Глава 4

Немецкая историография. Малогерманская историческая школа

Социально-политические условия раз­вития исторической науки. Во второй половине XIX в. Германия вступила в пе­риод мощного хозяйственного подъема, превратившего буржуазию в экономически ведущий класс немецкого общества. В стране была заложена основа крупной промышленности, использовавшей новей­шее оборудование, опыт и достижения британской индустрии.

Завершилось капиталистическое пере­устройство сельского хозяйства, несмотря на сохранение множества феодальных пережитков. К концу 60-х годов были вы­куплены основные феодальные повинно­сти; выкупные платежи разорили массу бедного крестьянства и обогатили юнкерст­во, которое превратило свои имения в круп­ные капиталистические хозяйства. Про­тиворечия юнкерства и буржуазии утра­тили свой антагонистический характер и уступили место классовому компромиссу: буржуазия отказалась возглавить борьбу за объединение Германии в союзе с народ­ными массами.

Такое положение привело к объедине­нию Германии под эгидой Пруссии с иск­лючением Австрии. Объединение было осуществлено путем «революции сверху», проходившей в форме трех династических войн. Германская империя возникла как одна из сильнейших европейских держав. Ее политический режим имел черты бона­партизма и милитаристско-антидемокра­тическое содержание. В 70-е годы капита­лизм свободной конкуренции достиг в Гер­мании высшей точки расцвета, за которой последовало вызревание в последующем десятилетии экономических и политиче­ских предпосылок для перехода в стадию империализма.

Рост социалистического движения ока­зывал все более заметное влияние на идей­ную жизнь в Германии, становился одним из важных факторов развития фило­софии, социологии и исторической науки.

В этот период в немецких университе­тах наблюдался заметный прогресс в орга­низации исторических исследований. Бо­лее трети студентов обучалось на философ­ских факультетах, ставших ведущими во всех университетах Германии при одно­временном падении значения теологичес­ких факультетов. В системе преподавания прочно укоренился лекционно-семинар- ский метод. Студенты приучались рабо­тать с первоисточниками, на основе кото­рых писали рефераты и доклады с после­дующим обсуждением в семинаре. Тща­тельность и скрупулезность работы с источ­никами, настойчиво прививаемые студен­там, сделали немецкие университеты об­разцом для других стран. Не случайно, что и в первой и особенно во второй поло­вине XIX в. почти все одаренные иностран­ные студенты считали обязательным хотя бы три-четыре семестра проучиться в ка­ком-нибудь из ведущих университетов Германии.

С начала 60-х годов в университетах была введена специализация по древней, средневековой и новой истории, в связи с чем возник ряд новых исторических кафедр и институтов. Крупнейшие универ­ситеты Берлина. Мюнхена, Гейдельберга, Галле, Лейпцига, Мюнстера начали выпу­скать серийные исторические публикации. В крупных научных центрах были созданы исторические комиссии, среди которых наиболее известной являлась комиссия при Баварской академии наук.

В 1852 г. был создан Германский Наци­ональный музей в Нюрнберге, где за корот­кое время удалось собрать значительное количество культурно-исторических экспо­натов; за ним последовал Римско-герман­ский Центральный музей в Майнце. Начал выходить ряд новых периодических изда­ний по проблемам истории. Среди них осо­бенно выделялся ведущий орган немецкой буржуазной историографии «Историче­ский журнал» («Historische Zeitschrift»). выходивший с 1859 г. в Мюнхене. Но сама структура немецкой исторической науки оставалась федералистской, в империи не существовало координирующих центров исторических исследований, не было ка- ких-либо определенных программ научно- исследовательской работы в области истории.

Малогерманская историческая школа.

Господствующее положение в немецкой буржуазной историографии второй поло­вины XIX в. занимали малогерманские историки, получившие такое название за активное участие в политической борьбе вокруг объединения Германии под руко­водством Пруссии и после 1871 г. ставшие официозной исторической школой Прус- ско-Германской империи. Признанными лидерами и вдохновителями малогерман­ской школы являлись И. Г. Дройзен, Г. фон Зибель и Г. фон Трейчке. К малогерманцам примыкал и ряд других видных историков, среди которых был и крупнейший иссле­дователь античности Т. Моммзен, в отличие от прочих малогерманцев сохранивший либеральные воззрения и после создания Германской империи.

Иоганн Густав Дройзен (1808—1884) происходил из семьи бедного гарнизонного пастора провинциального померанского городка Трептов, и уже в детстве в его сознание были заложены сохраненные на всю жизнь идеи лютеранства и прусса­чества. Окончив Берлинский университет, Дройзен занимался проблемами антично­сти и в 1833 г. опубликовал «Историю Александра Великого» (1836), за которой последовала двухтомная «История элли­низма» (1853). Уже в этих первых работах Дройзен расценивал проведенное военным путем объединение мелких греческих госу­дарств вокруг Македонии как образец на­ционального объединения.

Став в 1840 г. профессором в Кильском университете, Дройзен обратился к изуче-

Г. Зибель

нию нового времени и создал двухтомные «Лекции по освободительным войнам» (1846), затем биографию одного из видных деятелей этих войн фельдмаршала Йорка (1851 —1852) и после перехода в Берлин­ский университет свой главный труд — «Историю прусской политики» в 14 томах, доведенную до начала Семилетней вой­ны Одновременно с этим в последние годы жизни Дройзен руководил изданием документов из прусских архивов, которое должно было доказать благотворность политики Пруссии для всей Германии.

В отличие от Дройзена Генрих фон Зибель (1817—1895) принадлежал к числу выходцев из крупной рейнской буржуазии. Его отец, преуспевающий юрист и прус­ский чиновник, получивший дворянский титул, примыкал к умеренно-либеральной буржуазии и был близок с ее лидерами — Ганземаном, Кампгаузеном и Мефиссеном. В Берлинском университете Зибель учился у Савиньи и Ранке и уже в своем первом крупном произведении «Политические партии Рейнской провинции» (1847) вы­ступил за предоставление буржуазии права в управлении государством путем рефор­мы. Зибель четко осознавал, что для бур­жуазии наиболее опасным становится не полуфеодальное юнкерство, и требовал со­здания под эгидой прусской короны проч­ного союза имущих классов в совместной борьбе против угрозы со стороны «четвер­того сословия».

¹ Droysen J. G. Geschichte der preufiischen Politik. 14-Bde. Leipzig, 1855—1886.

После недолгого пребывания в Мюнхе­не (1856—1861), где Зибель вел как секре­тарь Исторической комиссии большую на­учно-организационную работу и основал «Исторический журнал», и Бонне (1861 — 1875) он был назначен директором Прус­ского государственного архива. Находясь на этом посту, он создал свой главный, оставшийся незаконченным труд — «Осно­вание Германской империи Вильгель­мом 1» ²⁵².

Наибольшим политическим темпера­ментом отличался младший коллега Дрой­зена и Зибеля, сын дрезденского офицера Генрих фон Трейчке (1834—1896), взгля­ды которого первоначально формировались под влиянием лекций либерального про­фессора Дальмана в Боннском универси­тете.

