6. Пути социальной практики

Указанные положения позволяют сформулировать и более широкие выводы. Вся система мер борьбы с преступностью может в основном разви­ваться в двух направлениях воздействия на поведение с целью предупрежде­ния преступлений. Так, она может быть сориентирована в сторону преиму­щественного применения аверсивных (отвращающих) стимулов, мер, служа­щих ответом на противоправные, аморальные и иные антисоциальные акты. Такого рода деятельность может вести к пресечению подобных актов, но бо­лее отдаленные ее результаты могут быть явно нежелательны, т.е. указанная деятельность может быть неоптимальна. В той степени, в которой социаль­ная практика окажется в состоянии выявлять и

170

парализовать воздействие стимулов, подкрепляющих аморальное, противо­правное поведение, и подкреплять, поощрять социально одобряемые, пози­тивные действия, — в той степени предупреждение преступлений будет до­стигать долговременных, надежных результатов. По данным социально-пси­хологического исследования «поощрение способствовало улучшению пове­дения испытуемых в 87,5% случаев. В то же время публичное порицание вы­звало улучшение в 10,9%, но зато привело к ухудшению результатов в 10,7% случаев»³²². Приводя эти данные, В.Н. Кудрявцев приходит к выводу о том, что «психологические и социологические исследования убедительно показы­вают более высокую стимулирующую роль поощрения по сравнению с нака­занием»³²³.

Не просто наказание за пьянство, а поощрение трезвости, не просто пресечение тунеядства, а вознаграждение за труд, не просто подавление аг­рессивного, насильственного поведения, а поощрение и подкрепление актов взаимопомощи, кооперации, конструктивного взаимодействия между людь­ми — таково наиболее обещающее направление в работе по профилактике преступлений в том ее аспекте, который касается социально-психологиче­ских основ этой работы.

Самая общая задача по перестройке антисоциального поведения может быть сформулирована следующим образом: необходимо попытаться органи­зовать воздействие на индивида социальных стимулов таким образом, чтобы создать основу для повышения уровня вероятности проявления в поведении социально одобряемых, конструктивных актов и для постепенного снижения уровня вероятности проявления антисоциальных действий.

С этой целью прежде всего общую формулу — антисоциальное поведе­ние — следует конкретизировать применительно к данному индивиду.

Не существует антисоциального поведения вообще — оно всегда про­является в конкретных формах (агрессивное поведение, поведение, связанное с совершением корыстных правонарушений и т.д.). Задача сформулировать, в чем конкретно проявляется антисоциальное поведение, непростая: перестра­ивается не поведение вообще, а именно и только лишь его конкретные, ре­альные виды, и лишь в том случае, если они выявлены, осознаны и зафикси­рованы.

Затем необходимо установить, какого рода социальные подкрепители поддерживают, формируют данный вид поведения. Так, антисоциальное по­ведение, например, главаря группы подростков может подкрепляться уваже­нием и восхищением находящихся под его влиянием несовершеннолетних; разнузданное, агрессивное поведение в своей семье поднадзорного — покор­ностью его домашних и т.д.

Задача устранения подобного рода подкрепителей — это, по существу, задача перестройки среды индивида, перестройки его отноше-

171

ний с окружающими. Целенаправленное влияние на те элементы среды, кото­рые подкрепляют антисоциальное поведение, — центральная задача. Это важно учитывать потому, что, не перестроив или не попытавшись перестро­ить отношения индивида с его окружением, пытаясь напрямую влиять на по­ведение путем разъяснений, угроз или уговариваний, трудно рассчитывать на реальный успех.

Однако выявление и посильное устранение стимулов, подкрепляющих антисоциальное поведение, — лишь часть задачи по перестройке такого по­ведения. Другая не менее важная часть — это выявление и обеспечение соци­альными подкрепителями тех форм поведения индивида, которые несовмес­тимы с антисоциальным поведением, противоречат ему.

Дело в том, что антисоциальное поведение и подкрепляющие его сти­мулы создаются не вдруг и не на пустом месте. В большинстве случаев такое поведение формируется вследствие неудачи в формировании успешного, со­циально полезного типа поведения, т.е. по существу в связи с неудачей в со­циализации индивида. Эта неудача может проявиться и в школьной неуспе­ваемости, ведущей к второгодничеству и отсеву из школы, и в неспособности к регулярному трудовому усилию, к усвоению производственных навыков, и в неспособности строить нормальные, позитивные отношения в рамках со­циальных групп — в школьном или производственном коллективе, в семье и т.д.

Здесь также встает задача выявить и сформулировать, в чем именно проявился дефект в социализации данного лица, в чем пробел этой социа­лизации, какого рода социальные навыки, виды поведения оказались не при­витыми в ходе социализации.

Вслед за установлением дефекта социализации индивида необходимо выявить те социальные (или социально-психологические) факторы или под­крепители, воздействие которых способно повысить в поведении индивида вероятность проявления социально-положительных актов, закрепить в его поведении те из них, которые восполнили бы пробел в социализации этого человека, помогли бы сформировать нужные, социально полезные навыки поведения.

Изменение таких социальных подкрепителей — нелегкая задача. Под­час в такой роли может выступить внимание, поддержка и одобрение со сто­роны старшего товарища (например, наставника-мастера на производстве и т.д.). Как правило, изыскание социальных подкрепителей социально по­лезных актов поведения при перестройке поведения антисоциального типа осложняется тем обстоятельством, что само по себе антисоциальное пове­дение — результат, во-первых, отрыва индивида от нормальных, социально полезных связей и отношений и, во-вторых, его активного включения в анти­социальную среду. Прорвать эту социальную изолированность индивида с антисоциальным типом поведения — это и значит обеспечить воздействие на него позитивных подкрепителей социально полезного поведения.

Важно при этом преодолевать стихийно бытующее представление о лицах с антиобщественным поведением как о носителях неких

172

«внутренних дефектов», которые надо «ликвидировать». Дефект заключается именно в поведении человека, в системе его взаимоотношений, в отсутствии или недостаточном развитии навыков социально одобряемого поведения.

Выправление этих дефектов осуществляется в ходе социальных взаи­модействий, выражаясь, кроме прочего, в характере отношений между инди­видом и окружающими его людьми. Именно в ходе такого взаимодействия человек овладевает (с разной степенью успеха) навыками социального пове­дения. Перестройка поведения и заключается в такой организации взаимо­действия индивида с окружением, которая снабдила бы его недостающими навыками социально положительного поведения.

Центральным при этом является принцип позитивного подкрепления социально желательных видов поведения. Его важнейшим показателем слу­жит установление обратной связи между тем, что человек делает, и результа­том его действий. Если по линии такой обратной связи своевременно посту­пают социально-психологические подкрепители, выступающие как результат одобряемых правом и моралью актов поведения (признание, одобрение, заво­евание престижа, просто своевременная похвала и поддержка и т.д.), то именно эти акты будут закрепляться в поведении.

Важно подчеркнуть, что ни в сфере биологической (конституция, желе­зы внутренней секреции, хромосомы и т.п.), ни в сфере бытовой психологии с оценками обыденного характера («злой» или «добрый», «жадный» или «щедрый» и т.д.) невозможно найти адекватное объяснение того социального явления, которое представляет собой преступность. Социологическое и соци­ально-психологическое истолкование проблемы преступного поведения представляется наиболее успешным путем исследования этого явления.

* * *

В связи с изложенным может возникнуть вопрос: а разве такие катего­рии, как стыд, совесть, не играют роли в регулировании поведения? А если да, то каким образом может быть объяснено их регулятивное воздействие?

Ответы на эти вопросы одновременно позволяют осветить чрезвычайно важную проблему, возникающую в сфере социально-практической деятель­ности по предупреждению преступности. Первое, самое элементарное опре­деление понятия совести — это наличие у человека представления о соответ­ствии или несоответствии его поведения нормам нравственности, разделяе­мым окружающими его людьми, причем даже не всеми из них, а теми, чья оценка важна для него, с кем его связывает чувство общности и порицание со стороны которых будет им переживаться как угроза быть изолированным от этой общности.

«Совесть, как и другие моральные понятия, выражает отношение лю­дей друг к другу в их повседневном общении; ее источник лежит

173

не в отдельном человеке, а в обществе — в определенном классе или обще­ственной группе»³²⁴.

