4.3. Демократический режим

В рамках европейской политической культуры авторитаризм дос­таточно давно эволюционировал к различным формам демократии, к рассмотрению которых мы обратимся. В современной политической литературе существует огромное количество определений демокра­тии. Приведем некоторые из них:

1. «Живой основой демократии как образа правления и формы государства являются его граждане, то есть вся совокупность людей, объединенных в политически функционирующее сообщество и обра­зующих его опору»³.

2. «Государство с демократической конституцией по своей идее представляет собой строй, желанный самим народом и легитимируе­мый свободным образованием общественного мнения и свободным волеизъявлением; строй, который позволяет адресатам права воспри­нимать друг друга еще и в качестве его авторов»⁴.

Основными признаками демократического режима выступают:

• участие населения в формировании и осуществлении государ­ственной власти посредством прямой и представительной демократии;

¹ Пахман С. В. История кодификации гражданского права. М., 2004. С. 36-55.

²Медушевский А. Н. Сравнительное конституционное право и политические институты. М., 2002. С. 239.

³ Бёкенфёрде Е. В. Демократия как конституционный принцип // Государ­ственное право Германии: В 2 т. М., 1994. Т. 1. С. 35.

'•Хабермас Ю. Политические работы. М., 2005. С. 278.

||" 323

• решения принимаются большинством с учетом интересов мень­шинства;

• имеется гражданское общество с его развитой структурой;

• существует правовое государство;

• выборность и сменяемость центральных и местных органов го­сударственной власти, их подотчетность избирателям;

• силовые структуры находятся под демократическим контролем общества, используются только по прямому предназначению, их дея­тельность регулируется законом;

• доминируют методы убеждения, согласования и компромисса;

• во всех сферах общественной жизни господствует закон;

• провозглашаются и реально обеспечиваются права и свободы человека и гражданина;

• в отношении хозяйствующих субъектов и граждан действует принцип «дозволено все, что не запрещено законом»;

• политический плюрализм, в том числе многопартийность;

• гласность, свобода СМИ от цензурных ограничений;

• реальное осуществление принципа разделения властей¹. В западной политической литературе ряд авторов (в частности, Р. Даль) предлагают следующую «шкалу преимуществ» демократиче­ского режима:

• демократия способствует тому, чтобы не допустить правления жестоких и аморальных диктаторов;

• демократия гарантирует гражданам те основополагающие права и свободы, которые недемократический строй не предоставляет и пре­доставить не может;

• демократия предоставляет гражданам более широкий диапазон личной свободы, чем любая иная политическая система;

• демократия помогает людям защищать свои основополагающие интересы;

• только демократия предоставляет личности максимальную воз­можность осуществить свободу самоопределения, т. е. жить по зако­нам, которые личность выбирает для себя сама;

• только демократическое правление предоставляет максималь­ные возможности для моральной ответственности;

• демократия благоприятствует развитию личности в большей степени, чем всякая иная форма организации общества;

• только демократическое правление способно обеспечить отно­сительно высокий уровень политического равноправия;

• современные представительные демократии не воюют друг с другом;

' Политология для юристов. Курс лекций / Под ред. Н. И. Матузова и А. И. Маль-ко.М., 1999. С. 211-212.

324

• страны с демократическим строем являются более процветаю­щими'.

Р. Даль не раз высказывался по этому вопросу достаточно ясно, демократия не является политическим режимом без недостатков. Тем не менее она несоизмеримо действеннее и «естественней» для запад­ного человека по сравнению с различными формами авторитарного режима. Патернализм, предлагаемый в качестве альтернативы демо­кратии (особенно в ее американском варианте), характеризуется го­раздо большими недостатками. Например:

• делегировать право принимать определенные второстепенные решения специалистам — не то же самое, что уступать им право окон­чательного контроля за наиболее важными решениями;

• решения, принимаемые лично тем или иным индивидуумом, неравнозначны решениям, принимаемым правительством государства и обязательным для исполнения всеми гражданами;

• управление государством требует гораздо большего, нежели узкоспециальные научные познания;

• для управления государством одних только знаний недостаточно;

• придумать утопию - это одно, а воплотить ее в действитель­ность - совсем другое.

Вывод, к которому приходит Р. Даль, сводится к тому, что «никто из граждан, достигших совершеннолетия, не может в такой степени превосходить других своей компетентностью в вопросах государ­ственного управления, чтобы ему можно было вверить полную и окончательную власть над правительством страны»².

Рассматривая модели демократического режима, следует указать на демократию участия (непосредственную демократию) и демокра­тию поддержки (либеральную демократию). Первый вариант демокра­тии в определенной степени значим для Швейцарии в силу ее истори­ческих традиций и ментальности населения. В этой республике очень многие вопросы местного и федерального значения решаются на ре­ферендуме, явка на который доходит до 85%, что для европейской страны является очень высокой. Также модель демократии участия применяется в Скандинавских странах.

Современное государствоведение и политическая наука, исходя из исследования проблем демократического правления, в зависимос­ти от идеологической ориентации дают различные ответы о ее (демо­кратии) сущности, формах легитимации и направлениях эволюции.

Первый опыт народовластия человечество осуществило в рамках античного полиса, синтезировавшего черты укрепленного города-го-

'Доль Р. О демократии. М., 2000. С. 48-61. ² Там же. С. 74.

325

сударства и родовой общины. Граждане полиса имели определенные права и многочисленные обязанности, неукоснительно соблюдавшие­ся, т. к., в противном случае, правонарушитель мог быть жестоко на­казан. Античная демократия по своей сути была организацией юриди­чески свободных людей, которых было не очень много (обычно -10-15 тысяч) по сравнению с общей массой населения. Наиболее де­мократический полис - Афины - насчитывал около 40 тысяч граждан, кроме которых в городе находилось 100 тысяч рабов и несколько де­сятков тысяч иностранцев (метеков).

