§ 3. Судебный процесс и логика

Внушаемость, что есть производное от абсурда, оценивается как признак психического здоровья человека. И наоборот, отсутствие внушаемости, невнушаемость человека, сопротивление человека чужому внушению рассматривается как признак психического расстройства, со всеми вытекающими для невнушаемого последствиями со стороны тех, кто внушает и обладает силой покорения.

Внушение, то есть когда человек сопротивляется чужому воздействию и его эмоции требуют противного внушающему поступка, осуществляется посредством убеждения (словом и действием, но во всех случаях передачей смысла от одного человека другому). Убеждение в его мыслительной форме будет логикой. Важнейшая часть логики – это доказывание. Тогда само внушение можно подвести под логическую форму доказывания.

Внушение и сопротивление внушению можно определить как спор человека с человеком. Один из основных способов разрешения таких споров – судебная процедура, которая представляется большинству людей как менее кровопролитная, чем война. Судебная процедура как разрешение спора есть доказывание двумя спорящими друг другу и, главное, третьему, то есть судье, способа разрешения спора, то есть абсурда, посредством логики. Основной человек, на которого направлена сила логического внушения, – это судья. Результат внушения в немалой степени зависит от знания правил логики как внушающими, так и самим судьёй. Хотя сами знания не исключают произвола.

В целях самосохранения общество пытается уменьшить произвол внушения и сопротивления внушению (само сопротивление часто является произволом – например, неисполнение чиновником своих обязанностей, наказание непричастного человека) посредством выработки процедур, то есть установления порядка использования, рассмотрения, применения правил логики при внушении, то есть при доказывании. Что разумно. Ибо, прослеживая порядок применения правил логики, можно проверить путь преодоления возникшего абсурда логикой, процесс доказывания, связь доказательств.

Цель судебного процесса – преодоление абсурда. Поскольку считается, что так нельзя написать в процессуальных законах, то пишут более благозвучно – установление истины. Но как человек, существо греховное изначально, несущее в себе бремя нелепости, может установить истину? Он должен перестать быть человеком?

Порядок доказывания (преодоления абсурда) в судебных процессах регулируется с помощью процессуальных законов, которые, казалось бы, должны быть всецело основаны на правилах логики и в высшей степени на способности суждения их составителей.

По теории судебного доказывания написано огромное количество книг (что само по себе ставит под сомнение способность или результативность попыток преодолеть абсурд логикой и судебными процессами как её оболочкой).

Авторы книг по теории судебного доказывания разделились на два лагеря своим отношением к формальной логике.

Одни считают, что познавательная деятельность при судебном доказывании должно подчиняться правилам логики, а не юридическим законам. Другие считают, что познание в суде подчинено и правилам логики, и правилам юридических законов.

Обратите внимание, что речь идёт не о процедуре ведения судебных заседаний, а именно о самой познавательной деятельности, то есть об инструментарии преодоления представленного абсурда.

Сторонники второй точки зрения считают, что есть логическое доказывание, которое подчинено законам логики, и есть процессуальное доказывание, которое подчинено процессуальным законам. Иначе говоря, одновременно есть два разных отождествляемых доказывания. Такое противоречие её сторонники, конечно, пытаются преодолеть с помощью логики (логического доказывания). А именно, если бы в суде участники руководствовались бы только правилами формальной логики, то отпала бы необходимость в процессуальных законах, содержащих регламенты доказывания, и в изучении будущими судьями, адвокатами и прокурорами такой учебной дисциплины как теория судебных доказательств. Разумность же самих процессуальных законов обосновывается фактом принятия их законодателем (наличной властью), который выражает в этих законах одновременно и свою волю, и естественные законы верного мышления.

Позвольте, но если воля противопоставляется мышлению, тем более верному, или сопоставляется с этим мышлением, то мы осознанно допускаем или даже обязательно предполагаем произвол со стороны власти в разрешении возникшего перед ней абсурда. Вместо того, чтобы преодолеть абсурд логикой (ожидаемым от неё правильным мышлением), власть использует волю как средство избавления от абсурда? Однако из обоснований сторонников существования особенного процессуального доказывания вовсе не следует, что законодатель придумывает новые логико-правовые правила доказывания (познания) параллельно правилам формальной логики и по собственному произволу (волей) заставляет им следовать народ. Таких юридических норм нет. Никакая власть не принимала законов о судебной логике.

