Но как быть? и он был грешен; Год прошел (!) как сон пустой.

Рассказчик отстаивает поступки царя. И, действительно, представьте себе, приехал после долгого отсутствия, — а жены тут же не стало, да еще ребенок на руках! Необхо­димо найти утешение и поддержку. Рассказчик оправдывает перед общественным мнени­ем поспешность новой женитьбы, противостоит молчаливому осуждению "молвы":

Царь женился на другой (!).

Но этому предшествует поиск избранницы, И все должны увидеть, кого выбрал царь, и по-разному оценить (шёпот молвы, переходящий из уст в уста: "Царь женился на другой").

Избранница заявляет о себе громко, категорично, с полным чувством права на столь высокое место.

Новая царица. Правду молвить, молодица Уж и впрямь была царица: Высока, стройна, бела, И умом и всем взяла;

А сенная девушка тут как тут со своей оценкой:

Чернавка. Но зато горда, ломлива,

Своенравна и ревнива.

(Пауза) Ей в приданое дано

Было зеркальце одно...

Вот эта сплетня и есть завязка, она должна быть выделена особенной краской: за­претное, самое потайное, подсмотренное — обязательно после многозначительной пау­зы, собирающей общее внимание.

И вдруг слышится голос нового персонажа — зеркала.

Свойство зеркальце имело: Говорить (!) оно умело.

Знаки препинания и текст, проставленный в скобках, помогают передать подтекст, интонацию, возникшие у исполнителя.

Как говорит зеркальце? Кто оно, как относится к событиям.' студенты решаю!, ли объективное лицо, знающее внутреннюю сущность происходящего, это душа событийно­го узла, а главное, оно насквозь видит свою героиню — хозяйку-царицу. Отражая ее внешние достоинства объективно и бесстрастно, зеркало — оно же "зерцало души" — должно подвести свою герои и ю-царицу к проникновению внутрь самой себя, к портрету ее души. Задача Зеркальца — направить свою Хозяйку на путь истинный, отвратить от злодеяний. При внутреннем постоянном опасении за царицу, зорком наблюдении за про­цессом "ее падения", зеркало, как существо объективное, обязано сохранять внешнюю бесстрастность.

Дальнейший текст подхватывает опять свидетельница — "глас народа" — Чернавка (по секрету всему свету):

С ним одним она была Добродушна, весела, С ним приветливо шутила И, красуясь, говорила:

Царица властно перехватывает текст у Чернавки. У нее свои цели, своя жизнь, она слышит только себя.

"Свет мой, зеркальце! скажи Да всю правду доложи: Я ль на свете всех милее, Всех румяней и белее?"

Это царицыно священнодействие, ее тайная зависимость от зеркала, ее слабость, прикрытая обаянием, сознательным волевым чувством превосходства. И сразу начинает­ся схватка субъективного царицыного и объективного зеркального, противостояние, ко­торое на протяжении всей сказки должно развиваться, обостряться, напрягать событий­но-конфликтную основу коллективного рассказа.

Зеркальце. И ей зеркальце в ответ:

"Ты, конечно, спору нет; Ты, царица, всех милее. Всех румяней и белее".

Всезнающая Чернавка, как бы подглядывающая за всей этой тайной сценой в замоч­ную скважину, высмеивает хозяйку, ее причуды:

И царица хохотать, И плечами пожимать, И подмигивать глазами, И прищелкивать перстами, И вертеться, подбочась. Гордо в зеркальце глядясь.

Вразрез с этой бытовой {может быть, даже нагловатой интонацией) вновь звучит го­лос той же исполнительницы, что читала за первую царицу, — но обноапенно чистый, независимый от предыдущей сцены.

Царевна. Но царевна молодая,

Тихомолком расцветая, Между тем росла, росла. Поднялась — и расцвела.

Поскольку отсюда начинается новый событийный зигзаг, необходимо, чтобы царе­вна сознавала свою силу не в конфликтном противостоянии с царицей, а в достоинстве, доброжелательности и открытости.

А далее появляется рядом с царевной влюбленный герой — Елисей. Он рыцарски готов к ее защите. Именно он может оценить ее по достоинству:

Елисей, Белолица, черноброва.

Нраву кроткого такого (!).

Царевна скромно принимает комплименты от возлюбленного и кротко прерывает

его:

Царевна. И жених сыскался ей,

Королевич Елисей,

Для всех должно стать ясно, что эта пара не случайна, что весь мир должен знать их неразрывность в любых перипетиях жизни.

Долго молчавший царь наконец-то рад доказать, что он дочери своей не забыл, что готов выделить ей достойное приданое; и потому начинает очень бодро:

Царь. Сват приехал, царь дал слово,

И приданое готово:

А вот здесь может проявиться напряженность семейных отношений в царской семье. Царица только прислушалась, повернулась к мужу, и мгновенно интонация поме­нялась: он почти шепотом, тайком, сообщает свату о приданом:

Семь торговых городов Да сто сорок теремов.