Принято говорить, что разумное, осознанное отношение к себе и своим поступкам — основа поведения, подчиняющегося требованиям совести. Об­ратим, однако, внимание на то обстоятельство, что совесть и связанное с этим переживание стыда — не только рациональная, но и эмоциональная ка­тегория. Краска, заливающая лицо, душевное волнение, возбуждение — все эти психофизиологические показатели переживания стыда говорят о том, что здесь, кроме рационально осознанной, налицо также эмоционально-рефлек­торная, невольная реакция человека на соответствующую ситуацию, суще­ство которой мы показали ранее. «Эмоция стыда опирается, с одной стороны, на определенные физиологические сосудисто-вегетативные реакции, а с дру­гой стороны, на исторически развившиеся общественные установления и идеологию»³²⁵.

Эти переживания, эмоции, как нам теперь ясно, — результат того само­го процесса обусловливания, социальной тренировки, которому подвергают­ся — с разной степенью успеха — все люди в ходе их социализации.

Известно, с другой стороны, что «жулику нечего стыдиться в шайке воров», что переживается в качестве постыдного тот вид поведения, который чужд именно данной общности людей, который в действительности порица­ется членами этой общности. Напротив, полный разрыв общности — оценка ее индивидуумом не в качестве своей, а как чуждой ему — избавляет его от переживания чувства стыда в случае совершения поступка, не одобряемого этой изолированной от него группой или общностью. Здесь нет основного стимула к переживанию, а именно угрозы нарушить ценимую субъектом общность. Следовательно, наличие или отсутствие переживания стыда (нали­чие совести как регулятора человеческого поведения) представляет собой ве­личину, прямо пропорциональную степени социальной сплоченности инди­вида в рамках той социальной группы или общности, в которой протекает его деятельность. Тем более высок уровень такого переживания, чем более устойчивы и интенсивны психологические узы, связывающие индивида с об­ществом; и наоборот, чем слабее такие связи, тем труднее возбудить пережи­вание стыда у такого лица. Как писал Б.Ф. Поршнев, «издревле психология рассматривала стыд как одну из разновидностей страха. Но это страх осужде­ния со стороны тех или иных людей, т.е. отвержения ими за определенный поступок из круга своего общения, из своего „мы“ ...Иначе говоря, стыд ха­рактеризует опасение или сознание неприемлемости данного поступка для данных людей»³²⁶.

Следовательно, совесть есть продукт и условие успешного процесса со­циализации, т.е. включения человека в систему социальных групп и общно­стей. Стыд есть показатель степени переживания

174

лицом угрозы потери близкой ему социально-психологической общности. Совесть и стыд прививаются в ходе социализации лица и деградируют по мере распадения социальных связей, утраты лицом близких ему, важных, до­рогих для него социальных связей и отношений.

Напрасно поэтому будет взывать к совести, например, несовершенно­летнего правонарушителя воспитатель, которого подросток относит к катего­рии чужих. Напрасно будет он логично и очень убедительно доказывать не­правомерность поведения подростка, напрасно будет подвергать его наказа­нию. И с другой стороны, малейшее порицание со стороны того, кто сумеет установить с таким подростком эмоционально-психологическую общность, кто включит подростка в новую для него, более социально ценную и цени­мую подростком межличностную связь, принесет серьезный воспитательный эффект.

Начав анализ с выяснения механизма образования блокирующей реак­ции на эмоционально-рефлекторном уровне, мы перешли теперь на иной, бо­лее высокий социально-психологический уровень, прямо связанный со спе­цифически человеческой функцией общения, возникающей в ходе взаимо­действия людей в обществе. Здесь мы основываемся на действии второй сиг­нальной системы, где сигнал — это слово, его смысл, а стало быть, тот, кто реагирует на него, уже включен в социальную категорию общности людей и становится объектом (и участником) общественной практики.

«Причем всякий раз надо иметь в поле зрения обе смыкающиеся в пси­хологии стороны дела: социальную и физиологическую, ибо, дойдя до инди­вида и его эмоций, мы всегда доходим и до их материальной основы, т.е. фи­зиологии, индивидуального организма»³²⁷.

Верно подчеркивал Б.Ф. Поршнев, что в наши дни психология опирает­ся на естественнонаучную основу. Социальная психология, как наука, немыс­лима без знания законов функционирования головного мозга, высшей нерв­ной системы человека.

«Лишь точное знание механизмов работы человеческого мозга, в осо­бенности второй сигнальной системы, окончательно устранит попытки стро­ить здание советской социальной психологии вне психологической науки»³²⁸.

Именно поэтому необходимо учитывать как психофизиологические, так и социально-психологические закономерности формирования поведения. Это тем более важно, что если учение о первой сигнальной системе иссле­дует закономерности поведения живых существ вообще, то учение о второй сигнальной системе прямо и непосредственно обращено только к человеку.

Процесс социализации, таким образом, складывается из обучения целе­сообразным, наиболее эффективным действиям, с одной стороны (усвоение индивидуального опыта), и из формирования определенных реакций, эмоций, также регулирующих поведение человека (усвоение специального опыта) — с другой. Таковы две

175

стороны единого процесса социализации индивида. На этом закладываемом уже в детстве фундаменте возникают идеи, понятия, представления, форми­руются (с разной степенью успешности) элементы развитого сознания.

Процесс образования связей, ассоциаций продолжается в течение всей человеческой жизни; однако здесь уже все большее и большее значение при­обретает функционирование второй сигнальной системы.

«Важнейшим достижением физиологии высшей нервной деятельности явилось установление специфики и качественных особенностей высшей нервной деятельности человека. Вследствие чрезвычайной прибавки к выс­шей нервной деятельности человека — второй или словесной сигнальной системы человек смог проникнуть в сущность действительности, создать науку — систему знаний, обеспечивающую безграничную ориентировку в окружающем мире и в нас самих, как говорил И.П. Павлов. Слово как раздра­житель является сигналом сигналов, оно позволяет отвлекаться от единично­го, несущественного и обобщить существенное. Слово заменяет предметный раздражитель и может вызвать тот же эффект, какой вызывает первосигналь­ный раздражитель. Словесная сигнальная система с ее огромными возможно­стями познания служит регулятором жизненных отношений человека»³²⁹.

В психологическом плане словесная оценка какой-либо ситуации (в на­шем случае — ситуации отрицательного, порицаемого характера) выполняет две важные функции. Так, во-первых, она проясняет ситуацию, указывает на ее главный порицаемый элемент, выделяет этот главный элемент из числа не­существенных, второстепенных. Сама по себе санкция, следующая за поступ­ком, еще не указывает, за что именно в общей совокупности образующих по­ступок действий следует эта санкция. Во-вторых, такая оценка придает этому порицаемому элементу обобщенный (генерализованный) характер, т.е. помо­гает уяснить, что не только в этой конкретной ситуации, но и во всех подоб­ных ситуациях такое поведение недопустимо.

Разумеется, процесс генерализации также может иметь разную степень успеха, он может быть более или менее полным и постоянным, но тем не менее он служит неотъемлемым элементом общего процесса социализации.

Генерализация — важнейший элемент в определении направления и форм поведения человека. Именно благодаря этому процессу чисто психоло­гический процесс воспитания приобретает социально-психологический ха­рактер.

Обозначение ситуации в обобщенной, словесной форме, использование понятия, несущего в себе элемент социальной оценки соответствующей ситу­ации, связаны с категориями социальных ценностей, т.е. с такими регулято­рами человеческой деятельности, как социально значимые вкусы, склонно­сти, предпочтения и дру-

176

гие ценностные ориентиры. Такого рода ценностные ориентиры реально во­площаются в социальной практике людей, в том их поведении, которое носит социальный характер, происходит в рамках различного рода социальных общностей или социальных групп (семья, школа, производство, общество в целом и т.д.).

К числу отрицательных характеристик социальных групп (прежде все­го семьи), влияющих на процесс социализации индивида, относятся следу­ющие:

а) отсутствие прочных эмоциональных связей между членами группы (отсутствие чувства общности);

б) применение методов внешнего контроля при помощи материальных средств;

в) недостаточность процесса генерализации, что затрудняет выработку правильной установки (позиции) личности.

Из сказанного можно сделать вывод применительно к проблеме социа­лизации. Недостатки в социализации подростка, выразившиеся в совершении им правонарушения, могут явиться следствием пробелов в процессе его вос­питания в семье. Так, родители в семье такого подростка бывают склонны применять методы воспитания, основанные либо на окрике, одергивании, употреблении бранных слов, побоев, либо на материальном — часто денеж­ном — поощрении. В такого рода семьях могут быть отмечены невысокая степень общности, сплоченности, а также недостатки в процессе генерализа­ции (обобщения).