В своих первых небольших работах, посвященных различным локальным проб­лемам английской истории и написанных с прогрессивных для того времени позиций, Трейчке ратовал за национальное един­ство на основе конституционной монархии. Но если в начале конституционного кон­фликта в Пруссии Трейчке стоял еще в оп­позиции прусскому правительству и Бис­марку, то уже в 1864 г. он становится ярым бисмаркианцем. Независимо от своей на- ционал-либеральной партии он настолько следовал за всеми изгибами бонапартист­ской политики Бисмарка, что получил вполне заслуженное прозвище «пророк нашего рейха».

Основой исторических воззрений мало- германских историков была их этатист­ская и антиреволюционная идеология, отличавшаяся, однако, определенной двой­ственностью и противоречивостью. Их выступления за национальное объединение Германии, борьба с феодализмом, сепара­тистскими течениями и юнкерством сыгра­ли в начале их деятельности прогрессив­ную роль, хотя уже тогда малогерманцы стремились не к последовательной борьбе против реакции, а к компромиссу с прус­ской монархией.

Наибольшие достижения в этой обла­сти принадлежали Зибелю, написавшему

проникнутую апологией буржуазного об­щественного строя «Историю революци­онного времени с 1789 по 1800 г.» ²⁵³. Зибель пытался противопоставить свое понима­ние Великой французской революции как консервативным, так и демократическим ее оценкам. Главную позитивную сторону революции он находил в том, что она уста­новила господство капиталистических от­ношений, а ее основную негативную чер­ту — в том, что она, как и всякая револю­ция, с самого начала имела тенденцию угрожать порядку и собственности, по­скольку выводила на сцену истории народ­ные массы.

Зибель признавал прогрессивное зна­чение революции в смысле уничтожения феодальных порядков, но подчеркивал, что для истории предпочтительнее путь ре­форм сверху. Он оправдывал революцию только на первом этапе, до свержения фельянов и провозглашения республики, изображая дальнейшие события как хаос и господство анархии.

Новой в научном отношении стороной работы Зибеля было его стремление рас­смотреть события во Франции в широком контексте международных отношений и по­казать значимость революции для других государств Европы. Определенное внима­ние уделил он и социально-экономическо­му фактору, показав значение аграрной и финансовой реформ для ликвидации уста­ревших феодальных отношений. Зибель ввел в научный оборот много неизвестных ранее документов из архивов Англии, Гол­ландии, Польши, Швейцарии. Одним из первых он указал на стремление жиронди­стов решить внутренние затруднения пу­тем успехов на полях сражений, но совер­шенно неправомерно снимал ответствен­ность за начало войны с реакционных мо­нархов Европы. На основе архивных мате­риалов Зибель показал непрочность первой антифранцузской коалиции, раздиравшие ее противоречия, главным источником ко­торых была польская проблема. Он обратил внимание на намерения Екатерины II,

Г. Трейчке

стремившейся втянуть Австрию и Пруссию в войну против Франции, а за их спиной захватить Польшу.

Но общая оценка революции Зибелем была шагом назад от позиции Роттека или Шлоссера, которые, осуждая революци­онный террор, все же видели в ней класси­ческий образец установления свободы и равенства. Зибель же решительно отказы­вался признать внутреннюю закономер­ность и неизбежность революции, противо­поставил ей путь реформ сверху как идеал прогресса.

Во время франко-прусской войны, за­вершившей объединение Германии, мало­германские историки приняли активное участие в разжигании инспирируемой пра­вящими кругами шовинистической лихо­радки. В бесчисленных публицистических статьях они не переставали доказывать, что со стороны Германии война является справедливой не только на первом этапе, но и на завершающей фазе военных дей­ствий, закончившихся аннексией Эльзаса и Лотарингии.

После 1871 г., когда главная полити­ческая задача малогерманских историков была выполнена, из их сочинений начали исчезать относительно прогрессивные пре­жде национальные тенденции, их стали за­менять тенденции откровенно национали­стические. Малогерманцы перешли на от­крыто реакционные позиции грубого вос­хваления сложившейся в империи социаль­но-политической системы. Обеспокоенные усилением рабочего и социалистического движения в Германии, они старались убе­дить предпринимателей пойти на умерен­ные социальные уступки рабочим. Поэтому они приветствовали начатую Бисмарком патерналистскую политику социальных подачек и принятие «исключительного закона» против социалистов.

Произведения малогерманцев, напи­санные в 80-е годы, сводились к прославле­нию милитаристского курса Пруссии как единственно возможной «реальной полити­ки». В таком духе было создано единствен­ное значительное историческое сочинение Трейчке «Немецкая история девятнадца­того века» (в 5 т.; 1879—1894), доведенная до начала революции 1848 г.²⁵⁴ В ней автор на все лады пропагандировал легенду об исторической миссии Пруссии, считая ее единственным немецким государством, ко­торое неуклонно и последовательно вопло­щало национальные интересы. Династия Гогенцоллернов представала под пером Трейчке как галерея великих исторических деятелей, подлинных героев немецкой истории. Направляя свою полемику против Австрии и мелких немецких государств, против идей Французской революции и южногерманского либерализма, Трейчке ограничил свою источниковую базу только прусскими архивами (хотя привлек и неко­торые документы из баденского архива), материалы которых он обещал Бисмарку использовать исключительно во благо, а не во вред Пруссии. Опус Трейчке, за который он был удостоен официального титула «историограф прусского государства», но­сил настолько тенденциозный и даже фаль­сификаторский характер, что от позиции автора публично отмежевались его много­летние и близкие коллеги Баумгартен и Дройзен.

Столь же научно несостоятельной была и работа Зибеля «Основание Германской империи» (1889—1894), которая вызвала острую научную критику. Она была напи­сана по прямому пожеланию Бисмарка, не решившегося, однако, предоставить ав­тору право на использование большинства документов из архива ведомства иностран­ных дел: они содержали множество таких сведений, что канцлер предпочитал хра­нить их в секрете.

После отставки Бисмарка Зибелю по личному распоряжению нового кайзера Вильгельма II было вовсе запрещено ис­пользовать дипломатические документы из архива. Император был недоволен об­щей концепцией Зибеля. изобразившего основание империи как деяние исключи­тельно Бисмарка, по сравнению с которым все прочие лица, даже заглавная фигура книги — Вильгельм 1, превратились во вто­ростепенных персонажей.

Тезис о творении истории великими людьми нашел в книге Зибеля закончен­ное воплощение. Объединение Германии по его концепции было возможно лишь путем бисмарковской «революции сверху». Никакой демократической, связанной с ак­тивностью народных масс альтернативы этому пути Зибель не признавал. Даже либеральное буржуазное движение он при­нимал во внимание только с 1867 г., когда оно пошло на признание политики Бисмар­ка и превратилось из его противника в под­чиненного союзника.

Не менее тенденциозной была и «Исто­рия прусской политики» Дройзена, все четырнадцать томов которой представляли апологию исторического права Пруссии на гегемонию в Германии. Дройзен откро­венно определил свои взгляды как «не ли­беральные и не консервативные, а прус­ские, то есть немецкие, немецкие, то есть прусские».

Методологическая платформа малогер­манцев в отличие от их ясной идейно­политической позиции была гораздо слож­нее и противоречивее. Многие важные тео­ретические проблемы исторического позна­ния малогерманцы решали совершенно иначе, чем Ранке или консервативные ро­мантики. Это делало их самостоятельным историографическим направлением не только в политическом, но и в теоретико­методологическом отношении.