Но слово вылетело — его не поймаешь. И молва мгновенно разносит весть от одно­го к другому с разными оценками. У одного в подтексте слышится неодобрение: "как много!". Другой поощряет решение: "хорошо, так и должно быть". Третий не уверен в точности слуха, и кто-то подтверждает: "да-да" —

Семь торговых городов, Да сто сорок теремов (!!!)

Естественно, что молва дошла и до ушей царицы. Ее самолюбие задето, что и дела­ет человека слепым, мстительным. Царица спешит вернуть уверенность в себе, своем превосходстве:

Царица. На девичник собираясь,

Вот царица, наряжаясь Перед зеркальцем своим. Перемол вил ася с ним:

В процессе монолога тон меняется. Царица, чувствуя недоброе, особо ласкова с зер­кальцем, но в голосе слышится гроза:

"Я ль, скажи мне, всех милее, Всех румяней и белее?" Что же зеркальце в ответ? —

спрашивает она же, едва сдерживая свое нетерпение. Зеркальце скажет правду, оно не­подкупно. Но как вразумить царицу, призвать ее примириться с правдой?

61

Зеркальце. "Ты прекрасна, спору нет;

Но царевна всех милее, Всех румяней и белее".

Чернавка (всегда ведь все знает!) спешит доложить толпе-молве о суровых измене­ниях в отношениях царицы и зеркальца;

Чернавка. Как царица отпрыгнет.

Да как ручку замахнет. Да по зеркальцу как хлопнет, Каблучком-то как притопнет!..

Подтекст: — Ой, братцы, что-то будет! Не к добру это". А царица уже потеряла власть над собой, мгновенно слетел ее сладкий тон в диалоге с зеркальцем:

Царица. Ах ты, мерзкое стекло!

Это врешь ты мне назло. Как тягаться ей со мною? Я в ней дурь-то успокою. Вишь, какая подросла! И не диво, что бела: Мать брюхатая сидела Да на снег лишь и глядела!

Со слов "Я в ней дурь-то успокою" царица уже мысленно ищет возможность устра­нить соперницу. Это еще почти подсознательная, неоформленная жажда мести, желание низвести падчерицу. Но вот она взяла себя в руки, пытается отогнать от себя дурные мысли; разглядывая себя в зеркале, старается вновь добиться от него признания превос­ходства, первенства ее, царицы.

Царица, Но скажи: как можно ей

Быть во всем меня милей? Признавайся; всех я краше. Обойди все царство наше, Хоть весь мир; мне ровной нет, Так ли?"

Зеркальце. Зеркальце в ответ:

"А царевна все ж милее, Все ж румяней и белее".

И тогда план убийства соперницы созревает быстро и непреложно:

Делать нечего.

В подтексте: задумано предвидит непоправимое.

Зеркальце.

сделано! Зеркало все видит,

Она,

при сем присутствует. И

Черной зависти полна, Бросив зеркальце под лавку, Позвала к себе Чернавку И наказывает ей, Сенной девушке своей (...)

Царица со сдержанной яростью внушает Чернавке свой план, чтобы та ничего не забыла из приказанного и не смела прекословить. Проверяет — хорошо ли усвоила Чер­навка сказанное:

Царица, Весть царевну в глушь лесную

И, связав ее, живую Под сосной оставить там На съедение волкам О)-

Чернавка должна убить свою любимицу, воспитанницу, надежду всего двора и госу­дарства! Она ищет защиты у зрителей, оправдывается безвыходностью своего положе­ния:

Чернавка, Черт ли сладит с бабой гневной?

Спорить нечего. С царевной Вот Чернавка в лес пошла {..,}

Царевна покорно идет с Чернавкой, которую знает с рождения. Но обстоятельства внушают ей опасения;

И в такую даль свела. Что царевна догадалась, И до смерти испугалась, И взмолилась: "Жизнь моя! В чем, скажи, виновна я? Не губи меня, девица! А как буду я царица, Я пожалую тебя".

Важно обратить внимание на то, что студенты должны включать свое отношение к происходящему не только через прямую речь. И в данном случае даже в косвенной речи необходимо защитить поступок Чернавки, вызвать к ней сочувствие.

Чернавка. Та, в душе ее любя,

Не убила, не связала, Отпустила и сказала: "Не кручинься, бог с тобой". А сама пришла домой. Царица. "Что? — сказала ей царица, —

Где красавица-девица?"

Главное для царицы узнать: исполнен ли приказ, который разрешит все трения?