* * *

Процесс социализации человека связан с тем, что соответствующее об­щество (группа, коллектив) начинает оказывать контролирующее воздей­ствие на него. Контроль общества над отдельным лицом может быть двух видов. Он может быть внешним, когда дисциплинирующее, принуждающее воздействие исходит только из окружающей человека среды. Такой «внеш­ний» контроль воплощен обычно в нормах права, предписаниях, регулиру­ющих поведение человека. Но существует, кроме того, еще и своего рода внутренний контроль, когда источник контролирующего воздействия заклю­чен в самом человеке, когда соответствующие нормы, правила поведения на­столько усвоены человеком, что он следует им, часто даже не задумываясь над тем, почему он поступает именно так, а не иначе. Такое глубокое внут­реннее усвоение определенных норм и правил поведения обозначается в со­циальной психологии термином «интериоризации». Внешнее требование превратилось во внутреннее требование, на смену внешнему контролю при­шел этический контроль. Часто бывает так, что сам человек и не осознает своей подконтрольности, но именно в такой неосознанности и состоит сила этического контроля. Действительно, если и можно избежать контроля со стороны закона, уклониться от выполнения определенных предписаний, то совершенно немыслимо уйти от своих собственных чувств, переживаний, об­мануть собственные убеждения, увильнуть от самого себя («муки совести»).

177

По каким же показателям можно судить об уровне социализации того или иного человека? Прежде чем глубоко усвоить те или иные требования в отношении своего поведения, человек должен оценить их, решить, справед­ливы ли эти требования, с его точки зрения, или нет. Часть требований при этом человек может оценить для себя в качестве справедливых, часть — по его мнению, несправедливых, но выполнить которые он обязан, поскольку за их несоблюдение ему грозит наказание. Подчеркнем тут же, что для соци­ально-психологического подхода важен не столько объективный критерий справедливости или несправедливости требований, предъявляемых лицу об­ществом, сколько его личная, субъективная оценка. Причем в той мере, в ко­торой при выборе того или иного направления поведения человек ориентиро­ван на соблюдение определенных норм именно потому, что сам оценивает их как справедливые, а не подчиняется им только потому, что за их нарушение ему грозит наказание, в такой мере он и социализирован.

Сила моральной, психологической дисциплины именно в том, что она, с одной стороны, стремится именно к повышению степени социализации ли­ца, с другой — опирается на элементы его внутреннего, этического контроля.

Самоконтроль, саморегулирование — важнейшая содержательная ха­рактеристика человеческого поведения. «Человек есть, конечно, система (гру­бее говоря — машина), как всякая другая в природе, подчиняющаяся неиз­бежным и единым для всей природы законам; но система, в горизонте нашего научного видения, единственная по высочайшему саморегулирова­нию»³³⁰.

Каким же образом осуществляется самоконтроль? Кто и кого контроли­рует при этом? Означает ли наличие в поведении человека элементов само­контроля допущение некоего «внутреннего управляющего агента», руководя­щего поведением человека, такого «агента», который сам не подвержен зако­ну объективной причинности? Что лежит в основе самоконтроля? По мнению В.Н. Кудрявцева, рассмотревшего криминологический аспект самоконтроля, в основе его лежит «представление о нежелательных последствиях своего по­ведения, в частности о грозящей уголовной ответственности»³³¹.

Изложенные выше механизмы социально-психологического характера, обеспечивающие социализацию индивида, позволяют утверждать, что не в угрозе наказанием основа самоконтроля (хотя и она, как мы отмечали, может влиять на поведение в форме дискриминирующего стимула). Главное все же в механизме самоконтроля — не предвидение будущего само по себе, а включение механизма самоконтроля на основе и в связи со сформировавши­мися ранее, в ходе научения и обусловливания устойчивыми стереотипами поведения (реакция избегания). Самоконтроль также детерминирован прош­лыми и наличными влияниями социальной среды.

178

Детерминистическое объяснение феномена самоконтроля опирается на представление о том, что общая совокупность актов, из которых складывает­ся деятельность человека, может быть подразделена на два вида: контролиру­ющую деятельность и контролируемую деятельность. Если и контролиру­ющая (направляющая) и контролируемая (направляемая) деятельность харак­теризуют деятельность одного и того же человека, мы говорим о самокон­троле.

Если контролирующая деятельность обеспечивает такое поведение че­ловека, в котором воплощаются моральные, этические и иные социокультур­ные нормы, мы говорим об этическом контроле, о «совести», о саморегули­ровании поведения в соответствии с этими социальными ценностями. «При регуляции поведения, действий в социальных взаимодействиях человек исхо­дит из принятых им принципов поведения и этических норм, соотнесенных с нравственными нормами, существующими в обществе. В процессе саморегу­лирования непрерывно осуществляется самоконтроль действий, поступков, опирающийся на собственную оценку внешних проявлений этих действий, их внутреннюю мотивацию и общественную оценку достигнутой степени эф­фективности действий, их социальную ценность»³³².

Принципиально важно при этом, что контролирующая («команду­ющая») деятельность формируется и воспроизводится в поведении человека тем же путем и в рамках тех же закономерностей, что и поведение в целом, т.е. контролирующая деятельность есть результат как прошлых влияний со­циальной среды (нравственный, социальный опыт), так и наличных влияний (социальная ситуация). Контролирующая деятельность формируется именно потому, что она позволяет индивиду уклоняться от негативных последствий контролируемого поведения или, иными словами, контролируемое поведение становится объектом самоконтроля потому, что в прошлом и наличном опы­те индивида отсутствие такого контроля приводило к негативным отрица­тельным последствиям. «Включение» же контролирующей реакции позволя­ло индивиду избегать их. Именно это обстоятельство ведет к выработке и за­креплению такого поведения, которое приводит к нужному для человека ре­зультату. Именно вследствие и в ходе подобного рода взаимодействия инди­вида с социальной средой и формируется самоконтроль.

Контролирующее поведение может выражаться в самых разнообразных действиях. К их числу относятся все те физические усилия, которые позволя­ют человеку «сдержать себя», не совершить неодобряемый поступок («избе­жать соблазна», «взять себя в руки» и т.д.). К числу контролирующих дей­ствий относятся также действия, предпринимаемые человеком для перестрой­ки наличной ситуации, начиная, например, с отказа от встреч с опре­деленны­ми лицами и кончая устранением из ситуации нежелательных стимулов.

179

В сущности то, что часто характеризуется как «борьба мотивов», на деле есть воздействие контролирующей деятельности на контролируемую деятельность, функционирование системы самоконтроля, т.е. саморегуляция поведения человека. Отсюда следуют и важные практические выводы. Если самоконтроль есть вид деятельности, поведения, то и формировать, закреп­лять и изменять эту деятельность можно и нужно именно в тех формах и рам­ках, в каких формируется, закрепляется и изменяется деятельность человека в целом.

В рамках и на основе прирожденных рефлексов каждая особь приобре­тает свой личный опыт в ходе формирования системы приобретенных, или условных, рефлексов (респондентное обусловливание и оперантное науче­ние). В аспекте физиологии высшей нервной деятельности можно констати­ровать, что поведение и человека, и животных есть система, складывающаяся из наследуемого опыта данного биологического вида в целом, взаимодей­ствующего с индивидуальным опытом данной конкретной особи. Этим ис­черпывается характеристика поведения животных и психофизиологическая основа человеческого поведения.

Здесь важно отметить следующие моменты. Только человек воплощает в своем поведении и биологически унаследованный опыт, и социальный опыт прежних поколений, выработанный в ходе исторического развития че­ловечества. Этот опыт важен как в его историческом, так и в актуальном аспекте. Социальный опыт — это и то, что было, и то, что есть, и (в опреде­ленных пределах) то, что будет. Социальный опыт — это и опыт коллектив­ный (группы, класса, общества в целом) и опыт индивидуально приобрета­емый. Таков уникальный, чисто человеческий, социальный компонент пове­дения.

Человек, далее, не просто приспосабливается к природной и социаль­ной среде, но активно воздействует на нее. Это является результатом той уникальной особенности человеческого поведения, которую Л.С. Выготский назвал «удвоением опыта». К. Маркс писал: «Паук совершает операции, на­поминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек по­срамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в пред­ставлении человека, т.е. идеально. Человек не только изменяет форму того, что дано природой; в том, что дано природой, он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинить свою волю»³³³. Комментируя это положение К. Маркса, Л.С. Выготский отмечает: «Вот такого удвоенного опыта, позволяющего человеку развить формы активного приспособления, у животного нет»³³⁴.

180

Означает ли феномен удвоения опыта необходимость вновь обратиться к особым психическим сущностям или возможно и иное, материалистическое объяснение феномена человеческого сознания? Да, отвечает Л.С. Выготский, это объяснение возможно, и возможно оно в случае, если мы рассмотрим проблему сознания как проблему структуры поведения.