По сравнению с окружающим миром Афины действительно каза­лись оазисом благополучия. Демократия в Афинах утвердилась в эпоху Солона (VI в. до н. э.) под воздействием социально-экономи­ческих условий. Значительную роль сыграл географический фактор -необходимость осваивать морские торговые пути и преодолеть замк­нутость отдельных общин, разбросанных в небольших долинах рек или на морском берегу'. Торговая деятельность объективно вела к уп­рочению обменных отношений, формирующих, в свою очередь, оп­ределенный тип культуры и общественных связей. Социализация «обобществляет индивидов путем включения в систему обществен­ных отношений, сопровождающегося наделением их социальными свойствами. Она воспроизводит людей как членов общества, как персонификаций экономических функций, как членов классов, как граждан и субъектов права, т. е. в таких общественных отношениях, которые выражают принадлежность человека к социально оформлен­ному коллективу»². Традиционное общество, которым был любой по­лис (несмотря на потенциальную возможность развития к современ­ности), предполагало теснейшую связь индивида с государством (политическим целым). Афинская демократия существенным образом отличалась от демократий современности. Прежде всего, она носила аристократический характер. Во главе полиса находились выходцы из семей родовой знати, которые, по сути, и определяли политику горо­да. Народные массы оказывались в роли статистов, так как управле­ние требовало свободного времени и солидного образования, что было доступно далеко не каждому.

И еще один важный момент: демократия как идеал и реальность существенно различались. По верному суждению Р. Даля, «в гречес­ком видении демократии гражданин предстает целостным человеком, для которого политика является естественным проявлением обще­ственной деятельности, неотделяемой от других сфер его жизни. Для него управление и государство - или, скорее, полис - не отделены и

' Лурье С. Я. История Греции. СПб., 1992, С. 29-^0. Спиридонов Л. И. Избранные произведения. СПб., 2002. С. 128-129.

326

не отчуждены от человека. Напротив, политическая жизнь - это раз­витие его собственного существования»'. Отсюда закономерно сле­дует необходимость наличия ряда условий, без реализации которых полис не может существовать:

• интересы граждан должны быть достаточно сходны, чтобы об­щее благо не могло противоречить индивидуальным интересам;

• сообщество граждан не должно быть социально дифференциро­вано, в противном случае оно распадается на ряд враждующих групп;

• число граждан не должно быть большим;

• граждане должны лично участвовать в управлении городом и принимать законы;

• постоянное обновление должностных лиц;

• полная независимость полиса от внешнего воздействия². Таким образом, мы видим в Афинах непосредственную демокра­тию, могущую успешно функционировать в благоприятных условиях и на небольшой территории.

Афинская демократия, согласно существующей типологии госу­дарств, полностью вписывается в рамки «европейского пути» разви­тия, обладающего несколькими характерными чертами:

• социальная дифференциация населения;

• динамизм общественного развития;

• развитая правовая система;

• господство частной собственности.

Сама государственность Афин возникла в результате необходимо­сти сдерживания социальных противоречий, т. е. власть осуществля­ла функции арбитра. В эпоху наивысшего расцвета демократии («век Перикла», 460-430 гг. до н. э.) граждане Афин пользовались рядом политических прав:

• свобода слова;

• право на ношение оружия;

• личная неприкосновенность;

• право обжалования действий магистратов.

Тем не менее «провозглашенный демократией принцип участия каждого гражданина в политической жизни и в управлении государ­ством на практике выглядел несколько иначе. Политику полиса, хотел этого демос или нет, все же определяли профессионалы, деятельность которых корректировалась народным собранием (иногда удачно, иногда неудачно)»³. Пожалуй, наиболее важным демократическим до-

' Даль Р. Демократия и ее критики. М., 2003. С. 29. ² Там же. С. 29-31.

^Маринович Л. П. Античная и современная демократия: новые подходы. М., 2001. С. 47.

327

стижением Афин стала своеобразная «система разделения властей», позволившая осуществлять взаимоконтроль магистратов друг за дру­гом и основанная на строгом соблюдении законов (разительный при­мер этого - суд над Сократом). Коллегия номофилактов (хранителей законов) вполне может быть признана прообразом Конституционного суда. В целом же, несмотря на историческую недолговечность и не­завершенность, афинская демократия показала реальную возмож­ность самоуправления граждан, ставшую примером для последую­щих попыток реализации демократического принципа.

Несколько иная модель самоуправления полисом сложилась в Риме республиканской эпохи (510-33 гг. до н. э.). Образовавшись в качестве поселения выходцев из различных общин, Рим изначально был нацелен на завоевание соседних территорий, что, в свою оче­редь, требовало внутреннего сплочения перед лицом внешних врагов. Царская власть, по-видимому, не воспринималась общинниками в ка­честве абсолютной, ей успешно противостоял Сенат, с мнением кото­рого нельзя было не считаться. После изгнания последнего царя в 510 г. до н. э. Рим перешел к республиканскому строю, выработав достаточно эффективные механизмы блокирования магистратами не­правомерных решений друг друга. Свободные общинники-горожане и жители сельских территорий достаточно долго могли оказывать оп­ределенное влияние на принятие решений, т. к. правом голоса обла­дал «вооруженный народ», объединяемый в центурии, бывшие пере­житком эпохи «военной демократии».

Фактором сплочения римлян выступало и право, на основании норм которого граждане обладали рядом правомочий (ношение ору­жия, неприкосновенность личности, материальная поддержка со сто­роны общины). Как отмечал Т. Моммзен, «строгое понятие о един­стве и полновластии общины во всех общественных делах, служившее центром тяжести для италийских государственных учреж­дений, сосредоточило в руках одного пожизненно избранного главы такую страшную власть, которая, конечно, давала себя чувствовать врагам государства, но была не менее тяжела и для граждан. Дело не могло обойтись без злоупотреблений и притеснений, а отсюда неиз­бежно возникло стремление уменьшить эту власть. Но в том-то и зак­лючается величие этих римских попыток реформы и революции, что никогда не имелось в виду ограничить права самой общины или ли­шить ее необходимых органов ее власти, никогда не было намерения отстаивать против общины так называемые естественные права от­дельных лиц, а вся буря возникала из-за формы общинного предста­вительства»'.