Чернавка. "Там, в лесу стоит одна,

Отвечает ей она, — Крепко связаны ей локти; Попадется зверю в когти, Меньше будет ей терпеть. Легче будет умереть."

Студентка, рассказывающая от лица Чернавки, должна видеть со стороны и собы­тие, и свою героиню, и конфликт с царицей; рассказывая, она ищет возможность оправ­дать свой обман во имя спасения любимой воспитанницы.

Молва. И молва трезвонить стала:

Дочка царская пропала!

Опять вся группа включается в рассказыванье. Рефрен: "Дочка царская пропала!" в разных устах звучит по-разному, в зависимости от отношения к происходящему.

Царь. Тужит бедный царь по ней.

Царь чувствует свою вину. Здесь и раскаянье, и оглядка на властную царицу.

Елисей. Королевич Елисей,

Помолясь усердно богу, Отправляется в дорогу За красавицей душой. За невестой молодой.

Рассказчик от имени Елисея поворачивает действие в новую фазу борьбы за царе­вну. Энергия, готовность к любому отчаянному поступку в поисках невесты свойственны Елисею.

Затем внимание вновь переключается на события, связанные с царевной. Здесь дол­жен быть и ритмический слом.

Царевна. Но невеста молодая.

До зари в лесу блуждая, Между тем все шла да шла И на терем набрела.

Рассказывая о царевне, важно не потерять энергию общего развития действия, со­знательно выстраивать перспективу общего рассказа.

Появление терема в рассказе — очень важная информация: это и опасение, и, одно­временно, надежда на возможное спасение, начало новой жизни в лесу:

Пес, Ей навстречу пес, залая,

Прибежал и смолк, играя.

Интереснейшие строчки. Для нас ясно, что появление пса, принявшего и полюбив­шего гостью с первого взгляда, должно быть персонифицировано. Это как бы молчали­вый рыцарь без страха и упрека, не спускающий глаз со своей любимицы. Но это и зверь, с присущим ему повышенным чутьем, открытостью эмоциональных проявлений. Царевна идет дальше уже не одна, а с новым другом.

Царевна, В ворота вошла она —

На подворье тишина.

"Рыцарь" неотступно следует за ней:

Пес. Пес бежит за ней, ласкаясь.

Он как бы жалеет, что царевна уходит со двора, что общение их столь коротко, но, что поделаешь, псу надо жить во дворе, царевне — в доме.

Царевна. А царевна, подбираясь,

Поднялася на крыльцо И взялася за кольцо...

Царевна полна внутреннего напряжения перед новой, неизвестной жизнью:

Царевна. Дверь тихонько отворилась,

И царевна очутилась В светлой горнице: кругом

Под святыми стол дубовый. Печь с лежанкой изразцовой. Видит девица, что тут Люди добрые живут; Знать, не будет ей обидно (?).

Рассказывая о впечатлениях царевны, надо помнить, что атмосфера горницы важна как характеристика хозяев терема, что постепенно домашнее убранство успокаивает ее, убеждает в благонадежности этих незнакомых пока хозяев. — "Знать, не будет ей обид­но?" — Проверка у слушателей, правильно ли сделан- вывод? Но неизвестность все рав­но держит в напряжении:

Никого меж тем не видно (!). Дом царевна обошла, Все порядком убрала, Засветила богу свечку, Затопила жарко печку, На полати взобралась И тихонько улеглась.

Час обеда приближался (...)

Царевна не хочет обнаружить себя заранее, она в ожидании, — кто подъехал?

Топот по двору раздался:

Пес не лает — значит, это хозяева!

Входят семь богатырей, Семь румяных усачей.

Это царевна видит с полатей. Представьте себе сценку: не один, а семеро мужчин, все красавцы! Каково будет девушке в таком окружении?!

Старший. Старший молвил: "Что за диво!

Все так чисто и красиво. Кто-то терем прибирал Да хозяев поджидал (?!>.

Рассказчик от Старшего будет и дальше говорить главное слово. Слушателям долж­но стать ясно, что наличие Старшего — это и уважение, и дисциплина, и ответствен­ность.

Кто же? Вьщь и покажися, С нами честно подружися.

Это вызов, но доброжелательный, А вместе с тем, может быть, и подозрение: уж не претендует ли кто, кроме хозяев, на этот дом? Дальше проявляют себя и другие богаты­ри. Тексты распределились между четырьмя студентами, больше — было бы слишком дробно, а для множественности образа вполне достаточно. Искали разнообразие оценок в разных характерах. Один из братьев, например, предполагает, что это крестьянин, со­бирая грибы и ягоды, набрел на их дом:

Первый. Коль ты старый человек,

Дядей будешь нам навек (?).

Второй радуется, что молодой богатырь, может быть, пополнит их дружеский союз:

Второй. Коли парень ты румяный,

Братец будешь нам названый (?).