С этой целью важно прежде всего отметить, что не существует изоли­рованных рефлексов, напротив, вначале рефлексы выступают в беспрерыв­ном взаимодействии между собой. В этом смысле поведение есть результат координации рефлексов, их столкновения, даже борьбы за преобладание в поведении. Как говорит Л.С. Выготский, «поведение есть система победив­ших реакций». Отсюда — «одна из важнейших функций головного мозга именно в том и заключается, чтобы устанавливать координацию между реф­лексами, исходящими из определенных точек, благодаря чему нервная систе­ма интегрируется до целостного индивида»³³⁵.

Как же связываются, взаимодействуют между собой рефлексы? Эта связь, или взаимодействие, также подчиняется законам возникновения и за­крепления условных рефлексов. Эти законы определяют взаимодействие сис­тем рефлексов, отражение одних систем на другие, замыкание рефлексов в рефлекторную дугу. «Саму сознательность, — пишет Л.С. Выготский, — или сознаваемость нами своих поступков и состояний следует, видимо, понимать прежде всего как правильно функционирующую в каждый сознательный мо­мент систему передаточных механизмов с одних рефлексов на другие. Чем правильнее всякий внутренний рефлекс в качестве раздражителя вызывает целый ряд других рефлексов из других систем, передается на другие систе­мы, тем более мы способны отдать отчет себе и другим в переживаемом, тем оно переживается сознательнее (чувствуется, закрепляется в слове и т.д.)»³³⁶.

По его глубокому убеждению, проблема сознания может быть правиль­но решена только в том случае, если сознание будет пониматься как взаимо­действие, отражение, взаимовозбуждение различных систем рефлексов. «Со­знательно то, что передается в качестве раздражителя на другие системы и вызывает в них отклик. Сознание всегда эхо, ответный аппарат»³³⁷.

Замыкание рефлексов, возникновение круговой реакции, возвраща­ющей в организм его же собственный рефлекс, — не простое соединение рефлексов, а такое соединение, «где одна реакция управляется и регулиру­ется другой. Этим намечается новый момент в механизме сознания: его ре­гуляторная роль по отношению к поведению»³³⁸.

Принципиально важно при этом, что сочетание вторичных рефлексов с первичными реакциями может носить как гармоничный, так и противоречи­вый, даже антагонистический характер, причем

181

«вторичная реакция может усиливать и прекращать первичную. В этом и за­ключается механизм со­знания», — говорит Л.С. Выготский, причем если со­знание по сути своей есть «многократное преломление» рефлексов, то можно утверждать, что «сознание всецело и без всякого остатка сводится на переда­точные механизмы рефлексов, работающие по общим законам, т.е. можно до­пустить, что никаких других процессов, кроме реакций, в организме нет»³³⁹.

Что такое «сознание» в буквальном смысле? Это знание мира и себя, это и познание, и осознание самих актов познания. Можно ли осознать мысль, сам процесс мышления? Можно ли осознать сознание? Невозможно одновременно и мыслить (о чем-либо), и осознавать (наблюдать) эти мысли как некие объекты. Такое разделение психики невозможно провести до кон­ца. «Это и означает, — говорит Л.С. Выготский, — что сознание нельзя на­править на себя, что оно является вторичным моментом. Нельзя мыслить свою мысль, уловить механизм сознательности — именно потому, что он не есть рефлекс, т.е. не может быть объектом переживания, раздражителем но­вого рефлекса, а есть передаточный механизм между системами рефлексов. Но как только мысль окончена, т.е. замкнулся рефлекс, можно его сознатель­но наблюдать...»³⁴⁰ Именно это позволяет перевести сознание с приписыва­емого ему первого, определяющего места на второе, производное место, определяемое характером взаимодействия между системами рефлексов.

В подобной же перестановке нуждается не только сфера мышления, но и область сознательных чувств, эмоций. Обычное представление о сознатель­ных эмоциях, переживаниях и других состояниях следующее: вначале причи­на эмоции (например, неприятное событие), затем само чувство, эмоция (огорчение), потом его телесные проявления (слезы и т.д.). На самом деле (и это доказано экспериментально) вначале причина эмоции, затем ее телесное проявление, а уж потом сознательное чувство (мы плачем не потому, что огорчены, а, наоборот, осознаем переживание горя потому, что плачем).

Такого же рода внешне парадоксальную, но в действительности реаль­ную перестановку сознания с первого (определяющего) на второе (определя­емое) место претерпевает и категория сознательного волевого действия, дви­жения. На деле всякое движение вначале, первый раз совершается бессозна­тельно, однако оно оставляет важный след, а именно ощущение движения, вторичную реакцию (кинестезия). Именно эта вторичная реакция (след, отра­жение прошлых действий) выступает затем как основа сознательных дей­ствий. «Сознательность воли и дает иллюзию двух моментов: я подумал и я сделал. И здесь действительно, две реакции, только в обратном порядке: сперва вторичная, потом основная, первая»³⁴¹. Мысли, эмоции, воля — сло­вом, сознание — зарождаются в столкновении че-

182

ловека с внешней средой в ходе социальной практики (они вторичны, про­изводны от этой практики), закрепляются, а затем уже выступают на сцену в форме управляющего механизма, подчас регулирующего и изменяющего по­родившую его социальную среду.

Столь важная для нормативного регулирования в целом, и для крими­нологии в частности, проблема борьбы мотивов также находит в этой связи свое объяснение, ибо, как видно из изложенного, в сущности борьба мотивов есть столкновение, противоборство нескольких, противоречащих одна дру­гой, ранее привитых вторичных реакций.

Теперь мы подходим к центральной проблеме человеческого сознания. Речь идет о той разновидности рефлексов, которую Л.С. Выготский обозна­чил в качестве обратимых. Человеческая речь, слово представляют собой особого рода стимулы (сигналы, раздражители), которые могут быть созданы самим человеком. Я слышу, воспринимаю слово, его смысл, и оно служит для меня раздражителем. Когда же я произношу слово, оно представляет со­бой рефлекс, служащий, в свою очередь, сигналом, раздражителем для после­дующих рефлексов, реакций. Если раздражитель может становиться реакци­ей, а реакция — раздражителем, то рефлекс обратим.

Обратимые рефлексы выполняют важнейшую социальную функцию — они структурируют и координируют взаимодействия между людьми, создают основу для социального поведения, позволяют человеку уподоблять свое по­ведение себе подобным. «В широком смысле слова, в речи и лежит источник социального поведения и сознания»³⁴².

Это принципиально важно, так как здесь определяется общность меха­низмов социального поведения и сознания, их по существу тождественность, нерасторжимое единство. Внешняя сторона — это социальные взаимодей­ствия, здесь речь — это система «рефлексов социального контакта». Внут­ренняя сторона — речь как система рефлексов сознания. Сознание — «част­ный случай социального опыта», как говорит Л.С. Выготский, «социальному моменту в сознании принадлежит временнóе и фактическое первенство», т.е. социальный момент и предшествует сознанию во времени, и первенствует в нем реально, фактически. Тем самым теория о первичности бытия и вторич­ности сознания находит конкретное подтверждение именно в случае, когда мы подходим к проблеме сознания как к проблеме структуры поведения.

Формулировка Л.С. Выготского, согласно которой «сознание есть толь­ко рефлекс рефлексов», утверждает принципиальное единство сознания и социального бытия. Бытие в таком контексте — рефлекс на социальные раз­дражители, сигналы (слово), а сознание — лишь элемент сложной структуры поведения, удвоение этого поведения, удвоение социального опыта, о чем по существу и говорится в приведенных выше словах К. Маркса.

183

Человека отличает от животного сознание, но есть ли оно первичный двигатель поведения? Что вначале — мысль или дело? Здравый смысл говорит: конечно, мысль. Сначала подумал, потом сделал. Но откуда берется мысль как логическая категория? «Практическая деятельность человека мил­лиарды раз должна была приводить сознание человека к повторению разных логических фигур, дабы эти фигуры могли получить значение аксиом»³⁴³, — это слова В.И. Ленина из замечаний к «Логике» Гегеля. «Практика человека, миллиарды раз повторяясь, закрепляется в сознании человека фигурами логи­ки»³⁴⁴. Таково решение данного вопроса, т.е. практика формирует, определя­ет мышление, а не наоборот. Беспрерывно в столкнове­нии с действительно­стью зарождается мысль и, уходя вовнутрь, становится элементом сознания, затем воплощается в действии и вновь интериоризуется.

