2. Познание и оценка

Принципиальная особенность научного изучения любых объектов — установление исходных фактических данных, их анализ c целью выведения общих закономерностей, позволяющих вскрыть сущность изучаемых объек­тов, предметов, явлений (их происхождение, механизм функционирования и т.д.). Результатом научного анализа в идеальном случае служит открытие но­вых закономерностей, выведение общих положений, по-новому объясня­ющих определенный класс изучаемых объектов.

11

Указанная общая последовательность (от фактов — к обобщенным по­ложениям) вовсе не означает, что сами по себе отбор объектов исследования, их наблюдение и анализ возможны при полном отсутствии предваряющих этот анализ общих исходных положений, формулируемых еще до начала ис­следования в виде гипотез, подлежащих проверке с последующим подтвер­ждением либо опровержением собранными фактическими данными.

В тех случаях, когда исследователь приступает к сбору фактов, не сформулировав заранее определенных гипотез и предложений, подлежащих проверке, создается впечатление, что этот принцип нарушается, что возмо­жен сбор фактов в виде «объективной фотографии».

«Можно ли сфотографировать факт? Очевидно, что, какая бы четкая ни была фотография, она не может снабдить нас фактами до тех пор, пока сами мы не начнем отбирать на ней какие-то элементы и выражать их в языковой форме»¹⁴. Дело, однако, заключается в том, что в структуру любого языка уже заранее, до любого наблюдения или исследования оказываются встроен­ными более или менее фиксированные, стандартизованные системы значе­ний. Эти значения сами собой подразумеваются, они суть продукты культу­ры данного типа. В своей работе «Примитивные формы религиозной жизни» Э. Дюрк­гейм показал, что даже идеи пространства и времени, идеи силы, противо­речия различны у различных по своей культуре групп, что основные правила и логические категории в определенной степени показывают свою зависи­мость от исторически производных социокультурных факторов¹⁵. Сколь же велика должна быть такая зависимость, когда речь идет о наблюде­нии и описании социальных фактов, тем более таких социально значимых, эмоцио­нально нагруженных фактов, как преступность и личность преступ­ника!

Следовательно, любой целенаправленный сбор фактов с неизбежно­стью подчиняется определенным исходным представлениям, бытующим в той области социальной действительности, которая служит объектом иссле­дования и в которую оказывается включенным и сам исследователь (в нашем случае — в сферу представлений о преступлении, преступности, личности преступника). А поскольку «все термины получают свои значения за счет их включенности в концептуально-пропозициональную структуру», то оказыва­ется, что «никакое утверждение о факте не является теоретически нейтраль­ным»¹⁶.

Различие между исследованием, основанным на ясно сформулирован­ных исходных предположениях, и исследованием, где заранее, до сбора фак­тов, такого формулирования не производилось, заключается вовсе не в том, что в первом случае исходные предположения, гипотезы есть, а во втором случае они отсутствуют. На са-

12

мом деле какие-то исходные предположения с неизбежностью предваряют любой систематизированный сбор фактов либо наблюдение за ними. Разница заключается в том, что в первом случае эти исходные предположения заранее сознательно формулируются, приобретают черты научных гипотез, а во вто­ром случае они не осознаются, а существуют в виде привычных представ­лений, стихийно воспроизводящихся в сфере по­вседневного, обыденного со­знания.

В их числе, однако, возможно существование и донаучных представ­лений, а подчас и предрассудков. Между тем редко какая еще область пред­ставлений так изобилует предрассудками, как сфера преступности.

Криминолог, изучающий явление преступности, точно так же включен в сферу обыденного сознания, так же не свободен от распространенных, сти­хийно бытующих взглядов и представлений о сути преступления и преступ­ности, о личности преступника, как и все люди. Однако, только осознав эти стихийные представления, сознательно сформулировав и оценив их, иссле­дователь-криминолог окажется в состоянии подняться над уровнем повсе­дневных представлений о подобных явлениях, приступить к формулирова­нию научных гипотез и их фактической проверке.