Большинство малогерманцев в идеа­листической форме признавали закономер­ный и прогрессивный характер историче­ского развития, считая воплощением про­гресса историю Пруссии XVII—XIX вв. В отличие от Ранке, который практически полностью исключал экономику из сферы изучения, малогерманцы в условиях быст­рого развития капитализма в Германии не могли не признать, что «история эконо­мических процессов стала такой же важ­ной, как и история разных дипломатичес­ких переговоров» ²⁵⁵. Но развитие экономи­ки они объясняли прежде всего мораль­ными, этическими и психологическими мо­тивами и не шли дальше признания за ней роли одного из факторов исторического процесса. На практике же малогерманцы лишали экономику даже этого ранга рав­ноправности по сравнению с прочими фак­торами и ограничивались в своих книгах лишь небольшими и формальными экс­курсами в сферу материального произ­водства.

Представители малогерманской школы открыто провозгласили принцип буржуаз­ной партийности исторической науки. Они не скрывали, а, наоборот, подчеркивали, что стоят на «прусских и национально­либеральных» позициях. Трейчке писал: «С тех пор, как существует мир, в бурные периоды его бытия историк всегда назы­вался беспартийным только в одном слу­чае: когда он лежал в могиле» ²⁵⁶. Провоз­глашение малогерманцами принципа пар­тийности исторической науки было более правомерным и обоснованным в отличие от мнимого объективизма Ранке. Но мало­германцы отождествляли свою буржуаз­ную партийность с подлинной научной объективностью, что было столь же несо­стоятельным, как и показная беспартий­ность.

Великогерманское направление. Мало­германской школе до объединения страны активно противостояли великогерманские католические историки, центрами деятель­ности которых были Вена и католические земли юга Германии. Как политическое направление великогерманцы прекратили свое существование после австро-прусской войны 1866 г. и образования Северогер­манского союза. Но в качестве историо­графического это направление не отмерло. Оно было представлено католическими историками Баварии, Вюртемберга и рейн­ских областей, объединенными единой ис­торической концепцией апологии католи­цизма и осуждения Реформации и прус­ского протестантизма.

Самым авторитетным представителем великогерманского направления являлся профессор Инсбрукского университета Юлиус Фиккер (1826—1902), родом из от­сталого аграрного района Вестфалии. Ра­боты по истории средневекового немецкого и итальянского права принесли Фиккеру известность благодаря богатству содер­жавшегося в них фактического материала и тщательности обработки источников. Весьма ценными для своего времени были и его «Очерки по источниковедению» (1877—1878).

Фиккер являлся ревностным привер­женцем Габсбургской династии и участво­вал добровольцем в войне против Пруссии, считая Австрийскую империю с ее много­национальным составом лучшим гарантом национальных и международных интере­сов Германии.

Наиболее полно свою историческую концепцию Фиккер изложил во время ожесточенной четырехлетней дискуссии с Зибелем о значении средневековой Герма­нской империи и ее внешней политики для последующей исторической судьбы немцев. Исходя из политических соображений, Зи­бель резко обрушился на романтическую идеализацию империи историками-велико- германцами и справедливо указал, что бесплодные итальянские походы импера­торов вредили национальным интересам Германии и во многом были продиктованы личными амбициями правителей, которых всегда манил «мираж господства к югу от Альп». Но вместе с такой здравой оцен­кой Зибель проводил идею, будто подлинно национальной немецкой политикой являл­ся «натиск на Восток», в Польшу и При­балтику.

Фиккер, который раскрыл не столько научную, сколько политическую подоплеку концепции Зибеля, сам в свою очередь перешел к явной апологетике средневеко­вой империи, объявив ее подлинным на­следником только Австрию.

Дискуссия Зибеля и Фиккера была не совсем обычным столкновением различных точек зрения, независимо от их полити­ческих или научных устремлений. Речь шла о противоборстве двух давних принци­пиальных тенденций немецкой историогра­фии по проблеме возникновения герман­ского государства. Первая тенденция исхо­дила из чисто националистической пози­ции: решающее значение в возникновении государства придавалось «немецкому на­родному духу». Представители второй счи­тали создание государства следствием лишь династической политики, делом рук отдельных правителей, наследниками кото­рых являлись якобы только Габсбурги. Но в обоих случаях социально-экономи­ческие процессы и значение для склады­вания немецкого государства классовых противоречий между феодалами и крестья­нами практически игнорировались.

В споре о содержании и значении ита­льянской политики императоров в научном плане последнее слово осталось за более подготовленным Фиккером. Большинство немецких историков, включая и Дройзена, высказались в его поддержку, в то же вре­мя отметив многие грубые фактические ошибки Зибеля и его слишком бросавшу­юся в глаза политическую тенденциоз­ность.

В самой Германии Фиккера наиболее ревностно поддерживал учитель гимназии во Франкфурте-на-Майне Иоганн Янсен (1829—1891), автор солидной «Истории немецкого народа с конца средневековья» (1876—1888). На сочинение Янсена оче­видный отпечаток наложила проводившая­ся в эти годы политика культуркампфа. По­этому его многотомная история была про­никнута стремлением доказать необходи­мость католической идеологии и ее значи­мость в борьбе против угрозы социального переворота. Отсюда и та крайне отрица­тельная оценка, которую автор давал Ре­формации и Крестьянской войне, считая их порождением пагубного капиталистичес­кого духа, пришедшего в идиллическую сельскую местность из развращенных горо­дов. Осуждая евангелизм, Янсен тем не менее достаточно верно считал его не про­сто религиозным учением, а порождением социального развития, хотя более отчет­ливо его сущность не определял.

История Янсена была интересна тем, что в ней использовались новые виды исто­чников бытового характера, отразившие повседневную крестьянскую жизнь, обы­чаи, нравы, психологию сельского насе­ления. Хотя интерпретация этих источни­ков была довольно произвольной и отвеча­ла стремлению показать картину патриар­хальных отношений в средневековой де­ревне. их привлечение все же расширяло исторический кругозор и освещало прош­лое с новой стороны.

Либеральное направление. Если мало­германские историки после объединения страны окончательно повернули в сторону реакции и отбросили свои прежние либе­ральные идеи середины века, то это еще не означало исчезновения либеральной исто­риографии в Германии. На позициях уме­ренного либерализма оставались те буржу­азные историки, которые осуждали засилье пруссачества и склонялись к интерпрета­ции истории как постоянного прогрессив­ного развития человеческой культуры. Методология либеральных ученых продол­жила традицию гейдельбергской школы, дополненную некоторыми элементами по­зитивистской методологии.

Сложным и противоречивым предста­вителем либерального направления был профессор истории искусств Базельского университета Якоб Буркхардт (1818— 1897). Он окончил Берлинский универси­тет, где был учеником Ранке. Однако Бурк­хардт не только не воспринял строгого на­учно-критического подхода Ранке к источ­никам, но и занял по отношению к нему враждебную позицию. В противополож­ность школе Ранке, он выдвигал на первый план не государство и политическую исто­рию, а историю духовной и отчасти матери­альной культуры человечества. Он писал: «История была и остается для меня вели­чайшей поэзией; я рассматриваю ее как удивительный процесс... новых, вечно но­вых открытий духа» ²⁵⁷.