Приведенные положения применимы и для криминологической теории и соответствующей ей социальной практики. Если сознание не есть первич­ная автономная категория, вместилище «руководящей» мысли, движущая си­ла поступков человека, если сознание есть удвоение социального опыта, эле­мент структуры поведения, тогда вся наука криминология, ее теория должны сводиться к тому, чтобы в самом социальном опыте, в реальных условиях социального бытия отыскать причины преступности и реагировать на них, перестраивая эти условия, воздействуя именно таким образом на порожда­емое ими преступное поведение.

В этом случае решение социально-практической проблемы предупреж­дения преступности предполагает прежде всего выяснение важного вопроса о специфике социальной детерминации этически ориентированного поведения. О проблеме детерминации поведения по существу говорилось и выше, но главное внимание при этом уделялось психофизиологическим аспектам пове­дения, во многом общим для всех живых организмов. Теперь же с учетом ма­териалистической постановки проблемы сознания необходимо рассмотреть те специфические черты детерминации поведения, которые присущи только человеку, ибо лишь на этом уровне анализа мы можем в полной мере ставить и решать вопросы предупреждения преступности, снижении уровня социаль­ных отклонений.

* * *

Преступность представляет собой сложное многоплановое явление. Как социальная категория, преступность подчиняется действию общих объ­ективных факторов, социальных закономерностей. Она порождается соци­альной средой. Вместе с тем преступность — это совокупность конкретных преступных актов поведения отдельных лиц.

С одной стороны, достаточно подробно описанные факторы соци-

184

ального порядка, явно коррелирующие с отдельными характеристиками пре­ступности как целого, как массового явления, не ведут еще к уяснению зако­номерностей в поведении отдельного лица. Более того, все отчетливее стано­вится сложность познания закономерностей индивидуального поведения, по крайней мере, с использованием категорий и понятий, выработанных приме­нительно к преступности в целом. Все попытки отыскать причины преступ­ности в тех или иных свойствах и характеристиках людей оказываются безу­спешными.

Разумеется, общее выводится из отдельного, конкретного, индивиду­ального. Но все дело в том, с какой целью изучается это отдельное, конкрет­ное. Для выведения научных закономерностей изучение конкретного, инди­видуального, неповторимого — не самоцель, оно лишь средство для отыска­ния типичного, повторяющегося, проявляющегося в совокупной массе от­дельных объектов. Можно всю жизнь изучать отдельные деревья, но так и не выяснить закономерности возникновения и гибели лесов.

В условиях конкретной ситуации, связанной с совершением преступле­ния, влияние общих социальных факторов, закономерностей объективного порядка, конечно, проявляется в индивидуальных актах поведения, однако взятых лишь в целом. Действие общих закономерностей, определяющих пре­ступность, не может быть непосредственно прослежено в отношении каждого отдельного преступного акта (по принципу «общая закономерность — причи­на, а преступление — его следствие»). С другой стороны, характе­ристика ин­дивидуального поведения не может быть механически проециро­вана на пре­ступность в целом. «Если закономерное действие проявляется лишь в ансам­бле, массе, а в единичном его нет, то это означает, что налицо массовая (ста­тистическая) совокупность, объективное существование кото­рой определяет­ся совокупным действием двоякого рода причин: случай­ными, определяющи­ми движение каждой единицы, и общими, определя­ющими необходимое и за­кономерное течение процесса как целого (совокуп­ности)... На основе дей­ствия этого закона обнаруживается и действие сово­купности молекул газа, и рождение в среднем большего числа мальчиков, чем девочек, и явная связь (но опять-таки в массе, в среднем!) между пре­ступностью и алкоголизмом и многие другие явления природы и общества»³⁴⁵.

Причины, определяющие движение каждой единицы, предстают в ка­честве случайных только с позиций закономерности, определяющей процесс как целое, но с точки зрения движения каждой данной единицы это движение не случайно, оно закономерно, но закономерность эта другого рода, она не продолжение действия общей закономерности. Здесь налицо качественное различие в содержании закономерностей, движущих всем процессом, и зако­номерностей, определяющих поведение отдельной единицы.

185

С точки зрения статистических закономерностей, характеризующих крупные социальные процессы (миграция населения, статистика браков и разводов, тенденции преступности и т.д.), акты поведения отдельных лиц ис­черпывающим образом не могут быть выведены непосредственно из дей­ствия этих закономерностей. Такие акты поведения выглядят с точки зрения общих закономерностей всегда как случайные (конкретный человек может совершить, но может и не совершить преступление, у матери может родиться мальчик, но может родиться и девочка). В то же время общие данные, харак­теризующие совокупность этих явлений, отличаются относительной устойчи­востью и в определенных пределах предсказуемы.

Приведенные положения представляются чрезвычайно важными для теории преступного поведения. Именно механистическое перенесение эле­мен­тов иррациональности отдельных преступных актов на преступность в це­лом, перенесение того отпечатка, который накладывают на отдельное пре­ступление биопсихологические черты личности, на преступность в целом, иными словами, перенесение характеристик отдельного преступного акта на весь процесс преступности — таков кардинальный порок антропологических и неоантропологических, в том числе и фрейдистских, концепций преступ­ности.

В.Н. Кудрявцев отмечает, что «причинные связи применительно к пре­ступности вообще несколько иные, чем в каждом индивидуальном акте пре­ступного поведения»³⁴⁶. Мы, однако, хотели бы пойти несколько дальше и попытаться обосновать более серьезное, качественное различие между харак­тером детерминации преступности в целом и отдельного индивидуального преступного акта. При этом мы будем также исходить из положения о том, что «переход от динамических закономерностей к статистическим и вновь к динамическим предполагает анализ процессов, происходящих на различных уровнях»³⁴⁷.

Предметом изучения индивидуума служит его поведение, тот сложный психофизиологический и социально обусловленный комплекс, о котором го­ворилось выше.

Здесь к неповторимости и индивидуальности биологической прибавля­ется еще более важная и сложная, исторически приобретенная индивидуаль­ность. В поведении воплощается социальный опыт человечества и личный опыт человека, уникальный и неповторимый.

Строго говоря, мы можем утверждать, что индивидуальное поведение поэтому исчерпывающим образом непредсказуемо, а его детерминация носит иной характер по сравнению с закономерностями, определяющими ход круп­ных социальных процессов. Именно поэтому в поведении индивидуума мо­гут проявиться элементы, противостоящие господствующим общественным процессам и тенденциям, вносящие в них нечто новое, часто опровергающее и изменяющее крупные социальные явления и процессы (в этом проявляется

186

активная роль сознания по отношению к порождающему его общественному бытию).

В литературе уже отмечалось наличие в общественной жизни так назы­ваемых традиционных форм деятельности, в которых основным средством передачи общественного опыта (социальная информация) является следова­ние определенным, установившимся в обществе традиционным образцам, шаблонам, стандартам поведения. Индивидуальное сознание здесь действует как частный, подчиненный элемент общественного сознания, лишь реализу­ющий заданную программу. Здесь мы можем констатировать наличие срав­нительно жесткого уровня детерминации в сфере социальной деятельности. В такой ситуации, изучив какой-то образец социальной информации (ценно­сти, позиции, нравы, обычаи), мы можем с уверенностью предсказать воспро­изведение определенных образцов в поведении соответствующих групп, сло­ев, классов и т.д.

Такому типу или уровню детерминации (традиционного типа) противо­стоит иная форма или структура передачи социальной информации. Сюда относится так называемая «рациональная» форма социальной деятельности, решающим признаком которой является способ деятельности, расчленение ее на цель и средства, подчинение ближайших целей отдаленным, но главным и т.д. Эта особенность социальной информации в рациональной деятельности ведет к изменению соотношения между общественным и индивидуальным сознанием. На уровне рациональной деятельности, функционирующей наря­ду с традиционной деятельностью, выявляется новая роль индивидуального сознания. Мы могли бы сказать, что здесь отмечается иной уровень детерми­нации поведения, так как здесь индивидуальное сознание оказывается спо­собным не только воспроизводить требования социальной среды, но и выби­рать тот или иной вариант реализации этих требований. Рациональная дея­тельность также детерминирована, но, как мы видим, в ином плане, на ином уровне, ибо она носит избирательный характер, причем такой вид деятель­ности жизненно необходим для успешного функционирования системы в целом.

В этой ситуации можно говорить о том, что «поступкам личности свой­ственны определенные, иногда весьма высокие степени свободы выбора и са­моопределения. Личностная самодетерминация поведения, выступая в каче­стве высшей формы социопсихического уровня детерминации, обусловлена предметно-практическим и сознательным способом существования человека и является результатом его исторического развития»³⁴⁸. Здесь мы вынуждены считаться с определенной автономией индивидуального поведения, должны быть готовы к индивидуальным актам, вносящим нечто новое в ранее извест­ные образцы поведения. Индивидуальное и социальное (сознание, действие, поведение) — взаимозависимые категории, но нетождественные по характе­ру, уровню их детерминации. Чем больше мы

187

удаляемся от индивидуума, чем большее число лиц мы принимаем во внима­ние при нашем анализе, чем крупнее социальные группы, слои, классы, тем явственнее вырисовываются устойчивые закономерности в их деятельности, тем полезнее эти закономерности для анализа (и предсказания) будущих пер­спектив развития тех или иных социальных процессов, затрагивающих эти социальные группировки.