Но после каждого вопроса — тишина, и недоумение растет. Может, старушка- странница, богомолка пришла помочь братьям?

Третий. Копь старушка, будь нам мать,

Tax и станем величать {!).

Опять молчание. Четвертый богатырь (наверное, самый молодой и мечтательный):

Коли красная девица,

Будь нам милая сестрица (!??)."

И царевна, наконец, нарушает молчание:

И царевна к ним сошла, Честь хозяям отдала, В пояс низко поклонилась; Закрасневшись, извинилась, Что-де в гости к ним зашла, Хоть звана н не была.

Рассказчица раскрывает все свойства своей героини, выявляющиеся в общении с чу­жими людьми. В каждом проявлении есть свой оттенок и новое качество. Отдала честь (в пояс низко поклонилась). Закраснелась, попросила прощения за незваное вторжение. Братья совершенно ошеломлены!

Старший. Вмиг по речи те спознали,

Что царевну принимали (!):

Это — сдача "в плен", восторг! И все наперебой предлагают свои услуги:

Первый. Усадили в уголок (!),

Второй. Подносили пирожок (!),

Третий. Рюмку пол ну наливали.

На подносе (!) подавали (!!). Четвертый. (устыдил за неразумное рвение)

От зеленого вина

Отрекалася она; (как не стыдно!)

Тот, что поднес пирожок, рад, что именно он угадал желание царевны:

Второй. Пирожок лишь разломила

Да кусочек прикусила, Царевна. Не дороги отдыхать

Отпросилась на кровать. (?!)

Именно отпросилась, попросила на сегодня закончить общение, дать ей покой и ос­вободиться от обязанности услуживать ей. И есть ли место ей в этом доме? Между бога­тырями продолжается соревнование в благородстве и внимании к царевне. Радостное, возбужденное соревнование.

Первый. Отвели они девицу

Второй. Вверх

Третий. во светлую светлицу...

Братья спорят, как, и где будет ей удобней. Старший же сурово вытесняет этот "ба­зар" строгим приказом:

И оставили одну, (!) Отходящую ко сну.

Время жизни в лесу идет в своем ритме. Наблюдает эту жизнь со стороны во всех подробностях пес Соколко. Он все видит, все подмечает — и радостное, и вызывающее опасение. Весело Соколке, что теперь он в доме не остается один и есть, кому служить.

Пес. День за днем идет, мелькая,

А царевна молодая Все в лесу, не скучно ей У семи богатырей.

Братья тоже полны новой энергии. Они еще не дают себе отчета, что сердца их по­ражены любовью. Все изменилось в их жизни. Друг перед другом стараются они пока­зать свою удаль, отвагу.

Первый. Перед утренней зарею

Братья дружною толпою Выезжают погулять. Второй. Серых уток пострелять.

Третий. Руку правую потешить,

Сорочина в поле спешить, Четвертый, Иль башку с широких ллеч

У татарина отсечь, Первый. Или вытравить из леса

Пятигорского черкеса.

Старший, уединившись, позволяет себе помечтать:

А хозяюшкой она В терему меж тем одна Приберет и приготовит.

Соколко из своего укромного уголка:

Им она не прекословит, Не перечат ей они. Так идут за днями дни.

Но псу грустно. Чует его сердце, что ладу и складу скоро придет конец. И, действи­тельно, очень скоро тайное становится явным. Поняли богатыри, что их единство нару­шено. Между ними встала ревность.

Первый. Братья милую девицу

Полюбили {Давайте говорить начистоту]). Второй. К ней в светлицу

Раз, лишь только рассвело. Всех их семеро вошло (!). (Пусть она сама скажет, как нам быть) Старший. Старший молвил ей: "Девица,

Знаешь: всем ты нам сестрица. Всех нас семеро. Третий. (перебивает)

тебя

Все мы любим. Четвертый. {выступает вперед)

за себя Взять тебя мы все бы ради. Старший. (останавливает всех)-.

Да нельзя, так бога ради, Помири нас как-нибудь: Одному женою будь, Первый. Прочим ласковой сестрою.

Пауза — все ждут ответа, разрешения напряженности. Как поведет себя та, от кото­рой все теперь зависит?

Второй, Что ж качаешь головою?

Третий, Аль отказываешь нам?

Четвертый. Аль товар не по купцам?"

Только что бодрые забияки, готовые бороться друг с другом за право быть избран­ником, осознают, что отказ опять их всех ставит в единый, выравненный строй:

Царевна. "Ой вы, молодцы честные,

Братцы вы мои родные, — Им царевна говорит, — Коли лгу, пусть бог велит Не сойти живой мне с места. Как мне быть? ведь я невеста.