В ранний период творчества Буркхардт видел суть исторического прогресса в рас­крытии возможностей человеческой лично­сти. Считая, что история представляет со­бой взаимодействие государства, религии и культуры, особо важную роль он отводил последней, поскольку именно в культуре человеческий дух раскрывался наиболее полно. Подробно такая концепция была развита в работе «История Ренессанса в Италии» (I860), где Буркхардт создал яркую картину культуры итальянского Возрождения как переломного момента в развитии общеевропейской культуры. Одним из первых среди историков он попы­тался на основе воссоздания быта и нравов описываемой эпохи, характеристики взгля­дов ее выдающихся представителей выя­вить свойственный Возрождению и охва­тывающий все его аспекты тип культуры. Этим и объяснялось статичное изображе­ние итальянского Возрождения как едино­го целого, без выделения каких-либо хро­нологических этапов. Само возникновение Ренессанса Буркхардт считал загадочным феноменом взлета человеческого духа и не ставил вопроса о классовой природе куль­туры и идеологии Возрождения. Это было связано с общеисторической концепцией Буркхардта, который рассматривал исто­рию не как осуществление какого-то «ми­рового божественного плана», а как смену культур на основе «высших и непостижи­мых законов жизни» \

Либерализм Буркхардта нашел свое выражение и в его отношении к француз­ским просветительским идеям и в его увле­чении Французской буржуазной револю­цией. Курс по истории этой революции он читал между 1860 и 1881 гг. 11 раз. При этом Буркхардт неоднократно подчеркивал влияние, оказанное на него Тьерри, Гизо, Кине и другими либеральными француз­скими историками.

Необычайно разносторонними были ин­тересы другого либерального историка, гейдельбергского профессора Эберхарда Готхайна (1853—1923), занимавшегося не только историей, но и политэкономией, философией, социологией, психологией, историей искусства и религии. Буркхардт рассматривал Готхайна после появления его книги «Развитие культуры Южной Италии» (1886) как своего лучшего после­дователя и преемника. Готхайн полагал, что если в XVIII в. царицей общественных наук была философия, то теперь ею долж-

7. Burckhardt 1. Gesammelte Werke. Darm­stadt, 1956. Bd. IV. S. 42.— Русск. пер.: Бурк­хардт И. Культура Италии в эпоху Возрожде­ния. СПб.. 1904—1908. Т. I—II.

на стать история, и прежде всего история общечеловеческой культуры. Он писал, что «существует лишь одна наука о человечес­ком духе. Если мы понимаем ее в ее посто­янных основах, то называем ее филосо­фией; если мы хотим познать изменения и развитие ее предмета, то она называется историей культуры. Tertium non datur (Третьего не дано — лат.— А. П.)»²⁵⁸.

В условиях, когда большинство немец­ких историков превозносили государство, Готхайн осмелился заявить, что в истории Германии все наиболее плодотворные ду­ховно-культурные явления развивались не под опекой государства, а вопреки его противодействию. В духе позитивизма Гот­хайн рассматривал экономику как состав­ную часть общей истории культуры, орга­нически связанную с другими сферами об­щественной жизни; он написал насыщен­ную богатым фактическим содержанием «Экономическую историю Шварцвальда»

1892. и экономически-правовую историю города Кёльна (1916).

Считая предметом истории общую культуру эпохи, Готхайн не сводил ее к простой сумме экономических, правовых, религиозных и политических явлений, фактов науки и искусства: они были для него лишь отдельными конкретными проявлениями духовной жизни; стержнем же истории Готхайн считал идеи, их гене­зис, развитие и расцвет. История как раз­витие человеческого духа во всем много­образии окружающих его реальных явле­ний — вот что составляло, по убеждению Готхайна, подлинный предмет изучения. Поэтому его концепция не выходила за пределы идеалистически понимаемой исто­рии духа и идей.

Гёттингенский профессор Макс Леман (1845—1929) в начале своей деятельности примыкал к малогерманской школе, но в отличие от ее лидеров и после объединения Германии сохранил либеральные идеи. По­ступив, по предложению Зибеля, в Прус­ский государственный архив, Леман руко­водил изданием семитомной серии доку­ментов «Пруссия и католическая церковь с 1640 года» (1878—1894), за которую фракция партии Центра в прусском ланд­таге обвинила его в «систематической фальсификации истории». Из этих архив­ных изысканий выросла первая крупная работа Лемана — биография руководителя военной реформы начала XIX в. в Пруссии Герхарда Шарнхорста ^|0. Автор впервые детально исследовал отношение Шарнхор­ста к Французской революции и к Прус­скому королевству; он показал, что Шарн- хорст являлся не просто прусским генера­лом, а немецким патриотом, осуществив­шим военную реформу не по доброй воле прусского короля, а лишь сломив его дол­гое сопротивление нововведениями в армии.

Приступая к работе, Леман намере­вался оказать «патриотическую услугу» Пруссии и обогатить картину «отечествен­ной истории». На деле же биография Шарнхорста развенчивала легенду мало- германцев о национальной миссии Пруссии и ее правителей в Германии.

Еще больший резонанс вызвала другая книга Лемана — «Фридрих Великий и про­исхождение Семилетней войны» ". Пово­дом к ее созданию послужило ознаком­ление Лемана с хранившимся за семью печатями «Политическим завещанием» Фридриха, прочитав которое, Леман был потрясен аннексионистскими замыслами короля и его политическим вероломством. Поставив задачу показать истинное лицо прусского короля и опровергнуть создан­ные о нем многочисленные апологетичес­кие легенды, Леман сознавал, что стано­вится еретиком среди немецких историков. Еще до выхода книги он писал своему близкому коллеге Г. Дельбрюку: «Скоро Вы услышите обо мне — будет ужасный скандал, вся свора пруссаков и ортодок­сальных поклонников Фридриха попыта­ется меня растерзать» ^|2.

Действительно, Леман настолько убе­дительно доказал агрессивный характер внешней политики Фридриха, что против него была развязана настоящая травля печати, и он был вынужден уйти с поста второго редактора «Исторического журна­ла». Леман остался либералом. В среде университетских ученых он оказался изо­лированным. Теоретико-методологические взгляды Лемана носили идеалистический характер: для него история была деянием великих личностей, и его обращение преж­де всего к жанру исторических биографий было далеко не случайным.

В этом жанре была написана и следую­щая книга Лемана — трехтомная биогра­фия инициатора и руководителя прусских реформ Карла Штейна ^|3, потребовавшая около пятнадцати лет работы. Хотя в этом произведении, явившемся дальнейшим оп­ровержением прусской легенды, Леман не­сколько преувеличивал степень влияния Французской революции на взгляды Штей­на и других реформаторов, на что обосно­ванно указывали его критики, главное за­ключалось в другом. Леман верно выдвигал на первый план буржуазный характер обо­их явлений: Французской революции и прусских реформ, видя в последних порож­дение и влияние революции.

