Раздел VIII

¹См.: Преподавание истории в школе. – 2004. – № 4 . – С. 31–35.

²Кетлинская В. / Собр. соч.  В 4 т. Т. 4. – Л., 1980. –Здравствуй, молодость! – С. 374; См.: Олеша Ю. Ни дня без строчки. – М., 1989. – С. 340; Александров Г. Эпоха и кино. – М., 1983. – С. 27; Розов В. Путешествие в разные стороны : автобиографическая проза. – М., 1987. – С. 259–260, 265.

³См.: Шульгин В. Три столицы. – М., 1991. – С. 270–271; Ильф И. Двенадцать стульев / И. Ильф, Е. Петров. – М., 1981. – С. 113.

⁴См.: Алешин А. Типы толкучки // Красный понедельник. – 1923. – 12, 19, 26 февр.; 19, 26 марта; 23 апр.

⁵См.: Тан-Богораз В. Г. Чрево Москвы // Россия. – 1922. – № 1. – С. 16–17.

⁶См: Зеленая Р. Разрозненные страницы. – М., 1987. – С. 24–25; Райкин А. Воспоминания. – СПб., 1993. – С. 37; Жаров М. Жизнь, театр, кино. Воспоминания. – М., 1967. – С. 145; Бережков В. Как я стал переводчиком Сталина. – М., 1993. – С. 69, 87, 100–101.

⁷Шульгин В. Три столицы. – С. 244.

⁸См.: Каверин В. Собр.соч. В 8 т. Т. 7. Освещенные окна: трилогия. – М., 1983. –– С. 506 и др.

⁹Козинцев Г. Глубокий экран. – Собр.соч. : в 5 т. – Л., 1982. – Т. 1. – С. 89.

¹⁰См.: Шульгин В. Три столицы. – С. 271–272; Катаев В. Алмазный мой венец. – М., 1981. – С. 175.

¹¹См.: Фаусек Ю. Дети. // Россия. – 1922. – № 1. – С. 18.

¹²См.: Булгаков М. Собр.соч. В 5 т. Т. 2. Под стеклянным небом. – М., 1989. –– С. 286–288.

¹³См.: Гиляровский В. Москва и москвичи. – М., 1979. – С. 132–133; Эренбург И. Люди, годы, жизнь. Воспоминания : в 3 т. – М., 1990. – Т. 1. – Кн. 3. – С. 428–429; Зеленая Р. Указ соч. – С. 26–27.

¹⁴Чуковский К. Дневник (1901–1929). – М., 1991. – С. 218.

¹⁵См.: Россия. – 1922. – № 1. – С. 20; Катаев В. Указ. соч. – С. 74–75.

¹⁶Красный перец. – 1924. – № 29. – С. 7; Катаев В. Указ. соч. – С. 74, 147–148; Булгаков М. Указ. соч. – Т. 2. – С. 226–228, 254–258; Родина. – 1994. – № 9. – С. 114.

Раздел VIII

Используем на уроке истории

Нэповская Россия: человек в повседневности.

Материалы к уроку1

Сегодня все чаще в преподавании истории мы обращаемся к человеку. Изучение различных сторон человеческого бытия в историческом разрезе, выявление общего и особенного, традиционного и нового, появляющегося подчас ежедневно становится вровень с рассмотрением таких масштабных событий как войны, революции, политическая борьба, социально-экономические реформы, научно-технические открытия и т. д.

Своеобразным периодом истории России ХХ века является время осуществления новой экономической политики. Источниковедческие материалы по этой проблеме разнообразны. На наш взгляд, наибольший интерес для учителя и учащихся представляют воспоминания, письма, дневники, центральная и местная печать, художественная литература. Именно эти материалы помогут на уроке ярче, полнее воссоздать специфическую картину жизни человека, прошедшего гражданскую войну и верившего в то, что теперь жизнь изменится к лучшему. Забегая вперед, отметим, что не у всех эта мечта осуществится, но это бурное непростое время заставит человека приспосабливаться к быстро менявшейся жизни.