Царевна понимает, что отказом своим наносит боль. Она старается не оскорбить, не оттолкнуть, не обидеть, пытается каждого ободрить:

Для меня вы все равны, Все удалы, все умны, Всех я вас люблю сердечно; Но другому я навечно Отдана. Мне всех милей Королевич Елисей."

Вот о ком она постоянно думает, сидя у окошка с пряжей, когда остается одна! Братья, потеряв надежду на любовь и женитьбу, поддержаны сознанием вернувшего­ся товарищества.

Первый. Братья молча постояли.

Да в затылке почесали. Старший, "Спрос не грех. Прости ты нас, —

Старший молвил, поклонясь, — Коли так, не заикнуся Уж о том."

Царевна. "Я не сержуся, —

Тихо молвила она, — И отказ мой не вина".

Примирение должно быть полным, исчерпывающим.

Первый. Женихи ей поклонились,

Второй. Потихоньку удалились,

(Между собой сейчас разберемся, а ее беречь, любить по-прежнему!)

Старший. (категорично, упреждая разлад):

И согласно все опять Стали жить да поживать.

Рассказ опять меняет русло, возвращаясь к другой героине сказки. Как видно из происходящего, энергия действия чрезвычайно зависит от того, насколько рассказчики внимательны друг к другу, как они "впрыгивают" в событийный ряд, принимая инициа­тиву на себя. Царица — нетерпеливая, быстрая на решения, не терпящая возражений, чуткая ко всему, берет инициативу энергично и решительно:

Царица. Между тем царица мая. (да, злая и такой буду, так и знайте!)

Про царевну вспоминая, Не могла простить ее, А на зеркальце свое

Долго дулась и сердилась; (так ему и надо.')

Чернавка же все видит, бдительно следя за хозяйкой, и зная, что гроза рано или поздно грянет, а для нее одно спасение — быть начеку, не дать себя застать врасплох.

Чернавка. Наконец об нем хватилась

И пошла за ним, и, сев Перед ним, забыла гаев, Красоваться снова стала И с улыбкою сказала: (...)

Царица. "Здравствуй, зеркальце! скажи,

Да всю правду доложи: Я ль на свете всех милее, Всех румяней и белее?"

Чернавка. (настороженно подслушивает)

И ей зеркальце в ответ:

Зеркальце. "Ты прекрасна, спору нет;

Но живет без всякой славы Средь зеленыя дубравы У семи богатырей Та. что все ж тебя милей".

У Зеркальца еще одна попытка открыть царице глаза на правду.

Чернавка. (вобрав голову в плечи — приготовилась к нападению)

И царица налетела На Чернавку: "Как ты смела Обмануть меня? и в чем!.,"

Царица. {гневно — со мной не пошутишь\)

Та призналася во всем: Так и так. Царица злая. Ей рогаткой угрожая, Положила иль не жить, Иль царевну погубить.

Изгнав Чернавку, царица решает сама, своими руками покончить с соперницей.

После напряженного события Пушкин уводит нас в естественную атмосферу леса, где восстановлен мир, где ждут, надеятся, любят и управляют (благодаря любви и добро­желательству) собой и своими страстями. Соколко наслаждается лицезрением своей хо­зяйки. Мы нарочно, персонифицируя текст, находим возможность смотреть на событие со стороны верного, чуткого стража.

Пес. Раз царевна молодая,

Милых братьев поджидая, Пряла, сидя под окном. Вдруг сердито под крыльцом Пес залаял, и девица. Вшит нищая черница¹ Ходит по двору, клюкой Отгоняя пса.

Царевна. "Постой,

Бабушка, постой немножко, — Ей кричит она в окошко, — Пригрожу сама я псу И кой-что тебе снесу".

Царица. Отвечает ей черница:

"Ох ты, дитятко девица! Пес проклятый одолел, Чуть до смерти не заел. Посмотри, как он хлопочет! Вьшь ко мне".

Царевна. Царевна хочет

Выйти к ней и хлеб взяла, Но с крылечка лишь сошла, Пес ей под нога — и лает, И к старухе не пускает {?); (Что бы зто значило, что с Соколкой, какая странная ситуация! Ведь пес очень чуткий, добрый — а сейчас я его не понимаю?)

Пес. Лишь пойдет старуха к ней.

Он, лесного зверя злей, На старуху, (Ни за что не пущу! Чую зло! Пока братьев нет, я обязан сделать все, чтобы защитить ее!)

Царевна. "Что за чудо?

Видно, выспался он худо, — Ей царевна говорит, — На ж, лови!" — н хлеб летит.

