4. Представление доказательств и их оценка

Методы собирания и оценки доказательств, выработан­ные той или иной процессуальной системой, служат хо­рошими критериями для установления ее классовой на­правленности и степени демократизма. Анализ этих проб­лем играет большую роль при раскрытии механизма отправления правосудия судами в США.

Начинать исследование нужно с понятия относимости (relevancy) доказательств. Согласно § 401 ФПД относи­мым будет доказательство, способное представить суще­ствование важного для разрешения дела факта более ли­бо менее вероятным, чем это представлялось бы при от­сутствии данного доказательства. Иначе говоря, правило имеет целью не допускать в суд материалов, не содержа­щих информации о действиях и событиях, на которых основан спор.

Вообще взаимосвязь между доказательством и уста­навливаемым фактом есть элемент объективной действи­тельности, она не зависит от юридических категорий, а создается реальным ходом событий. В иносказательной форме это положение находит отражение в заявлениях некоторых американских юристов о том, что относимость является больше вопросом логики, чем права³⁸. Но нельзя игнорировать моментов субъективного плана. Взаимосвязь прямого доказательства с каким-либо глав­ным фактом обычно ясна. При исследовании же косвен­ного доказательства должно быть наглядно показано суду его значение для дела, и здесь немаловажным фактором выступает мастерство адвоката.

Практикой создана конструкция так называемой ус­ловной относимости для случаев, когда решение вопро­са о ценности информации зависит от того, будет ли предварительно установлен некоторый факт. Если истец ссылается на признание долга, содержащееся в получен­ной им от ответчика записке, он должен сначала убедить суд в том, что записка подписана или одобрена долж­ником.

Итак, взаимосвязь между содержанием доказательства и выясняемым обстоятельством определяется на базе конкретной ситуации. Поскольку таких ситуаций необоз­римое множество, правило относимости фиксирует лишь общую идею: ненужные для дела материалы суд не при­нимает и, напротив, заинтересованные лица могут ис­пользовать любые необходимые для разрешения конфлик­та сведения, если этому не мешают какие-либо запрети­тельные нормы (§ 402 ФПД).

Вместе с тем нормативные акты и прецеденты форму­лируют ряд широких по содержанию условий, при нали­чии которых суды своей властью исключают из дела до­казательства, формально отвечающие требованиям отно­симости. Это может иметь место, если ценность информации существенно перевешивается такими опасно­стями, как формирование предубеждения по отношению к какой-либо стороне, запутывание спорных вопросов, введение в заблуждение присяжных, чрезмерная задерж­ка производства, напрасная трата времени (§ 403 ФПД). Законодательство некоторых штатов и практика расши­ряют данный перечень за счет случаев, когда представ­ленные доказательства слабо связаны с главными факта­ми, являются полной неожиданностью для другой сторо­ны (§ 60—445 ГПК Канзаса) и др.

Применение американскими органами юстиции ука­занных норм не привело к разработке строгих критериев отклонения доказательств, имеющих значение для дела. В лучшем случае одно положение общего характера рас­шифровывается через другое, тоже недостаточно опреде­ленное. Итог подобного метода регулирования обычен. Например, федеральный апелляционный суд 1-го округа по одному делу заявил: допущение или исключение до­казательств прежде всего зависит от усмотрения судьи, и его решение не будет отменено, если заинтересованная сторона не докажет наличия злоупотребления дискре­ционной властью³⁹.

Американская процессуальная теория не намечает четких границ понятия относимости доказательств, в ре­зультате оно частично перекрещивается с рядом других категорий доказательственного права. Например, по де­лам о компенсации за потерю кормильца суды не счита­ют имеющими значение данные о том, что умерший был весьма осторожным человеком, что после несчастного случая ответчик провел ряд профилактических мероприятий и т. п. Но к тому же заключению можно прийти, если учитывать, какие разновидности фактов запрещено иследовать при рассмотрении гражданских дел (репутации людей, их последующие действия и т. д.).

