3. Движение и развитие. Проблема прогресса

В мире присутствуют самые различные типы и виды измен­чивости. Самая общая их градация может быть проведена как разделение их на качественные и количественные. Это разделение, конечно, носит относительный характер, так как реально качественные и количественные изменения взаимос­вязаны и обусловливают друг друга. Количественные изменения – это преж­де всего механические процессы, связанные с перемещением тел, изменением их энергии. Они являются объектом прежде всего частных наук. Качественные из­менения связаны с изменением структуры самого предмета, их превращением в другой предмет.

Внутри качественных изменений, в свою очередь, можно выделить обрати­мые и необратимые изменения. Примером первых являются изменения агрегатных состояний. Так, например, вода переходит при соответствующих условиях в лед и наоборот. Эти изменения также исследуются частными науками. Философию в первую очередь интересуют необратимые качественные изменения, которые и на­зываются развитием. Развитие как одну из характеристик бытия изучает диалекти­ка, на основании чего последнюю часто и определяют как учение о развитии, тем самым подчеркивая факт того, что развиваются как бытие в целом и все процессы в нем. Такую трактовку бытия как перманентно развивающегося, где движение (из­менение вообще) может быть рассмотрено как частный и вырожденный случай

270

развития, сегодня разделяют многие ученые и философы, стоящие на позициях глобального эволюционизма.

Как атрибут бытия развитие характеризуется рядом фундаментальных черт. Прежде всего это всеобщность, означающая, что на всех уровнях бытия имеется развитие, хотя и носящее разный качественный характер. Последнее утверждение дискуссионное. Имеются точки зрения, говорящие о всеобщности движения, но не развития, так как не все предметы, например, неорганической природы, раз­виваются. Однако если учитывать признак качественного изменения по отноше­нию к развитию, то утверждение о всеобщности развития нам представляется справедливым, так как подобные изменения характерны для всех уровней бытия. Иное дело – дифференцированный характер данных качественных изменений. Мир представляет собой иерархическую целостность, а потому процессы разви­тия на разных уровнях носят различный характер и требуют самостоятельного изучения.

Развитие характеризуется также необратимостью, которая понимается «как возникновение качественно новых возможностей, не существовавших ранее»¹. И, наконец, для развития характерным выступает направленность изменений. Это означает, что развитие базируется на взаимосвязи элементов системы, а по­этому любые, даже кажущиеся случайными изменения носят взаимосвязанный характер, то есть возникают как результат некоторых взаимодействий и порож­дают, в свою очередь, другие изменения. Развитие как направленное изменение обеспечивает преемственность «между качественными изменениями на уровне системы, аккумулятивную связь последующего с предыдущим, определенную тенденцию в изменениях... и именно на этой основе появление у системы новых возможностей»².

Однако направленность развития сегодня трактуется и более радикально – как телеологическое движение систем любой природы, особенно живых систем, по некоторым предпочтительным траекториям (паттернам, как их иногда называ­ют в синергетике), словно стремясь достичь определенной цели. Особую роль в направленных процессах развития играет целевая детерминация, о чем мы уже не раз говорили. Эта целевая детерминация может быть итогом прежней эволюции данной системы, как бы квинтэссенцией ее прошлого опыта, когда отбираются такие эволюционные и адаптивные механизмы, которые обеспечивают активное приспособление и выживание системы во внешних условиях. Здесь система (ор­ганизм, вид, биоценоз и т.д.) как бы хранит в своей памяти набор поведенческих структур и реакций, которые в нормальных и стабильных условиях могут «мол­чать» и бездействовать, но мгновенно активизируются и начинают работать при минимальных намеках на изменение ситуации.

Это, в частности, так называемое «опережающее отражение», когда, напри­мер, деревья сбрасывают листья, ориентируясь на величину светового дня, а не на изменение температуры окружающей среды. Более сложные случаи целевой детерминации в процессах развития, о которых мы говорили выше в связи с от­крытиями современной синергетики, – это наличие конечного числа сценариев

¹ Алексеев П.В., Панин А.В. Философия. М., 1997. С. 449.

² Там же. С. 450.