Судя по воспоминаниям очевидцев, первое, с чем они связывали НЭП – это восстановление торговли. Попытаемся языком документов реконструировать жизнь людей 20-х гг. ХХ в. Вот как это выглядело.

Восстанавливалась торговля. Везде открывались рынки, магазины. Все торговали прямо на улице, в пыли, грязи, на каждом углу или в будках, ларьках, с рук. Пойдешь по рядам, меж лотками, и можешь заблудиться. Бегали перекупщики, разносчики – разные торговцы и торговки. У кого в руках 2 кастрюли да курица, пучок моркови, семечки. Что продадут, тем и жили. Народу не продохнешь, не протолкнешься. Самое необходимое для жизни многим приходилось приобретать на многолюдных толкучках – барахолках. «Ох, что это было, толкучка времен НЭПа! – вспоминала писательница В. Кетлинская. – Прямо на подстилках, на венских стульях, на лотках, на раскладушках – тесными рядами – выкладывала свои товары “частная торговля”: старые барыни в шляпках с перьями… наглые молодки в цветастых платках и высоких ботинках, застенчивые интеллигенты в пенсне, с бородкой клинышком… Продавалось все – статуэтки и люстры, бисерные сумочки, некомплектные сервизы, пуговицы, фотоаппараты “Кодак”, гвозди, седла, швейные машинки фирмы “Зингер”, страусовые перья, комплекты “Нивы” конца прошлого века, французские духи, старинные гобелены, бальные платья, самовары, тончайший хрусталь, поношенные ботинки, комнатные растения в кадках, лайковые до локтя перчатки, ведра, кастрюли, картины в золоченых рамах, примусы, фраки, цилиндры… Толпа завивалась воронками, проходя вдоль рядов и сквозь ряды…»²

Кажется, нигде в мире нет столько уличной торговли, как в России. Наиболее выгодно оказалось торговать «на ходу». Не раз можно было наблюдать, как от тротуаров хлынули целые цепи врассыпную с лотками на головах, как гуси, с корзинами в руках беспатентные лоточники. Так мечутся пескари от щуки. Щукой был конный милиционер, который показался из-за угла, и, казалось, довольно равнодушно взирал на эту картину³. Бывали дни, когда на асфальте базарной мостовой в длинный ряд выстраивались необычные продавцы – это дамы из прошлого общества. Сидя на ящиках, складных стульях или ковриках, они продавали остатки былого благополучия, комфорта или роскоши. Может это был веер из слоновой кости, брюссельские кружева, бисерные ридикюли, под выпуклыми стеклами какие-то жучки, ракушки. Когда эти дамы обращались друг к другу, нередко слышалась французская или английская речь. Вспоминались Раневская, Гаев из чеховского «Вишневого сада». Эта жизнь уже была на исходе, ей на смену спешила другая. Напротив кишел людской муравейник, для которого «все в настоящем». Здоровые, крепкие, краснощекие, горластые, в пестрых юбках и цветных косынках «бабы» суетились возле жаровень. На огромных сковородах шипела жарившаяся колбаса, румянились французские булки.

