§ 2. Терроризм государственный и антигосударственный

Как утверждают изучающие личность преступников криминологи и судебные психологи, таких людей, которые не строят никаких жизненных планов, не стремятся ни к каким труднодостижимым целям, избегают всякой целенаправленной работы, отрицают необходимость какой-либо социальной организации, презирают всякие правила и ценности, живут только здесь и теперь, скорее всего, можно встретить в тюрьме, а не у кормила власти, к которой всегда стремились революционеры. Хотя и последнее не исключено.

Ведь, например, революционная деятельность в той же России была не только политической, но и преступной. То есть революционер есть одновременно и преступник, и политический деятель. А разве не называем мы стоявших у власти в Германии нацистов, проповедовавших беспрецедентный цинизм во внутренней и внешней политике, преступниками, осуждёнными Международным трибуналом? Может быть, политика есть вообще лишь вид преступности?

Если рассматривать политику не как определённую деятельность, а как особый настрой человеческого духа, то нигилизм является наилучшим основанием для такого настроя. Если нигилизм – это всё-таки идея, пусть и отрицающая вообще надобность для жизни каких бы то ни было идей, то политика – это такое состояние человеческого духа, которое наиболее соответствует нигилистической идее. В этом состоянии духа человек в самом деле не нуждается ни в каких идеях, и ему даже не нужно для этого специально становиться нигилистом – он просто не может быть никем иным. Даже если человек, пребывающий в политическом состоянии, попытается придерживаться каких-нибудь идей – христианства или коммунизма, – ему это всё равно не удастся. И нигилизм для него – не идея, а единственно доступный способ организации собственной жизни. Основная цель политика (не по профессии, а по душе) – власть, но если спросить его, зачем ему сама власть, то он не поймёт вопроса.

Как уже сказано, настоящий исторический парадокс выразился в том обстоятельстве, что почти повсюду порядок покоится на власти людей, внутренний мир которых представляет собой полный хаос в самом худшем смысле этого слова. Когда же в каком-нибудь обществе остаются или насильно содержатся только политики, то есть люди с хаосом внутри и бездумной волей к власти вовне, начинается война всех против всех. Таким образом, криминальная и политическая деятельность являются самыми органичными для того образа жизни, который определяется нигилизмом. Это значит, что как публичная, так и тайная власть, которая является организующим началом нашей цивилизации, находится в руках преступников?

И уж кажется почти доказанным, что власть в России часто нигилистична, пусть даже отдельные её представители и не понимают значения этого слова. Эти люди, уже не ориентируясь в историческом времени и пространстве, призывают к соблюдению закона, который чужд большинству народа и который они сами нисколько не уважают, но, напротив, непрерывно преступают. И этот закон принесён к нам европейцами (“немцами”, то есть из-за Немана), которые, как видно, сами же признают нигилизм основой своего духа. Так чего же ещё ждать от такой законности? Чем жестче и авторитарнее власти отстаивают закон, тем больше у нас беззакония.

Невольно приходит мысль, что действовать надо точно наоборот. Любой отечественный чиновник, предложи ему не ставить милицию на всех углах и не следить за мужиком (а за этим варваром нужен глаз да глаз) при помощи самой изощрённой тайной полиции, немедленно предположит, что мужик воспользуется послаблением и учинит какое-нибудь дикое безобразие, как это делает сам этот чиновник. Однако факты говорят обратное: чем меньше власти, тем больше порядка. Прекрасно известно, что все репрессии обрушатся как раз на среднего человека, а настоящие преступники всегда найдут способ обойти закон. Адвокаты отлично знают, сколько неправовых шагов необходимо предпринять, чтобы добиться желаемого исхода дела в суде, однако форма при этом должна быть соблюдена.

Истинно общенациональный порядок на самом деле весьма далёк от административных идеалов петрограндизма. Напротив, с точки зрения западного юридизма, он больше похож на анархию. Неслучайно величайшие мыслители-анархисты Толстой, Бакунин и Кропоткин были русскими, и уникальный эксперимент по претворению в жизнь анархических идеалов в махновском Гуляй-Поле был также в России.

