32. Философско-антропологическое обоснование политической власти (Бубер, Фуко).

Полит.власть представляет собой продолжение способностей, характеризующих человека могущего. В этом смысле раскрывается антропологическое понимание власти. Философская антропология – акцент на человеческом антагонизме (греч.вражда, соперничество, неприязнь, противодействие, нелюбовь, недоброжелательство.) Марков о предмете филос. антропологии: человек есть точка опоры для познания, и, одновременно, координатной сетью для наблюдения за остальными событиями в мире, поиск сущностного понятия человека, исследование разнородности человеческого. Поиск определения сущногсти человека. М. Бубер определяет власть так: «Само понятие «власть» означает не что иное, как просто способность осуществить задуманное». Дюверже представил концепцию Томаса Бубера: он предложил провести различие между силой и властью. Принуждение силой нельзя назвать властью. Власть – когда подчиняющиеся верят в справедливость решений власти (вебер указывает на то, что эта концепция переписана с Монтескье). В работе Бубера«Я и Ты» - теория коммуникации: коммуникация не только приобщение к истине, но и спасение человека. Фуко и Бубер представители структурализма. Французский структурализм должен опираться на классиков – Конта, Дюркгейма. Трактовка власти у них: власть как социально-политическая коммуникация, противостоящая акту насилия. М. Фуко «Воля к знанию»: «Властью я называю не «Власть» как совокупность институтов и аппаратов, которые гарантировали бы подчинение граждан в каком-то государстве. Под властью я также не подразумеваю такой способ подчинения, который в противоположность насилию имел бы форму правила. Наконец, я не имею в виду и всеобщей системы господства, осуществляемого одним элементом (или группой) над другим, господство, результаты действия которого через ряд последовательных ответвлений пронизывали бы все социальное тело. Анализ в терминах власти не должен постулировать в качестве исходных данных суверенитет государства, форму закона или всеобъемлющее единство некоторого господства; скорее всего, напротив, это только терминальные формы такого анализа. Под властью, мне кажется, следует понимать, прежде всего, множественность отношений силы, которые имманентны области, где они осуществляются, и которые конструктивны для ее организации; понимать игру, которая путем беспрерывных битв и столкновений их трансформирует, усиливает и инвертирует; понимать опоры, которые эти отношения силы находят друг в друге таким образом, что образуется цепь или система, или, напротив, понимать смещения и противоречия, которые их друг от друга обособляют; наконец, под властью следует понимать стратегии, внутри которых эти отношения силы достигают своей действенности, стратегии, общий абрис или же институциональная кристаллизация которых воплощаются в государственных аппаратах, в формулировании закона, в формах социального господства». Фуко продолжает: «Условие возможности власти, — это подвижная платформа отношений силы, которые индуцируют постоянно, благодаря их неравенству, властные состояния, всегда, однако, локальные и нестабильные. Вездесущность власти: не потому вовсе, что она будто бы обладает привилегией перегруппировывать все под своим непобедимым единством, но потому, что она производит себя в каждое мгновение в любой точке или, скорее, — в любом отношении от одной точки к другой. Власть повсюду; не потому, что она все охватывает, но потому, что она отовсюду исходит.власть — это не некий институт или структура, не какая-то определенная сила, которой некто был бы наделен: это имя, которое дают сложной стратегической ситуации в данном обществе». Из сказанного Фуко делает рад «предположений». Во-первых, «власть не есть нечто, что приобретается, вырывается или делится, нечто такое, что удерживают или упускают; власть осуществляется из бесчисленных точек и в игре подвижных отношений неравенства». Власть есть «неравенство» или «условие подвижности». Если говорить «проще», то: власть есть условие социальной подвижности или даже сама эта подвижность.с точки зрения Фуко, власть не может и не должна быть областью суждений и оценок: она не есть зло или благо как таковая — она просто «есть». власть «приходит снизу», то есть что противопоставление на господствующих и подвластных, вся так называемая «вертикаль власти» если и не иллюзия, то в точном смысле — вторична. власть рациональна не потому, что она «объяснима» или «объясняется» из какого-то субъекта (институции), тем более, по Фуко, это не значит «что она проистекает из выбора или решения какого-то индивидуального субъекта. власть рациональна: отношения власти, как утверждает Фуко, «насквозь пронизаны расчетом: нет власти, которая осуществлялась бы без серии намерений и целей» , но «рациональность власти есть рациональность тактик — зачастую весьма явных на том ограниченном уровне, в который они вписаны. Фуко: «Там, где есть власть, есть и сопротивление, и все же, или скорее: именно поэтому сопротивление никогда не находится во внешнем положении по отношению к власти». «существует множество различных сопротивлений, каждое из которых представляет собой особый случай; по определению, сопротивления могут существовать лишь в стратегическом поле отношений власти». Государство основывается на институциональной интеграции отношений власти.основные положения «антропологии» Фуко: человек для Фука менее всего есть личность. если мы возьмемся за «восстановление» «концепции человека» Фуко, то мы буквально должны будем повторить все сказанное французским философом о власти — теперь о человеке. Значит ли это, что человек и власть — одно, — если «совпадают» сконструированные нами существенные элементы их понятия? Может быть, предположим мы, также, как в «субстанциональных» теориях власти, все их существенное содержание сводится к одной «точке» — к монарху (который прежде всего все-таки человек), так и у Фуко: его теория власти тоже «сводится» к той же самой «точке» — к человеку, — но только совсем иначе понятому? В отношении же Фуко ограничимся лишь еще одним замечанием: свое отличие от «классической теории» власти Фуко определяет так: «И если верно, что Макиавелли был одним из немногих — в этом-то, несомненно, и состояла скандальность его «цинизма», — кто мыслил власть Государя в терминах отношений силы, то, может быть, следовало бы сделать еще один шаг: обойтись без персонажа государя и дешифровать механизмы власти, исходя из стратегии, имманентной отношениям силы»; в другом месте: «Речь, стало быть, идет о том, чтобы ориентировать себя в направлении такой концепции власти, которая исключительное право закона заменяет точкой зрения цели, исключительное право запрета — точкой зрения тактической эффективности, исключительное право суверенитета — анализом множественного и подвижного поля отношений силы, где производятся глобальные, но никогда не стабильные до конца эффекты господства. Скорее модель стратегий, чем модель права. И все это отнюдь не вследствие умозрительного выбора или теоретического предпочтения, но поскольку действительно одной из фундаментальных черт западных обществ как раз и является то, что отношения силы, в течение долгого времени находившие свое основное выражение в войне — во всех формах войны, — мало-помалу инвестировали себя в порядок политической власти» Итак, у Фуко устраняется образ субстантивированной власти. Но ведь именно это произошло в 20-м столетии — децентрация, десубстантивация были заменены на свободную игру отношений, которые одни в состоянии порождать любые эффекты — если центра, то подвижного, если субстанции, то временной и т.д.