'Моммзен Т. История Рима. Т. 1. Ростов-н/Д, 1997. С. 247. 328

Республиканская идея настоятельно требовала формирования оп­ределенного идеологического обоснования новой системы властво­вания. В основу республиканских добродетелей были положены та­кие качества, как честность, скромность, жертвенность. В рамках полиса, каковым Рим был несколько столетий, пройдя ряд испытаний на прочность, система органов государственной власти в гораздо большей степени, чем в Афинах, была пронизана аристократическим духом. Власть над городом из поколения в поколение осуществляли патрицианские семьи, представители которых занимали все значимые должности. Кроме того, «народные собрания в Риме не имели права законодательной инициативы. Это значит, что ни одно предложение (rogatio) не могло идти от самого собрания. Это последнее могло только голосовать предложения, внесенные тем должностным лицом, которое созвало данное собрание и на нем председательствовало»'.

С другой стороны, римские магистраты независимо от уровня занимаемой должности подчинялись существовавшим достаточно строгим правилам и придерживались их. Правила эти предусматри­вали следующее:

• выборность - все республиканские магистраты, кроме интер­рекса, диктатора и начальника конницы, выбирались народом;

• безвозмездность - занятие государственных должностей счита­лось по четным и было несовместимо с получением жалованья;

• временность - все ординарные магистратуры занимались на определенный срок;

• коллегиальность - большинство магистратур имело строго кол­легиальный характер, т. к. решения принимались единогласно и про­тест любого члена коллегии кассировал решение;

• ответственность - все должностные лица, кроме экстраорди­нарных магистратов, подлежали ответственности за должностные проступки².

Республиканский дух сохранялся в Риме достаточно долго и на­чал утрачивать силу только под воздействием территориальных захва­тов и экономического подъема (перехода от натурального к денежно­му хозяйству во 11-1 веках до н. э.). С этими же процессами был связан и кризис народовластия, замененного первоначально диктату­рой, а затем императорской властью, формально существовавшей в рамках прежней системы государственных органов. По наблюдениям Д. М. Петрушевского, «как ни ново было соединение в руках импе­ратора нескольких магистратур одновременно, как ни необычна была передача ему их в пожизненное владение, тем не менее он являлся

' Ковалев С. И. История Рима. Л., 1986. С. 108. ² Там же. С. 109.

329

магистратом римской республики, которая продолжала существовать и сохранять свои основные учреждения. Первое время даже комиции продолжали функционировать и, в частности, по-прежнему выбирали обычных магистратов (консулов, квесторов, эдилов и т. п.), правда, под сильным давлением императора, указывавшего им своих канди­датов»'.

Римская республика дала демократической идее достаточно мно­го практических решений. Республиканскими идеалами вдохновля­лись уже в XVIII в. отцы-основатели США и деятели Французской революции, а современные «избирательные технологии» берут свое начало именно в Риме (предвыборная агитация, подкуп избирателей, дискредитация политических противников).

После затухания самоуправления в античную эпоху, эстафету на­родовластия подхватили средневековые города Запада, вырвавшие право на самоуправление из рук феодалов в XI-XIII вв. Возвышение городов было вызвано объективным развитием экономики Запада. Средневековые укрепленные поселения - «бурги» — стали местом пребывания церковных и светских феодалов, а также местной адми­нистрации королей (если город входил в состав королевского доме­на). Существенное влияние на становление города как самостоятель­ного субъекта оказывало сосредоточение в его стенах большого количества ремесленников, что вело к образованию профессиональ­ных корпораций. Наконец, значимым было и то, что средневековые города «представляли собой общественную организацию официаль­ного характера, обладающую особыми органами, союз "бюргеров'', подчиненных в качестве таковых общему⁷ для всех них праву, следо­вательно, равных по своему правовому положению»².

Правовая организация города предусматривала наличие законода­тельных, исполнительных и судебных органов. Возможность судиться в собственном городе, а не в суде феодала, означала для горожанина большую степень защиты личности, т. к. сами судьи были выходцами из средних или высших слоев жителей и прекрасно знали проблемы сограждан. Формируя определенную судебную практику, города ста­ли распространять свою юрисдикцию на примыкавшую к ним сель­скую местность. Ведь само право, по мнению ряда исследователей, предстает городским феноменом, обладающим неперсонифицирован-ностью и формальной определенностью. Эти черты права восходят именно к средневековым городам, в которых отсутствие родовых связей было заменено корпоративностью, основанной на индивиду-

' Петрушевский Д. М. Очерки из истории средневекового общества и госу­дарства. СПб., 2003. С. 83.

^г Вебер М. Город // Избранное. Образ общества. М., 1994. С. 334.

330

альном членстве в какой-либо профессиональной гильдии, представ­лявшей определенные права и подтверждавшей статус индивида. Раз­витие корпоративности в городе вполне объяснимо. Ремесленное про­изводство, основанное на узкой специализации, передаваемой по наследству, порождало профессионализм как составную часть лич­ности. Осознание же собственной индивидуальности и значимости объективно вело к росту притязаний и потребностей в сторону боль­шей свободы, чем в сельской общине, где коллективизм сохранял свои позиции до начала XX в. (а в России и странах Востока значим и до сих пор). Включенность индивида в состав корпорации давала ему ощущение сопричастности, т. к. гильдия (цех) обязана поддержи­вать своих членов в трудных ситуациях. Кроме всего прочего, город формировал у своих жителей особый тип ментальное™ и правосозна­ния. Известный исследователь Г. Берман дал достаточно полный пе­речень черт городского права, позволяющий говорить о его особой роли. Ученый отнес к ним коммунотарность (договорный характер), светскость, конституционность (наличие писаных хартий), способ­ность к росту (гибкость и приспособляемость к обстоятельствам)'.

Однако если М. Вебер основное внимание уделял экономико-пра­вовому развитию города, то Г. Берман исходит из того, что «Вебер не сделал вывода, что возникновение городских вольностей на Западе было частью революционных религиозных перемен, в ходе которых, с одной стороны, церковная политая провозгласила свою независимость от всех светских политических образований, а с другой - впервые было выработано само понятие светских политических образований, которые теперь считались поддающимися реформе и спасению»².