Для иллюстрации тезиса о невозможности использо­вания информации, содержащей данные о фактах, ком­ментаторы приводят также случаи, когда граждане и должностные лица наделены привилегией не давать суду показаний, вызванный свидетель оказался душевноболь­ным, производное доказательство исключается согласно правилу «hearsay», документ не удостоверен или пред­ставлена его копия вместо оригинала⁴⁰. Сюда же отно­сят информацию, добытую незаконными методами⁴¹. Од­нако все эти проблемы юристы исследуют равным обра­зом при разработке понятий доказательства и средств доказывания.

Отсутствие в процессуальной теории США стабильной схемы изложения и общепризнанных определений даже наиболее значительных понятий института доказательств создает дополнительные трудности для раскрытия содер­жания еще одной важной категории, а именно допусти­мости (admissibility) доказательств. Допустимость рас­шифровывается как совокупность норм запретительного характера, исключающих по тем или иным мотивам воз­можность использования в процессе определенной инфор­мации. Но какие из многочисленных норм такого типа составляют данную категорию?

При максимально широкой трактовке даже относимость доказательств становится частью допустимости. Те американские юристы, которые данные понятия не отождествляют, не дают исчерпывающих перечней запретительных норм, составляющих допустимость, ограничи­ваясь большим или меньшим количеством примеров. Нор­мативные акты тоже не вносят ясности. В ФПД нет специальной статьи о допустимости доказательств, хотя термин применяется неоднократно. Исходя из этого, це­лесообразно анализировать понятие допустимости в связи с рассмотрением вопросов об использовании в американ­ских судах свидетельских показаний и письменных дока­зательств.

В англосаксонском процессе весьма важное значение имеет проблема обязанности доказывания. Главные причи­ны такого положения ясны: пассивность суда, возложе­ние заботы собирать информацию только на участников дела, перемещение на них риска последствий неблаго­приятного стечения обстоятельств, собственных неумелых действий, фактического превосходства более искусного противника.

Обязанность доказывания выступает как явление, за­висящее от норм и материального, и процессуального права. Первые указывают, какие факты служат на поль­зу каждому из участников правоотношения. Эти указания надлежит учитывать в первую очередь. Не случайно к числу направлений модернизации буржуазного правосу­дия, когда речь заходит о расширении его доступности для населения, демократически» настроенные юристы от­носят необходимость упрощения и изменения распреде­ления бремени доказывания в материально-правовых нормах.

Хотя корни распределения обязанности доказывания нужно искать в нормах материального права, на эту кон­струкцию значительное влияние оказывают категории судопроизводства. Прежде всего господствует исключи­тельно процессуальная терминология, причем она далеко не унифицирована. Американской юриспруденции извест­ны такие термины, как бремя утверждения (burden of allegation), обоснования (burden of establishing), убеж­дения (burden of pursuasion), доказывания (burden of proof), представления доказательств (burden of producing evidence), первоначального представления доказательств (burden of going forward with evidence) и т. д. Эти тер­мины не у всех авторов имеют одинаковое содержание, есть разные мнения относительно целесообразности упо­требления тех или иных выражений.

При таком положении надежнее всего ориентировать­ся на законодательные акты с наиболее четко сформули­рованными правилами. Согласно § 500 Кодекса о доказа­тельствах Калифорнии обычно бремя доказывания факта несет та сторона, которой выяснение этого факта необхо­димо для обоснования своей позиции. Далее в § 550 ска­зано, что бремя представления доказательств лежит на том, кто рискует получить отрицательное суждение суда по поводу спорного факта, если суд не будет располагать надлежащими материалами.

Калифорнийское законодательство фиксирует идеи, ставшие основой деятельности также судов других шта­тов и органов федеральной юстиции. Их большая или меньшая конкретизация нормативными актами, равно как и особенности терминологии, существенной роли не игра­ют. Анализ этих идей позволяет расшифровать широко распространенные формулы: «доказывает тот, кто ут­верждает, а не тот, кто отрицает», «обязанность доказы­вания падает на того, кто проиграет процесс, если доста­точных материалов представлено не будет».