32. Ф-А обоснование политической власти (Бубер, Фуко)

Мартин Бубер - еврейский философ и деятель образования. Известен также как переводчик и комментатор Библии и теоретик сионизма. Родился в Вене 8 февраля 1878. Вырос в Лемберге (ныне Львов). Получил образование в университетах Вены, Берлина, Цюриха и Лейпцига.

Ключевым моментом формирования философских взглядов Бубера является переход от мистицизма к религиозному экзистенциализму, от идеи «слияния» человека с божественнымп началом к идее «встречи» человека с Богом, предполагающей отдельное существование и «диалог» обеих сторон.

В книгеМежду человеком и человеком (BetweenManandMan, 1947) рассматриваются социальные и педагогические аспекты этой философии человеческих взаимоотношений.

Как один из первых сионистов Бубер надеялся, что его философские и религиозные принципы будут использованы в решении проблем Израиля, а также более широких проблем социальной и политической организации современного мира. В работах на эту тему, в частности, в книге Пути в Утопию (1947) он исследовал возможности применения диалогического принципа не только к отношениям индивидов, но и к человеческим общностям и миру в целом. Умер Бубер в Иерусалиме 13 июня 1965.

В своей книге «Проблема человека» Бубер подвергает критике учение Ницше о «воле к власти», которое, по его мнению, не может быть путеводной звездой для «свободных умов». Вместе с тем он подчеркивает, что Ницше «с мучительной серьезностью пытался постичь человека, исходя из животного начала; специально человеческая проблема при этом не поблекла, но приобрела еще большую остроту, чем прежде». Антропологизм Бубера: «Не только утверждения о Боге, но все утверждения вообще — «человеческие». И можно ли вообще что-либо достоверно узнать по поводу их истинности? Различие здесь не в том, «человеческие» или «нечеловеческие» это утверждения, а между «человеческими» утверждениями, которым соответствует «сверхчеловеческая» реальность, и «человеческими» утверждениями, которым такая реальность не соответствует».

Главная цель исследования Фуко - выявление "исторического бессознательного" различных эпох начиная с Возрождения и по XX век включительно. Фуко разворачивает масштабный проект критики классической теории власти, в основе которого – констатация невозможности применения классических определений власти – как собственности, бинарной оппозиции, репрессивности, атрибута государственных институтов – к анализу власти в модерном европейском обществе.