И наоборот, чем ближе подходим мы к анализу (и попыткам предсказа­ния) все меньших групп, чем явственнее вырисовываются индивидуализиру­ющие признаки, тем более радикально должны мы пересматривать методы, приемы и категории анализа, ибо меняется характер детерминации, нарастает элемент неопределенности в тенденциях индивидуального поведения, за­трудняется его анализ с позиций категорий, полностью пригодных для анали­за крупных социальных процессов³⁴⁹. На уровне конкретного индивидуума характер детерминации (и соответствующих научных категорий, использу­емых при анализе индивидуальной личности) качественно меняется, появля­ется новый «вероятностный аспект» соответствующего анализа³⁵⁰. Индивиду­ум по-прежнему остается неотъемлемой частью общества (частицей социаль­ного) и может отражать в свойствах своей личности многие характерные чер­ты социальной среды. Но он никогда (это принципиально важно) не будет лишь арифметической суммой внешних влияний, он не разложим на векторы социальных, биологических и физических сил. Человеческая личность — это новое качество, воплощающее в своем поведении действие физических, био­логических, социальных законов, и в этом смысле он детерминирован этими законами. Однако, выделившись, обособившись от порождающих его сил, индивидуум, как и человеческое общество в целом, в состоянии познать, активно повлиять, а то и подчинить себе самые кардинальные законы разви­тия природы и общества.

Указанное различие между характером детерминированности социаль­ных процессов, с одной стороны, и индивидуального поведения — с другой, имеет существенное значение для исследования механизма социальных взаи­модействий. Проведение такого рода исследования возможно, по меньшей мере, в трех различных аспектах: 1) соотнесение индивидуумов, свойств их личности с социальной средой, когда ценности, установки и другие характе­ристики личности сопоставляются с социальными нормами, ценностями, во­площенными в отдельных, конкретных социальных институтах, прежде всего в системе правовых норм общества; 2) соотнесение указанных правовых норм с иными, более широкими по объему социальными

188

категориями — с общественным правосознанием, моралью и т.д.; 3) соотне­сение в целях анализа всей совокупности господствующих в данном обще­стве идеологических, политических, правовых, морально-этических и иных норм и ценностей с ведущими социально-экономическими характеристиками общества, его социально-классовой структурой.

Человек — не пассивный объект, формируемый социальной средой. Дело в том, что и сама эта среда — результат его социально активного пове­дения. Не случайно многие исследователи отмечают тот факт, что примерно в равных условиях действия социальных факторов неблагоприятного харак­тера далеко не все вступают на путь отклоняющегося от нормы поведения. Более того, часто поведение человека формируется в виде прямого и упор­ного противодействия среде. Часто в активном противостоянии повелитель­ным внешним воздействиям укрепляется та линия индивидуального поведе­ния, которая при соответствующих обстоятельствах в конечном итоге может послужить силой, опровергающей и изменяющей саму среду. Следовательно, соотнесение среды и поведения как причины и следствия явно недостаточно. Представление о причине как о внешнем воздействии одного тела на другое является огрублением действительности. Такое абстрагирование оказывается возможным и даже целесообразным в механике и некоторых других разделах естествознания, когда ограничиваются лишь описанием результата движе­ния. Однако в своей глубокой сущности связь между явлениями и процесса­ми социальной среды, и индивидуальным поведением носит характер взаи­модействия, когда объективные явления и процессы, сочетаясь с целенаправ­ленным, рациональным поведением, складываются в определенные системы, взаимно влияя и обусловливая друг друга. Следовательно, различие в харак­тере детерминации применительно к социальным явлениям и процессам (об­щее), с одной стороны, и к индивидуальному поведению (отдельное) — с другой, подводит нас к идее взаимодействия.

* * *

Акт поведения является результатом реализации человеком определен­ного варианта поведения из числа возможностей, содержащихся в окружа­ющей его социальной среде. В богатстве или бедности этих возможностей, в их широте или узости, наконец, в самом их содержании проявляется действие общих социальных закономерностей данного общества, проявляется их влия­ние на преступность в целом как на явление социальное. В решении вопроса о том, какой именно из предлагаемых средой способов поведения избрать, проявляется действие закономерности иного плана — закономерности пове­дения данной, конкретной личности. На сам процесс этого выбора влияет не только наличие и содержание объективных возможностей, но и их оценка, характер их восприятия лицом, представление лица о самом себе (его само­оценка), а также его субъективная оценка конкретной ситуации, не обяза­тельно совпадающая с ее действительным содержанием.

189

Вся совокупность психологических процессов, определяющих восприя­тие и оценку лицом социальных ситуаций, обозначается термином «социаль­ная перцепция»³⁵¹.

Важно подчеркнуть при этом следующие положения социально-психо­логического плана.

1. Если поступки человека в конечном итоге зависят от реальных свойств окружающей его социальной среды, от объективных закономерно­стей, то выбор альтернатив поведения, возможный в данных реальных (объ­ективных) условиях, непосредственно зависит от личного (субъективного) истолкования, понимания, определения человеком смысла и значения возни­кающей перед ним ситуации. Поскольку среда всегда содержит альтернативы возможного поведения, то именно субъективное определение соответству­ющей ситуации влияет на выбор конкретного действия, однако и само это определение социально детерминировано.

2. Реальная среда, ситуация воспринимаются, осознаются человеком не во всей их исчерпывающей широте и глубине, а всегда избирательно, т.е. из общей картины выбираются ее отдельные характеристики, им придается определенное значение, в соответствии с которым и строится поведение.

3. Что именно будет воспринято человеком из общей характеристики данной ситуации, на что он будет остро реагировать и что будет им полно­стью игнорироваться, зависит от его ожиданий, предположений о смысле этой ситуации. Сами же эти представления и ожидания зависят от его прош­лого опыта, содержания разделяемых им социальных ценностей, т.е. детер­минированы социальной средой.

Так, советским психологом Е.Ю. Артемьевой было экспериментально показано, что особое значение в прошлом опыте человека играют пережитые им эмоции. «Пережитые эмоции, — пишет она, — подобно пережитым мани­пуляциям с объектом, изменяют состав субъективного опыта, создают систе­мы шкал и оценок, существенно определяющие отношение индивида к вос­принимаемым объектам и ситуациям и, следовательно, его поведение»³⁵².

4. К заранее усвоенным людьми значениям, которые, воплощаясь в ожиданиях, влияют на восприятие ситуаций и соответственно на поступки людей, относятся социально-психологические стереотипы, т.е. представления о типичных чертах и ожидаемых свойствах явлений, вещей, групп или кате­горий людей (шаблоны оценок)³⁵³.

5. Содержание ожидаемых от человека актов поведения в значительной мере зависит от того, к какой категории людей он отнесен в представлении окружающих. Окружающие повышенно чувствительны и чертам, подтвер­ждающим их стереотипные ожидания, и гораздо менее чувствительны к по­ступкам и свойствам, не укладывающимся в данный стереотип. Тем самым окружающие не только навязывают индивиду ожидаемую линию поведения, но и обеспе-

190

чивают ее принятие им, стихийно используя обрисованный выше механизм дифференцированного подкрепления.

6. Ожидание, как и оценка ситуаций, постоянно проверяется в ходе со­циальной деятельности и либо подтверждается и еще более закрепляется, либо пересматривается и заменяется. Важнейшим критерием, по которому человек судит о пригодности его суждений и оценок, является реакция окру­жающих людей. Значения, придаваемые социальным ситуациям, — это зна­чения общепризнанные, разделяемые членами социальной группы, в рамках которой действует человек, и в этом также проявляется социальная детерми­нированность индивидуального восприятия (перцепции). Стимулы социаль­ной среды воплощаются в поведении индивида, только лишь преломившись через призму усвоенных им социально производных значений. Только лишь выяснив, что значат для человека те или иные обстоятельства, можно устано­вить степень их влияния на его поведение.