Но не только из сферы повседневного, обыденного сознания могут быть перенесены в криминологию исходные представления о преступности и преступниках. Криминология изучает закономерности, определившие совер­шение человеком преступления, однако человека в его иных проявлениях изучают и другие науки — психология, педагогика, социология, психиатрия, медицина и пр. Для каждой из этих наук характерны свои исходные пред­ставления о человеке. В связи с этим возможно стихийное восприятие и пере­несение в область криминологии и этих, неспецифических для нее исходных представлений. Осознание таких представлений также позволит более четко сформулировать принципы криминологического изучения преступности и личности преступника.

Здесь мы сталкиваемся с чрезвычайно существенной методологической проблемой: каковы специфические черты научного познания преступности?

Ответ на этот вопрос вновь требует выделения и рассмотрения различ­ных видов и форм познания действительности. С этой целью необходимо классифицировать духовную деятельность, отражающую, познающую дей­ствительность, в том числе и в таких ее проявлениях, как преступность:

а) по объекту отражения (что отражается);

б) по форме отражения (как отражается);

в) по цели отражения (что достигается в результате).

Так, художественное творчество является важной формой познания деятельности человека¹⁷. Здесь проблема преступности воплощена в форме художественных образов, по глубине и силе проник-

13

новения часто превосходящей и опережающей научное познание действи­тельности, стимулирующей и вдохновляющей криминологические исследо­вания. Однако особенностью художественного познания является нераздель­ная слитность в полученном результате (художественном образе) и особен­ностей познаваемого объекта, и личности познающего субъекта (автора худо­жественного произведения). Со сменой познающего субъекта во многом су­щественно меняется картина отображаемой художником действительности. Художественные образы наглядны и конкретны, их сила — в эмоциональном воздействии.

Познание действительности осуществляется также в ходе утилитарно-практической целенаправленной деятельности людей, непосредственно стал­кивающихся с преступлением (преступником), — следователя, судьи и т.д. Такое познание — часть конкретного воздействия на объект (познание и воз­действие выступают как единый процесс), само воздействие во многом мо­жет носить интуитивный, неосознаваемый характер, и успех его зависит от практического адекватного постижения именно данных индивидуальных и неповторимых свойств и качеств объекта. Здесь также со сменой действу­ющего субъекта часто меняется и характер действия. Достижение успеха в подобных случаях свидетельствует, конечно, что и здесь адекватно познается и отражается объективная действительность, однако с прекращением дей­ствия исчезает и воплощаемая в таком действии практически познанная зако­номерность.

И в художественном, и в утилитарно-практическом познании главное — выявление особенного и индивидуального в объекте познания.

Отыскание же единства в многообразии, повторяемости, установление регулярности в спонтанном, своеобразном, отыскание порядка в хаосе, вскрытие необходимости в море случайностей, т.е. логическое познание за­кономерностей действительности, раскрытие ее законов, — цель, присущая именно науке. Научный результат верифицируем, его можно проверить, так как со сменой познающего его субъекта он не меняется. Стремление к объек­тивной истине — прерогатива науки. Здесь типичное, повторяющееся, устой­чивое, пусть даже по-разному и слабо выраженные в отдельном, приобрета­ют свой подлинный вес, получают смысл и значение, ибо позволяют увидеть «связь вещей», оценить значение их общих признаков, описать закономер­ность, раскрыть объективные взаимодействия, предсказать тенденции и, быть может, сформулировать практически полезные выводы. Основной продукт научной деятельности — абстрактные, наиболее общие конструкции, кото­рые и составляют теоретическую основу криминологической науки.

Таким образом:

а) художественная, утилитарно-практическая и научная деятельность могут не отличаться одна от другой по объекту отражения;

б) художественное отражение реализуется в конкретно-наглядном образе, утилитарно-практическое — в конкретном, индивидуализированном акте действия, научное — в форме абстрактных теорий, концепций и опре­делений;

14

в) художественная деятельность имеет целью возбудить эмоциональное сопереживание; утилитарно-практическая — решить индивидуально-определенную задачу воздействия на объект практической деятельности; научная — вскрыть закономерность.

