2. Чувственное познание.

Проблема первичных и вторичных качеств

Факт получения многообразных и жизненно необходимых знаний посредством органов чувств не вызывает сомнений. К чувственно-сенси­тивным источникам наших знаний могут быть отнесены следующие конкретные способности телесно-перцептивной сферы сознания.

Внутренние (или органические) ощущения – это самое первичное, боль­шей частью совершенно неосознаваемое витальное знание о процессах, проис­ходящих в нашем теле, благодаря которому контролируется и поддерживается оптимальная жизнедеятельность организма. Известно, какой сложнейший комплекс бессознательных интероцептивных ощущений лежит в основе инстинктив­ных (например, хватательных и сосательных) движений младенца, не говоря уже о приобретенных двигательных реакциях типа речевой деятельности или прямо-хождения. Любопытно, что такие внутренние ощущения, как голод, жажда, боль, крайне трудно отделить от эмоциональной сферы. В свое время на это обратил внимание С.Л.Франк, говоря, что невозможно строго разделить, например, внут­реннее ощущение голода и непосредственно, всем существом переживаемое «чув­ство голода»³. Точно так же ощущение боли может приводить к аффективному болевому шоку.

При всей невозможности однозначно развести телесные ощущения и первич­ные эмоциональные реакции организма между ними, тем не менее, существуют вполне определенные различия. Еще Т.Гоббс отличал внутренние ощущения, определяемые модусом «приятное – неприятное», как направленные вовне

¹ О кантовской трактовке категорий мы еще поговорим ниже.

² Квинтэссенцию его взглядов на познавательный акт как на сложное единство чувственного и рациональ­ного знания, а также способности созерцания или воображения можно найти в кн.: Соловьев B.C. Сочинения. В 2 т. Т. 1.М., 1988. С. 717–734.

³ Франк С.Л. Предмет знания. Душа человека. СПб., 1995. С. 514.

479

организма, от эмоций (страстей), связанных с удовольствием и неудовольствием, яв­ляющихся, по его мнению, «движениями, направленными вовнутрь»¹. Приведем ряд конкретных примеров, подтверждающих правоту Т.Гоббса. Так, можно испы­тывать приятные физиологические ощущения при поглощении вкусной и острой пищи, но при этом ощущать эмоциональный дискомфорт, памятуя о могущей от­крыться язве желудка. И наоборот: можно испытывать физическую боль при сдаче донорской крови, но и одновременно радость от сознания того, что она кому-то может спасти жизнь. Наконец, можно указать на патологические отклонения в психике типа мазохизма, когда испытывают удовольствие от боли, или синдрома Кандинского – Клеромбо, когда болевые ощущения спокойно переживаются как принадлежащие другому лицу. Общая же закономерность становления сознания, по-видимому, такова: чем выше уровень перцептивных и эмоциональных способ­ностей, тем четче проявляется их специфика.

Система внешних (экстероцептивных) ощущений – это деятельность внешних органов чувств, обеспечивающая получение сенсорной информации (тактильной, зрительной, слуховой, вкусовой, обонятельной) об отдельных свой­ствах предметов и процессов окружающего мира. Особенностью внешних ощу­щений служит, с одной стороны, их удивительная взаимная скоординированность (нормальный бодрствующий человек получает внешнюю информацию всегда от разных рецепторов, но не ощущает в ней никакой рассогласованности), а с дру­гой – не менее поразительная возможность их взаимной компенсации. Пожалуй, самый выдающийся пример последней особенности – это успешная социализа­ция слепоглухонемых детей, связанных с внешним миром в основном посредством тактильных ощущений, которая была осуществлена школой Соколянского – Ме­щерякова².

При всей фрагментарности информации о мире, идущей от ощущений, одну их важную особенность на примере архаических племен установил К.Леви-Строс. Он заметил, что в большинстве случаев органы чувств, обеспечивающие выживае­мость организма во внешней среде, не обманывают нас: громкий хаотический звук и ощущение жара чаще всего свидетельствуют о реальной опасности; ядовитый гриб и на вкус горек; отвратительный запах говорит о гниении и опасности зараже­ния. К тому же многие внешние ощущения (особенно вкусовые и обонятельные) позволяют верно классифицировать предметы окружающего мира задолго до того, как это подтверждает экспериментальная наука. «На интуитивных основах, – пи­шет французский этнограф, – мы группируем вместе огурцы, турнепс, капусту, несмотря на то, что ботаника разграничивает линейные и крестоцветные. В до­казательство истинности чувств химия показывает, что эти различные семейства схожи в одном: они содержат фосфор»³. Правда, материал внешних ощущений не только связывает нас с миром, позволяя целесообразно действовать в нем, удов­летворяя базовые витальные потребности, но и отдаляет от него, как только перед нами встают более сложные познавательные задачи, требующие выхода за преде­лы непосредственно данного и переживаемого.