Действительно, М. Вебер прямо не говорит о религиозном факто­ре как основе возникновения городского права, однако, обратившись к идеям этого крупнейшего социолога XX столетия о роли религии в экономическом подъеме Запада, мы заметим, что, например, протес­тантизм теснейшим образом связан с развитием современного евро­пейского правопонимания и ментальности в целом. Признанность и избранность определяются жизненным успехом, а труд — постоянный фактор ускоренного развития (забегая вперед, отметим, что именно протестантизм в таких странах, как Англия, Германия и США, способ­ствовал достижению наивысших показателей экономического роста и демократичности политической системы)³ Конечно, веберовская тео-

' Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М., 1998. С.367-373.

² Там же. С. 375.

³ Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избранные произведе­ния. М., 1990. С. 10-240.

331

рия применима к Европе XV-XVI вв., а во времена расцвета средне­вековых городов (XI-XIII вв.) капитализм еще только складывался в некоторых городах Италии и южной Франции. Тем не менее связь между религией и общественным развитием М. Вебер видел доста­точно ясно. Исследователь сам отмечал, что «средневековый город был и объединением культового характера. Городская церковь, город­ской святой, участие жителей города в таинстве причащения, офици­альные городские празднества были само собой разумеющимися»' Горожанин отличался от сельского жителя в религиозном плане лишь тем, что представал перед Богом в качестве индивида и члена какого-либо братства одновременно. Тот факт, что горожане в такие братства объединялись, подтверждается значительным количеством докумен­тов и специальными исследованиями².

Система власти внутри городских стен также отражала уровень правосознания жителей. Начиная с XII столетия, значительная роль в городской жизни принадлежала выборным органам (совету, курии), формировавшимся по цензовому принципу (владение недвижимос­тью и обладание определенным годовым доходом). По сути, наро­довластие подменялось господством патрициата, представители ко­торого занимали все значимые должности. Хотя, с другой стороны, когда в том или ином городе власть захватывали беднейшие слои, результат оказывался крайне отрицательным: казна разворовыва­лась, а противники новой власти подлежали казни. В нормальных же условиях целью городского совета было установление мира и спо­койствия. Кроме того, «нормальная жизнь горожан обеспечивалась правовым оформлением власти и службы в их обществе, которые должны были, как указывают статуты, отправляться согласно стату­там, законам и обычаям, указаниям властей и права, справедливости и нравственности, а также строгим соблюдением требований клятвы-присяги. Провозглашение принципов правовой власти всегда сопро­вождалось указанием главных целей, которыми статуты обязывали руководствоваться городских правителей и администраторов»³ Сле­дует отметить, что правовой характер городской власти во многом за­висел от деятельности юристов и наличия в городе университета.

Экономический подъем XI-XIII вв. возродил сугубо практиче­ский интерес к римскому праву, которое в представлениях ряда сред-

' Вебер М Город. С. 339.

² Рогачевский А. Л. Меч Роланда Правовые взгляды немецких горожан ХШ -XVD вв. СПб., 1996. С. 41-62.

³ Тушина Г. М. Городская власть и горожане в зеркале статутов ХП-ХШ ве­ков / Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 3. Человек внут­ри городских стен. Формы общественных связей. М., 2000. С. 41.

332

невековых правоведов отождествлялось со справедливостью. Соот­ветственно, власти города, водворяя справедливость в судопроизвод­стве и препятствуя совершению правонарушений, внедряли в обще­ственное сознание уважительное отношение к праву (ряд городских законов периодически зачитывался на главной площади и списки вы­вешивались для всеобщего сведения). Юристы же, находившиеся на службе городу, прилагали значительные усилия для создания вокруг законов ореола незыблемости и святости, а также единообразия их применения'.

Если обратиться к текстам городских хартий (грамот), то можно увидеть четкую фиксацию прав и обязанностей горожан, а также под­робное изложение вопросов судопроизводства. Например, Кульмская грамота 1233 г. провозглашала, что горожане подчиняются магдебург-скому праву (ст. 4), а также освобождаются от «всех незаконных побо­ров и принудительных постоев и иных неподобающих повинностей»².

Кроме всего прочего значительную роль играли университеты. Именно они соединили lex scripta (писаный закон) и aeguitas (спра­ведливость), отождествив их с jus naturale (естественным правом), что в дальнейшем вело к формированию новых представлений о праве как универсальном средстве регулирования общественных отношений. Справедливым в связи с этим представляется суждение Г. Ю. Любар­ского о том, что «создание университета - первого высокоспециали­зированного органа в сфере передачи культурной традиции - имеет для истории не меньшее значение, чем образование первых кодексов законов или создание биржи»³. Относительно народовластия следует при этом заметить, что юристы, получившие университетское образо­вание, стали носителями передовых идей своего времени, а оказав­шись на королевской службе, активно боролись с феодальной раз­дробленностью, которая, в свою очередь, не позволяла проявляться самоуправлению.

Система народовластия в Средние века, конечно, носила крайне ограниченный характер. Под «народом» понимались лишь высшие слои общества, но, тем не менее, первые шаги принесли огромную пользу. В начале XIII в., после гражданской войны в Англии, был принят нормативный акт, положивший начало английскому, а затем и европейскому конституционализму и парламентаризму. Речь идет о Великой хартии вольностей 1215 г. В ней закреплялся правовой

барабанов О. Н. Бартоломео Боско - генуэзский юрист XIV-XV веков: те­ория и практика гражданского судебного процесса. СПб., 2002.

² Рогачевский Л. А. Кульмская грамота - памятник права Пруссии XIII в. С.109,111.

³ Любарский Г. Ю. Морфология истории. М., 2000. С. 57.

333

статус свободного человека - основа грядущей демократии. Так, в ст. 39 провозглашалось: «Ни один свободный человек не может быть арестован, или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объяв­лен вне закона, или изгнан, или каким-либо иным образом обездо­лен; и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе как по закон­ному приговору равных ему и по закону страны»'. В последующие столетия в Англии утвердился парламентаризм, знавший поражения и победы, но устоявший и ставший примером для ряда стран континен­тальной Европы, в которых королевский абсолютизм боролся с под­нимающимся «третьим сословием» и подавлял попытки развития са­моуправления.