В своих работах Леман сознательно акцентировал внимание на личностях и де­ятельности реформаторов, заслонивших собою народные массы. О последних Ле­ман упоминал в биографии Штейна лишь мельком, но в весьма интересной связи. Он писал, что «система Штейна страдала одной ошибкой, которая чем дальше, тем больше должна была стать заметной: она игнорировала слои ниже бюргеров и кре­стьян, но которые также принадлежали к нации: челядь и поденщиков в деревне, подмастерьев и фабричных рабочих в горо­дах» ^м. Автор не развивал эту глубокую мысль, но она свидетельствовала о том, что при всей идеализации Штейна и его ре­форм Леман понимал их ограниченный характер.

Стремление Лемана сохранить в новых условиях либеральное идейное наследие XIX в. изолировало его от пропрусских историков, с которыми он постоянно вел

¹³ Lehmann М. Freiherr vom Stein, 3 Teile. Leipzig, 1902—1905.

11. Lehmann M. Op. cit. Bd. 3. S. 482.

страстную полемику, и обусловило его подчеркнуто индивидуалистическую пози­цию.

Историко-экономическое направление.

С 70-х годов XIX в. в немецкой буржуазной историографии начинает усиливаться исто­рико-экономическое направление, в центре внимания которого оказались процессы, происходившие в базисе общества. Его формирование было обусловлено ростом классовой борьбы пролетариата и влия­нием марксизма, которому представители этого направления пытались противопоста­вить собственную концепцию социально- экономического развития общества. Она была призвана доказать извечность част­ной собственности и обосновать такое по­нимание исторического процесса, по кото­рому капитализм представал как заверше­ние истории человечества.

Представители этого направления вы­ступали как сторонники реформ для смяг­чения обострившихся социальных проти­воречий. Во имя сохранения капитализма они пропагандировали активную социаль­ную политику и усиление прямого государ­ственного вмешательства в экономическую сферу деятельности. Для распространения своих взглядов они создали в 1872 г. Союз социальной политики, просуществовавший до первых лет фашизма. От своих против­ников, идеологов фритредерства в Герма­нии, представители этого направления по­лучили укоренившееся за ними ироничес­кое название «катедер-социалисты» (т. е. кафедральные социалисты, от немецкого слова Katheder кафедра).

В методологическом плане историко­экономическое направление отрицало ка­кие-либо общие законы и заменяло эконо­мическую теорию сбором и описанием фак­тов хозяйственной деятельности в различ­ные эпохи. Во многом оно было близко к позитивизму, но вместе с тем находилось и под заметным влиянием традиционной для немецкой историографии идеи органи­ческого развития общества, почерпнутой из арсенала исторической школы права.

Это направление имело своим пред­шественником «историческую школу в по­литэкономии». которая возникла в Герма­нии в 40-е годы XIX в. и выступила с кри­тикой классической буржуазной полити­ческой экономии А. Смита и Д. Рикардо, прежде всего ее абстрактно-логического и внеисторического характера. Абстракт­ной политэкономии представители «исто­рической школы» пытались противопоста­вить иной подход, при котором были бы установлены законы не экономического развития вообще, а только такие, которые специфичны для определенных историче­ских периодов.

Старая «историческая школа» высту­пала за ликвидацию феодальных пережит­ков путем буржуазных реформ, проводи­мых государством, и боролась против раз­личных течений утопического социализма.

Развитие капиталистических отноше­ний, рано проявившиеся в Германии тен­денции к монополизации, быстрое распро­странение в пролетарской среде марксизма привели к возникновению новой «истори­ческой школы», которая видела свою глав­ную задачу в предотвращении порожден­ной антагонизмом имущих и неимущих классов «пока еще далекой, но в доста­точной степени грозной опасности социаль­ной революции» ^|5. Ведущими лидерами новой школы и руководителями Союза со­циальной политики были Г. Шмоллер и Л. Брентано.

Густав Шмоллер (1838—1917) был про­фессором Страсбургского, а затем Берлин­ского университета, членом Прусской ака­демии наук, официальным придворным историографом Бранденбурга, инициато­ром и руководителем издания знаменитой серии исследований и документов по адми­нистративной и социально-экономической истории Пруссии — «Прусские акты». («Acta Borussica»). Он создал также «Еже­годник по вопросам законодательства, уп­равления и народного хозяйства» («Jahr- buch fur Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft»), иначе называемый «Ежегодником Шмоллера» («Schmollers Jahrbuch»).

В многочисленных трудах, посвящен­ных генезису капиталистических отноше­ний в Германии и различным проблемам социально-экономической политики пруе-

Г. Шмоллер

ских королей, Шмоллер подробно разрабо­тал легенду о «социальной миссии» Гоген- цоллернов. Легенда сводилась к тому, что главной причиной перехода от феодаль­ного застоя XVI в. к ускоренному разви­тию капитализма с начала XIX в. была социально-экономическая и торговая поли­тика прусских правителей, которую Шмол­лер именовал социальной и служившей интересам страны и народных масс.

Для новой школы экономическая исто­рия являлась закономерным эволюцион­ным процессом, который можно познать средствами и методами науки. Экономика неразрывно связывалась с прочими сфера­ми жизни общества: языком, религией, искусством, государством, правом — но не признавалась их основой, поскольку сама интерпретировалась как взаимодействие психологических и природных факторов. Такое дуалистическое толкование свиде­тельствовало о влиянии позитивизма на представителей «исторической школы».

В некоторых отношениях принципы этой школы были плодотворны и представ­ляли определенный прогресс в развитии буржуазной исторической науки. В иссле­дованиях принадлежавших к ней ученых подчеркивалось особо важное значение экономики как специального предмета на­учного изучения. Они впервые попытались дать периодизацию истории по экономи­ческому критерию. Сделал это еще пред­ставитель старой школы Б. Хильдебранд, разделивший всю историю на три пери­ода: натуральное, денежное и кредитное хозяйство. Воспринявший его периодиза­цию Шмоллер дополнительно разделил период денежного хозяйства на три фазы: городское, территориальное и народное хо­зяйство. Нетрудно увидеть, что в такой периодизации своеобразно отражались действительно существовавшие типы эко­номики, хотя сам принцип классификации базировался не на характере производ­ства, а на характере обмена.

Сложной и своеобразной личностью был представитель левого крыла катедер- социализма Луйо Брентано (1844—1931), чей жизненный путь начался, когда в Вене еще правил Меттерних, а закончился,когда в Германии на пороге власти стоял уже Гитлер. Брентано происходил из итальян­ского аристократического рода, еще в сред­ние века переселившегося во Франкфурт- на-Майне и давшего миру знаменитого по- эта-романтика Клеменса Брентано.

Окончив Гёттингенский университет, Л. Брентано начал свою научную деятель­ность как классический либерал, убежден­ный в том, что политическая экономия, если она стремится объяснить реальные проблемы общества, должна брать мир та­ким, каков он есть в действительности, а не таким, каким он должен быть в идеа­лизированном представлении.

От прочих представителей новой «исто­рической школы» Брентано отличался от­сутствием большого интереса к истории и архивным изысканиям, поскольку разде­лял убеждение в том, что история — это прежде всего наука об индивидуальном. Брентано, однако, подчеркивал, что «наи­более интересным в научном отношении является установление законов, то есть все­общего в особенном» ^|6. Не был он и по­клонником государства, особенно прусско­го. Будучи профессором университета в Бреслау (Вроцлав), Брентано писал Шмоллеру: «Политически разница между нами заключается в том, что Вы — абсолю­тист, а я — либерал. Куда Вы пришли с Вашим абсолютизмом, теперь показывает закон о социалистах... Абсолютизм... есть не что иное, как организованное звер­ство» ^|7.