Стандартные формулы верны для большинства слу­чаев. Но есть отступления, а значит, каждый раз нужно уточнять, можно ли руководствоваться типовой схемой. Например, по делам о взыскании долга или клевете истцы ограничиваются указаниями на соответствующие факты, ответчик же должен доказывать, что платеж произведен или распространенные сведения истинны. В некоторых штатах ссылка ответчика по делу о компенсации за внедоговорный вред на допущенную потерпевшим небреж­ность порождает обязанность истца доказать отсутствие небрежности.

Исключения из типовых формул возникают по раз­личным причинам: вследствие особенностей материально-правовых отношений, затруднительности подтверждения фактов отрицательного содержания, соображений удобст­ва и т. д. Обобщая такого рода случаи, американский профессор Э. Морган констатирует, что обязанность до­казывания лежит на стороне, которая 1) ссылается на наличие какого-либо факта, или 2) заинтересована в установлении факта, или 3) располагает специфическими средствами информации, или 4) должна сослаться на дан­ный факт. Эти правила не составляют компактного един­ства, зачастую обращение к одному приводит к неприменимости другого, причем выбор правила обычно зависит от того, какое из них судьи признают целесообразным для данного случая⁴².

Э.Морган и другие буржуазные теоретики не выхо­дят за рамки формально-юридического анализа проблемы и не оценивают положения с классовых позиций. Между тем здесь скрыт механизм, обеспечивающий наряду с другими реализацию задач буржуазной юстиции.

Американскому гражданскому судопроизводству из­вестно понятие перемещения обязанности представления доказательств. В доктринальном изложении оно выгля­дит просто: если сторона представила достаточно убеди­тельных сведений относительно выгодных ей обстоятельств, указанная обязанность считается ею выполненной и переходит на противника, который, чтобы не потерпеть неудачи, должен собрать хорошие контрдоказательства. Тогда маятник вновь качнется назад, и так может быть несколько раз.

Но совершенно неясно главное, а именно, как без­ошибочно уловить тот критический момент, когда коли­чество создает новое качество, т. е. доставленная инфор­мация рассеивает колебания судей и они признают спра­ведливость утверждений истца либо ответчика. Это по существу есть проблема оценки доказательств, что имеет место лишь при вынесении решения, на заседании же судьи своей позиции не раскрывают. Значит, предвидеть их реакцию под силу лишь квалифицированному адвокату.

Для внесения известной определенности американская юриспруденция использует понятия доказательств, доста­точных «с первого взгляда», точнее, при отсутствии опро­вержения («prima facie evidence») или очевидных дока­зательств («prima facie proof»). Эти формулировки не имеют единой интерпретации. Ими, например, обозначают ситуацию, когда сторона располагает настолько сильными доказательствами, что «разумному человеку» невозможно прийти к другому заключению, чем то, которое из них вытекает. Но и здесь оценка материалов остается цели­ком на усмотрении суда, а в принципе не существует преград тому, чтобы он не поверил даже внешне убе­дительным данным.

Иное положение складывается, если сила «prima fa-сие evidence» придана какому-либо источнику информа­ции нормой права. Анализ этих не столь уж редких случаев позволяет заключить, что нормы создают конст­рукцию, где переплетены элементы таких процессуальных категорий, как преюдиция, презумпция, исключения из «hearsay rule» и даже ушедшая в прошлое система фор­мальных доказательств. Провозглашение доказательства достоверным «с первого взгляда» обязывает суд считать его истинным, поскольку заинтересованный в обратном участник процесса не представит опровержения.

Согласно § 16 разд. 15 Свода законов США, судебное решение или приговор по делу, начатому США или от их имени в связи с нарушением антитрестовского зако­нодательства и завершившемуся установлением виновно­сти ответчика или обвиняемого, будут считаться «prima facie evidence» нарушения во всяком ином процессе, возбужденном другими лицами против того же нарушите­ля. Основанные на § 16 частные иски к компаниям, при­знанным виновными в нарушении антитрестовских стату­тов, о взыскании убытков в тройном размере получили довольно широкое распространение, в частности монопо­лии используют их для борьбы с конкурентами⁴³.

