Психотерапевт в эмпирической практике

(окончание)

20. Теперь мы вплотную подошли к возможности рассмотрения, пожалуй, самого деликатного момента эмпирической психотерапии: к вопросу о сути содержания в этой практике феномена, тесно связанного со способностью присоединяться и быть «зеркалом», и обозначенного психоаналитиками как – трансфер и контртрансфер (перенос и контрперенос). Я буду рассматривать отдельные нюансы этих проявлений, соотнося их с эмпирической психотерапией, но при этом подразумевая наличие эмпиричности в любом виде психотерапии. То есть, изложенное мною ниже может быть приложимо к любой психотерапевтической практике.

Если наивно предполагать, что психотерапевт, также обречённый на проблемы, и вынужденный неким образом разрешать их в своей жизни, имеет возможность наложить на их проявления в своей практике жёсткое, категоричное табу, то, на первый взгляд, может показаться, что именно эмпирическая психотерапия наиболее отвечает идеальному условию взаимодействия врач-пациент. Ведь в ней оно подразумевает невозможность для психотерапевта что-то своё переносить на пациента, так как первый лишь сопровождает второго, ничего не декларируя, и тем более ничего авторитарно не устанавливая и не интерпретируя, при одновременно присутствующем поощрении пациенту выражать всё, что он пожелает и как пожелает. При этом предполагается естественным, что выражение это может тяготеть к стремлению пациента разрешать свои проблемы через специфические отношения к своему психотерапевту.

Но уже после первых практических занятий иллюзия наличия одностороннего, только со стороны пациента, акцента на попытках создания своеобразных отношений с ведущим курс, разрушается. Со всей очевидностью открывается, что процесс, идущий у пациента, способствует оживлению, активизации личных проблем психотерапевта, и, что ещё сложнее признавать, что проблемы эти какой-то своей гранью, даже не испрашивая согласия врача, стремятся к разрешению через пациента, что конечно профессионально неприемлемо.

В соответствии с общепринятой терминологией я оставлю за описываемым мною ниже привычные определения – перенос и контрперенос, хотя, излагая свои взгляды, не могу избавиться от ощущения, что эти определения несколько не соответствуют сути происходящего, рассматриваемой с позиций представления о «движении». Впрочем, даже сами психоаналитики указывают на то, что «…трудность чёткого определения этих понятий связана с тем, что в них часто вкладывается очень широкий смысл» (69, с.531).

Начну с того, что переносы существуют в любом виде межличностного общения, что отмечал ещё З.Фрейд. В рамках взаимоотношений психотерапевт-пациент, традиционно принято обозначать перенос, осуществляемый психотерапевтом – контрпереносом. Хотя практика эмпирической психотерапии показывает, что часто весьма сложно отчертить границу, разделяющую перенос пациента и встречный контрперенос психотерапевта, от переноса психотерапевта и встречного контрпереноса пациента.

Реально то, что переносы действительно существуют в повседневной жизни и не являются актом присущим только психоаналитической терапии, медицинской или психологической практикам. Они сопровождают любое межличностное общение. Имея разные формы проявлений, они либо способствуют разрешению личных сложностей или наоборот обостряют их.

Независимо от того, в каком виде общения он проявляется, любой перенос имеет два наличных компонента, той или иной степени выраженности и осознанности.

а) Проблема, лежащая в его основе. При этом нынешний уровень знаний даёт основание прекратить заниматься самообманом и ограничивать своё представление о причинах кроющихся в переносах, сводя их только к нюансам взаимоотношений с родителями.

б) Той или иной степени выраженности сексуальные проявления в роли инструмента для разрешения проявившейся проблемы. Причём позитивность или негативность взаимоотношений, порождаемых переносом, соответствует определённой форме сексуальных проявлений, в любом случае присутствующих. И перенос, сопровождающийся негативными проявлениями вплоть до выраженной агрессии, не исключает наличия сексуальной подоплёки. Ведь, как известно, агрессия с сексуальностью чрезвычайно близки – психологически и нейрофизиологически.