В течение XVII-XVIII вв. в экономически наиболее развитых странах Запада началось формирование гражданского общества. Пер­вым его элементом стала свобода совести, утвердившаяся после эпо­хи Возрождения и Реформации в ряде европейских государств. Она, конечно, носила ограниченный характер и допускала только разно­мыслие в рамках христианства, но в целом освобождение человека от церковного диктата и власти общины поступательно продвигалось. Государство все менее стесняло экономическую деятельность лично­сти, и, соответственно, значительное количество европейцев начало зависеть только от самих себя. В таком случае, по меткому определе­нию Ф. Тенниса, «общество, этот основанный на конвенции и есте­ственном праве агрегат, можно понимать как скопление естественных и искусственных индивидуумов, чьи воли и области состоят в много­численных отношениях и связях друг с другом, но при этом остаются независимыми и не оказывают друг на друга каких-либо внутренних воздействий»². Право в таком обществе играет очень важную роль регулятора межличностных отношений и одновременно выступает в качестве защитника от посягательств государственной власти.

В XVIII столетии окончательно закрепляется и вторая основа гражданского общества — собственность. Она — фундаментальная ценность западного менталитета, наряду с третьей основой - свобо­дой - обеспечивающая незыблемость и поступательность развития ев­ропейской цивилизации. Само гражданское общество состоит из дос­таточно многочисленного слоя собственников, ясно осознающих свои субъективные интересы и разрешающих конфликты правовыми средствами. Первоначально именно собственники-землевладельцы пользовались избирательным правом и реально могли осуществлять свои притязания. В конце XVII в. начала складываться доктрина клас-

' Международные акты о правах человека: сб. документов. 2-е изд. М, 2002. С. 4.

^Теннис Ф. Общность и общество. СПб., 2002. С. 81-82.

334

сического либерализма (Д. Локк), направленная на закрепление гос­подствующего положения «нового дворянства» и предпринимателей. С этого момента демократия и народовластие (независимо от того, кого считали и какие социальные группы сами себя называли «наро­дом») прочно закрепились в общественном сознании.

Век девятнадцатый стал, пожалуй, временем полного торжества и определенной мифологизации народовластия. Еще в начале столетия известный конституционалист Б. Констан утверждал: «Сувереном яв­ляется всеобщность граждан в том смысле, что ни один индивид, ни одна группировка, ни одна ассоциация, объединяющая часть граждан, не может присвоить себе суверенитет, если он ей не делегирован. Но из этого не следует, что всеобщность граждан либо те, кто от ее име­ни облечен суверенитетом, могут суверенно распоряжаться частным существованием индивидов»'.

Конечно, в определенной степени Б. Констан находился под вли­янием Ж.-Ж. Руссо, чьи идеи об общей воле достаточно долго дов­лели над умами многих мыслителей и не потеряли значимости и в начале XXI в. Однако независимо от предпочтений ученых XIX сто­летия ход событий развивался в сторону все большей демократиза­ции европейских политических систем, а либеральное мировоззре­ние все сильнее давало знать о себе. Трансформация социума под воздействием экономического развития вела к постоянному увеличе­нию числа избирателей и усилению давления масс на государствен­ную власть. В результате «революционная идея равенства примени­тельно к различиям инструментального порядка и к иерархическим параметрам социального статуса подчеркивала принцип равенства возможностей. В той мере, в какой она была институционализирова-на, эта нарождающаяся ценностная конфигурация, главным критерием приемлемости различных ценностно значимых статусов стали личные достижения и способности к таким достижениям»². Демократическая идея, кроме всего прочего, была возведена в ранг закона и закрепле­на в конституциях ряда государств (первоначально в США и Фран­ции). XIX столетие в целом было пронизано верой в торжество наро­довластия, и предупреждения некоторых мыслителей о значительных недостатках демократической идеи или о ее неполноценности как та­ковой остались без должного внимания.

Зримым проявлением демократизации являлась система разделе­ния властей. Теоретически разработанная Д. Локком и законодательно закрепленная в Конституции США 1787 г., эта концепция действительно

' Констан Б. Принципы политики // Классический французский либерализм. М., 2000. С. 28-29.

² Парсонс Т. Система современных обществ. М., 1998.С. 110-111.

335

стала противостоять абсолютистским тенденциям и одновременно не до­пускать анархических порывов масс. Этому способствовала менталь-ность европейцев и американцев, чье экономическое положение по­степенно улучшалось, а субъективные права получали все большее признание. По утверждению Д. С. Милля, «не свободно то общество, какая бы ни была его форма правления, в котором индивидуум не имеет свободы мысли и слова, свободы жить, как хочет, свободы ас­социации, — и только то общество свободно, в котором все эти виды индивидуальной свободы существуют абсолютно и безразлично оди­наково для всех его членов. Только такая свобода и заслуживает на­звания свободы, когда мы можем совершенно свободно стремиться к достижению того, что считаем для себя благом...»'. Действительно, борьба за ликвидацию различного рода барьеров, препятствующих проявлению свободы личности, осуществлялась в течение XIX сто­летия достаточно целеустремленно. В ряде стран утвердилось «право­вое государство», предполагающее ограничение власти правом, неза­висимость суда и развитое местное самоуправление. Свобода предпринимательства была признана аксиомой рыночной экономики, избирательное право к концу XIX в. получили все совершеннолетние мужчины, независимо от статуса и имущественного положения². На второй план отступили различные радикальные политические течения (анархизм, марксизм).

Тем не менее то в одной стране, то в другой слышались голоса, осуждавшие существующее положение и призывавшие вернуться назад, к сословному обществу, или по крайней мере не спешить с дальнейшими реформами. Какие же аргументы выдвигали поборни­ки консервативного мировоззрения? Прежде всего - это мысль о нера­венстве людей по природе. Фактическое равенство недостижимо, у каждого человека существуют способности сугубо индивидуальные. Один из основателей расовой теории общественного развития, Ж. А. Го­бино, очень жестко отзывался об американцах, приверженность кото­рых демократии была широко известна. Гобино заметил, что «англо­саксы Америки являются совсем не тем, что обычно понимают под словом "демократы". Скорее всего, это штаб без войска. Это люди, предназначенные для владычества, которые не могут реализовывать свое предназначение, угнетая людей равных им, но которые охотно делают это в отношении тех. кто стоит ниже их»³. Гобино затронул

^\Mш.'^bД. С. О свободе // О свободе. Антология западноевропейской класси­ческой либеральной мысли. М„ 1995. С,298-299.

