Глава 4. Адвокаты как звёзды публичного вещания: пресса и искажение правосознания

Верные слова не изящны. Красивые слова не заслуживают доверия. Добрый не красноречив. Красноречивый не может быть добрым.

Лао-Цзы

§ 1. Средства всенародного оповещения и адвокаты

Средства всенародного оповещения, куда включаются не только периодические издания (газеты, журналы и тому подобное), радио и телепередачи, но и всяческие брошюрки и книжки, описывают множество частностей из “дела Йукоса”. Они описывают частности, потому что целого “дела Йукоса” не существует. Они, эти частности, поскольку имеют общее основание понятие “дело Йукоса”, дают представление о сочинителях всех мастей, как целой профессиональной когорте, об их отношении к праву, раскрывает их правосознание. Но их сочинения важны и тем, что они обнажают и адвокатов в “деле Йукоса”.

По заметке в средствах всенародного оповещения об отдельно взятом судебном процессе из тысяч и тысяч происходящих в стране трудно судить о социально-нравственном симбиозе описателей судебных процессов и адвокатов. Но “дело Йукоса” структурирует этот симбиоз, выявляет их взаимный интерес, привязанность, обнажает нравственные и профессиональные стандарты сотрудников из средств всенародного оповещения и адвокатуры. “Дело Йукоса” показало, что адвокатура как институт неинтересна средствам всенародного оповещения, служители этих средств не хотят знать смысл адвокатской профессии. Поэтому адвокаты в средствах всенародного оповещения предстают часто в беспомощном, глупо-карикатурном виде.

Иллюстрация первая. Помощь недоброжелателям Икса.

Журналист пишет, что всенародно было заявлено, что Икс собирается навестить разные земли для рекламы своих деловых проектов, а некто осведомлённый Игрек сказал не всенародно журналисту, что Икс едет в эти земли изучать народный дух. Что ж, получается, что, согласно журналисту, всенародное заявление Икса было ложным, а истинные намерения Икса посетить далёкие земли были иные. Если об истинных намерениях Икса знал осведомлённый Игрек, то была большая вероятность, что об истинных целях путешествия Икса знали или, по крайней мере, догадывались недоброжелатели Икса из разных деловых и бюрократических кругов. Если путешествие Икса эти круги расценили как угрозу их дальнейшему существованию, то было бы безответственно с их стороны не пресечь это путешествие Икса. Только зачем журналист хвалится своей осведомлённостью и проницательностью и фактически всех убеждает, что недоброжелатели правильно пресекли путешествие Икса? Если раньше недоброжелатели Икса могли сомневаться в своей правоте, то, благодаря журналисту, их сомнения рассеялись. Осталась убежденность. Форма пресечения путешествия не была изящной, но по существу была верной?

Иллюстрация вторая. Адвокат и курьер для особых поручений.

Журналист рассказал со слов адвоката о том, что адвокат прибыл в обвинительный орган на допрос своего доверителя и узнал, что его доверитель уже дал показания, но протокол допроса ещё не был подписан. Доверитель сказал адвокату, что нужно подписать протокол допроса и не делать никаких заявлений. Адвокат подписал протокол допроса.

Журналист поведал, что адвокат ему пояснил, что он решил не спорить с доверителем, так как адвокат имеет право спорить с доверителем только в том случае, если доверитель хочет дать показания против себя, и показания эти могут привести к летальному исходу.

Если изложенное журналистом имело место в действительности, то такое поведение адвоката безграмотно и подрывает доверие к самоё адвокатуре как части системы правосудия.