Собственную методологию исследования власти Фуко называет «аналитикой власти» и противопоставляет ее «классической теории власти». Сам французский философ отмежевывался от клейма теоретика власти, подчеркивая принципиально неклассический характер своего исследования. Конкретной формой аналитики власти является генеалогия – антитетическая по отношению к герменевтике процедура, задание которой заключается в выявлении форм исторической взаимообусловленности дотеоретического и теоретического знания, а также научного и публичного дискурса, с одной стороны, и коррелятивных им режимов власти – с другой. Фактически, определенную историческую форму знания и определенную историческую форму власти невозможно отделить друг от друга. Утверждение режима власти (его институциональное закрепление) имплицирует утверждение определенного знания (иерархии знания), которое продуцирует новые формы подчинения человека и наоборот. Поэтому Фуко считает целесообразным говорить про «режимы власти-знания» (pouvoir-savoir), разнообразие которых можно наблюдать в истории.

Классическая теория власти предлагает модель (в «Воле к знанию» Фуко называет ее «дискурсивно-юридической», в «Двух лекциях» – «суверенитетной»), в соответствии с которой власть интерпретируется следующим образом.

Во-первых, власть понимается по аналогии с собственностью как совокупностью благ, которыми можно владеть, пользоваться и распоряжаться. Современный политический лексикон, кажется, подтверждает такое понимание власти. Мы говорим: «наделять властью», «распределять власть», «передавать власть» и  т.д. По мнению Фуко, такая аналогия между властью и товаром распространилась, в первую очередь, в либеральных теориях: «Эта теоретическая конструкция базируется на идее, в соответствии с которой конституция политической власти подчиняется модели легальной интеракции, втянутой в контрактный тип обмена (отсюда через все эти теории проходит сравнение власти с товаром и богатством)». Понимание власти по аналогии с собственностью имплицирует понятие суверенитета: «власть является той конкретной властью, которой владеет каждый индивид и частичная или полная передача которой делает возможными политическую власть и суверенитет».

Во-вторых, власть интерпретируется по принципу бинарной оппозиции: всегда  есть субъект и объект власти, тот, кто осуществляет власть и тот, по отношению к кому власть осуществляется. Если власть является своеобразной собственностью, то становится очевидным факт «неравного распределения» власти среди субъектов, вследствие чего одни субъекты получают возможность применять свою власть по отношению к другим. Таким образом, власть – это система господства, в которой  имеются субъект и объект. Олицетворением этой системы является государство, в котором   субъект-объектность власти юридически фиксируется.

В-третьих, на микроуровне власть связывается, преимущественно, с рациональным выбором субъекта. Если власть оказывается специфической формой собственности субъекта, то именно субъект решает вопрос ее применения, распределения или передачи. Власть, таким образом, - это атрибут целерационального действия. Субъект пытается достичь успеха в достижении поставленной цели, а потому сознательно использует определенные механизмы влияния на других. По словам М.Вебера, он осуществляет свою волю даже наперекор воле других. 

В-четвертых, способ бытия власти – репрессивность. Именно в принуждении, репрессии наиболее полно выражает себя власть. Власть – это «задержанное насилие». Даже если мы вслед за Гоббсом усматриваем источник власти в «естественной свободе» человека и его способности отказываться от этой свободы, сущность власти выражается именно в том, что она может заставлять и наказывать. В этом смысле она тождественна государству и законодательству. В соответствии с такой интерпретацией, власть – это «способность одного индивида или группы осуществлять свою волю относительно других – или через страх, или через отказ в обычной награде, или в форме наказания и наперекор неустранимому сопротивлению; все эти способы представляют собой негативные санкции». Таким образом, власть по своей природе негативна: она заставляет, ограничивает, наказывает, не позволяет  и т.д.

В-пятых, с негативностью власти связан и ее «внешний» характер. Власть всегда действует извне, она не является имманентной характеристикой тех регионов бытия, в которых проявляется. Власть всегда навязывается, порождая репрессивные отношения. Так, например,  она  вмешивается в аутентичную область коммуникативной практики и тем самым искажает последнюю. Или власть применяется по отношению к отдельным индивидам, которые до этого существовали как будто вне контекста властных отношений и принуждает их изменять свое поведение. По мнению Исаака, определить власть – это значит определить возможные границы внешнего влияния на человека.