Ряд социально-психологических исследований личности правонаруши­телей показывает, что процесс оценки и восприятия социальных ситуаций у отдельных категорий правонарушителей обладает специфическими чертами, связанными с характером их противоправного поведения. В одном из экспе­риментов обследуемым предлагались для обозрения две картинки с различ­ным сюжетом: одну из них можно было увидеть правым, а другую — левым глазом. Если эти картинки различны, но занимают равное пространство, че­ловек попеременно видит то одну, то другую. Важно, однако, что, хотя бы на короткое время, человек видит только одну картинку. Экспериментально бы­ло доказано, что преобладание одной картинки над другой зависит не только от качества их исполнения, но и от смысла. Когда на одной из картинок в эксперименте изображалась сцена, типичная для жителей данной страны, то участники эксперимента чаще видели именно эту картинку.

Следующим этапом эксперимента было изображение на одной из кар­тинок сцены насилия, а на другой — «нейтральной» сцены. В качестве объек­та исследования была взята группа лиц, осужденных за насильственные пре­ступления. Исследования показали, что они чаще воспринимали картинки со сценами насилия. Эта психологическая предрасположенность к такого рода восприятию и истолкованию ситуации, представленной на картинке, увели­чивает вероятность совершения ими актов насильственного, антисоциально­го характера³⁵⁴.

В другом социально-психологическом эксперименте ставилась задача выявить среди осужденных правонарушителей тех, кто обладает повышен­ной склонностью к насилию. Исследовались лица, осужденные за умышлен­ное убийство, вооруженный разбой, причинение телесных повреждений. Они должны были ответить на вопрос, какой акт действия означает то или иное положение руки,

191

изображенной на картинках (ведь один и тот же жест можно истолковать и как приветствие, и как угрозу). В основу этого исследования было положено предположение о том, что определенное истолкование положения руки мо­жет служить важным показателем повышенной склонности к агрессивному, насильственному поведению, ибо акт насилия связан с причинением побоев, нанесением ударов, применением оружия и т.д. Вывод исследователей: лица, осужденные за насильственные преступления, значительно чаще связывают истолкование указанного изображения с актами насилия, чем иные лица³⁵⁵.

Характер избирательного восприятия и истолкования человеком ситуа­ции, в которой он оказывается (перцепция ситуации), во многом определяет реакцию человека на стимулы социальной среды. Закрепившись в структуре поведения, перцепция, сама будучи по происхождению реакцией на пред­шествовавшие воздействия среды, затем служит стимулом определенных по­веденческих реакций. Экспериментально было показано, что перцепция угро­зы, реальной или мнимой, влечет защитное поведение. В результате угрозы перцепция суживается и становится ригидной (жесткой, фиксированной, не­способной к гибкому, адекватному перестроению — «эффект туннеля»)³⁵⁶. Суженная, ригидная перцепция блокирует изменение характера поведения, в том числе и далеко за пределами ситуации актуальной угрозы, делая это по­ведение внешне немотивированным, необъяснимым. «Известны две формы реакции на опасность: агрессия и бегство; агрессия — через уничтожение ис­точника опасности; бегство — через устранение самой возможности столкно­вения с угрожающим объектом»³⁵⁷. Во многих случаях преступное поведение насильственного характера служит выражением ригидной, фиксированной установки восприятия. В такой ситуации перцепция угрозы является стиму­лом, вызывающим реакцию агрессивного поведения часто вне связи с налич­ной, реальной ситуацией.

Принципиально важно подчеркнуть, однако, что такого рода предрас­положение к определенного рода восприятию и истолкованию ситуаций но­сит, безусловно, социально приобретенный, а отнюдь не врожденный, биоло­гический характер. Так, например, в одном из экспериментов выявлялась специфика социальной перцепции. Исследовались две группы детей: из зажи­точных американских семей и из трущоб. Им было предложено «на глазок» определить размер денежных монет. Все дети преувеличивали их размеры, причем, чем выше было достоинство монеты, тем больше преувеличивался ее размер. Однако дети из бедных семей преувеличивали размер монеты зна­чительно больше, чем их сверстники из богатых семей, не обремененные острой нуждой³⁵⁸.

192

Так, в процесс восприятия и осознания смысла ситуации включается важный социальный элемент. Содержание этого процесса, его специфика оказываются связанными с социальным (прежде всего классовым) положени­ем лица, с социальной (прежде всего классовой) структурой общества, а со­вокупность актов поведения, производных от процесса восприятия, оказыва­ется детерминированной совокупностью социально-экономических характе­ристик данного общества. Особое значение для поведения имеет восприятие людьми друг друга. «К какой категории отнесен человек, очень важно, так как от этого зависит, какие мотивы могут быть ему приписаны»³⁵⁹.

Ситуация оценивается человеком в зависимости от его социальной ро­ли, отражающей реальное социальное положение этого человека в структуре общества, и от того, к какой категории людей он сам себя относит (в рамках данной роли), какое представление существует у человека о своем собствен­ном Я. От того, какого рода самосознание формируется у человека, в реша­ющей мере зависит характер его поведения.

Я-концепция, или Я-образ (самосознание личности), — чрезвычайно важная социально-психологическая характеристика человека. «Понять, что делают люди, мы сможем только тогда, когда узнаем, что значит для себя самого каждый человек»³⁶⁰. Откуда же берется представление человека о са­мом себе, где источник, наполняющий содержанием Я-образ, т.е. представле­ние человека о самом себе?

Содержание Я-образа (персонификация) — это мнение, представление человека о том, каким его считают окружающие люди. В известном смысле «личность — это сумма психических реакций человека на мнения о нем окружающих людей», причем это представление о личности «правильно под­черкивает некоторые существенные черты процессов социализации и форми­рования самосознания»³⁶¹. Важным показателем с позиций социальной пси­хологии, позволяющим человеку составить представление о самом себе, яв­ляется его оценка той роли, которую, как он считает, ему приписывает его окружение, к какой категории лиц, как он думает, относят его окружающие, т.е. самосознание есть продукт социальной детерминации.

Именно в связи с этим своим представлением о том, каков он есть, кто он такой, человек оценивает ситуации, с которыми он повседневно сталкива­ется, оценивает свою роль в этих ситуациях (какого рода реакций, по его мнению, от него ждут в этой ситуации) и в соответствии с этим строит свое поведение.

Индивидуальная самооценка оказывает решающее, непосредственное воздействие на индивидуальное поведение. Советскими психологами экспе­риментально было показано, что самооценка, складываясь в ходе развития личности и постепенно перестраиваясь в

193

процессе усвоения социального опыта, входит в структуру самосознания лич­ности и формирует его; самосознание, в свою очередь, проявляется в ней³⁶².

В серии экспериментов, осуществленных в рамках теории когнитивно­го диссонанса (Л. Фестингер и др.), было показано, что экспериментально до­стигаемое временное снижение уровня индивидуальной самооценки влечет за собой повышение в поведении человека количества действий, отклоня­ющихся от требований социальных норм³⁶³. В эксперименте Э. Аронсона проверялось предположение о том, что люди с невысоким мнением о самих себе скорее нарушат определенные нормы, правила, поступят нечестно, чем те, кто обладает высокой самооценкой³⁶⁴. Экспериментаторы предположили, что обычный человек, получив удар по самолюбию (будучи незаслуженно оскорблен, обойден полагающимся ему поощрением или повышением по ра­боте, отвергнут девушкой, обманут друзьями и т.д.), временно понизит свою самооценку, расценит себя как неудачника и вследствие этого может совер­шить ряд неловких, бесполезных и даже нечестных поступков (не явится во­время на назначенную встречу, разобьет ценную вещь, подсмотрит в карты соседу во время игры, а то и просто сплутует).

Эти (как, впрочем, и многие другие) данные обосновывают вывод о том, что низкая самооценка личности — серьезный фактор, вызывающий к жизни социально отклоняющееся поведение.

Социальная перцепция во многом предрешает характер поступка, пове­дения. По этим поступкам окружающие судят о человеке, дают ему оценку, относят его к определенной категории (герой, достойный, аморальный, пре­ступник и т.д.). А это способствует созданию у него соответствующего Я-образа, влияет на оценку им возникающих ситуаций, что, в свою очередь, предопределяет содержание соответствующих актов его поведения. Эти акты поведения вновь оцениваются окружающими и т.д. Возникает система с об­ратной связью: оценка со стороны значимых других формирует самооценку индивидуума, эта самооценка определяет оценку им ситуации, в рамках кото­рой он находится, и эта оценка предопределяет содержание и направленность индивидуальных действий.

Относя поступки человека к определенной категории, окружающие, со­циальная группа (или общество) тем самым предписывают ему определен­ную социальную роль. Этот процесс подкрепляется системой санкций (одоб­рение, осуждение, поддержка или отвержение и т.д.).