В чём суть причины, выдвигающей сексуальные устремления, сопровождающие перенос и контрперенос, на роль средства разрешения? Почему в случаях отказа человеком понимать свои психологические проблемы и работать с ними, сексуальность в его межличностном общении приобретает доминирующий характер? – что отмечал ещё К.Г.Юнг, говоря, что где нет «нормального общения», там сексуальность носит первоочередной характер.

Отвечая на эти вопросы, мы вынуждены рассматривать различные аспекты, и, пожалуй, самый удивительный из них заключается в том, что человек откуда-то имеет «знание», которое поддерживает его иллюзорную уверенность в том, что через сексуальную жизнь он может разрешать большинство своих проблем. Это «знание» – реальность, с которой необходимо считаться и стремиться понять её истоки, не упрощая разъяснения сведением всего к влиянию половых гормонов и особенностям психофизиологии полов. Тем более, что действительно существуют формы (техники) сексуального взаимодействия, сопутствующие раскрытию духовности.

Эмпирическая практика показывает, что есть ответ весьма близкий к истине. В какой-то мере его открыли многие, кто, наконец, обнаружил, что глубоко личные проблемные состояния не могут быть разрешены через секс, в обыденном его смысле. Они открыли и то, что для понимания этого важно исчерпать иллюзию возможностей такого секса. Именно исчерпанность позволяет открыть, что сексуальность – лишь предысточник некой грани истинного «Я», действительно способной разрешать человеческие проблемы. Последнее открытие позволяет наполнить сексуальность смыслом «движения», отведя ей в своей жизни соответствующую роль.

Действительное разрешение психологических проблем соответствует достижению момента сопряжённого с раскрытием духовности. А она имеет в природе человека тот же источник, что и сексуальность, но, в отличии от последней, не так легко доступна, и открывается лишь в ходе специфического труда. Отсюда и предварительное объяснение такого столь выраженного вмешательства сексуальных проявлений в различные нюансы личностного становления сводится к тому, что сексуальность, как более доступное разрешающее средство, обнаруживается (проявляется) в первую очередь. Нюанс заключается в том, что она действительно может потенцировать величайшие духовные открытия, но при совместном проявлении с духовностью. И этот секс уже имеет очень мало сходства с общепринятым. Найдётся немало людей, которые имеют опыт спонтанно возникшего сексуального проявления, наполненного духовными переживаниями. Но до вершин этого союза (сексуальности и духовности) дойти без направленного, целеустремлённого труда, вероятно, нельзя.

Духовность и сексуальность могут быть теснейшим образом объединены. Мысль о наличии их единого источника, в частности, сформулирована и С.Грофом, как итог многолетней эмпирической практики и изучения представлений этого аспекта человеческой жизни в различных мировых культурах.

«Движение», являющееся процессом раскрытия духовности, до определённого момента неизбежно сопряжено с сексуальностью в обыденном смысле этого слова. Это один из тех аспектов, которые мы можем лишь принять как данность. Она, с одной стороны способствует «движению», а с другой – словно бы препятствует его развитию. И в какой-то момент именно изменение взаимоотношений с ней определяет возможность дальнейшего личностного развития. Примеры жизнеописания выдающихся личностей (например, Франциска Ассизского) показывают, что в каждом из нас заложена потенциальная возможность, преобразовав своё отношение к сексуальности, получить непосредственный доступ к той части источника, которая хранит духовность. Однако не будем самообманываться на сей счёт, ибо всё не так просто и не так легко доступно, как иногда хочется представлять. Я думаю, что реализации «движения», подобной той, что состоялась в жизни Франциска Ассизского, предшествовало что-то, о чём большинство из нас может только догадываться.

Но перейдём к особенностям проявлений переносов и контрпереносов в эмпирической практике. Как уже говорилось, есть сходство между тем, что переживает занимающийся, и тем, что активизируется в тех, кто находится рядом с ним. Поэтому есть смысл учиться, например, воспринимать свои сексуальные проявления – именно как свои. Правило эмпирической практики, указывающее на недопустимость каких-либо сексуальных проявлений по отношению к занимающимся со стороны ведущего – имеет под собой весьма солидную базу практического опыта.