Как отмечает И.И. Лейман, «можно найти целый ряд форм деятельно­сти человека, которые направлены на познание действительности, но не на раскрытие ее законов (художественное творчество, деятельность врача, ин­женера, следователя и т.п.). Познавательная деятельность, творчество при­сущи, бесспорно, этим специальностям, но нельзя сказать, что их цель — ло­гическое познание законов»¹⁸.

Два существенных момента усложняют нарисованную картину:

а) возможное совпадение объектов отражения;

б) взаимовлияние и взаимопереплетение этих форм познания действи­тельности.

Научные истины неизбежно включаются в ценностную систему обще­ства, становятся существенной частью культуры, раскрывают картину мира и тем самым умножают диапазон художественного творчества. Эти истины взаимодействуют с этическими категориями общественного сознания, неиз­меримо расширяют теоретическую базу конкретно-практических действий, переводя их на научную основу, и т.д. Это, однако, таит в себе и существен­ную угрозу, а именно возможность недифференцированного подхода к из­бранию методов познания, их подмены и неадекватного применения.

В области криминологии это может привести к подмене научного ме­тода художественно-этическим, морализующим подходом, к попытке отож­дествлять конкретно-практическое изучение личности преступника с ее науч­ным изучением либо потребовать от абстрактно-теоретических положений криминологии представить исчерпывающие рецепты, пригодные для кон­кретно-практической деятельности, имеющей дело с индивидуальными объ­ектами, и т.д.

Орудием познания, методом приращения научных знаний служит фор­мулировка теоретических абстракций. Их особенность двояка. С одной сто­роны, в той мере, в которой научная абстракция отражает аспект объектив­ной реальности, она адекватна этой части реальности. С другой стороны, это отражение всегда неполно, частично и, будучи неизменно продуктом теоре­тического, творческого мышления, ограниченно, так как воплощает в себе как уровень достигнутого на данный момент знания, так и индивидуальный уровень исследователя. Если, с одной стороны, условием научности аб­страктных категорий является их адекватность определенным аспектам объ­ективной реальности, их подтверждаемость, верифицируемость, то, с другой стороны, условием, позволяющим оценить абстрактную категорию в каче­стве научной, является возможность ее опровержения в свете новых данных, изменяемость, способность к развитию, обогащению или замене в ходе по­ступательного развития науки. Это позволяет отличить научные категории от категорий

15

ценностно-ориентационного характера, играющих важнейшую роль в орга­низации социальной жизни, однако изменяющихся в связи со сменой обще­ственных формаций, идеологий, систем ценностей, типов культуры и т.д., и прежде всего от категорий морально-ценностного характера, с которыми по­стоянно имеют дело криминологи. Мораль — это особый, как подчеркивает О.Г. Дробницкий, ни к чему не сводимый способ социальной ориентации че­ловека «в отличие от ориентации научно-познавательной, общемировоззрен­ческой, правовой, социально-практической и житейско-пруденциальной»¹⁹. Никто, конечно, не вправе запретить криминологу рассуждать о категориях морали, важно, однако, чтобы эти рассуждения осознавались в качестве именно таковых. Область морали, этики, область искусства, эстетики, конеч­но, тесно соприкасаются с наукой, в особенности в сфере наук о человеке (психология, социология, криминология). Здесь же и наиболее реальны их смещение и подмена. Между тем «этика и эстетика не являются науками. На­ука как описание объективных фактов, обоснование существующих между ними взаимосвязей и обобщение всей совокупности накопленного таким об­разом материала возможна лишь тогда, когда речь идет о ряде повторяющих­ся однородных фактов или об одном факте в ряду явлений, когда, следова­тельно, налицо материя, в которую надлежит внести порядок»²⁰.