Брентано, в отличие от Шмоллера, не считал, что государство определяет разви­тие экономики. Для него экономика явля­лась автономной от государства сферой, всецело управляемой рыночными отноше­ниями, в которые государство не должно вмешиваться.

Позиция Брентано во многом диктова­лась его англофильскими настроениями. Во время пребывания в Лондоне он встре­чался с буржуазными реформаторами и лидерами рабочего движения и вернулся в Германию с идеей о том, что рабочие могут удовлетворить свои требования и в рамках капиталистического общественного строя. Написав после поездки в Англию книгу «Рабочие гильдии современности» (1871 —1872), Брентано, по оценке К. Ка­утского, объявил в ней «немецкой нации, что нашел в английских тред-юнионах с их компромиссными мерами панацею, великое средство примирения рабочих с современ­ным обществом» ^|8.

В первом томе книги Брентано просле­дил историю английского профсоюзного движения и описал ее как процесс, в ходе которого умеренные и разумные британ­ские рабочие отвергли опасный путь чар­тизма и при дружеской поддержке либе-. ральных реформаторов создали прагма­тично настроенные и мошные профессио­нальные организации. Главной заслугой профсоюзов Брентано считал защиту ими интересов рабочих без посягательства на капиталистическую социально-экономи­ческую систему. Он надеялся на повторе­ние такого же процесса и в Германии, но только в том случае, если либеральные реформаторы раскроют пролетариату его истинные потребности и сумеют оторвать его от революционной социал-демократии.

Выводя историческую родословную профсоюзов из средневековых цехов, Брен­тано выступал в защиту их прав и указы­вал, что в современном обществе «есте­ственным состоянием и принципом пред­принимателей является конкуренция, есте­ственным принципом рабочих — организа­ция» ^|9. Слабость Брентано как ученого, отразившаяся в этой книге, состояла в том, что он прямолинейно подходил к прошлому лишь с точки зрения его связи с современ­ностью, а его исторические экскурсы были слишком поверхностны и потому мало­убедительны.

Видным ученым историко-экономичес- кого направления был лейпцигский про­фессор Карл Бюхер (1847—1930), которо­му принесла широкую известность работа «Возникновение народного хозяйства»

1892. , за несколько лет вышедшая ше­стью изданиями. Это была теоретическая книга, в которой Бюхер разработал эконо­мическую периодизацию истории, выделив три периода по типу хозяйств: домашнего, городского и народного.

Домашним Бюхер называл полностью обособленное натуральное хозяйство, кото­рым по его периодизации характеризова­лись первобытное, рабовладельческое общество и средневековье на стадии вот­чинного хозяйства. Когда в средние века с развитием городов обмен принимает ре­гулярный, устойчивый характер, наступа­ет, по Бюхеру, период городского хозяй­ства. С укреплением политической центра­лизации разобщенные городские хозяйства превращаются в единое народное хозяй­ство, которое охватывает уже всю страну.

Бюхер разработал и периодизацию про­мышленного производства, в развитии ко­торого различал пять стадий: домашнее производство, ремесленное производство по индивидуальным заказам, ремесло, рассчитанное на рынок, домашняя про­мышленность и фабричное производство.

Критерий для разделения экономи­ческой истории на периоды был взят Бюхе- ром из сферы не производства, а обмена. Тем не менее его периодизация имела и положительное значение, так как при­давала историческому процессу характер закономерного прогрессивного развития. Но при этом она, как и периодизации Хильдебранда и Шмоллера, была попыткой опровергнуть марксистскую теорию соци­ально-экономических формаций.

По мере развития историко-экономи­ческого направления в нем происходила дальнейшая специализация. В особые от­расли исследования выделились история городов (урбанистика) и история аграр­ных отношений. Видным представителем последней был страсбургский профессор Георг Фридрих Кнапп (1842—1926), чей

К. Лампрехт

труд «Освобождение крестьян и происхож­дение сельских рабочих в старых провин­циях Пруссии» (1887) впервые дал четкую классификацию различных типов земель­ных владений по принципу их хозяйствен­ной организации и стал в буржуазной аг­рарной литературе классическим.

Работы историков-экономистов ввели в научный оборот огромное количество нового материала и статистических дан­ных. Они способствовали преодолению давней традиции изучать общественные отношения в основном через призму исто­рико-юридических категорий, что содей­ствовало более углубленному познанию исторического прошлого. Но усиление по­зитивистских элементов в немецкой бур­жуазной историографии вызвало протест сторонников традиционной политико-дип­ломатической интерпретации истории, что привело к острой методологической дис­куссии середины 90-х годов.

Культурно-исторический синтез К. J1 ам- прехта и методологическая дискуссия. Непосредственным поводом для дискуссии послужила попытка талантливого лейпциг­ского историка Карла Лампрехта (1856— 1915) осуществить пересмотр теоретико­методологических основ немецкой буржу­азной историографии и заменить обвет­шавший ранкеанский идеализм новым культурно-историческим синтезом на пози­тивистской базе.

В число ведущих немецких историков Лампрехт вошел после опубликования богатейшей по фактическому материалу книги «Хозяйственная жизнь Германии в средние века» (1885—1886). Интерес к социально-экономическим проблемам со­четался у Лампрехта с интересом к изуче­нию истории искусств, что и привело к мысли о единстве процесса развития куль­туры и о решающем значении истории культуры в целом. В методологическом плане Лампрехт более прочих немецких историков воспринял позитивистские идеи, сделав при этом упор на социально-психо- логическом истолковании закономерностей исторического развития.

В 1891 г. Лампрехт приступил к созда­нию своего главного труда — многотомной «Истории Германии» (1891 —1909), где предложенный им метод культурно-исто­рического синтеза нашел практическое во­площение ²⁵⁹. Настаивая на том, что объек­том исторического изучения должен быть коллектив, а не отдельная личность, Лам- ирехт движущей силой истории считал при этом развитие социальной психики. Вся история немецкого народа рассматрива­лась им как последовательная смена куль- турно-исторических эпох. Изменения со­циальной психологии обусловливались якобы саморазвитием самой психологии, в результате которого происходило фор­мирование новых социальных и экономи­ческих институтов.

Таких культурно-исторических эпох, через которые проходит в своем развитии все человечество, в концепции Лампрехта насчитывалось шесть: анимизм, симво­лизм, типизм, конвенционализм,индивиду­ализм и субъективизм. Для эпохи анимиз­ма характерно существование родов, веду­щих происхождение от общего предка, кол­лективной собственности и примитивного коммунизма. При этом Лампрехт утвер­ждал, что как исторический феномен ком­мунизм во всех его проявлениях принадле­жит прошлому и нет никаких оснований ожидать его наступления в будущем.

Эпоха символизма связана с возникно­вением племен, разделением труда и заро­ждением социального неравенства.

Типизм — это такая эпоха, когда про­исходит возникновение государства. Родо­племенные связи теряют свое значение, исчезают коллективная собственность и ео-

циальное равенство. Возникает общество индивидуальных собственников, существо­вавшее у германцев до конца XI в.