271

эволюции в неорганических системах, механизмы реализации генетической ин­формации, направленный характер эволюции Вселенной. Что касается генотипа, то большой загадкой является то, что те или иные блоки ДНК начинают работать в строго определенное время и в строго определенном ключе, словно подчиняясь какой-то единой целевой программе, ведущей к становлению взрослой особи. Это всегда заставляло и заставляет биологов говорить о «генетически преформирован­ной морфе», о реальности аристотелевских «целей-энтелехий»¹, о морфических полях² и т.д.

Еще более значительно влияние целевой детерминации в человеческом бы­тии, когда все наше поведение сегодня в значительной мере определяется нашим видением завтрашнего дня. Наличие ясных, высоких и вместе с тем достижимых целей – это важнейшее условие гармоничного развитие как отдельного человека, так и всего общества в целом. Здесь равно опасны и утопизм и конформизм, о чем мы еще будем иметь возможность поговорить в будущем. В целом же на современ­ном этапе развития науки мы имеем все основания сказать, что целесообразность также является важнейшим атрибутом развития, что вовсе не исключает моментов случайности и стохастичности в этом процессе.

Таким образом, можно сказать, что развитие – это упорядоченное и зако­номерное, необратимое и направленное изменение объекта, связанное с воз­никновением новых тенденций существования системы. Понятие развития позволяет проследить источники возникновения того или иного явления, его гене­тическую связь с другими явлениями, а значит, осуществлять прогнозы деятель­ности человека, развития общественной структуры, направления развития мира, космоса и т.д.

С проблемой направленности развития связано понимание прогресса и дискуссии по проблеме как самого этого понятия, так и его применимости к различным явлениям. На самом деле любое определение работает в рамках кон­кретного контекста, выполняя соответствующие функции в данной познаватель­ной ситуации. Поэтому абстрактно спорить о понятии прогресса – дело довольно бессмысленное.

Есть исследователи, которые отрицают данное понятие как проявление идеи телеологизма, т.е. предначертанности развития³. Другие признают его в качестве особого рода ценностной критериальной установки и т.д. Например, в рамках тео­логических рассуждений цель может быть задана Богом, и природа тогда развива­ется согласно предначертанному божественному плану, стремясь его реализовать. В иных случаях использование понятия «прогресс» является весьма относитель­ным и не характерным, например, для процессов неорганической природы, где по­ступательность изменений осуществляется в рамках замкнутой системы и новое качество вроде бы не возникает. К такого рода процессам можно отнести самые разнообразные циклические изменения. В этом случае можно сказать, что природа

¹ См.: Кузин Б.С. О принципе поля в биологии // Вопр. философии. 1992. № 5.

² См.: Шелдрейк Р. Новая наука о жизни // Дельфис. 2001. № 4; 2002. № 1–4.

³ Еще раз подчеркнем в этой связи, что наличие целей еще вовсе не означает, что эти цели обязательно должны сбыться, и это также никак не подрывает человеческой свободы. Приведем пример. Призыв в армию в годы Великой Отечественной войны с целью одержать победу над врагом абсолютно совпадал со свободным вы­бором человека защищать свою Родину и выполнять при этом приказы командира.

272

инертна, безразлична к тем понятиям, с помощью которых человек ее описывает, она просто есть как факт бытия.

Правда, в последнее время в связи с открытиями в той же синергетике наш взгляд на циклические и неэволюционные процессы в неорганической природе серьезно меняется. Многое заставляет признать неорганические процессы также необратимыми и имеющими самое прямое отношение к эволюции, хотя чаще и в негативном, разрушительном ключе. Сам человек, в частности, производит в не­живой природе такие изменения и продуцирует такие вещества, которые до него там никогда не встречались. Кислоты, тяжелые элементы, шлаки, жесткие электро­магнитные излучения – до человека их не было в неорганической природе в чис­том виде, и они, как выясняется, способны оказывать губительное воздействие на живые формы.

Интересны, в частности, такие факты: естественный гранитный массив имеет слабый радиационный фон, благоприятный для живых существ. Но стоит толь­ко этот массив взорвать или подвергнуть сильным механическим деформациям, как при том же самом количественном радиационном фоне он начинает оказывать качественно иное – губительное воздействие на живые организмы. В результате продуктивность живых систем в таком районе начинает необратимо падать.