¹ Гоббс Т. Сочинения. В 2 т. Т. 1. М., 1989. С. 238.

² См.: Мещеряков А.И. Слепоглухонемые дети. М., 1974.

³ Lcvi-Strauss К. The Savage Mind. Chicago, 1966. P. 12.

480

Восприятие предметов. Благодаря восприятию человек формирует целост­ные образы предметов внешнего мира на основе продуктивного синтеза и от­бора сенсорной информации, поступающей от органов чувств. Огромную роль играют здесь язык и память. Способность к восприятию и идентификации объ­ектов образует «нижний этаж» предметности (или интенциональности) нашего сознания, поскольку здесь оно впервые отделяет внешний предмет восприятия от собственных ощущений и переживаний. Как справедливо пишет К. Ясперс, «мы воспринимаем не совокупность ощущений, как полагают некоторые психо­логи, а «вещи». Мы видим не просто чередование ощущений, а связь причины и следствия, когда один бильярдный шар толкает другой»¹. Иными словами, в восприятии всегда есть неявные сверхчувственные компоненты (категориальные представления о пространстве, времени, причинности, тождестве и т.д.), а зна­чит – присутствуют зачатки мыслительной деятельности в виде сенсорно-мо­торного интеллекта (термин Ж.Пиаже) или наглядно-действенного мышления, по другой терминологии.

Способность к оперированию конкретными представлениями, которая одновременно может рассматриваться и как первичная форма собственно мыш­ления, – это способность к конструктивному манипулированию обобщенными и рационализированными образами предметов в отрыве от непосредственного пер­цептивного опыта². Колоссальную роль здесь играют ассоциативные процессы, репродуктивное воображение и, конечно, активная ориентировочная и предмет­ная деятельность индивида, включенные в контекст социального взаимодействия. Способность к оперированию конкретными представлениями связывается в пси­хологии с работой репрезентативного интеллекта (термин Ж.Пиаже) или нагляд­но-образного мышления.

Возникает гносеологический вопрос фундаментальной значимости: в какой мере наш чувственно-перцептивный опыт (прежде всего ощущения) соответству­ет самим вещам? Насколько объективна повседневная проекция нашего чувствен­ного субъективного образа мира на мир, как он существует сам по себе?

Впервые этот вопрос был поставлен уже Демокритом, а в Новое время – Дж.Локком в рамках проблемы соотношения первичных и вторичных качеств. Под первичными качествами английский философ понимает те, которые, по его мнению, неотделимы от самих вещей и вызывают в нас вполне объективные идеи. К таковым Дж.Локк относит плотность, протяженность, форму, движение. Ко вто­ричным же качествам (цвета, звуки, вкусы) относятся те, которые вызываются в нас воздействием предметов, но не имеют с самими этими предметами непосред­ственного сходства. Они субъективны. Вот как резюмирует Дж.Локк сущность своей позиции: «Идеи первичных качеств тел сходны с ними, и их прообразы дей­ствительно существуют в самих телах, но идеи, вызываемые в нас вторичными качествами, вовсе не имеют сходства с телами. В самих телах нет ничего сходного с этими нашими идеями. В телах, называемых нами по этим идеям, есть только способность вызывать в нас эти ощущения. И то, что является сладким, голубым

¹ Ясперс К. Собрание сочинений по психопатологии. В 2 т. Т. 1. СПб., 1996. С. 275, 282–287.

² О различии восприятий и представлений см.: Там же. С. 282–287.

481

или теплым в идее, то в самих телах, которые мы так называем, есть только извест­ный объем, форма и движение незаметных частиц»¹.

Впоследствии Дж.Беркли провозгласит, что нет вообще никаких первичных качеств, а есть только вторичные, из чего им и были сделаны субъективно-идеалис­тические выводы. В конце XIX – начале XX века большое распространение по­лучила теория иероглифов естествоиспытателя Г.Гельмгольца, согласно которой ощущения лишены образного сходства с внешними предметами и представляют собой лишь субъективные иероглифы (знаки) вещей и процессов, воздействующих на нас. Как же в настоящий момент решается проблема соотношения объективного и субъективного, образного и знакового в чувственном познании?

Действительно, как выясняется, даже «первичные качества» несут опреде­ленную субъективную составляющую. Так, субъективное ощущение гладкости и плотности стола будет мгновенно опровергнуто, как только вам предоставят воз­можность проверить свои тактильные ощущения с помощью микроскопа: стол предстанет как исключительно неровная поверхность с многочисленными порами в древесине. Восприятие формы и движения, как показывают психологические эксперименты, весьма различно на разных этапах онтогенетического развития ре­бенка и достаточно сильно разнится между собой в разных культурах. Момент знаковости здесь везде несомненно присутствует.