Картинки из провинции. Бесценны зарисовки костромской толкучки 20-х гг. XX в., своеобразном дубликате жизни, подмеченные известным писателем А. Алешиным. Вот перед нами проходит учитель, жизнь которого в период НЭПа сложилась непросто, и он вынужден обучать письму за 10 минут неграмотных прохожих, спрашивая за это «лимон». Другой тип – «торговец». Его прилавок – деревянный складной столик и стул, на плечах – ковровая шаль, на голове – старая студенческая фуражка. На аптекарских весах он отвешивал немногим покупателям сахарин. Он худ, бледен, скучен. Вечером его можно было встретить в театре, на концерте. Вот перед нами, закутанная в три шали, с обветренным лицом Марья Колбасница. В мутной горячей жиже она жарит колбаски, печенку. Особенно донимали ее мальчишки. Ходко шли ее дела, и хорошо, ведь ей дома надо было накормить пять ртов. Рядом с Марьей, уже давно, в мире тужурок, френчей, галифе жил «одежник», торгового патента он не имел, и поэтому ему часто приходилось отбиваться от налоговых инспекторов. Покупали у него крестьяне, мелкие мастеровые. Его не интересовала ни политика, ни общество. Он весь жил базаром. Боялся, как бы рынок не перевели на новое место или вовсе бы не закрыли. Он мог бы открыть свой магазин, но нет. Всю прибыль он проматывал в бильярд, потом возвращался опять в свою убогую клетушку. Кончит он, наверняка, тем, что «засыплется» за сбыт краденного или его в глухом переулке стукнут кирпичом за неуплату законной доли товарищам по толкучке. В этой компании был и продавец часов Никита, обвешанный золотыми, серебряными, открытыми, закрытыми, толстыми и плоскими часами, будильниками. Начистил бархоткой, и порядок. С ним в паре, незаметно от глаз покупателя, работал компаньон. А вот «головочник» – это своего рода «наперсточник» – служитель азарта с хищным лицом⁴.

«Но… снова поворот, и впереди новые прилавки, полные разной снедью. На них – говядина, свинина, баранина, рыба – целые севрюги, осетры, сухие снетки, лещи. Мяукали продававшиеся котята. Визжал поросенок в мешке. Вели на продажу козу. А вот – картофель, репа, лук, кабачки, владимирская вишня, крыжовник, тропические фрукты. Ешь, объедайся душа! Далее выстроились полсотни возов с сельскохозяйственной продукцией – это русские фермеры… Пойдем по рядам – топоры, пилы, косы, серпы; примусы, заменившие “буржуйки” ушедших голодных лет; кожа, ситец, сукно и даже бархат; готовая одежда, обувь… книги, картины; краски, олифа. Тут же хрипели граммофоны, стучал молотком сапожник, и прямо под открытым небом брил клиентов цирюльник»⁵.

Трудно было поверить как холодные, голодные города, с чуть теплившейся промышленностью, начинали оживать, открывались государственные, кооперативные, частные магазины розничной торговли, оптовые склады. Засверкали вымытые окна магазинов. Их витрины ломились от товаров. Среди них можно было увидеть сыры, колбасы, балык, семгу, метровых осетров, черную икру, в корзинах и чанах живую рыбу, в плоских ящиках золотую копчушку, глыбы шоколада, торты, коробки с халвой, фрукты, вина; в других отделах – всевозможные изделия из кожи, меха, шубы, обувь, готовую одежду, косметику, ювелирные изделия и т. д. – все, что угодно для души⁶.

Сиял зеркальными витринами бывший Елисеевский на Тверской в Москве. А в нем – всего видимо-невидимо. Щелкали кассы. Подал денежку, жди, пока барышня ее на свет посмотрит. Никак не ходят без этого бумажки. А что на ней искать надо, пожалуй, мало кто ведал. Торговали магазины, манили витрины.

«Столпотворение вавилонское творилось и в каком-то “государственном” магазине, который торговал всем, чем угодно, – вспоминал В. Шульгин, – начиная с самоваров и кончая калошами… Вот результаты “товарного голода”»⁷.

Расширялась сеть универсальных магазинов. Как заметил В. Маяковский:

Все, что требует желудок, тело или ум, –

Все человеку предоставляет ГУМ.

Но, стоило все очень дорого. «Магазины были для меня музеем, – вспоминал М. Жаров, – посмотрел и ушел. Всегда у витрин, как зачарованные, стояли прохожие и смотрели, не отрывая глаз от различных товаров и деликатесов. Доступно это было людям с большими деньгами – “лимонами” (миллионами), “лимонардами” (миллиардами), “косыми” (тысячами). На богатых работали и посыльные, доставлявшие купленный товар на дом. Очередей не было. Исчезли бесцветные вывески вроде “Продукты питания”. На глухих стенах домов, афишных тумбах, магазинах появилась цветная яркая реклама»⁸. Пестрела рекламой и пресса.