Наконец, развитие так называемых нанатехнологий, когда человек способен целенаправленно менять атомарную структуру вещества – разве это не примеры необратимых качественных изменений на уровне неживой природы? А возмож­ность уничтожения биосферы и литосферы Земли в результате ядерной катастро­фы – разве это не пример (лишь бы он остался гипотетическим!) необратимых качественных изменений? И разве человек в роли решающего фактора такой эво­люции (или, увы, инволюции) хоть что-то меняет в таком тезисе? Скорее, мы должны признать, что человек за счет своей деятельности способен повы­шать (прогресс) или, наоборот, понижать (регресс) эволюционный уровень любых систем низлежащей природы, т.е. действительно выступать важней­шим фактором эволюции всех слоев мирового целого.

Однако широкое использование понятий прогресса и целесообразности без уточнения их значения применительно к конкретным системам есть часто не что иное, как желание человека искусственно приписать природе целесообразный ха­рактер, некритически навязать ей свои человеческие свойства. В свое время Ф. Бэ­кон назвал подобную антропоморфизацию окружающего «идолами рода». Вульгар­ным примером этого может служить материалистический тезис о том, что природа породила человека, чтобы человек мог вволю черпать ее ресурсы для удовлетворения своих безграничных материальных потребностей и мог экспериментировать с ней, как ему заблагорассудится, чтобы удовлетворить свою абстрактную науч­ную любознательность, наподобие того, как экспериментирует ребенок, с наив­ным бессердечием отрывая крылья у бабочки, чтобы выяснить, а что с ней в конце концов будет. Однако может быть и вульгарный религиозный антропоморфизм, когда утверждают, что Бог создал корову, чтобы ей мог питаться человек.

Во многом же оценка тех или иных изменений, как прогрессивных, так и, напротив, регрессивных, есть лишь ценностная установка исследователя. Поэто­му когда пытаются выделить универсальные критерии прогрессивного развития,

273

то они выглядят либо слишком общими, что позволяет подогнать под них любые изменения, либо, напротив, слишком узкими, описывающими лишь какие-то ло­кальные процессы изменений. В последнем случае для неорганической природы в качестве таких критериев выступает степень усложнения структуры системы, для органической природы – развертывание функциональных возможностей систе­мы и повышение степени ее системной организации¹. Однако даже эти локальные критерии прогресса на самом деле слишком относительны и абстрактны для того, чтобы с их помощью можно было бы достаточно эффективно дифференцировать процессы изменений.

Относительно общества ситуация осложняется еще и тем, что различные по­пытки определения общественного прогресса локализуются не только самой сфе­рой исследования, но и теми теоретическими моделями, из которых исходят при описании общества.

Поэтому, например, с позиции марксистских социальных теорий фундамен­тальным критерием прогресса выступает способ производства, и исходя из этого строится вся цепочка оценок прогрессивного развития, в результате которого его вершиной и выражением должен был стать коммунизм. Однако в этом случае воз­никает масса теоретических неувязок. В частности, оказывается, что построение общества на такой основе может одновременно сопровождаться жесточайшим по­давлением свободы личности.

Другие концепции декларируют, напротив, в качестве критерия общественно­го прогресса именно свободу личности, которая в рамках сообщества людей, во-первых, не может быть абсолютной, а во-вторых, имеет своей оборотной стороной как раз угрозу личности. В обществах демократического типа преступность носит широкий, повседневный характер, угрожая жизни отдельного человека, тогда как в тоталитарных государствах такая опасность гораздо ниже (хотя здесь преступле­ние осуществляется против всего народа в целом).

Кроме того, человек склонен абсолютизировать форму своей бытийной реа­лизации, забывая при этом, что хотя он и является со своей человеческой точки зре­ния частью особого социального мира, последняя, тем не менее, – лишь одна из структур бытия, мира, природы. Поэтому прогресс той или иной социальной сис­темы осуществляется в рамках природных законов, подчиняется им, и любые по­строения критериев прогресса могут мгновенно быть опровергнутыми даже чисто природными явлениями. Налицо типичная трагическая ситуация, перед которой всегда стоит человек и на которую обращал внимание еще Кант. Являясь конеч­ным существом, человек стремится познавать бесконечное и несоизмеримое его масштабам, неизбежно при этом подгоняя все окружающее под свои собственные измерения.