Это — кульминационное событие сказки. Сейчас лукавое яблоко явится на сцену, чтобы совершить свое горькое дело. Тут все: и борьба внешнего и внутреннего, и встре­ча соперниц, где одна и знать не знает, что она жертва. Наоборот, царевна видит в мо­нашке жертву — нищенка голодная, а пес на нее озлился. Здесь и богохульство (Бог те­бя благослови, — говорит черница, подавая яд). Но судьба не глупее нас. Руководимая высшим началом, судьба заменяет смерть сном. Перспектива рассказа получает новый импульс ожидания развязки.

Цари ц а. Старушонка хлеб поймала:

"Благодарствую, — сказала, — Бог тебя благослови: Вот за то тебе, лови!" И к царевне наливное, Молодое, золотое Прямо яблочко летит...

Здесь каждый звук "налит" значением. Но как важно не внушить сопернице сомне­ния, недоверия! Это вкрадчивый, льстивый, завораживающий обман, обольщение краси­востью рокового плода.

Последняя попытка защитить царевну:

Пес. Пес как прыгнет, завизжит...

Царевна. (в неведении, удовлетворенная

выполненным долгом — накормить, обласкать странницу. Юная царевна играет своей ловкостью): Но царевна в обе руки Хвать — поймала (!) (В подтексте слышится: А я победила — поймала})

Царица. "Ради скуки

Кушай яблочко, мой свет. Благодарствуй за обед..." Старушоночка сказала. Поклонилась и пропала... (Дело сделано, скорее скрыться!)

Пес. И с царевной на крыльцо

Пес бежит и ей в лицо Жалко смотрит, грозно воет, Словно сердце песье ноет. Словно хочет ей сказать; Брось! (услышь меня, пойми, остерегись!!)

Но царевна весела и ободрена победой — яблоко, да какое красивое, у нее в руках.

Царевна. Она его ласкать.

Треплет нежною рукою; "Что, Соколко, что с тобою? Ляг!"

Пес в отчаянии, в предчувствии недоброго, он насторожен, готов к поступку. Рас­сказчик от его лица не может остаться равнодушным к тому, что ядовитое яблоко нахо­дится в руках беззащитной, ничего не ведающей царевны. Но что может безмолвный пес?!

Пес. ...и в комнату вошла.

Дверь тихонько заперла. Под окно за пряжу села Ждать хозяев, а глядела Все на яблоко. (проклятое, напитанное ядом, чую, не допущу!)

Царевна. (мечта об Елисее отвлекла ее. Могла

ведь черница набрести на терем, придет и он!)

Оно

Соку спелого полно. Так свежо и так душисто, Так румяно-золотисто, Будто медом налилось! Видны семечки насквозь...

Нам кажется, будь царевна повнимательней, не отвлекись она мечтами о любви, сказало бы ей сердце об опасности и о том, кто принес сюда этот соблазн.

Царевна. Подождать ока хотела

До обеда; не стерпела, В руки яблочко взяла. К алым губкам поднесла. Потихоньку прокусила И кусочек проглотила...

Пес неотрывно следит за развитием событий. Он парализован безысходностью раз­вития трагедии. Как в замедленной съемке свершается роковое событие.

Пес. Вдруг она, моя душа.

Пошатнулась, не дыша, Белы руки опустила, Плод румяный уронила, Закатилися глаза, И она под образа Головой на лавку пала И тиха, недвижна стала...

И опять смена ритма, атмосферы. Ничего не подозревающие братья ободрены вос­становленным единством.

Первый. Братья в ту пору домой

Возвращались толпой С молодецкого разбоя.

Второй. Им навстречу, грозно воя,

Пес бежит и ко двору Путь им кажет.

Третий. "Не к добру! —

Братья молвили, — печали Не минуем." Прискакали (сигнал к смене ритма: братья почуяли беду, благодушие с них в момент слетело)

Четвертый. Входят — ахнули.

Пес опережает событие. Он обязан показать братьям, откуда пришла беда.

Пес. Вбежав,

Пес на яблоко стремглав С лаем кинулся, ом клея. Проглотил его, свалился И издох.

Братья, наконец, все поняли!

Старший. Напоено

Было ядом, знать, оно {!?).

Послекульминационный глубокий спад в рассказе. Всякая потеря заставляет дейст­вующих в событии лиц перестраиваться, приспосабливаться к новым обстоятельствам, искать выхода, находить в себе силы жить дальше. Братьев еще больше сплотила смерть царевны. Они слышат друг друга мгновенно, ловят идею и развивают ее действием неу­коснительно. Большой кусок жизни семи богатырей отражен в этой части сказки. Наше распределение текста связано было с их характерами. Они определились через отноше­ние к событиям. Один — молод, тороплив. Другой — медлителен, деловит, основателен. Третий — разумен, обладает умением видеть факт со стороны. Четвертый — мечтате­лен, впечатлителен. Если это соответствует и характерам исполнителей, им будет инте­ресно участвовать в событиях, в разнообразных реакциях, создавая общую атмосферу любви, единства, взаимопонимания.