К числу «prima facie evidence» относят данные под присягой показания государственных чиновников об об­наруженных ими фактах и совершенных действиях в ходе выполнения должностных обязанностей, о наличии или отсутствии каких-либо записей в официально веду­щихся книгах и реестрах. Ту же силу имеют карты, зем­лемерные планы и протоколы, зарегистрированные над­лежащими учреждениями более 10 лет назад, свидетель­ства о заключении брака, смерти человека, пропаже без вести, интернировании, пленении врагом, нахождении в живых, официальные прогнозы погоды, отчеты о перепи­си населения, бюллетени фондовых и товарных бирж и т. д. (см. § 4520-4534 ЗПГП Н.-Й., § 1530. 1532, 1600—1606 Кодекса о доказательствах Калифорнии). При­чем каждый из перечисленных случаев сопровождается оговорками, усложняющими применение на практике со­ответствующих норм.

В большинстве штатов осуждение обвиняемого в уго­ловном порядке есть «prima facie evidence» против него в гражданском процессе по иску о возмещении убытков, причиненных теми же действиями. Иными словами, при­говор можно оспаривать, лишь бремя доказывания пере­ходит на осужденного или другое заинтересованное лицо.

С распределением бремени доказывания связано поня­тие презумпций. «Презумпция», или «презюмируемое», гласит п. 31, ст. 1—201 ЕТК США, означает, что лица, занимающиеся установлением фактов, должны исходить из предположения о существовании факта, пока и по­скольку не представлено доказательств, которые под­тверждали бы вывод о том, что он не существует. Со­гласно § 301 ФПД, презумпция возлагает на какую-либо сторону обязанность представлять доказательства для опровержения предположения. В § 600 Кодекса о доказа­тельствах Калифорнии презумпция определена как пред­положение о наличии некоторого факта, вытекающее из доказанности другого факта или совокупности фактов.

Различия между дефинициями скрывают за собой целую гамму разнородных точек зрения по главным во­просам, прежде всего, относительно существа и класси­фикации презумпций. Традиционно их делят на юридиче­ские, в свою очередь состоящие из неопровержимых и опровержимых, и фактические. Первые — зафиксированы правовыми нормами и для судов обязательны, вторые — отражают типичные связи между явлениями и применя­ются по усмотрению судей.

Однако в американской теории господствует мнение, что говорить о презумпциях нужно лишь в случаях, ког­да норма предписывает из одного установленного обстоя­тельства делать вывод о существовании другого, по­скольку нет убедительно опровергающих презюмируемый факт доказательств. Здесь к презумпциям отнесены исключительно те предположения, которые обычно име­нуют опровержимыми. Защитники этой точки зрения расценивают так называемые неопровержимые презумп­ции типа «право известно каждому», «младенец не со­вершает преступлений» и т. п. как нормы материального права, лишь своеобразно сформулированные⁴⁴.

Изложенная точка зрения воспринята рядом норма­тивных актов (см. § 301 ФПД), развивается практикой. Примеры презумпций: неизвестно где находящееся в течение семи лет лицо считается умершим, завещание составлено психически нормальным человеком, совершив­шее самоубийство застрахованное лицо действовало соз­нательно, подпись на документе считается подлинной и т. д. (ст. 3—307 ЕКТ США). Конструкцию презумпций распространяют также на область юридических явлений: общее право везде одинаково, законодательные акты со­ответствуют конституции и др.

Целесообразность использования презумпций теорети­ки нередко объясняют тем, что они закрепляют наиболее вероятные, проверенные опытом взаимосвязи. Есть, прав­да, и скептические замечания относительно условности ряда предположений, например, по вопросу о последова­тельности смерти нескольких лиц от единой причины (кораблекрушения, аварии самолета) при невозможности выяснения точной картины. Здесь любой вариант будет фикцией. Но формально-логический анализ понятия сле­дует дополнить его классовой характеристикой, впол­не уместной, если иметь в виду такие презумпции, как:

владение имуществом свидетельствует о наличии права собственности, должностные лица государственных уч­реждений осуществляют свои полномочия надлежащим образом и т.п.