Тип режима власти-знания, который начал утверждаться в конце XVIII – начале XІX века, уже никак нельзя назвать репрессивным, считает Фуко. Она манифестирует либерализацию и гуманизацию социальной жизни. Однако, на самом ли деле такая   либерализация и гуманизация означают ослабление власти? Означает ли это, что власть отказывается от части самой себя? По мнению Фуко, под маской гуманизации власти скрывается неординарное событие: смена режимов власти-знания с классического, домодерного, на дисциплинарный. Общей характеристикой такой смены является то, что власть начинает использовать более тонкие и опосредованные механизмы влияния. В отличие от предыдущего режима, дисциплинарная власть не исключает и дисквалифицирует, а наоборот – включает и стимулирует, не уничтожает, а исправляет и нормализует. На микроуровне дисциплинарная власть проявляется как «политическая анатомия тела» (anatomiepolitiqueducorps): власть начинает заботиться о продуктивности тела, эффективности использования его сил и энергий. Дисциплинарная власть конституирует феномен «политического тела» «как ансамбля материальных элементов и техник, которые служат инструментами, путями коммуникации и базовыми пунктами отношений власти и знания…». По отношению к политическому телу возникает и особая техника – «микрофизика власти» как проникновение власти в наиглубочайшие нюансы человеческого тела (в частности, в сексуальность) с целью его полного контроля и включения в свои отношения. Такое проникновения происходит благодаря инвестициям власти в знания, через которое она и получает доступ к соответствующим сферам человеческого бытия.  Появление экспертов в медицине, психологии, педагогике, гигиене и т.д., целью которых  является тестирование человеческого тела и его нормализация – проявления такого инвестирования. При помощи политической анатомии человеческого тела дисциплинарная власть достигает дрессуры, оптимизации и повышения эффективности использования тел, воспитания покорности, развития человеческих способностей, интеграции тела в систему контроля.

На макроуровне  дисциплинарный режим проявляется как «Био-власть» (Bio-pouvoir), заданием которой является оценка, оптимальное использование и увеличение «человеческих ресурсов». Био-власть создает новые типы институтов – регулярную армию, обязательное образование, медицинскую профилактику и т.д. В сфере знания Био-власть коррелирует с демографией, которая заботиться о «народонаселении», повышении рождаемости, равномерном распределении «человеческих ресурсов». Био-власть включает «жизнь» в историю и политику.

Власть не следует мыслить по аналогии с товаром, которым можно владеть, пользоваться и распоряжаться, поскольку ее функционирование практически не зависит от ее носителя. «Власть может быть проанализирована как нечто, что циркулирует, или, скорее, как нечто, что может функционировать лишь в форме цепочки. Она никогда не локализируется здесь или там, она никогда никому не принадлежит, ею никогда нельзя владеть по образцу того, как владеют благами или богатствами». Таким образом, власть является своеобразным медиумом, циркулирующим в обществе.

Власть не является отношением доминирования субъекта над объектом. Объекта власти в том смысле, как его мыслила классическая теория, вообще не существует. Ведь объект власти означает «лишенность власти», однако, «там где есть власть, там всегда есть и сопротивление, которое никогда не находится по отношению к этой власти во внешней позиции». И даже там, где мы наблюдаем ситуативное доминирование определенной силы, всегда может произойти реверсия. Контрвласть, а также коррелятивные ей маргинальные формы дискурса, всегда имплицируются господствующей властью и коррелятивным ей «тотализирующим дискурсом». В связи с этим власть следует мыслить как комплексную ситуацию взаимовлияний, пространство, являющееся условием возможности существования как господствующей власти, так и контрвласти. «Власть – это не институт, и не структура, и не определенная способность: это имя, которое дают комплексной стратегической ситуации в данном обществе». 

Власть не является субъективной способностью или атрибутом. Действительно, власть всегда осуществляется через индивидуальные мотивы и интересы, но она никогда не тождественна им. Тезисы о медиативности и ситуативности власти заставляют предположить, что субъективные мотивы и интенции – лишь инструменты отношений власти, «тактики», задействованные в глобальной анонимной игре власти.

Власть может проявляться через негативные санкции, однако, любой режим власти-знания, в своей основе, является «позитивным», поскольку он обязательно продуцирует определенные массивы научного и донаучного знания.  Это касается не только дисциплинарного, но и домодерного режима власти-знания. Суверенитетный режим тоже выработал свой массив знания, связанный с процедурами и техниками «признания» (aveu), которые, начиная со Средневековья, рассматриваются как привилегированные формы выявления истины. Именно через этот массив знания, новое поле выявления истины, рождается современная форма европейского индивида. «Долгое время индивид идентифицировался через референции по отношению к другим и манифестацию своего места среди них (семья, корпорация, патронат); потом его начали идентифицировать  через дискурс истины, который он был способен и обязан осуществлять относительно самого себя. Признание истины было вписано властью в сердце процедур индивидуализации». Эти факты лишь подтверждают справедливость одного из принципиальнейших выводов Фуко: механизмы власти – это нечто иное или, по крайней мере, нечто значительно большее, чем репрессия.