Всё это, конечно, вовсе не означает, что идеологией адвокатуры должен стать, собственно, анархизм. Отрицание государственной власти, как правило, приводит только к её усилению. Кроме того, теоретически власть есть необходимая опора всякого права. Задача состоит в том, чтобы власть именно оставалась таковой и ни в коем случае не выходила за пределы закона. Власть должна нуждаться в адвокатах, чтобы они защищали её от требовательных подчиненных и разъясняли ей, как себя вести, чтобы не вызывать праведный гнев последних.

Адвокаты нуждаются во власти и для этого им недостаточно одной только профессии. Требуется идеология – специальное средство достижения власти. Просто придумать такую идеологию для адвокатов невозможно, потому что у них уже есть собственные взгляды, которые они вряд ли променяют на какой-нибудь суррогат.

Каковы идеи, с которыми, так или иначе, приходится считаться большинству адвокатов?

Прежде всего, это нигилизм, который выражается в трёх формах:   1) массовый правовой нигилизм, то есть негативное отношение к необходимости и возможности осуществления законности в нашей жизни;   2) идеология, лежащая в основе действующего права, которая, по сути, является нигилизмом по отношению к национальным ценностям;   3) профессиональный адвокатский цинизм, который, с одной стороны, является реакцией на две первые формы нигилизма, а с другой – вообще присущ современной экономической цивилизации и коренится в реальных условиях данной профессии;   4) органическое мировоззрение людей, для которых высшей и абсолютной ценностью является власть сама по себе; таких людей сегодня можно чрезвычайно часто встретить как среди закоренелых преступников, так и среди современных политиков в России.

Данный вариант идеологии чрезвычайно привлекателен, однако он неприемлем в виду своей тотальной разрушительности, что демонстрирует специальный анализ нигилизма. Социальный распад во многом обязан, прежде всего, нигилизму. Глядя на сложившуюся ситуацию, следует действовать строго наоборот: в противостоянии власти и народа, закона и национальных ценностей адвокатура должна твердо и отчётливо принять сторону народа и его ценностей. Это означает необходимость критики нигилистического строя и редукции репрессивных форм общественного порядка в пользу гуманных и близких народу.

Примечание. Борьба адвокатуры против государства, политического строя недопустима даже в силу принципов организации и деятельности адвокатуры. Адвокатура может бороться за улучшение социально-политических условий, но не против них. Если адвокатура – элемент гражданского общества, то она не должна выступать самостоятельной, непосредственной силой по разрушению этого общества и сопряженного с ним государства. Революционеры, какие бы идеи они ни исповедовали и какие средства бы ни использовали, стоят вне системы гражданского общества, ибо действуют во имя его уничтожения. Адвокаты, стремящиеся к разрушению общества и государства, являются революционерами и уже не могут выполнять свою миссию, то есть перестают быть, по сути, адвокатами. Политическая, революционная адвокатура – это оксюморон. Надо вместе с тем отметить, что царские чиновники также повели себя не лучшим образом. Мало того, что они фактически соучаствовали в искажении начал адвокатуры, но они ещё и пытались довести это искажение до абсурда, провоцируя общество на взрывы и предавая своего Государя.

Добавление. Тоталитарное государство должно следить за каждым шагом своих граждан – только тогда оно будет тоталитарным. Никакой адвокат не может обладать той полнотой информации, которой обладает тоталитарное государство. Следовательно, в адвокате нет никакой нужды – он не может прибавить ничего нового к тому, что государство знает о гражданине. Юрист может лишь критиковать истолкование правоохранителем тех или иных шагов гражданина. Но это уже не адвокат, а чистой воды казуист, который будет пользоваться в обществе репутацией злонамеренного софиста, критикана, выискивающего формальные ошибки в прямых и добрых действиях представителя государства. В связи с этим вспоминается карикатурный образ адвоката из старого советского фильма: ловкий говорун в костюмчике софистически оправдывает бандитов, разграбивших винные склады; в ответ на его крючковатую речь из толпы обычно безмолвствующего на суде народа выходит закопченный рабочий и задаёт простой вопрос: “Бандиты они или не бандиты?”. Этот вопрос чуть не хором повторяет народ, и адвокат, этот, по выражению Германа Гессе, “бандит духовного поприща”, не находя, что ответить, позорно бежит из суда.