Дождь и грязь. Несчастье в Брундизии. Антоний выжидает. Брут сдает позиции

Так закончилось первое сражение при Филиппах. Это было странное сражение. Баланс потерь был не в пользу сторонников Цезаря, которые потеряли 16 тысяч человек, в то время как Кассий потерял лишь 8 тысяч во время наступления на его лагерь. С другой стороны, смерть Кассия была большой потерей, поскольку он был одним из лучших воинов своей партии. На следующую ночь Брут оставил свой лагерь и занял лагерь Кассия. Шел проливной дождь, и цезарианцы в долине насквозь промокли в залитых водой палатках. Они находились в состоянии глубокой депрессии, но к вечеру появился человек по имени Деметрий, который принес Антонию одежду и снаряжение Кассия, залитые кровью, а также его меч. Вот это была новость! И цезарианцы на нее отреагировали должным образом.

Обе армии находились не в лучшем состоянии, и успех зависел от того, сумеют ли их лидеры внушить им волю к победе. Брут много времени проводил, реорганизуя своих легионеров и отряды Кассия. Он говорил с ними, указывал на то, что их позиции на вершине холма более выгодны по сравнению с положением сторонников Цезаря внизу в долине; он посулил поощрительные награды и распределил их между всеми. Благодаря своим действиям он создал большую и боеспособную армию; однако в душе он был не так уверен. Увидев мертвого Кассия, он, говорят, сказал: «Счастливец! Он свободен от тех несчастий, которые преследуют Брута, – кто знает, чем они закончатся?»

В тот же самый день, 23 октября, когда происходило первое сражение при Филиппах, состоялся морской бой у побережья Брундизия. При полном штиле транспорт цезарианцев атаковали быстрые галеры вражеской эскадры. Семнадцать кораблей захватили и многие потопили. Новость об этом несчастье достигла Антония и Октавиана несколько дней спустя, однако, поскольку они продвигались на запад, они могли сделать так, чтобы это известие не дошло до Брута, и они делали все возможное.

На это были причины. Их подкрепления – всегда самое слабое их место – истощались; сезон подходил к концу, и, если бы Брут, имея более выгодную позицию на вершине холма и достаточное количество подкреплений и продовольствия, мог удерживать их на месте еще несколько недель, им пришлось бы либо атаковать Брута с малыми шансами на успех, либо убраться восвояси и обречь себя на позор в Италии, имея на руках побежденную армию. А Брут, разумеется, намеревался так и поступить. Если бы он узнал, что случилось в Адриатическом море, то лишь укрепился бы в своей позиции.

Итак, шахматная партия продолжалась, цезарианцы делали вылазки, чтобы прорвать укрепления на фланге Брута и захватить дорогу, по которой он получал продовольствие и подкрепления. Если бы им это удалось, Антоний мог бы начать сражение или отступить. Но вопрос был в том, смогут ли они добиться своей цели, пока окончательно не оголодают.

В этих обстоятельствах Марк Антоний проявил себя с лучшей стороны. Неистребимый оптимизм помогал держаться и ему, и поднимать боевой дух в других. Он убедительно доказывал своим людям, что нежелание врага сражаться красноречиво говорит о том, кто должен победить в этой схватке. Они должны дождаться подходящего момента и напасть. Брут впал в уныние, его воины рвались в бой и были уверены в победе; им не нравилась его выжидательная тактика. Его полководцы ссорились с ним, и раздражительность постепенно усиливалась, в то время как Антоний смеялся и разговаривал и убеждал своих голодных людей, что осталось ждать недолго. Каждый день они подходили к окопам врага и подначивали его сразиться. Наконец Брут дрогнул – он не дрогнул бы, знай он истинное положение дел. 15 ноября он узнал от дезертира о несчастье, постигшем транспортный флот цезарианцев, но лишь посмеялся над ним как над выдумщиком. Наконец 16‑го Брут сдался и принял сражение.

В ночь перед сражением – так говорят, однако Плутарх не встречал это ни у одного из авторов – призрак опять явился к нему, но вновь исчез, не сказав ни слова. Еще более странной была нерешительность Брута на утро следующего дня перед войском. Ему были доставлены донесения, поколебавшие его веру в легионеров, впрочем, он и так не слишком надеялся на них. Все они были старыми, опытными легионерами Цезаря, которые последовали за ним и Кассием из‑за больших денег. Лишь немногие симпатизировали его политическим взглядам. Чем яснее он излагал их, тем меньше они им нравились. Он видел, что вспомогательная конница колеблется. Один известный полководец – Плутарх называет его Камулатом – средь бела дня перешел на сторону цезарианцев. Наконец около трех часов пополудни Брут отдал приказ о наступлении. Его люди были уверены в себе, но не в правоте своего дела и своего предводителя.