² Политический строй современных государств: сб. статей. Т. 1. М., 1905. С,1-190.

^ГобиноЖ.А. Опыт о неравенстве человеческих рас. М.,2001. С. 737.

336

достаточно важный вопрос: как согласуются республиканская идео­логия и колониализм. Специально эту тему мы рассматривать не бу­дем, отметим только, что ряд европейских республик и конституцион­ных монархий (прежде всего Англия и Франция) создали огромные колониальные империи, по отношению к которым бессмысленно го­ворить о народовластии.

XIX столетие характеризовалось еще одним любопытным явле­нием: ростом влияния политических партий, превратившихся в жест­ко структурированные организации, выражающие интересы опреде­ленных слоев и групп. Непосредственная демократия с наступлением господства партий сохранилась лишь на уровне местного самоуп­равления, где корпоративные интересы не находили для себя широ­кого применения. Представительная же демократия означала закат аристократических принципов политики, отражая еще одну харак­терную черту эпохи: выход на политическую сцену широких масс, ранее бывших незаметными. Этот процесс кардинально изменил сфе­ру публичной политики. Прежде всего заметно понизился уровень политической элиты. Известный социолог Г. Спенсер отметил: «Так как средние индивидуумы руководятся эгоизмом, преобладающим у них над альтруизмом, то в результате должно получиться то, что если даже чувство справедливости развилось у них до той степени, когда они не совершат прямой несправедливости, они тем не менее еще мо­гут причинить косвенную несправедливость. А так как большинство всегда должно слагаться из людей сравнительно менее развитых, то законодательство, если оно и не будет сведено на сравнительно низ­шую ступень развития, тем не менее неизбежно должно принимать та­кие формы, которые раньше или позже будут действовать в пользу этого большинства и во вред высшему типу развития»'.

Действительно, Г. Спенсер уловил тенденцию, которая в XIX в. еще только набирала силу. Расширение круга избирателей и получе­ние массами возможности влиять на политическое развитие вели к снижению уровня культуры (особенно в деятельности представитель­ных учреждений) и повышению значимости мифотворчества в жизни общества. Учтем при этом, что XIX и XX века были эпохой «великих идеологий», создавших идеальные конструкции «совершенного об­щества».

Демократическая идея в первой половине XX столетия пережила несколько взлетов и падений. Перед Первой мировой войной ничто не предвещало всплеска радикализма, однако после войны принципы народовластия были поколеблены в ряде государств Европы. Либе­ральные политические системы сохранились в Старом Свете в мень-

^СпенсерГ. Основания социологии. СПб., 1898. Ч. 2. С. 481.

337

шинстве, временно уступив первенство радикальным течениям, со­здавшим собственную систему ценностей, в которой народовластию места не нашлось. Одной из таких идеологий оказался фашизм, под обаяние которого попали умнейшие люди эпохи (например, ряд рус­ских философов: Н. А. Бердяев, И. А. Ильин). Н. А. Бердяев писал, в частности, о том, что «фашизм - единственное творческое явление в политической жизни современной Европы, есть в такой же мере но­вое средневековье, как и коммунизм. Фашизм глубоко противополо­жен принципу формального легитимизма, он не хочет его знать, он есть непосредственное обнаружение воли к жизни и воли к власти, обнаружение биологической силы. а не права»'. На место принципов свободы, равенства и братства, неотъемлемых от либерального миро­воззрения, фашизм поставил «кровь и почву», а также наиболее при­митивный вариант расовой идеи. Для Германии и Италии фашистские режимы в реальной политической обстановке оказались вполне при­емлемыми, совпадали с определенными ментальными качествами большинства населения, уставшего от анархии и безвластия. Также и русский большевизм отразил характерные черты традиционного об­щества, воспроизводя на новом уровне привычную систему миросо­зерцания. Безусловно, прав оказался О. Шпенглер, говоря о больше­визме, что «в России его сменит единственно возможная при таких условиях народная форма в виде нового царизма какого-либо типа, и можно предполагать, что этот строй будет стоять ближе к прусско-со-циалистическим формам, чем к парламентарно-капиталистическим»².

Критика демократии как со стороны большевизма, так и сторон­ников концепции «консервативной революции» во многом способ­ствовала приходу фашистов к власти в ряде государств Европы, а также усилению авторитарных тенденций в большинстве государств мира. Утверждения о зыбкости демократических принципов имели под собой определенные основания в той ситуации, когда историче­ское развитие какой-либо страны происходило в рамках традициона­лизма и авторитаризма, как, например, в Германии³. Антилиберально в межвоенную эпоху были настроены многие интеллектуалы, к мне­нию которых прислушивались массы. Крупнейший государствовед эпохи К. Шмитт вполне определенно писал о возможности сосуще­ствования диктатуры и демократии (последняя выступала лишь техни­ческим средством легитимации диктатуры)⁴ В результате - новый

' Бердяев Н. А. Новое средневековье // Философия творчества, культуры и искусства. М., 1994. Т. 1. С. 419.

² Шпенглер О. Пруссачество и социализм. М., 2003. С. 153 ^Пленков О. Ю. Мифы нации против мифов демократии. СПб., 1997. *Шмитт К. Политическая теология. М., 2000. С. 175-177.

338

всплеск расизма, приведший к власти фашистов. Соответственно, ни о каком народовластии уже не могло быть и речи. Его место заняли утверждения о том, что «мы, арийцы, понимаем под государством только живой организм расы, который не только обеспечивает само существование этой расы, но обеспечивает ей также возможность дальнейшего более высокого развития всех заложенных в ней спо­собностей до степени самой высшей свободы»¹. Такая трактовка сво­боды, разумеется, не предполагает развития прав личности, а предостав­ляет все права лишь нации, во главе которой находится непогрешимый вождь (по отношению к Германии - это «фюрер-принцип», а России -«руководящая и направляющая сила правящей партии»).