Получается, что адвокат подписал протокол допроса без участия в нём. Если доверитель что-то и наговорил следователю без присутствия адвоката, то адвокат не должен подписывать такой протокол. Его может подписать допрошенное лицо и следователь. Адвокат в допросе не участвовал. Или весь допрос должен быть проведён с участием адвоката, а предыдущие записи следователя не должны иметь никакого процессуального значения. Адвокат не корректор и не литературный редактор, чтобы читать составленный без него протокол допроса на предмет литературного изящества стиля изложения. Адвокат не должен верить ни следователю, ни доверителю касательно содержания допроса. Адвокат не присутствовал на допросе. Поэтому адвокат не может знать как, почему, при каких условиях его доверитель дал те или иные показания. Доверитель, поскольку он находится в сложной для себя жизненной ситуации, может убеждать адвоката в чём угодно, например, что он дал показания добровольно, без принуждения и угроз со стороны обвинительного органа. Адвокат всё равно не должен полагаться на волю и сознание своего доверителя и подписывать протокол допроса, в котором он сам не участвовал.

Самоё выражение “спорить адвокату с доверителем” для адвоката недопустимо. Адвокат никогда не спорит с доверителем. Адвокат разъясняет доверителю возникшие у последнего юридические сомнения. Если доверитель не верит адвокату, то соглашение должно быть расторгнуто. Адвокат не слуга у доверителя. Если адвокат занял положение слуги, то это не адвокат. С таким адвокатом никто не будет считаться никогда. Адвокат превращается, в лучшем случае, в курьера для особых поручений.

Конечно, журналист может не знать тонкостей правил адвокатской профессии, но адвокат обязан прежде думать, а потом оповещать о своих деяниях.

Иллюстрация третья. О профессиональном классе адвоката.

Журналист поведал откровения адвоката о сакральном значении толщины предъявляемого обвинения. Адвокат за момент до предъявления обвинения “разъясняет” своему доверителю, что если постановление о предъявлении обвинения будет тоненьким, на одном-двух листочках, то не будет избрана мера пресечения в виде содержания под стражу, а если это постановление будет толстым, то заключат под стражу. Как не восхититься профессиональным классом адвоката.

Иллюстрация четвёртая. “Известный адвокат” и лакей власти.

Журналист рассказал, что адвокат одного обвиняемого по уголовному делу осознал, что предстоящее уголовное дело будет большим и сложным, и в одиночку сам адвокат его не осилит. Тогда адвокат решил обратиться к разным известным адвокатам с предложением также принять защиту его доверителя. Как далее повествует журналист, некоторые “известные адвокаты” сразу отказались, а некоторые другие “известные адвокаты” просили время на размышление для того, здесь журналист позволил модальное наклонение, чтобы спросить разрешение у высочайшей власти на участие в уголовном деле и отказаться, когда бюрократ из высочайшей власти посоветует не участвовать в этом деле.

Не важен источник указанных мыслей об адвокатах. Ищущий ли помощи адвокат поделился такими размышлениями с журналистом или сам журналист сделал такие суждения из повествования адвоката о своих поисках себе подобных адвокатов. Во всяком случае, этот рассказ есть поклёп на самоё адвокатуру, проявление зачатков недоверия к ней.

Каков синтаксис рассказа об “известных адвокатах”? Сначала адвокатов делят на “известных” и “неизвестных”. “Известные адвокаты” все сплошь трусы и агенты бюрократов из высочайшей власти. “Известные адвокаты” всё делают с разрешения и в интересах высочайшей власти. Или такими качествами отличаются только те “известные адвокаты”, которых знал ищущий их помощи адвокат? Если у “ищущего” адвоката все знакомые ему “известные адвокаты” отличаются такими низкими морально-волевыми качествами, то модальное наклонение подсказывает, что сам адвокат, ищущий “известных адвокатов”, обладает теми же низкими морально- волевыми качествами. [Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты.] А кто такие “известные адвокаты”? Это те, которые часто мелькают в средствах всенародного оповещения? Если это так, то сам ищущий их помощи адвокат тоже упомянут в средствах всенародного оповещения, и по этому признаку должен признаваться “известным адвокатом”. Коли это так, то этот адвокат, как “известный адвокат”, тоже советуется с высочайшей властью и есть лакей этой власти, потому как он не представляет, что могут быть адвокаты “неизвестные” и, следовательно, не лакеи власти. “Неизвестные” адвокаты в лакейскую не заходят.

Иллюстрация пятая. “Специалист по обыскам”.