Более того, сторонники судебной логики полагают, что судебному познанию свойственны такие признаки, которые не позволяют отнести судебное познание ни к обыденному по- знанию (мышлению), ни к теоретическому (научному) познанию (мышлению), поскольку судебное познание подчиняется одновременно логическим законам и юридическим законам (нормативным актам). Тогда те, кто знает только одну логику формальную, могут предположить, что содержание юридических законов может не соответствовать правилам логики, синтаксиса и повседневного практического мышления.

Далее, сторонники особой судебной логики рассуждают, что если в судебном процессе употребляются специальные термины: судебные доказательства, исследование доказательств, бремя доказывания, существенные обстоятельства, предмет доказывания, оценка доказательств, – а не термины логики: понятие, тезис, антитезис, суждение, силлогизм, умозаключение, – то это есть ещё одно доказательство специфического судебного познания. Хотя кто же запрещает в судебном процессе оперировать общепризнанными терминами, имеющими доступное для каждого содержание? А может быть, профессиональные участники судебного процесса редко осведомлены о содержании, смысле понятий общедоступной логики, и поэтому их речь в суде изобилует словесными штампами из процессуальных законов, которые ими повторяются как поговорки к случаю?

Кроме того, сторонники особой судебной логики выделяют в этой логике такую особенность, как ограниченность во времени судебного процесса и ориентация на конечный результат правосудия. А кто у нас не ограничен во времени для принятия решений? Крестьянин, у которого всего несколько дней для посева и несколько дней для уборки урожая, не должен пользоваться логикой, или у него какая-то своя логика? Или профессор юридического факультета при изложении темы должен забыть о логике, потому что у него есть академические два часа, или у него своя особая профессорская логика, не имеющая никакого отношения к жизни? А у крестьянина нет ориентации на конечный результат? Если бы никто не был бы нацелен на конечный результат, кроме обвинительных органов и судов, чем бы питались обвинители и судьи, что бы носили, где бы жили?

Если сторонники наличия особой судебной логики правы, то люди, не имеющие юридического образования, не способны понять, правильны ли судебные решения или нет, разрешил ли суд спор правильно или нет. Судебное решение для людей становится только приказом на поведение. Логический же путь, который привёл суд к этому приказу, от людей сокрыт за тайной судебной логики, которую, кроме суда, никто постигнуть не может. Ведь все люди (не юристы) поступки свои и чужие оценивают с точки зрения здравого смысла, а формальная логика есть лишь символический его образ, привлекаемый для необходимости внушения. Для суда же любое решение будет правильным, поскольку представленный на судебное разбирательство спор (абсурд) был разрешен или преодолен с помощью судебной логики, правила которой знает только суд. Суду же не надо будет никому ничего самому внушать. У суда нет суда. Перед судом не стоит проблема абсурда собственного решения, который надо будет обязательно самому суду преодолеть. Если решение абсурдно, то тяжесть его преодоления не лежит на суде. Это проблема того, кому предписано принять бремя судебного абсурда. И человек, на которого взвалили бремя судебного абсурда, должен стойко его переносить, убеждая себя в том, что для него не познаваема судебная логика.

Большинство людей, на которых обрушилось бремя такого абсурда, чтобы сохранить хоть в какой-то мере душевное спокойствие и физическое здоровье, преодолевают его собственным здравым смыслом, который им подсказывает, что, наверное, всё-таки есть неведомая им судебная логика.

Примечание. Почти каждый подсудимый, которого удается убедить прочитать “Процесс” Франца Кафки, считает, что эта книга написана про него. Прочитывать “Процесс” необходимо каждому обвиняемому. Это необходимо для нахождения хоть какого-то душевного спокойствия. И главное, для выискивания в себе способности преодолеть абсурд человеческого деяния. Только праздно живущий человек может считать “Процесс” Франца Кафки случайной нелепостью, не имеющей никакого отношения к жизни. Но как многие на своём опыте прочувствовали, это не случайность, а абсурд, который исключительно всегда и везде присущ человеку.

Но как быть с тем, что судьи, адвокаты и прокуроры, которым, казалось бы, открыта тайна особой судебной логики, не понимают друг друга? Здравый смысл, вся наука логика не на стороне особой судебной логики. Как подтверждают наблюдения, мгновенно улетучиваются всякие сомнения в существовании особой судебной логики у судей и работников обвинительных органов, когда в силу разных стечений обстоятельств они сами или их близкие родственники становились обвиняемыми. Все они вдруг и странным мыслительным способом обращались к логике, которую им преподавали на первом курсе юридического факультета, а совсем не к той, которую они сами преподавали людям со своих былых властных столов.

