Движение как атрибут бытия

1. Проблема движения в истории философии

и логические векторы ее решения

Проблема движения всегда стояла в философии очень остро. При внешне неоспоримом факте, что движение существует, в истории философии были концепции, которые отрицали это. С чем это связано? Попробуем разобрать­ся, исходя из своеобразной «презумпции невиновности» философов, т.е. понимая, что, делая тот или иной вывод, они опирались на рациональные аргументы даже тогда, когда отрицали движение. Итак, что такое движение? Познаваемо ли оно? Как соотносятся движение и покой? Какие существуют формы движения? Какова связь движения и развития? Векторы исследования проблематики движения были заданы еще в античной философии, которая определила как бы основные логиче­ские варианты решения вопроса о сущности движения.

Первый вариант был представлен милетской школой и Гераклитом. Движе­ние здесь понималось как перманентное возникновение и уничтожение вещей, как бесконечное становление всего сущего.

Анаксимандр, создавая свое учение об апейроне, отмечал, что его важней­шим свойством является движение. А поскольку сам апейрон вечен и находится в вечном движении, следовательно, и само движение вечно и всеобще. Поэтому «вечное движение – начало, обладающее старшинством над влагой... от него одно рождается, другое уничтожается»¹. Анаксимен и Гераклит также полагали, что движение вечно и выступает причиной всех частных изменений. Именно Герак­литу принадлежит известное всем высказывание о том, что нельзя в одну реку вступить дважды, и о том, все течет и все изменяется. Аристотель, комментируя Гераклита, замечает, что речь должна идти не о мире как таковом, хотя он действи­тельно изменяется, а о том, что любое наше высказывание о предмете не носит аб­солютного характера. Таким образом, обратив внимание на изменчивый характер бытия, философы отодвинули на второй план моменты устойчивости движения.

Второй (противоположный) вариант трактовки движения был развит в элеатской школе.

Но прежде чем перейти к анализу взглядов ее представителей, мы обратимся к А.С.Пушкину, кстати говоря, блестящему знатоку античности². Подобно всем

¹ Фрагменты греческих философов. Ч. 1. М., 1989. С. 119.

² Когда мы говорим «знаток античности», мы, конечно, не имеем в виду узкий профессионализм знаний, который не мог быть присущ поэту. Для него античность была живой частью культуры, к которой по всеобъ­емлющему характеру своего творчества он и не мог относиться иначе. Можно сказать, что Пушкин в рамках иной, русской культуры возрождает дух античности. Г.С. Кнабе отмечает, что это знание поэта, которое изоби­лует историческими неточностями, поскольку является его личным переживанием. Это – элемент внутренней духовной биографии поэта. См.: Кнабе Г. Пушкин и античность. Годы перелома // Русский журнал... http://www. russ.ru/edu/99-04-06/knabe.htm

258

гениальным людям ему удалось в образной емкой форме, буквально несколькими поэтическими строками зафиксировать сущность античного спора по поводу дви­жения:

Движенья нет, сказал мудрец брадатый.

Другой смолчал и стал пред ним ходить.

Сильнее бы не мог он возразить;

Хвалили все ответ замысловатый.

Но господа, забавный случай сей

Другой пример на память мне приводит:

Ведь каждый день пред нами солнце всходит,

Однако ж прав упрямый Галилей.

Перед нами пример, который затрагивает одну из важнейших сторон пробле­мы движения и возможность его достоверного познания. Переформулировать проб­лему можно следующим образом: возможно ли описать движение на языке по­нятий, или познаваемо ли движение?

Иначе говоря, вряд ли философы отрицали движение как таковое, но безу­словно, что они ставили под сомнение его всеобщность, а главное – возможность логического обоснования движения. Пушкин в стихотворении иронически отра­зил слабость («ответ замысловатый») наглядного обоснования движения (путем хождения), приведя соответствующее метафорическое рассуждение, говорящее о том, что из того, что каждый день «пред нами солнце всходит», мы тем не менее знаем, что на самом деле Земля совершает свои обороты вокруг Солнца. Истинное положение дел, установленное Галилеем, радикально расходится с данными на­ших органов чувств.

Одновременно в этом стихотворении затронута и проблема диалектики как особого типа обоснования, которая, начиная с софистов, часто использовалась как средство доказательства противоречивости любых выдвигаемых утверждений. А из этого, в свою очередь, можно сделать два вывода. Первый о том, что логи­чески определить что-либо вообще нельзя, так как всегда можно выдвинуть и об­основать противоположное утверждение. Второй – что диалектика представляет собой некий мыслительный фокус, создающий, по выражению Гегеля, «ложную видимость».