В каком же соотношении находятся между собой познавательные и ценностно-ориентационные элементы единого психологического процесса познания человеком действительности? Как протекает данный процесс? Вер­но ли предположить, что вначале человек познает объективные свойства и связи вещей и явлений, а затем в зависимости от беспристрастно полученной информации вырабатывает свою субъективную, пристрастную оценку, т.е. определяет, в каком отношении он сам находится к познаваемому объекту?

Экспериментальная психология говорит, однако, о другом. Оказывает­ся, что вначале человек прежде всего оценивает объект, т.е. вырабатывает оценочную, часто эмоционально окрашенную позицию по отношению к объ­екту, а только затем переходит к аналитическому познанию объективных свойств и связей познаваемого объекта. Подводя итоги серии специальных экспериментов по выявлению субъективной картины мира, создаваемой че­ловеком в процессе познания, Е.Ю. Артемьева убедительно показывает, как пристрастно отношение субъекта к входящему с ним в контакт предметному миру, как активно он (субъект) структурирует этот мир, создавая для себя его проекцию. Важно при этом, что «вещи всегда наделяются свойствами, харак­теризующими их взаимоотношение с субъектом». В экспериментах этого психолога даже явно нейтральные геометрические фигуры «оказываются наделенными жестко сцепленными комплексами свойств, ведущими из которых

16

являются эмоционально-оценочные свойства». В результате «у субъекта складывается картина мира, картина свойств вещей в их отношении к нему и друг к другу»²¹.

Отношение субъекта к вещи выражается в эмоциональных категориях, соотношение объектов между собой — в познавательных категориях. Сколь же велика роль эмоционально-оценочных категорий в процессе познания преступности и личности преступника! Понятно, какое значение для оценки истинности криминологического знания имеет выявление и различение науч­но-познавательных и эмоционально-оценочных категорий. Дело в том, что, по словам того же психолога, восприятие объекта проходит по крайней мере две принципиально различные по механизмам стадии: «первовидение», когда объект оценивается нерасчленимо-целостно, и «второвидение», когда объект отдается на поаспектное анализирование²². Можно утверждать, что в процес­се познания могут сосуществовать как оценочные категории (результат «пер­вовидения»), так и продукты анализирующей, познающей деятельности субъ­ектов (итог «второвидения»).

Здесь прежде всего встает вопрос: не является ли такое криминологи­ческое понятие, как «личность преступника», всего лишь продуктом «перво­видения», т.е. ценностно-ориентационной, эмоционально окрашенной катего­рией, говорящей не о сути познаваемого объекта, а всего лишь о нашем субъ­ективном к нему отношении? И не следует ли предпринять усилие для пере­хода от «перво-» к «второвидению», т.е. от эмоционально предопределенной оценки к рационально-аналитическому, содержательному рассмотрению по­нятия «личность преступника»?

Ответ на этот вопрос предполагает историко-эпистемологический ана­лиз данного понятия.

3. Homo Criminologicus

Известно, насколько широк круг наук о человеке. Это психология, фи­зиология высшей нервной деятельности, психиатрия, медицина, биология, педагогика, этнография, политэкономия, история, право, социология и иные дисциплины «человековедческого» цикла.

Типичным теоретическим приемом, используемом в конкретных нау­ках этого цикла, является рассмотрение человека в одном определенном ас­пекте, т.е. построение собственной теоретической модели человека, специфи­ческой для данной науки. Этим конкретным моделям присущи две противо­речивые черты. Во-первых, они с большей глубиной и конкретностью пока­зывают избираемую для анализа сторону человека, чем общее, но и менее со­держательное его описание. С другой стороны, специфичность избираемого аспекта ведет к неизбежному игнорированию иных, не менее важных сторон

17

человека. Отсюда возникают две опасности. Первая — когда отдельный ас­пект человека выдается за его единственную (или главную, доминирующую) характеристику, что в конечном итоге искажает истину, затрудняет объектив­ное познание. Вторая опасность связана с перенесением — часто не полно­стью осознаваемым — категорий, выработанных в рамках одной научной дисциплины, в сферу иных дисциплин, с иными исходными позициями и за­дачами, что ведет к опасному искажению объективной истины.