Американский психолог Р. Розенталь провел эксперимент, названный им «Пигмалион в классе». Объектом эксперимента служили две группы уча­щихся-подростков. В обеих группах находились ученики, примерно равные по своим способностям и развитию. Однако Розенталь сообщил их учителям, что в одну группу им подобраны

194

более одаренные дети, а в другую — менее одаренные. Через несколько ме­сяцев реальная успеваемость в группе «одаренных» учеников действительно оказалась выше, чем в группе «слабоодаренных» подростков³⁶⁵.

Этот феномен получил в социальной психологии наименование «эф­фект Пигмалиона». Информация психолога о том, что в одной группе собра­ны «потенциальные гении», а в другой — «слабоодаренные» подростки, ока­залась стимулом формирования у учителей соответствующей перцепции (установки восприятия).

Такая установка блокировала восприятие учителем тех актов поведения учеников, которые не соответствовали сформировавшейся у него оценке уче­ника (эта оценка была подсказана психологом). Именно поэтому даже малей­шие признаки успеваемости у тех, кто в представлении учителя относился к «потенциальным гениям», тут же фиксировались и усиленно подкреплялись вниманием и одобрением со стороны учителя, а потому закреплялись в пове­дении, что повышало вероятность их более частого проявления в будущем («успеваемость растет»). Неудачи же игнорировались, расценивались как случайные, нетипичные и не влекли отрицательной реакции. Наоборот, по отношению к ученикам из группы «слабоодаренных» игнорировались как не­типичные те же самые знаки успешного усвоения учебного материала. Здесь вступает в действие механизм оперативного затухания рефлекса (не получая немедленного подкрепления, подобные признаки успеваемости снижают ве­роятность их появления в будущем — «успеваемость падает»). Учитель бук­вально «не замечает» успешного усвоения материала теми, кто отнесен к чис­лу «слабоодаренных», именно в силу избирательного характера сформиро­вавшейся у него установки восприятия.

Известны также различия между поведением девочек и мальчиков с са­мого раннего возраста (мальчики более агрессивны, уверены в себе, девочки — послушнее, менее инициативны и т.д.).

Часто эти черты расцениваются как биологически предопределенные. Психологическими наблюдениями было установлено, однако, что с уже пер­вых дней жизни ребенка окружающие (в первую очередь родители) замечают и поощряют вниманием и одобрением те черты поведения детей, которые со­ответствуют представлениям взрослых о «типично мужском» и «типично женском» поведении. Они «не видят» в поведении девочек поступков, не со­ответствующих их представлению о «настоящем» женском поведении, зато, замечают и поощряют то, что этому представлению соответствует (тоже и в отношении мальчиков). Так общество приучает мальчиков и девочек с пер­вых дней их жизни вести себя в соответствии с правилами, установленными им самим для лиц каждого пола, формируя соответствующую самооценку (Я-образ), готовя их к предписываемым обществом социальным ролям.

К сожалению, в определенных социальных условиях малые социаль­ные группы таким же образом формируют у подростков спо-

195

собы поведения, соответствующие групповым нормам, однако противореча­щие морали и праву.

Я-образ — категория относительно устойчивая. И.С. Кон пишет, что «информация о себе, противоречащая сложившемуся у личности образу Я, усваивается гораздо хуже, чем информация, подкрепляющая данный образ, а иногда и вовсе не воспринимается»³⁶⁶.

Устойчивые реакции окружающих поддерживают и подкрепляют Я-образ человека. «Если с человеком обращаются как с нижестоящим, он часто приходит к представлению о себе как о низшем существе и его поведение мо­жет стать инфантильным», — пишет Т. Шибутани³⁶⁷.

Не следует вместе с тем представлять это положение таким образом, что если честного человека назовут вором, то он обязательно украдет. Но вот если к подростку упорно относиться как к неспособному, лживому, нечестно­му, то за его успехи в учебе в такой ситуации поручиться трудно, правдиво­сти у него, безусловно, не прибавится.

И дело не только в подростках. В эпоху действия инквизиции обвиня­емые в ереси сами начинали искренне верить в свою виновность, признава­лись в колдовстве, соглашались со смертным при говором и, желая искупить «грех», выдавали своих близких и друзей. Есть доказательства (и более близ­кие по времени) того, что люди «пересматривали свое определение самих себя в ответ на последовательное обращение, которое они видели со стороны всех, с кем вступали в контакт»³⁶⁸.

Верно ли утверждать, далее, что сколько жулика ни называй честным, он красть не перестанет? Воспитательные методы А.С. Макаренко, включав­шие метод «последовательного обращения» с правонарушителями как с чест­ными людьми, не позволяют это утверждение признать абсолютным. Не надо доказывать, насколько важен учет приведенных социально-психологических положений при определении направления предупредительной работы.

Формирование Я-образа есть результат отнесения конкретным челове­ком самого себя к определенной категории лиц. При этом происходит абстра­гирование от сложности и многогранности человеческой личности, личность типизируется, ее определение (самоопределение) сужается, ее неповторимая индивидуальность подчас поглощается одной или несколькими социально усвоенными характеристиками («неудачник», «преступник», «наркоман» и т.д.), что само по себе в дальнейшем становится для такого человека стиму­лом подобного же рода поведения. При этом окружающие склонны не заме­чать то, что расходится с такой оценкой («это нетипично»), зато тотчас же реагируют на факты, соответствующие этому стереотипу («мы же говори­ли...»). Разорвать такой порочный круг достаточно сложно.

196

В этом контексте необходимо оценить, например, распространенное и часто узаконенное деление подростков на «трудных» и «нетрудных». Как от­мечал в статье «Трудные» дети?» Б. Викторов³⁶⁹, официальное признание подростков «трудными» лишний раз утверждает их самих во мнении, что они «действительно люди особенные». С другой стороны, «если раньше счита­лось, что ребятам с отклонением от норм поведения нужно просто больше уделять внимания, то теперь, приклеив ученику ярлык „трудного“, подчас смотрят на него как на неисправимого» (т.е. у окружающих формируется со­ответствующая установка восприятия — со всеми обрисованными выше по­следствиями действия «эффекта Пигмалиона»).

В исследовании рецидивной преступности среди несовершеннолетних, проведенном английскими криминологами, статистически доказывается, что, чем в более раннем возрасте несовершеннолетний был осужден впервые, тем вероятнее совершение им повторного преступления, тем больше у него на счету оказывается совершенных преступлений. Так, если на каждого рециди­виста, впервые осужденного в возрасте 10 – 12 лет (в Англии возраст уго­ловной ответственности — 10 лет), в среднем пришлось по 6,06 судимостей, то среднее число судимостей на каждого из впервые осужденных в возрасте 13 – 14 лет — только 3,12 (почти вдвое меньше). На каждого из тех, кто впер­вые осуждался в возрасте 19 лет, пришлось всего по одной прошлой судимо­сти³⁷⁰.

Получается парадоксальная картина: чем моложе преступник, тем он более «закоренелый», «опасный» и т.д., а наиболее «рецидивоопасным» ока­зывается возраст 10 – 12 лет.

Объяснение этому феномену может быть найдено только в рамках при­веденного анализа взаимодействия личности с социальной средой, в эффекте ранней криминализации самосознания подростков. Как мы видим, действие «эффекта Пигмалиона» выходит далеко за рамки школьных занятий.

Обрисованный выше социально-психологический механизм формиро­вания поведения схематически может быть представлен следующим образом.

Схема 2

Для криминологической теории принципиально важно объединять в качестве взаимодействующих элементов два существенных

197

вида социальной деятельности: противоправное (отклоняющееся) поведение и реакцию на такое поведение общества, государства, права, т.е. социальную практику. Важной характеристикой этого взаимодействия является наличие обратной связи между указанными элементами, когда отклоняющееся пове­дение вызывает к жизни реакцию на него, а сама эта реакция, в свою очередь, вновь воздействует на данный тип поведения, либо снижая, либо усиливая уровень социальных отклонений. Следовательно, преступность можно счи­тать сложной системой, складывающейся из функционально связанных эле­ментов, для объяснения которой важно использовать в их единстве и взаимо­зависимости понятия социологии преступности и социологии права.

Социальная практика в области борьбы с преступностью располагает в принципе широким спектром возможных мер. Так, можно при этом уделять основное внимание подавлению нежелательных форм и видов поведения при помощи наказания. Другой и более эффективный путь, как мы пытались по­казать выше, — регулирование поведения при помощи поощрения жела­емых, социально полезных видов и форм поведения. Практически в реальной действительности используются оба эти способа регулирования поведения, однако именно в той мере, в которой удается расширить сферу стимулирова­ния социально активного, этически ориентированного поведения, только и можно говорить о позитивных результатах соответствующей социальной практики.

198