Позиция федерального законодательства относительно разновидностей презумпций не воспринята всеми штата­ми. Так, § 601 калифорнийского кодекса о доказательст­вах делит презумпции на опровержимые и неопровержи­мые. Запрещено, к примеру, оспаривать заявление жены, проживающей со вполне здоровым мужем, о законности рождения ребенка; правильность (за определенными исключениями) фактов, изложенных сторонами в пись­менном документе; намеренно созданное высказыванием или поведением лица у других лиц убеждение в каких-либо обстоятельствах, с учетом которых они затем дейст­вовали; наниматель имущества не может говорить об от­сутствии права собственности у арендодателя на момент заключения договора найма (§ 621—624).

Опровержимые презумпции по законодательству Кали­форнии (§ 602—606 кодекса) имеют два подвида, разли­чающихся тонкими нюансами. Одни из них составляют презумпции, изменяющие только бремя первичного доказывания в целях облегчения разрешения спора⁴⁵. Это значит, что после представления стороной данных о не­верности предположения ее противнику нужно заботиться о материалах, подтверждающих существование ранее презюмировавшегося факта. Суд же должен оценить всю информацию, не принимая в расчет презумпции. Здесь, равно как и в нормативных актах большинства других штатов, воплощена так называемая идея «лопающегося пузыря» (bursting bubble theory): презумпция исчезает при наличии доказательств против предполагаемого фак­та. Презумпции другой разновидности перемещают обя­занность доказывания, отражая некоторые аспекты со­циальной политики государства по защите малолетних, семьи, собственности. В этих случаях доказывать несу­ществование презюмируемого факта нужно более убеди­тельными данными⁴⁶.

Наконец, § 600 Кодекса о доказательствах Калифорнии допускает существование фактических презумпций, хотя этот термин не фигурирует. Суд наделен полномочием делать заключение о наличии какого-либо обстоятельст­ва из другого установленного по делу обстоятельства.

Таким образом, законодательство Калифорнии (и ряда других штатов) исходит из традиционных концепций от­носительно понятия и классификации презумпций. Сход­ные трактовки этих вопросов сохраняются и в процес­суальной теории.

По мнению некоторых юристов, значение презумпций падает⁴⁷. Но было бы заблуждением считать проблему презумпций малозначительным разделом института дока­зательств. Напротив, она теснейшим образом связана с содержанием норм материального права, регулирующих условия имущественной ответственности. Вопросы распределения бремени показывания с помощью презумпции неоднократно были в центре внимания органов юстиции, Причем не удовлетворявшее Верховный суд США их разрешение законодательными актами приводило к объ­явлению последних неконституционными по мотиву нару­шения требования о соблюдении законной процедуры⁴⁸.

Теоретики школы англосаксонского права традицион­но анализируют понятия обязанности доказывания и оценки доказательств в неразрывной связи. Такой под­ход по-своему логичен и хорошо увязан с идеей состя­зательности буржуазной юстиции: успеха достигает тот, кто обошел своего противника, предоставив суду лучшие материалы. Но с такой же неумолимой логичностью отсю­да вытекает, что целью оценки доказательств является не установление объективной истины, а подведение итогов борьбы сторон. Иначе говоря, место истины объективной занимает так называемая формальная истина.

Не следует, конечно, утверждать, будто все решения американских судов искажают фактическое положение вещей. Есть немало дел простых или тщательно подго­товленных адвокатами. Совпадение выводов судов с дей­ствительностью не исключено, но оно не выступает без­условным критерием правильности судебных постанов­лений. Таким критерием является необходимость соответ­ствия решения представленным заинтересованными ли­цами материалам. А это и есть формальная истина, от­крывающая дорогу к победе более сильному, независимо от того, прав он или нет даже с точки зрения буржуазно­го законодательства.