С XII в., но Лампрехту, начинается эпоха конвенционализма, или договорного строя. Это период господства крупной фео­дальной вотчины и преобладания нату­рального хозяйства. В начале XIV в. про­исходит зарождение нового социально- психологического склада, возникшего в го­родах и выражавшегося в борьбе с уни­версализмом папства и императорской политики.

Пятую эпоху—индивидуализм— Лампрехт ведет с XVI в., когда немецкое национальное сознание освобождается от духовного засилья церкви. В сфере соци­альных отношений происходит освобож­дение от корпораций, развиваются личная инициатива и денежное хозяйство, в сфере политических отношений в Германии скла­дываются отдельные самостоятельные го­сударства.

Наконец в XIX в. начинается последняя эпоха — субъективизма, когда человече­ский дух окончательно освободился от лю­бых пут сословного и корпоративного деле­ния и получил полную свободу проявления в сфере экономической деятельности. По­скольку эту качественно новую форму жиз­ни может защитить только сильное и еди­ное национальное государство, постольку и родилась Германская империя, которая, таким образом, явилась итогом всей немец­кой истории.

Такова историко-социологическая схе­ма Ламирехта, в основе которой лежала не просто теория факторов, а концепция развития национально-социальной психо­логии. Она использовала некоторые эле­менты позитивистских представлений И. Тэна, О. Конта, Г. Шмоллера, Я. Бурк­хардта и была противопоставлена матери­алистической теории социально-экономи­ческих формаций, претендуя на научное опровержение «одностороннего посту­лата» марксизма об определяющем значе­нии в истории изменений в экономическом базисе общества.

Но при этом Лампрехт определенно стоял на почве признания объективной закономерности в истории и настаивал на изучении не индивидуальных явлений, и тем более отдельных личностей, а явле­ний коллективных — наций, сословий и классов. Он открыто заявил о стремлении «заменить одностороннюю, принимающую во внимание исключительно или преиму­щественно политическую сторону историю всесторонним, охватывающим все стороны жизни историческим рассмотрением и най­ти для него правильные научные мето-

2 I

ды» .

Лампрехт навлек на себя резкую кри­тику. Причина заключалась не столько в его идее культурно-исторического синтеза как таковой, сколько в том, что он открыто выступил против стремления немецких историков следовать за давно и безнадеж­но устаревшим учением Ранке, чья поли­тико-дипломатическая история являлась в глазах Лампрехта не наукой, а областью произвольных интерпретаций или, в луч­шем случае, грудой сырого фактического материала. Можно описывать отдельные факты, считал Лампрехт, но раскрыть истинные причины исторических явлений возможно только на основе изучения исто­рии нации, социально-экономических отно­шений и явлений культуры в комплексе.

Полемические статьи Лампрехта, име­нуемые его оппонентами материалисти­ческими и даже марксистскими, вызвали возражения почти всех ведущих буржуаз­ных историков Германии. Противники Лампрехта утверждали, что естественно­научные понятия, прежде всего понятия закономерности и причинности, нельзя прилагать к изучению истории. По своей природе исторические явления индивиду­альны и неповторимы, они зависят от че­ловека, поэтому не могут дать никаких оснований для выведения общих законов. Лишь в своем Лейпцигском университете, где работал ряд позитивистски настроен­ных крупных ученых — психолог В. Вундт, географ и геополитик Ф. Ратцель, основа­тель «энергетизма» В. Оствальд, социо­лог П. Барт, Лампрехт нашел признание и в 1909 г. создал Институт культурной и всеобщей истории.

В исходе дискуссии сыграло свою роль и то, что среди академических историков репутация Лампрехта как ученого оказа­лась подорванной: в обширной рецензии молодого историка Г. Онкена на пятый том «Истории Германии» ²⁶⁰ были отмечены неточности в изложении хода событий, в датах, именах, а также компилятивный характер труда Лампрехта. Не сумев убе­дительно опровергнуть рецензию по су­ществу, Лампрехт отвечал личными выпа­дами против Онкена, что еще больше ухуд­шило его позиции.

Но главное заключалось в другом. Сам Лампрехт в ходе дискуссии постепенно сдавал свои позиции и, отбиваясь от напа­док и обвинений в грубом материализме, все настойчивее доказывал идеалисти­ческий характер своих построений. Однако, оставаясь в пределах идеалистической ме­тодологии, он не мог доказательно в науч­но-теоретическом отношении обосновать культурно-исторический синтез, оказав­шийся легко уязвимым даже для критики с позиций откровенного субъективного иде­ализма. С поражением Лампрехта в немец­кой буржуазной историографии было слом­лено влияние позитивистской методологии, над которой взяли верх чисто идеалисти­ческие теории исторического познания.

Противники Лампрехта верно подмети­ли многие обнаружившиеся к концу века слабости позитивизма и выступили за со­хранение специфики исторического позна­ния, но с субъективно-идеалистических по­зиций. Для консервативной историографии идея прогресса, исторической закономер­ности даже в ее идеалистически-позити- вистском и психологизирующем виде ста­новилась политически опасной и непри­емлемой. В таком четко обозначенном по­вороте вправо и заключался подлинный смысл методологической дискуссии.

Социал-демократическое направление. С распространением марксизма и развити­ем организованного рабочего движения в Германии начала формироваться социал- демократическая историография, имевшая вначале главным образом популяризатор­ский характер. На основе уже известного материала деятели немецкой социал-демо­кратии стремились противопоставить бур­жуазным концепциям понимание истории как борьбы классов и раскрыть роль на­родных масс.

Руководитель германской социал-демо­кратии Август Бебель (1840—1913) много внимания уделял истории революций, социальных движений и классовых столк­новений. Высокий уровень научного по­нимания истории был достигнут Бебелем в таких трудах, как «Крестьянские войны в Германии» (1876), «Женщина и социа­лизм» (1879), «Шарль Фурье» (1888).

Книга о крестьянских войнах знамено­вала зарождение марксистской историо­графии в Германии и была направлена против малогерманской школы, отрицав­шей какое-либо значение этих войн. В ней Бебель не только указал на исто­рическое значение классовой борьбы не­мецкого крестьянства, но и дал марксист­ский анализ «экономического развития классов, сыгравших свою роль в крестьян­ских войнах» ^2:\

В своем известном историко-теорети­ческом произведении «Женщина и соци­ализм» Бебель подробно описал принижен­ное положение женщины в различные исторические эпохи и впервые поставил новую проблему — широкое привлечение женщин к участию в классовой борьбе пролетариата.

В книге о Фурье, которая была первым в Германии марксистским анализом про­блем утопического социализма, Бебель раскрыл историческую обусловленность мировоззрения Фурье и проистекавшую отсюда ограниченность его идей как утопи­ческих. Автор убедительно показал, что представление о Фурье как умеренном ре­форматоре или как отце анархизма являет­ся научно несостоятельным.

Задачу восстановления исторической истины ставила книга и другого вождя социал-демократии Вильгельма Либкнехта (1826—1900) «Р. Блюм и его время» (1888). В ней Либкнехт показал, что «ни в одной стране преподавание истории не ставилось на службу интересам господ­ствующих классов столь решительно, как

^2! Бебель А. Крестьянские войны в Гер­мании. М., Л., 1928. С. 24.