Власть всегда имманентна тем сферам бытия, в которых она проявляется. Она никогда не является простой внешней детерминацией. Если в определенной сфере социальных отношений имеют место эффекты власти, это означает, что власть имманентно присуща этим сферам. Фуко подчеркивает элементы динамичности и имманентности, формулируя определение власти как «множественности отношений силы, которые имманентны области, в которой они осуществляются и являются конститутивными для ее организации».  Элементарной формой проявления власти является «локальный очаг» (foyerlocal) власти-знания, например, отношения, имеющие место между  учителем и учеником, врачом и пациентом, руководителем и подчиненными, отцом и сыном. Все общество представляет собой «сеть» таких локальных очагов власти-знания.

Опираясь на исследование имманентности и ситуативности власти, Фуко фактически отождествляет ее с социальными отношениями. Любая интеракция или коммуникация всегда опосредована игрой «неравных сил». «Что делает действие социальным, так это его возможность влиять и быть объектом влияния со стороны действий и экспектаций других».  В этой двойственной характеристике силы – воздействовать и  подвергаться воздействию – Ж.Делез усматривает реинтерпретацию классических понятий спонтанности и рецептивности. «Диаграмматизм Фуко, то есть репрезентация чистых  взаимоотношений между силами… выглядит аналогом кантовского схематизма: именно диаграмматизм обеспечивает отношения между нередуцируемыми одна к другой формами спонтанности и рецептивности, из которых происходит знание. И все это только потому, что сила сама использует присущие ей спонтанность и способность к восприятию…». Фуко критикует любые попытки локализировать власть исключительно в рамках политической системы: такая «системная парадигма» власти отрывает этот феномен от его укорененности в повседневной социальной практике и неправомерно сужает  сферу его осуществления. Вместо этого Фуко разрабатывает методологию «восходящего анализа» власти, «который начинает с бесконечно малых  ее механизмов, каждый из которых имеет свою историю, свою траекторию, свои техники и тактики, а потом смотрит, каким образом эти механизмы власти были и продолжают быть инвестированными, колонизированными, утилизированными,  трансформированными, перемещенными, расширенными и т.д. большими механизмами в форму глобального доминирования. Специфическими  социально-историческими априори, которые конституируют, с одной стороны,  самые утонченные, капиллярные механизмы власти, с другой – ее большие, институциализированные формы, являются режимы власти-знания. Именно они придают  разнообразию отношений власти определенное единство   сущностного стиля в том или ином обществе.

Критикуя классическую теорию власти, Фуко последователен в отказе от любых апелляций к методологической установке «перспективы участника», то есть от апелляции к субъекту и его интенциям. «Вместо этого необходимо изучать власть в том аспекте, где ее интенции, если таковые имеются,  полностью инвестируются в реальную и эффективную практику. Что необходимо, так это исследовать власть в ее экстернальном виде, в аспекте, где она вступает в прямые и непосредственные отношения с тем, что можно условно назвать ее объектом, целью, сферой применения…». Экстернализм или презентизм  имеет принципиальное следствие – отказ от того, что Фуко называл «лабиринтными вопросами»: «Кто имеет власть?», «Какой является действительная цель того, кто имеет власть?», «По праву ли кто-то имеет власть?» и т.д. Другими словами, Фуко пробует разработать такую методологию исследования власти, которая бы снимала вопрос о ее легитимности или нелегитимности: «…необходимо локализировать власть в экстремальном пункте ее существования, там, где она всегда лишена легальности».

В соответствии с этой методологической установкой,  основными категориями аналитики власти становятся «сила» и «тело». Фуко не конкретизирует понятие силы, придавая ему максимально общий характер. Однако, очевидно, что понятие силы как чистой «экстериорности» противостоит концепту «воли», опосредованному интенциями актора. Привилегированным местом проявлений силы является не субъект, а «тело», точнее, «витальный субстрат», на котором власть  рисует свои фигуры. «На самом деле, это всегда один из первых эффектов власти, когда определенные тела, жесты, дискурсы, желания идентифицируются и  конституируются как субъекты».