При анализе проблемы результатов доказывания американская доктрина игнорирует ту условную фигуру нормального человека, к здравому смыслу которого она часто и охотно апеллирует в иных случаях. Между тем здравомыслящий человек, рассматривая факты и отноше­ния, попадающие в орбиту судебного исследования, неиз­бежно должен прийти к заключению, что они либо суще­ствуют, либо нет. Такой однозначный ответ предлагает и материалистическая философия. Ф. Энгельс называл истины обособленных фактов «банальностями и общими местами худшего сорта, вроде того, что люди в общем не могут жить не трудясь, что они до сих пор большей частью делились на господствующих и порабощенных, что Наполеон умер 5 мая 1821 г. и т. д.»⁴⁹. Здесь нет пренебрежительного отношения к познанию единичных обстоятельств. Ф. Энгельс только высмеивал попытки наклеивать ярлыки «абсолютных», «вечных» истин на конкретные явления. А между тем именно с такими явле­ниями сталкивается юстиция. Суды не исследуют законо­мерностей развития природы и общества. Выяснить же взаимоотношения между участниками спора они в прин­ципе могут. Такова логика здравого смысла.

Разъяснить содержание оценки доказательств и до­стигаемых с ее помощью целей невозможно, не затраги­вая важнейшей проблемы правосудия — соотношения между выводами суда по делу и объективной реально­стью. Нельзя полагать, будто буржуазной юриспруденции понятие истины вообще неизвестно. В зарубежной лите­ратуре можно найти стихийно материалистические, от­ражающие человеческий опыт формулировки относитель­но необходимости выяснения судом правды. Однако в целом буржуазная теория усложняет и затемняет проб­лему, объявляя требование находить при рассмотрении гражданских дел истину фантастичным и практически невыполнимым. Старая идеалистическая теория о невоз­можности адекватного познания истории общества и по­ведения людей ныне доведена до крайних пределов в концепциях «социологов» и «реалистов»⁵⁰.

Американское процессуальное право исключает объ­ективный критерий измерения точности отражения со­знанием явлений внешнего мира, заменяя его субъектив­ной уверенностью судей в доказанности или недоказанно­сти фактов. Более того, оно закрепляет два различных стандарта доказывания и соответственно два уровня убежденности. По уголовным делам вина подсудимого должна быть установлена «вне разумных сомнений» (beyond a reasonable doubt), в гражданском процессе для выигрыша достаточно «перевеса доказательств» (preponderance of evidence). Первый уровень считается более высоким, но и он скрывает за собой лишь вероят­ность, но не полную достоверность.

Теоретические работы и судебные решения в США широко используют указанные формулы. Встречаются они и в нормативных актах. Напротив, столь обычные для юристов других правовых систем выражения, как «оценка доказательств» или «вес доказательств», в аме­риканских юридических источниках употребляются ред­ко. Критический анализ позволяет раскрыть не только гносеологическую, но и формально-логическую несостоя­тельность концепции двух уровней доказывания и убеж­денности. С этой точки зрения главный ее дефект — от­сутствие точных критериев, позволяющих отграничить один стандарт от другого. Укоренившиеся формулы обычно излагаются так, будто они наделены магической силой и ясны без комментариев, хотя это чистейшая ил­люзия или намеренное уклонение от бесперспективного теоретизирования.

На практике, если дело рассматривается с участием жюри, считается необходимым, чтобы судья разъяснял присяжным критерии оценки доказательств, т. е. нормы об отсутствии разумных сомнений (уголовный процесс) иль перевесе доказательств (гражданский процесс). Между тем социологические исследования обнаруживают, что рядовые граждане считают эти фразы чрезвычайно трудными для понимания или вкладывают в них какой-либо им лично привычный смысл.

Положение становится еще более неопределенным вследствие того, что для некоторых категорий граждан­ских дел и отдельных разновидностей фактов (например, для установления обмана, злоупотребления влиянием и др.) предписаны более строгие стандарты убедительно­сти, чем обычный перевес доказательств. Здесь к слову «доказательства» добавляют такие эпитеты, как «ясные и убедительные», «точные и несомненные».