в Германии»²⁶¹. Автор разоблачил легенду

о Роберте Блюме как либерально-буржу­азном реформаторе, созданную в буржу­азной литературе сыном Блюма — публи­цистом Гансом Блюмом.

Либкнехт восстановил истинный облик Роберта Блюма — решительного против­ника монархии и феодализма, выдающего­ся мелкобуржуазного демократа эпохи 1848 г. со всеми его достоинствами и недо­статками. Вместе с тем Либкнехт дал и марксистский очерк мартовской революции 1848 г. и показал роль, сыгранную в ней различными классами и слоями. Однако в оценках автора имелись существенные неточности. Он явно преувеличил уровень отсталости Германии и ее экономики нака­нуне революции, а соответственно и сте­пень незрелости пролетариата. В связи с парламентскими успехами социал-демо­кратии Либкнехт выдвинул спорное поло­жение о том, что революция 1848 г. якобы имела возможность решить свою задачу чисто парламентскими методами.

Продолжением работы Либкнехта явилась первая социал-демократическая история революции 1848 г. Вильгельма Блоса (1849—1927) ²⁶². Она была написана в основном с позиций марксизма и уделяла главное внимание народным движениям и выступлениям пролетариата. Но при этом Блос на первый план поставил «Рабочее братство» Стефана Борна и почти не за­тронул деятельности в революции Маркса и Энгельса, ограничившись формальным замечанием о том, что они «боролись с капитализмом во всеоружии научного социализма» ²⁶³. Исторический опыт рево­люции казался Блосу (ввиду буржуазного характера революции 1848 г.) безнадежно устаревшим и непригодным для современ­ного ему рабочего движения.

В 80—90-е годы в социал-демократи­ческой историографии появились новые значительные работы, созданные К. Каут­ским и Э. Бернштейном.

В своих тогдашних исторических произведениях Карл Каутский (1854— 1938) в целом последовательно придержи­вался марксистского принципа классового анализа. Его первой работой, созданной на основе материалистического понимания истории, была книга «Томас Мор и его утопия» (1883). Учение Мора Каутский рассмотрел в широком историческом кон­тексте разложения феодальных и скла­дывания капиталистических отношений. Его особое внимание привлекли роль хри­стианской церкви и развитие международ­ной торговли в исследуемый период. Хотя книга страдала некоторыми модер- низаторскими тенденциями, ее значение было велико и состояло в раскрытии смы­сла философской утопии Мора.

В серии статей, опубликованных в 1889 г. отдельным изданием под заголов­ком «Классовые противоречия в 1789 г.», Каутский с марксистской позиции осветил некоторые проблемы Великой французской революции. Он детально показал, что к революции привело развитие классовой борьбы, а не просто идеология Просве­щения или деятельность отдельных про­светителей, как зачастую утверждали немецкие историки. Опроверг Каутский и представление о якобы случайном характере революции как следствии оши­бок короля. Он проанализировал социаль­но-экономические предпосылки революции и показал, что она была закономерным результатом объективных процессов, раз­вивающихся во Франции во второй поло­вине XVIII в. Энгельс положительно оценил книгу Каутского в целом, но отме­тил недостаточное использование автором источников, из-за чего многие ее правиль­ные положения остались декларативными суждениями ²⁷.

Двухтомная монография Каутского «Предшественники современного социа­лизма» (1895) осветила различные сред­невековые еретические движения как проявление в религиозной форме антифео­дальной идеологии и следствие социаль­ной борьбы. В ней содержалось обсто­ятельное изложение воззрений предшест­венников социалистических идей —от Платона и раннехристианского коммуниз-

26. См.: Маркс К.. Энгельс Ф Соч.

2. е изд. Т. 37. С. 125.

ма через коммунистические средневековые секты вальденсов, бегардов, лоллардов, таборитов, богемских братьев до Томаса Мюнцера и перекрещенцев (анабаптис­тов). Книга наглядно показывала рас­становку социальных сил во время Кресть­янской войны в Германии, изображая Реформацию как мелкобуржуазное по своей сущности явление.

Именно анализ движения таборитов, анабаптистов и Мюнцера заслужил наи­большее одобрение Энгельса. Но исследо­вание Каутского имело и крупные недо­статки. Совершенно неубедительной была его трактовка Платона как предшест­венника социалистических идей. Неверно оценил Каутский и историческое место деклассированных элементов феодального общества, тех изгоев, из которых, по сло­вам Энгельса, «...постепенно, с распадом феодальных связей... образуется тот пред- пролетариат, который в 1789 г. совершил революцию в парижских предместьях, вобрав в себя всех отверженных феодаль­ного и цехового общества»²⁶⁴. Если Энгельс считал эти элементы только исто­рическими предшественниками пролетари­ата, то Каутский, опять-таки модерниза- торски, включал их уже в понятие проле­тариата.

Последней крупной марксистской исто­рической работой Каутского была «Сущ­ность христианства» (1908). Этот сюжет интересовал его всю жизнь. Возникновение христианства Каутский рассматривал как выражение в религиозной форме движения масс против рушившейся рабовладель­ческой формации. Идейный распад рим­ского общества, нарастание пессимизма во всех общественных слоях были тем фоном, на котором родилось христиан­ство, одна из широко распространенных мистических надежд на «спасение» и по­мощь бога. Отметив бессилие и иллюзор­ный характер такого пути, Каутский, однако, прошел мимо гносеологических корней религии. Его книга имела и другой недостаток, присущий почти всем трудам Каутского, так и не овладевшего диалек­тикой. В ней масса вопросов, проблем и явлений переплеталась таким образом, что было трудно уловить нить логики автора и главный стержень описываемых им отношений.

Будущий лидер ревизионизма Эдуард Бернштейн (1850—1932) находился в целом еще на марксистских позициях, когда написал свой наиболее значительный исторический труд «Коммунистические и социалистически-демократические тече­ния в Английской революции XVII века» (1895). Используя уже известный матери­ал, Бернштейн подчеркнул социальный характер революции и дал высокую оценку народным движениям как ее решающей силе. Книга сыграла определенную роль в преодолении буржуазных интерпретаций, полностью игнорировавших радикальные элементы, так что труд Бернштейна был пионерским не только для немецкой, но и для английской историографии. Однако глубоко ошибочным было утверждение автора, будто истинные левеллеры явля­лись выразителями настоящей социалисти­ческой идеологии. Демократические идеи также давались Бернштейном в отрыве от их материальной почвы.

С иных, уже чисто реформистских позиций была написана Бернштейном трехтомная «История рабочего движения в Берлине» (1907). Она охватывала период от революции 1848 г. до начала XX в. и содержала интересный материал о бер­линском пролетариате, изложенный в чис­то описательной манере, почти без оценок и комментариев автора. Но вся концепция книги подводила к выводу о том, что мощ­ное немецкое рабочее движение имеет наи­лучшие шансы достичь политической влас­ти парламентским, а не революционным путем, который якобы в Германии превра­тился в анахронизм.

Зарождение марксистской школы было новым важным явлением в немецкой исто­риографии. Она противостояла господ­ствующим в немецкой исторической науке различным направлениям буржуазной ис­ториографии.