Психотерапевт в эмпирической практике

1. Основное правило, действующее в любой психотерапевтической технике, использующей, тем или иным образом организованные эмпирические процессы, сформулировано Станиславом Грофом и звучит так: «находиться рядом с пациентом без страха». Это возможно если у психотерапевта имеется личный опыт прохождения глубоких эмпирических процессов. Вероятно, не имеет значения, в какой из практик этот опыт будет получен, но его соответствие практике, применяемой им к своим подопечным – необходимо.

В этой ситуации есть свой «подводный камень»: нельзя заранее точно спрогнозировать какого качества эмпирический процесс будет у того или иного человека. Этот факт побуждает психотерапевта постоянно заниматься собой, чтобы, в частности, всегда быть, хотя бы на шаг, впереди своих пациентов в плане всё того же успешного личного опыта эмпирического разрешения своих проблем. Ко всему прочему такое преимущество даёт ему и один из самых необходимых компонентов конструктивной психотерапии: подкреплённую собственным опытом веру в то, что психологический статус пациента может кардинально измениться. А ведь сегодня мы имеем грустное зрелище, во множестве предстающее перед нами по всей России: психотерапевт, уверенный, что это невозможно. Впрочем, несмотря на очевидную нелепость представленной ситуации, что-то есть в том, что многие люди, подобно персонажу рассказа А.П.Чехова, учат других тому, чего не могут достичь в собственной жизни.

Я думаю, что Милтон Эриксон (как и другие «звёзды» психотерапии) добивался столь блестящих результатов не столько за счёт какой-то техники, сколько благодаря собственному, уникальному опыту длительного и глубокого пребывания в состоянии, позволяющем сознательно изменять себя. Опыту, далеко опережающему таковой у его пациентов и учеников. Поэтому нет смысла в стремлении повторить его искусство, только изучая последнее, разложенное на множество технических деталей. Вероятно, естественнее на их основе получить собственный опыт самоизменения, и уже затем создавать своё искусство помощи в изменении другим людям.

2. Та или иная эмпиричность присуща всем психотерапевтическим методикам. И психотерапевт всегда имеет возможность развивать психотерапевтический процесс или в направлении увеличения её выраженности, или, наоборот, в направлении максимального её снижения. При этом перед ним открывается и выбор соответствующей стратегии взаимоотношений с пациентом. Одна стратегия – та, при которой психотерапевт сам, насколько может, определяет причинно-следственные аспекты состояния пациента и прогнозирует то, чему и как быть в его личностном статусе дальше. Ей соответствуют психотерапевтические практики с минимальной эмпиричностью. В этом ракурсе реализуются авторитарные психотерапевтические подходы. Противоположная стратегия подразумевает такое сотрудничество, при котором психотерапевт осознанно идёт рядом со своим подопечным (сопровождает его), ничего не навязывая, доверяя мудрости эмпирического процесса. Этот стиль отношений становится возможным по мере устранения авторитарности, и нарастания эмпиричности в психотерапевтическом курсе. В такой практике, по меткому замечанию Ф.Воэн, психотерапевта «...характеризует не содержание, а контекст: содержание определяется клиентом». (28, с.148)

Использование эмпирических практик, в отличие от авторитарных подходов, предполагает многовариантность психотерапевтической динамики. Здесь невозможен один для всех чётко очерченный приём, какой-то один подход, одинаковое течение психотерапии. И сама позиция психотерапевта естественно проста и, в определённой мере, скромна: нет смысла и оснований «надувать щёки», искусственно наращивать свою значимость. Нельзя не согласиться с мыслью С.Грофа: «Одно из важных преимуществ эмпирической психотерапии перед вербальными техниками состоит в том, что технические приёмы, способные непосредственно активизировать бессознательное, как некий радар сканируют систему психики, выделяют наиболее эмоционально заряженный и значимый материал и облегчают его доступ в сознание. Это не только избавляет терапевта от необходимости отделять значимое от незначимого, но и предохраняет его от принятия решений, которые неизбежно несли бы на себе отпечаток его принадлежности к той или иной школе и его личных наклонностей» (29, с.19). Чем более эмпиричен психотерапевтический процесс, тем очевиднее то, что основная задача психотерапевта – способствовать ему, «...поддерживать то, что разворачивается в ходе сеанса, даже, если он не понимает этого в данный момент». (29, с.180).