Видимо, можно говорить о том, что в межвоенные годы наблюда­лась «усталость от демократии» и население ряда стран искало выход из кризисного положения на путях создания тоталитарных и иных антидемократических режимов. Перед нами явление, названное Э. Фроммом «бегством от свобод», связанное, в том числе, с нако­пившейся агрессивностью². Агрессивность «снимает» пласт цивили­зованной социальности и ведет к поиску авторитета, которому можно перепоручить заботу о себе. Либерализм же предполагает обратное:

его основные элементы суть:

• гражданская свобода;

• фискальная свобода;

• личная свобода;

• социальная свобода;

• экономическая свобода;

• свобода у себя дома (внутри семьи);

• местная, расовая и национальная свобода;

• политическая свобода и суверенитет народа³.

Власть государства и коллективных общностей, исходя из вы­шеперечисленных принципов, носит ограниченный законом характер­но и личность не может творить произвол по своему усмотрению. По Л. Т. Гобхаусу (и мы с таким взглядом согласны), «в доктрине сво­боды нет ничего, что препятствовало бы осуществлению общей воли в сфере, где она реально действует, а в истинной концепции объектов и методов общей воли нет ничего, что ущемляло бы свободу об осу­ществлении ее функций, социальных и персональных, в которых зак­лючается ее ценность. Свобода и принуждение имеют взаимодополня-

' Hitler A. MemKampf. С. 329.

² Фролш Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., 1994. С. 173-175.

³ Гобхаус Л. Т. Либерализм // О свободе. Антология мировой либеральной мысли /1 половина XX века / М., 2000. С. 89-101.

339

ющие функции, и самоуправляющееся государство является одновре­менно самоуправлением индивида»'.

Реальное народовластие в форме представительной демократии наиболее последовательно реализовано в англо-американском мире. Этому способствовал целый ряд факторов. Прежде всего - особое географическое положение Англии и США, а также ментальность большинства населения. Исторически ситуация сложилась таким об­разом, что эти страны избежали жесткой централизации власти, и формирование элементов гражданского общества в них осуществля­лось «снизу» (в отношении США эту черту отметил еще А. де Ток-виль)². Кроме того, и в Англии, и в США сформировалось очень ува­жительное отношение к праву (в Англии оно во многом основано на консерватизме и трепетном отношении к традициям, с учетом того, что значительное количество норм носит не позитивный, а обычно-правовой характер). Демократия же позволяет сочетать интересы лич­ности и общества на основе правового разрешения конфликтов.

Именно в таком контексте следует понимать определение предста­вительного правления, данное Дж. Дьюи: «"Представительным" обыч­но называют такой тип правления, при котором... доминирование со­знательно обеспечивается соответствующей организацией общества. Присущая каждому официальному лицу двойственность интересов ведет к возникновению внутриличностного конфликта между, с одной стороны, истинно политическими целями и действиями, а с другой -теми, что заложены в его неполитических ролях. Когда общество принимает специальные меры с целью минимизации этого конфликта и обеспечения такого положения, при котором представительные функ­ции преобладают над частными, возникающие в результате полити­ческие учреждения получают название представительных институ­тов»³ В конечном итоге задача представительных учреждений различных уровней сводится к практической реализации доктрины разделения властей и аккумулированию интересов различных соци­альных слоев и групп. Мифологизация демократической системы при этом оказывается неизбежной, вопрос лишь в том, каков ее объем и цели. Если речь идет об «экспорте демократии» (по аналогии с еще недавним «экспортом коммунизма»), то эти действия обречены на провал (особенно в странах «исламского пояса»). Народы Востока сформировались в иной религиозно-культурной системе ценностей, и попытки навязать им силой чуждый образ жизни и политической практики ведут в исторический тупик. Результатом окажется лишь

ТобхаусЛ. Т. Либерализм. С. 143.

² Токвиль А. де. Демократия в Америке. М,, 1994.

³ Дьюи Дж. Общество и его проблемы. М., 2002. С. 57.

340

усиление фундаментализма и радикализма, хотя формально многие ис­ламские государства обладают европеизированными конституциями.

По наблюдениям М. А. Сапроновой, «на положение парламентов в арабских странах прямо влияют мусульманские традиции принятия решений путем согласовании, большая роль консультативных органов при президенте, которые иногда выступают в роли противовеса зако­нодательному органу, предлагая президенту собственные решения. Многое в положении законодательных органов определяется и кон­ституционными статьями, которые обыкновенно ставят их на второе место после исполнительных органов и президента»'. Исходя из спе­цифики ментальное™ населения арабских стран, можно указать на ее характерные черты, а именно:

• религиозность;

• рационализм;

• идея «кияс» (интеллектуально-духовная установка на рассуж­дение, оценку, толкование и решения, принимаемые на основе анало­гии);

• идея «иджтихад» (свободное толкование принципов шариата в рамках источников мусульманского права);

• идея «таклид» (следование мнению авторитетных толковате­лей)²

Вышеперечисленные черты менталитета и правосознания в рамках мусульманской культуры позволяют однозначно говорить о невоз­можности заимствования западной модели демократии. Как верно ут­верждает крупнейший теоретик исламского реформистского направ­ления А. А. Ан-Наим, «всякие культурные и религиозные традиции могут претендовать на уникальность и самобытность. Они будут опре­делять специфику подхода к равным проблемам, но в рамках универ­сального морального и политического принципа, каким является конституционализм»³. К сказанному можно добавить лишь то, что ци-вилизационные основы мусульманского мира не предусматривают наличия плюралистической политической системы, а единство умов (общины верующих) находится на первом месте. Именно с этим свя­зан запрет на деятельность в ряде стран «исламского пояса» полити­ческих партий и профсоюзов.