Процессуальный закон есть только каркас судебного доказывания, имеющей целью держать участников процесса (внушающих и внушаемых) в рамках правил логики, не допускать нарушений правил логики, не множить абсурдов в самом процессе, в первую очередь судейским произволом. Само доказывание должно строиться всецело на правилах общей логики. Поэтому процессуальные законы незначительны по объёму. Поскольку предполагается, что все профессиональные участники судебного процесса (судьи, адвокаты и прокуроры) знают логику, о чём они имеют сертификат об образовании, то не нужно каждый процессуальный закон обременять учебником по формальной логике. Знание логики позволяет каждому решить, преодолел ли суд в своём решении представленный ему спор как абсурд или вверг одного или двух спорщиков в новый абсурд, внушаем ли суд или суд не восприимчив к внушению.

Всякое обоснование так называемой особой судебной логики содержит в себе с точки зрения логики абсурд, который логика и призвана преодолеть: одновременно это “логика” и “не логика”, эта логика “та” и эта логика “другая”. Казалось бы, люди обратились в суд с целью разрешить абсурд (спор), поскольку каждый обратившийся сопротивляется внушению другого. И вместо того, чтобы преодолеть один абсурд с помощью логики, инструментарием, отличным от абсурда, суд воспроизводит второй абсурд (“логика” и “не логика”), с помощью которого и пытается разрешить первый (вначале един ственный) абсурд. Вывод из двух абсурдов может быть только случайным, хотя в силу той же случайности, в отдельном случае, может быть и правильным с точки зрения логики. Под прикрытием особенностей так называемой “судебной” логики произвол неминуем. Всякий произвол есть не устранение первого абсурда как предмета спора, а воспроизведение ещё одного абсурда как его несправедливости. Признание особой судебной логики есть абсурд абсурдов, что вредно для народа, который живет по единственной логике.

Цель судебного процесса – разрешение спора, или логическое преодоление абсурда. Результат такого преодоления приобретает форму судебного решения, приговора. Самоё судебное решение становится актом внушения.

Добавление. В судебном решении должна быть обнаружена истина. Достижение истины должно стоять перед доказыванием в суде как цель, как стремление к абсолютному преодолению, разрешению, устранению абсурда. Всякие идеи о ненужности установления объективной истины только умножают абсурды, затушевывают, скрывают их. Бесконечный рост абсурдов без их сдерживания, ограничения посредством преодоления, опасно для жизни общества. В этом смысле суды выступают как социальные, публичные терапевты. Кстати, одна из предельных форм разрешения абсурда общественной жизни – социальная революция, гражданская война, систематическое истребление человека человеком.

Идея отказа от принципа установления объективной истины ложная.

Парабола. О Мухтаре и Рексе. Два фильма о собаках-детективах. Одна немецкая, другая русская. Немцы доверяются своему Рексу, а русские всё разговаривают и только иногда что-то поручают своему Мухтару. У немцев сам Рекс расследует, ищет и находит преступников, а у русских делают всё сами сыщики, Мухтар только на подхвате. Хотя русский Мухтар также всё понимает, как и немецкий Рекс. Обе собаки знают, как надо искать преступников. Но в немецком фильме сыщики больше полагаются на Рекса, чем на себя, а в русском – сыщики больше полагаются на себя, чем на Мухтара. Рексу полностью доверяют, а в Мухтаре сомневаются. Вот разница между немецкими и русскими сыщиками. Немецкие не боятся, что их уволят, потому что начальство заменит главную роль Рекса в розыске преступников. А русские опасаются, как бы начальство не стало превозносить Мухтара, а сыщиков принижать. Вот и поручают русские сыщики Мухтару лишь малозначительные задания, а до этого всё рассуждают, хотя всем очевидно, что Мухтар давно и сразу догадался, кто преступник, где его искать и как задержать. Из немецкого фильма видно, что сыщик без Рекса обойтись не может, но и Рекс не может работать без сыщика. А из русского фильма вытекает, что сыщики легко могут обойтись без Мухтара. Немецкий сыщик сразу же преодолевает собственную абсурдность безабсурдностью Рекса, а русский сыщик долго пытается преодолеть свою абсурдность рассудочными логическими приёмами, хотя в его распоряжении есть абсолютная безабсурдность Мухтара.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. “ДЕЛО ЙУКОСА” КАК ЛАКМУС АДВОКАТСКОГО ПРАВОСОЗНАНИЯ Раздел I. Адвокаты в “деле Йукоса” и адвокаты дьявола: “дело Йукоса” и мировая справедливость