Первый. Перед мертвою царевной

Братья в горести душевной Все поникли головой, Второй. И с молитвою святой

С лавки подняли, одели, Хоронить ее хотели Третий. (Удивительно все это, таинственно)

И раздумали. Она, Как под крылышком у сна, Так тиха, свежа лежала, Что лишь только не дышала. (?!> Ждали три дня, но она Не восстала ото сна.

Старший все же решается прервать бесплодное ожидание. С новой энергией призы­вает он братьев к исполнению долга.

Старший. Сотворив обряд печальный.

Вот они во гроб хрустальный Труп царевны молодой Положили — и толпой Понесли в пустую гору, Четвертый. Ив полуночную пору

Гроб ее к шести столбам На цепях чугунных там Осторожно привинтили И решеткой оградили...

(Чувство исполненного долга, красота и суровость обряда вызывают у братьев тор­жественное отношение к делу, которым они поневоле обязаны заниматься.)

Старший. И, пред мертвою сестрой

Сотворив поклон земной, Старший молвил: "Спи во гробе: Вдруг погасла, жертвой в злобе. На земле твоя краса; Первый. Дух твой примут небеса.

Второй. Нами ты была любима

И для милого хранима - Третий, Не досталась никому,

Четверть| й. Только фобу одному".

Сказка движется к концу, и Пушкин предлагает ложную нам развязку до финала, до его бурной вспышки.

Царица. (только что бывшая черницей,

вновь обретает свой прежний вид, неукротимое ее честолюбие

•.•if. " • . I.. > , UIIU llll/^uilltllllnn

вновь утвердить себя)

В тот же день царица злая, Доброй вести ожидая, Втайне зеркало взяла И вопрос свой задала: "Я ль, скажи мне, всех милее. Всех румяней и белее?"

Зеркалу больше нет смысла бороться за душу царицы-преступницы, которая ценой убийства идет к собственной гибели.

Зеркальце. И услышала в ответ:

"Ты, царица, спору нет, Ты на свете всех милее, Всех румяней и белее".

После этого и начинается предфинальная вспышка активной силы, противоборству­ющей злу. Носитель ее — Елисей.

Елисей. За невестою своей

Королевич Елисей Между тем по свету скачет. Нет как нет! Он горько плачет, И кого ни спросит он.

Всем вопрос его мудрен,., (Вот они, люди! Вот они, люди!

Безразличные, непричастные его горю!)

Кто в гпаза ему смеется,

Кто скорее отвернется;

(Нет, не сыщешь на земле правды!)

К красну солнцу наконец

Обратился молодец.

"Свет наш солнышко! Ты ходишь

Круглый год по небу, сводишь

Зиму с теплою весной.

Всех нас видишь под собой.

Аль откажешь мне в ответе?

Не видало ль где на свете

Ты царевны молодой?

Я жених ей (!)".

Этот отчаянный крик к далекому, но всевидящему солнцу не безрезультатен. Сол­нце, действительно, полно добра, тепла, света и благожелательства. И обратите вни­мание: солнце собеседника называет "свет ты мой".

Солнце. "Свет ты мой, —-

Красно солнце отвечало, — Я царевны не видало. Знать, ее в живых уж нет. Разве месяц, мой сосед. Где-нибудь ее да встретил Или след ее заметил".

Солнце торопится дать Елисею надежду. А Елисей едва сдерживает нетерпение, ведь месяц явится только ночью! А когда он появляется, Елисей не забывает отметить все достоинства своего уважаемого собеседника.

Темной ночки Елисей Дождался в тоске своей. Только месяц показался, Он за ним с мольбой погнался. "Месяц, месяц, мой дружок, Позолоченный рожок! Ты встаешь во тьме глубокой, Круглолицый, светлоокой, И, обычай твой любя, Звезды смотрят на тебя. Аль откажешь мне в ответе? Не видал ли где на свете Ты царевны молодой? Я жених ей"...

Месяц очень далеко; он поднимается в зенит постепенно. Это требует от исполни­теля посыла голоса — голос месяца серебрист, полетен, легко преодолевает расстояния.

Месяц. "Братец мой, —

Отвечает месяц ясный, — Не видал я девы красной. На стороже я стою Только в очередь мою. Без меня царевна, видно. Пробежала."

Речь ночного светила полна участия.