Возвращаясь к западной модели демократии, сразу же необходи­мо отметить ее неоднородность, наличие нескольких вариантов. Мож­но говорить о соревновательной модели в США и социопримири-тельной в Западной Европе, что связано с различными уровнями

' Сапронова М. А. Арабский Восток: власть и конституции. М.,2001. С. 140-141.

^Малахов В. П. Философия права. М.. 2002. С. 400-^05.

³ Ан-Наим А. А. На пути к исламской реформации. М., 1999. С. 89.

341

значимости отдельных элементов гражданского общества. В США эти элементы образуют открытую политическую систему, обладающую следующими чертами:

• разнообразные группы могут представлять единый социальный интерес;

• членство в группах является добровольным и ограниченным;

• группы часто имеют свободную или децентрализованную орга­низационную структуру;

• группы интересов и правительство четко отделены друг от друга'. В свою очередь, некоторым странам Старого Света (Австрии, Гер­мании, Швеции) присуща демократическая корпоративистская систе­ма групп интересов, при которой социальная стратификация выраже­на достаточно четко и обладает следующими чертами:

• каждый социальный интерес обычно представлен единой го­ловной ассоциацией;

• членство в такой ассоциации часто является обязательным и почти всеобщим;

• головные ассоциации имеют централизованную структуру и на­правляют действия своих членов;

• во многих случаях группы интересов систематически участву­ют в выработке и осуществлении политического курса².

Тем не менее, несмотря на определенные различия, «современные общества, с их ценностным плюрализмом и множественностью групп с различными коллективными идентичностями, не были бы общества­ми, если бы в них не существовали разделяемые всеми принципы, регулирующие взаимоотношения их членов, и если бы не было у их членов, каковыми бы ни были их различия в прочих отношениях, об­щей (политической) идентичности»³ Проявляется общая идентичность в поддержке существующей системы власти и ее конструктивной критике. Если обратиться к американской политической истории, то можно заметить периодическое появление в кризисные моменты «тре­тьей силы», нарушающей привычную ситуацию «борьбы-игры» двух ведущих партий. Таким способом гражданское общество подает сиг­нал о неблагополучии правящему слою, и во имя стабилизации сис­темы проводятся определенные реформы. Именно выборы являются показателем состояния общества в определенный момент времени, позволяющим корректировать направление движения страны. Конеч-

' Алмонд Г., Пауэ.чл Дмс., Стром К., Далтон Р. Указ. соч. С. 137.

² Там же. С. 137.

³ Коэн Дж. Л., Арато Э. Гражданское общество и политическая теория. М., 2003. С.484.

342

но, «игровой» элемент выборов в США достаточно заметен, но, види­мо, он позволяет гражданам ощутить свою сопричастность к опреде­лению судьбы государства и поддерживать на высоком уровне веру в «американскую мечту». В США, пожалуй, мифологизация демокра­тии достигает высшей точки по сравнению со странами Европы, но как раз она же и способствует притягательности американского обра­за жизни.

Согласно Р. Далю, высшей формой демократии в XX в. становит­ся полиархия, характеризующаяся несколькими чертами:

• относительно высокий уровень доходов и богатства на душу населения;

• возрастание уровня доходов и богатства на душу населения на протяжении длительного времени;

• высокий уровень урбанизации;

• сравнительно маленькая или быстро сокращающаяся доля на­селения, занятого в сельском хозяйстве;

• многообразие сфер профессиональной деятельности;

• широкое распространение грамотности;

• сравнительно большое количество лиц, посещающих высшие учебные заведения;

• экономический строй, при котором производством заняты пре­имущественно относительно автономные фирмы, жестко ориентирую­щиеся в своих решениях на национальный и международные рынки;

• сравнительно высокие значения традиционных индикаторов благосостояния¹.

Как раз такая социальная система предполагает гибкость и при­способляемость норм поведения к реалиям жизни и одновременно жесткость в отстаивании господствующих ценностей данного обще­ства. Для этого используются профессиональные навыки правоведов. По замечанию Т. Парсонса, «в таком обществе, как наше, существу­ет интенсивная полиферация (количественный рост и распростране­ние) высоко обобщенных правил и, следовательно, сложностей в их интерпретации. Следует отметить, что одна из главных функций про­фессии юриста заключается в объяснении клиентам, в чем состоят их права и обязанности. То, что клиент должен знать их без консульта­ции у специалиста, никоим образом не является само собой разумею­щимся в сложном обществе, в особенности таком, где некоторые ас­пекты системы нормативных моделей, охватываемые формальным правом, пребывают в состоянии постоянного изменения под влияни­ем нового законодательства и других процессов»²

'Даль Р. Демократия и ее критики. С. 382. ^Парсонс Т. О социальных системах. М., 2002. С. 383-384.

343

Примером значимости юридической профессии в США является высокое положение в общественном сознании судей. На предпослед­них (2000 г.) президентских выборах именно Верховный суд США по­ставил точку в споре между двумя основными кандидатами. Избира­тели при этом спокойно ждали решения суда и приняли его как должное. Это как раз и является показателем уровня политической культуры общества. Демократический режим предполагает правовое разрешение противоречий, что, в свою очередь, основывается на возмож­ности граждан выражать свое отношение к происходящим событиям.

Если обращаться к реальным способам контроля населения за действиями государственной власти, то первой и самой важной фор­мой воздействия на правящий слой, как мы уже отмечали, являются выборы. В современных условиях «всеобщность избирательного права предполагает предоставление возможности участвовать в голосовании всем гражданам страны, отсутствие в законодательстве специальных требований, ограничивающих участие в выборах каких-либо групп населения... Вместе с тем избиратель должен принимать взвешенные решения, поэтому оправданно исключение из состава избирательного корпуса лиц, не достигших установленного возраста и недееспособ­ных»*. В развитых странах Запада, тем не менее, уже достаточно дав­но существует абсентеизм, доходящий до 1/3 избирателей. Это опре­деленный сигнал о росте отчуждения от власти и одновременно показатель стабильности системы в целом.

' Сравнительное конституционное право / Под. ред. А. И. Ковлера, В. Е. Чир-кинаи Ю. А. Юдина. М., 1996. С. 370.