С другой стороны, модальность ощущений (их качество и интенсивность) в так называемых «вторичных качествах» вовсе не чисто субъективна, а вызвана вполне объективными параметрами внешних воздействий (длина и частота элект­ромагнитных волн, химические соединения молекул, характер звуковых коле­баний и т.д.). Момент образного сходства между человеческими чувственными данными и самими вещами здесь, несомненно, существует. В противном случае фотоаппарат (как отчужденный механизм получения зрительного изображения) никогда бы не работал, а тем более не работала бы фотокамера, хирургическим путем вмонтированная в мозг человека с поврежденными зрительными органами. Однако такие приборы уже созданы, и успешные эксперименты уже проведены. Точно так же об определенной образной объективности наших звуковых вос­приятий свидетельствуют успешно работающие слуховые аппараты и т.д. Таким образом, наше доверие к органам чувств основано отнюдь не только на психо­логической вере (как думал Д. Юм), а на их тысячекратно практически проверен­ной способности обеспечивать достаточно объективную ориентацию человека в окружающем мире.

Вместе с тем, как неопровержимо свидетельствуют философско-психологи-ческие исследования, ни о какой полной адекватности чувственных данных внешнему миру речь идти не может. Наше чувственное познание есть всегда единство субъективного и объективного, образного и знакового, лишь с разным удельным весом того и другого. Слепо доверять своим чувствам и отрицать все, что лежит за их пределами (а это всегда было свойственно обывателю, абсолюти­зирующему свой личный чувственный опыт), значит впадать в не меньшую ошибку, чем при отрицании их объективности. В настоящее время выявлена

¹ Локк Дж. Сочинения. В 3 т. Т. 1. М., 1985. С. 186.

482

целая иерархия внеперцепти-вных форм влияния на наш чувственно-телесный «образ мира».

Во-первых, знаковые (т.е. субъективированные) элементы в наших ощуще­ниях появляются уже на уровне отбора и обработки сенсорных сигналов в коре головного мозга (например, способность к полихромному восприятию цветов, к распознаванию звуков определенной частоты и т.д.). Хороший эмпирический ма­териал подобного рода приведен в монографии Н.И.Губанова¹.

Во-вторых, можно говорить об архетипически-бессознательном структуриро­вании перцептивного поля ощущений и восприятий, открытого К.Г.Юнгом.

В-третьих, следует указать на важнейшую конструктивную роль языка, его грамматики и лексики, задающих вполне определенную канву отбора и организа­ции чувственного материала, а также узнавания и интерпретации внешних пред­метов. Подобные факты легли в основу известной гипотезы «лингвистической относительности», выдвинутой Б.Уорфом². Хотя впоследствии «сильная версия» этой гипотезы и была подвергнута критике, тем не менее ее «слабую» версию раз­деляет сегодня большинство философских и психологических школ.

В-четвертых, важнейшим фактором влияния на наш чувственный опыт явля­ются культурно-исторические предрассудки и ценностно-смысловые установки, обусловливающие во многом различные «миры», в которых живут представители разных эпох и культур. Об этом свидетельствуют данные кросскультурной психо­логии и этнографии, а также исследования по историческим типам ментальности, в частности, по специфике духовного мира средневекового – православно-визан­тийского и западноевропейского – человека³. Здесь можно говорить о детерми­нации чувственного образа мира со стороны религии, науки, философии и других символических систем культуры.

В-пятых, необходимо отметить такие, уже чисто субъективные, факторы ор­ганизации чувственного опыта, как факты личной биографии, профессиональные навыки, экзистенциально-психологические предпочтения и сиюминутно-аффек­тивные состояния. Они оказываются просто-напросто неустранимыми из повсед­невной картины мира, которую нам так свойственно отождествлять с миром, как он существует на самом деле.

Но сколь бы ни было субъективным и ненадежным наше чувственное позна­ние, оно все же позволяет нам успешно действовать в окружающем мире и удо­влетворять свои базовые витальные потребности. Преодолевать же его ограничен­ность и субъективность человечество научилось по крайней мере двумя путями: а) за счет создания технических устройств и приборов, существенно усиливающих и расширяющих возможности наших органов чувств; б) посредством рациональ­ного познания, способного преодолевать обманчивость и иллюзорность чувствен­ности. К анализу рациональных видов познавательной деятельности мы теперь и переходим. Но прежде необходимо хотя бы вкратце остановиться на проблеме рациональности, которая широко обсуждается в современной науке.

¹ См.: Губанов Н.И. Чувственное отражение. М., 1986.

² См.: Уорф Б. Наука и языкознание // Новое в лингвистике. Вып. 1. М., 1960.

³ См., например, ставшие уже классическими работы: Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литера­туры. М, 1997; Хейзинга Й. Осень средневековья. М., 1988.

483