Так, свое представление о человеке существует, например, в цикле эко­номических наук. Здесь человек — субъект производственных отношений, участник экономического оборота (трудящийся либо собственник, торговец либо покупатель, производитель либо потребитель и т.д.).

Если использовать краткое латинское обозначение данного аспекта че­ловека, то это Homo Economicus — «человек экономический». Подобно этому психология опирается на теоретическую модель Homo Psychologicus — «человек психологический», социология — на модель Homo Sociologicus — «человек социологический»²³.

Криминология, изучая личность преступника, опирается на различные варианты теоретической модели Homo Criminologicus — «человека кримино­логического».

Модель эта не самостоятельна. Она производна от двух кардинальных представлений. Первое — о том, каков человек, что он собой представляет, какова человеческая природа, т.е. чем характеризуется в основном, в принци­пе человек. Эти представления менялись и меняются от эпохи к эпохе (они социально и исторически относительны и производны), от одной науки к другой (они гносеологически относительны и производны). Нет единой, за­конченной, абсолютной модели человека, есть различные варианты этой мо­дели, отражающие разные аспекты его существа. Второе кардинальное пред­ставление — совокупность концепций о том, что для человека правильно, нормально (естественно, присуще человеку), что служит основой для опреде­ления должного, т.е. того, что соответствует норме человеческого поведения. Представления о должном, нормальном могут быть и бывают в действитель­ности самыми различными. Нет единого определения сферы должного, есть различные варианты этой сферы, они также социально и исторически отно­сительны и производны.

При всем многообразии определений личности преступника самым об­щим, хотя и наименее содержательным является указание на факт нарушения субъектом норм уголовного закона. В свою очередь, при всем многообразии уголовно-правовых запретов (определений преступлений) преступление есть всегда нарушение того, что определено как должное, как соответствующее норме. Существенным элементом построения любого варианта модели лич­ности преступника является, следовательно, определение той нормы, нару­шение которой составляет основу понятия преступления

18

(здесь под «нормой» понимается не конкретная уголовно-правовая норма, а те требования, нарушение которых объявляется в законе преступлением).

Это существенный элемент модели личности преступника. Если опре­делена норма, т.е. то, что правильно, то может быть сформулирована и суть отклонения от нормы, дана его характеристика. Норма, однако, тесно связана с тем или иным конкретным вариантом представления о сути человека. Нор­ма в указанном смысле то, что представляется правильным, естественным, нормальным в человеке.

Если есть представление о человеке, если есть представление о норме, присущей человеку, можно сформулировать и суть отклонения от нормы и объяснить его. Понятие о сути человека определяет норму, понятие нормы позволяет дать определение отклонения, а все вместе позволяет указать на причину отклонения, определив ее в качестве некой силы, нарушающей есте­ственные характеристики человека (по сути своей нормального) и ведущей к отклонению его от нормы.

Теперь уже налицо весь набор элементов, позволяющих сконструиро­вать модель Homo Criminologicus — личности преступника: 1) исходная мо­дель человека; 2) определение присущей человеку нормы; 3) определение от­клонения от этой нормы; 4) определение причин отклонения. Это, в свою очередь, позволяет определить: 5) метод приведения преступника в норму; 6) конечную цель применения указанного метода.

В свете этих шести элементов можно проанализировать ряд историче­ски сменявших друг друга (но отчасти сосуществующих и поныне) моделей личности преступника. Характерно, что со сменой исходной модели человека меняются и все последующие перечисленные элементы, производные от этой модели.