Теоретические рассуждения о необходимости поста­новления решения в пользу стороны, предоставившей бо­лее убедительную информацию, сводятся к рекомендаци­ям сопоставлять версии. Если судьи, оценив собранные материалы, считают существование какого-нибудь спорно­го факта более вероятным, чем его несуществование, ут­вердительный вывод будет правильным. При равенстве вероятностей проигрывает тот, на ком лежала обязан­ность доказывания.

В конечном счете на практике значительную роль при определении силы доказательств играют чисто субъектив­ные моменты, объективные же критерии исчезают. Сфор­мулировав эти выводы, Дж. Маршалл саркастически заме­чает, что есть правовые системы, где в случае спора меж­ду людьми разных рас для выигрыша дела одному нужно собирать неопровержимо убедительные данные, тогда как другого выручает цвет его кожи⁵¹.

По делу Леванович судья, напутствуя присяжных, разъяснил, что если они хотя бы в малейшей степени склонны больше верить доказательствам, представленным одной стороной, вердикт должен быть в ее пользу. Вер­ховный суд штата Вермонт признал инструкцию правиль­ной, посчитав, что, поскольку для перевеса доказа­тельств не установлено никаких степеней, вполне доста­точно птичьего пера, чтобы перетянуть чашу весов на чью-либо сторону⁵². Этот прецедент относится к разря­ду тех, которые отражают одно из главных направлений американской практики по вопросу об оценке доказа­тельств, и свидетельствует об усилении волюнтаристских тенденций в сфере осуществления правосудия.

Американская процессуальная теория не уделяет вни­мания разработке проблемы судейского подхода к дока­зательственному материалу. Юристы просто исходят из того, что имеет место свободная оценка доказательств по внутреннему убеждению. Этот принцип не зафиксирован законодательством, которое содержит лишь некоторые указания относительно подлежащих учету факторов. К примеру, § 413 Кодекса о доказательствах Калифорнии предписывает судьям учитывать среди иных моментов также неудачное объяснение или отрицание участником процесса направленных против него данных либо умыш­ленное утаивание им относящихся к делу материалов. Еще более подробную инструкцию дает § 780 того же закона, где присяжным и судьям указано на необходи­мость принимать во внимание при определении правди­вости показаний свидетеля его поведение на допросе, спо­собность к восприятию, запоминанию и изложению фактов, репутацию, наличие предубеждения или заинте­ресованности и пр.

Благодаря особенностям исторического развития Со­единенные Штаты не проходили через стадию феодализ­ма. Тем не менее, элементы характерной для феодальной юстиции системы формальных доказательств с ее механи­ческим подходом к оценке информации были экспортиро­ваны на американский континент из Англии, где эта си­стема существовала, правда в более ослабленном, чем в других европейских государствах, варианте. С течением времени ряд формальных предписаний утратил силу. Но немало ограничений еще сохраняется. К числу их нужно отнести правила (с упоминавшимися ранее изъятиями) о запрещении получать сведения из производных источни­ков и о наилучших доказательствах. Не подлежат судей­ской оценке совершаемые заинтересованными лицами при­знания фактов. В предусмотренных нормами права случа­ях для суда имеют обязательную силу доказательства, «до­статочные с первого взгляда».

Усмотрение суда можно ограничить соглашением уча­стников правоотношения. Например, согласно ст. 2—515 ЕТК США контрагенты торговой сделки вправе догово­риться о том, чтобы проверка товаров была произведена третьим лицом и выводы этого лица будут обязательны для сторон при судебном разбирательстве. Чрезвычайно существен один момент: контракты заключаются на осно­ве разработанных крупными фирмами для конкретных разновидностей отношений типовых проформ. Такая кон­струкция близка к небезызвестным договорам присоеди­нения — удобному методу навязывания контрагентам вы­годных монополиям условий сделок и форм разрешения возникающих споров. Только здесь их действие выходит за рамки материального права и захватывает область процесса.

Конечный результат подобного построения судопроиз­водства — формальная истина. Судебное решение фикси­рует не правду, а только вероятность правды.