Вечные спутники рынка – беспризорные дети, чья жизнь вместе с безработными, нищими, бродягами, ворами протекала на вокзалах, в ночлежках, у бирж труда… Вот так их жизнь представляли современники. «Ходили по дворам полуразрушенных домов, – отмечал кинорежиссер Г. Козинцев. – На камнях валялись, прикрывшись выгоревшим тряпьем, молчаливые люди. Угрюмые глаза исподтишка следили за нами. Чумазые, в рваных штанах и рубахах, с челками, начесанными на глаза, беспризорники копошились в этих развалинах»⁹. Их, закутанных в лохмотья, оборванцев, вылавливали в вагонах, где они пели знаменитого «Цыпленка», а потом обходили всех с шапкой. Публика давала им копеечку. Так, Хитров рынок был тем самым прибежищем босяков, местом скопления самых низкопробных московских ночлежек. Сюда не отваживалась заглядывать даже милиция. Это была неуправляемая часть столицы¹⁰. Они жили тем, что выручали, благодаря продаже всех тех домашних вещей, что еще имели ценность; продавали ворованное, торговали газетами, папиросами, подносили товары, просили милостыню, за деньги совершали различные преступления. Иногда они, мечтая, играли. Дети устраивали не городские лавки, а настоящие магазины, в которых можно «все» купить и не стоять в очередях. Это было доступно для большинства из них в игре, а в действительности они могли только стоять около магазинов, приплюснувши носики к стеклу, любуясь булками, пирожными, игрушками, карандашами… – предметами детского восхищения¹¹. А только ли этого многим из них не хватало? Хлеб и тот казался недосягаемой роскошью.

НЭП всколыхнул и бывших «деловых людей», торгашей, предпринимателей, спекулянтов, владельцев недвижимости, биржевиков и др. Вот сцены из их жизни.

Рядом с магазинами, в рядах или вдалеке от них обращали на себя внимание странные люди. Они ходили на одном месте и бормотали: «Куплю доллары, продам доллары, куплю золото…» Валютчики волчьим шагом приходили и уходили, боязливо при этом озираясь по сторонам, и все повторялось с начала. Среди них – профессионалы всех типов и видов. Седые и безусые. Наглые и вежливые. Медлительные и неуловимые, как ртуть. Ничем не занимались, ничем не интересовались, кроме золота. Выглядывали, высматривали, выклевывали¹². Нэпманов жизнь заставляла быть очень подвижными, юркими, находчивыми, смелыми, решительными, грамотными. Жили они все-таки как на вулкане. «Я со страхом, – писал М. Булгаков, – глядел на их лики и испытывал дрожь при мысли, что у них в кармане золотые десятки, что они сильные, зубастые, злобные, с каменными сердцами… Но они, – продолжал писатель, – оказались не так опасными. Многие из них жили одним днем. Копить деньги было невыгодно, рано или поздно могла последовать конфискация. Нередко нэпманы подвергались суду. Поэтому свои капиталы они чаще проматывали»¹³.

Для них НЭП – это время не только непрерывной напряженной борьбы в бизнесе, но и время наслаждения различными доступными удовольствиями. Свободное время они проводили в казино, игорных домах, в бильярдных, на скачках, в кабаре, кафе-кондитерских, лучших ресторанах, путешествиях за границу, иногда появляясь на бирже, в банке, собственном магазине. Множество пооткрывалось ресторанов. Только в Москве это были «Прага», «Лиссабон», «Эрмитаж» и другие. В их больших залах, как и прежде, горели люстры, белели скатерти, блестела посуда. Лучшие повара – это прежние повара, теперь они вновь – главные действующие лица. Цены высокие, но зато какие кушанья – деликатесы – стерлядь в белом вине, паштет из дичи, рябчики в сметане, расстегаи с визигой, лучшее вино, заморские фрукты¹⁴. Дым стоял коромыслом, стреляли пробки, звенела посуда, носились с подносами официанты; визжали скрипки, исполняя мелодию «Под знойным небом Аргентины»; среди пальм и папоротников на эстраде пели цыгане, русский хор. Нередко были драки. Ближе к ночи лихачи развозили засидевшихся по домам. Возле ресторанов сидели гадалки. На каждом углу шумели пивные, чайные. «Любовь к вещам и удовольствиям страшная, танцы в таком фаворе, что я знаю, – писал К. Чуковский, – семейство, где люди сходятся в 7 часов вечера и до 2 часов ночи не успевают чаю напиться, работают ночами без отдыха: дикси, фокстрот, one step…»¹⁵