По разным источникам, в качестве участника указанной ситуации, отрицав­шего движение путем хождения, был Диоген Синопский (403–323 гг. до н. э.). Гегель отмечает, что его опровержение (как и вообще опровержения подобного типа) является вульгарным, «...противопоставляет... мышлению чувственное со­знание» и является обычным взглядом «так называемого здравого человеческого рассудка, придерживающегося чувственной очевидности и привычных представ­лений и высказываний...»¹.

Зенон, который утверждал, что движения нет, имел в виду вовсе не его суще­ствование как таковое, а лишь противоречивость самого определения движения и тот факт, что на языковом уровне мы можем давать движению самые разнообраз­ные, в том числе и противоположные определения. «Что существует движение,

¹ Гегель Г.В.Ф. Наука логики. Т. 3. М, 1972. С. 297.

что оно есть явление, это вовсе и не оспаривается; движение обладает чувствен­ной достоверностью, оно существует, подобно тому как существуют слоны; в этом смысле Зенону и на ум не приходило отрицать движение. Вопрос здесь идет о его истинности»¹. Дело в том, что проблема обоснования истинности утверждений о движении предстала как весьма сложная задача, так как на уровне его логического понимания наша мысль постоянно сталкивается с противоречиями. В частности, мыслить движение оказывается принципиально невозможным без привлечение противоположной категории, а именно – покоя.

Элеаты (Ксенофан, Зенон, Парменид) обратили внимание на моменты устой­чивости в движении, которые при их абсолютизации могли привести к выводам, отрицающим всеобщность движения. Так, например, у Парменида бытие непод­вижно и едино, оно замкнуто само в себе «в пределах оков величайших». «Его бытие не поток, как у Гераклита, а как бы лед»².

Логический вариант данной проблемы был представлен Зеноном, который, защищая тезисы своего учителя Парменида, разрабатывает целую систему об­основания того, что движения нет. Исходя из логической противоречивости дви­жения, Зенон действительно делал вывод о том, что движение не обладает истин­ным бытием. А согласно общей гносеологической позиции элеатов предмет, о ко­тором мы не можем мыслить истинно (т.е. непротиворечиво), не может обладать истинным бытием. «С этой точки зрения мы должны понимать аргументы Зенона не как возражения против реальности движения, каковыми они представляются на первый взгляд, а как указание на необходимый способ определения движения и на ход мысли, который необходимо соблюдать при этом определении»³.

Концентрированным выражением аргументов против существования движе­ния стали знаменитые апории Зенона, исходящего из того, что бытие едино и не­подвижно.

Первая апория: движение не может начаться, потому что движущийся пред­мет должен дойти до половины пути, а для этого пройти половину половины и так до бесконечности (дихотомия).

Вторая апория гласит, что быстрое (Ахиллес) не догонит медленное (чере­паха). Ведь когда Ахиллес придет в ту точку, где была черепаха, она отойдет на такое расстояние от своего старта, на сколько скорость медленного меньше ско­рости быстрого и т.д.

Третья апория (стрела) говорит о том, что движение невозможно при допуще­нии прерывности пространства. Летящая стрела покоится, так как всегда занимает место равное себе, т.е. покоится в нем. Но движение не может быть суммой состоя­ний покоя, ибо это самопротиворечиво. «Не все, что чувственно представляется нам реальным, существует на самом деле; но все, что истинно существует, должно под­тверждаться нашим разумом, где самое главное условие – соблюдение принципа формально-логической непротиворечивости» – вот ключевая мысль элеатов, про­тив которой бессильны любые аргументы, апеллирующие к чувственному опыту⁴.

¹ Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Кн. 1. М., 1993. С. 276.

² Чанышев А.Н. Курс лекций по древней философии. М., 1981. С. 145.

³ Там же.

⁴ Напомним, что именно из этого тезиса элеатов рождается спекулятивная метафизика как важнейший раздел онтологии.

260

Не случайно завершением вышеприведенного анекдота о «мудреце брада-том» становится тот факт, что когда один из учеников Диогена посчитал, что тезис об отсутствии движения действительно опровергнут молчаливым хожде­нием, то сам Диоген (который своим хождением лишь обострил диалоговую си­туацию) побил его палкой, говоря тем самым, что чувственная достоверность не есть еще доказательство или опровержение, а необходимы более основательные аргументы.