Выше сказанное лишь в какой-то части отражает специфичность эмпирической психотерапии. Но даже этого достаточно, чтобы увидеть, что в ней смысл понятия профессионализм значительно отличается от такового в авторитарно ориентированных направлениях психотерапии.

3. Введение в эмпирический процесс возможно многими способами. Важно понимать, что любой из этих способов – лишь инструмент. Как он будет использован – зависит от того, кто его держит в руках. В сущности, этот принцип имеет отношение к любому виду человеческой деятельности, что нашло отражение в русской поговорке: «Каков поп, таков и приход».

4. Любое психотерапевтическое воздействие проводится в соответствующем этому воздействию состоянии пациента. Его (состояния) параметры – качество, глубина, длительность, и используемый контекст – определяют результат самого воздействия. В эмпирической практике всё это имеет особую выраженность, тем более что в ней признаётся тот факт, что, в какой-то мере, в сходном состоянии пребывают все присутствующие на процессе.

5. Возможное влияние психотерапевта на последующее осознание его подопечным материала, вскрытого эмпирической практикой, определяется тем, что первый говорит и что делает, но, в конечном итоге, тем, что он действительно из себя представляет. При этом есть смыл не отказывать любому человеку в наличии у него природой подаренной способности видеть то, что скрывается за фасадом происходящего с ним и со всеми, как-то участвующими в практике.

В зависимости от тяготения психотерапевта к большей или меньшей эмпиричности, можно увидеть и соответствующее тяготение его к определённому стилю общения со своими подопечными. Чем меньше эмпиричности в его практике, тем очевиднее может вырисовываться привязывающий тип личностного взаимодействия, когда искусственно создаваемая зависимость пациента от психотерапевта, позволяет, помимо всего прочего, и самому психотерапевту прятаться от чего-то в себе. Сопутствующая этому типу общения склонность к увеличению психотерапевтом собственной значимости, будет проявляться стремлением к многозначительности в словах и действиях, достигая определённого максимума в потугах незрелого учительствования. Наблюдая это, можно со свойственным кастанедовскому Дон Хуану юмором вспомнить одну из его крылатых фраз: «Может эти учителя просто индульгируют в том, что они учителя?» (49, с.14). Здесь слово индульгировать, производное от английского indulge – быть снисходительным, потворствовать, потакать себе.

Размышляя относительно правомочности тенденции к учительствованию вообще, весьма кстати будет вспомнить мудрую мысль выдающегося индийского мистика-суфия Хазрата Инайят Хана: «Каждый в этом мире может быть кем-то вроде учителя, но не учителем в подлинном смысле, потому что настоящий учитель это тот, кто всегда учит сам себя; и чем больше он учит себя, тем яснее осознаёт, что в мире надо ещё стольким вещам выучиться, что всей жизни не хватит на это. Чем больше человек учится, тем меньше зла он видит в других» (127, с.128).

Опыт прохождения самим психотерапевтом процессов, обладающих выраженной эмпиричностью, стимулирует в нём рост доверия к эмпирическим процессам, и к тому, что в них происходит с его подопечными. Для него естественно формирование таких взаимоотношений с доверившимся ему человеком, которые характерны для истинных попутчиков, идущих по жизни какое-то время рядом. В этом случае психотерапевт создаёт профессионально экологичную рабочую среду. А его попутчик по всем интересующим его темам имеет возможность услышать взвешенное и беспристрастное мнение своего в чём-то более опытного спутника. В эмпирической психотерапии в полной мере может реализоваться форма участия психотерапевта, соответствующая смыслу любой терапии: «служить, поклоняться, исцелять» (173, т.2, с.621), – или смыслу «...изначального значения слова терапевт: ведущий, сопровождающий» (29).