День и ночь работали казино. «В воздухе клубы табачного дыма. Пахнет дорогими сигарами и уличной папиросной дешевкой. И в эту смесь табачных запахов врывался острой струей аромат духов, шелест “дензнаков”, которые грудами лежали на столах, покрытых зеленым сукном». Вокруг толпились мужчины и женщины, охваченные карточным азартом. Глаза их горели нездоровым блеском, пальцы судорожно тянулись к ассигнациям; можно выиграть и удесятерить выигрыш, а можно враз стать нищим. Люди здесь не помнили себя… В соседней комнате звенели рюмки и бокалы с дорогими винами и ликерами… Денежный поток лился со стремительностью водопада, унося на своей поверхности целые состояния¹⁶.

Открывались иные возможности и для изменения своего внешнего облика. Из всех выделялись опять же нэпманы. Костюмы из бостона, белый крахмал, клетчатые и замшевые кепки с кожаным желтым козырьком, фуражки из каракуля, полушелковые шарфы, кашне, клетчатые или полосатые носки, лакированные узконосые ботинки; на пальцах ослепительно блестели перстни с бриллиантами в несколько десятков каратов. Некоторые, приобретая костюмы европейского качества, меняли при этом и свою осанку. И вообще, они стремились покупать только все импортное, даже бритву и то непременно фирмы «Жилет». Рядом с ними достойно представляли прекрасную половину дамы, будучи одетые в крепдешиновые платья, шелковые кофточки, каракулевые жакеты, палантины, шубки, горжетки из лис и песцов, в стомиллионные шляпки, ботиночки на шнуровке, а на различных приемах – в длинные вечерние платья, в ушах бриллианты плюс колье из жемчуга, золотые часы, серебряные туфельки, напудренные, накрашенные, с длинными загнутыми ресницами, с сумочками-чемоданчиками из крокодиловой кожи, все благоухавшие духами «Коти». На другой ступеньке социальной лестницы появился иной тип мужчины – матрос-братишечка в тельняшке, брюках-клеш, с пышным чубом, с походкой вразвалочку, папиросой во рту, веселый, завсегдатай пивных, чайных, трактиров. Была группа девушек из рабочих и служащих, одевавшихся стандартно – лихо набекрень надвинуты белые суконные беретики, аккуратные короткие пиджачки или короткие юбки с длинным верхом, «птичий» покрой платьев; туфли-танкетки, в волосах, сбоку, пластмассовая заколка. Им подстать девушки-мещаночки, одетые в белые батистовые платьица с кружевами, белые носочки и белые шляпки с кружевными полями. Сохранялась и одежда времен гражданской войны – блузы, рубахи, френчи, куртки кожаные. У рабочего спросили: «Почему зима, а на тебе летнее пальто?» «А оно, – отвечал, – у меня семисезонное»¹⁷. Да, все в жизни людям достается по-разному. Действительно, родилось два НЭП: нищий и богатый.

Благодаря неофициальным, во многом нетрадиционным использованным источникам, мы смогли увидеть эту разную жизнь человека, изменение его быта, рождение новых ценностей. Все это позволяет полнее представить и саму новую экономическую политику, в целом. Но, скоро НЭП будет свернут, и жизнь людей изменится. Все эти явления и людские судьбы, их мечты и трагедии останутся лишь в документах, воспоминаниях очевидцев и в художественной литературе.