Одного адвоката назвали “специалистом” по обыскам. “Специалист по обыскам” это что или как? Это тот, который знает, как надо готовиться к обыскам, что делать обыскиваемым во время обыска и что писать в протоколе обыска?

Среди адвокатов не бывает “специалистов” в чём-то. “Специальность” чужда назначению адвокатской профессии. Действительно, а как можно быть адвокату “специалистом” в одном отдельно взятом процессуальном действии в потоке единого многостадийного судебного процесса? Во всём остальном адвокат может быть “неспециалистом”?

Иллюстрация шестая. “Суд доказал”.

В средствах всенародного оповещения порой пишут, что “судом доказана” виновность такого-то в совершении преступления, или “суд доказал”, что преступление совершил тот-то.

“Судом доказано нечто” – фраза бездумная и вредная для массового сознания.

“Дело Йукоса” показало, что в судах вообще никто ничего не доказывает. Самонадеянно звучит признание адвоката о том, что он что-то “доказал” суду. Если государственный обвинитель ничего не доказывал, даже не сказал, что нужно доказывать, а суд только следил за порядком в зале судебного заседания, то, следовательно, и адвокат не мог ничего доказать, так как ему не известно было, что нужно доказывать. Адвокат только мнил, что он что-то доказывает. Если ничего не доказывается, то ничего и не устанавливается.

Сам же суд ничего и не должен доказывать. Но суждение, что “суд доказал”, например, вину осуждённого, имеет зловещий смысл и производит на массовое сознание пагубное влияние. В сознании запечатлевается, что если сам суд “доказал”, то осуждённый непременно преступник и поделом ему. “Наши суды не ошибаются и зря не сажают”. А заявления адвоката для прессы о неправильном приговоре есть не более чем набор пустых слов и способ отработать гонорар.

Иллюстрация седьмая. Пугало “презумпции невиновности”.

Правовой принцип “презумпция невиновности” в средствах всенародного оповещения превратился в жупел и откровенную глупость. “Презумпция невиновности” употребляется не иначе как пугало. Мол, человека преступником может признать только суд, до суда никто не может назвать человека преступником, до приговора суда человек-обвиняемый считается невиновным и никто не смеет считать его преступником.

Если такие утверждения верны, то ни один злодей не должен предстать перед судом. Ибо, прежде чем вынести приговор, должно быть проведено предварительное расследование, предъявлено обвинение в совершении преступления. Для возбуждения уголовного дела нужен повод и основание, что есть не что иное, как самоё преступление. На судебное расследование отправляют обвиняемого в совершении преступления. На человека, как совершившего преступление, должно быть кем-то указано. И эти кто-то есть прокурор, следователь, потерпевший, родственники потерпевшего, гражданский истец и др. Для них он преступник, то есть лицо, совершившее преступление, преступившее закон.

Спросите у любой матери, как бы она назвала того негодяя, который забавы ради из хулиганских побуждений искалечил её сына. Она будет смиренно ждать, пока ей другая милая женщина-судья раскроет глаза и скажет, кто искалечил её сына и разрешит называть осуждённого преступником?

А посмотрите, сколько у нас в стране людей неподсудных в силу своего социального и публично-экономического положения. И как должен называть их пострадавший от деяний этих “неподсудных”? А разве сам журналист не назовёт того преступником, кто растерзал его собственную дочь? Или журналист будет всем рассказывать, что злодей – это не злодей, и будет запрещать несчастной дочери указывать на её терзателя, потому что тот ещё ни в чём не виноват, у него “презумпция невиновности”, а пока что умный судья не “доказал” ничью вину?

Сколько угодно и кому угодно можно называть негодяев и злодеев всех мастей и категорий преступниками, но юридические последствия для них наступят только в силу судебного приговора. Ибо право на легитимное насилие принадлежит государству.

Презумпция невиновности – категория чисто правовая. Признание виновным в совершении преступления судом означает, что нести наказание человек может только в силу приговора суда, а не по воле какого-либо иного органа или лица. Определённых гражданских прав обвиняемый лишается только после вступления обвинительного приговора в законную силу. И не надо вульгаризировать принцип презумпции невиновности. Как и всякий правовой принцип, он глубок, имеет много граней.