Елисей. "Как обидно!" —

Королевич отвечал. Месяц. Ясный месяц продолжал:

"Погоди; об ней, быть может, Ветер знает. Он поможет. Ты к нему теперь ступай, Не печалься же, прощай". Елисей. (борется с отчаяньем, с

безнадежностью) Елисей, не унывая, К ветру кинулся, взывая: "Ветер, ветер! Ты могуч. Ты гоняешь стаи туч, Ты волнуешь сине море. Всюду веешь на просторе, Не боишься никого. Кроме бога одного. Аль откажешь мне в ответе? Не видал ли где на свете Ты царевны молодой? Я жених ее..."

Эти три рефрена-вопрос а у Елисея, конечно, должны прозвучать по-разному, в зави­симости от того, с кем он говорит и с которым по очереди. Закон нарастания требует усиления действенно-эмоциональной задачи. Отвечает ветер. И, конечно, это особая го­лосовая кантилена, вмещающая в себя широкую амплитуду звуковысотного диапазона и всех особенностей пушкинской звукописи. Обратите внимание на все "с" и "з".

Отвечает ветер буйный, — Там за речкой тихоструйной Есть высокая гора, Б ней глубокая нора; В той норе, во тьме печальной, Гроб качается хрустальный На цепи между столбов. Не видать ничьих следов Вкруг того пустого места; В том фобу твоя невеста". Ветер дале побежал.

Здесь Пушкин дает нам вторую ложную развязку для того, чтобы финальный аккорд прозвучал мощно, подготовленно.

Елисей. Королевич зарыдал

И пошел к пустому месту, На прекрасную невесту Посмотреть еще хоть раз.

По всем приметам, упомянутым Ветром, это должно быть здесь; чем дальше, тем то­ропливее идет Елисей. Но чем дальше, тем герою страшнее; близится встреча с неотвра­тимым, с потерей надежды. Темп и ритм вступают в борьбу: чем напряженнее внутрен­ний ритм, тем медленнее темп рассказа.

Вот идет; и поднялась Перед ним гора крутая; Вкруг нее страна пустая; Под горою темный вход. Он туда скорей идет. Перед ним, во мгле печальной. Гроб качается хрустальный, И в хрустальном гробе том Слит царевна вечным сном. И о фоб невесты милой Он ударился всей силой. Царевна. (Она не предполагает чьего-нибудь

присутствия. Только окончание сна ее сейчас занимает, удивляет, заставляет увидеть все новыми глазами) Гроб разбился. Дева вдруг Ожила. Глядит вокруг Изумленными глазами И, качаясь над цепями, Привздохнув, произнесла: "Как же долго я спала!" И встает она из фоба... (Встреча свершилась) Ах!... и зарыдали оба, Елисей. В руки он ее берет

И на свет из тьмы несет, Царевна. И, беседуя приятно,

В путь пускаются обратно,

(Молва рада подхватить добрую весть.)

И трубит уже молва: Дочка царская жива!

Этот рефрен произносится на разные лады, много раз. А злая царица все не может найти покой, вновь повторяя свой вопрос зеркалу.

Царица. Дома в ту пору без дела

Злая мачеха сидела Перед зеркальцем своим И беседовала с ним, Говоря: "Я ль всех милее. Всех румяней и белее?"

Зеркало. (Правда торжествует)

И услышала в ответ: "Ты прекрасна, слова нет, Но царевна все ж милее, Всё румяней и белее".

Чернавка. (радуется исполнившейся

справедливости!) Злая мачеха, вскочив. Об пол зеркальце разбив, В двери прямо побежала И царевну повстречала.

Царица. (Теряет все: амбицию, самообладание,

впадает в паяную anamwo) Тут ее тоска взяла, И царица умерла.

Конец сказки, как всегда, должен быть мажорным, исполненным энергии, несмотря на долгое действие. Надо преодолеть и усталость, и недавние трагические события. Пре­одолеть ради жизни и торжества истины.

Чернавка. (натерпевшаяся от строптивой

хозяйки)

Лишь ее похоронили, Свадьбу тотчас учинили,

Елисеи. Ис невестою своей

Обвенчался Елисей;

Царевна. И никто с начала мира

Не видал такого пира;

Царь, (у него спала с глаз завеса,

но чувство вины его не покидает) Я там бьш, мед, пиво пил. Да усы лишь обмочил.

Конец коллективного рассказывания пушкинской сказки имеет непременной целью общую причастность к происходящему и общее очищение через эту причастность.

Молва.

Здесь приведен один из возможных вариантов прочтения пушкинской сказки. Он возник на уроках, которые вел определенный педагог с конкретным курсом. Другие ин­терпретаторы, безусловно, нашли бы иной принцип распределения текста, взяли бы иное количество рассказчиков, другими были бы интонационное звучание сказки, ее подтек­сты, ритмы. И все же мы посчитали целесообразным дать пример событийно-действен­ного анализа литературного материала, который берется для коллективного рассказыва­ния, для воспитания навыков речевого взаимодействия.