Мы так долго разбирали этот исторический эпизод, чтобы показать, что вряд ли в истории философии существовали когда-нибудь философы, отрицающие движение как таковое, даже когда они так говорили. Скорее всего, отрицалась по­знаваемость какой-то из характеристик движения, например, достоверность его чувственного познания, тем самым, безусловно, ограничивалась и достоверность чувственного познания в целом.

Можно указать и на еще один исключительно важный позитивный момент, который имела негативная диалектика Зенона. После его апорий, направлен­ных против возможности логически непротиворечиво мыслить движение, стало понятно, что в мире существует целый класс объектов и явлений, которые толь­ко и могут быть постигнуты диалектически противоречиво, т.е. через синтез их противоположных мысленных определений. В самом деле, человек – это всегда единство души и тела, сознательного и бессознательного, биологического и соци­ального начал. Жизнь, текущая вокруг нас, неотделима от смерти; необходимость и закономерность наступления каких-то событий – от случайных обстоятельств и привходящих факторов.

Попробуйте абстрактно запретить противоречия в познающем мышлении, и вам никогда не удастся осмыслить сущность света, ведь он – иное тьмы; звука, ведь он – иное тишины; емкости бокала, которая – иное его вещественной фор­мы и т.д. Вам никогда не удастся верно расставить акценты в проблемах семьи и брака, ибо именно единство противоположных полов обеспечивает гармонию семейного и социального бытия. Сущность подлинной человеческой индивиду­альности состоит вовсе не в том, что она противопоставляет себя всему родовому и общечеловеческому и всячески подчеркивает свои отличия от других людей, а в том, насколько органично и творчески преломляются всеобщие родовые харак­теристики и универсальные ценности в ее уникальных (особенных) поступках и чертах характера.

Таким образом, подлинный философский разум – это как раз не шараха­нье от противоречий бытия и познания, а умение органически двигаться в стихии противоположных характеристик самих вещей и соответственно логических опре­делений мысли. Последующая позитивная платоновская диалектика в диалогах «Софист» и «Парменид» будет разворачиваться именно в этом ключе и вместе с диалектическими идеями Гераклита станет основой всей европейской диалектиче­ской традиции.¹ Кстати, и сама сущность движения после элеатов будет осмыслена именно диалектически: как разные формы единства покоя и изменения, прерывности

¹ Прекрасный анализ становления диалектических идей в античности дан в работе нашего выдающегося историка философии А.С. Богомолова. См.: Богомолов А.С. Диалектический логос: Становление античной диа­лектики. М., 1982.

261

и непрерывности, линейности и нелинейности, качественных и количествен­ных трансформаций, о чем мы еще поговорим.

Третий взгляд на сущность движения представил Эмпедокл, который как раз и попытался объединить противоположные взгляды и стал рассматривать из­менчивость и устойчивость как две стороны общего процесса движения. «Сочетая ионийскую философскую традицию с италийской, Эмпедокл равно говорил об из­менчивости и неизменности мира, но фактически в разных отношениях и частях. Мир неизменен в своих корнях и в пределах «круга времен», но изменчив на уров­не вещей и внутри «круга времен»¹.

Своеобразный итог данным спорам подвел Аристотель.

Он дает классификацию видов изменения, среди которых выделяется возник­новение, уничтожение и собственно движение, понимаемое как осуществление сущего в возможности, переход его в действительность. Частным видом движения является механическое перемещение тела из одного места в другое, «движения по­мимо вещей не существует».² Мысленное представление движения предполагает использование категорий места, времени и пустоты. Вечность движения Аристо­тель обосновывает «от противного». «Отрицание вечности движения приводит к противоречию: движение предполагает наличие движущихся предметов, которые, в свою очередь, или возникли, или же существовали вечно неподвижно. Но воз­никновение предметов есть тоже движение. Если же они покоились вечно непод­вижными, то тогда непонятно, почему они пришли в движение не раньше и не позже. Трудно объяснить также причину покоя, а такая причина должна быть»³.

Итак, движение, по Аристотелю, реализуется внутри одной сущности и внут­ри одной формы в трех отношениях – качества, количества и места. То есть для каждой исследуемой сущности всегда имеется данное трехчленное отношение.

Количественное движение – это рост и убыль. Движение относительно места – это перемещение, или, говоря современным языком, пространственное перемещение, механическое движение.

Качественное движение – это качественное изменение. Кроме того, всякое движение осуществляется во времени. Причем, если движение в пространстве и во времени изучает физика, то качественные изменения выступают предметом метафизики. Перевод исследования проблемы движения в плоскость качествен­ного изменения позволяет рассматривать его в наиболее широком, философски предельном смысле по отношению к бытию в целом, говорить об изменчивости, процессуальности бытия.