Однако называть всякого непонравившегося человека “преступником” негоже. Как негоже ругаться, браниться, нарушать общественный порядок. Тому мерило нравственные нормы.

Другая сторона искажения принципа презумпции невиновности в том, что если до приговора суда любого злодея всякий потерпевший от него должен считать милейшим и добрым человеком, “созданным по образу и подобию Божьему”, то тогда всякий осуждённый непременно злодей и негодяй. Осталось только убедить в этом невинно осуждённых и их матерей и отцов. Справятся ли с этой пропагандистской задачей средства всенародного оповещения?

Говорят, что в начале девяностых годов прошлого века, всякий, кто что-то стал материального иметь, преступник. Все преступники, кто не сидел на печи. Но тот, кто сидел на печи, тоже преступник. Ибо сказано, что в поте лица свой хлеб надо зарабатывать. А тот, кто сидел на печи, получается, жил за чужой счёт. Он – вор. Опять “презумпция невиновности”?

Хотя обижаться можно на любые слова. Любое “положительное” слово, например “умный”, может быть воспринято как насмешка и оскорбление или способность совершать преступления.

Иллюстрация восьмая. Демонические слова.

Служители средств всенародного оповещения часто употребляют слово “официально”: “официально” заявил, “официальная” точка зрения, “официально” адвокат сообщил. Слово “официально” бессмысленно, не несёт никакой смысловой нагрузки и производит демоническое воздействие на слушающего или читающего.

Если адвокат может что-то “официально” сообщить, то, значит, есть какие-то “неофициальные” сообщения. “Официально” говорят правду, а “неофициально” ложь? Адвокат говорит или не говорит. Он всегда должен говорить правильно. У одного и того же адвоката может быть одновременно две точки зрения, “официальная” и “неофициальная”? Если такое может быть, то у адвоката раздвоение сознания. Он пребывает в абсурде. Не надо употреблять слова, смысл которых не известен никому. Даже для увеличения эмоционального воздействия. Это опасно для свободы.

Если бы сами адвокаты не игрались словами, такими как “выиграл” и “проиграл” процесс, что для адвоката недопустимо, то и журналисты не проявляли бы такого пренебрежительного отношения к результатам судебных процессов. «Верно определяйте слова, и вы освободите мир от половины недоразумений» (Рене Декарт).

Иллюстрация девятая. Адвокатское интервью.

Журналист добросовестно записал ответы адвоката. Адвокат в интервью говорит, что по всем эпизодам не доказана причастность осуждённого к преступлениям. Из слов адвоката получается, что преступления были, но только причастность осуждённого, по мнению адвоката, не доказана. А у суда другое “мнение”. Суд согласился с адвокатом, что преступления совершались, но не согласился, что подзащитный адвоката к ним “не причастен”.

Или адвокат, отвечая на вопрос журналиста, утверждает, что на скамью подсудимых его подзащитного привели не его преступления, а другие обстоятельства. Из синтаксиса ответа вытекает, что доверитель адвоката совершил преступления. Адвокату известно о совершении преступлений его доверителем. Далее возможна альтернатива. Или обвинение предъявлено за те деяния, которые доверитель адвоката не совершал, а за совершённые преступления, о которых адвокату известно, может быть, ещё предстоит отвечать. Или фактически обвиняемый подвергнут уголовному преследованию именно за совершение тех преступлений, о которых адвокату известно, что совершил их его доверитель, но предъявлено другое обвинение только по той причине, что были какие-то неблагоприятные “обстоятельства”. Но если бы этих “обстоятельств” не было, никто за совершённые преступления доверителя адвоката в уголовном порядке не преследовал. Обвинительный орган сделал бы вид, что преступлений никаких не было. Если после такого интервью адвокат пишет жалобу на неправильный обвинительный приговор, то адвокат вступает в противоречие с собой. И почему после такого интервью должны верить адвокату при проверке приговора?