Смысл понятия прогресса в его наиболее общей форме как развития от низ­шего к высшему, можно усмотреть, пожалуй, в том, что он представляет особую ценностно-мировоззренческую установку, позволяющую человеку, осмысливаю­щему те или иные процессы в природе и обществе, осознавать себя, перспективы своего развития и развития человечества в целом, наполняя общее определение

¹ См.: Алексеев П.В., Панин А.В. Диалектический материализм. М., 1987. С. 191–194.

274

прогресса новым содержанием в зависимости от той социокультурной ситуации, в которой он оказался, что придает его жизни оптимистичный и целенаправлен­ный характер. С этих позиций необходимо признать, что и абстрактное отрицание прогресса, отказ от поиска его абсолютных критериев является по меньшей мере сомнительной философской установкой. Логическим итогом такой позиции стано­вится разрушительный релятивизм, квиетизм, а в худшем случае – прямая аполо­гия порока. Без понятия прогресса жизнь во многом теряет смысл, ибо нельзя же лично совершенствоваться и бороться за совершенствование своего социального окружения, если с точки зрения мировой жизни – это чистейшая бессмыслица и никакого прогресса нет.

С другой же стороны, отрицание прогресса и любых его критериев – очень часто сугубо ценностное самооправдание для тех, кто привык мириться с социаль­ной несправедливостью или оправдывать собственные недостатки. Другое дело, что необходимо избежать тех ловушек в истолковании прогресса, о которых мы говорили выше. Для этого представляется возможным:

– во-первых, признать, что общий прогресс может сопровождаться длитель­ным локальным регрессом и даже быть чреватым общей деструкцией системы. Никакой жесткой предзаданности в мире не существует, в нем есть место и слу­чайности, и свободе, и хаосу;

– во-вторых, единые критерии прогресса должны по-разному проявляться на различных уровнях мирового бытия, иногда имея латентный характер, и лишь в человеческом обществе приобретать видимую и сознательную форму;

– в-третьих, следует отказаться от соблазна сформулировать критерии про­гресса на все времена, ибо их познание носит бесконечный характер и будет все время уточняться;

– в-четвертых, универсальные критерии прогресса должны носить диалек­тический характер, чтобы при своих односторонних абсолютизациях как раз и по­рождать регрессивные следствия.

Мы, конечно, бесконечно далеки от мысли, что сможем эти универсальные и диалектические критерии точно сформулировать, однако рискнем вынести их на суд читателя, чтобы стимулировать творческие дискуссии. В конце концов лекции в академической университетской аудитории – это не только донесение до сту­дентов твердых истин (тогда не нужна была бы и философия), сколько стимуляция творческого мышления. В качестве такого гипотетического универсального крите­рия прогресса можно предложить следующий: мировое прогрессивное развитие осуществляется в сторону все более творческого индивидуального бытия и одновременно укрепления единства этого индивидуального бытия с окружаю­щими бытийственными формами.

Ясно, что только на уровне человека бытие достигает творческой свободы, моральной ответственности за свой выбор и сознательного стремления к един­ству с другими людьми и окружающим миром. Чем выше мы движемся по эволю­ционной лестнице, тем отчетливей становится не только процесс индивидуации (что, впрочем, достаточно очевидно), но и единство приобретает все более созна­тельный и прочный характер. Последнее совсем не очевидно, что дало основание Шелеру и Н. Гартману говорить о слабости духовного бытия по сравнению с

275

физическим. Однако это далеко не так. Никакие природные катастрофы пока не су­мели истребить род людской на нашей планете, однако человеческое сознательное единение в труде помогает эффективно преображать лик Земли: дробить гранит и даже алмаз, плавить металлы и поворачивать реки вспять, менять генотип живых существ и даже влиять на структуру атомов. Так какое же бытие более сильное и единое? Другое дело, что эгоизм без единства и ответственности, равно как и тота­литарное единство без всякой индивидуальности, способны породить невиданный регресс и одичание, стать причиной катастрофы глобального порядка (военной, экологической, культурной). Увы, именно в условиях такой постоянной угрозы че­ловечество и пребывает на протяжении всего XX и в начале XXI века.

В каком-то смысле человек – это не только венец, но и всегда потенци­альное фиаско мирового бытия.

Оставляя в стороне крайне сложное понятие прогресса, вернемся к категории «развитие». Среди множества концепций, положительно решающих вопрос об из­менчивости мира и его необратимом качественном развитии¹, можно выделить ряд основных моделей.