6. На определённом этапе взаимодействия психотерапевта и его спутника, качество осознания последним психологического материала, поступающего из бессознательного, зависит не только от его собственного, изначального личностного статуса, а и от такового же у ведущего, то есть у психотерапевта. Для осознания психотерапевт предоставляет вербальную и невербальную информацию. И если осознание, на которое выводит эта совокупность, вызывает в попутчике, по каким-то причинам, конфликт, то он может прервать занятия, несмотря на кажущуюся психотерапевту необходимость их продолжения. Самой атмосферой, в которой проходит эмпирический курс, участвующему в нём это право предоставлено с самого начала. Практика показывает, что такое разрешение ситуации будет тем самым необходимым временным промежутком, в ходе которого произойдёт очередное осознание, и обеими сторонами будет сделан выбор следующих шагов. И в любом случае они будут отражать «движение» конкретного человека, с чем эмпирическая практика – будучи таковой – обязана считаться.

7. Психотерапевту, практикующему в эмпирических техниках, понадобится время, чтобы научиться не впадать в крайности. Любая крайность и в повседневной жизни – камень преткновения, а в эмпирической практике она ещё и создаёт ситуацию лабиринта, не имеющего выхода.

Вот несколько, возможно, банальных, но часто встречающихся моментов, в которых психотерапевт может соскользнуть в крайность:

1. отрабатывая родительскую программу своего подопечного можно упустить момент, после которого она уже и не его, а твоя собственная и отрабатывать её необходимо в полевых условиях, то есть в повседневной практике своей собственной жизни;

2. привычная мысль о том, что не имеющий прошлого не имеет и будущего, принимаемая людьми буквально, в разрезе эмпирической практики выглядит не соответствующей происходящему. В ней мы видим неисчислимое количество людей, страдающих именно от того, что они никак не могут оторваться от своего прошлого, и именно поэтому имеющих неразрешённое настоящее, с таким же будущим в перспективе. В развязывании этого «гордиева узла» большой практический опыт имеют различные духовные практики. Однако их подходы имеют свою специфику, и так как эмпирические техники способствуют привлечению психотехник используемых в этих практиках, то необходимо иметь личный опыт, позволяющий при этом не впасть в крайность. В частности, не воспринимать буквально смысл некоторых техник свойственных духовным практикам, и помнить, что как бы они не назывались (например, техника «стирания прошлого»), все они имеют практически сбалансированный и экологичный диапазон применения;

3. возможности эмпирических психотехник могут пробудить иллюзию того, что надо отрабатывать всё возможное. Необходимо научиться не поддаваться этому соблазну. Важно уметь отслеживать главный запрос, который нередко может быть точно сформулирован далеко не сразу;

4. Джим Леонард (автор психотехники «вайвейшн»), подметил, что существуют глобальные, основополагающие чувства, на работу с которыми надо обратить внимание в первую очередь. Однако, используя его совет, важно помнить о принципе работы на запрос, что позволит избежать крайностей, и не усердствовать в отработке того, что ещё не «созрело» для этого;

5. эмпирическая практика обязана быть экологичной, и для этого она предоставляет психотерапевту все возможности. По окончании каждого эмпирического курса, его участники должны стоять «ногами на земле». В сущности, я не делаю какого-то открытия. Множество лет эмпирические подходы в форме духовных практик имеют главной задачей приведение человека к статусу, более всего способствующему реализации заложенного в нём природой. Поэтому они подразумевают формирование у своих приверженцев большей, чем у не практикующих, адаптивной укоренённости в повседневной жизни.

Сегодня стратегия экологичного применения эмпирических психотехник, сформулированная С.Грофом, выглядит так: «...полностью эмпирически погрузиться в вышедшую на поверхность тему и по её завершении вернуться к распутанному и полному переживанию настоящего времени и места. Систематическое применение в жизни этого принципа и открытость диалектическому и гармоническому взаимодействию между двумя базисными модусами сознания являются, по всей видимости, необходимыми предпосылками подлинного душевного порядка и ментального здоровья» (28, с.285). Отмечу, что С.Гроф выделяет два модуса сознания: хилотропический, ориентированный на материю, и холотропический, ориентированный на целостность (28, с.309; 29, с.55).