отношение ко всему инородному – чтобы защитить себя от давления среды. Ведь долгое время только они одни были монотеистами, а все другие народы – язычниками. Потом ситуация изменилась, а инерция системы защиты осталась, но это – уже другая история. Важно, что именно таким образом на Земле – только в одном её уголке – возникла новая возможность. Возможность не кланяться. Ведь Будда дозволил своим последователям кланяться мирским богам. Это значит, что буддист относится к давлению среды по-другому, чуть легче, но поддаётся ему всё так же. Вот почему буддизм не создал собственной цивилизации, но лишь органично вписался в существовавшие языческие, добавив к ним приятную отдушину. Но почему бы вообще никому и ничему не кланяться? Эта мысль неизбежно возникает в монотеистической культуре. Атеизм – это следствие монотеизма. В языческих культурах мы ничего подобного не встретим. Древнее безбожие – это любое сомнение в установлениях отцов. Ты можешь сколько угодно отрицать бытие богов, выдвигать любые версии об их природе, но древние порядки ты должен уважать и начальникам кланяться. В противном случае ты – безбожник, даже если богов не отрицаешь, и тебя лучше отравить какой-нибудь цикутой. А вот в монотеистической культуре, где повседневное поклонение подвергается критике изначально, как раз и возникает мысль – избавиться, наконец, от наваждения, стать совершеннолетним, перестать кланяться вообще кому-либо. Это очень заманчивая перспектива. Монотеизм был ступенькой в развитии духа, теперь её можно отбросить и перейти к следующей. Но при этом упускается из виду одно: давление среды никуда не девается и нисколько не уменьшается. Если ты атеист и не боишься поддаться среде, то что тебя удержит от этого? Вот почему в атеистических государствах очень быстро устанавливается языческий быт с его раболепством перед начальниками, культом верховного правителя и тому подобное. Человек остаётся самим собой. И если для отдельной личности, которая выросла и воспиталась в монотеистической культуре, ещё возможно, хотя и очень трудно, не поддаваться среде и не кланяться вообще никому, то для народа это уже невозможно. “Атеизм – тонкий лёд, по которому один человек пройдет, а целый народ ухнет в бездну” (Фрэнсис Бэкон). Монотеизм, пронизывающий культуру и являющийся её основанием, – важнейший залог уважения к личности, её автономности, условие гибкости социальной системы и её иммунитета против тирании. Монотеист осознает возможность и необходимость противостоять давлению среды, то есть иметь свою позицию и бороться за личностную независимость. Осуществление монотеизма в жизни общества выражается в более лёгком отношении к начальникам – как со стороны подчинённых, так и со стороны самих начальников. Они перестают видеть в себе богов или полубогов, которым дозволено унижать своих подчинённых. Практика монотеизма в социальной жизни довольно рельефно выражена у мусульманских авторов. Очень интересны, скажем, выкладки Ибн Ханбала, в которых он по пунктам перечисляет, в каких моментах надо исключать возможное практическое многобожие. Слишком пышные чествования каких-нибудь уважаемых и высокопоставленных личностей, слишком обильные похвалы, даже слишком эмоциональное приветствие в адрес кого-нибудь – всё это ширк (многобожие), отступление от единобожия (таухид). То же касается вообще всех страхов и надежд человека. Очень тонко психологическое единобожие разработано в суфизме: любое движение души там рассматривается с точки зрения, кого или чего человек боится, на кого или на что надеется в том или другом случае. Правда, ханбалиты, как правило, резко недолюбливают суфиев, и наоборот. У одних этико-правовое единобожие развито в ущерб психологическому, а у других психологическое – в ущерб этико-правовому (например, в почитании наставников). И хотя последовательное полагание на Бога ассоциируется, прежде всего, с исламом, во-первых, в христианстве всё это тоже есть (только без специального акцента, который смещён в сторону близости человека к Богу), а во-вторых, именно в мусульманских странах почему-то оказались особенно развитыми возвеличивание тиранов, безудержная лесть и раболепство. Значит, опять что-то не так с основами. Ведь именно наличие или отсутствие пресмыкания человека перед человеком или человека перед другими силами является показателем монотеистичности того или иного общества, той или иной культуры. Недаром, суфийский мыслитель Афиф Ат-Тилимсани, ученик Ибн аль-Араби, высказал крамольную мысль, что само почитание Корана – тоже есть ширк. Ат-Тилимсани выразил парадокс монотеизма. Подобно тому как в буддизме праджняпарамиты истина, постигаемая благодаря сутрам, требует отвергнуть эти сутры, а освобождение требует отвергнуть саму мысль о необходимости освобождения, монотеизм, открывающийся благодаря пророкам и писаниям, требует отказаться от какого бы то ни было преклонения перед ними. В христианстве даже есть имя такому отклонению от монотеизма – библиолатрия. Таким образом, то обстоятельство, что, например, мораль христианства, по словам Ницше, обращается против его основ, то есть требует развития библейской критики и прочего в этом духе, является вполне органичным для монотеизма. Ничего, что было бы закрыто от свободной критики. Никаких идолов. Всё это напрямую касается каждого адвоката. С одной стороны, методические стандарты адвокатской корпорации являются для всякого адвоката незыблемой скрижалью, о которой он должен вседа помнить и которой он должен следовать вопреки любому оказываемому на него давлению. Чем бы ни руководствовались недруги адвокатуры, их стандарты в любом случае ниже профессиональных стандартов адвоката, сформированных в свободной безвластной корпорации, осознающей в то же время своё общественное назначение. Но в то же время, именно внутренняя свобода этой корпорации, отсутствие в ней диктата, атмосфера комплементарной критики рождают высокий уровень адвокатского правотворчества. Всё это ещё раз демонстрирует, насколько губительны для правосудия любые попытки придать адвокатуре вид и статус государственного учреждения.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. “ДЕЛО ЙУКОСА” И НИСХОЖДЕНИЕ АДВОКАТОВ В БЕЗДНЫ ПРАВОСУДИЯ