В период господства религиозного мировоззрения признанная модель человека как носителя первородного греха, способного, однако, спастись, вела к определению нормы как воплощению религиозных заповедей, а откло­нения (преступления) — как нарушению этих заповедей (ересь, грех). Причи­на отклонения — влияние извне, искушение дьявола. Модель преступника — грешник, подпавший под его влияние. Метод приведения в норму — искуп­ление греха через кару, наказание. Конечная цель — отречение от ереси, рас­каяние и спасение души.

Исторически следующему за тем представлению о человеке как носите­ле свободной воли, существе, стремящемся к удовольствиям и избегающем страданий, соответствовало определение нормы, вытекающее из концепции общественного договора. Отклонения же в поведении, преступления — нару­шения общественного договора, посягательства на права других. Причина отклонения — решение человека достичь желаемого за счет причинения вре­да другим лицам. Преступник поэтому — человек, нарушающий чужие права ради собственных целей. Метод приведения в норму — причинение преступ­нику страдания, пропорционального содеянному. Цель — уси-

19

ление в сознании виновного мотивов в пользу уважения чужих прав. Религи­озная модель преступника-грешника сменяется рациональной моделью пре­ступника-гедониста.

Представление о человеке не только как о свободном, но и о разумном существе предопределило понимание нормы как поведения разумного, целе­сообразного, зависящего от наличия у субъекта необходимой суммы знаний о естественном, разумном порядке вещей. Поэтому и отклонение в поведении, преступление понималось в этом случае как нарушение этого разумного, естественного порядка вещей, как проявление недостатка знаний, результат необразованности, невежества. Причина таких дефектов сознания — в не­совершенстве обучения и образования. Поэтому преступник — это, по суще­ству, невежественный, необразованный, «несознательный» человек. Метод приведения его в норму — обучение, снабжение знаниями, а конечная цель — создание образованной, просвещенной личности.

Сюда же примыкает и понимание человека как нравственного суще­ства, руководствующегося категориями добра и зла. Отсюда — норма — то, что соответствует требованиям общественной морали, а отклонение, пре­ступление — это причинение зла, аморальный акт. Причина преступления — дефекты морали, несовершенство воспитания, дурной пример и т.д. Преступ­ник — это аморальное существо, лицо с безнравственными взглядами и пред­ставлениями. Метод приведения в норму — воспитание и исправление, пони­маемые как изменение взглядов и убеждений, привитие морали и нравствен­ности. Цель — создание нравственной, высокоморальной личности, ориенти­рованной на добро.

Развитие таких наук, как антропология, биология, психология и психи­атрия, привело к выдвижению модели человека как эволюционно развивше­гося биологического существа, а также как существа, обладающего психи­кой. Под нормальным поведением стали понимать поведение физически и психически нормального (здорового) человека, а отклонения в поведении — связывать с физическими или психическими недостатками (дефектами), при­чина которых — либо прирожденные аномалии (анатомические, физиологи­ческие или генетические дефекты, психические дефекты или заболевания), либо приобретенные заболевания или дефекты. Физический или психический урод — такова соответствующая этим элементам модель личности преступ­ника. Метод приведения в норму — соматическое либо психическое лечение (либо обезвреживание). Конечная цель — достижение физического и психи­ческого здоровья.

Приведенные модели личности преступника исходят либо из постулата свободной воли (уголовно-правовая, просветительская и нравственная), либо из субъективной детерминированности преступления (биоантропологиче­ская, психиатрическая), но они так или иначе исходят из своего представле­ния о субъективной мотивации преступного поведения.

С другой стороны, из всех элементов модели личности преступника один элемент — определение нормы — является наиболее су-

20

щественным, воплощая в себе и постулируемую суть человека, и присущую ему норму поведения, выводя отсюда и понятие отклонения от нормы, и кон­цепцию причин такого отклонения, а также методы и цели реагирования на отклонения преступного характера.

Как возникает, изменяется и к чему ведет представление о нормах че­ловеческого поведения? Не выяснив, что есть норма, невозможно ответить и на вопрос, каков характер отклонений от ее требований, а следовательно, и вскрыть гносеологическую природу «человека криминологического».