В эмпирической психотерапии, в большинстве случаев, совершенно неприкрыто, отчётливо вырисовывается то, что манифестация многих переносов и контрпереносов имеет выраженную сексуальную подоплёку. И.Кэмпер, анализируя с этой стороны работу психоаналитиков, подробно рассмотрел возможные проявления подобного рода у самих психоаналитиков. И мне не встречалось более открытого, честного и уравновешенного изложения этого щепетильного аспекта психотерапевтической практики, из уст профессионального психотерапевта, психоаналитика (54).

Понимание некоторых специфических аспектов сексуальности переносов и контрпереносов, позволяет научиться находить достойное решение в различных психотерапевтических ситуациях. Прежде всего, постепенно открывается то, что в них активизация сексуальных проявлений – естественная психологическая уловка, обладающая способностью порождать иллюзию того, что именно это наиболее быстрый способ разрешения, адекватный способ отреагирования. Поэтому наличие сексуальных проявлений в переносах и контрпереносах, возникающих в эмпирической практики, есть резон отнести на счёт желания спрятаться от признания чего-то значимого в самом себе. Возможно, даже не осознаваемого в данный момент.

Как уже отмечалось, любой человек, способен расшифровывать бессознательные проявления другого. Поэтому определённые действия психотерапевта, спровоцированные контрпереносом, возникшим в ходе эмпирической практики, и имеющие скрытый (или явный) сексуальный контекст, могут быть правильно расшифрованы пациентом, сразу в процессе, или чуть отсроченно, после него. Что приведёт к тому, что взаимоотношения сторон примут непредсказуемо сложный характер.

Следующая особенность касается общего принципа отношения к переносам в эмпирической психотерапии. В ней естественным является адекватное поддержание переноса в ходе процесса и минимальная поддержка переноса по его (процесса) окончании. При этом подразумевается, что естественность и адекватность действий формируются в психотерапевте на основе знания им причин происходящего в нём, в ходе процессов его пациентов. В сущности, эти аспекты давно проработаны Станиславом Грофом. Поэтому приведу выдержку, отражающую позицию автора: «Механизм переноса и его анализ, считающиеся ключевыми в психоаналитической терапии, заслуживают здесь особого внимания. Приведение в действие исходных патогенных констеляций и развитие трансферентного невроза традиционно считалось абсолютно необходимым условием успешной терапии. В эмпирической же терапии (с применением или без применения психоделических препаратов) перенос признан излишним осложнением, которого следует избегать. В использовании подхода столь мощного, что при его помощи можно зачастую всего за один сеанс подвести пациента к актуальному источнику эмоций и телесных ощущений, перенос на терапевта или на ассистента должен рассматриваться как указание на сопротивление и защитную реакцию пациента, направленные против столкновения с реальной проблемой. И хотя в эмпирических сеансах ассистент может действительно сыграть роль родителя и даже предложить поддерживающий телесный контакт, очень важно, чтобы эти переживания были минимальными в промежутках между сеансами. Эмпирическая техника может и должна культивировать независимость и личную ответственность за собственные психические процессы» (выделено мною – Н.К.), (28, с.249).

Вероятно, надо особо отметить, что, будучи мощным инструментом раскрытия укромных уголков психики, эмпирическая практика, при определённом ракурсе её проведения, способствует созданию устойчивых, сексуально окрашенных переносов. Нередкой особенностью является то, что такое развитие эмпирического курса происходит именно на фоне раздутой, доминирующей позиции ведущего практику. Я думаю, что, по меткому замечанию Германа Гессе, весьма частой причиной таких взаимоотношений является «стремление править, не умея служить». Можно сожалеть о таком варианте развития взаимоотношений между психотерапевтом и его пациентами. Но при этом иметь ввиду, что оно, со всеми причитающимися ему, нередко весьма специфическими, атрибутами, почему-то необходимо данному человеку, как очередной, хотя и болезненный, опыт на его пути «движения к истинному “Я”».

август 1991года – сентябрь 2002 года

ПРИЛОЖЕНИЕ 1